Чаще всего воспоминания приходили на кухне, когда она готовила обед, машинально чистила картошку, резала лук, тыльной стороной ладони смахивая набегающие слезы: Погружаясь в тот давний мир, она почти физически ощущала запах влажного елового леса, журчание ручейка. Сырое островное лето ежедневно моросило тягучими дождями, небо довило белесой тяжестью и они с отцом, устав ожидать хорошей погоды, вставали ранним холодным серо-молочным утром, надевали резиновые сапоги и плащи, брали ведро для грибов, еду, термос с горячим чаем, и отправлялись в лес. Она никогда не видела гор и не понимала, чем они отличаются от сопок. Только через много лет увидела она горы - островерхие, с обнаженной породой, камнями и ледяными вершинами. Сопки ее родины были другими: заросшие тайгой, перечерченные речушками и ручейками, заваленные буреломом, сквозь который пробивались оранжевые лилии и саранки, с брусничными полянами на склонах и зарослями трав выше человеческого роста, в которых прятались маслята и подосиновики с огромными шляпками, не помещающимися в ведро. Сопки одинаковыми застывшими волнами покрывали большую часть острова. Они с отцом старались не потерять тропинки, чтобы не завязнуть в болотистых зарослях. Хорошо зная окрестности, они ходили за определенными грибами как к себе на огород. Если было время опят - в черный еловый лес, в котором любили перекусить у ручейка, запивая горячим чаем из термоса. За подосиновиками приходилось идти дальше, переваливая через длинную высокую сопку. После долгого подъема по тропинке, забирались на безлесный, заросший брусничником гребень. : И тут происходило чудо: Они 'выныривали' из облаков, которые тяжелой пеленой закрывали их небольшой городок, стиснутый между сопками и свинцовым Охотским морем, и оказывались, под синим небом и ярким солнцем. Ветерок нежно обдувал лица и становилось жарко в плащах и сапогах, которые они снимали. Посидев на вершине и насобирав крупной темно-бордовой брусники, с горьковатым кисло-сладким вкусом, плотной упругой мякотью, они снова одевались и спускались по другому склону, постепенно погружаясь в туман и дождь. В частых походах к солнышку их лица успевали загореть, и бледные знакомые удивлялись их загару. Домой приходили с ведрами грибов, мокрые, усталые и довольные. Мама готовила грибы, закрывая их в бесконечные банки, а они с отцом, пообедав, наслаждались сухим теплом, исходящим от печки. Часто вечерами они подолгу читали. Единственным богатством их семьи былабиблиотека, которая кочевала вместе с ними по баракам и переделанным японским домикам. Пышная волнистая шевелюра отца рано поседела. Однажды он отрастил усы и бороду и стал похож на Карла Маркса, только усы у него были рыжими, а борода темной. Маме не понравилась его трехцветность, бороду и усы пришлось сбрить. Отец и мать работали в местной газете и часто после закрытых партсобраний вечерами о чем-то долго шептались. Потом началась 'хрущевская оттепель'. Родители стали другими, помолодели. Ощущение радостного ожидания поселилось в доме, часто приходили гости, они громко разговаривали, смеялись. Мама стала брать ее в командировки в областной город. Покупала ей марки и конфеты, которые на острове были редкостью, и была необычайно доброй: Незаметно все как-то потускнело, стерлось и исчезло: Из семьи ушла эта непередаваемая радость, отец вернулся к своим книгам, мама на кухню к обедам: Закипел бульон, и она положила в кастрюлю овощи. На душе было спокойно и немножко щемило сердце. Лесные запахи ушли, и запахло украинским борщом.