Конечно же, я подписала прошение за освобождение Изабеллы Бельфер.
Энтузиасты, продвигающие петицию, просили сочувствующих присылать предложения, как лучше вызволить Изабеллу. Но не глупые предложения, а действенные, толковые. Я подумала: может, стоит обратиться всем еврейским миром к господину Путину? Просить освободить россиянку Изабеллу Бельфер.
Однако, сообразив, что негоже вмешивать гоим в наши еврейские дрязги, предложение свое отменила, сочла его недейственным, нетолковым. Но, оказалось, нашлись таки умные головы и собирают подписи под петицией господину Путину. Только петиция толку противоположного. Изъять, значит, девочку у мамаши и вернуть отцу. На оскорбления в адрес похитительниц не скупятся.
Мы - народ известный отсутствием единодушия: эти - за, те - против, так что все путем. Но я позволю себе, без особой, впрочем, надежды переубедить "противников", экскурс в недавнее прошлое ...
Осень. 2002 год. Проходя мимо газетной лавки, мельком глянула на кричащий разворот: "Пропала. Девочка. Младенец. Одайя." Подумала, судя по имени ребенка, что рассеянные многодетные "досы" очередной раз забыли младенца в машине, а газетчики дело подхватили, раздули.
На другой день - новый разворот, опять Одайя, но уже лица взрослых. Лица тревожные, значительные, мама и бабушка. Нет, не восточные, не религиозные и чем-то знакомые.
А вечером огорошил преподаватель вечерних курсов: девочка, Одайя, это - единственная дочь старшей сестры нашего Амита.
Я начинала учиться на курсах, плохо зная иврит, поэтому была уверена, что имя Амит происходит от слова Эмет, правда. Оказалось, что Амит переводится, как друг и это значение тоже вполне подходит нашему Амиту. Но все же, все же, для всех нас, посещавших этот курс, Амит олицетворял именно правду, эмет.
Этот мелковатый и тощенький браславский хасид в черном лапсердаке и не по росту большой шляпе, прочно ассоциировался у нас с правдой и светом. Однажды он принес на занятия незамысловатое растение в горшочке, полном земли. После занятий я отнесла растение домой, чтобы ухаживать за ним, т.к. мы посещали занятия раз в неделю, и веточка неминуемо бы погибла. Но растение, к моему огорчению, зачахло. Позже обнаружилось, что Амит просто оторвал ветку от дерева и воткнул в землю. Растение без корней, без будущего. Немного я знаю молодых людей, урожденных израильтян, которые безропотно бы выслушали выговор и согласились бы с тем, что урок, построенный вокруг медитации на погибающем растении, был ошибкой и никакой истины содержать не мог. Но честный, вдумчивый и звеняще искренний Амит готов был учиться и у собственной ученицы. Он извинился передо мной, а в классе потом признал, что не продумал ситуацию до конца и смысл предыдущего урока был утрачен.
Материал о гибели девочки Одайи был первым ивритским текстом, который мне удалось одолеть полностью. На похоронах, даже на этих страшных похоронах, семья Амита продемонстрировала аристократизм и польскую какую-то горделивость. Их семейство известно в Иерусалиме. Отец Амита - профессор медицины, мать занимает высокую должность в Министерстве Образования. Сестра - специалист по работе с трудными подростками, литератор, поэт. Голубоглазая, независимая, гордая. Гордая.
В интервью обличенный убийца, папа покойной Одайи, рассказывал о своих колебаниях. Сначала он решил застрелить бывшую подругу, независимую и гордую маму маленькой Одайи. Даже охотился за ней с оружием, полученным в армии. Но сообразил, что смерть будет моментальной, истинных мук бывшая любимая не испытает, а страдать станет любимая дочь Одайя, да еще и возненавидит папочку, маминого убийцу. И тогда в голову родителя пришло гениальное решение. Он убьет дочку, маленькую любимую Одайю, и тогда уж бывшая возлюбленная и вся ее гордая польская семейка будут мучаться до конца дней своих.
Вы помните крокодиловы слезы, пролитые папашей? Любимого зайку любимой дочери, которого он нежно прижимал к груди? Вы помните, как он держал в своей руке руку бывшей подруги и умолял народ Израиля помочь найти пропавшую дочь?
Вы помните, что преступление раскрыл случайный свидетель, незаконный рабочий с территорий, который, пробираясь огородами, увидел в лесу плешивого человека с лопатой. Он страшно трусил, этот арабский рабочий с просроченным разрешением, он боялся, что его обвинят в убийстве, обвинят в незаконном пребывании на территорию Израиля. Но врожденное благородство этого, как говорится, простого человека, пересилило, он сообщил в полицию, и папу маленькой Одайи задержали.
Амит рассказал нам, что единственный человек, из уст которого его гордое польское семейство готово было услышать слова о воле божьей, приведшей арабского рабочего в нужный час в тот заброшенный лес, был тот самый Мухаммед. Он пришел в их дом, где сидели шива, и сказал эти самые слова о воле божьей, и они были услышаны гордыми родными Амита и поняты правильно, потому что исходили из уст Мухаммеда, арабского рабочего с территорий, разоблачившего убийцу.
Родные убийцы, выжившие в Катастрофе, обвиняют бывшую подругу, семью подруги. Дескать, эти польские гордецы во всем виноваты, и семя украли, и алименты на ребенка требовали.
Убийца получил пожизненное, слегка похудел, отпустил эспаньолку и уверяет, что счастлив.
Да, удушаемый ребенок помучался несколько минут, но цель достигнута, и ненавистное гордое семейство не оправится ни-ког-да. О, сладкая месть!
Будто и нет прямых параллелей в истории Бэлы Бельфер и маленькой Одайи, да отмстит Всевышний за ее кровь. А ведь вспомнилась мне почему-то эта пятилетней давности трагедия. Как далеко может зайти в своей мести мужчина оскорбленный? Один - прицелиться из винтовки, задушить ребенка, сесть в тюрьму. Другой - угрожать, преследовать, проколоть покрышки, посадить в тюрьму...
Давайте подумаем вместе, вспомним, задействуем воображение, а уж потом подпишем петицию - за или против - освобождения Изабеллы Бельфер.