Вставать в 4 утра в феврале, это мучение. Даже в Силиконовой долине, где не воют вьюги и не метут метели, а наоборот вовсю цветут мимозы и эвкалипты. Но нечего не поделать, нужно собираться на океанскую рыбалку и ехать в Санта Круз, где нас ожидает зафрахтованный от нашей работы небольшой рыболовецкий катер. К пяти утра приехал мой приятель Гриша и мы тронулись в путь по 17 хайвэю, тянущемуся змейкой через невысокие горы к океанскому побережью. Гриша "злостный рыболов", из той породы людей, которых можно разбудить в любое время ночи, шепнуть магические слова "поехали на рыбалку" и все, он готов ехать, даже не спросив куда. Рыбацкие истории его обычно начинаются так:
- Я тут в Юту сьездил на рыбалку...
- Куда, куда? В Юту из Калифорнии?
- Ну да, там знаешь, какая форель!
За этими рассказами мы быстро докатили по Санта Круза, небольшого живописного городка, расположенного в северной части Монтерейского залива. Катер уже ждал нас и разношерстная компания в количестве двадцати пяти человек состоящая из индусов, китайцев, вьетнамцев и разбавленная несколькими американцами уже тащила на борт удочки, снасти, сумки и конечно же кулеры с пивом. Удивительная вещь, люди никогда не бывавшие до того на рыбалке и не знающие даже с какой стороны браться за удочку, были твердо уверены, что нужно взять с собой спиртное. Вспомнился анекдот рассказаный мне Стасом Ионовым.
Рыболов приглашает друга на рыбалку. Тот отвечает:
- Так я же не ловить не умею.
- А что здесь уметь? Наливай да пей!
В предрассветных холодных сумерках вышли в море. Устроившись с подветренной части рубки, где нас не доставали порывы ветра и брызги волн, мы с Гришей тянули коньяк из моей конверсионной фляжки, украшенной красной звездой и серпом с молотом и наблюдали, как на глазах зеленеют лица свежеиспеченных рыболовов. Лучше всех держался вьетнамец Тэн, когда то бежавший из коммунистического Вьетнама на утлой лодчонке. Я налил ему стопарик, Тэн хватил его одним махом, сказал "Good" и от закуски отказался. "Наш человек" - прокомментировал Гриша. Похорошело. Устроившись поудобней, Гриша затянул: "Раскинулось море широко и волны бушуют вдали...".
Через сорок минут были на месте. По правилам мы могли выловить по десять штук окуней и две трески на человека. Размер окуней не был ограничен, треска же должна быть не менее, чем 22 дюйма ( 55 см.). Ловили с борта на обычные удочки. Снизу тяжелое грузило, выше два крючка на поводочках. Больше нельзя, таковы правила и капитан с матросом следят за этим строго. Для наживки использовали кусочки кальмаров. Капитан заложил несколько виражей, вглядываясь в экран эхолота с поисках косяка рыбы и наконец катер встал. Эхолот не подвел и клев начался мгновенно. Глубина была приличная, у вытащенного окуня выкатывались наружу глаза и его буквально распирало раздувшимся плавательным пузырем. Но на глубине он упирался отчаянно. Если попадался приличных размеров, то невозможно было даже подмотать катушку.
Приходилось изо всех сил тянуть кверху изогнувшееся в дугу удилище, а потом, резко опустив его вниз, быстро подматывать пару метров лески. Время как бы остановилось, не было больше ни качки, ни ветра - заброс, поклевка, удочка дугой и только одна мысль: "Как бы не ушла". Мы с Гришей сменили репертуар. Зацепив особенно крупную рыбу мы горланили на два голоса: "Когда усталая подлодка из глубины идет домой". Впрочем на нас никто не обращал внимания, народ таскал толстенных морских окуней.
Иногда тащить было особенно тяжело. Несколько человек стоящих вдоль борта одновременно крутили катушки надеясь, что наконец-то удалось подцепить здоровую треску. Обычно оказывалось, что клюнуло одновременно у нескольких и окуни в глубине перепутали лески. В этом случае на палубу вытаскивался комок запутавшихся лесок, украшенный гирляндами окуней. Подбегал шустрый матрос и сноровисто распутывал лески, раздавая добычу. Мне удалось вытащить приличных размеров треску. Тут же подбежал матрос с линейкой и измерил. Оказалось 24 дюйма и я ее забросил в мешок. Вскоре подцепил и вторую. Матрос опять измерил - всего 20 дюймов и полуметровая треска полетела за борт. К двенадцати часам все уже перевыполнили норму. По команде капитана смотали удочки и катер тронулся к берегу. Матрос еще раз проверил наши мешки с рыбой, оставив по десятку самых крупнях окуней. Мелочь мы отдали жертвам морской болезни, которые провели все время валяясь на диванах в нижней каюте. Впрочем мелочь понятие относительное. В недалеком прошлом такая же "мелочь" долго была бы темой рыбацких разговоров по традиции начинавшихся фразой: "А я вот однажды на Истринском водохранилище такого окуня взял..."
Народ собрался на палубной надстройке, налегая на бутерброды и пиво. На лицах у всех читалось то самое состояние глубокой удовлетворенности, которое так долго и безуспешно пытались поймать кинооператоры на Красной площади. Но тут на корме началось действо, которое глубоко травмировало мою рыбацкую душу. Матрос предложил всем желающим почистить рыбу. Оно и понятно, окунь рыба колючая, плавники и шипы на голове впору кусачками перекусывать. Как его чистить, разделывать и даже жарить среднему американцу невдомек. Кулинарные способности 90 % американцев начинаются и кончаются умением переворачивать гамбургер. Матрос запросил нехилую сумму - $10, как раз по доллару за рыбу. К моему удивлению желающих нашлось довольно много. Действовал он мастерски. Несколько взмахов остро отточенного ножа и окунь уже без чешуи. Еще одно движение - отрезано брюхо и кишки вместе с икрой летят за борт. Одним движеним ножа от головы к хвосту отделяется полоска филе. Так же с другой строны. От окуня остались две полоски филе, все остальное летит за борт. Если сравнить с курицей, то это тоже самое, что вырезать грудку а все остальное выбросить.
Когда то давно, в начале семидесятых, я со строительным отрядом попал в низовье Волги. Разговорившись там однажды с каким то старым щукарем, я спросил у него: "Из какой рыбы получается самая вкусная уха?". Я думал, что он скажет что нибудь типа - из стерляди и белуги.
К моему удивлению он ответил: "Самая вкусная уха из сазаньих голов. Попробуешь раз, никогда не забудешь". С тех пор я всегда клал в уху рыбьи головы, предварительно вырезав жабры. Уху же из сазаньих голов мне удалось попробовать только в прошлом году. Как говориться, лучше поздно, чем никогда.
Тут же эти головы вместе со шматками мяса летели за борт на радость чайкам, которые налетели неведомо откуда и вились стаей за нашим корабликом. Я заметил, что рыбу чистить отдавали только те, кто уже родились в Америке. Всякие там пришлые эмигранты, китайцы и вьетнамцы на это действо поглядывали неодобрительно и мешки с рыбой держали при себе. При взгляде на них было ясно, что они-то точно знают, что делать с икрой, печенью трески и головами.
Забросив на причале мешки с рыбой в багажник, мы тронулись домой. За разговорами о том, как лучше варить уху и на каком дереве лучше коптить рыбу обратный путь показался еще короче. Но в следующий раз решили податься за крабами.