Аннотация: Штрихи к картине прцесса перестройки через восприятие рядового интеллигента.Постепенно пришедшее понимание. В итоге эмиграция.
Елена Заславская
МОЯ ЖИЗНЬ В СМУТНОЕ ВРЕМЯ
ЧЕМ БЫЛА ДЛЯ МЕНЯ ПЕРЕСТРОЙКА
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
События политической жизни, внутренней и международной, ранее не занимали важного места в моём сознании. Обычно я довольствовалась приблизительными сведениями о текущей ситуации. Вероятно, это было следствием представления о незыблемости существующего строя. Понимая преступную сущность нашей государственной системы, вместе с тем, я считала всесильным партийный аппарат, плотно сросшийся с КГБ.
Особенно вопиющие деяния родимого правительства, такие как вторжение в Афганистан, Венгрию и Чехословакию и другие акции не могли не волновать, вызывая чувство стыда. Однако. во мне подспудно жило представление о бессилии человека перед уродливыми явлениями, происходящими в жизни страны. И я не понимала, на что надеются героические одиночки, подписывающие письма протеста или выходящие на площадь с лозунгами. Они казались мне самоубийцами. Однако в том, что государственная лодка раскачалась, есть и их заслуга!
Я намереваюсь вспомнить очень непростой этап моей жизни - период перестройки, тогда произошла широкая политизация, возникли надежды, оказавшиеся несбыточными. Полагаю, что нет смысла описывать события и перемены, характеризовавшие собственно этот процесс. Моя задача намного скромнее. На примере отдельных эпизодов из моей собственной жизни я хочу показать, как воздействовали происходившие в ту пору перемены на существование рядового интеллигента; как воспринимались внезапно хлынувшие нововведения. Это как бы штрихи к картине процесса перестройки. Хронологической последовательности в изложении событий я не придерживаюсь.
Поначалу перестройка пробудила живой интерес к происходящим процессам, вселила надежды, многим из которых не суждено было осуществиться. По наивности, вначале я питала надежды на радикальные перемены. На первом этапе была эйфория. Постепенно наступило некоторое прозрение. Понимание сущности происходящего и его последствий пришло позднее. При этом пришлось пережить немало разочарований.
Я вполне разделяю тезис, гласящий, что народ является не только жертвой зла, но и его питательной средой, ведь из народа выходят люди, которые получив власть, сеют зло. Ничего случайного в уродливых событиях российской социальной жизни нет, всё взаимосвязано.
Когда стали назревать перемены, абстрагироваться от происходящего было невозможно. Я не только пристрастилась к 'телевизионным шоу' с участием героев процесса, но также ходила на встречи с прогрессивными деятелями и с корреспондентами.
ГЛАСНОСТЬ. Провозглашение гласности и первые приметы обновления я восприняла доверчиво, с детской непосредственностью. Внимая выступлениям, надеялась, что перемены начнутся незамедлительно, и общество, как змея, сбросит старую кожу. Слова звучали красиво и соблазнительно. Правда, в многословных речах Горбачёва, я зачастую не могла уловить нить...
Первым достижением гласности ещё в восьмидесятых для меня стали неограниченные тиражи журналов и смелые публикации в них. Появились новые авторы и были изданы книги, десятилетиями пролежавшие в столах или выходившие только за рубежом, широко известные узкому кругу... Это было похоже на взрыв. Были изданы книги Набокова, Довлатова, Бродского, Берберовой, Гроссмана, Синявского, Ходасевича и многих других. Прочитала дотоле неизвестный мне 'Реквием' Ахматовой, отпечатанный на машинке. Появился двухтомник Мандельштама, до этого его стихи я читала только в списках. Наконец был издан 'Доктор Живаго', правда, я прочла его раньше: наш приятель, отчаянно рискуя, привёз книгу из зарубежной командировки. Литературных 'генералов', вроде Бондарева, Маркова, Белова начали вытеснять со страниц журналов, сократились тиражи их сочинений. В девяностых в России появились в печати также сочинения Маканина, Толстой, Пелевина, Шаламова. Эти книги приобрели популярность и, что было непривычно, были доступны. Поток новинок хлынул в книжные магазины, книги продавались на бесчисленных раскладках в подземных переходах и просто на улице; возникло настоящее книжное изобилие. В издательской деятельности частная инициатива реализовалась быстро и успешно.
В прежние годы мы подписывались на два толстых журнала, непременно получая при этом в качестве нагрузки газету 'Правда'. Ограничения с подписки были сняты, тиражи стали определяться спросом. Кардинально изменились публикации в журналах после назначения новых редакторов Бакланова, Залыгина, Айтматова. Количество интересных изданий так умножилось, что трудно было прочесть всё, что казалось заслуживающим внимания. Когда Коротич возглавил редакцию еженедельника 'Огонёк', журнал и его редактор завоевали необыкновенную популярность в широких слоях читающей публики.
Однажды, ещё в восьмидесятых, пожилая мудрая женщина (кстати, необразованная) сказала мне: 'Не радуйтесь, перестройка кончится перестрелкой'. Интересно, откуда она знала это?
Так получилось, что одновременно с потоком интересных книг и публикаций на рынок выплеснулась масса низкопробного чтива и даже порнографии. Обнажённые красавицы призывно улыбались прохожим отовсюду: с витрин киосков, с книжных раскладок. На страницах журналов и даже книг появились нецензурные выражения. Создавалось впечатление, что в печатъ хлынул поток грязи.
Конечно, право на существование имеет не только высокая литература, но в происходившем была необузданность. Впрочем, если учесть пуританство, присущее соцреализму, когда под запретом было освещение естественных сторон человеческих отношений, такой жадный интерес объясним, хотя и неприятен. Не зря ведь наш вождь и учитель, реагируя на лирические стихи Симонова, посвящённые любимой женщине, заявил, что теперь осталось только поставить им кровать на Красной площади. Вечную тему обходили молчанием. Естественно, когда запреты отменили, тема хлынула наружу в самом вульгарном исполнении.
НАЧАЛО ЧАСТНОГО ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА. Вслед за гласностью пришло послабление традиционных запретов на предпринимательство и частную торговлю. Первым результатом этого оказалось нашествие ларёчников. На улицах больших городов выстроились ряды ларьков, в которых продавались, в основном, низкокачественные товары, в том числе спиртные напитки и продукты, зачастую подпорченные. Торговцы, как правило предприимчивые юнцы, хотели заработать немедленно и много, а дальше - трава не расти! Между конкурентами случались кровавые разборки, иной раз ларьки поджигали. Действовали волчьи законы. Возможно, эти уродливые проявления оборотной стороны личной инициативы неизбежны? Это была заря, я надеялась на лучшее.
Образовались кооперативные фирмы, предоставлявшие различные бытовые услуги. В такую фирму с солидным офисом в центре Киева на Крещатике я обратилась, чтобы подремонтировать дачу. С представителями фирмы, двумя парнями, я поехала на дачу, чтобы они оценили объём работ. В их порядочность я изначально верила не очень: собираясь на дачу, на всякий случай сняла серьги и надела старое пальто. Осмотрев дачу, эти мастера пообещали всё сделать и тут же попросили аванс в размере 1000 рублей на покупку материалов. В залог предложили паспорт. Когда они позвонили, чтобы уточнить момент передачи денег, Абраша, мой супруг, элементарно разоблачил их: он попросил представить перечень материалов, чтобы обосновать требуемую сумму. Сделать это они не смогли. Муж долго подсмеивался над моей доверчивостью, спрашивая, зачем мне нужен паспорт проходимца за тысячу рублей.
Случай не был единичным. В зависимости от уровня предпринимателя, масштабы обмана были очень разные, чему позднее появилось немало убедительных подтверждений. Было известно, что крупные предприниматели находятся под защитой хорошо оплачиваемых бандитов, которые, в свою очередь, связаны с правоохранительными органами. Коммерция срасталась и с мафией.
В печати периодически стали появляться сведения о нетерпеливых энтузиастах, пытавшихся легально и честно заняться предпринимательством. Основывали небольшие семейные фермы, организовывали производство продуктов в ограниченных масштабах. Всё-таки не перевелись ещё труженики-созидатели среди населения, в значительной мере разложившегося и спившегося, отравленного недоверием к власти. Помнится, где-то в Нечерноземье, позднее также и в Сибири объявились семьи, пытавшиеся построить продуктивное натуральное хозяйство с замкнутым циклом производства. Их участь была предопределена: часть таких хозяйств сожгли и разорили окрестные бездельники, других задавили непомерными ценами на всё, что поневоле им приходилось покупать у государства. Продолжалось действие привычного лозунга социалистического общества российского образца: не высовывайся!
Существенной приметой обновления стало повсеместное взяточничество и вымогательство. И с этим мне неоднократно приходилось сталкиваться лично. Как раз с неустойчивым периодом совпал мой переезд из Киева в Петербург в 90 - 91гг. Пришлось бесконечно ходить по офисам различных учреждений, оформляя многочисленные документы на обмен квартиры, установку телефона и так далее. Все виды волокиты преодолевались взятками, которые вымогались откровенно.
НАРОДНЫЕ ИЗБРАННИКИ. В Москве в это время заседал Съезд народных депутатов, впервые в истории нашего государства избранный на многопартийной основе. Правда, достаточный процент мест в нём обеспечили себе коммунисты, но всё же в числе делегатов были и заведомо порядочные люди. Неясно было, почему в цивилизованном мире управление государством осуществляют профессионалы, а в России на ответственном переломном этапе для этого привлечены люди разных профессий только по признаку их порядочности и популярности? Возможно, профессионализм и порядочность в политической деятельности в нашей отчизне понятия трудно совместимые.
С трудом попал в число депутатов кристально честный Сахаров, возвращённый из ссылки в Горький. Стали депутатами любимцы публики, ведущие актёры Ульянов, Ефремов, Басилашвили, офтальмолог Фёдоров, академик Лихачёв и многие другие. На первых порах я регулярно смотрела трансляцию заседаний и удивлялась, почему многие не хотят понимать очевидные, на мой взгляд, вещи. Не следить за судьбоносными событиями было невозможно. Однако, когда Горбачёв прервал выступление Сахарова, когда оглашённые на заседаниях разоблачительные факты остались нераскрытыми и их замолчали, возникли некоторые сомнения.
Многие народные избранники первым делом приступили к обустройству личного благополучия, включая получение московских квартир, автомобилей и высоких окладов.
В своём дневнике Сименон как-то писал, что политика - занятие грязное, и априори честных политических деятелей не бывает. Справедливость этого подтвердили события, происходившие в нашем государстве. В течение некоторого периода времени я всё же продолжала внимать популярным деятелям, казавшимся в какой-то мере проводниками нового в нашу жизнь.
Постепенно атмосфера стала сгущаться. Этому способствовала циничность заявлений всплывших из небытия новых руководителей, таких как Янаев, которому, почему-то протежировал Горбачёв, Павлов. В частности, очень упитанный Павлов, бывший тогда премьер-министром, заявил с экрана телевизора: 'Не понимаю тех, кто недоволен ограничениями в продаже хлеба, мне 400 грамм хлеба вполне достаточно!' (Почти как французская королева, Мария-Антуанетта, которая предложила своим голодным подданным есть булочки, если им нехватает хлеба). Судьба Павлова оказалась к нему более милостива, чем к Марии-Антуанетте, казнённой два века назад.
В августе 1991-го года группа чиновников верхнего эшелона попыталась захватить власть. Известно изречение Наполеона о том, что революцию замышляют герои, делают дураки, а её плодами пользуются сволочи. В этом конкретном случае затевавшегося путча присутствовали только две последние категории. Впечатление от выступления путчистов было удручающим. Казалось, всё возвращается вспять, только в значительно худшем варианте. В частности, возглавлявший путчистов Янаев произносил по телевидению свою тронную речь, будучи абсолютно пьяным. Сопутствовавшие события известны: путч был подавлен, виновники арестованы и осуждены. Завершился путч распадом СССР, уходом с политической арены Горбачёва и воцарением непревзойдённого популиста - Ельцина. А развал экономических основ государства продолжался, и периодически возникали необъяснимые ситуации, связанные с исчезновением и переходом в частное владение несметных ценностей и вооружения.
ПОЛОСА НЕСЧАСТИЙ. Так случилось, что на начальной стадии перестройки на страну обрушились глобальные бедствия, унесшие много человеческих жизней. В Армении произошло землетрясение, многие откликнулись на эту беду, отправились в Ереван участвовать в спасении людей, а позднее в восстановлении разрушенных городов. С экранов телевизоров наблюдали мы леденящие кровь картины разборки завалов, под которыми, возможно, находились ещё живые люди.
Весной 1986 года грянула авария на Чернобыльской АЭС. На борьбу с разбушевавшимся реактором посылали воинские подразделения, не снабжённые надёжными средствами защиты от облучения. В радиусе сотен километров ничего не подозревающие люди подвергались смертоносному облучению, были практически навеки отравлены массивы плодородной земли Украины, Белоруссии и России. А органы массовой информации успешно распространяли лживые, поэтому чрезвычайно опасные сведения.
Вскоре на выходе из Новороссийского порта затонул пассажирский теплоход 'Нахимов', унеся с собой на дно сотни жизней. Потом взорвалась магистраль трубопровода в Сибири. И все эти несчастья (естественно, исключая землетрясение) явились следствием халатности, непрофессионализма и, что гораздо страшнее, безответственности, которая прочно укоренилась в социалистическом сознании. Возник кликушеский шепот: Горбачёв - меченый, у него на голове тёмное пятно, он принесёт беду; при всей абсурдности это оказывало некоторое влияние на сознание наиболее тёмной части населения.
Правительство дискредитировало себя, проявив беспомощность, и что ещё хуже, пытаясь скрыть истинное положение дел. Так, в первые дни после чернобыльской аварии, чтобы создать видимость благополучия, в Киеве провели первомайскую демонстрацию, а через неделю - Велогонку мира. Подверглись облучению многие тысячи людей. Радиация не имеет ни цвета, ни запаха. Однако трагические последствия облучения радиационным излучением высокого уровня известны.
РАЗГУЛ ИНФЛЯЦИИ. Когда инфляция ещё только начинала набирать темп, увеличение номинальной зарплаты многими воспринималось как благо. Расшатать и разрушить десятилетиями установившиеся представления было непросто. Вначале кое-кому казалось, что теперь выплачивают то, что недодавалось ранее. Однако, по мере головокружительного роста цен и последующего перехода к распределительной торговле, иллюзии рассеялись. Печатный станок заработал, деньги потекли, обесцениваясь с каждым днём. В Киеве ввели купоны, которые работающие получали на предприятиях, а пенсионеры - по почте. Они были необходимы, конечно в сочетании с деньгами, для покупки промышленных товаров. Появились коммерческие магазины, в которых был расширенный выбор товаров по более высокой цене. Масштабная частная торговля с организованными на западный лад магазинами и качественными продуктами возникла позже.
В 1990-91-х годах полки продовольственных магазинов опустели. И с раннего утра в магазинах дежурили старушки, ожидая, что же сегодня будет выброшено на продажу.
Очевидный грабёж царил в мире финансов. Стали появляться акционерные общества, возникли банки, сулившие завидные проценты на вкладываемые капиталы, были выпущены ценные бумаги. Просуществовав непродолжительное время, эти банки и акционерные общества лопались, вложенные деньги исчезали, как правило, вместе с владельцами банков...
Государственный банк продолжал существовать, все сберегательные кассы, в которых население хранило свои деньги, переименовали в сберегательные банки. В какой-то момент было введено ограничение суммы, которую можно снять со счёта. Вслед за этим наступила эпоха повышенных процентов на срочные вклады. Это был обман. Помещая вклад на полгода из расчёта, скажем, 10%, по истечении срока можно было получить на 10% больше, чем было внесено. Однако, за счёт инфляции вкладчик в итоге оставался в проигрыше, темп инфляции был высоким, и ничто не предвещало его снижения. Печатный станок работал производительно! Ловкой операцией по ограблению населения была объявленная вечером по телевидению новость: пятидесятирублёвые купюры будут назавтра изъяты из обращения. Основные магазины были к этому моменту уже закрыты.
Зарплаты и пенсии продолжали повышать. Однако на многих предприятиях зарплату задерживали сначала на один-два месяца, потом эти сроки существенно выросли. Невыплаченные деньги вкладывались в коммерческие дела. Многие вынуждены были искать заработки в других местах.
Гениальной спекуляцией в государственных масштабах стала операция с ваучерами. Идея, кажется, принадлежала Чубайсу. Всё государственное имущество было поровну поделено между гражданами: доля каждого составила 10 тысяч рублей. Для справки: батон стоил в эту пору примерно 1,5 тысячи, то есть доля каждого гражданина во всех несметных богатствах нашей родины соответствовала стоимости семи батонов! Знакомый пенсионер сказал мне, что ваучер он употребил оптимальным образом: продал его, накупил еды и наконец сытно и вкусно поел. Ваучеры некоторое время были предметом спекуляций.
ПЕРЕСТРОЙКА В МЕДИЦИНЕ. События 1989-90-го годов были в большой мере заслонены для меня личной бедой - тяжёлой болезнью мужа; поэтому многие перемены особенно остро я воспринимала через изменения в сфере медицинского обслуживания. В числе кооперативных и частных предприятий, пожалуй, одними из первых появились медицинские. Так как был снят запрет с нетрадиционной медицины, незамедлительно объявились многочисленные специалисты по траволечению и экстрасенсы; открылись частные кабинеты, функционировавшие зачастую отнюдь не профессионально.
Приговор специалистов отпустил Абраше не более полугода жизни. Выбора у меня не было; буквально цепляясь за соломинку, я обратилась к народным целителям. В их числе были и такие, которые умели, если не спасти, то по крайней мере, отсрочить конец. Практиковал в то время в Киеве целитель Яворский, образованный человек, применявший для лечения настойки и травы. Он принимал дома один раз в неделю, и очередь к нему выстраивалась с ночи.
Метод Яворского пытались всячески дискредитировать представители традиционной медицины. Ему разрешили провести курс пробного лечения больных в онкологическом институте, где ему выделили 10 мест. Подопытными были безнадежные, в последней, необратимой, стадии болезни. Помочь им было невозможно, таким путём доказывалась несостоятельность методов Яворского. Борьба велась отнюдь не за научный подход. Применение иных методов лечения, если бы подтвердилась их эффективность, стала бы угрозой материальным благам, достававшимся врачам, применявшим традиционные методы. Родные больных платили врачам: ничего не жаль, когда речь идёт о жизни близкого человека. Очевидно, что невозможно было допустить к кормушке чужака.
Я всё-таки сумела попасть к Яворскому. Первой его реакцией на моё обращение был отказ. И тогда я сказала ему, что сейчас я встану перед ним на колени, для меня он - Бог! Видно, много неподдельного отчаяния было в моих словах. Во всяком случае, он выслушал меня, назначил курс траволечения, дал настойку и впоследствии оказывал консультации, ни разу не встретившись с больным лично. Очень скоро наступило улучшение в самочувствии Абраши. По крайней мере на год удалось продлить жизнь моего мужа с помощью этих методов.
В этот же период оказалось, что 'бесплатной' медицины более не существует. Мне приходилось проводить в больнице много времени, и я убедилась, что во второй половине дня санитарки обычно исчезают, напившись дармового спирта, а чтобы получить чистую простыню наглой санитарке нужно заплатить. Палатный врач не оформлял документы, пока не получал мзду. В распоряжении хирурга не было анестизирующих средств. Перед операцией в больницу нужно принести все необходимые медикаменты... Вероятно, отдельные подобные явления проявлялись ранее, но не в таких масштабах. Правда, мне не приходилось сталкиваться с этим прежде .
БЕСПРЕДЕЛ, В заключение мне хотелось бы остановиться на ещё одном немаловажном аспекте: безопасности существования. Для городского жителя ранее всегда само собой предполагалось, что существует защита от сил зла - правоохранительные органы. Далеко не всё было безупречно и ранее, но с самого начала перестройки с улиц исчезли милиционеры. Они переключились, в основном, на охрану частных магазинов, что и безопасней, и менее хлопотно, чем патрулировать на улице. Ходить по городу в тёмное время, в особенности, заходить в тёмные подъезды или в кабину лифта, стало опасно. Это не голословное утверждение: мне известны конкретные случаи нападения. На мою племянницу, скромную школьную учительницу, в подъезде её дома напали бандиты. Её жестоко избили, выбили зубы. Она могла бы погибнуть, спасла её случайность: в квартире на первом этаже громко залаяла собака, послышались голоса, и бандиты убежали, даже не успев снять колечко с пальца их жертвы. Возвращаясь вечером домой, я всякий раз испытывала страх и обещала себе, что это в последний раз. Однако снова и снова испытывала судьбу. В подъезде нашего дома насмерть забили молодого мужчину, возвращавшегося с работы. Хулиганы скрылись бесследно. Ну, а бандитские разборки, иногда завершавшиеся убийством, стали просто обыденностью.
Несколько позднее мне пришлось быть свидетельницей функционирования наркобизнеса. Мы жили тогда на набережной Крюкова канала, в центре Петербурга. Квартира находилась на верхнем, четвёртом этаже, а на той же лестничной клетке была расположена коммунальная квартира, в нескольких комнатах которой поселились торговцы наркотиками. В часы, когда там принимали клиентов, на подоконнике у входа в квартиру сидел дежурный. Из подпольного заведения периодически выходили на лестницу обалдевшие клиенты. К счастью, наркоторговцы соседствовали с нами не очень долго. Однажды в нашу дверь позвонил человек в штатском и попросил не реагировать на шум и крики на лестничной площадке; ни в коем случае не выходить. Возможна перестрелка. Многозначительно добавил, что это в наших интересах. Повидимому, выяснялись отношения с конкурентами. До стрельбы не дошло, а опасные соседи переехали. Старушка, обитавшая всё это время в страшной квартире, рассказала, что ей запрещали пользоваться кухней, и она варила свою нехитрую еду по ночам.
Наша квартира была подключена к охранной сигнализации (для пущей безопасности нам порекомендовали не давать в службу охраны ключи от квартиры, так как и к этой службе доверия не было). Дважды в магазине у меня вытаскивали из сумки кошелёк. И происходило это после того, как я, получив пенсию, заходила в магазин. Видимо, кто-то следил за посетителями сберкассы.
Как-то на Невском проспекте среди бела дня промчавшаяся машина сбила на островке безопасности двух школьников. Мальчики погибли на месте. Убийц не нашли. Избиение ни в чём не повинных людей, без всякого повода, чтобы дать выход инстинктам, стало обыденным явлением.
Всё это называется очень выразительным словом - беспредел.
ПОКОЙ НАМ ТОЛЬКО СНИТСЯ
Годы ломки прежнего уклада жизни и кардинальных перемен мне довелось прожить в Киеве до середины 91-го, затем в Петербурге до отъезда в Америку в августе 95-го. На протяжении этих лет я попеременно бывала в обоих городах и наблюдала происходящие перемены; они оказывавшие определяющее влияние на все стороны существования. Постепенно менялось всё: уровень жизни и облик горожан; внешний вид улиц и даже их названия; качество работы транспорта, городского и междугородного; коммунальное хозяйство; ассортимент товаров. Так, собираясь в очередной раз в Киев, я обратилась в кассу Аэрофлота. Билеты на самолёт были, но меня предупредили, что вылет состоится только после подтверждения из Киева, что имеется керосин на обратный рейс. Когда это произойдёт - неизвестно. Пришлось поехать пассажирским поездом, так как скорого на этом маршруте теперь не было. На многих остановках поезд встречали местные жители. Вместо традиционной в Белоруссии варёной бульбы (картошки), они теперь торговали, в основном, разнообразными несъедобными изделиями местной промышленности. Мелкие предприятия стали зачастую расплачиваться со своими рабочими собственной продукцией, не имевшей сбыта. Из жалости я купила за бесценок плюшевого мишку, настолько безобразного, что мой маленький внук расплакался при виде этого урода. При пересечении границы с Белоруссией а затем с Украиной производился таможенный досмотр. Запрещённые к перевозке предметы, в частности, спиртное и кое-что из съедобного изымалось.
Бурно расцвели рынки, на которых продавалось теперь всё: привычные и экзотические продукты, разнообразные товары, как импортные, так и местного производства, в том числе самодельные. Вскоре я перестала удивляться, встречая на рынке среди торговцев моих недавних коллег, бывших сотрудников научно-исследовательского института... Изменилось отношение к торгующим. В прежние годы как-то само собой выработалось несколько пренебрежительное отношение к торговцам. Возможно, оно было основано на том, что априори эта профессия предусматривала необходимость хищения; оплата продавцов была низкой. Торговлей занимались, как правило, люди малообразованные и 'вёрткие'. В только ещё намечавшихся новых условиях в торговлю пришли также люди другого типа.
На рынках появилось множество умельцов, продававших кустарно приготовленные мясные полуфабрикаты, аппетитные и вкусные. Так как к этому времени колбаса в государственных магазинов состояла из чего угодно, кроме свежего мяса, продукция частников пользовалась спросом; правда, стоила она достаточно дорого.
Разрыв в уровне жизни различных категорий населения нарастал стремительно. При этом совсем иные, нежели ранее, условия стали определяющими. Раньше всех обнищание коснулось одиноких пенсионеров. Несмотря на систематическое повышение размеров пенсии, очень скоро её стало недоставать даже на элементарные потребности. Было введено понятие потребительская корзина. Размер моей относительно высокой пенсии скоро стал существенно ниже стоимости этой корзины. В последующие годы одинокие старики были обречены на вымирание. Среди трудоспособного населения в наиболее трудном положении оказалась интеллигенция. Я имею ввиду в первую очередь великое множество её представителей, не сумевших приспособиться к новым условиям и принять участие в каких-либо видах частного предпринимательства. К тому же, это было далеко не просто, в особенности, для немолодых людей со сложившимся стереотипом мышления. Правда, жизнь показала, что существование законов этой экономики было иллюзией, и рыночные отношения развивались совсем иным, в основном, бандитским путём. Возможно, в России это было неизбежно?
Совершенно новой категорией населения стали стремительно богатевшие и набиравшие силу нувориши - новые русские. Их внешний облик обычно соответствовал определённому стандарту: короткая стрижка, немыслимо яркий пиджак, массивные золотые украшения и мобильный телефон, который был тогда ещё диковинкой. И конечно, характерный лесикон, даже отдалённо не напоминающий 'великий и могучий русский язык'. Возможно, дети тех новых русских, которые сумеют выстоять в условиях кровавой конкуренции, получат хорошее образование и станут цивилизованными капиталистами, но до этого предстоит неблизкий путь.
В числе крупных предпринимателей новой эпохи оказались многие политические деятели, захватившие миллионные богатства операциями в масштабах государства.
КИЕВСКИЙ ПЕРИОД
АВАРИЯ В ЧЕРНОБЫЛЕ. Двадцать шестого апреля 1986-го грянула авария на Чернобыльской АЭС, и это событие оказало решающее влияние на течение городской жизни в Киеве. Впервые о случившейся беде я узнала из случайно услышанного разговора в троллейбусе, когда ехала на работу. Молодой мужчина, измученный и неопрятный, вошёл в вагон в сопровождении своей семьи и начал рассказывать что-то возбуждённо и невнятно. Из доносившихся до меня обрывков фраз я поняла, что на АЭС произошёл взрыв и пожар, и этот человек увёз родных, спасая их от радиационного облучения. Это было на вторые сутки после взрыва, в понедельник. Истинный смысл происшедшего до моего сознания тогда не дошёл.
Во второй половине дня в отделах нашего института прошли собрания. Начальники отделов подробно рассказывали о страшных авариях на американской и французской АЭС, а потом, как бы между прочим, сообщили, что у нас тоже произошла авария в Чернобыле, и её последствия успешно ликвидируются. Как стало известно позднее, текст этого сообщения был разработан в горкоме партии в целях борьбы с паническими настроениями горожан. Кстати, работавшая в нашем отделе жена крупного партийного работника в этот день, а также и в последующие, на работе не появлялась, она спешно повезла в Крым свою внучку. Так что для руководящих деятелей методы борьбы с паникой были несколько иными, чем для серой массы.
А в это время на 4-м блоке АЭС шла неуправляемая ядерная реакция, бушевал пожар, в атмосферу извергалась радиоактивная пыль, уровень радиации в ближней зоне измерялся тысячами рентген. С разбушевавшимся реактором самоотверженно сражались, подвергаясь смертоносному облучению, пожарные и солдаты. Характерно, что в киевском институте ядерной физики дежурные операторы обнаружили 26-го апреля гигантский скачок уровня радиационного излучения. Они решили, что произошла утечка в их небольшом реакторе, который, согласно инструкции, немедленно остановили, но уровень радиации продолжал расти! Кстати, именно от них, а не от службы гражданской обороны или правительства, пошли первые предупреждения о случившемся.
Когда миновал первый шок, началось приспособление к жизни в сложившихся условиях; многое диктовалось сознанием нависшей угрозы. Слушая ложь, извергавшуюся средствами массовой информации, кое-кто наивно ожидал чего-нибудь утешительного. Все сообщения были обманом. Спустя много лет всё ещё невыносимо вспоминать об этих днях.
Летом 1986-го года течение жизни в Киеве в значительной мере определяли проблемы, связанные с радиационным излучением. Улицы, в особенности центральные, каждый день мыли, вода вместе со смертоносными частицами через уличные стоки попадала в Днепр. В институте в служебном помещении мы завесили окна мокрыми простынями. В своей квартире я каждый день мыла полы; на окнах, закрытых, несмотря на жару, висели мокрые простыни. Обезлюдели прекрасные днепровские пляжи, были вывезены из города дети. Ранней осенью город был завален арбузами: объявили, что, как и красное вино, это хорошее средство для очистки организма. Как сказано в песне популярного барда, '...Говорят, столичная очень хороша от стронция...'
На дорогах стояли посты радиационного контроля, проверявшие степень загрязнения автомобилей. Трудно себе представить, что делали с загрязнёнными машинами, - ведь эта гадость не смываема! Каждый раз, когда нашу машину останавливали у шлагбаума, я пугалась, вдруг не пропустят! В то лето мы подолгу жили на даче, машина стояла под яблоней, а уровень радиации на дорожках, выложенных плитами, и на кустах смородины в сотни раз превышал допустимый. Так что основания для беспокойства были.
Я радовалась, когда у Абраши случались командировки, он на несколько дней покидал заражённый город, дышал неотравленным воздухом. Впервые за последние 10 лет мы проводили это лето вдвоём, без внучки, дача казалась обезлюдевшей. Я выпросила административный отпуск на две недели и поехала к детям в Петербург, чтобы пожить хоть немного с внучкой там на даче. В аэропорту Пулково пассажиры киевского самолёта проходили радиационный контроль. У некоторых одежда 'звенела', что с ними происходило далее, не знаю. Как утверждали злоязычники, особенно часто звенели дефицитные импортные одёжки, соблазнявшие нечистых на руку контролёров.
Был тёплый солнечный день, и направляясь из аэропорта в город, я с удивлением наблюдала, как на зелёных лужайках нежатся на солнце жадные до его тепла петербуржцы. Зрелище поразило меня, я уже успела привыкнуть к мысли о вредном воздействии солнечных лучей в условиях повышенного уровня радиации...
АНТИАЛКОГОЛЬНО-ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ. В 87-88 годах развернулась широко пропагандируемая антиалкогольная кампания, инициированная Лигачёвым. Днём спиртные напитки не продавались. А с пяти часов около пунктов продажи спиртного выстраивались огромные очереди; никто не пытался прорваться вперёд (убили бы негодяя!). Продавали не более двух бутылок в одни руки. Было создано общество борьбы с алкоголизмом, в которое загоняли насильно. Правда, взнос составлял лишь рубль. Вступить в это общество я отказалась, мотивируя тем, что алкоголиком не была и ранее.
С продуктами были трудности, которые именовались продовольственной проблемой. Моя интеллектуальная приятельница, соседка по дому как-то сказала мне, что ей кажется необходимым создать дома запасы непортящихся продуктов. Я начала понемногу носить в своё гнездо соль, спички, крупу и консервы. Запасы хранились в кладовой, и очень скоро об этом проведали мыши, которых я боюсь до истерики ещё с детства. Крупу со следами мышиных визитов я понемногу спускала в унитаз, всё время опасаясь, что могу вывести его из строя. От эпопеи создания запасов осталось чувство стыда и некоторая брезгливость.
Был период, когда исчезли из продажи стиральные порошки и мыло. Председатель совета министров Рыжков, которого после трагедии в Армении окрестили в народе плачущим большевиком, с высокой трибуны заверял, что эта проблема будет решена правительством в течение нескольких месяцев. (Оказывается такие проблемы можно решать только на уровне совета министров! Неужели им больше нечем заниматься.). Честно говоря, запасы мыла и порошков в моём доме, как, вероятно, и в большинстве других, были. Дело не в том, что я боялась зарасти грязью. Всегда существовала нестабильность и разного рода дефициты, так что постоянно добывались, часто впрок, колготки, простыни, чашки и так далее, до бесконечности. Не помню случая, когда бы из очередной командировки в Москву возвращались налегке. Это исключало возможность планирования расходов и отнимало массу времени и сил. Слегка отпущенные запреты на частную инициативу стали благом для части населения. Правда, процесс шёл медленно, и для стремительно нищавших в этот период широких масс населения продукты, произведенные частниками, а также привезённые издалёка были мало доступны.
ГОРОДСКАЯ ЖИЗНЬ. Постепенно, шаг за шагом начало ухудшаться коммунальное обслуживание горожан. Как-то вдруг стало ясно, насколько зависит наша жизнь от многочисленных служб, существование которых не замечаешь, пока они функционируют нормально. Резко сократилось число маршрутов городского транспорта. В прежние годы от нашего дома на проспекте 40-летияОктября до филармонии, находившейся в начале Крещатика, можно было доехать троллейбусом за полчаса без пересадок. Теперь линии троллейбуса, дублирующие метро, были отменены; чтобы доехать до Крещатика или до работы, нужно было пересаживаться с троллейбуса на метро, что было утомительно и занимало намного больше времени. Увеличились интервалы, и при посадке в транспорт часто возникали свалки, поездки стали мучительными. Без текущего ремонта вагоны начали разрушаться, разбитые окна были стыдливо забиты фанерой, многие сиденья сломаны (это уже было проявлением варварства местных хулиганов, к сожалению, далеко не единственным).
Прекратилась регулярная уборка мусора, в центре дворов вырастали гигантские кучи, источавшие зловоние. В уличных телефонах-автоматах были выдраны трубки, из аппаратов торчали закрученные обрывки проводов. В подъездах исчезли лампочки, ставшие внезапно дефицитными. Заходить вечером в неосвещённый подъезд стало страшновато. Однажды, когда я посетив давних приятелей, интеллигентную и ранее вполне благополучную семью, принесла им в подарок несколько лампочек, царскиий подарок вызвал восторг. Обсуждалась проблема, в каком помещении следует установить лампочки в первую очередь. Жизнь становилась какой-то призрачной, правда, не всех это касалось в равной степени. Следствием общего беззакония стало распространение воровства. Масштабы хищений, естественно, зависели от возможностей.
ВИЗИТ АМЕРИКАНЦА. В конце мая 1988-го ожидался первый приезд из Америки Саши, нашего друга со студенческих лет. Мы не виделись больше десяти лет, которые он прожил совершенно непонятной для нас жизнью. К тому же, это была первая возможность неформального и откровенного общения со 'своим' человеком из-за океана. Чтобы спокойно общаться с американцем, муж испросил разрешения в службе режима на заводе. Единственным ограничением оказался запрет на посещение гостя в гостинице. Видимо, за посетителями гостиницы наблюдало КГБ, и заводские сотрудники этой службы боялись их реакции - доносов, на которые пришлось бы реагировать. Действительно, зачем ответственному работнику оборонного завода, знакомому с государственными секретами, общаться с американцем?
Забавной была реакция гостя на нашу вполне скромную дачу, которая тем не менее была предметом нашей гордости. Она произвела, как мне показалось, на заморского гостя жалкое впечатление. Вероятно, мысленно он сравнивал её со своим домом на Лонг-Айленде. Главный конфуз был впереди: посетив наш дачный туалет, который я незадолго до того освежила весёленькой зелёной краской, он попросил разрешения сфотографировать его. Он так объяснил свою просьбу: его внук, родившийся в США, не поверит, что такое бывает, нужны вещественные доказательства. Несмотря на полную открытость иашего общения, стало очевидно, что прожитые за океаном 10 лет существенно изменили критерии и представления нашего друга. Изменилась его ментальность. Специфические ограничения, к которым мы привыкли, были чужды его пониманию.
Праздники кончились, и Саша улетел домой, мы снова прощались с ним, казалось, навсегда. Но, как говорил великий Ларошфуко, все наши предсказания и планы ничего не стоят перед Его Величеством Случаем. Через несколько лет многие участники этой встречи оказались в США...
ПРИШЛА ПОРА РАССТАТЬСЯ С КИЕВОМ. Вскоре после того, как я овдовела, и разрушилась прежняя жизнь, я почувствовала бессмысленность одинокого существования в Киеве. Естественным выходом был переезд в Петербург, где жили дети. Предстояло радикальное изменение образа жизни, сложившегося за долгие годы. Совершить этот шаг мне пришлось в сложных условиях: разрушительные процессы, происходившие в стране, коснулись всех сторон человеческого существования.
Для переезда в Петербург необходимо было решить проблему жилья. Квартиры тогда принадлежали государству или ведомству. Продать киевскую и купить другую в Петербурге было невозможно. Существовала служба обмена жилой площади, в пределах города и междугородная; имелся информационный фонд, отражавший спрос и предложения. Я курсировала между Киевом и Петербургом, копалась в картотеках, вела переговоры с потенциальными кандидатами на обмен, осматривала чужие квартиры, предлагала свою. С какими только ситуациями пришлось мне в эту пору познакомиться!
Посмотреть моё жильё пришли бабушка, жительница Петербурга, с киевской дочерью и внуком. Более всего парня заинтересовало, где можно установить мощные колонки, чтобы его любимой музыкой могли наслаждаться окрестные жители. Соседям повезло - обмен не состоялся. Бабушка лукавила, она и не собиралась переезжать в Киев. Но выяснилось это далеко не сразу.
Другая предполагаемая обменщица Нина преподавала в консерватории, и хотела переехать в Киев к другу. Мы договорились, что я унаследую её кошку и мебельный гарнитур, оставив ей взамен свой (кошка передавалась безвозмездно). Однако в силу объективных причин сделка не состоялась. Нина посетила киевскую консерваторию, чтобы выяснить возможность устройства на работу; оказалось, что преподавание полностью переведено на украинский язык, которым она не владела. Украина к этому времени была независимой, и русский язык вытеснялся отовсюду: из государственных учреждений, учебных заведений, даже бытового общения. В школах, в большинстве своём перешедших на преподавание на украинском языке, программа изучения русского языка и литературы была сокращена до ущербного объёма: русский рассматривался теперь как иностранный.
В итоге свой выбор я остановила на небольшой квартире на Новоизмайловском проспекте. Моя обменщица перебиралась в Киев к мужу, так что ей, как и мне, было необходимо довести обмен до логического конца. По пути пришлось преодолеть ряд препятствий, иногда весьма нелепых.
Для переезда понадобилось заказать контейнер для отправки моего имущества. Оказалось, что вещей у меня слишком много, нужно было отсортировать то, с чем можно было расстаться. Громоздкую мебель я просто раздарила. Особенно трудно было расставаться с книгами. Из нашей обширной и тщательно подобранной библиотеки я отобрала не более 400 книг, остальные сдавала в букинистический магазин, многие дарила.
Я обратилась в контору на станции Киев-товарный, когда в моём распоряжении был ещё месяц. Дежурный клерк сообщил, что раньше, чем через полгода, свободных контейнеров не будет. Переправляется имущество военнослужащих, возвращающихся из Германии. После небольшой паузы клерк добавил: 'Попытайтесь договориться с Васей, он обитает в отдельном домике. Скажете, что от меня'. Вася записал мой адрес, точно в назначенный день приехал и упаковал так, что даже спичечную коробку вложить дополнительно было невозможно. Гонорар естественно превышал официальную стоимость. Но это уже был вариант честного предпринимательства. Всё то же повторилось в Петербурге. В тоске бродила я по товарной станции, никто не брался за доставку контейнера в мою новую квартиру. И вдруг объявился некий Петя, он разыскал мой груз среди сотен подобных контейнеров, взял у меня все документы (и я ему поверила!), в назначенное время привёз и даже расставил всё по местам. Уходя, оставил свой телефон. На заре частного предпринимательства такие Васи и Пети работали на совесть, зарабатывая репутацию, а следовательно, и потенциальных клиентов.
Одновременно с решением этих задач я вынуждена была заниматься продажей дачи и обменом гаража на что-нибудь эквивалентное в Петербурге. Порой я чувствовала себя щепкой, которую несёт течение неведомо куда. Но в необходимости ликвидации всего имущества в Киеве я не сомневалась. И для этого были все основания.
После того, как Украина провозгласила независимость, начало проявляться нетерпимое отношение ко всему российскому. Даже время передвинули на час... Национальным украинским флагом стал жёлто-голубой петлюровский, к которому в течение долгих лет в нас воспитывали враждебное отношение как к символу национализма. Ходили слухи, что вскоре для приезда на Украину из России потребуется виза. При нормальном течении жизни я могла бы не продавать дачу, но в новых обстоятельствах это было рискованно. Переезжая в Петербург, я становилась российской гражданкой, под этим предлогом дачу могли отобрать.
Эти события происходили на фоне галопирующей инфляции. Казавшуюся ещё недавно фантастической сумму в 20 тысяч рублей, которую я получила за дачу, вскоре с большим трудом, я обменяла на 200 долларов! Таким стал тогда курс, впрочем, ненадолго. Стремительное падение рубля продолжалось долго.
В конце июня я расставалась с родным Киевом, понимая, что отныне смогу приезжать сюда только в гости. Поэтому при продаже дачи я оговорила, что освобожу её к 20-му августа; хотелось пожить эдесь месяц. В Киеве оставались близкие и друзья, ещё свежа была могила моего мужа, здесь находились могилы родителей.
Незавершённым в Киеве делом оставалось ещё оформление заграничного паспорта. Когда я сообщила заокеанскому другу Саше, что я овдовела, он и его жена незамедлительно откликнулись на мою беду, предложив приехать к ним в гости, в Америку. Задолго до предполагаемого переезда я подала документы в ОВИР (отдел виз и регистраций). Возможность побывать за океаном казалась мне сказочной. Я прошла много инстанций, но последнюю - милицию преодолеть не сумела. Оформление заграничного паспорта в милиции требовало не только упорства, но и физических сил. Очередь на приём занимали с ночи, утром начиналась перекличка, появлялись опоздавшие, начиналась свалка. Думаю, эта неразбериха была организована специально, чтобы отбить у рядовых советских граждан охоту путешествовать, в том числе и в гости. В ОВИРе уезжавших в эмиграцию и по приглашению в гости принимали в общей очереди; мне довелось увидеть, через какие унизительные процедуры проходили те, кто покидал родину навсегда. Беседа с чиновником в милицейской форме походила на допрос. В тесном помещении, где в ожидании приёма толпились десятки людей, включая стариков и инвалидов, не было ни одного стула. Просители выстаивали здесь часами, плотно прижавшись друг к другу...
После переезда в Петербург моя поездка в Америку всё-таки состоялось, но для этого Саше пришлось прислать ещё одно приглашение по новому адресу. Здесь я смогла оформить все необходимые документы. Но это уже другая история.
Эпопею отправки моего имущества я описывала ранее. Но вот 20-го июня за мной приехали сын с женой. Разрушать налаженную жизнь, расставаться со всем привычным было невыносимо тяжело. Не знаю, как я пережила бы всё это, если бы рядом не было детей. Прощаясь с Киевом, мы посетили на Байковом кладбище могилы родных, переночевали у брата и двинулись в путь...
После оформления и некоторого обустройства на новом месте я вернулась в Киев провести в последний раз месяц на даче. После пережитых волнений и хлопот появилась возможность спокойно пожить в привычной обстановке. С весны 1989-го, когда мужу поставили роковой диагноз, моя жизнь была мучительной и беспросветной. В течение полутора лет я боролась за его спасение, а когда Абраши не стало, с большим трудом приспосабливалась к своему одиночеству. Теперь я осознала, что моя жизнь всё же продолжается. Привычная обстановка сада оказалась для меня целебной. Месяц пролетел незаметно. Когда я простилась с друзьями и накануне возвращения в Петербург уехала в город, сосед-алкоголик выкопал в моём саду и перенёс на свой участок самый красивый куст роз. Это не удивило никого - такими стали нравы. Этап киевской жизни завершился.
ПОКИДАЮ КИЕВ ПОД ЗВУКИ 'ЛЕБЕДИНОГО ОЗЕРА'. Утром 19-го августа за несколько часов до вылета, я включила приёмник, и оттуда полились звуки замечательной увертюры к 'Лебединому озеру'. Это меня сильно встревожило и вот почему. Уже несколько лет жители нашей страны, услышав по радио, вместо привычных 'Последних известий', симфоническую музыку, знали, что вскоре передадут важное правительственное сообщение. В брежневские годы музыка, как правило, предшествовала извещению о смерти очередного престарелого члена Политбюро. Но теперь, когда Горбачёв омолодил руководящее ядро, вроде бы некому было посвящать некролог, значит, произошло нечто действительно важное. Скоро выяснилось, что моя тревога не была напрасной. Радио 'Свобода' сообщило, что в Москве произошёл переворот. Я восприняла это сообщение как угрозу возврата к доперестроечному образу жизни со всеми вытекающими последствиями. Истинный смысл событий стал ясен не сразу.
Намного позднее стало известно, что путч в течение долгих месяцев готовился совместными усилиями верхушки армии и КГБ, и целью его был поворот назад, к господству коммунистической диктатуры. В последующие три дня выяснилось, что путч не состоялся, но в первый день это не было очевидно. В Москву ввели войска, на улицах появились танки, а по радио звучали настораживающие речи путчистов. Сторонники демократии возвели баррикады вокруг Белого дома. В эти тревожные дни в Москву приехал гениальный музыкант и благородный человек Ростропович. Свою поддержку молодой демократии он выражал игрой на виолончели на площади около Белого дома. Это был акт высокой гражданственности, в особенности, если учесть, что в брежневские времена его лишили советского гражданства, и он был вынужден покинуть Россию.
Пока в Москве разворачивались события, судьбоносные и одновременно несколько напоминавшие фарс, мне предстоял перелёт Киев-Петербург, и у меня не было уверенности в том, что самолёты продолжают летать по расписанию. В аэропорт меня отвёз добрый приятель Миша. Он приехал в условленный час, но ранее никогда я не видела его настолько растерянным. Дело в том, что несколько раньше его сын уехал в Америку, и вся остальная семья предполагала вскоре последовать за ним. Как будут развиваться события происходящего переворота, предсказать было затруднительно. Миша опасался, что в случае победы путчистов захлопнется приоткрывшийся выход на Запад. Однако события развивались не столь трагически, и вскоре вся его большая семья оказалась в США.
Самолёты летали по расписанию, и в середине дня 19-го августа я оказалась в аэропорту Пулково. Все события, связанные с путчем, в Петербурге происходили в районе Дворцовой площади, так что я смогла добраться до моего нового жилья на Новоизмайловском проспекте. Дальнейшие события я наблюдала по телевизору.
ЖИЗНЬ В ПЕТЕРБУРГЕ
Я полюбила Петербург буквально с первого взгляда, когда мы с Абрашей в мае 1948-го приехали на студенческую практику. Неповторимое очарование Петербурга (тогда ещё Ленинграда) воспринималось особенно остро благодаря приподнятому настроению: прошло всего несколько недель после нашей свадьбы; и эта поездка была как бы свадебным путешествием. Я не уставала восхищаться архитектурными ансамблями и памятниками, 'Невы державным течением', блистательными театрами и музеями. Была пора белых ночей. В призрачном освещении по-особому воспринималась красота ночного города. Большое впечатление произвели на меня тогда также манеры и стиль поведения горожан, сохранивших нечто истинно петербургское, разительно отличавшее их от киевлян. С сожалением расставаясь тогда с прекрасным городом, мы мечтали когда-нибудь поселиться в нём.
Я часто и подолгу бывала в Петербурге позднее, начиная с 67-го года, когда Боря, мой сын, учился здесь в институте, а затем переселился сюда окончательно. Я высоко оценила атмосферу этого города, в котором сын поступил в институт потому, что успешно сдал вступительные экзамены, не подвергаясь унизительным придиркам, как это происходило в основных киевских институтах.
КОРОТКАЯ ОСТАНОВКА НА НОВОИЗМАЙЛОВСКОМ. Предстояли заботы по обустройству на новом месте и оформлению моего статуса в официальных учреждениях. Всё это было хлопотно. В Петербурге в то время действовала карточная система продажи некоторых основных продуктов: нормы продажи мяса, жиров, сахара, водки(!) и ещё кое-какого продовольствия были жёстко лимитированы. Карточки выдавались по месту жительства. Поэтому срочное оформление прописки было жизненно необходимо. Несколько позднее, вместо прежних, были введены карточки потребителя, которые ограничивали не количество продуктов и промышленных товаров, а круг покупателей. Эта мера, очевидно, должна была препятствовать вывозу товаров за пределы города. Критическая ситуация, характерная для начала 90-х, постепенно менялась, возможно, благодаря некоторому распространению частной инициативы.
Моё новое жильё, как оказалось, находилось в доме, населённом блокадниками (так называли жителей Петербурга, переживших в нём во время войны невероятные лишения, когда город был полностью окружён немецкими войсками). Это были преимущественно одинокие пожилые женщины, которые свою невостребованность компенсировали неутомимым любопытством и назойливым участием. Под разными предлогами ко мне заглядывали соседки, стремившиеся поделиться своим бесценным опытом. Особый взрыв интереса я отметила, когда прибыл контейнер с моим имуществом.
Однако главные испытания любопытным соседкам ещё предстояли. У меня разболелась спина, и опытный массажист - приятель сына взялся полечить меня дома. И вот ежедневно утром ко мне стал приходить моложавый мужчина, да ещё с бородой. Во время первого сеанса самые напуганные соседки поочередно, с интервалом не более 10-ти минут звонили в мою дверь и спрашивали, не нуждаюсь ли я в их помощи. Массажиста эта суета раздражала, и он вполне резонно заметил, что массаж эффективен только при полной расслабленности пациента...
Спустя несколько месяцев, практически не наладив свой быт на новой квартире, я начала заниматься обменом её на более просторную, чтобы объединиться с новой Бориной семьёй, в которой вскоре появился на свет сын, Митя. В жизни моего сына и, естественно, в моей открывалась новая страница.
ОСЕДАЕМ НА КРЮКОВОМ КАНАЛЕ. В связи с обменом квартиры снова начались хождения по различным учреждениям. В результате к середине декабря я, сначала одна, переехала в дом на Крюковом канале, где наше довольно просторное жильё располагалось на 4-м этаже. Наша несуразная квартира была выкроена из значительно большей, затем её многократно перегораживали. В итоге получилось нечто неординарное.
В доме, построенном в конце прошлого века, когда-то жили многие музыканты. Это было естественно: до Театральной площади, где находились консерватория, Мариинский и музыкальный театры, было не более ста метров. Наш подъезд, в частности, украшала табличка, гласившая, что здесь жил Стравинский, в соседнем - Направник. Дом входил в число памятников архитектуры. (Я узнала об этом, когда начался процесс приватизации жилья, и мне долго не давали разрешения на приватизацию квартиры. Позднее, учитывая крайнюю запущенность дома, его исключили из числа памятников). Барские квартиры, в процессе уплотнения прежних хозяев превратившиеся в густо заселённые коммунальные, являли жалкое зрелище. Лестницу систематически использовали как общественный туалет, и это было непреодолимо. Когда на парадной двери установили замок, чтобы оградиться от незваных посетителей, его выдрали вместе с частью двери.
Наша квартира отличалась, мягко говоря, некоторым своеобразием. В самой большой комнате, - столовой, окон не было, она освещалась через застеклённую верхнюю часть стены, отделявшей её от спален. Окна спален выходили на Крюков канал. Вид отсюда был очень живописный, в особенности, во время белых ночей. Летом по каналу плавали экскурсионные катера. С каждого очередного катера доносился усиленный мегафоном зычный голос экскурсовода, сообщавший пассажирам, а заодно и всему окрестному населению, что тыльная сторона Мариинского театра осталась позади, а вскоре за пересечением Крюкова канала с Мойкой будет виден район Новой Голландии. Содержание лекции и сопровождавшие её мелодии я знала наизусть.
В туалет, обитый зачем-то красным войлоком, нужно было подниматься по ступенькам. Микроскопическая кухня освещалась из прихожей через открытую дверь. Если во время купания под душем вода случайно попадала на стену, снизу приходил наш деликатный сосед - музыкант и, слегка смущаясь, напоминал, что в его квартире эта стенка находится в кухне. На 3-м этаже квартиру перекроили иначе чем нашу, и пролитая у нас в ванной вода капает в его суп. Несмотря на эти странности, поначалу квартира казалась вполне пригодной для жизни.
Через несколько дней после моего переезда удалось раздобыть билет в Нью-Йорк (что тогда было непросто), и я впервые в жизни уехала за границу в гости к Саше. В гостеприимной обстановке их дома развеялись постоянно одолевавшие меня печальные мысли, я ожила. К моменту моего возвращения дети уже перебрались в квартиру на Крюковом канале. Мы начали осваиваться и одновременно приспосабливаться к совместной жизни. Мне очень помогало присутствие крошечного Мити. От этого маленького, ещё бессловесного существа веяло таким родным. В трудные минуты, когда меня мучили мысли о бесперспективности моего существования, в этом человечке я находила смысл жизни и источник тепла.
Квартиру ремонтировать мы не стали: поставили заплаты из кусочков обоев на особо ободранные места на стенах, пятна прикрыли коврами и картинами, но зато оснастили всевозможными современными приспособлениями. Поскольку в функционировании коммунального хозяйства уже намечались сбои, решили создать собственную систему подогрева воды для мытья. В ванной установили автономный котёл с электрическим подогревом, при первом же его включении вылетели предохранители и погас свет. То же самое происходило, когда включали стиральную машину одновременно с микроволновой печкой. Творческая мысль работает без простоев: милый электрик из домоуправления за небольшое вознаграждение подключил наши мощные приборы непосредственно к сети, и бытовые проблемы были временно решены.
Мы и не подозревали, какие сюрпризы поджидают нас впереди. Летом в доме начался капитальный ремонт водопроводной и отопительной систем. Бригада рабочих, получив деньги вперёд, удалилась, оставив часть работ незавершёнными. Когда включили воду, в моей комнате с потолка пошёл грязный дождь. Эту неисправность вскоре устранили. Когда похолодало, выяснилось, что отопление в нашей квартире вообще не работает, так что вскоре стены нашего дома промёрзли, и стало невыносимо холодно. Детей отправили к бабушке, а я пошла воевать с домоуправлением. Вероятно, состояние полного отчаяния толкнуло меня на угрозу применить оружие (которого у меня, конечно, не было), если система отопления не будет включена. И я победила! Батареи начали прогреваться, а я - постепенно остывать.
Между тем, процесс инфляции продолжал набирать обороты: печатный станок Монетного двора не простаивал. Россия ввела собственную валюту. Сначала купюры были достоинством до тысячи рублей, потом до десяти и, наконец, до ста тысяч! Металлические монеты выпускались достоинством до ста рублей, а копейки за ненадобностью из оборота исчезли. Стремительно росли цены на все товары и услуги, а зарплаты, выплачивавшиеся нерегулярно, и пенсии не поспевали за ними. Периодически вводились какие-то надбавки к пенсии. Уровень жизни катастрофически падал. Приходя за хлебом или молоком, я каждый день заново знакомилась с прейскурантами. Всё шире распространялись частные магазины, торговавшие преимущественно импортными товарами. Далеко не всё в их ассортимение было высокого качества, но продавщицы преобладали красивые и длинноногие. Впрочем, покупать продукты в этих магазинах могли немногие, основная масса населения жила голодно. Помню, как однажды задержавшись в центре, я зашла на Невском проспекте в кафе 'Аврора', хорошо известное мне по прежним временам. Бывая ранее в командировках, я иногда заходила сюда перекусить. Теперь кафе выглядело неряшливо, а между столиками сновали несколько человек, подбиравшие объедки с тарелок. Неожиданно неизвестный моложавый мужчина остановился около меня со словами: 'Со вчера не ел, оставь мне сосиску!' Я отдала ему тарелку и ушла, было горько и очень противно.
Вскоре после переезда в Петербург сын пригласил меня на работу в фирму, где работал сам. Я не знаю, чем он руководствовался: хотел отвлечь от невесёлых мыслей, дать подработать или рассчитывал, что моё участие будет полезно? Возможно, присутствовали все мотивы. Задачи у меня были конкретные: я собирала по телефону информацию, характеризующую состояние рынка средств вычислительной техники. Небольшие заработки и сознание востребованности были весьма полезны. Я работала довольно долго (и казалось, продуктивно), пока не изменился профиль деятельности фирмы; отпала надобность в моих услугах.
МОЙ МАЛЕНЬКИЙ ВНУК. Среди повседневных обязанностей главными для меня стали заботы о Мите. Ежедневно утром мы отправлялись с ним на прогулку в близлежащий садик. Этому предшествовали продолжительные сборы. Одеваться мальчишка не любил, и процесс превращался в долгую и утомительную игру. Когда сборы заканчивались, я обалдевала настолько, что несколько раз выходила полуодетая и обнаруживала это уже на лестнице. Любимым местом наших прогулок был садик у Никольского собора. (Здесь когда-то отпевали Ахматову). В холодные дни мы иногда заходили в собор погреться. Здесь проводились службы. Однажды я попала на трогательную процедуру освящения кортиков молодых моряков. Учитывая атеистическое воспитание моего поколения, мне это показалось несколько странным. В подворье толпились нищие, в их числе большинство составляли явные алкоголики.
В садике собиралось сообщество матерей с детишками. Помню, как с чувством удовлетворения одна из них рассказывала, что вчера смогла купить дочке одну сливу в кооперативном ларьке! Таким был уровень жизни многих.
Мы с Митей дружили, ключ к взаимопониманию у меня был элементарный: внук любые рассказы слушал с удовольствием.
ВСТРЕЧИ С МИРОМ ИСКУССТВА. Но 'не хлебом единым' жив человек. В Петербурге (прежнее название городу было возвращено решением после референдума, причём, область сохранила название Ленинградской) продолжалась концертная и театральная жизнь. Сократилось число гастролёров, но в многочисленных залах практически ежедневно звучала музыка. За годы жизни в Петербурге мне неоднократноо доводилось слушать самых лучших исполнителей в филармонии, Эрмитажном театре, дворце Белосельских-Белозерских, Юсуповском дворце. Симфоническим оркестром филармонии часто дирижировал неповторимый Мравинский. Прекрасным фоном для музыки служила удивительная красота залов. Значительную часть публики, посещавшей концерты, составляли бестелесные петербургские старушки, сохранившие изысканные манеры. Трудно прожитая жизнь наложила печать на их лица, но не сломала, а трудно вообразимые лишения периода блокады (и не только её!), казалось, сделали их бессмертными. Я по возможности не пропускала концерты и литературные вечера в Юсуповском дворце на набережной Мойки, в десяти минутах ходьбы от нашего дома. (В этом дворце в начале века был убит Распутин).
Мои посещения концертов ограничивали два немаловажных обстоятельства: стоимость билетов была высокой, и возвращаться вечером по тёмным улицам было опасно. От страха я дрожала всю дорогу до дома, но тем не менее, снова и снова не могла устоять перед соблазном оторваться от суровых будней и окунуться в чудодейственный мир музыки. За годы жизни в Петербурге лишь один раз я не смогла попасть на концерт, который очень хотелось послушать. Когда приехал Спиваков со своим ансамблем, мэр города Собчак забрал все билеты в своё распоряжение, в продажу они не поступили. Спиваков весь гонорар передал городу. По слухам (допускаю, что не вполне достоверным, ибо эти сведения распространял жёлчный Невзоров в своей ежедневной передаче '600 секунд'), деньги пошли на реставрацию царских захоронений в Петропавловской крепости. Это вызвало недоумение горожан. Казалось, что в городе с полуразрушенными трамваями и находящейся в аварийном состоянии системой водоснабжения, есть более актуальные проблемы, требующие капиталовложений.
Не менее важным было для меня посещение театров. С юных лет я навсегда полюбила балет. Соседство прославленного Мариинского театра позволило мне посетить все основные спектакли балета. Обычно в день спектакля продавались остатки билетов, в том числе и дешёвых, на верхний ярус. (Билеты в партер продавались, в основном за валюту. Около театра с утра дежурили перекупщики, которые неплохо зарабатывали, перепродавая билеты). После третьего звонка многие зрители с верхнего яруса устремлялись вниз, на свободные места. Вначале я стеснялась следовать их примеру, но по здравом размышлении стала поступать так же. Репертуар был разнообразным, мастерство исполнителей блестящим. Главным дирижёром и одновременно режисёром многих спектакдей был тогда Гергиев.
Много раз я ходила в Большой и Малый драматические театры. В Большом интересными были в основном постановки, созданные Товстоноговым: в них ощущалась рука Мастера. Более поздние не вызывали такого волнения. В Малом драматическом, с тех пор, как главным режиссёром в нём стал Додин, всё было очень интересно. Особенно запомнился спектакль, длившийся целый день - 'Бесы' по Достоевскому. Весь день я находилась во власти уродливых и злобных революционеров. Перечитав роман, я поняла, насколько спектакль близок к тексту. Духовный облик персонажей был передан достоверно. В постановках Додина захватывающими оказались разные по тематике произведения: 'Повелитель мух' по пьесе нобелевского лауреата Голдинга, 'Братья и сёстры' по Абрамову, и многие другие.
Приезжал на гастроли Виктюк, тогда он был ещё восходящей звездой. В спектакле 'Двое на качелях' играла Н. Макарова. Ранее она была балериной в Мариинском театре, потом эмигрировала. Старые жители Петербурга помнили и любили её. Театр был переполнен, и встречали её с энтузиазмом. Режиссура спектакля была своеобразной и очень интересной. Приезжал балет 'Mужчины на пуантах'. Неординарный этот спектакль носил несколько двусмысленный характер.
В Петербурге образовалось несколько молодёжных театров-студий, существовавших на чистом энтузиазме. Они были рассчитаны на молодых зрителей, билеты стоили недорого, актёры были юные, а постановки - неординарные. Моё присутствие заметно повышало средний возраст зрителей... Мне довелось познакомиться, в основном, со спектаклями в студии 'Приют комедианта', которая размещалась в начале Невского проспекта, в сыроватом подвале. Вход в театр был из тёмного двора, зрители сидели на лавках без спинок. Артисты сами продавали и проверяли билеты, выполняли все подсобные работы. Сцена не была отделена от зала. Спектакли студии производили на меня не меньшее впечатление, чем работы известных театров; декораций и каких-либо аксессуаров здесь практически не применяли - всё определялось талантом актёров и режиссёра. Единственным немолодым человеком в театре был очень талантливый режиссёр. В поставленном им спектакле одного актёра 'Старуха' по Шаламову, он был один на пустой сцене, а единственным аксессуаром был зонтик; тем не менее впечатление спектакль произвёл неизгладимое.
Несмотря на трудную, во многом неблагополучную жизнь и опасности, подстерегавшие прохожих в позднее время, театры и концертные залы были заполнены. Искусство не захирело, даже напротив - обнаруживались новые аспекты. В частности и потому, что исчезли существовавшие всегда запреты. Проявилось это и на художественных выставках. В Русском музее из запасников извлекли картины начала века. Экспонировалось работы Малевича. Были представлены и авангардистские, и вполне реалистические картины. Среди представленных на выставке в Манеже работ пятисот современных петербургских художников преобладали модернисты. В зале на Охте состоялась выставка работ Эрнста Неизвестного, дотоле бывших под запретом.
Петербургские встречи с прекрасным скрашивали мою теперешнюю жизнь.
НОСТАЛЬГИЧЕСКИЕ ПОЕЗДКИ В КИЕВ. Впервые после переезда в Петербург я приехала в Киев в апреле 1992-го, вскоре после возвращения из Америки. Дата была выбрана не случайно. Мне хотелось посетить могилу покойного мужа в день 44-й годовщины свадьбы. К тому же, очень хотелось поделиться с друзьями американскими впечатлениями, которые буквально переполняли меня.
Мой приезд совпал с трагическими событиями в жизни сестры, Наташи. Её мужа, я застала в бессознательном состоянии, через два дня его не стало. Всего за несколько дней до моего приезда в Киев я говорила с ним по телефону, и он просил меня приехать поскорее. Неужели он предчувствовал свой конец? Печальные события, конечно, омрачили мой визит. Но, с другой стороны, я понимала по собственному опыту, что присутствие родных помогает пережить потерю и смягчает неизбежный переход к одинокой жизни.
Наташины дети решили уезжать в Германию. Сестре не хотелось покидать Киев и оставлять работу, всё ещё обеспечивавшую пристойное существование - она была адвокатом. Мне казалось существенным поддержать её в трудном решении. Увиденное в Америке повлияло на мои представления, во многом изменило моё настроение. Эта поездка была для меня эпохальным событием по многим причинам. Я впервые увидела, хотя и в розовом свете, какова жизнь на Западе. Мысленно, хотя и не совсем осознанно, примерила её на моих потомков. И мне очень захотелось, чтобы они уехали на Запад.
В Киеве предстояло прощание с старинными друзьями, которые собирались уезжать в Нью Йорк. Прощались навсегда, не надеясь встретиться ещё когда-нибудь. Рвались последние нити. Проезжая по Красноармейской улице, на которой когда-то жили несколько семей наших друзей, я с чувством горечи отмечала про себя, что многие из них уже давно за рубежом.
Грустно и приятно мне было ходить по киевским улицам, таким знакомым и красивым. В апреле, когда город украшает молодая зелень, он бывает особенно нарядным. Изменилось немногое, скорее произошли перемены в моём восприятии окружающего. Пройти мимо дома, где я прожила счастливо (исключая последний этап), тридцать лет, я была не в силах. Направляясь к друзьям в район, где жила прежде, свой дом я обошла стороной.
Порой создавалось впечатление, что переполненность американскими впечатлениями как-то отделила меня от многих, с кем довелось сейчас встретиться. У меня появились знание и понимание проблем, которого не было ранее. Я как бы сделала мой первый шаг туда, хотя объективных оснований для этого пока не было. Правда, наши документы, подкреплённые соответствующим свидетельством о родстве моей невестки, Лены с американкой, мы послали в Америку; успешный исход этой попытки был неясен. Я неоднократно приезжала в Киев и в последующие годы. При этом я испытывала смешанное чувство радости и грусти. Радуясь встречам с родными и близкими и с любимым городом, я испытывала грусть от сознания невозвратности прошлого. Это была ностальгия не только по родным местам, но и по моей прежней жизни.
Второе посещение Киева состоялось в конце декабря 1992-го года. Я вышла на заснеженную привокзальную площадь. Меня никто не встречал, и я с трудом добралась до трамвая. За истекшее время трамвайный круг перенесли в сторону от вокзала, и мне пришлось расспрашивать редких прохожих, где теперь проходит нужный мне маршрут. Это было так странно в родном городе!
Предстояло прощание с семьёй сестры, они уезжали в Германию. Мы прощались навеки, не было оснований надеяться на встречи в будущем. Но в нашей жизни всё определяет Его Величество случай. И ровно через год Наташа со всем семейством приехала в гости в Киев. А позднее я побывала у неё в Германии.
С удовольствием вспоминаю ощущение праздника, которое я испытывала в Киеве. Его не могли омрачить даже отдельные неприятности. Существенное место в разговорах стали занимать теперь различные аспекты жизни за рубежом. Обсуждалась информация оттуда, и эти возможности многие стали примеривать на себя более предметно. К тому же мне довелось помимо Америки, побывать в Израиле и Германии, поэтому я располагала интересовавшей многих информацией.
В мае 1995-го я приехала в Киев в последний раз. Принципиальное решение о нашем отъезде в Америку уже было принято, однако в Петербурге предстояло ещё преодолевать разнообразные препятствия. В этот период мной владело единственное желание, чтобы поскорее состоялся наш отъезд, пока действует полученное разрешение и не возникли неожиданные препятствия. Были опасения, что всё может сорваться из-за непредвиденных обстоятельств. В Киеве я поделилась нашими планами только с самыми близкими.
В последний раз я поклонилась могилам моих родных, как бы просила прощения, оставляя их навсегда. После трудных и долгих прощаний со всеми близкими я простилась с Киевом и вернулась домой завершать период ликвидации петербургского дома.
К ЧУЖИМ БЕРЕГАМ, ПОКА ТОЛЬКО В ГОСТИ. Я всегда любила подвижный образ жизни, ближние и дальние путешествия. Этот интерес не угас во мне и теперь. Мой муж разделял и даже в какой-то мере стимулировал это увлечение, придумывал неординарные и интересные поездки и походы. Вместе мы побывали в Армении и Латвии, на побережье и в горах Крыма и Кавказа, на Тяньшане, в Карпатах - всего не перечесть. Меня нисколько не смущало отсутствие комфорта в походах. Радуясь впечатлениям от знакомства с новыми местами, я не обращала внимания на второстепенные обстоятельства.
Мне было очень интересно побывать за границей, но долгие годы я не могла даже мечтать об этом. Как нечто, отдалённо напоминающее Европу, воспринимала прибалтийские республики, в особенности, Эстонию. В прежние годы для поездки за рубеж, даже по туристской путёвке, требовалось оформление большого количества документов и разрешение многочисленных комиссий. Было известно, что 'пятая графа' (еврейское происхождение) или работа на режимном предприятии являются непреодолимым барьером для такой поездки. Я всю жизнь работала в закрытом институте, и хотя по роду работы к военным тайнам имела крайне ограниченный доступ, по формальным признакам не могла надеяться получить разрешение на поездку за границу.
ЕДУ В АМЕРИКУ. Благодаря переменам, происшедшим в стране уже на первом этапе перестройки, были ослаблены запреты. Приоткрылся 'железный занавес', началась эмиграция, и рядовым гражданам стали разрешать поездки за рубеж. Вся процедура оформления теперь несколько упростилась. Правда, мои безуспешные попытки преодолеть ОВИР в Киеве, чтобы поехать к друзьям в США, свидетельствуют, что пока это было не совсем просто. Несколько позднее, уже в Петербурге, мне удалось оформить столь желанный паспорт и получить визу в консульстве США. Приехав к консульству первым поездом метро, нужно было отстоять многочасовую очередь, а затем представить документы об остающихся в России близких родных, о наличии собственности, работы и кредитоспособности. Сейчас я понимаю, насколько смехотворны с точки зрения американцев были масштабы моих доходов и моя собственность.
Когда я преодолела эти трудности, и был куплен авиабилет, мне стало немного не по себе: на что это я отважилась? Долго раздумывать было некогда, так как в последнюю неделю перед моим отъездом мы переселялись на Крюков канал, и предстояли неизбежные хлопоты по организации жизни на новом месте, включая прописку, регистрацию телефона и другие. Всё следовало оформить безотлагательно.
Неожиданно для меня возникли препятствия. Прописывать меня одну в домоуправлении отказались - квартира была большая и получили её на меня и на Борю, а он в этот момент был в командировке. Мне пришлось идти на приём к начальнику отделения милиции и рассказывать ему жалобным голосом, что сын в длительной командировке, а я пропаду от голода без карточки потребителя, для получения которой нужна прописка. Начальник выразил сомнение в моей правдивости, и тогда, глядя на него невинными глазами, я спросила: 'Неужели я похожа на обманщицу?' В ответ мне не без ехидства было сказано, что именно такие, 'образованные', обманывают чаще других. Однако, невзирая на обидную с его точки зрения характеристику, прописку разрешил.
Настал день моего отъезда, и сын привёз меня в аэропорт. Я волновалась, декларацию заполнила дрожащей рукой, хотя скрывать было нечего. Рейс самолёта Аэрофлота из Петербурга в Нью-Йорк предусматривал тогда две посадки: в Шенноне и на Ньюфаундленде. Впервые на землю за пределами СССР я ступила в Шенноне, и была удивлена чистотой, отсутствием толпы, изобилием товаров в витринах и устройством туалетов. Весь мой капитал в размере 20 долларов (по российским понятиям - огромная сумма) был в кармане брюк, застегнутом на англиийскую булавку. Уже в этом аэропорту я осознала несерьёзность моих капиталов. А впереди была Америка!
А дальше началась сказочная жизнь, и я должна была изредка встряхиваться, чтобы убедить себя, что это не сон. Друзья окружили меня вниманием, методично знакомили с американской жизнью, чувствовалось, что они гордятся страной. Жили они на Лонг Айленде в городке Амитивилл, на побережье океана. Благодаря близости Нью-Йорка и прекрасным природным условиям этот район популярен.
Многое, что довелось мне увидеть за время моего визита, было удивительно. Так, кроме впечатлившего меня Манхеттена, музеев и парков многоликого Нью-Йорка, я побывала в Вашингтоне. Здесь посетила Капитолий, Белый дом, Национальную галлерею, Пентагон и даже студию 'Голос Америки'. Сколько лет подряд ловили мы передачи 'Голоса' сквозь треск помех, рискуя попасться на недозволенном. А здесь всё оказалось таким будничным. Пожалуй, особое впечатление осталось от посещения Капитолия и Белого дома. Для меня важным было символическое значение этих зданий, а не их внутреннее убранство. Саша получил разрешение на посещение заседания сената. Мы попали в зал, когда выступал Эдвард Кеннеди; рассматривались проблемы, связанные с образованием. Меня поразила сама возможность, мне, гостье из России, посетить заседание высшего органа власти государства!
В составе экскурсионной группы мы с Сашей посетили Пентагон. Ещё недавно по долгу службы я готовила обзорные отчёты, в которых американская военная техника рассматривалась как вооружение 'потенциального противника'. Было волнительно войти в учреждение, откуда осуществляется управление этим вооружением. В России в учреждения этого рода и своих-то впускают крайне избирательно, а здесь проводят экскурсии! Для посещения Пентагона понадобилось предъявить удостоверение личности. Американцы предъявляли водительские права, а я - свой красный, советского образца, паспорт. Молоденький офицер, проверявший документы, смутился, покраснел, недоуменно осмотрел меня, и удалился с моим паспортом. Мне стало страшновато, что если с учётом моей профессии меня обвинят в шпионаже? (Как будто им могли быть известны мои служебные дела минувших лет). Варианты один страшнее другого промелькнули в сознании... Но тут офицер появился и с улыбкой возвратил мне паспорт. Проходя за экскурсоводом, который пятясь вёл группу, я читала на дверях такие удивительные надписи, как 'Штаб командования Тихоокеанским флотом' и другие, подобные ей.
Все эти дни я испытывала шок от сознания, что нахожусь в совсем другой социальной и культурной системе с непривычными правилами и обычаями.
За время пребывания в Америке я побывала в домах нескольких эмигрантов. Удивляли меня оформление и комфортабельность жилья, невиданная бытовая техника. К сожалению, проблемы вновь прибывающих эмигрантов остались тогда вне поля моего зрения. Более того, у меня появилась уверенность, что уровень благополучия здесь прямо зависит от способностей и трудолюбия. Таким было моё сильно упрощённое представление об американской жизни.
Настало время возвращаться домой. Я покидала Америку с тяжёлым сердцем, вполне представляя себе, что ожидает меня дома. Мне было страшновато снова окунуться в атмосферу петербургской действительности. Возможность приехать сюда снова, тем более навсегда, представлялась тогда почти невероятной. Однако на всякий случай, я по традиции бросила монету в Атлантический океан с мостков в Амитивилле. Но чего стоят планы и прогнозы, если над всем властен Его Величество Случай? Жизнь распорядилась совсем по- другому.
НА ИСТОРИЧЕСКОЙ РОДИНЕ. Прошло меньше полугода после возвращения из США, и я начала собираться в очередной вояж - в Израиль. Меня пригласила подруга. Из Петербурга в Тель-Авив тогда был чартерный рейс один раз в неделю, на который через агентство продавали обычно не более десяти билетов, остальные - распределялись, то-есть система функционировала, как и прежде! В список очереди на покупку билета я записалась 1209-й. После несложных подсчётов стало ясно, что примерно через три с половиной года моя очередь, может быть, подойдёт. При очередном посещении агентства на перекличку из случайного разговора я узнала, что распределением билетов, не поступающих в продажу, ведает начальник службы перевозок. Преодолев отвращение, которое я испытываю к посещению разного рода кабинетов, пошла на приём. Рассказала ему, что мне необходимо участвовать в качестве переводчика в деловых переговорах, в подтверждение показала бумагу из Бориной фирмы. Сомневаюсь, что начальник поверил мне, но тем не менее, назначил день, когда я получу вожделенный билет. Когда в назначенный день я пришла в агентство, выяснилось, что мой благодетель ушёл в отпуск. Мои надежды рухнули. Уже не надеясь на успех, я заметалась по залу, стала расспрашивать, не передан ли кому-либо мой заказ. Выглянувшая из окошка кассирша сказала, что я записана на лист ожидания; это означает, что если после посадки останутся свободные места, я смогу улететь.
Наконец настал день отъезда. Был конец сентября, с утра выпал снежок, и я облачилась соответственно погоде. Приехали в аэропорт и приготовились к длительному ожиданию. Когда до вылета оставалось 15 минут, и я уже потеряла надежду получить билет, меня по радио пригласили в кассу. Всё-таки я оказалась в самолёте, а через несколько часов вышла на раскалённую беспощадным южным солнцем площадь перед аэропортом Бен-Гурион в Тель-Авиве. Самобытность этой земли ощущается с первого взгляда. Но главные впечатления были впереди.
Иерусалим прекрасен и уникален, в нём тесно переплетены история и судьба нескольких народов. Здесь, на фоне святых мест и символов светлой веры, веками шла кровавая борьба на истребление. Сказать что-либо новое о величии этого города я, естественно, не берусь. Глубокое впечатление осталось у меня от посещений Старого города. Приблизясь к Стене плача, я произносила шёпотом слова благодарности за всё, что мне было отпущено, но записочки в щёлки не совала. Мне казалось, что у этой стены на меня снисходит какая-то благодать. Мне нравилось бродить по каменистым улочкам Старого города, спускаться в раскопки.
Я осмотрела храмы всех конфессий, побывала в Храме гроба Господня и в башне царя Давида возле Яффских ворот. Денег у меня было мало, за весь месяц я ни разу не позволила себе выпить на улице ароматный апельсиновый сок, который выдавливают при тебе, и не попробовала мороженого. А как хотелось!
Неизгладимое впечатление произвёл на меня Яд Вашем - скорбный и величественный памятник жертвам Холокоста и благородным людям, спасавшим евреев от истребления фашистами. Из зала, посвященного памяти погибших детей, я вышла потрясённая. Создать такой органичный и убедительный памятник минимальными средствами мог только большой художник. Казалось души погибших детей взывают к живым: 'Помните нас, помните!'
Все, с кем мне довелось пообщаться, достаточно долго прожили в Израиле, прониклись его духом, любили свою обретённую родину и гордились её успехами. И всё же я не заразилась этим отношением. Вспоминая и заново переживая свои впечатления, я пришла к однозначному выводу: несмотря на всё, что вызвало во мне гордость за эти достижения, мне было бы трудно существовать здесь. Тогда эмиграция нашей семьи ещё не была актуальной задачей, но по-видимому, в Бориной голове, как и в моей, она вынашивалась. Сын побывал в Израиле годом раньше и пришёл к похожим выводам. Как мне кажется, он всячески стимулировал мою поездку, чтобы проверить собственные впечатления.
Я уезжала из Израиля переполненная впечатлениями, но, в отличие от того, что я испытывала, покидая Америку, у меня не было желания приехать сюда навсегда. По прошествии длительного времени, находясь в ином состоянии, я бы хотела побывать снова на Святой земле, но только в качестве туриста
ПОКИДАЕМ РОДИНУ
Мысли о возможности эмиграции приходили в голову не только мне. И если в прежние годы решимость отдельных смельчаков, отправлявшихся в неизвестность, как мне казалось, граничила с подвигом, то с течением времени отношение к этому изменилось. Массовый отъезд привёл к более будничному восприятию этого шага. К тому же, в условиях начинавшегося в стране хаоса и беспредела пришло понимание необходимости покинуть родину, которая и для моих близких, и для меня часто оказывалась мачехой. Пока был жив мой муж, мы не думали об отъезде предметно; по роду деятельности он был допущен к секретным сведениям (которые, впрочем, возможно не составляли тайны для Пентагона).
Несколько оправившись после того, как скончался Абраша, я стала задумываться. Всё, что я увидела в зарубежных поездках, добавило мне решимости. К тому же, в нашем окружении число уехавших и готовившихся к отъезду множилось. В прежние годы мы никогда не обсуждали эту тему с сыном, потому, что априори для его отца такая возможность казалась невероятной. Я помню, как однажды, после моего возвращения из США, Боря сказал, что, в отличие от него, для меня в эмиграции всё просто: работать не нужно, можно существовать на пособие. Конечно, был резон в словах сына, ведь над ним довлела ответственность за семью. Поскольку в тот период его заработки обеспечивали относительное благополучие, ему было боязно лишиться их и шагнуть в неизвестное.
Непосредственное столкновение с миром 'новых русских' и рэкетом, когда возникала реальная угроза для жизни, повлияло на Борину точку зрения. Как-то он вернулся с работы встревоженный, а цвет его лица напоминал незрелую антоновку. Оказалось, что в тот день к нему на работу явились бандиты. Они вымогали деньги, угрожая расправой с ним и семьёй. Сын попросил меня завтра же пойти в немецкое консульство, чтобы выяснить возможность быстрейшего отъезда. (Разрешение на въезд в Германию у нас было, а в Америку в ту пору ещё не было). Я побывала в немецком консульстве, но утешительной информации не получила. Оформление документов для выезда занимало месяцы.
Прошли ещё годы, пока на смену предварительным разговорам пришли действия. В частности, рассматривалась также возможность независимой эмиграции в Канаду (в Торонто жил Борин близкий друг). В этом случае ребята как профессионалы, владеющие дефицитной профессией программиста, могли бы претендовать на приглашение на работу. Как могла бы я присоединиться к ним, было неясно. Тем не менее, я привезла из канадского консульства в Нью-Йорке объёмистые анкеты и собственноручно заполнила их. Однако до их отправки не дошло, так как к этому времени мы получили приглашение на интервью в американское посольство.
В последних числах июня мы всей семьёй поехали в Москву. Интервью мы прошли удивительно легко, - нам буквально подсказывали, какими должны быть наши ответы на вопросы. Трудно понять, что было тому причиной, возможно, количество детей в семье или признаки образованности (среди посетителей в тот день преобладали жители средней Азии, не испорченные цивилизацией). Не исключаю, что на добродушный лад чиновницу настроило смешное обстоятельство: просматривая наши анкеты, она с удивлением отметила, что все три женщины носят одно и то же имя - Лена. На её недоумённый вопрос я заверила, что это не ошибка, просто мы не знали другого имени. Эта чушь её развеселила. Спустя два часа нам объявили, что мы получили статус беженцев. На следующий день мы прошли медицинскую комиссию и вечером уехали домой.
В эти дни Москва показалась мне существенно иной, отличной от образа, сложившегося в моём представлении за долгие годы. Какая-то была она безрадостная. Ещё не отбушевали ларёчные страсти, а на улице Горького уже сверкали витрины роскошных магазинов, приметы будущего. В моей жизни многое было связано с этим городом. В 44-м году я поступила в Менделеевский институт и впервые приехала в Москву. Ещё шла война, было голодно и трудно, но ритм московской жизни буквально завораживал меня. После трёх лет, проведённых в глуши, в отнюдь не цивилизованном окружении, меня радовала принадлежность к студенчеству старинного института, богатого традициями...
Нам предстоял непростой этап, и я не представляла себе, какими должны быть дальнейшие шаги. А пока мы отправились в Белоостров на дачу, и жили так, как будто ничего не произошло. Лето выдалось невыносимо жаркое, под Петербургом горели торфяные болота, в городе было трудно дышать. Когда случалось ночевать в городе, перед сном сын обходил с пылесосом в руках все комнаты, истребляя комаров. Применяли и ультразвуковые антикомариные приборчики, но всё это не очень помогало.
Наша семейная телега, пусть со скрипом, но уже взяла курс на отъезд в Америку. Предстояло получить разрешения на отъезд от всех родственников, продать дачу и жильё, оформить выездные документы. Всё это требовало бесконечного хождения по инстанциям.
Ранней весной 1995-го мы начали активную подготовку к отъезду. Сегодня смешно вспоминать, сколько ненужных бумаг оформляли, как волновались, добывая справки, отправляя посылки с книгами, пытались продать некоторые вещи. Откуда-то стало известно, что необходимо иметь апостилированные переводы основных документов. Я потратила массу времени и денег, заказывая переводы, а затем получая на них в городском юридическом бюро апостиль (до сих пор не знаю, что это такое). Эти бумаги ни разу никому не предъявлялись.
Пытаясь продать нашу квартиру на Крюковом канале, я разместила объявления в рекламных изданиях. Пришлось встречаться и беседовать с потенциальными покупателями. Многих не устраивала нестандартность планировки, следы протечки на потолке и неприятный (мягко выражаясь) запах, постоянно присутствовавший в подъезде. Уже были куплены билеты на самолёт, когда наконец нашлись покупатели. Это были разведённые супруги, которым срочно нужно было разъехаться. Новой жене так нетерпелось закрепить победу, что имущество оставленной с тремя детьми прежней жены, молодожёны начали перевозить в квартиру, не дожидаясь нашего отъезда.
Занимаясь продажей моих украшений и антикварной посуды, доставшихся мне в наследство, я познакомилась с интересным человеком, несомненно продуктом своего времени. Владелец антикварного магазина на Старо-Невском оказался сыном известного писателя Успенского. Филологическое образование и полученное в детстве хорошее воспитание сообщили этому пятидесятилетнему человеку лоск, к которому теперь странным образом добавились гангстерские замашки. Он держался предупредительно и любезно, ни на минуту не забывая своих коммерческих интересов. И хотя я понимала, что мою ситуацию он использует для собственной наживы, я не испытывала раздражения - это был профессионал. В ходе переговоров мы изредка беседовали на отвлечённые темы, собеседник рассказывал мне о некоторых перипетиях его деятельности, часто сопряжённой с опасностью для жизни. В ежедневные поездки на машине в Сестрорецк, где летом жила его семья, он брал с собой оружие. Из туманных рассказов об этом я заключила, что как-то оружием пришлось воспользоваться.
Совершенно другим оказался специалист из юридической службы - некий И. И., к которому я обратилась за консультацией. Принимая меня, он подолгу рассказывал о свойствах и характеристиках драгоценных камней, познакомил меня с аппаратурой для оценки камней. По его словам, у него было почётное звание 'Доктор гонорис кауза' в области науки о драгоценностях. Кстати, из его рассказов следовало, что первая леди Раиса Горбачёва не брезговала изымать драгоценности из Оружейной палаты в Москве, а И.И. якобы принимал участие в их оценке. Посещения этого специалиста завершились знакомством с хозяйкой ювелирного магазина на Петроградской, в котором были проданы мои украшения; увозить их не разрешалось. Я познакомилась с миром, ранее мне не известным, где действовали законы, не всегда согласующиеся с положениями уголовного кодекса.
За четыре года, прошедших со времени моего первого посещения ОВИР'а, отношение к отъезжающим изменилось. Былая недоброжелательность теперь не ощущалась. По существовавшему положению следовало предъявить множество документов, включая и заявления об отсутствии материальных претензий детей к родителям и наоборот. Несмотря на то, что мы с сыном уезжали вместе, такими бумагами должны были обменяться и мы. Потом оказалось, что нужно представить справки из налоговой инспекции об уплате налогов. Преодоление волокиты требовало в иных случаях больших усилий. Любопытно, что при посещении налоговой инспекции, чиновники расспрашивали, что нужно, чтобы получить разрешение на эмиграцию.
Существенно важной проблемой был выбор места жительства в США. Надо признать, что наше представление о 'правилах игры', которым нужно следовать, а также о преимуществах тех или иных мест, были смутными. Ребятам хотелось в Бостон, так как было известно, что это большой культурный центр, где находится Гарвардский университет. В трудный момент помог старинный заокеанский друг, Исаак. Не знаю, как развивались бы события, если бы не его своевременная помощь. Мы руководствовались его советами в решении наших больших и маленьких проблем. 'Мягкая посадка' на американской земле готовилась его заботами, а нам предстояло взять последние барьеры в Петербурге.
Так как со времени получения справок о состоянии здоровья истёк год, потребовалось повторное медицинское освидетельствование. Всей семьёй снова собрались в Москву. Осложнения подстерегали нас с неожиданной стороны. Во время заключительной процедуры перед тем, как подписать справки, врач-терапевт стала рассказывать мне, как накануне её пытались изнасиловать местные бандиты. Я сочувственно мычала, не догадываясь о её коварных планах. Затем в кабинет была приглашена Лена с сыновьями. Врач, знавшая, что мы одна семья, обнаружила, что в медицинской карточке моего старшего внука Кости отсутствует отметка об одной из обязательных прививок. Она заявила, что вынуждена направить заведомо здорового мальчика на десятидневное обследование в московскую больницу. Меру нашего отчаяния трудно себе представить. Насколько нелепой была ситуация, шитая белыми нитками, в первый момент никто не подумал. Я не помню, кто осознал, что это простое вымогательство, и кто пошёл на переговоры. За небольшое вознаграждение (кажется, 20 долларов) справка была подписана.
Воодушевлённые успехом, мы устроили в ближайшем садике ланч, затем расстались до вечера. Я с Митей поехала к приятельнице. Договорились встретиться у поезда. Родители со старшими детьми поспали на двухсерийном фильме, приехали на вокзал и ожидали нас у вагона. В это время мы с Митей, просидев 15 минут в остановившемся по неизвестной причине троллейбусе, ловили машину. За две минуты до отправления поезда, когда ребята уже не надеялись дождаться нас, мы появились на перроне. Мальчишка не желал торопиться. В вагон мы вскочили в последнюю минуту.
Незадолго до этой эпопеи я последний раз съездила в Киев. Я как бы просила прощения у могил моих самых родных, покидая их навсегда. Мне казалось кощунственным тревожить прах моего мужа, чтобы увезти его с собой в чужую для него землю. Я поручила его надгробный камень заботам оставшихся в Киеве друзей. В новую жизнь я увозила с собой главное, что осталось после него на земле, - сына, внуков и неизгладимый след во всём моём существе - нечто более значительное, чем просто воспоминания о нашей общей жизни.
В этот последний мой приезд я прощалась не только с друзьями, но и с дорогими мне памятными местами. Побывала на Владимирской горке, Андреевском спуске, на пейзажной аллее. Попыталась подойти к дому на Большой Житомирской, где прошли моё детство и молодость. Здесь шёл капитальный ремонт после пожара, случившегося пятью годами ранее, к дому ремонтники меня не пустили. Я издали посмотрела на родные стены с пустыми глазницами окон и чудом уцелевшими лепными украшениями. На стене нашего балкона с удивлением увидела написанные голубой краской примерно 60 лет назад наши с сестрой инициалы. Я прошла мимо дома на проспекте 40-летия Октября, где мы прожили тридцать лет - лучшую часть моей жизни. Много времени провела на даче, где мне всегда было комфортно. В заключение из окна вагона бросила прощальный взгляд на дивную красоту правого берега Днепра, а затем всеми помыслами переключилась на неведомое, которое я изо всех сил старалась приблизить.
Последнее лето мы провели в Комарово на арендованной даче. Отсюда за месяц до нашего отъезда исчезла общая любимица, собака Деня. Хотя это избавляло нас от забот о её дальнейшей судьбе, исчезновение собаки восприняли болезненно. Деня попал к нам крошечным щенком, он нетвёрдо стоял на ногах и жалобно плакал, когда его спускали на пол. В первые дни мы по очереди держали его на руках, кормили из соски. Очень быстро из мягкого комочка он превратился в красивого и мощного пса, неутомимого и ненасытного. Завидев издали собачью барышню, он энергично рвался с поводка. Много неприятностей причиняла неугомонная собака на даче: он выкапывал рассаду на соседских огородах и воровал всё, что плохо лежало. Но при этом никто так искренно не радовался встрече с любым членом семьи, как он. За бескорыстное проявление любви ему прощалось всё: кучи на участке, измочаленные тапочки, хулиганские выходки и даже необходимость утром покидать тёплую постель, чтобы вывести его. Привезти такую невоспитанную собаку в Америку было немыслимо. Тем не менее, я приложила максимум усилий к тому, чтобы вернуть Деню. Он исчез бесследно ...
Было много забот и неизбежных проколов, но всё-таки наступил день, когда были куплены билеты на самолёт. Откладывать отъезд было невозможно, настал август, и старшим детям нужно было поспеть к началу учебного года. Последние недели прошли в страшной суете. Я посетила редакцию газеты, находившуюся на Мойке в бывшем особняке Набоковых, и поместила объявление о распродаже имущества. В дом хлынули покупатели. Многое раздарили. В опустевшем доме ещё случались прощальные застолья, но все помыслы были направлены на то, что ждёт впереди. До последней минуты, пока все не поднялись на борт самолёта, меня не покидали опасения, что всё может сорваться.
Утром 24-го августа мы навсегда покинули свой дом. Боря в последний раз сел за руль уже проданной старой машины. Проводы были сумбурные: внучка плакала около друга сердечного, Боря куражился в кругу друзей. После всех формальностей мы погрузились в самолёт и вылетели через Хельсинки в Нью-Йорк искать своё счастье на чужой земле.
Дальше была Америка со своими правилами и законами, которые надо было постепенно осваивать, начиналась уже совсем другая жизнь ...