В редакцию позвонил вологжанин и сказал: "Я только что из Москвы. Тамошние знакомые замучили меня вопросами о писателе Сергее Алексееве. Дескать, поскольку я его земляк, так и рассказать могу о нем что-нибудь интересное. В Москве книги его нарасхват, что называется, до дыр зачитывают. А я, к стыду своему, ничего о земляке, помимо книжных анотаций, и не знаю. Читал, правда, что он лидером движения "Отечество" избран. И все. Тут и вы виноваты, уважаемые газетчики: много ли рассказывали нам, читателям, об Алексееве. Поэтому за вами должок".
От редакции: Намек поняли. Сегодня мы публикуем беседу с Сергеем Алексеевым, автором 22 книг, среди которых такие известные, как "Слово", "Рой", "Крамола", "Сокровища Валькирии"...
- Сергей Трофимович, возглавив вологодское отделение "Отечества", вы невольно вписали свое имя в великую русскую литературную традицию не только отражать, но и преображать жизнь. На этом поприще у вас были великие предшественники: Лев Толстой, Владимир Короленко, Александр Солженицын... Перу последнего принадлежит трактат "Как нам обустроить Россию". Нет ли у вас эссе "Как я обустрою Россию"?
- Такого эссе нет, есть большой комплекс тезисов, которые вызрели давно, но до сих пор не реализованы, не нашли применения в политике. Основная беда нашего общества и нашей политики сейчас в том, что у нас существует государственная идеология независимо от того, объявлена она или нет; учреждена, признана или нет. Она достается нам по наследству.
- А что это за идеология по наследству? Уваровская формула "православие, самодержавие, народность"?
- Я скажу проще - это великая Россия. Другой идеи быть не может. Я рассматриваю Россию не как рядовое, отдельное государство, как прекрасную Австрию, Германию или США. Для меня Россия - особая, третья цивилизация, которая всегда существовала между двумя другими - западной и восточной цивилизациями. И до тех пор, пока мы сами не признаем себя этой цивилизацией, дело у нас не сдвинется с мертвой точки.
Моя разработка очень большая, ее не расскажешь в трех словах. Мы живем в канун конца тысячелетия. Третье тысячелетие, по моим прогнозам, будет началом осознания России, как особой цивилизации, потому что мы не похожи ни на Запад, ни на Восток.
- Все годы случившейся "катастройки" звучал один, псевдодемократический вой-призыв: вернуться на дорогу, которой идут все нормальные страны и стать "нормальными" людьми, т.е. богатыми и сытыми. Другие призывали идти особым путем. Вам не кажется, что это один из вечных русских мифов: мы особенные, у нас свой путь? Или интуиция писателя подсказывает, что это все же путь, а не миф?
- Это не миф, это путь. У каждого народа, без исключений, независимо от того, мал он или велик, есть свой путь. В древности люди владели целым учением о путях. Мы сейчас знаем о них единственное: на небе есть Млечный Путь, на земле два пути - из варяг в греки и Великий шелковый. И мы заблудились, мы потеряли дорогу под ногами, потеряли это космическое ощущение пути. У нас остался лишь последний путь. Пришел человек по Млечному Пути, а ушел по последнему. Между ними пустота. У каждого человека есть мистическое понятие жизненного пути, есть свои пути для рода, племени, народа. И о возвращении не на круги своя, а на "пути своя" нужно сегодня думать и говорить. И вот почему: отсутствие государственной идеи ликвидирует философию как явление. Нет государственной идеи, нет и философии. В России испокон веков сложилось так, что философская мысль принадлежала писателям. Писатель был и философом, и мыслителем, и литератором одновременно. Я знаю эту традицию, и это налагает на меня большую ответственность...
- Она вас не пугает?
- Пугает. Как всякий человек, я сомневаюсь прежде всего сам в себе. И считаю, что это нормально. Как перестану сомневаться, так все...
- Вернемся к тому, как обустроить Россию.
- Я бы зашел к этому вопросу издалека: с путей, с философии, с истории. Не стоит примитивно подходить к утверждению, что мы великие, что не такие, как все. Да, великие и не такие. Все это давно уже признали, остается признать нам самим. В русском человеке удивительном образом уживаются два полярных явления: практичность и созерцательность. Чтобы понять явление, надо подойти к его истоку. Считается, что Запад практичный...
- Прагматичный...
- Да, Восток созерцательный. А русский человек одновременно может быть и практичным, и очень прагматичным, и хитрым, и изворотливым, и одновременно, плюнув на все, сесть и смотреть на звезды. Я много встречался с американцами, с немцами, носителями западной цивилизации, знаю и восточных людей, и я всегда чувствовал разницу между нами. Мы чувствуем, но не хотим признать это.
- А иногда и боимся.
- Боимся. Ведь почему СССР рассыпался, и народы, в него входившие, разбежались? Они, как малые планеты, всегда имеют сильнейшее притяжение к большой планете. Как Земля и Луна, мы состоим из одного материала, мы равнозначны, но разного размера и с разным гравитационным, магнитным полем. По законам астрономии, большой предмет всегда притягивает малый.
- То есть наиграются в суверенитеты и вернутся?
- Да. Русской государственности около пяти-шести тысяч лет. Русь началась не с начала нашего текущего тысячелетия. Она имеет очень глубокие традиции. Посмотрите, какая удивительная вещь: конец первого тысячелетия 800-900-е годы, - только на Руси, по свидетельству арабских и других путешественников, женщина была равноправна с мужчиной. Она носила нож на груди. Нож - знак свободы и равноправия. В то время самого жуткого рабовладельчества в русских землях была такая высочайшая демократия, которая могла сформироваться на протяжении трех-пяти тысяч лет. И это совсем непросто - повесить нож и стать равноправной. В то время у других народов женщина была никем в мужском мире. Равноправной она была только на Руси.
Когда есть такая древняя государственность, народы, постоянно жившие в контакте с русскими, заряжались от них в обыденной жизни, в культуре, в языке, и разрыв этой пуповины невозможен. Возврат к России на другой основе естественен.
Мы всегда как-то зацикливаемся на текущем моменте. А на него надо смотреть из глубины тысячелетий и обнаружатся десятки примеров, когда племена приходили и уходили, разъединялись и соединялись. И это нормальное явление, ведь "магнитное поле" крупного народа может меняться, замыкаться в самом себе, и тогда возобладают центростремительные силы, и размыкаться, порождая центробежные силы. К этому нормальному явлению не надо относиться как к катастрофе. Так должно быть, и это надо пережить. Мордой об лавку нахлещемся и мы, и они и опять соберемся.
- Сергей Трофимович, недавно вы произнесли неожиданные для многих слова о необходимости сотрудничества с власть предержащими. В России всегда очень мощно проявляла себя другая тенденция интеллигентского противостояния любой власти во всем. Сейчас, когда вы почувствовали необходимость сотрудничества с властью, вступили на этот путь осознанно, не боитесь, что, пройдя часть его, окажетесь в очень русской ситуации - у разбитого корыта? Пример вашего великого коллеги Солженицына, поначалу обласканного, награжденного всеми мыслимыми наградами, вплоть до ордена Андрея Первозванного, а ныне пребывающего в ощутимой изоляции, в зоне густого замалчивания, не пугает вас?
- Откровенно говоря, я пока еще ничего не почувствовал, потому что я только что на этот путь встал, и контактов с властью еще не было. Вопрос ваш интересен тем, что художник и власть - тема вечная. А власть и интеллигенция - тема не вечная. Она возникла в конце прошлого века и была направлена в совершенно определенное русло. Это было предвестье революции, заря ее, когда из общинной русской жизни, в которой сожительствовали все сословия - дворяне, купцы, крестьяне, выделился особый класс образованных и нигилистически настроенных людей. Появление этого класса и стало началом революционной ситуации в России.
- Он оказался социальными дрожжами.
- Точно, он возбудил общество и пошел по принципу: разделяй и властвуй. Крестьян и рабочих начали отсекать от общего материнского тела народа. Отсекая, назвали пролетариатом, которому якобы нечего терять, а ему было что терять. По сути началась столетняя ложь, которая продолжается до сих пор.
- И разгул нынешней столичной интеллигенции стал апофеозом нового пира во время чумы.
- Это апофеоз лжи. Я не сторонник резких выражений, но это существование интеллигенции- оппозиции направлено против государства; это оружие против матери своей. Для меня слово "интеллигент" в какой-то степени даже оскорбительно. Я русский человек...
- Знаете, сейчас наблюдается прелюбопытнейшая тенденция: интеллигенты, которым стало стыдно или неловко за свою корпорацию, торопливо говорят: "Нет-нет, я не интеллигент, я профессионал, интеллектуал" и т.д..
- Я себя интеллигентом никогда не считал. Я из крестьянского рода, из крестьянского дома. Первый в роду получил образование. Интеллигентом был для меня всегда ученый, мыслящий человек...
- ...работающий в конкретной сфере...
- ...да, но не входящий в какую-то определенную касту, связанную внутри оппозиционными мотивами.
- А сейчас, к сожалению, еще и потребительскими мотивами, потому что причастные к касте допущены и к кормушке.
- Совершенно верно. Их цель оказалась очень низкой - всего лишь получить эту кормушку. Если мы не остановимся, не освободимся от ложной оппозиционности, можем оказаться в лабиринте десятков неких колумбийских революций, т.е. создается прецедент, он тут же порождает другой, третий, десятый и так до бесконечности.
Да оппозиция-то эта липовая. Она ведь сопротивляется до того момента, пока на нее не топнут ногой, не прикрикнут, не скажут "ша"... И все затихает.
Художник и власть, художник и народ... Время, которое он сможет или не сможет постичь и выразить. Вечные темы русской жизни, по-разному понимаемые и толкуемые каждым новым поколением. В диалогах с Сергеем Алексеевым мы не ставим точки, приглашая вас, наши читатели, стать их полноправными участниками.