Белькервель Эла: другие произведения.

Рука

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Белькервель Эла (elca@netvision.net.il)
  • Обновлено: 17/02/2009. 21k. Статистика.
  • Рассказ: Израиль
  • Иллюстрации: 5 штук.
  •  Ваша оценка:


    Рука

      
       Служебные парковки, как и многое в Иерусалимском Муниципалитете и, вообще, в Стране, являются некоторым знаком престижа.
       Машину можно купить, а вот парковку надо получить. Хоть, впрочем, и парковку купить можно, но это дорого и обидно. Самое простое сравнение, это - как при Советах купить кооперативное жилье. Тоже не вдруг, но было возможно. Однако все стремились получить государственное. Хоть и ждали его иногда годами.
       Когда я работала архитектором в больнице Адасса, парковка у меня была. Не самая престижная, конечно, дальняя, но была. А нынче, хоть и занимаю я вполне пристойную должность в Главном Муниципалитете Страны, парковка мне не положена. По крайней мере, пока. Пройдет несколько лет, вырастет моя категория, глядишь, и до парковки дослужусь...
       Поэтому машина поджидает меня в двадцати минутах неспешного хода, в районе, населенном ультраортодоксальными евреями, по соседству с Меа-Шеарим.
       У ортодоксальных машин немного, если приехать вовремя, можно неплохо припарковаться среди таких же, как я, не дотянувших до правильной категории, чиновников. Улица Колен Израилевых, которой я обычно пробегаю утром и вечером, увешана удивительными воззваниями, выполненными на двух языках, иврите и английском, типографским способом и достигающими многометровых размером.
       Плакаты в добродушно-наставительном тоне призывают женщин, проходящих по улице, одеваться как можно скромнее. А именно: в кофточки с рукавом, прикрывающим локоть, в юбки, длиной ниже колена, в платья, не оставляющие места декольте и, разумеется, брюкам.
       Эти средневековые призывы могут показаться забавными только тем, кто никогда не сталкивался с истинными блюстителями еврейской нравственности.
       Среди небогатых чиновниц, недотянувших до служебных парковок, бытуют страшные истории о плевках, метких ударах камнями, изощренных проклятиях, выпадавших на долю женщин, одетых не по уставу и посягающих, таким образом, на святой и смиренный уклад обитателей современных гетто.
       Даже мне, обычно одетой в скромное, пришлось испытать необъяснимую враждебность религиозной малышни, их стариков и инвалидов, когда, паркуя машину, я выслушивала нелицеприятные высказывания в свой адрес.
       Моей машине даже вымазали лобовое стекло особо стойким клеем, прилепив записку, в которой отмечалось, что я и моя машина - как бы кость, застрявшая в горле целого микрорайона. И обещали вскорости проколоть колесо.
       Чтоб не быть костью, я безропотно сменила место парковки, но это меня не спасло.
       Непоздним летним вечером, я возвращалась с работы, увешенная по обыкновению сумками: дамская сумочка, кофр с тяжелым цифровым фотоаппаратом, папка с проектами и небольшая кошелка со свежими помидорами, - не смогла удержаться, - благо машина недалеко.
       Проходя мимо подпорной стенки, отделяющей двор от тротуара, я заметила группу возбужденной мелюзги, в вязанных хасидских шапочках с кистью и специфических серых талес-кутн (маленьких талесах, одеваемых, обычно, под одежду). Когда я подошла поближе, из ниши в стене выскочил восьмилетний пацан с ведром, развевающимися пейсами и безумными глазами. От любопытства я остановилась. Ребенок закричал: "Шикса, шикса!" и плеснул в меня содержимым ведра. Как в замедленной съемке, вода взлетела в воздух и приземлилась рядом с моими ногами, не причинив вреда.
       Сопровождаемый толпой вопящей мелюзги, пацан помчался к дому, а я побежала за ним. Не бегала я давно, сумки мешали ужасно, но мне все это надоело, и я хотела выяснить раз и навсегда, чем я так раздражаю население этих кварталов. Почему естественная в моем возрасте защищенность взрослой, солидной дамы дает сбой именно на улице Колен Израилевых, почему эта богобоязненная и святая, святее любого папы, часть населения, воспитывает детей как малолетних преступников, чего мы, святые в меньшей, безусловно, степени, себе не позволяем.
       Мальчишка влетел в парадное и поскакал наверх, я, пыхтя, - за ним. На верхнем этаже, где он пытался от меня спрятаться, стоял шум и, удивленная, я услышала, что ребенок кричит мне, как бы отгоняя злого духа: "Ушел! Ушел! Ушел отсюда!!!" Почему, собственно, "ушел", а не "ушла"? Неужели он не знает иврита? Становилось все интереснее.
       К моменту, когда я доползла наверх, какой-то взрослый уже прикрывал ребенка своим телом. Это тоже было странно. Ведь я - взрослая, солидная, положительная, как мне кажется, дама. Спроси, разберись. Нет - неприкрытая враждебность и грубость:
       -Чего тебе надо?
       Т.е. заведомо - прав ребенок, а я, чужая, - нет. Отдышавшись, я спросила, отец ли он? Оказалось, - нет и с семьей мальчишки тоже не знаком. Хасид, конечно, врал: впоследствии оказалось, что семейство Фапенхейм и их сын Элиэзер скандально известны в квартале. Тем временем, мальчишка выскользнул из-за спины соседа и, в страхе оглядываясь на меня, покатился по ступеням вниз. Я не являюсь любителем фильмов ужасов, но думаю, что взгляд Элиэзера Фапенхейма, обращенный на меня, украсил бы любой, самый изысканный, ужастик.
       Что так его напугало? Ведь я всего лишь мечтала встретиться с его родителями. Хасид захлопнул дверь перед моим носом. На площадке осталась группа мелюзги, среди них девчушка лет трех - четырех, предательски похожая на беглеца.
       - Он твой брат? - спросила я. Ребенок кивнул.
       - Ты знаешь, где мама? Отведешь меня?
       - Пойдем, - сказала девочка на идиш и мы пошли.
       Мне даже стало неловко. Я гоняюсь за проказником по всему кварталу, а бесхитростное, белесое дитя само ведет меня в свое логово. Легко и безропотно.
       Пришли. Дверь открылась.
       - Мами, - пискнула девочка. (Возможно, у нее также были счеты с братом-безобразником).
       Из кухни вылетела безумного вида белесая женщина.
       - Что, что такое? Кто ты?
       Под мышкой она держала тихого золотушного ребенка. Чистота и нищета. Вокруг матери стали собираться дети. Взгляд этой женщины показался ужасно знакомым. Фильм ужасов? Я даже, растерявшись, спросила, знакомы ли мы? Нет, не знакомы. Во всяком случае, в этой жизни знакомы не были.
       Я начала излагать происшествие. Женщина, не дослушав, закричала, зачастила и запричитала, что они никогда, что он никогда, что они такому не учат своих детей, вот пусть мадам хоть кого спросит! На идиш она приказала взрослым дочерям привести Элиэзера. В отличие от матери и младшего брата, девочки казались солидными, добродушными и спокойными.
       В какой-то момент, я прервала мамашу:
       - Ты не говоришь мне правды. Не знаю, почему, но не говоришь. Вы знаете, чем твой сын занимается, и вы сами подучиваете детей нападать на чужих. Это не единственный случай. Меня не интересует твой сын. Меня интересует это явление. Я хочу, чтобы ты помогла мне поговорить с кем-то из вашего духовенства. Помоги мне выйти на вашего главного раввина, адмора. Скажите, к какому двору вы относитесь, и я сама найду, с кем поговорить.
       Женщина растерялась. Перестала тараторить, и тут привели нарушителя. Он, было, шарахнулся, увидев меня, но быстро успокоился и стал отвечать на вопросы матери и сестер. Допрос велся на идиш. К моему удивлению, я поняла почти все вопросы и многие ответы. Интересно, что мать называла сына Элиэзер, а мне сказала, что он Яков. Когда я спросила ее об этом, ответила, что у него два имени. Тетка явно мудрила. Я поняла, что мальчишку, который имел репутацию придурка, соседские дети подговорили облить прохожую "шиксу" водой. На вопрос матери, почему он выбрал меня, ведь мадам так красиво одета, Элиэзер ответил на идиш что-то, чего я не поняла, но позабавил ответом сестер. Мать не решалась дать мне телефон ответственного и закричала в дальние комнаты:
       - Менахем-Мендл! Менахем-Мендл!
       - Мой старший, пусть он решает, - пояснила она.
       Появился Менахем-Мендл. На вид ему было лет семнадцать. Он был одет в шляпу и лапсердак. Рядом с ним образовалась низкорослая молодая, величиной с черепашку, женщина с серым лицом. Г-споди, неужели жена?
       Не глядя в мою сторону, он спросил на идиш:
       - Как было дело (а-майсэ)?
       Зная закон ортодоксальных евреев, не смотреть на посторонних женщин, я догадалась, что вопрос адресован, в основном, мне.
       Когда я, очень быстро, впрочем, остановилась на моменте с ведром, Менахем-Мендл, слушавший с каменным лицом, неожиданно подскочил на месте, встрепенулся и обрушился на Якова-Элиэзера:
       - Где ты взял воду?!
       Я очень плохо знаю идиш. Я так и не сумела понять, почему наибольший интерес в моем повествовании вызвало умение малолетнего Элиэзера добывать воду? Ведь в Иерусалиме 2005 года вода дефицитом не является.
       Не получила я ответа и на вопрос, почему Элиэзер облил именно меня, закутанную по всем правилам, развешенных в квартале воззваний. Он ответил что-то Менахему-Мендлу, вновь позабавив сестер, и вызвав у брата такую реакцию:
       - А сам-то ты что, святой?
       Из чего я заключила, что все же неладно было что-то в моей внешности.
       Пока шла разборка между братьями, мамаша приказала старшей дочке принести чистый стеклянный стакан и угостить пострадавшую мадам яблочным соком.
       Говорила она на идиш и я, на удивление, снова все поняла. Но ответила ей на иврите, что пить не буду и не надо для меня так стараться. Тогда она попросила выпить воды и произнести в ее доме благословение, в знак того, что конфликт исчерпан.
       Она даже позволила себе пошутить:
       -Ты получила воду снаружи, теперь получи и внутрь.
       И протянула мне прозрачный одноразовый стаканчик с водой.
       Я неохотно выпила, от волнения не сразу вспомнив простейшее благословение. Но совладала с собой, и все исполнила, услышав отзыв: "Амен!"
       Однако Менахем-Мендл оказался строг. Не глядя, по-прежнему, в мою сторону, он сказал, что с нарушителем они разберутся сами. Вот придет отец - тут же и разберутся. А мне посоветовал следить за скромностью одежды и таким образом не подавать повода юным обливателям, кидателям и плевателям.
       Надо сказать, что тихий золотушный младенец, обстановка крайней бедности, куча детей, добродушные старшие девочки и вода в одноразовом стакане, настроили меня на миролюбивый лад, но спокойное высокомерие этого сопляка в лапсердаке, Менахема-Мендла, вернуло все на круги своя. На одном дыхании, страшно сожалея, что дедушка с бабушкой не обучили меня говорить на идиш, я произнесла на иврите следующее:
       - Мне известно, что по закону Менахем-Мендл не может посмотреть на меня. Но если он догадается расспросить свою мать, сестер или жену, то те расскажут ему, что одета я в длинное, до пят платье, что рукава этого платья закрывают локти, что декольте в моем платье не предусмотрено вовсе. И чем вычитывать женщину, годящуюся ему в матери, Менахему-Мендлу следовало бы извиниться за брата, который, как я надеюсь, вырастет в настоящего святого ученого - тут мамаша не удержалась и ловко вставила: "Амен!" - и сообщить мне, к какому хасидскому двору относится семья Фапенхейм, чтобы я могла встретиться с их уважаемыми руководителями.
       Но мое красноречие не произвело на нахала никакого впечатления. Менахем-Мендл возразил мне, что даже если я лично ни в чем не виновата (sic!), то мои "подруги", чиновницы из министерства образования и муниципалитета, расхаживающие по их кварталу в брюках, нуждаются в немедленном исправлении, которым, как он надеется, я в скорости и займусь. А с воспитанием брата, семья справится в узком кругу.
       Выходя, я демонстративно списала с таблички на двери фамилию Фапенхейм и, удалилась, не прощаясь.
       Вечером следующего дня я отправилась в кошерную лавку, в которой регулярно покупала черный хлеб и козье молоко. Лавку держал сефардский еврей в вязаной кипе, добродушный Нахум, который как-то жаловался мне на нахальную молодежь из ультрарелигиозных. Продавец знал в лицо всех, так как родители посылали детей записывать покупки в долг, и у Нахума собралась целая картотека.
       Выслушав историю моих злоключений, он переадресовал меня к раву Верланду, крупному хасидскому авторитету. Не к самому лично, конечно. А к сыну его, также раву, проживающему в проблемном квартале. Он и поможет разобраться в этом деле. Не называя адресов, Нахум показал мне приблизительно, где у хасидов гнездо и посоветовал подойти попозже. Я пришла на место часов в семь вечера и сразу приступила к расследованию. Выбрала группу хасидов помоложе, представилась, сказала, что я из Иерусалимского Муниципалитета и разыскиваю сына рава Верланда по личному делу.
       -А кто это, рав Верланд ? - потрясенно и нахально спросил один из хасидов. - Вы слышали про такого?
       Остальные промолчали. Лгать на голубом глазу они не решались, а подводить товарища-вруна было как бы, неколлегиально.
       Я ответила что-то вполне дерзкое, на всем понятном израильском сленге, типа: "За кого ты меня держишь? Я прекрасно знаю, что рав живет в этом доме и должна с ним немедленно встретиться".
       Врун с напарником отошли посоветоваться, заглянули в лавку к Нахуму, получили, очевидно, положительную характеристику, вышли и позволили мне дождаться внука рава Верланда, который, если сочтет мое дело достаточно важным, отведет к отцу.
       Пока я переминалась с ноги на ногу, выглядывая этого внука, ко мне незаметно подошел темнолицый парнишка, не очень здоровый на вид, полноватый. Стоя ко мне почти спиной, он прошептал, что хасиды специально никого к раву не допускают, а он сам только что у него был и даже получил благословение. А живет рав Верланд, вернее, его сын, во-о-н в том парадном, на последнем этаже и на двери есть табличка "Семейство Верланд". Не ошибешься.
       Не успела я двинуться в заданном направлении, как давешний врун подскочил ко мне и показал куда-то в темноту: "Вон идет внук, поговори с ним" .
       Я решила проявить последовательность и обратилась к внуку.
       (Амит, конечно, красивее и старше, но похожи они, внук рава Верланда и мой любимый учитель, браславский хасид Амит Редем, как родные братья).
       Мы разговорились, сходство внука с Амитом смягчило меня, и беседа состоялась.
       Юношу звали, разумеется, Натан, ведь они были хасидами, последователями раби Нахмана из Бреслава. А это значит, что одного из мальчиков в хасидской семье всегда зовут Нахман, а другого, в честь великого его ученика, - Натаном.
       Итак, Натан Верланд оказался Браславским хасидом, а это означало, что пришла я не по адресу, увы!
       Семейство Фапенхейм относилось к хасидам Толдот Аарон, к воинственным ревнителям, т.н. "Двора Ареле" и что им за дело до одной несправедливо облитой юбки? Они - жрецы, бесчинствующие хулиганы, ревнители!
       Но Натан честно пытался мне помочь. Возможно, после того, как я рассказала, что недавно вернулась из Умани, с могилы великого рабби Нахмана. Натан показал мне дверь в подвальном помещении и сказал:
       - Иди. Звони в дверь, стучи, жди, когда откроют. Я не могу стоять с тобой, нельзя, чтобы нас увидели вместе. Это - администрация "Ареле". Попробуй поговорить с ними. Если и это не поможет, найди меня, попробуем помочь. Удачи!
       Нет, не зря я люблю браславских.
       Пока я стучала, звонила и барабанила в дверь, Натан тихо стоял поодаль.
       Когда дверь отворилась - незаметно исчез.
       Но дверь отворили не мне. Из административного помещения "Толдот Аарон", "Ареле" выходил посетитель, плотный дядя, в сером полосатом халате. Провожал его такой же полосатый хасид в шапочке, наподобие той, что носил Элиэзер Фапенхейм. Я шагнула вперед, не дав шапочке опомниться, и протянула удостоверение: "Я из Иерусалимского Муниципалитета".
       Этого полосатый халат не ожидал и слегка попятился, позволив мне наполовину войти. Разговор произошел в дверях. Халат детально изучил мои документы, включая удостоверение личности, спокойно выслушал мой рассказ, вяло изображая удивление. Почему-то, как и давешний Менахем-Мендл, брат хулигана, халат страшно заинтересовался вопросом, откуда мальчики взяли воду?
       Мне даже почудилось: вода - единственное, что показалось ему достойным внимания в моем рассказе.
       Надо отметить, что, беседуя с истинно религиозными мужчинами, каждая женщина может легко почувствовать себя красавицей. Когда хасид молод и законопослушен, он не глядит на женщину, показывая тем самым:
       - Ты столь прекрасна, опасна и желанна, что единый взгляд на тебя может ввергнуть в пучину греха.
       И, напротив, если верующий пожил в свое удовольствие, многое видел и может позволить себе взглянуть на женщину в рамках деловой, к примеру, беседы, в каждом коротком или длинном взгляде его женщина прочтет одобрение, поощрение и, нередко, откровенное восхищение.
       Так и я, поначалу принятая насторожено главой местной администрации, постепенно раскрепостилась, воодушевилась, поведала ему о заслугах своих предков и пояснила всю неуместность слова "шикса" (нееврейка, а в современной интерпретации - шлюха), применительно к той, предки которой по мужской линии восходят к славному роду из города Бердичева!
       В этом месте разволновался и сам халат. Оказалось, что их Адмор, главный раввин, Отец и Учитель, аудиенции у которого я тщетно добивалась, тоже выходец из Бердичева.
       Халат обещал проверить, относятся ли хулиганы Фапенхеймы к их пастве, разобраться в явлении в целом и принять меры. Он лукавил. Фапенхеймов этих он, конечно, знал, а явление в целом имеет очень, очень глубокие корни и не поддается простым решениям. Жаль, что меня не пустили к Адмору. А вдруг оказалось бы, что мы с ним родня?
       Прошел месяц. Мы выпили на работе легкой шипучки в преддверии Нового года, и я, по обыкновению обвешенная сумками, неторопливо шла к своей машине.
       Неожиданно, я задела ногой невидимое препятствие и полетела вперед. Я падала очень, как мне казалось, медленно, осознавая каждое растянутое до бесконечности мгновение, но остановиться не могла. Я видела подпорную стенку, которая вырастала перед моими глазами, слышала собственный крик, видела, как от меня, как брызги от горячего утюга, разлетаются в стороны маленькие религиозные девочки в длинных капотах, но остановиться я не могла. Когда я почти вплотную подлетела к подпорной стенке, для того, чтобы разбить о камни лицо, моя кожаная мягкая сумка неожиданно вылетела вперед на длинном своем ремне и создала защитный экран между лицом и щербатым иерусалимским камнем подпорной стенки. А стеганая сумка-кофр с цифровым фотоаппаратом, соскользнув с плеча, легла под вытянутую руку, на которую я опустилась всей массой. Я лежала на земле, ко мне не подходил никто, и я просто ждала, что дикая боль в руке пройдет когда-нибудь, и я тогда попытаюсь подняться.
       Еще саднило колено, но я ждала, что пройдет боль в руке. Колено меня волновало меньше. Я понимала, что лицо, голова спасены, боль в руке понемногу унимается, но я никогда, никогда не сумею встать, если меня не напоят.
       Я не знаю, почему, но мне так страшно хотелось пить, что я даже не делала попытки подняться. Краем глаза, из своего неудобного положения, я увидела, как из-за забора, за которым месяц назад прятался Элиэзер Фапенхейм, чтобы облить меня водой, выглянули две маленькие девочки в длинных капотах. За ними шла высокая старшая девочка и несла в вытянутой руке одноразовый прозрачный стаканчик с водой. Она осторожно протянула мне стакан. Я сказала благословение на воду, выпила ее одним глотком и попросила еще. Только после второго стакана, я попробовала подняться на ноги. Мне никто не помогал, ныло колено, но, в конце-концов, я поднялась самостоятельно. На остановке сидели люди в черных одеждах и спокойно смотрели, как я поднимаюсь, отряхиваю платье, рассматриваю ссадину на колене. Я собрала свои сумки и медленно-медленно пошла к машине, прокручивая про себя: угроза, нападение, вода, наказание, спасение, вода
       Рука моя болит до сих пор, немеют пальцы, я лечусь домашними способами и всю пытаюсь, пытаюсь понять эту странную историю.
      
      
      
      
      
      
       9
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Белькервель Эла (elca@netvision.net.il)
  • Обновлено: 17/02/2009. 21k. Статистика.
  • Рассказ: Израиль
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка