Вопрос о ребенке Максим больше не поднимал, как будто напрочь забыл о нем, а Василиса и не спрашивала. Больше ни разу не говорили они и о работе Максима, все равно бесполезно, рассудила она, можно только лишний раз поссориться. По характеру Василиса была человеком неконфликтным и поэтому старалась обходить все острые углы, считала что порой лучше отмолчаться, чем затевать перепалку, но все же их первая крупная ссора произошла на сороковой день после смерти дедушки.
Может быть для кого-то, кто привык ругаться с боем посуды, мордобоем, обкладывая друг друга трехэтажным матом, это и показалось бы сущим пустяком, а не ссорой, но только не для Василисы. Для нее хватило непонимания и пренебрежительного тона, с которым с ней разговаривал муж. Накануне у Максима была какая-то важная встреча в ресторане, которая скорей всего прошла для него не очень удачно. Приехал он домой поздно ночью, пьяный и злой, а утром с жуткого похмелья устроил Норайде разнос за неспешность в ее действиях при сервировке стола. Разнос несправедливый, но уж таков был характер у Максима, а тут еще и Василиса со своими разговорами о том, что необходимо съездить на кладбище.
- Какое еще к черту кладбище? - заорал он, стукнув кулаком по столу.
- Сегодня у дедушки сорок дней, ты что забыл?- Василиса вздрогнула и ошарашено отпрянула от мужа, - я сегодня даже специально в институт не пошла, - чуть не плача от обиды произнесла она.
- Не забыл. Но я сегодня никак не могу, - чуть спокойнее сказал он, потер виски, и стал мелкими глотками пить кофе, - а ты одна на кладбище не поедешь.
- Почему это я не поеду?
- Потому что голову иметь надо, на улице видела что твориться?
- И что?
- Что-что, ты и так простуженная, а там метель настоящая.
- Но хоть только на минуточку цветы положить на могилку.
- На какую минуточку, какие цветы, ты что того? - раздраженно бросил он и покрутил пальцем у виска, - к чему такая спешка, это что серьезная сделка срывается? Или кладбище навсегда закрывается для посещения? Тебе что больше заняться нечем?
- Максим, я должна туда поехать, я и на девятый день не была там из-за погоды, это нечестно, это мой долг.
- О, боже мой, о каком долге ты говоришь? Кому ты что должна? Что за чушь понапридумывали люди. Дай мне спокойно позавтракать, и так голова трещит, а тут ты со своими глупостями.
- Нет, все равно нужно съездить. Не беспокойся, работай, я съезжу сама.
Максим со злостью вскочил, стул перевернулся и грохнулся на пол, задев ножкой за скатерть и потянув за собой все, что было на столе. Бутерброд намазанный маслом, как всегда по закону подлости упал на замшевый ботинок Максима, оставив противный жирный след, а брызги от кофе заляпали бежевую рубашку и новый эксклюзивный галстук.
- Черт, черт, черт, я и так опаздываю, а ты тут устроила, - закричал он в ярости, отшвырнув с ботинка бутерброд, который совершив полет через полкомнаты приземлился прямо на кожаный портфель Максима, оставленный им в кресле, - твою мать. Норайда, быстро сюда! - взревел он, в бешенстве сдирая с себя галстук и рубашку, - Норайда!
Через секунду напуганная Норайда выглянула из-за двери, с недоумением разглядывая перепачканного хозяина и погром на полу.
- Почему тебя вечно не дозовешься? Вычисти мне портфель, и живее!
- Харасо, харасо, - закивала головой Норайда. Она сторонкой обошла Максима, белоснежным фартуком смахнула крошки с обивки кресла и забрав портфель с разломившимся на нем надвое бутербродом быстро унесла ноги от греха подальше.
Швырнув галстук и рубашку на пол, Максим опустился в это же кресло и стал разуваться, что-то зло бурча себе под нос. Василиса молча наблюдала за ним.
Разувшись, он ногами отодвинул ботинки от себя к брошенным на пол рубашке и галстуку, рывком поднялся из кресла, с отвращением переступил через перепачканные вещи, и пошел из комнаты. Уже на пороге он остановился, будто только сейчас вспомнив про жену,
- А тебе я сказал не поедешь и точка, и всех предупрежу, чтоб не смели тебя туда везти, а если Валерку уговоришь, уволю его к чертовой матери, поняла? - голос Максима был холодный металлический, спорить с ним было бесполезно.
- Поняла, - зло ответила Василиса, именно в этот момент решив, что уж теперь она обязательно поедет на кладбище. Нет ни Валеру, ни кого другого она подставлять не станет, она просто закажет себе такси. Если бы Максим не стал так орать и грубо разговаривать с ней, она бы наверно не поехала, но приказывать ей не смеет никто, даже собственный муж. Но заказывать такси сюда нельзя, Максим наверняка предупредит всех, и ему могут перезвонить и нажаловаться и тогда из ее затеи ничего не выйдет.
Она поднялась к себе в комнату и позвонила на мобильный Веронике.
- Да, - тихо отозвалась та.
- Ты что делаешь?
- Грызу гранит науки, - шепотом проговорила Вероника.
- Что делаешь, я не поняла, говори громче, что ты шепчешь.
- Теперь могу и громче, математичка из класса поперла за разговоры.
- Извини, я совсем не подумала, что ты сейчас в школе.
- Ну да, ты думала я в солярии загораю.
- Ладно, не ерничай, ты на кладбище к дедушке поедешь?
- А вы что собираетесь? Я думала, что в такую погоду не поедите, я сегодня до школы еле добралась.
- Я собираюсь.
- Кто это я, одна что ли, а Максим?
- Максим не может, я на такси.
Вероника сразу уловила интонацию Василисы и поняла раз на такси, то скорей всего они поссорились, и Максим запретил ей ехать.
- Вась, может не надо, а? Ты на улице-то была? Дед в такую погоду бы нас никуда не пустил, там холод собачий, метет, а ты еще вроде и простужена ...
- Так ты со мной или нет? - не слушая ее рассуждений, прервала ее Василиса.
- Конечно с тобой, мне куда ехать?
- Приходи домой, я попрошу Валеру отвезти меня к тебе, а туда такси вызову.
- Окей, только перемены дождусь, а то сейчас не сачканешь, застукают.
В диспетчерской такси, узнав куда поедет клиент, еще раз на всякий случай переспросили, нет ли какой-либо ошибки, крайне удивились, но заказ приняли.
Пожилой таксист, приехавший на вызов и увидев двух молоденьких девчонок, с отеческой заботой покачал головой и произнес,
- И чего вас девчата в такую погоду на кладбище несет?
- Мы к дедушке, - ответила Вероника, садясь в такси и захлопывая дверь.
- Так он у вас там сторожем?
- Ага, - кивнула Вероника.
Таксист повеселел и машина тронулась, обогнув открытый люк во дворе их дома, откуда клубами валил пар. Водитель был явно опытный, и они хоть и медленно, но без суеты и напряга ехали по заснеженной Москве, объезжая ни первую забуксовавшую на скользкой дороге машину. Дворники не успевали расчищать с шумом бьющую по стеклу ледяную крупу, которую ветер с силой обрушивал на машину. Снег шел уже третий день подряд, сегодня особенно интенсивно занося беззащитный перед стихией город белыми пышными сугробами. Частично был парализован общественный транспорт, от тяжести нападавшего снега прогибались крыши домов и ломались ветки деревьев, а природа все насмехалась, наслаждаясь своей властью над людьми.
- Ну и разбушевалась погодка, - усмехнулся таксист, - уж до весны меньше недели осталось, и на тебе.
- Поправь пакет, а то цветы помнутся, что ты его так бросила, - еле слышно сказала Василиса, наклонившись к Веронике, но таксист все же услышал и всем корпусом развернулся и посмотрел на девушек так, как будто увидел их в своей машине в первый раз.
- Дядя, смотри на дорогу, мы до кладбища живыми хотим добраться, - ткнула пальцем вперед Вероника.
- Так вы что на могилу? - внимательно следя за дорогой и больше не оборачиваясь, а наблюдая за ними в зеркало, спросил таксист.
- На могилу, - закивала Василиса.
- К деду? - недоверчиво спросил таксист.
- Да, - подтвердила она.
- Ну, вы даете, мои дети ко мне и в хорошую погоду наверно не поедут, а о внуках я вообще молчу, - вздохнул он.
- А вы сами-то на кладбище к свом родным часто ходите? - ядовито спросила Вероника.
- Давно не был, - после некоторого раздумья ответил он и надолго замолчал.
Вскоре притормозив почти у самых кладбищенских ворот, он коротко сказал,
- Приехали, вы уж не задерживайтесь там надолго, девчата, холодно, замерзнете.
Как только они открыли двери такси, тут же порыв ледяного ветра обдал их с головы до ног и немедля заполз под одежду, неприятно холодя кожу. На кладбище сегодня не было ни одного человека, снег сантиметров в двадцать - двадцать пять покрывал все пространство перед входом сплошным белым покрывалом без единого следа. Они свернули в левую аллею, где снег был еще глубже, почти по колено.
- Дорожки не расчищены, и за что люди только деньги получают, - прокряхтела Вероника, - снег в сапоги попал, вот черт.
- Не ругайся, забыла, что ли где ты?
- Не буду, не буду. А вообще раз сюда в такую погоду никто не ходит, для кого же дорожки чистить?
- Вон туда чистили, - указала рукой Василиса, на протоптанную в правой аллее и уже присыпанную свежим снегом тропинку в сторону нескольких холмиков, где сквозь снег местами проглядывали траурные венки.
- Судя по всему вчерашние, - проследив за ее рукой, вычислила Вероника, - а сегодня что никого не хоронили?
- Да, наверно, ты не помнишь где нам сворачивать?
- Понятия не имею, сейчас все здесь выглядит совсем по-другому, тогда ведь столько снега не было. Может здесь, или нет рано, дальше, вон там, пожалуй. И так ничего не видно, а еще снег в лицо лепит, как сумасшедший. Вась, у тебя снег в сапоги попал?
- Попал, я и не предполагала, что его здесь так много. И была уверенна, что сразу найду могилу дедушки, а теперь я даже растерялась. Ну, как ее найти, если все заметено снегом, мы же не будем расчищать все надгробия подряд.
- Не будем, - согласилась Вероника, - мы вычислим. Ты помнишь, что за памятники были рядом?
- Нет, - помотала головой Василиса.
- А я немного помню, не боись, сеструха найдем. Уж раз пришли, не отступать же. Главное чтобы нас таксист дождался, как думаешь, не уедет?
- Думаю, что нет, мы же его не на улице поймали, а через диспетчерскую заказали.
Они вместе прошли сначала одну аллею, потом другую, подчистили пару похожих надгробий, засыпанных снегом, и поэтому казавшиеся одинаковыми, но все же это были чужие.
- Давай так, ты сюда сворачиваешь и ищешь высокий черный памятник, я помню, он был где-то рядом с могилой деда, если увидишь, крикни, а я на следующей аллее сверну и там поищу, хорошо?
- Хорошо, - согласилась Василиса, которую холод уже пронял до нутра.
Проваливаясь по колено в снег и приподнимая полы шубы мешающие движению она медленно продвигалась вперед, выискивая высокий черный памятник и дрожа всем телом. Уже выехав из дома она почувствовала, что у нее поднялась температура и слегка кружится голова, видно не зря Максим утром напоминал о ее простуде. А тут еще метель завывает, колючие снежинки больно бьют по лицу, ступни стали как каменные, ледяной обжигающий ветер холодом пронизывает каждый сантиметр тела и до могилы деда добраться невозможно, все так снегом замело, поди определи где она, а уже и сумерки начинаются. А вокруг тишина, даже птиц не слышно, только метель завывает, и снег под ногами поскрипывает, жутковато здесь как-то, так и вертелось на языке, как на кладбище. Василиса шла до тех пор, пока не уперлась глазами в забор.
- Ну вот, - прошептала она, без сил опустившись в сугроб. Стянув с руки на вид теплую с шерстяной подкладкой кожаную перчатку пошевелила замерзшими и побелевшими от холода пальцами и откатив рукав шубы, посмотрела на свои часики, - три часа. Слезы побежавшие по щекам тут же застывали на морозе, оставляя на лице продолговатые ледяные дорожки. Она вдруг поняла, что ей уже совсем не хочется бродить по этому мрачному заснеженному кладбищу, ей хочется домой, подальше от этого ледяного холода, пронизывающего ветра, а дедушка он поймет и простит. Муж был прав, глупо было в такую погоду отправляться сюда. Скорей в такси, в тепло, домой.
В этот момент она услышала радостный крик Вероники,
- Нашла, нашла, давай сюда, скорей.
Василиса поднялась, и хотела побежать, но запуталась в полах шубы и упала, больно подвернув ногу. Шапка при падении отлетела далеко в сторону, а на голой ладони пропахавшей по жестким и колючим снежным крупинкам осталась маленькая кровавая дорожка. А Вероника все кричала, - ну где ты там, Вася? Ау-у-у!!!
- Да иду я, иду, чего ты орешь, как резанная, кладбище все же, - пробубнила себе под нос Василиса, поднимаясь и подбирая пакет с цветами, перчатку и вытряхивая из шапки снег.
- Ну вот, на меня ругалась, а сама цветы помяла и даже сломала, - надулась Вероника, когда Василиса наконец-то доковыляла до могилы деда, и взглянула на уже заботливо расчищенное Вероникой пока еще условное надгробие.
- Я упала, когда ты так орать стала, - огрызнулась Василиса, - ногу подвернула, больно, между прочим.
- Ты хоть чувствуешь ноги, а я от холода уже ничего не чувствую, окоченела.
- Давай помолчим, а, мы зачем сюда пришли?
В любом другом месте Вероника бы первой не замолчала никогда, но могила деда это святое. Они постояли минутку молча, положили алые гвоздики, чуть примятые и одну обломанную, и так же молча повернули назад.
- Я уже изволновался весь, - распахивая им дверь, проговорил таксист, - ушли и пропали.
К тому времени как под снежным покрывалом им все же удалось отыскать могилу деда, прошел почти час. Они запрыгнули в теплую машину, потирая замершие носы и уши и постукивая по полу окоченевшими ногами.
- Думаю вот еще пять минут подожду и пойду вас искать по следам, - продолжал таксист, - вроде и нет здесь никого, а кто ж его знает, мало ли что. Замерли, небось как цуцики? Вон тебя как трясет, - показал он на Василису и выскочив из машины и поковырявшись в багажнике принес бутылку водки, - вот, а ну-ка отхлебните по глоточку.
- Мы не пьем, - замотала головой Василиса.
- А я разве пить предлагаю, так по глоточку от простуды, да и помянуть, - не отставал таксист.
- А как отравимся? - пробурчала Вероника, но за бутылкой все же потянулась и
отхлебнула изрядный глоток.
- Обижаете, для себя покупал.
- Ладно, ладно, - примирительно сказала она и передала бутылку сестре, - на Вась, это как лекарство, мне уже лучше и почти совсем не холодно.
- Правильно, лекарство, - поддакнул таксист, - пей и поехали. В машине тепло, быстро согреетесь.
Василиса послушно взяла бутылку, отхлебнула и закашлялась.
- Ну вот и хорошо, молодцы девчата, я вот тоже надумал на днях могилы своих родителей навестить, а то все сам себе вру, что времени нет, а время найти можно, было бы только желание.
Когда они добрались до дома у Василисы уже была совсем высокая температура. Вероника напоила ее чаем с малиной, дала аспирина, растерла мазью от простуды и надев на ноги шерстяные носки уложила в постель, а потом позвонила Георгию Евгеньевичу и предупредила, что сестра сегодня останется у нее.
В одиннадцатом часу вечера позвонил Максим.
- Вероника, где Василиса? У нее мобильник выключен, почему?
- Она уже спит, наверно поэтому отключилась.
- Спит?
- Спит. Неважно себя чувствует, она же простуженная, чуть-чуть затемпературила.
- Скажи мне только честно, она случайно на кладбище сегодня не ездила?
- Нет, что ты, в такую погоду только сумасшедший туда может поехать. Мы здесь посидели с ней по-семейному, выпили по рюмочке, помянули деда, - стала самозабвенно врать Вероника.
- Ну, тогда ладно, если ей будет плохо, вызывай "скорую" и сразу звони мне, договорились?
- Конечно-конечно, не волнуйся.
Утром, когда Вероника еще валялась в постели, после того как со всей силы треснула по ненавистному будильнику, разбудившему ее в школу, и раздумывала над тем, что один денек придется пропустить, раз сестре так плохо, в дверь позвонили.
- Кто это так рано? - зевая, пробормотала она, неохотно вылезая из-под одеяла. Набросив на себя халат, она пошлепала в прихожую.
- Кто там?
- Это я, - раздался за дверью голос Максима.
Вероника повернула ключ в замке, сняла цепочку и распахнула дверь.
- Ты чего так рано, случилось что, мы еще спим?
- А мы уже нет, - отодвинув ее в сторону, он не раздеваясь пошел в комнату.
- Лежи, - властно сказал он, - как себя чувствуешь, температура есть? - он положил ей свою прохладную руку на лоб.
- Не знаю, но все тело болит, - отозвалась она.
- Понятно, - протянул он и огляделся по сторонам. На креслах были разложены их шубы и шапки. А на батареях сушились сапоги шарфы и перчатки, - значит дома по-семейному сидели, да? - в ярости вскочил он, - я же запретил тебе ездить на кладбище, так какого же черта вы туда поперлись, спрашивается?
Василиса виновато молчала, опустив глаза и отвернувшись к стене, а Вероника вообще скрылась в другой комнате и закрыла за собой дверь.
Максим вытащил из кармана телефон и набрал номер.
- Марк, привет! Как ты считаешь, можно ли перенести сегодняшнюю встречу с сибиряками ну, например на завтра или хотя бы на сегодня на более поздний срок?
Думаешь, не стоит? Нет, нет, ничего страшного, да буду, ну пока.
- Вероника! - громко крикнул он, стукнув кулаком по двери за которой она скрылась.
- Ну? - Вероника распахнула дверь уже одетая в джинсы и свитер и с одним накрашенным глазом.
- Куда собралась? - спросил он.
- В школу.
- Не пойдешь, с ней посидишь, - кивнул Максим в сторону Василисы, намеренно не назвав по имени.
- С кем? - переспросила Вероника, прикинувшись дурой.
- С сестрой, - буркнул он, - дай ей что-нибудь от температуры, есть?
- Найдется.
- Я приеду после обеда, - и он вышел, громко хлопнув дверью.
- Ух, какой грозный, командир полка, нос до потолка, - Вероника показала язык закрывшейся двери, - и не спрашивает, могу ли я остаться, а может мне сегодня в школе быть просто необходимо.
- Иди, я же не умираю, - слабо улыбнулась Василиса.
- Да ты что, это я так, к слову. Сама думала сегодня прогулять. Просто он так раскомандовался.
- Вот-вот, и я вчера именно из-за его командирского тона и решила в такую погоду на кладбище ехать, потом сто раз пожалев о своей глупой выходке. Ведь знала же что болею, не нужно было ехать, кажется у меня пневмония. Но ты иди в школу, мне ничего не нужно, я просто еще немного посплю.
- Еще чего, я с тобой. Ты вообще как?
- Нормально.
- Врешь, всю ночь кашляла, ворочалась, бредила. Я уж "скорую" порывалась вызвать.
- А теперь глаза сами собой закрываются, все я сплю.
- Макс сказал тебе лекарство от температуры нужно дать.
- Не нужно, я выпила совсем недавно, когда у тебя будильник прозвенел.
- А позавтракать не хочешь?
- Нет, ничего не хочу, только спать.
- Ладно, спи, - Вероника вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь. Изредка она слышала тихое покашливание сестры и ее бессвязное бормотание, пару раз заглядывала к ней, но Василиса спала, ее губы воспалились и были красными, а волосы и ночная рубашка мокрыми от пота. Проспала она почти до самого приезда Максима, успев только переодеться во все сухое и выпить чашку чая с бутербродом.
- Собирайся, я отвезу тебя домой, - без предисловий скомандовал он, как только появился на пороге, - там я смогу обеспечить тебе должный уход.
- Вероника за мной ухаживает не хуже, - попробовала оправдаться Василиса.
- Я жду, - только и ответил он, заложив руки за спину и покачиваясь с носка на пятку и обратно.
- Я готова, - надевая сапоги и набрасывая на себя шубу, пробормотала Василиса.
Он молча взял ее под руку и повел вниз по лестнице.
- У приличных людей принято прощаться, когда они уходят, - крикнула им вдогонку Вероника, свесившись через перила.
- У приличных людей принято не врать, тем более, старшим, - со злостью бросил ей Максим, а Василиса махнула рукой и крикнула, - пока, я тебе позвоню.
Они ехали по центральным улицам Москвы вдоль огромных грязно-белых холмов, наваленных снегоуборочными машинами за вчерашний день и весь последний зимний месяц, оказавшийся таким щедрым на осадки. Ехали молча, слушая радио "Шансон", отодвинувшись друг от друга и смотря в разные стороны. Василиса часто кашляла, чихала и шмыгала носом. Она чувствовала себя виноватой, ругала за то, что не послушалась мужа, но ей не нравился его пренебрежительный тон, и каяться в своей неправоте и просить прощения она не собиралась. Конечно он не такой деспот, как Аркадий, муж Сони, который хоть вроде и многое позволяет жене, на самом деле полностью контролирует ее жизнь, ее чувства, ее мысли, но ведь и она не развязная и беспечная Соня, и у нее не так уж и много претензий.
"Ну, сущий ребенок", - искоса взглянув на нее, подумал Максим, - "того и гляди расплачется, пожалеть ее что ли? Сама ведь ни за что не признается, что поступила глупо и опрометчиво. А я тоже, нужно было с ней быть мягче, объяснить по-хорошему, а не орать и не приказывать. Она же деда очень любила, он ей и отца и мать заменил, а я. Георгий меня вчера застыдил. Все в доме наперебой твердят, какое она сокровище, что с ее появлением дом ожил, появилось присутствие человека, настоящего, искреннего, доброго и отзывчивого, и то что у нее есть гордость и женское достоинство, и с ней нельзя не считаться. А ей ведь не жалость нужна, она хочет, чтоб я понял ее чувства. Я и понимаю, только вот попалась под горячую руку, я и не удержался, теперь и сам жалею. Приедем домой, обязательно попрошу у нее прощения, при Сашке и Богдане как-то неудобно".
Как только они вошли в дом и Максим начал давать всем распоряжения, что для нее нужно сделать, а потом хлопотать возле нее, укладывая в постель, Василиса с жаром заговорила.
- Максим ты зря на меня злишься, ты должен был меня понять. Дедушка был для меня очень-очень близким человеком, а ты так..., - кашель помешал ей договорить.
- Я был не прав. Прости меня, - Максим сел рядом с ней и, взяв в ладони ее горячую руку, легонько сжал, - у тебя температура, скоро приедет доктор, а Дарья сделает тебе чай с малиной и сварит куриный бульон.
- Почему ты разговариваешь со мной как с маленькой девочкой?
- Я разговариваю с тобой, как с больной. Но вчера ты и вправду повела себя как маленькая упрямица. Разве можно так рисковать своим здоровьем? Каюсь, что обошелся с тобой грубо, еще раз прости, я больше не буду, честное слово. Не злишься?
- Ну, если ты больше не будешь, - улыбнулась она, - тогда нет.
- Не буду, честное слово, - Максим наклонился и поцеловал ее в щеку.
- И я больше не буду такой неблагоразумной, обещаю.
Помирились они быстро и взаимно пообещали быть более внимательными и мягкими, стараться понимать и чувствовать переживания друг друга.
Максим четко осознавал разницу между первой женой Алиной и второй - Василисой. Он гордился тем, что Василисе ничего от него не было нужно кроме него самого. Он давно уже понял то, что если бы он вдруг в одночасье стал банкротом и лишился всего, она бы осталась с ним, как декабристка. И от этого ему становилось еще больнее, он понимал, что в некоторые минуты он неосознанно становился совсем другим человеком, быстро начинал нервничать, яростно заводиться, и если было на ком сорвать злость, бедняге подвернувшемся под руку доставалось по-полной. В этот раз им оказалась Василиса, бедняжка.
"Нужно постараться держать себя в руках", - думал он, смотря на спящую жену, после того как у нее побывал врач, и ей сделали укол и кучу назначений. "Пневмония, а она такая слабенькая, это я во всем виноват. Если бы я был с ней ласков, не понесло бы ее в такой холод простуженную на кладбище. Какой же я дурак, все только о себе думаю, что только одному мне тяжело и плохо бывает? Эх, Василиса как бы я хотел быть с тобой более откровенным, рассказать тебе все-все, то как я порой себя ненавижу и презираю, я знаю ты умная, добрая, ласковая и все-все понимающая, но боюсь что именно этого ты понять не сможешь и тогда ты бросишь меня. А я не хочу тебя потерять, не хочу чтобы ты нашла мне замену, я этого просто не переживу. Я никогда не ожидал, что буду тебя ревновать, что мне будет так больно и тревожно, когда я заметил как прямо на моих глазах за тобой ухлестывает этот паршивец Нодар. Уж кто-кто, но только не он. До той поры он мне был как приемный сын", - вспомнив о нем Максим, сжал от злости кулаки и ударил ими по подлокотникам кресла.
Нодар был ему действительно близок как сын. Этот мальчик на его глазах возмужал и крепко встал на ноги, благодаря стараниям и финансовой помощи Максима он получил высшее образование, открыл собственное дело и на настоящий момент стал довольно известным и крутым бизнесменом. А кем он был семь лет назад, когда его впервые увидел Максим? Напуганным растерянным семнадцатилетним мальчишкой, едва изъясняющимся по-русски, полураздетым и голодным, в перевязанных шпагатом рваных кроссовках и с пустым солдатским рюкзаком за плечами. Он протянул Максиму худую загорелую всю в царапинах руку и произнес, жалобно заглядывая ему в глаза.
- Гамарджоба, дядя Макс. Я Нодар, сын Вахтанга. Отес сказал, что ты ему должэн.
- Должен, - согласился Максим, - а Вахтанг-то сам где?
- Отес тюрьме умер прошлый год, а мат два месяц назад.
- Да дела, ты ел-то давно? - разглядывая парнишку, спросил он.
Нодар закивал головой,
- Давно, деньга нэт и докумэнта тожа.
- Пошли, поешь, приведешь себя в порядок, отдохнешь, выспишься, тогда и поговорим, - Максим похлопал парня по плечу и повел к машине. Пока он ехал и думал куда же ему определить сына Вахтанга, парень заснул на заднем сиденье, поджав под себя ноги и подложив под голову кулак.
"Привезти его домой, Алина скандал закатит, к матери, та будет дотошно выспрашивать у мальчика кто он такой и какое имеет ко мне отношение, она и так все меня выспрашивала, кто это к ней названивает и меня к телефону требует, на съемной квартире сейчас живет любовница, неудобно мальчика в лапы к этой хищнице, придется отвезти его к Севе".
Севу Максим знал с детства, учились в одной школе в параллельных классах и жили практически по-соседству. Только Сева жил на десятом этаже в доме напротив женского общежития и тем был очень популярен среди ребят. Особенно летом, в жару, как только родители Севы уходили на работу у него тут же собирались толпы пацанов и по очереди в отцовский бинокль, подглядывали в открытые окна общежития. Расстояние между домами было приличным, через пустырь и девушки не предполагая, что за ними наблюдают, вели себя абсолютно непринужденно, переодевались, а то и вовсе расхаживали по комнате практически голышом, а уж если к ним приходили парни, и там происходило что-то особенно интересное, за обладание биноклем устраивалась настоящая битва. Однажды мать Севы застукала их за этим занятием и после хорошей взбучки, бинокль изъяли, а Севку на месяц отправили в пионерский лагерь. А по приезду оттуда он всем гордо объявил, что он больше этой фигней не занимается, не в детском саду, у него появилось куда более интересное занятие, сигареты. Именно Сева первый раз дал Максиму попробовать покурить, тогда им было наверно лет по двенадцать. Чем они только не занимались, и разрисовывали стены в подъездах, и прокалывали шины машин, и цеплялись сзади к трамваю, и в метро пробирались зайцем, и по стройкам лазили, а в десятом перед первым сентября ночью вместе полностью обнесли клумбу с цветами, а на деньги, что родители выделили им на букеты, после школы пошли с девчонками в кафе. Однажды даже из-за какой-то девчонки, Максим сейчас и имени ее вспомнить не мог, они даже не на шутку подрались, а она к их обоюдному недоумению предпочла им невзрачного очкарика по кличке "неудачник". Ох, и смеялись они тогда над собой. Но после окончания школы их пути неожиданно разошлись. Максим поступил в институт, а Сева осенним призывом ушел в армию и как в воду канул. Родители его неожиданно с той квартиры переехали и никто о нем ни слуху ни духу. И вдруг случайная встреча. Сева и майор ФСБ, вот этого Максим от него никак не ожидал.
- Ты? - воскликнул он.
- Я, - улыбнулся Сева, - у тебя что проблемы?
- Да нет, проблем, уже все решил.
- А то если что, обращайся, помогу по старой дружбе.
- Севка, вот все ожидал, только не этого.
- Чего не этого? - удивился Сева.
- Вот тебя и с погонами.
- Ха, майора я недавно получил, но еще и до генерала дослужусь, какие наши годы, - рассмеялся Сева и предложил посидеть в ресторане и отметить встречу.
К сожалению, дослужиться до генерала так и осталось в мечтах. Буквально через несколько месяцев после этой встречи, отдыхая за границей Сева с семьей попал в автомобильную аварию, автобус с российскими туристами перевернулся на горной дороге. Три туриста погибли на месте, еще двое умерли в больнице. Жена, дочь и младший сын отделались синяками и шишками, старший сын сломал ключицу и два пальца на левой руке, а Севе досталось сполна. Врачи сказали, что он родился в рубашке, получив множественные переломы, серьезные травмы внутренних органов и головы, из-за пореза паховой артерии потеряв много крови, а также после ряда перенесенных операций еще некоторое время находясь в коме, у них уже не было никакой надежды на то, что если он даже и выкарабкается, то останется умственно полноценным. Чудо произошло, память Севы не пострадала, но вот зато тело на поправку шло с большим трудом. Около двух месяцев он провел в зарубежной клинике упакованный в гипс, как черепаха в панцире, в капельницах и проводах, еще три провалялся в реабилитационном центре в России, не пропуская ни одного сеанса массажа, физиотерапии и лечебной физкультуры. Он с готовностью преодолевал все физические нагрузки предписанные врачами, от боли до крови закусывая на тренировках губы и страдая по ночам оттого, что все тело ломило и разваливалось на части, он делал все, только бы подняться на ноги, но в конце концов и он и врачи вынуждены были констатировать, что двигательные функции нижних конечностей из-за повреждения нервов восстановить не удастся. Никаких надежд.
В ночь перед выпиской он плакал, как ребенок. Плакал оттого, что будет вынужден выйти в отставку, и будет получать крохотную пенсию по инвалидности, уж лучше было получить ранение или даже погибнуть от пули при исполнении служебного долга, как достойно настоящего мужчины, тогда бы в памяти товарищей и своих детей он навсегда бы остался героем. Выбирая профессию, он знал на что шел и всегда смело смотрел смерти в лицо, никогда всерьез не задумываясь о последствиях. Тем более в таких, в которых оказался сейчас. Он инвалид на всю оставшуюся жизнь, он обуза для семьи, для жены, для детей, для престарелой матери, от которой скрывают его нынешнее состояние, и вообще то, что он находится на лечении, потому что у нее слабое сердце. Он часто разговаривает с ней по телефону, и она постоянно жалуется, что он совсем забыл старушку, и что никакие деньги не смогут ей заменить его самого. А он оправдывается, что у него много работы, постоянные командировки и совсем нет времени, что он и детей-то своих видит редко. Это было правдой, детей он видел действительно редко. Они с женой решили не травмировать еще не созревшие детские души, и она приводила их повидаться с отцом за все время всего раз пять, а он в эти дни изо всех сил старался выглядеть бодрым и ни в коем случае не демонстрировать им свою боль и немощность. Жена приходила почти каждый день, приносила вкусную домашнюю еду, книги, рисунки детей, она казалась невозмутимой, шутила и улыбалась ему, но глаза ее всегда при этом оставались грустными. Он заметил, что она похудела, под глазами залегли темные тени, а в уголках рта и по лбу разбежались морщинки, которых полгода назад еще и в помине не было.
- Тебе нужно много работать над собой, и все получиться, я в тебя верю, - посматривая на него, подбадривала она. - Дети все время меня спрашивают, "когда папа сможет ходить?", а я им отвечаю, - "уже очень скоро, нужно только немного потерпеть".
И вот теперь их нужно будет поставить перед фактом, что их отец инвалид. Как они воспримут это ужасное известие, как жена одна поднимет троих детей без его помощи? Да мало что без его помощи, он сам будет сидеть у нее на шее. Она уже давно нигде не работала, только вела домашнее хозяйство и воспитывала детей, он всегда уверял ее, что сможет обеспечить им безбедную и спокойную жизнь. На пару лет приличной жизни денег, конечно хватит, а потом? На лечение уже потрачено в десять раз больше, чем ему выплатили как пострадавшему, страховка оказалась просто смехотворной. Но жена не жалела денег на его лечение, отдельная палата, дорогостоящие медикаменты, хороший уход, приглашала к нему именитых специалистов, и все без толку. Она замученная от переживаний за него, и за будущее детей, она каждый день ходит к нему в надежде, что он справиться и все станет как раньше. Как ей сказать, что это навсегда, как?
Но увидев утром жену, приехавшую за ним на такси, он сразу понял, что ничего ей объяснять не придется, она уже обо всем знает сама.
- Ну что, милый, домой? - улыбнулась она, как ни в чем небывало спокойно собирая по палате его вещи.
- Дети знают? - только и спросил он.
- Знают, я им рассказала на прошлой неделе, и они с нетерпением тебя ждут.
- Ты сказала им на прошлой неделе, я не ослышался?
- Да, на прошлой неделе.
- А почему я об этом не знал? Сегодня среда...
- Не ругайся, - перебила его она, ласково потрепав по волосам, - сначала я должна была подготовить детей, прости.
- Как они?
- Нормально, все вместе мы обязательно справимся. Главное, что ты жив.
Через пару месяцев, оклемавшись после больниц и свыкнувшись с мыслью о своей пожизненной прикованности к инвалидному креслу, он обратился за помощью к Максиму. Сева и сам был человек не бедный, но для осуществления задуманного, требовалась дополнительная финансовая поддержка. И Максим не отказал. Так появилось охранное агентство под названием "Барс" с огромным штатом настоящих профессионалов. Иногда и сам Максим пользовался услугами этого агентства, и кстати сказать, что и Богдан ему достался именно оттуда.
Так вот Нодара тогда он поселил у Севы, с его же помощью мальчику удалось выправить новый паспорт, прописку, а затем и российское гражданство. Натерпелся парнишка, сиротой остался, как же было ему отказать в помощи. Нодар оказался настолько усердным, любознательным и способным учеником, что и Сева и Максим просто обалдели. Буквально через три года от его кавказского акцента не осталось и следа, появились изысканные манеры и свой неповторимый стиль в одежде и общении. Он преобразился на глазах, комфортно чувствовал себя в любой компании, со всеми мог найти общий язык, круг его интересов был настолько огромен, что просто убивал наповал. Ко всему этому он от природы был крайне коммуникабельным и компанейским человеком, и везде где он появлялся царило веселье и дружеская атмосфера. Его стали приглашать на все вечеринки и светские мероприятия, и со временем он даже приобрел популярность.
На одном из приемов, где среди приглашенных оказался Нодар, Максим познакомил его с женой. И Нодар как с катушек слетел. В тот вечер он не отходил от Василисы ни на шаг, рассказывая ей что-то он не отрываясь смотрел на нее как на икону, танцуя с ней подобострастно заглядывал ей в глаза, занятый своими делами и изредка поглядывая на них со стороны Максим сначала не придал этому значения, просто решил что в Василисе он нашел благодарную слушательницу. Но когда Нодар стал неожиданно появляться там, куда приезжали они, и напрашиваться к ним в гости, при этом увиваясь вокруг Василисы, заливаясь соловьем и осыпая ее комплиментами, Максиму показалось это чересчур подозрительным. Он знал, что обольстить и втереться в доверие к женщинам, Нодар был большой мастак, недаром он прослыл "дамским угодником", но что под его обаяние попадет его собственная жена, уж это было слишком.
То, что женщины были благосклонны к Максиму, и часто сами вешались ему на шею, казалось ему естественным и не очень-то удивляло, но вот чтобы возле Василисы вдруг появился поклонник, этого он никак не ожидал. Что Нодару других женщин мало? Почему именно она?
- Максим, сегодня приезжал Нодар, привез настоящее грузинское вино, говорит, земляки привезли, - как-то вечером огорошила его Василиса.
- Чего он к нам повадился? - Максим зло сверкнул глазами.
Василиса безразлично пожала плечами.
- Вот чего сегодня без приглашения приперся?
- Вино привез.
- Ага, у нас в доме вина никогда не видели, особенно то, которое его земляки привезли.
- А что ты так разозлился, ты что меня ревнуешь, что ли?
- Да нет, что ты, - махнув рукой поспешил оправдаться Максим, - совсем не ревную.
- Ну и напрасно.
Максим недоумевая посмотрел в лицо Василисы, оно было серьезным, но в глазах играли смешинки-чертики.
- Убью обоих, - тихо ответил он.
- Это же шутка, - засмеялась она.
- Будем считать, что и я пошутил, - Максим заулыбался, пытаясь скрыть пробуждающуюся ненависть к этому сильному, красивому, молодому и настойчивому нахалу. Он же не мог знать, что Нодар до одури надоел Василисе, и она сама не знает, как от него избавиться. Вначале ей было интересно послушать рассказы о его родине, она как раз в то время писала очерк о Грузии и он попался ей как нельзя кстати, но потом когда он стал проявлять чрезмерную прыткость и привязчивость, только правила хорошего тона не позволяли ей дать отпор этому наглому типу. Знакомя ее с Нодаром Максим представил его как своего крестника, а крестник в представлении Василисы почти что родственник. Да и потом ухаживания Нодара не переходили границ дозволенного, так что в общем-то обвинить его было не в чем. Пока... Но Василиса чувствовала, что рано или поздно Нодар начнет действовать, пока он только строил фундамент их отношений, как говорит Вероника в таких случаях, постепенно охмурял. У него это неплохо получалось, такая как Соня непременно бы клюнула.
Василиса как раз после посещения Нодара думала, что нужно бы его поставить на место, но так чтобы не обидеть ни его, ни Максима, но увидев реакцию мужа, решила немного повременить. Ей была приятна ревность Максима, а то что он ее ревновал, было написано на его растерянном лице, хоть он и старался скрыть от нее свое негодование.
Да, он ревновал, хотя видел что сама Василиса вроде повода для ревности не давала, зато этот павлин перья распустил веером, так красиво ее обхаживает, стихи читает, остроумием блещет, мускулами поигрывает, перед таким обаянием устоять трудно, выучил на свою голову, вдруг дрогнет девчонка. У него же огромное преимущество, молодость. Надавать бы ему по морде, но это значит признать себя побежденным. Нет, так просто из этой ситуации не выйти.
Зная одну особенность Нодара и обидчивость и гордость Василисы, Максим решился на хитрость. И если он все правильно рассчитал, то Нодар сам своими собственными руками в глазах Василисы навсегда испортит впечатление о себе.
Получилось в точности так, как и было задумано, пригласив как-то к себе в гости на шашлыки Нодара, Максим в самый разгар застолья вдруг принес две пол-литровые бутылки с мутной жидкостью без этикетки,
- Вот, Нодар совсем забыл, презентовал мне один знакомый самодельную чачу, а я все забываю о ней, может вместе попробуем, или ты уже не грузин?
- Наливай, - подставил свой бокал уже накачавшийся вином Нодар.
- А слабо кто больше выпьет?
- Давай! - потер ладони Нодар, - на что спорим?
Максим протянул Нодару одну бутылку, а вторую поставил перед собой.
- На штуку баксов, идет?
- Забили.
- Максим зачем? Не нужно, - Василиса умоляюще посмотрела на мужа, - мы же вино пьем. А я слышала, что чача очень крепкая, к ней привыкнуть нужно, да и вид у нее не очень, посмотри, что за детские выходки?
- Попробуем, не понравится, пить не будем, - уверил ее Максим и до края наполнил свой бокал. Нодар с готовностью отвинтил крышку на своей бутылке и тоже наполнил бокал.
Чокнувшись они выпили, и Максим спросил,
- Ну как?
- Отлично! - Нодар передернул плечами, заел кусочком шашлыка и снова наполнил свой бокал. Максим налил себе.
Они снова выпили, а перед этим Нодар говорил какой-то длинный витиеватый тост, смысла которого Василиса так и не поняла, потому что Нодар много раз путался и исправлялся.
- Не нужно больше, - взмолилась она.
- Молчи женщина, не видишь мужчины разговаривают! Иди, займись своим делом, - уже еле выговаривая слова, Нодар повелительно показал ей пальцем на дверь.
- Почему ты повышаешь на меня голос? - все себя от негодования произнесла она, - кто тебе дал это право?
- Мне дал это право бог, он создал меня мужчиной, повелителем, хозяином, а тебя женщиной, понятно? - Нодар громко икнув, рассмеялся Василисе прямо в лицо.
Его слова словно растоптали ее, она резко развернулась на каблуках, и вышла из комнаты, удостоив его лишь холодной презренной усмешкой. Краем уха она услышала, как Максим сказал Нодару, - вот тебе штука баксов, считай что ты выиграл, но ко мне тебе путь отныне закрыт, ты обидел мою жену.
- Да ладно тебе, дядя Макс, - бормотал пьяный Нодар, - ну хочешь, попрошу у нее прощения.
Как дальше между ними развивался разговор, Василиса не слышала, она конечно признавала, что Максим глава семьи, он зарабатывает деньги, он вправе решать многие вещи, но унижать женщину по половым признакам это уж слишком. И если бы муж промолчал при высказывании Нодара, она бы очень на него обиделась.
Он пришел к ней через полчаса и сказал, что Нодар просит у нее прощения и больше никогда не будет ей докучать.
- Вот и хорошо, - тогда просто ответила она, - у нас с ним разное мировосприятие.
Хриплое дыхание жены и ее надрывный кашель оторвали Максима от неприятных воспоминаний, он поднялся из кресла и осторожно дотронулся до ее лба. Она дернулась, ее явно бил озноб, хотя в комнате было очень тепло, и она была укрыта теплым пуховым одеялом.
- Максим, мне очень холодно, - слабо улыбнувшись, виновато произнесла она и тут же забылась в полудреме.
Он открыл шкаф, вытащил шерстяной плед и набросил его поверх одеяла. Через три часа должна прийти медицинская сестра, чтобы сделать Василисе укол. Врач рекомендовал колоть ей антибиотики каждые шесть часов и по мере необходимости давать жаропонижающее. Сейчас температура не была такой высокой как пару часов назад, но до выздоровления еще далеко. Василиса снова надрывно закашляла.
"Какой же я дурак", ну чего мне стоило уж если она так заупрямилась, самому свозить ее на кладбище на могилу к деду. А еще лучше было бы отговорить, она не глупая девочка, она бы поняла, если бы я только по-другому с ней разговаривал", - Максим чувствовал себя виноватым.
Сейчас Василиса была для него самым близким человеком на свете. Порой он не верил своему счастью и благодарил судьбу, за то что ему так повезло и она преподнесла ему такой дорогой подарок, познакомив с этой женщиной. Наряду с постоянным соперничеством братьев, завистью сестры и ушедшими в прошлое семейными распрями с Алиной Василиса была просто ангелом. Всеми ими владело расчетливое корыстолюбие, стремление завладеть всем, чем только возможно единолично и некогда крепкие семейные узы, которые казалось тесно связывали их с каждым днем становились все тоньше и тоньше, и на настоящий момент стали настолько шаткие, что могли порваться в одночасье и навсегда. Они сохранялись лишь пока были живы родители, собираясь под крылом мамы и папы и вспоминая детство, они быстро забывали о ссорах и обидах. Теперь же каждый думал только о себе. Они перестали понимать друг друга, перестали доверять друг другу и делиться наболевшим, у каждого была своя отдельная жизнь, и впускать в нее пусть и родственников не было ни малейшего желания.