Так уж вышло у меня в жизни, что со всем вышеперечисленным я познакомился в обратной поочередности. Сначала был рок-н-ролл, потом первый в жизни наркотик, потом первая в жизни женщина. И вот сейчас я думаю о том, что хорошо, что всё случилось в такой именно последовательности… Мне кажется, что поменяй судьба в ней тогда что-то местами, и стал бы я наркоманом, или удавился бы от несчастной любви, или двинулся на роке… Но ничего этого не произошло. С юношеским азартом и без особых усилий я поднялся на олимп порока, одолел все три ступени разврата, от обратного, и не рухнул с ошалевшей от победы, башкой, вниз. Устоял. Смотрю теперь сверху на всех и вся, на тех, которые, распробовав, сперва дорвались к запретному, как в детстве к сладкому, потом чего-то там переборщили с дозами, или с чувствами, или чего-то там напутали в порядке познавания искусов, перемудрили одним словом, и скатились вниз, кто сразу в могилу, кто к могиле, рядом. Мне их не жалко. Я фашист. Я циник. Я маргинал.

Дурь всему тому причиной.

Дури в моей взбалмошной голове столько, что впору в долг давать всем правильным и прилежным, поющим хором, и марширующим строем, но дурь моя всегда осмотрительна и осторожна. И не я её такой воспитал, такой сделал. Сама она росла, развивалась и выросла в такую вот сучку. Я спорю с ней, я ей перечу, бывает иду на попятную, дипломатично довожу её до знака "СТОП" , за которым пропасть. Ей, в отличие от меня не хочется умирать, ей хочется куролесить и жить вечно. И тогда я подыгрываю. Я попусту не достаю нож, не выхватываю с понтом пистолет. Достал нож - бей, вынул ствол - мочи, говорю я ей. И она, сопливо спохватившись, соглашается, затихает, боится, видимо, блядь таблоидов, прячется до следующей безумной пьянки. Так мы и сосуществуем, кооперируемся, живем… Не знаю, благодарна ли она мне за то, что одергиваю её порой за шкирку, понимает ли она, что я продлеваю ей тем самым гнусное её существование в моей голове?

Не знаю.

Я же дури своей благодарен. За тот иммунитет, который выработался у меня за прожитые вместе с ней годы. Иммунитет к чему, спросишь ты? Да вот именно к тем порокам, от которых так порой трудно отказаться… Пёзд и денег много не бывает, говорят. Пусть. Но зачем кокаин до кровавых соплей, экстази до галлюцинаций, алкоголь до желчной рвоты, оральный секс до опухших альвеол? Это я не у тебя спрашиваю, это я у дури своей… И ей бы взять, да промолчать скромно, а она стрелки переводит, нет, Санечка, говорит… Не от дури это, от искренности чувств. Ты когда блевал в последний раз? И когда кровь у тебя носом шла от дряни белой? Ну, экстази ладно уж, от дури, а альвеолы только от чувств, никакого блядства, как не крути…

Блядь, твою мать! - ругаюсь я про себя матом. Ничего не вернуть, ничего не исправить! Всё в прошлом. У меня любимая когда-то до беспамятства жена, дети, всё то, что называлось домом… У тебя вырванное, вивисекцированное счастье. С кровью, с болью, с безумной жестокостью. Неужели именно это роднит нас? Неужели я только благодаря этому только с тобой могу теперь быть весел и спокоен?

Что ж ты дурь моя грешная притихла? Что молчишь? Что осталось от тебя? Бутылка Хеннесси с утра пораньше, и ближе к вечеру разграбление бара, уничтожение недопитого чужого коньяка из чужой, исчезнувшей, хотелось бы в Рай, жизни? Это блядь, алкоголизм, а никакая не дурь, снова ругаюсь я. Напиваюсь. Смотрю в твои с грустинкой бездонные глаза, и веду себя с тобой так, как мало кому из женщин от меня доставалось. Можно и не пить. Всё и так будет хорошо. Но я зачем-то пью, хотя с самого начала момента нашей встречи и без коньяка уже опьянен. Твоим присутствием, красотой твоих рук, завораживающей умиротворенностью карих глаз, твоей смиреной стойкостью, даже то, как ты водишь свою красивую, дорогую машину кружит мне голову. Мне хорошо, и удивительно спокойно с тобой. Я почему-то не боюсь к тебе привыкнуть, и мне почему-то совсем не страшно тебя потерять. Видимо и первое, и второе просто кажется на данный момент нереальным. И еще мне совсем не страшно с тобой умереть. И то, что меня, по идее, должно настораживать - наоборот успокаивает, тебя, правда, немного пугает, но этот испуг, он временный, он забудется, исправится, отойдет на второй план... А пока… Ты за меня не волнуйся, не бойся… I'm O'K!

Ты только посмотри, ведь мы настолько удивительно хорошо понимаем друг друга, что говорить об этом сейчас пожалуй, даже не имеет никакого смысла. Мы верим друг другу с полуслова, мы понимаем друг друга с полувзгляда. Когда мы с тобой вместе, когда рядом, мы, как одно целое, живем одной жизнью, одними мыслями думаем, одним чувством дышим, делимся радостью быть вдвоем, радостью доставлять наслаждение друг другу. С полной отдачей, с абсолютной искренностью, с запредельным упоением.

Только месть в своей безумной и всепоглощающей откровенности смогла бы сравниться по силе с нашим чувством. Слава Богу, мы не враги, не то бы не осталось и пылинки от меня, от тебя, от нас…

Это счастье выкладываться до конца.

Так напиваются алкоголики. В хлам.

Так живут сиамские близнецы, боясь причинить боль второй своей половине, причиняя её тем самым и себе.

Меня сгубила эта проклятая реинкарнация. Чувствовал я себя тогда мужчиной, или нет, может я был тобой, может балинезийской кошкой, какая в этом, к черту разница? Ты добилась того, чего хотела… Ты хотела сделать мне приятное, и я сказал, ну давай, пробуй. И ты попробовала, и у тебя, да, это получилось. И получилось, наверное, даже намного больше тобой ожидаемого, больше, чем ты сама того хотела, или могла себе представить. И будь у меня в душе хоть микронная к тебе крупинка недоверия, ничего бы конечно такого не вышло. Я никому настолько себя не доверял. Себя невозможно этому заставить, себя невозможно этому научить, себя невозможно так воспитать. Это пришло откуда-то изнутри, а может свыше, от Бога. И вот, что еще очень важно, я сознавал, что это доверие взаимно, и только поэтому случилось именно так. Я вдруг понял, что вокруг все изменилось, что меня ничто не держит, что мне нечего бояться. Что я это не я. Я не получал большего наслаждения даже от самых сильнодействующих наркотиков. Состояние это было новым, необъяснимым и завораживающим. Нормальная человеческая реакция в такой ситуации должна бы была вылиться в страх, превратиться в пугающее недоумение от происходящего. Но я ничего такого не испытывал, и это еще больше усиливало чувство блаженства и непередаваемого словами счастья. O'My! Откуда мне знать, может для женщин с их мультиоргазмами и прочими девичьими привилегиями нет ничего особенного в том, что я пережил. Но для меня это было ново, и было это охуительно.

Жаль улетучилось состояние это со сном, растворилось в пространстве, куда-то исчезло, и только легкая слабость в ногах, как после перенесенного накануне хирургического наркоза, говорила о том, что это да, было, было, было… Жаль сказочка оказалось не вечной. Вот было бы здорово зациклиться навсегда на той фазе легкого помешательства, в которой я очутился ночью. Жизнь с идиотом?

Да. Всё прошло. Остался только впитавшийся в кожу запах лаванды, бергамота, жасмина, кардамона, гвоздики, других прочих диковинных травок и растений, появилось игривое настроение, желание сварить тебе вкусный колумбийский кофе в турке. И потом смотреть на тебя - улыбаясь, наслаждаться созерцанием происходящего передо мной утреннего ритуала кофепития, и думать о том, что как это у нас с тобой ночью вдруг смогло получиться такое вот волшебство…

Всё хорошо, что хорошо кончается. Меня снова спасла моя дурь. Схалтурила конечно, но я ей даже благодарен за халатность. Она у меня умница. Я, конечно, не верю ей так, как тебе, но за отсутствием чувства самосохранения у меня самого, остается полагаться только на эту сучку.

Я защищен своей дурью. Она мне не позволит в тебя влюбиться. Всё будет хорошо. Можно и не пить, но я зачем-то снова пью.

Связаться с программистом сайта

"Заграница" Путевые заметки Это наша кнопка