Аннотация: невероятно скучаю без моей любимой подруги и... Не могу молчать!
Про Наташку.
"...Какое еще нужно напряжение, до какой какой еще пристальности дойти, чтобы словами передать зримый образ человека?"
В.Набоков "Соглядатай"
Первый раз я увидела Наташку 1 сентября 1968. В этот день я первый раз пошла в школу. Помню, как в потной от напряжения руке несла тяжелые астры.Хорошо запомнилось, как страшно было подходить к школьному двору, и как мама, которую я крепко держала за руку, проталкивая меня в толпе, улыбаясь говорила: " Пропустите, пожалуйста, виновницу события". И люди вокруг, тоже улыбаясь, расступались. На школьном дворе проходила линейка. Нарядные учителя и нарядные школьники громко орали в микрофон. От волнения я не могла ничего понять. Но вот нас, первоклашек, разделили по классам. Во главе с жуткой учительницей, которую до сих пор вспоминаю с отвращением, мы первый раз вошли в наш класс, и обьединились на много лет вперед.
Помню, что мне было очень страшно разлучится с мамой и оказаться с незнакомыми детьми. Все детские лица сливались в одно, но вдруг! За партой рядом я увидела прелестную девочку. Этакий идеальный образ первоклашки - аккуратнейшее форменное платьице с белоснежным воротничком, белый передник, светлые и тугие косички, с вплетенной в них коричневой шелковой ленточкой, ясные глаза, и зубки, выдававшиеся вперед, и делающие ее похожей на кролика из мультфильма.( Да она и была в жизни именно мультфильмовским кроликом - добрым , кротким, ласковым и невинным). Личико ее светилось добротой и спокойствием. Глядя на нее, успокоилась и я. Рядом с ней сидела девочка с черными волосами, и с точно такими-же косичками. Так я их в тот день и запомнила на всю жизнь - черненькую и беленькую - Наташку и Ираиду.
На Наташку, оказывается, я тоже произвела большое впечатление. Ей тоже на всю жизнь запомнился этот день, и я , и моя прическа - я была в классе единственная среди девочек без косичек. Она говорила, что была очарована мной с первого взгляда, и даже поделилась этим со своей мамой - " мама, у нас в классе та-акая девочка миленькая есть. Мне она та-ак понравилась." Наташка вспоминала, что у меня был такой растерянный и трогательный вид, что ей хотелось меня защитить.
Вот так началась наша крепкая дружба и большая любовь.
Но все было не просто сначала. Наташка и Ираида дружили, оказывается, задолго до начала школы. Почти всю свою семилетнюю жизнь. И хотя я чувствовала, что Наташке со мной интереснее, я понимала, что она не может "бросить" Ираиду. Уже с детства, Наташка была преданным и верным другом. Но Ираида была девочка пассивная, в отличие от меня, и очень забитая своими строгими родителями. Я, конечно, старалась всеми способами привлечь Наташку к себе. А Ираида равнодушно наблюдала . В конце концов получилось, что мы все чаще с Наташкой оказывались вместе. И через некоторое время, их дружба "сошла на нет". А наша - расцвела.
С Наташкой мы вместе шли в школу, встречаясь на газоне перед моим домом, и вместе возвращались домой. Чего только мы не выдумывали по дороге, и чего только не поверяли друг-другу. Был у нас свой "утес" на пустыре, забравшись на который, мы, как Огарев и Герцен, произносили клятвы и обещания. Мы были очень романтичны, но романтика наша была однобокая - сплошные пионерские бредни. Мы клялись всегда быть честными, примерными школьницами, и образцово помогать своим мамам по хозяйству. Наташка эти обещания выполняла с легкостью, а я, во всяком случае хозяйственные, с трудом. А еще мы в то время верили в свою Советскую родину, и произносили торжественные клятвы в верности ей. Экие дуры!
Однажды весной, мы нашли изуродованного котенка, которому какие-то мерзавцы поранили глаз. Мы нянчились с ним, умирая от нежности. Каждое утро, мы приносили из дому килограмм ватки и литр чая, и этим коктейлем протирали ему раненый глаз. Кормили его сгущенкой и докторской колбасой. И чудо свершилось - мы вылечили котенка! Мы страшно гордились, и умилялись, и хвастались. И после такого хэппи-энда еще долго рыскали по дворам в поисках нового пациента...
Во втором классе мы с ней задумали писать жалостливый роман. Помню, как и где начали - в Эрмитаже, в кабинете моей бабушки. Бабушка моя была великим знатоком по части античной Греции. В то время она еше была здорова, и полна сил. (Это через год с ней произошло несчастье - ее парализовало после инсульта). Мы попросили у нее много бумаги - чтобы хватило "на целый роман!". Бабушка дала нам какой-то свой незаконченный доклад. Так мы и писали наш шедевр - между печатным текстом об античном Риме - сидя на широченном мраморном подоконнике. А окно выходило на обожаемую "Зимнюю Канавку". Роман назвали "Жизнь Галинки". Почему дали такое название - забыла, но помню, что героиня была мала, как и мы, и невероятно бедна. И мы, упиваясь, описывали нищий быт. Наверное, начитались дрянных книг про "бедное", досоветское детство. Нас хватило только на две главы, к счастью.
Где-то с начала третьего класса, Наташка начала заниматься художественной гимнастикой. И никогда не отлынивала. Я иногда ездила на занятия вместе с ней, но только в качестве зрительницы. Она трудилась не на шутку, и была прелестна в черном гимнастическом трико. Строгая и грубая преподавательница ее очень хвалила. Вообще, все наше детство и юность, насколько помню, все всегда были ею довольны, чем бы она не занималась. Она была такая покладистая и добрая, с таким чистым взглядом, что вызывала симпатии и в самых грубых душах.
Наташка была примерной ученицей. Нашим клятвам не изменяла.Я учебой не увлекалась , но ходила в школу с удовольствием, т.к. во-первых встречалась с Наташкой, во-вторых обожала , как и сейчас, людей и общение с ними. Всю нашу школьную жизнь она выручала меня. Давала списывать домашнее задание, подсказывала ответы, когда я маялась у доски, на контрольных подбрасывала шпаргалки. Когда я, вместе с отчаянными смельчаками, прогуливала уроки, Наташка часто покрывала меня, что-то выдумывая в защиту. Но она никогда не читала мне нотаций, и никогда не жаловалась. А впоследствии и она удирала вместе с нами с уроков, и тогда уже мне приходилось ухищраться, защищая ее. Во время прогулов мы проводили время вполне невинно - шли к кому-нибудь из прогульщиков домой, и вкусно перекусывали.
У нас с ней было принято сопровождать друг-друга по всяким делам, чтобы не было скучно. Мы даже в булочную ходили вместе - только бы лишний раз увидеться. И часто Наташка ездила со мной в Эрмитаж, где я ходила в кружок "юных искусствоведов". Когда мы подросли, моя мама записала нас в художественную школу на канале Грибоедова. Уже будучи взрослыми, мы нередко с Наташкой смаковали то, что именно моя мама, с которой она очень дружила, подыскала ей выбор дела на всю жизнь. Я не относилась серьезно и к этой школе, а Наташка - в высшей степени. И прозанимаясь там несколько лет, без труда поступила в педагогический институт им.Герцена.
Каждый день, даже после школы, мы созванивались по телефону. И очень полюбили это дело. Как-то решили повеселится, и придумали такое развлечение: наугад набирали телефонный номер и разыгрывали людей. Иногда очень жестоко. Притворялись, что мы из миллиции, и что к нам поступило заявление от соседей насчет "хулиганства". Советские люди дико боялись милиции. Бедняги оправдывались и верили, что сейчас приедут к ним миллиционеры, и оштрафуют. Звонили мы так же родителям одноклассников, и выдумывали всякие ужасы. А как-то, Наташка очень долго морочила одну вредную старушку, притворяясь врачом из поликлиники. Ее номер телефона мы запомнили, и ложный "доктор" успешно выдумывала всякие рецепты в течении многих дней. После этих глупых звонков к Наташке прилипло имя "Доктор". Так ее стали называть друзья и в школе, и потом в институте. Но только мы с ней знали происхождение этого имени. Нас потом спрашивали - "а почему Наташа-доктор? Она в медицинском учится?" Не знаю, как Наташка обьясняла свое прозвище, а я придумала такое обьяснение -" Наташка, ведь, добреейшее создание. Всегда придет на помощь. Вот поэтому она - Доктор". Все знающие ее тут же соглашались.
Т.к. нас никто ни разу не разоблачил, глупостями этими мы занимались пару лет. Пока не подросли.
А когда подросли - продолжали делать разные глупости, и все так же дружить.
Во время летних каникул мы очень скучали друг-без-друга. И каждая из нас вела подробный дневник летних приключений. Много придумывали, конечно, чтобы поинтересней было. Потом, встречаясь, обменивались дневниками, и с наслаждением прочитывали.
Однажды мы обе оказались в один и тот же месяц в Крыму. Только я - в Коктебеле, а Наташка с мамой - в Судаке. Мы переписывались, и страстно надеялись на встречу. И вот сижу я однажды на жаркой веранде, и вдруг вижу Наташку и ее маму! Я от радости чуть не умерла. Они, кажется, приехали на пароходике из Судака на несколько часов. Я совершенно забыла, как мы провели время в Коктебеле, а вот ощущение невероятного счастья помню...
И какое блаженство было вернуться в летний, пахнущий теплым асфальтом пустой Ленинград, и после радостного телефонного звонка, нестись к друг-другу навстречу! Наташка каждое лето становилась все длиннее. И как-то, вдруг, подстригла свои прекрасные, пепельные волосы. Откуда-то у нее появились джинсы, и вот с тех давних пор она и не менялась. Вот почти всегда такая и была - с короткой стрижкой и в неизменных джинсах.
Однажды, родители разрешили нам провести зимние каникулы в Павловске. И несколько дней -мы первый раз в жизни - жили одни. Это было необыкновенное счастье - мы вдвоем, без врослых - хозяйничаем. Наташка жарила вкуснейшие яичницы, я мыла посуду - это был рай! Была восхитительная, снежная зима. Днем мы до одури катались на санках в парке, вечером решали мировые, взрослые проблемы. Помню, были глубокие разговоры о гениях, любви, искусстве и - женихах.
Ну о женихах, конечно, почаще. Вот и воплотился однажды один из, да еще и самый неудачный. Очень модный, хулиган-стиляга, решил нас навестить. Да не один приехал - а с жалким другом, плюс бутылка с какой-то гадостью внутри. Мы тогда еще с Наташкой, к "гадости", любопытства не испытывали. Сидим себе в комнатке, кокетничаем. Кавалеры содержимое бутылки поглощают, развлекаются. Вдруг в разгар веселья дверь открывается, и входит моя интеллигентнейшая бабушка Катя. Со своим интеллигентнейшим и кротчайшим мужем - Владимиром Иосифовичем. Это они решили нам одиночество скрасить. От неожиданности наши "гусары" бутылку в валенок спрятали. И деру дали.
Оставив после себя крепкий запах молодого пота и папирос.
Владимир Иосифович решил прогуляться. Стал валенки надевать. Занавес!
Из нас закурила первая, конечно же, я. И думать мы не думали, что и Наташка закурит через год. Под влиянием своего первого бой-фрэнда Коли. У меня о нем смутные воспоминания, какой-то невзрачный тип был.
Вообще лет так с 17, у нас уже были свои отдельные компании. И разные интересы. Но необходимость в друг-друге оставалась, встречались с радостью, и делились откровенно важными новостями, и переживаниями.
Наташке я про себя рассказывала - все! Нисколько не боялась, в голову даже никогда не приходило, что Наташка кому-то расскажет. У меня был трудный период совершеннолетия, и без ее любви мне было бы еще труднее. Она так всегда за меня переживала и радовалась, как никто. Какая она была замечательная, и верная, и любящая подружка! Как мне с ней невероятно повезло!
Как сейчас, вижу ее добрейшее личико и внимательный взгляд. Вот она сидит, немного ссутулившись, и спокойно слушает мой бурный монолог. На личике минимум косметики, только ресницы подкрашены. Насчет ее макияжа я часто посмеивалась, так он был незаметен. Но Наташка со смехом говорила, что очень ощущает разницу - накрашены ресницы или нет. Прическа - короткая стрижка, одежда - джинсы и футболка, ничего затейливого, а такая она какая-то чистенькая, и прелестная, и женственная, что лучше всякой красавицы. Когда я пыталась ей намекнуть, что и юбочку ведь неплохо надеть иногда, она кротко, но твердо отказывалась. Носила зимой мальчишеские куртки и ботинки, на голову надевала вязяный шлем, уничтожавший все признаки возраста и - пола. Но кокетливые сумочки, которые я ей дарила с опаской, носила с удовольствием. Я тихо гордилась.
В 18 лет я вышла замуж за Кристера, и уехала к нему в Швецию. Приехала - и опомнится не успела - как забеременела. И к жуткому токсикозу прибавилась тоска по родителям и - Наташке. Тоску мою муж развеял быстро - взял и заказал билеты в Ленинград. И как же мы с Наташкой упивались нашей встречей! Я помню, валялась в постеле, а Наташка примерив привезенные мной новые одежки, взахлеб расспрашивала обо всем. Мы как-то сразу поняли, что расстояние и рубежи между нами - в дружбе нашей не помеха.
Ну вот так и жили - она в Ленинграде, я - в Гетеборге. К превеликому счастью, мы часто переписывались - мне до сих пор попадаются ее письма в самых неожиданных местах. Открываю книгу - а там Наташкино письмо, написанное в 89 году. Или, среди детских фотоальбомов, затесалось чудное поздравление с 2000 годом. А дом, в котором я сейчас живу, уже наверное двеннадцатый по счету. Я часто переезжала, но письма берегла, умница. Как они мне сейчас душу согревают! И как вся Наташка в них проглядывает между строк, удивительна эта "сила слова".
Сильнее даже передает образ, чем фотографии. А вот фотографий у меня ее немного, но есть очень ценные - детские. Берегу их, конечно, как "зеницу ока". А в письмах ее ко мне столько любви, и заботы, и оптимизма. Ни на что не жаловалась никогда, и создавалось впечатление, что все у нее в жизни чрезвычайно легко и просто. Ну никаких проблем! На самом-то деле это было не так, конечно, но я ни разу не слышала от нее пессимистических жалоб или прогнозов. И всегда поражалась этому "дару". А иногда раздражалась, от зависти...
Вообще, она о себе очень редко рассказывала. Да и если вдруг такое случалось, то не "открывала душу", а просто коротко рассказывала о событиях в семье, или о грядущих выставках. Про рождение дочки Жени я узнала из письма. Помню я приехала в Питер зимой, было дико холодно. А "на крыше" у Наташки был мороз. Маленькая и бледная малышка лежала в кроватке, и громко плакала. Она была очень легко одета, и покрыта тонким одеяльцем. На мои изумленные вопли, Наташка ответила смущенно: "Но ведь ты всегда говорила, что в Швеции малышей легко одевают...". А я и не думала, что она так буквально, и притом в мороз, учтет мои давние рекомендации! Малышку мы укутали, успокоили, и вдоволь напились чаю. В тишине!
Женя росла, Наташка о ней нежно заботилась. Уставала очень, т.к. приходилось малышку таскать вверх-вниз по лестнице, на прогулку. На мой вопрос, будет ли заводить еще ребеночка, улыбаясь ответила: " Лифта вот нет, и не намечается!". Все понятно...
И - вот так вот и вырастила Женю - не жалуясь, не сетуя на усталость, на частое отсутствие денег.
Про свое путешествие с мужем и "картинками" в Антарктиду, Наташка написала мне за пару месяцув до отьезда. А вернулись они в Питер в январе. В это время и я была в Питере. Включаю телевизор - а там Наташка и Володя, интервью дают. Свежие, загорелые и счастливые! И так целую неделю, на многих каналах, можно было видеть их усталые и гордые лица.
Я уныло думала, что не удастся мне с Наташкой повидаться, не до меня. Но ведь у меня был самый преданный друг на свете! Она вырвалась на часик, прибежала к нам, я была счастлива. Про Антарктиду рассказывала что: "пингвины чудные, снег везде, здорово очень!" Рассказчик она была лаконичный...
Прошло пару лет, и вдруг мы узнали ужасную новость - у Наташки рак груди! Помню, что меня обуял леденящий ужас. Охватило страшное предчувствие, что "хэппи-энда" не будет. Я ей тут же позвонила,она была растерянна, но спокойна. И как то сразу стало понятно, что на эту тему страшную тему откровенничать не будет.
Этим же летом я приехала с детьми в Петербург. Наташка уже проходила курс "химии". И очень страдала. Но так кротко и мужественно, как присуще только ей. Установка у нее в жизни была такова - никого не огорчать, и никого не обременять собою. На мои осторожные расспросы, что за ощущения она испытывает от процедур, рассказывала что: "первый день вроде бы ничего не ощущаешь, а вот на второй и третий, начинает тааааааак "колбасить"! А главное, вот помеха - волосы лезут и наслаждаться мытьем в душе не дают. Уж скорей бы облысеть!"
И когда настал тот момент, что облысела, то очень радовалась этому, и со смехом рассказывала про парички. Вообще, в начале болезни, Наташка много подсмеивалась над собой, и хотя я от некоторой ее информации леденела от ужаса и боли, я поддерживала заданный ею легкомысленный тон. Внешне она изменилась, но не внутренне. Ни раздражения, ни зависти, ни нытья, ни жалоб - что за чудо была эта добрая фея! И какая нечеловеческая сила помогала ей так героически нести свое горе? Наверное, это только добрые феи знают и умеют...
Прошло несколько месяцев. Наташка наблюдалась у врачей, которые непроницаемо молчали. По ее словам чувствовала она себя ничего, вот только спина побаливала. И нога вдруг подвернулась, и стало труднее ходить. Несмотря на это, она мужественно жила "нормальной" жизнью. Вдруг врачи ей предложили сдать многочисленные анализы, для прохождения нового курса "американской химии". Наташка с надеждой согласилась, отмучилась и - почувствовала облегчение! В этот период я со своей дочкой Малиндой ее навестила, и мы были совершенно обмануты и обнадежены Наташкиным поведением.
Наташка приняла нас бодрая, с "пиратским" платком на голове ( надо сказать, очень ее украшавшим) и в веселом ожидании пирушки. И пирушка наша очень удалась! И выпито, и сьедено, и картинок насмотрено - много! Наташка и водочку пила, и сигареты курила, и до утра с нами веселилась. Только вот муж ее, Володя, очень грустный был временами. И глядя на него, я трезвела, и у меня сжималось сердце...
В этот мой приезд в Питер мы часто виделись, и Наташка не раз забегала к нам. В один из ее кратких визитов и была сделана чудесная фотография, где мы вместе. Фотографировал нас профессионал Никлас - Малиндин бой-фрэнд. Он нас долго рассаживал, мы веселились, ребячились и поэтому все вышли очень счастливыми. Эта фотография висит у меня "примагниченная" на холодильнике, и я тысячу раз в день смотрю в Наташкины веселые глазки.
А через несколько месяцев Наташка слегла. "Не могу ходить, ноги слабые и спина побаливает" - спокойно мне рассказала по телефону. Я окаменела, но по телефону не видно, к счастью. Я стала ее подбадривать и обнадеживать. Наташка благодарно внимала. С этих пор я стала ей звонить несколько раз в неделю. И долго-долго мы болтали о том, о сем, только не о раке. А она все хуже и хуже себя чувствовала.
И уже и в туалет не могла сама ходить. И врачи вдруг куда-то пропали и замолчали. И обьявились гомеопаты и целители, в которых она сильно поверила, и о которых подробно рассказывала. Володя покупал корсеты, поддерживающие спину. Но носить Наташка их не смогла - они причиняли большие страдания. Обо всем этом она рассказывала спокойно и бодро, вот только уставать начала от длинных разговоров. Ну я стала звонить почаще. И ее бодрый и веселый голос внушал надежду.
Летом я приехала с младшими дочками, и мы вместе пошли к ней. Наташка лежала в постеле, похудевшая и помолодевшая. У нее немного подросли волосы, и она стала похожа на прелестного мальчика.Володя нам принес чай и какие-то сласти, у Наташки не было аппетита. Я говорю: " ешь, Наташка, не кокетничай. Загордилась небось, что на десять киллограм похудела!". Наташка в ответ: "Да гордись -не гордись, вот начну есть и опять наберу!". И так вот мы болтали, как ни в чем не бывало, только Наташка - лежа. Вокруг ее кровати лежало много фотоальбомов, и мы с нежностью рассматривали наши детские фото. И фото наших детей. И ни слова о болезни. Но через некоторое время стало заметно, что она очень устала. Ну тут мы засобирались, ведь девочкам скучно, конечно же надо бежать!
В тот год было знойное лето, и я привезла Наташке в подарок белые брючки и футболки. Она очень обрадовалась. Несколько позже позвонила мне, и с благодарностью рассказывала, как лежа в мастерской, в новых нарядах принимала гостей. И все с такой бодростью и легкомыслием говорила, что верилось, не смотря на трагичные факты, что произойдет чудо и все будет хорошо...
И маленькие чудеса происходили тем летом - и душ принимала сама, и бутерброды вдруг сама встала - и сделала! Опираясь на палочку, правда - но сама! И я, возвращаясь домой и отвечая на расспросы моей взволнованной бабушки Кати, с упоением рассказывала о прогрессе. Но мудрую бабушку, к моему ужасу, это не обнадеживало. А мне так хотелось верить в чудо! И когда я настаивала на том, чтобы каким-то образом, помочь Наташке спуститься вниз по этой треклятой лестнице в сад, куда ей так страстно хотелось, то Володя, провожая меня, тихо сказал: "Что ты, ведь это она так держится, а на самом деле, все очень плохо. Не спустится ей вниз ни за что!"
Я забегала к ней ненадолго, мы трепались - и это было счастье, драгоценные минуты! Обсуждали детей, одноклассников, мужскую красоту, красоту женскую, книги и фильмы. Обе, с детства, обожали фильм с Ж-П Бельмондо "Великолепный".
И вдруг его показали по телевизору, мы вместе немножко посмотрели, нахохотались.
Лето кончилось, нам нужно было возвращаться в Швецию.
Теперь я уже звонила Наташке почти каждый день. Голосок ее слабел, хотя она еще пыталась бодриться. Я звонила и уже не спрашивала о самочувствии, а рассказывала истории. Про сорок, которые обижали нашего кота, про причуды детей, про новые покупки. Наташка почти не могла говорить, только слушала. В один из звонков говорит: "не могу дышать, есть, пить. А Вовка говорит, что надо. Ты как думаешь?" Это она второй раз за время болезни совет попросила. (Первый - об операции, делать или нет). Я ей, тихо плача, "не хочешь, не надо". И это был наш последний разговор. После этого я говорила уже только с Володей, все было ужасно. У меня был куплен билет, и все мои мысли были уже лишь о том, чтобы увидеть ее, успеть.
Не успела - за день до моего приезда Наташки не стало. Моей любимой и прелестной Заиньки, моего ангела...
