Мозг отказывался верить в то, что было на пленке. Но как бы страшно и больно не было, она еще раз внимательно пересмотрела пленку, чтобы убедиться, что это не подлый монтаж, и Максима никто не шантажировал этой кассетой-подделкой. Нет, это был не монтаж, и даже девочка на пленке была ей хорошо знакома. Сонная испуганная девочка жалобно плакала, вырывалась, умоляла отпустить ее, кусалась и царапалась, билась под ним, но видимо это только больше распаляло Максима, и он насиловал бедную крошку, дрожа от возбуждения, с циничной улыбкой победно позируя в камеру, довольный своим триумфом.
"Он сам снял это и хранил кассету для собственного удовольствия. Ненавижу, ненавижу его, тварь, сволочь, гад, ублюдок, как он мог, как? - Василиса беззвучно плакала от обиды и жалости к себе и от жуткой ненависти к покойному мужу.
- Ну-ну, успокойся, - погладил ее по плечам вошедший Григорий Евгеньевич и протянул ей стакан чая с мятой.
- Скажите, как он мог? - спросила она и покачала головой, отказываясь от чая.
- Я не знаю, что тебе ответить. Я всякое повидал на своем веку, всякого мог ожидать от него, но только не такого, я ведь Максима с детства знаю. Даже не знаю, как такое объяснить, - немного помолчав, он глубоко вздохнул и продолжил, - теперь мы знаем, кто его отравил, только стало ли от этого легче? Лично мне, нет. Теперь тебе решать, что делать дальше.
- Я бы на ее месте поступила бы наверно точно так. Сколько Мариночке лет?
- Двенадцать, она ее одна воспитывает.
- Да, я знаю. Только одно неясно, почему она столько времени ждала? На пленке есть дата и время, это произошло в день рождения Максима поздно ночью. Я хорошо помню этот день, Максим тогда пригласил только самых близких друзей и попросил Дарью Петровну остаться с ночевкой, чтоб руководить нанятыми поварами и официантами. Вот она и взяла с собой внучку, чтоб не волноваться и не оставлять на ночь девочку в одиночестве в пустой квартире. Ох, лучше бы оставила, - Василиса вытерла кулачком вновь набежавшие слезы, - Мариночке так здесь понравилось, она плавала в бассейне, играла за компьютером, вечером я ее взяла с собой смотреть фейерверк, устроенный Максимом, а потом сама отвела в гостевую спальню и уложила в постель. А наутро заплаканная Дарья Петровна объяснила мне, что внучка внезапно заболела, и Максим дал им водителя, чтоб отвести их домой. Я предлагала вызвать врача, но Дарья Петровна наотрез отказалась, сказала, - с этой бедой мы как-нибудь сами справимся.
- И я это помню. Дарьи потом, поди неделю не было.
- Георгий Евгеньевич, так сколько времени с тех пор прошло, почему же она решилась на это только сейчас? Может это и не она вовсе, а?
- Она. Я примерно за неделю до смерти Максима слышал один разговор на кухне, да тогда не придал ему значения, только удивился, почему Дарья так злобно на Максима зыркнула.
- А что за разговор?
- Да обычный разговор. Она ему, - вы мне отпуск обещали, скоро у внучки каникулы, не хочу, чтоб скучала. А он ей, - так сюда ее приводите. Она, - уже приводила как-то, до сих пор никак в себя не придет, бедняжка, а он, - время все лечит, пройдет, я же все оплатил. А она со злостью, - не все деньгами меряется.
- А дальше что?
- А дальше я не слышал, свой кофе допил и ушел. Потом Максим на работу уехал, а Дарья весь день как собака злая ходила, Норайду гоняла, и все что-то про себя бубнила и бубнила, как молитву. Я так думаю, Максим ее наверно большими деньгами подкупил, да видно не смогли деньги нанесенную ребенку травму преодолеть, во как.
- И что же нам теперь делать?
- Еще раз говорю, тебе решать. Дарья конечно дура, раз такое сотворила, но и ее понять можно, ее внучка это единственное родное существо, которое у нее осталось, ради нее одной и живет. У нее же все родные погибли, дочь, зять, два внука, когда в Москве серия взрывом была. Девочка у нее в ту ночь ночевала, тем и спаслась. Она в ней души не чает, все для нее. Если тебе легче будет оттого, что Дарью посадят, сдай. Только о ребенке прежде подумай, девочку ведь в детдом отдадут. Ох-хо-хо-хо-хо...
- Да-да, - как-то отрешенно произнесла Василиса, поднимаясь с дивана и выходя из комнаты дворецкого, - я подумаю, подумаю.
- Ты завтракать-то будешь?
- Да какой уж тут завтрак, кусок в горло не полезет. Георгий Евгеньевич, вы пока ничего ей не говорите, ладно? И ни о чем не спрашивайте.
- Конечно-конечно, - поторопился уверить ее дворецкий.
Василиса пошатываясь, как во сне вошла в гостиную и прямо-таки свалилась в кресло. Растревоженное гадкой ужасающей видеозаписью сердце, как сумасшедшее стучало и прыгало в груди, готовое выпрыгнуть наружу, от злости и негодования руки тряслись, как у запойного алкоголика, внутри все клокотало от отвращения и мерзости к человеку, который всегда был для нее образцом чести и достоинства, доброты и уважения. К горлу подступала тошнота, а в ушах до сих пор колокольчиком звенел умоляющий испуганный и полный отчаяния тоненький голосок сонной девочки, вырывающейся из крепких объятий довольно ухмыляющегося ублюдка. Василисе снова вспомнилась их первая встреча, вот также тогда он набросился на нее, но разве можно сравнивать себя с этой худенькой девочкой-ребенком. Двенадцать лет, да как он мог? Как он мог так ловко маскироваться под добропорядочного человека? У него была не одна жизнь, а две. В одной жизни он был преуспевающим бизнесменом, солидным и уважаемым человеком, образцом для подражания и даже зависти, а в другой безумным монстром. Дарья Петровна, слабая, набожная женщина решила поквитаться с этим чудовищем, это ей он перешел дорогу, а Василиса-то строила догадки, выдвигала различные гипотезы, а все как всегда оказалось гораздо проще, все гениальное просто. Вот только покушение на Сережу как-то не увязывалось в общей картине произошедшего.
Прошло немало времени пока Василиса, кое-как преодолев тошноту и дрожь в коленках, решилась открыть личный дневник Максима. В дневнике были сведения о финансовом состоянии корпорации, про партнерские отношения, все о договорах, инвестициях, о пышущих завистью родственниках-компаньонах, но многое было и из личной жизни Максима.
Повествования о личном начинались рассказом о какой-то подмосковной сауне, куда он пришел на деловую встречу, как после обильного возлияния туда привели несколько совсем молоденьких девушек, Максиму это показалось странным и противоестественным, он воспротивился, между пьяными мужчинами завязалась драка, и не удержавшись на ногах и ударившись об угол деревянного стола Максим разбил голову и то теряя сознание, то снова приходя в себя видел, как извивались и корчились тонкие девичьи фигурки в сильных мужских руках.....
Он не мог объяснить почему, но еще на больничной койке ему помногу раз и со всеми подробностями мерещились эти сцены, только теперь в них он был не простым наблюдателем, а полноправным участником. С той поры ему стали нравиться только молоденькие девушки, если не сказать дети. Лежа в постели с женой в мечтах он представлял, что рядом с ним молоденькая девушка, и он трогает ее юные девичьи плечи, груди, плоский животик, и наконец овладевает ею. Но Алина с ее габаритами уж никак не тянула на юную девушку, и Максиму стоило прилагать не дюжую фантазию, чтобы представить ее таковой, каждый раз это удавалось все реже и реже, и со временем видя рядом жену, он чувствовал к ней только отвращение. Постепенно их интимные дела сошли на нет, и тогда он понял, что так дальше жить нельзя. Предложил ей развод, и к его удивлению она легко согласилась. Она уже давно знала, что у мужа имеются многочисленные любовницы, и предпочла статус богатой свободной женщины статусу замужней, зависимой и давно нелюбимой. Тем более к этому статусу прилагалась благоустроенная квартира, машина, немалая денежная компенсация и приличные ежемесячные алименты на сына.
Даже самые молоденькие любовницы Максима все были совершеннолетними и быстро надоедали ему. Приходилось их часто менять, посещать сеансы психотерапевта, пить эти чертовы таблетки. Можно было конечно особо не заморачиваться, а воспользоваться услугами сутенеров, в их арсенале были и малолетки на любой вкус, но переступать закон Максим не то что боялся, а просто в душе понимал, что его влечение к детям это ни что иное, как психическое расстройство. Психическое расстройство, доставшееся ему в наследство вместе со шрамом на голове. Сверху рана на голове давно затянулась и заросла волосами, а вот внутри казалось, болезнь прогрессировала, каждый раз все с новой силой чаще и чаще напоминая ему о его раздвоенном сознании. В момент острого кризиса, он запирался у себя в комнате, горстями пил таблетки, стараясь унять зуд и легкую судорогу в паху, стараясь успокоить свое жаждущее наслаждений тело, уговорить свой разбушевавшийся разум и возбужденное видениями сознание, усмирить надвигающийся шторм, чтоб никто из близких не догадался о его маниакальном синдроме. Чтобы снять вспыльчивость, раздражительность и агрессию он часами из угла в угол вышагивал меря комнату, зная что толстый персидский ковер скрадывает звук его шагов. Как загнанный зверь в клетке, метался он так до тех пор, пока мысли его не становились полностью ясными, сознание четким, а дыхание ровным и спокойным. Но, к сожалению, не всегда удавалось смиренно переждать эту бурю и дождаться полного штиля, загасив лекарствами и уговорами. Крайне редко, но все же случалось так, что болезнь заставала его врасплох и он уже не мог с собой совладать, как не пытался, ум был против, а тело желало из всех сил. Особенно если в этот момент где-то рядом вдруг оказывалась девочка-подросток, устоять перед таким соблазном было невозможно.
Ученые объясняют это тем, что люди, испытывающие половое влечение к детям когда-то сами в детстве стали жертвами насилия, либо же это люди со сниженной сексуальной функцией, замкнутые, забитые и неуверенные в себе. Но ничего подобного у него не было. Он вырос в нормальной семье, его и пальцем никто никогда не трогал, с потенцией у него все было в порядке, он общительный, жизнерадостный и деловой человек, руководитель крупного концерна. Он осторожно советовался с психологами и психиатрами, честно рассказывая им все как на духу, но все они в один голос уверяли его, что иногда так бывает в жизни, это совсем небольшой перекос в психике, и он абсолютно нормальный человек, подумаешь нетрадиционный секс, не ново. Он же никого не убивает, не калечит физически, а то что понимает, что наносит подросткам психологическую травму, так это как раз и говорит о том, что он вполне нормальный. Психи, они обычно не осознают своей вины, а наоборот стараются лишь оправдаться. Так они утверждали, но Максим так не думал. Он понимал, что это совсем не нетрадиционный секс, как его уверяли, а именно извращение. Ведь ему нравились именно молоденькие невинные девочки-ангелочки. И не по доброй воле, а скорее насильно, и вот тогда он чувствовал блаженное растекающееся тепло внизу живота, тогда он избавлялся от всей накопившейся негативной энергии в своем теле. Но убить их он бы не смог никогда, даже если бы знал, что на него заявят, скорее уж сам бы себя покарал в такой ситуации, но до сих пор бог как-то миловал. В последнее время ему все чаще в голову приходила мысль о самоубийстве, вот только как это сделать? Он обзывал себя растлителем, насильником, психопатом, извращенцем, педофилом, а как еще можно было назвать то состояние, когда человеку нравилась беззащитность ребенка, его физическая слабость и незащищенность. Иногда ему становилось до того противно, и он злился на себя, на свою болезнь, и искал в ней виноватых. Он отдал бы любые деньги, перетерпел бы любую физическую боль, если бы только кто-нибудь смог излечить его от этого недуга. Но, увы. Он намеренно выбрал себе жену, полуженщину-полуребенка, тоненькую, нежную, как тростиночка, наивно полагая, что она сможет остудить его дерзкие эротические фантазии. Какое-то время так и было, нерешительная и застенчивая Василиса, открытая и наивная, с ее неумением кокетничать, доверчивая как ребенок на время заставила его забыть о его пороке, но только на время. Однажды вдруг контроль ослабел и внутреннее "я" подавило волю, снова с головой окунув его в вертеп разврата.
Василиса прервала чтение и выронив из непослушных рук дневник на блестящий паркет из красного дерева вытерла рукой текущие по щекам слезы и с тоской посмотрела за окно. Там ярко сияло солнце, небо было ясным ярко-голубым с маленькими редкими медленно плывущими пышными облаками. Такой чудесный светлый день, а на душе было гадко и темно и невыносимо больно было осознавать то, что она перед мужем обнажалась вся, а он все это время вел двойную жизнь. Она верила, что у них в семье душевная гармония, доверие и откровенность, а оказывается это только спектакль, где Максим был режиссером, а она куклой, куклой-марионеткой. Как слепой котенок она ничего не замечала, даже того, что происходило у нее под самым носом. Она ему доверяла, а он...
Незаметно подкрался Вектор и запрыгнул на колени Василисы.
- Ты меня напугал, - погладив кота, вздохнула она, - поиграть надумал, а мне не до веселья. Ложись уж, раз пришел, хороший мой, скажи, ну что мне делать?
Кот жмурился от удовольствия и громко мурлыкал, перебирая лапами и осторожно вонзая острые коготки в Василисины колени.
- Молчишь? Тебе хорошо, а я как дальше жить буду?
Василиса вспомнила, как после смерти Максима ее навестила Соня, чтоб выразить ей свои соболезнования. Для Василисы соболезнования были просто непереносимы, лучше бы уж их не было совсем, она не могла перебороть себя и воспринимать их адекватно, хорошо, что Георгий Евгеньевич сам общался с посетителями и отвечал на все звонки, говоря что вдова неважно себя чувствует. Но удержать Соню было невозможно. Она влетела в комнату Василисы со словами,
- Твои церберы меня пускать не хотели, что такое? Дворецкий блеет, что тебе плохо, что ты сама чуть ли не при смерти, что за чушь он несет?
- Мне правда очень плохо, - тихо отозвалась Василиса и подняла на Соню заплаканное лицо с красным распухшим носом.
- О, да ты что, правда? А я думала ты на публику работаешь.
- На какую публику? - не понимая о чем говорит Соня, вопросительно посмотрела на нее Василиса.
- Ладно, проехали, - отмахнулась та, - я слышала завтра похороны?
- Да.
- И отпевать будут?
- Что?
- Я спрашиваю, и отпевать будут? Самоубийц отпевать грех, мне бабушка рассказывала, что таких христиан даже на кладбище не хоронят, только за кладбищенской оградой. Это у староверов на себя руки наложить почетно было, чтоб от Антихриста уберечься.
- Соня, ты это о чем? - как во сне спросила Василиса.
- Я говорю раз милиция признала смерть Максима насильственной, значит его смело можно отпевать.
- А откуда ты знаешь, что признали в милиции?
- Нашла тайну, все уже все знают. Одних только и разговоров вокруг, еще бы такое событие. Я только понять не могу, че ты так ревешь-то?
- Если ты еще не поняла, у меня муж умер.
- Ну, умер и умер, все люди когда-нибудь умирают. И мы с тобой когда-нибудь умрем. Если бы мой умер, я пожалуй бы тоже чуток всплакнула, живое существо все же. Но только чуточку, а потом радости бы не было предела. Вот умри я или ты, наши мужики долго бы не горевали, быстро бы нам замену нашли.
Василиса посмотрела на Соню большими удивленными глазами.
- Что ты так на меня смотришь? Поверь мне, я лучше тебя мужиков знаю, они все бездушные подонки, вруны и бабники, все до единого и все себе на уме. Просто маскироваться умело умеют, а сами волки в овечьей шкуре.
- Соня, ты сумасшедшая?! Я не знаю, как я дальше жить буду без Максима, а ты такое говоришь. У тебя хоть какие-то нравственные понятия есть? Уходи, и больше не появляйся.
- О-хо-хо, какие мы ранимые, какие нервные, - обиженно поджав хорошенькие губки, пробормотала Соня, выходя из комнаты.
"А ведь по сути Соня оказалась права, а может и что-то такое знала о Максиме?", - подумала Василиса. "Хотя в любом человеке обычно присутствует что-то от положительного героя и что-то от отрицательного. Сколько раз я подмечала, как порядочные люди бывают чересчур жадными или недалекими, а отрицательные - умными и щедрыми. Но на отрицательных ты настроен так, что постоянно ждешь от них какого-нибудь подвоха, а вот когда положительный со всех сторон человек, с очаровательной улыбкой ласково обходясь с людьми, затем исподтишка делает гадости, за твоей спиной предает, плетет интриги и обливает грязью, тогда это вдвойне, втройне обидно и больно. Еще вчера я не знала, что мне предпринять, чтоб смирится с утратой, чтоб перестать считать себя виноватой, что не смогла ему помочь, а теперь я даже рада, что его нет, и больше никогда не будет".
Брезгливо подняв с пола дневник, она тяжело вздохнула, и чтобы подбодрить себя громко сказала, - я знаю, что не хочется, но нужно дочитать бред этого сумасшедшего. При слове "сумасшедшего" она вздрогнула так сильно, что дневник чуть снова не выпал из рук, ударив Вектора по макушке, кот дернулся, недовольно приоткрыл желтый глаз и зло замотал хвостом.
- Прости, Вектор, я нечаянно. Спи, - она успокаивающе погладила кота по голове и открыла ненавистный дневник.
Максим вел дневник нерегулярно, но в последнее время записей было много, но они были какими-то обрывочными, не такими как раньше. "Наверно он делал их, когда ему было совсем плохо", - подумала Василиса и принялась за чтение.
"Я не знаю, зачем я пишу этот дневник, возможно, я его уничтожу, даже наверняка уничтожу, но бывает такой момент, когда мне хочется кому-нибудь довериться и выговориться, просто так без всяких рекомендаций. Все эти психоаналитики надоели, ты перед ними распинайся, красней, выворачивай себя наизнанку, пока они будут думать и искать изъян в твоей психике, осточертели мне все их гипнозы, тесты и беседы, ни один не может посоветовать ничего дельного, только деньги выкачивают. Денег не жалко, я бы им отвалил сполна, если бы с толком, а так...Лучше уж все выплеснуть на бумагу, она хоть и не посоветует, но зато все стерпит и смолчит.
Я без остатка отдаюсь работе, часто лишь только для того, чтобы не оставалось времени на мои глупые фантазии. К Василисе я питаю симпатию, может даже любовь, но никак не сильную и настоящую страсть, которой мне так не хватает. Мне стыдно, что я не могу любить ее так, как она того заслуживает. Она честный и открытый человек, а с такими людьми бывает трудно. Трудно потому что приходится многое скрывать, я не могу признаться ей в своем слабоволии, рассказать о том, что мне мешает нормально жить, жить так, чтобы в полной мере наслаждаться этой самой жизнью. Я мучаюсь и страдаю, но не могу загасить в себе ту искру страшного возбуждения, которая однажды вспыхнула во мне и то едва заметно тлеет, то разгорается с новой силой. Я много раз думал рассказать об этом своей жене, но боюсь она не поймет, посчитает мое поведение аморальным, а меня неполноценным".
- Я ли одна? Кто же такое поймет?- прошептала Василиса, стараясь изгнать из памяти воспоминания сегодняшнего просмотра кассеты.
Далее читать о загадочной внутренней жизни Максима было еще страшней. Василису тошнило от его откровений, особенно от описаний того, какие наслаждения он получал от своих злодеяний и как потом понимая о том, что натворил, молился об искупление грехов, а также просил Господа избавить его от мучений. Но чем ближе Василиса была к концу дневника, тем чаще Максим старался оправдать себя, приводя в пример человеческие слабости великих. Напирал на то, что у всех мужчин в природе заложена агрессивность, что мужчина должен добиваться своего, всегда идти напролом, чего бы это ему не стоило. На последней странице была запись о внучке Дарьи Петровны. Максим был четко уверен, что кухарка снова приведет сюда внучку, и снова посулив ей денег, он вновь сможет сполна насладиться общением с девочкой.
- Псих, он точно ненормальный, и как я с ним жила? - рыдая Василиса решительно вырвала последнюю страницу и еще одну, где было упоминание о внучке кухарки Мариночке, - и как у Дарьи Петровны смелости хватило, она же верующая? - думала она, вспомнив как впервые встретилась с этой простодушной улыбчивой женщиной. Она была всегда энергичная, румяная, веселая, что-то вечно напевала, колдуя над своими бурлящими кастрюльками. Когда Василиса заболела, она делала ей глинтвейн с пряностями и цедрой лимона, заставляла пить горячее молоко с медом, специально для нее готовила всякие вкусности, например борщ с чесночными пампушками, от запаха которого Василиса не могла устоять и забыв про отсутствие аппетита съела аж две тарелки. Да и к Максиму Дарья Петровна всегда была добра и приветлива, а вот ради любимой внучки взяла грех на душу. "Почему только она в первый раз простила Максима, а не заявила на него? На деньги позарилась или испугалась, что доказать ничего не сможет? Купил? А разве меня он так не купил? Купил лаской, добротой, заботой, а все искусственное, напускное. Интересно, каково ей сейчас? Жалеет ли она о содеянном или нет? Я обещала, что убийца понесет наказание, но теперь не хочу этого. Как девочке жить с известием, что ее бабушка убийца, да еще и оказаться в детдоме? Судьба и так отняла у нее родителей, Максим отнял честь и веру в людей, так зачем же дальше калечить ребенку жизнь. Вот если бы мы с Вероникой маленькими лишились бы дедушки, что бы с нами было в этой злой стране?".
- Извини, Вектор, мне нужно кое что сделать, - Василиса приподняла кота и встав бережно переложила его в кресло на свое место. Вектор лениво перевернулся на другой бок, и немного поерзав и свернувшись клубком, снова задремал.
Лишь только она вышла из гостиной перед ней как джин из ниоткуда появился дворецкий.
- Ну что надумала? - тихо спросил он, исподлобья посмотрев на распухшее от слез Василисино лицо.
- Пойду, позвоню следователю, пусть он почитает это, - Василиса брезгливо поморщившись, похлопала дневником о свою ладонь.
Георгий Евгеньевич вытаращил глаза и забормотал что-то не очень вразумительное, было видно, что он переживает за судьбу Дарьи Петровны.
- Да не волнуйтесь вы так, я там несколько листков вырвала, где о Мариночке. А о кассете никто кроме нас с вами не знает, Веронику тоже незачем в это посвящать, да и вы кажется не болтун. С Дарьей Петровной я встречаться не могу и не хочу, думаю, вы меня поймете, я ее не осуждаю, но... - Василиса замолчала, не зная, как она на самом деле относится к кухарке. С одной стороны она вроде правильно наказала Максима, отомстив за свою внучку, а с другой, имела ли она право лишать человека жизни вместо того, чтобы отдать его в руки правосудия? Скорей всего сделала она это, просто не поверив в то, что сможет добиться честного наказания для сильного мира сего. Как в фильме начала перестройки "Ворошиловский стрелок", Максиму кстати этот фильм не понравился, теперь понятно почему.
Дворецкий тихонько кашлянул, не смея прямо указать Василисе, что она уж чересчур надолго задумалась.
- Так что вы уж сами там разберитесь с ней, - продолжила Василиса, - зарплату за пару месяцев вперед, рекомендательные письма, я все подпишу, что надо. Скажите ей, чтоб не дергалась, жила спокойно, я ей зла не желаю, а Максим сам преступник.
- Я понимаю, - закивал дворецкий, и легонько с благодарностью пожав ей руку, тихо произнес, - смерть искупает преступление.
Это выражение Василиса слышала множество раз, но услышав сейчас применительно к Максиму содрогнулась, но быстро взяв себя в руки решительно подошла к телефону и найдя номер следователя, позвонила. Ей ответили, что его нет на месте.
- Передайте ему, что это очень-очень срочно.
Минут через двадцать он сам ей перезвонил.
- Слушаю вас, Василиса Федоровна, что у вас случилось?
- Приезжайте, пожалуйста, я нашла личный дневник Максима и кучу таблеток. Я его прочла, но у самой теперь простите, просто нет сил к вам приехать.
- Это очень любопытно, - отозвалось в трубке, - обязательно буду.
- Смотри, - зашептала Вероника Валере, заглядывая в гостиную, - она опять на своем боевом посту. У нее теперь привычка такая, сядет у окна и сидит так долго-долго, смотрит прямо перед собой в одну точку, не шелохнется и ни на что не реагирует, словно на время превращается в каменную статую. Может она медитирует, как думаешь?
- Да, нет же, просто переживает, пойди, утешь сестру добрым словом.
- Ладно. А ты скажи Норайде пусть поесть принесет, аппетит разыгрался, сейчас прям с голоду помру. Давай, давай, шагом марш!
- Слушаюсь, мой командир! - козырнул Валера и бегом бросился по коридору в направлении кухни.
- Вась, привет! - громко воскликнула Вероника от двери, проводив игривым взглядом Валеру и повернув голову в сторону сестры.
- А привет, я не слышала, как вы приехали.
- А у тебя что опять глаза на мокром месте? Ну не убивайся ты так, а... Ну сколько можно по нему страдать? - Вероника выдула огромный пузырь из жвачки и громко лопнула его.
- А я и не страдаю по нему вовсе. Сдох сволочь, туда ему и дорога, - злобно отозвалась Василиса и ее глаза сверкнули яростным пламенем.
- Вася, что ты такое говоришь, бедняжка, ты совсем помешалась на своем горе, я сейчас врача вызову, - Вероника стала неистово рыться в сумке в поисках своего мобильного, с испугом поглядывая на сестру.
- Не нужно мне врача, я вполне адекватна, - Василиса схватила Веронику за руку.
- Да что случилось, а? - та недоверчиво косилась на сестру, тихонько освобождая руку и медленно отступая от Василисы к двери.
- Вот, дневник Максима в сейфе нашла, полюбуйся.
Облегченно вздохнув, Вероника бросила свою сумку к ногам и потянулась за тетрадкой в красивом кожаном переплете, - ух, гора с плеч, напугала ты меня, я уж решила, что у тебя крыша поехала на нервной почве.
Василиса хмыкнула и опустилась в кресло, а Вероника наугад раскрыла дневник и стала вслух читать.
- Мне снова приснился этот сон. Я вскочил среди ночи, я не находил себе места от боли, терзающей мою душу. Больше уснуть я не мог, что мне делать, как мне справиться с моей болезнью? Она неизлечима, она прогрессирует.
Вероника замолчала и вопросительно посмотрела на сестру,
- Вась, это че за хрень, а? Макс, что вичинфицированный, да? Он тебя тоже заразил, да? Да отвечай же ты, что молчишь?
- Читай дальше, только про себя, пожалуйста, еще один раз мне такое не выдержать. Садись и читай.
Вероника стояла как статуя, не мигая с раскрытым ртом, и Василиса вдруг вспомнив, что сестра беременна и ее нельзя волновать, подошла к ней и отобрав дневник, легонько подтолкнула к дивану.
- Пожалуй тебе тоже не стоит такое читать...
- Вась, ну не томи, расскажи вкратце, что там, а? - дрожащим голосом спросила побледневшая Вероника, плюхнувшись на диван.
- Если вкратце, то Максим извращенец и отравился сам.
- Это как?
- Обыкновенно.
- Давай, рассказывай, - потребовала Вероника, - а то сама начну читать.
Василиса стала вкратце рассказывать Веронике о двойной жизни Максима, о том что он лечился у психиатра, что пил то самое лекарство, и что объектом его мечты были дети. От волнения и стыда щеки ее покраснели, а плечи мелко задрожали.
Вероника уже который раз за последнее время посмотрела на сестру с состраданием.
- Вот тебе и образец для подражания. Вась, да плюнь ты на этого выродка. Ну и чего так расстраиваться? Все правильно, собаке - собачья смерть. Он сам выбрал для себя заслуженную кару.
- Да, конечно, конечно... - быстро произнесла Василиса и опустив глаза в пол быстро-быстро заморгала, пытаясь остановить вновь навернувшиеся слезы.
- Ну и что дальше? Ну, рассказывай, рассказывай, - заторопила Вероника, в нетерпении застучав каблучками по полу.
Справившись с волнением и подавив слезы, Василиса вновь возобновила рассказ. Она рассказала почти все, только исказив финал и представив смерть Максима, как самоубийство.
- Бедная ты, Васька, - сочувственно произнесла Вероника, - вернее не просто бедная, а бедная богатая вдова.
И вот тут Василиса заплакала. Заплакала сильно, шумно, навзрыд, слезы градинами безостановочно покатились по щекам, глаза в миг завесило мутной непроглядной пеленой, а нос подло обволокла липкая слизь.
Дав сестре немного времени чтобы выплакаться, Вероника протянула ей носовой платок,
- Ну вот, я пошутив тебя утешить хотела, а ты снова-здорово. Плохого человека легче забыть, чем хорошего, я тебе сущую правду говорю, поверь, сестренка. Скоро ты забудешь Макса, влюбишься в кого-нибудь и заживешь счастливо.
- Ты что? Да как я после этого людям доверять смогу? Ведь я Максиму верила на все сто, а он, а он... - Василиса захлебываясь слезами, прижала платок к лицу.
- Прекрати, сейчас же! Что ты как маленький ребенок нюни распустила! И что же из-за одного ублюдка теперь всем на свете не верить?
Грубый окрик Вероники как ни странно отрезвил Василису и в последний раз всхлипнув, она уже спокойно ответила,
- Не знаю, а как людям в глаза смотреть? Стыдно, стыдно, понимаешь?
- А кто узнает-то?
- Я уже следователю позвонила, а ты думаешь, там молчать будут?
- А на какого черта ты следователю звонила?
- Ты знаешь, как-то в тюрьму не очень хочется, если ты не забыла, ведь именно меня подозревают в убийстве.
- Ах, ну да. Ну и что тебе люди? Мало ли судачат о причудах и пристрастиях богачей, посплетничают, посплетничают и забудут, Макс же не убийца. А педофилы сейчас не редкость, их развелось, как собак нерезаных, они даже в школах, дошкольных учреждениях и детдомах воспитателями работают, ух мерзость какая.
- Вот именно что мерзость.
- Вася, пойми, чтобы с нами не произошло, жизнь идет своим чередом. Поверь, все забудется, и ты все забудешь, и у тебя все будет хорошо, ты же у нас везучая.
- Просто очень везучая, - ухмыльнулась Василиса.
- А скажешь, нет? Лучше молчи, мне кажется, что до тебя еще не дошло что ты теперь владелец заводов, газет, пароходов. Вась, ты же у нас миллионерша, величина.
- Ну и что?
- Что-что? - передразнила Вероника, - а была кто, нянька, подтирающая сопли? Задумайся над моими словами. Да где там Валера, его только за смертью посылать, а Норайда что тормозит? Заморили меня голодом совсем, а тут ты еще со своими бразильскими страстями.
- Норайды нет, я ее уволила.
- Зачем? - оторопела Вероника.
- Не догадываешься?
- Да ты что, она? - Вероникины глаза заблестели от любопытства, - рассказывай.
- И рассказывать нечего, она с сестрой и братом из-за нужды. Так что увольнение лучшее, что я могла для нее сделать. А Дарья Петровна сама уволилась по семейным обстоятельствам, там Валера наверно с Георгием Евгеньевичем на стол сами соображают.
- Так они там сами готовить сто лет будут.
- Уже несу, вернее везу, - раздалось из коридора и Валера ввез сервировочный столик на колесиках, уставленный блюдами и издающий вкусные запахи.
- А сок где, забыл? От жажды умру, - капризно заныла Вероника.
- Забыл, - виновато ответил Валера, - сейчас принесу.
- Я принесу, а вы пока без меня начинайте, - и Василиса стремительно вышла из комнаты, краем глаза увидев, как сестра набросилась на еду.
Когда через пару минут она возвратилась, то сквозь приоткрытую дверь услышала доносящийся горячий шепот. Василиса невольно остановилась и прислушалась.
"Правильно я сделала, что не рассказала всю правду Веронике", - подумала она, протягивая Веронике сок, - "Валера для нее сейчас самый близкий человек и не посвятить его в семейные тайны у сестры просто бы не хватило сил".
- Хоть ты мне и сообщила принеприятнейшую новость, аппетит у меня не пропал, уж извини, - пробурчала Вероника, что-то смачно жуя, - хватит хандрить, плюнь, разотри и забудь. Жизнь продолжается. Еще сочку, пожалуйста.
- Ешь на здоровье, - отозвалась Василиса, искренне позавидовав сестре, ее неиссякаемому жизнелюбию и умению быстро забывать и выбрасывать из головы все неприятное и негативное.
Валера ел молча, искоса виновато поглядывая на Василису, которая к еде так и не притронулась, а просто хмуро сидела за столом за компанию, пока не приехал следователь.
Следователь появился на пороге тихо и незаметно, как будто специально подкрался на цыпочках. За его спиной, выглядывая, маячил тот же самый молоденький лопоухий стажер и застенчиво улыбался. Поздоровавшись, следователь внимательно обвел всех присутствующих пронизывающим острым взглядом, и устало произнес,
- А можно кофе? День сегодня выдался тяжелым.
Стажер согласно закивал головой.
- Я сейчас сделаю, - Валера встал и незаметно вышел. Поднялась и Вероника,
- Если я понадоблюсь, я буду в библиотеке, - и она с гордо поднятой головой, качнув шелком волос, как королева продефилировала мимо стражей порядка.
- Варежку закрой, - прошептал следователь, легонько ткнув застывшего стажера локтем. Тот развернулся, захлопнул рот, и виновато посмотрев на начальника, шепотом ответил, - есть.
Василиса усмехнулась, но сделав вид, что ничего не слышала и не видела, указала им на кресла,
- Проходите, садитесь.
Когда они расселись, она подошла к подоконнику и взяв с него тетрадь в кожаном переплете протянула его следователю.
- Вот, Владимир Витальевич, записки сентиментального монстра. Думаю после его прочтения, вы больше не станете меня ни в чем подозревать. Читайте, а я пока принесу пакет с обнаруженными лекарствами.
Она быстро зашла за пакетом с лекарствами, потом спустилась на кухню, где Валера уже сварил кофе и забрав у него поднос со всем необходимым вернулась в гостиную, где и следователь и стажер читали, уткнувшись в дневник Максима.
- Да, - ударил себя ладошкой по ноге следователь, - а я-то голову ломал, все думал, что-то тут не так, что-то не сходится. Помните, вы говорили, что накануне он предлагал вам поездку? Так вот я ломал голову, зачем же сначала говорить о поездке, а потом себя травить? А теперь понял, у умственно больных людей своя логика, нормальным людям непонятная, у них же мозги набекрень. Поэтому маньяков и выловить трудно, действия их просчитать практически невозможно, потому что действуют они а-ло-гич-но, - последнее слово он произнес по слогам, и мельком взглянув на пакет с лекарствами, широко улыбнулся.
Василису немного покоробило, что следователь сравнивает Максима с маньяками, но она согласилась, что отчасти он прав.
- Вы меня опередили, - пригубливая кофе, сказал он. - А я хотел вас завтра порадовать, что все подозрения с вас сняты. Да-да, - подтвердил он, увидев приоткрывшийся рот Василисы, - во-первых, парень дал показание, что никто на него не наезжал, а он сам случайно поскользнувшись на обледеневшем к вечеру парапете, угодил под колеса автомобиля, другое дело, что водитель скрылся с места происшествия. Во-вторых, наши криминалисты определили у отравленного некоторое изменение эндокринной системы, то есть снижение гонадотропных гормонов, что происходит лишь при длительном применении этого препарата. В-третьих, мы нашли психиатра, который подтвердил, что у него наблюдался такой пациент, страдающий неким расстройством психики. Единственной загадкой остается, почему же он решив уйти из жизни не написал предсмертную записку?
- Может не успел? - неуверенно спросила Василиса, - не знал, что таблетки подействуют так быстро, подумал что еще успеет.
- Вполне возможно. Вы же его нашли в кабинете возле письменного стола?
- Да.
- Ну не успел, так не успел. Дневник многое объясняет, наши специалисты конечно проверят его на подлинность, но это больше для порядка, я-то видел документы написанные его рукой, почерк у него уж очень запоминающийся, ровный, красивый, прям каллиграфический, такой подделать довольно трудно. А дневник это хорошо, это прям гора с плеч, хотя и других фактов уже достаточно.
Василиса смотрела на следователя и качала в знак согласия головой.
- Ну, спасибо за кофе, мы пойдем, извините, если мы вас обидели своими подозрениями, работа у нас такая, подозревать каждого.
- Я понимаю, - Василиса поднялась, и следователь, вскочив вслед за ней и виновато улыбаясь, быстро попрощался и ушел, подталкивая впереди себя нерасторопного стажера.
"Ну вот, тайна мотива преступления раскрыта, преступник найден, Сережа, слава богу, поправляется, с меня все подозрения сняты, а на душе кошки скребут. За что мне все это? Веронике не понять мое состояние, да богатство, изобилие раритетов, драгоценностей, квартиры, машины, роскошь во всем, но как осознать ужасающий факт, что все это мне досталось от человека, который два с половиной года водил меня за нос".