Несоответствия

- ... И он, чувствуя, что того покидают силы, еще сильней сжал его руку. Он завернул ее и крутил до тех пор, пока мускулы в плече не стали трещать. Сухожилия защелкали разрываясь, и, в конце концов, сустав выскочил со своего места и его рука оторвалась, заливая кровью все вокруг...

От услышанного я совсем забыл, что наливал кипяток в чашку с чайным пакетиком. Струйка горячей воды вылилась из чашки и закапала с края стола на пол. Я резко одернул босую ногу, ошпаренную горячими каплями. От этого дергания несколько капель попали мне на руку уже из чайника. Ставя его обратно на плиту, я сквозь зубы выругался по-русски.

- Что? - спросил сын, прервав свой рассказ.

- Ничего, это были плохие слова, ты их не запоминай. Так что, прямо так и написано?

- Да! И после этого Грендель, истекая кровью, бросился бежать к себе в логово, через болота. Он понимал, что близок его последний час...

Мой сын эмоционально рассказывал мне содержание прочитанной им книжки, древнеанглийского эпоса 'Беовульф' в детском изложении. Ничего особенно детского в услышанном я не нашел, но сама книжка была неплохо издана - в твердом переплете с красочными иллюстрациями и крупным, слегка готическим шрифтом, она не могла оставить равнодушным ребенка младшего школьного возраста. На той странице, что была посвящена описанной схватке, непропорционально большой зеленого цвета монстр с перекошенным от боли лицом и кровоточащей раной вместо руки, ковылял по унылому сумеречному ландшафту. Макая пакетик с чаем в чашку, я листал книгу, рассматривая волшебных чудищ, драконов и атлетично сложенных блондинов в кольчугах и разным вооружением. Сам Беовульф, главный герой эпоса, мог бы запросто сойти за голливудскую кинозвезду. Сын продолжал рассказывать.

- ... И он освободил землю данов от этих монстров, а потом вернулся в Скандинавию...

Стало ясно, что героические похождения Беовульфа географически включали в себя в основном Северную Европу, те места, где сейчас расположены Дания, Швеция, Германия и Голландия. Странное чувство логической несостыковки знакомо засвербило в мозгу.

- Погоди малыш, ты ведь сказал, что эпос староанглийский. Так почему же он даже не разу не побывал в самой Англии? И вообще откуда он, Беовульф?

Оказалось, что эпос этот был создан до того, как англы (вместе с саксами) мигрировали из континентальной Европы в Британию; при этом главные события разворачиваются в землях данов и гетов. Сам Беовульф - некий принц из гетов, народности, населявшей тогда Южную Швецию. В этом староанглийском эпосе упоминания об англах так же редки как, скажем, английская речь в руральном Квебеке, а Англия как географическое место на европейской карте не упоминается вовсе.

Это любопытное противоречие никак не влияет на факт того, что эпос 'Беовульф' считается одним из наиболее почитаемых произведений в корпусе англоязычной литературы. В эпосе (как и всегда в подобного рода текстах) на первое место выходит доблесть, честность и другие положительные качества главного героя и его окружения - например, в противостоянии с монстром Гренделем, Беовульф принимает решение не использовать оружие, а сражаться голыми руками, дабы не было 'нечестного преимущества'. Как почти всегда и случается, несомые в массы читателей (или слушателей) посредством литературы моральные нормативы слабо влияют на ход истории. История потомков англов - не исключение. А одно из наиболее ярких проявлений этой истории, идущее в полном разрезе с какой либо моралью - активное участие Англии в период 17-19 веков в крупномасштабной Трансатлантической работорговле.

Необычный эпизод имел место когда-то в начале восемнадцатого века у побережья Бенина в Западной Африке, именуемого тогда Невольничий Берег. Капитан английского работоргового судна Вильям Снелгрейв скупал партиями чернокожих рабов для транспортировки в Антигуа для работ на плантациях. Неожиданно он получил приглашение от царька побережного государства Аллада, с которым (в числе прочих) он вел бизнес. Посещение этого побережья в то время почти всегда было рискованным, даже если приглашал сам монарх. Однако отказаться тоже было нельзя, поскольку Снелгрейв планировал долгое и взаимовыгодное сотрудничество на ниве этого жуткого бизнеса с приглашающей стороной. Взяв с собой с десяток матросов вооруженных мушкетами, капитан все же решил отправиться в гости.

Проплыв вверх по реке, Снелгрейв и его телохранители высадились на берег у августейшей резиденции. Царек встретил его при полном антураже, с большим количеством придворных и отрядом воинов, вооруженных луками, мечами и копьями. Состоялся обмен любезностями, после чего капитан презентовал необходимые для данной ситуации дары царьку.

Вдруг взгляд капитана упал на ребенка, привязанного ногой к столбу, которого он характеризует как 'красивый мальчик примерно 18 месяцев отроду'. Ребенок был в плохом состоянии, вокруг него уже вился большой рой насекомых. Капитан спросил монарха зачем ребенка привязали к столбу. Тот ответил, что ребенок этой ночью должен будет принесен в жертву для его королевского процветания. Снелгрейв замечает, что рядом со столбом находятся два жреца.

Капитан тут же приказал одному из матросов взять ребенка, чему попытался помешать королевский воин. Далее последовала стычка, едва не переросшая в кровавую потасовку. Однако ситуацию удалось разрядить усилиями капитана и короля. Далее король объяснил капитану, что ребенок это его собственность и никто не может просто так его у него забрать. Снелгрейв же ответил, что 'его религия резко против такой ужасной вещи, как убийство совершенно невинного ребенка', после чего добавляет библейскую цитату, что относится к другим надо так, как и сам желаешь, чтобы относились к тебе. После чего он обменял ребенка по бартеру на 'бусы небесно-голубого цвета, стоимостью примерно пол-фунта стерлингов'. После этого состоялась трапеза и попойка.

В конце встречи король выразил свое удовольствие и пообещал к следующему визиту Снелгрейва новые партии рабов. Плывя обратно к кораблю, капитан отдал приказание одному из матросов найти женщину из числа купленных им ранее рабов, чтобы она заботилась о ребенке. Матрос сказал, что уже знает, кто может выступить в этой роли и что даже у ней есть материнское молоко в груди.

Как только матросы принесли ребенка на борт, одна из женщин с воплями бросилась к нему и взяла его на руки. Оказалось, что это именно та женщина о которой говорил матрос. Более того, женщина оказалась родной матерью ребенку. Снелгрейв отметил, что 'никогда более в своей жизни не видел я более трогального момента - воссоединия матери и ребенка'.

Вояж в Карибское море прошел без бунтов и корабль без приключений дошел до Антигуа. Более того, на аукционе по продаже рабов, Снелгрейв замолвил словечко одному плантатору, некоему мистеру Студли, который купил мать с ребенком и 'был им добрым хозяином'. Эту историю Вильям Снелгрейв описал в своей книге 'Новые данные о некоторых областях Гвинеи и работорговле' ('A New Account of Some Parts of Guinea and the Slave Trade'), изданную в Лондоне в 1734 году.

Спасение малыша от неминуемой гибели от рук языческих африканских жрецов и последующее воссоединение с матерью поступок безусловно добродетельный; оправдание его христианской заповедью выглядит также весьма трогательно. Несколько отрезвляет факт того, что выкуп ребенка по бартеру за бусы 'небесно-голубого цвета' в общем-то пустяковое усилие для капитана и никаких особенных жертв он не приносит. Куда более заметно другое противоречие - высоконравственное спасение ребенка происходит на фоне страшного эпизода в функционировании отлаженной системы бизнеса, в котором сотни людских судеб (стандартный работорговый корабль вмещал от 200 до 300 рабов для транспортировки) калечились до неузнаваемости, многие гибли еще на борту судна (от депрессии, безысходности и жестокости обращения), а те кто был продан в рабство на плантациях Нового Света медленно умирал от непосильного труда, принося сотни процентов на вложенный капитал их владельцам. При этом Снелгрейв, спасая ребенка, является активным участником этого процесса, имея в нем финансовый интерес (капитаны кораблей были в доле от прибыли).

Потомки германских племен к югу от тех мест, где разворачивались события в 'Беовульфе' не были вовлечены в работорговлю с таким же размахом как Англия. Возможно потому, что в силу исторических причин им не удалось создать такую же гигантскую империю, о которой во времена Беовульфа пожалуй что никто даже и не мечтал. Последняя их попытка создать такую империю привела к колоссальным человеческим жертвам и жуткому опустошению Европы, прежде всего Восточной.

Когда-то в самом конце 1941 года на Восточном (для Германии) фронте произошел следующий случай. Дело было в Белоруссии. Подразделение СС получило приказ ликвидировать еврейское население одной из деревень. Офицер, руководящий операцией, по немецки щепетильно описал в рапорте все произошедшее под его командованием. В частности, когда очередную группу обреченных привели к месту расстрела (время газа 'Циклон' и уничтожение людей на индустриальном уровне было еще впереди) возникла ситуация, которую разрулить мог только начальник операции. После нескольких диалогов между немецкими солдатами, их местными помощниками (после войны их станут называть коллаборационистами) и переводчиком, оказалось, что одна из женщин в составе расстрельной группы не является еврейкой. Каким образом она попала в экзекуционные списки не уточнялось. Офицер СС, получив по его мнению достаточно доказательств о нееврейском происхождении женщины, вывел ее из строя и отправил обратно в деревню. После этого ликвидация продолжилась.

Вряд ли когда нибудь станут известны реальные мотивы такого решения этого германского офицера. Был ли он фанатичным нацистом, впитавшим в себя культивируемый в Третьем Рейхе антисемитизм, но при этом относящийся равнодушно или может даже с симпатией к представителям славянских народностей (ненависть к славянам, как известно, появилась в Германии куда позже)? Или может он, будучи эмоционально надломленным после многочисленных казней совершенно невинных людей, был рад возможности уменьшить количество смертей хотя бы на одну? Такое тоже возможно - известны факты когда участники расстрелов сходили с ума от пережитого и экперименты с газами были мотивированы как раз тем, чтобы снизить число психических расстройств в подразделениях, осуществлявших расстрелы. Также возможно, что офицер просто буквально следовал инструкции из штаба, где говорилось о ликвидации только еврейского и никакого другого населения деревни.

В любом случае факт пощады нееврейской женщины произошел на фоне полного произвола и в атмосфере (предполагаемой) безнаказанности частей СС, выполнявших эту кровавую задачу; строго говоря, для этого офицера разница между ее смертью и жизнью была исчезающе невелика. Скорее всего лично для него это тоже не имело никакой разницы. Однако факт имел место быть - проявление этой странной добродетели командиром СС произошло на фоне небольшого фрагмента гигантской катастрофы еврейского народа, которую называют Холокостом.

Возможно надо быть неплохо подкованным в философии, чтобы в четких дефинициях дать оценку этим двум эпизодам, изложенным выше - спасение ребенка капитаном Снелгрейвом и вывод офицером СС женщины из состава приговоренных к расстрелу. Можно ли считать оба эпизода проявлениями добра в полном понимании этого слова, принимая во внимание обстоятельства при которых все происходило? Вполне возможно предположить и такую оценку - добродетели в этих двух фактах настолько же много, насколько 'Беовульф' можно считать истинно английским эпосом.

В этой связи мне вспоминается любопытный эпизод из моего детства. Давным давно попал я как-то раз в больницу по пустяковому делу. В палате с унылыми серо-голубыми стенами и стандартными железными койками с продавленными сетками и выцветшими матрасами, проживали шесть или семь пациентов (включая меня). Жизнь в советской больнице была очень скучной - незамысловатые трапезы (было, помнится, много манной каши и какого-то киселя), прием лекарств, иногда процедуры разной степени неприятности. Скуку эту скрашивали как могли лишь чтение и разговоры с соседями по палате.

Одним из пациентов был еще крепкий дед. Никто не знал его точного возраста. По отчеству его никто не называл - для всех он был просто дед Терентий. У него была трость и совершенно нелепая ковбойская шляпа, с которыми он бодро выходил на прогулки по внутреннему дворику больницы, будучи одетым в застиранную донельзя больничную пижаму с дурацкими цветочками. Бывало матерился он от души, но в разговорах с детьми держал себя в руках и старался не сквернословить. Иногда мы беседовали глядя в окно на порыжевший от жары клен.

Был дед Терентий родом из семиречинских казаков, из каракольских староверов. Семья его была откуда-то из Теплоключенки, что на восточной оконечности озера Иссык-Куль. Судя по всему биография деда была весьма насыщенной, но судить об этом можно было лишь по обрывкам воспоминаний, которые будто светлячки ночью вспыхивали порою в его речи в наших неторопливых разговорах.

Как то раз разговорились мы о том нужно ли переучивать левшей пользоваться правой рукой. Отчего то в то время было принято левшей переучивать и детей в школе, которые писали левой рукой учителя заставляли писать правой. Оказалось, что дед Терентий тоже левша.

- Меня тоже переучивали, - сказал он мне, предсказуемо держа свою видавшую виды трость в левой руке, - это еще до большевиков было. Но я тебе одну вещь скажу сынок - иногда левшой быть очень даже к месту.

Много лет спустя я узнал, что быть левшой в некоторых видах спорта означало иметь вполне конкретные преимущества перед соперником. В теннисе например. Или в боксе - в классическом голливудском блокбастере 'Роки' с Сильвестром Сталлоне, одно из преимуществ Роки Бальбоа (героя Сталлоне) на боксерском ринге как раз заключалось в том, что он был боксером-левшой. Обороняться от ударов левши правшам, привыкшим к правостороннему миру, очень неудобно.

- Отец мой, как и все тогда казаки, шашкой мастерски управлялся. Когда меня стал учить увидел, что левой я вроде ничего, а правой - ну никак! Почесал батяня репу тогда и отчего то решил, что шашка слишком легкая, чтобы меня научить и надо инструмент потяжелее. Раздобыл он откуда-то киргизский ятаган - тяжеленный, ужас! Да и форма у него другая, он лезвием в другую сторону выгнут, не как шашка. И давай меня гонять. Помню, все лето каждое утро с этим ятаганом руку набивал, а батяня всегда рядом - чуть что не так, сразу подзатыльник. Потом верхом заставлял упражняться, с этим же ятаганом. Короче с годами выучился я таки и ятаган, и шашку в правой держать как следует.

Дед сделал движение ладонью, будто бы охватывал рукоятку этого ятагана. Его сухие морщинистые пальцы с желтыми ногтями при этом жутковато хрустели.

- Убили родителя моего на германском фронте в первую мировую. А я сам в конце концов к большевикам подался. Так вот был у меня в Чон-Кемине такой случай. Преследовал наш отряд контрабандистов тогда. Отец то с шашкой на фронт ушел: мне тот самый ятаган и остался. В общем, пришлось верхом рубиться. Смотрю, на меня справа ихний мырза заходит, его ятаган у него наизготовке, вот-вот рубанет. Тут мне левая рука службу сослужила. Я мерина своего резко вправо повел, ятаган перекинул с правой руки в левую, да и секанул мырзу по малахаю с той стороны откуда он не ждал. Тот с лошади своей и рухнул, а на мне - ни царапины. Оказалось потом, что насмерть его зарубил своей левой, даже толстый волчий малахай не помог...

Дед замолк тогда, помнится, и, долго и бесцельно вращал в руках свою трость. Казалось, что вспоминание об этом оживляло и угнетало его одновременно. Я не решался что либо сказать.

Близился день Победы. Больничные медсестры на большом отрезе ватмана довольно кустарно написали ярко-красной краской 'Слава ветеранам!' и повесили его у нас в палате. Строго говоря, ветеран у нас был только один, дед Терентий, но никто не стал делать из этого, что называется по английски big deal, несмотря на то, что это был повод для борьбы со скукой. За несколько дней до праздника к деду приходила жена. Помнится, я зашел в палату тогда, когда она только ушла. Дед Терентий сидел на своей койке и что-то аккуратно раскладывал. Проходя мимо я кинул быстрый взгляд и увидел что это были медали.

- Эту под Смоленском получил, - сказал он мне, показывая мне одну из них, - моя первая была. Вот эту за оборону одной высоты на Украине; после той обороны два месяца в госпитале провалялся, думал уж все, отвоевался и отжил свое. Но выкарабкался. И опять на фронт. А вот эта, - дед нежно взял самую незврачную и затертую медаль, - самая важная у меня.

Я посмотрел на эту медаль. На потертом от времени желтом металлическом круге было написано 'За взятие Кенисберга'. По сравнению с другими она казалась наиболее невзрачной, но по взгляду деда было видно, что более серьезной реликвии у него нет.

- Очень много крови пролилось тогда у Кенигсберга, - сказал мне дед, - Там стена была крепостная, мы ее атаковали несколько дней, а когда внутрь прорвались, пришлось врукопашную биться. И опять левая выручила. Ну и нож, что я в левом сапоге носил на всякий случай...

Дед вновь нервно замолчал как и первый раз в рассказе про ятаган и убитого контрабандиста. 'Праздник все таки', подумал я, и робко спросил деда:

- Дед Терентий, а другие медали у тебя за что?

Три отложенные в аккуратный рядок медали контрастировали еще с несколькими, беспорядочно сваленными в один ворох.

- А эти? Эти я не надеваю даже. Эти несерьезные.

Он даже не удостоил взглядом эти скомканные советские награды. На одной из них, я заметил, был выбиты даты '1945-1965'. Похоже это была одна из тех юбилейных медалей, которыми время от времени почему-то продолжали награждать ветеранов. Дед что-то бормотал себе под нос, видимо вспоминая былые дни, поглаживая ту, что была за Кенигсберг.

В ночь накануне дня Победы деда куда то срочно перевели. Утром мы узнали, что он умер. Краска на ватмане выцвела и стала похожей на высохшую кровь. Без деда надпись 'Слава ветеранам' выглядела нелепой. Через два дня меня выписали из больницы.

Когда я вспоминаю про деда Терентия, мне иногда кажется, что его небрежное отношение к тем медалям, что он не собирался надевать, было продиктовано нелепостью такой формы заботы государства о ветеранах. Жизнь деда была полна риска и несоответствий, одно из которых, его леворукость, как минимум дважды спасало ему жизнь. Вручение ему мало что значащей юбилейной медали, человеку который пролил кровь на Украине и штурмовал Кенигсберг, вероятно казалось ему еще одним досадным несоответствием. Наверное так же себя мог бы чувствовать Билл Гейтс [1] если бы кто-то предложил ему милостыню.

Мы с сыном вернули книжку о Беовульфе в библиотеку. Сразу после этого ребенок потянул меня за мороженным.

- Ну, и что тебе взять теперь в библиотеке? - спросил я его, пока он перемешивал ягоды и шоколадную стружку с шоколадным же мороженным.

- Теперь мне нужен 'Моби Дик'!

- Откуда ты знаешь про эту книжку? Про что она? - притворно изумился я.

- Эта книжка про капитана, который искал в океане белого кашалота.

- Белого? А разве кашалоты бывают белыми?

- Я думаю, что бывают. Надо почитать книжку, - сказал ребенок, измазав рот в шоколаде.

Услышав про кашалота, я вспомнил об Аристотеле Онассисе и еще одном несоответствии [2]. Усмехнувшись, я вытащил айпэд, залогинился на вебсайт библиотеки и стал искать в каталоге 'Моби Дика'.