Старое зеркало

I

Сколько я себя помню, темнота внушала мне страх.

Не такой, как если бы на улице я увидел страшного пса типа стаффордшира, каких любят байкеры, и сразу же начал планировать, как нарастить дистанцию между ним и собой. И не такой, как если вдруг на кухне воспламенилось полотенце, лежащее чересчур близко к плите, и мысли о том как бы скорее плеснуть на него водой из графина начали бы в мозгу свои лихорадочные пляски. Страх перед темнотой был другим. Он был парализующим и вязким. Он окутывал и обволакивал словно мёд случайно попавшую в банку с ним муху. Темнота устрашала своей неизвестностью, и риски, таящиеся в ней, казались такими же разнообразными, как и хаотичное разноцветие беспорядочно перекрученного кубика Рубика. Возможно, в той или иной степени это присуще всем людям; на языке одного из индейских племён в прериях Альберты обычное приветствие типа 'Доброе утро!' звучит в буквальном переводе как 'Мы пережили ночь!'. Это я узнал много лет спустя, уже после того, как закончил колледж и стал работать на нефтедобыче в Форт МакМюррее, а Оливия вышла замуж и переехала с семьей в Алабаму.

II

Я знал Оливию с тех пор, как мне было три или четыре.

Мой папа служил вместе с её отцом, Дэном Вудом, в канадском флоте и патрулировал на военном корабле северную Атлантику в составе флотилии НАТО. И, хотя судно их базировалось в Галифаксе, на берегу они проводили куда меньше времени, чем в море. Иногда из северной Атлантики их отправляли в Атлантику тропическую, где когда-то, в самом конце девяностых, мистер Вуд, отправившийся в увольнение с рейда у острова Кюрасао, встретил смуглую черноволосую девушку Рамону, работавшую в одной из гостиниц мелким администратором. Знание Рамоной английского и 'магический реализм' во внешности (она была из колумбийской Картахены и работала в Кюрасао по контракту) вскружили голову моряку, но я подозреваю, что затяжное пребывание на военной посудине в окружении угрюмых мужиков также сыграло свою роль. Мистер Вуд поматросил Рамону, но не стал следовать логике пословицы и не бросил. Вместо этого он предложил ей руку и сердце и, после того как та согласилась, увёз её с собой в Канаду. Так появилась Оливия, почти наверняка зачатая в карибских тропиках, если сопоставить рассказы отца и дату её рождения.

Мой отец женился у себя, в Ванкувере, после ухода на гражданку и, через два года после Оливии, на свет появился я, а через два года после меня - мой младший брат Дерек. Мистер Вуд осел в Торонто к этому времени, но почти каждый год посещал наши края летом с семьёй. Мы вместе ездили в глушь на кемпинги и рыбалку или на озеро Оканаган; иногда чуть дальше - в Скалистые Горы у границы с Альбертой или на запад, там, где холодные пляжи острова Ванкувер беспрестанно шлифовались мощными волнами Тихого океана.

Почти каждый год я, Оливия и Дерек проводили две-три недели вместе во время их визитов. Ладили мы отлично. Всякий раз, когда мы с братом узнавали, что скоро её увидим, мы радовались так, как если бы в гости к нам приезжала не посторонняя девочка, а родная бабушка. Детьми мы играли в 'Монополию' и скрэббл, а потом, когда появились айпэды, в Angry Birds и Plants vs Zombies. Мы вместе рыбачили и купались, и рассказывали друг другу небылицы и сплетни из школы. Факт того, что между нами была возрастная разница не играл большой роли. Оливия была доброй и веселой девочкой. Её худощавая фигура, короткая стрижка и несколько угловатая манера передвигаться делала её похожей на мальчишку, что сближало нас ещё больше.

Когда мне было тринадцать, мы вместе ездили летом в Вистлер. То лето мне запомнилось тем, что Оливия и я, решив поплавать на двухместном каяке в одном из озер около этого горного городка, перевернулись на нём почти в центре этого водоёма и, будучи в спасательных жилетах, довольно долго плыли к берегу в воде, казавшейся ледяной несмотря на разгар лета, а потом сидели у края озера, прижавшись друг к другу как цуцики, стуча зубами. Оливия была холодной, как только что вытащенная из морозилки котлета для бургера; я, надо полагать, был таким же. Мне запомнились её худенькие ладошки с облупленным лаком на ногтях и посиневшие губы. Она по-прежнему выглядела как мальчишка за исключением того, что сквозь промокшую майку уже можно было различить два довольно упруго выпирающих бугорка.

Но следующим летом мистер Вуд с семьей не приехал к нам, и мы с Дереком провели отпуск на Оканагане в компании других детей. Не то, чтобы это было как-то плохо. Нет, мы нормально ладили с всеми и отлично провели две недели каникул, играя в волейбол и жаря сосиски каждый вечер у ночного костра. Но я часто вспоминал про Оливию и думал, что как было бы здорово, если бы она вновь к нам приехала. Отец говорил, что у Рамоны, её матери, были какие-то сложности со здоровьем и поэтому они были вынуждены остаться у себя, в Торонто, этим летом.

Но на следующий год, когда мне было уже пятнадцать и я стал все чаще подавать признаки без причины озлобленного на весь мир тинэйджера в состоянии пубертата, отец торжественно объявил как-то вечером, с характерным хлопком откупорив бутылку каберне, что Рамона смогла победить свой недуг, что химиотерапия была далеко не бесполезной и что болезнь отступила. И что по этому поводу семья Вудов и мы едем все вместе в круиз на Аляску. Рамона выглядит немного не так как раньше из-за лечения, но мы по прежнему её любим, ну а то, что она сильно исхудала и теперь причёска у ней не такая пышная как раньше, так это ерунда. Я, услышав о том, что Оливия опять приедет к нам, весь вечер был в приподнятом настроении, позабыв о проблемах в школе (не с учёбой, а с другими такими же озлобленными от игры гормонов подростками) и гуглил до полуночи как минимизировать на моём воспалённом лице янтарный посев прыщей переходного возраста.

В тот день, когда Вуды приехали в Ванкувер, Дерек с утра уехал со своим классом в летний лагерь на три дня. После обеда отец поехал в аэропорт и незадолго до наступления сумерек Дэн Вуд, его супруга Рамона и их дочь Оливия прибыли в наш дом на окраине города.

- Майк, Анжела! Встречайте гостей!

Я выбежал из своей комнаты в прихожую и остолбенел. Из всех троих я сразу узнал лишь изрядно поседевшего мистера Вуда. Рамона и Оливия выглядели совершенно по-другому.

III

Я, вероятно, не смог сдержать изумления на лице, и мой отец тактично кашлянул, намекнув, что не стоит на людей пялиться так уж откровенно.

Рамона Вуд стала худой как силуэт Слендермена из известного ужастика, но самым неожиданным было не это. Я удивленно переводил глаза с Рамоны на Оливию и обратно и с налётом необъяснимого ужаса понял, что они практически поменялись местами во внешнем облике.

Пышная прическа Рамоны почти что в стиле 'афро', сменилась разноцветным платком, который плотно облегал её голову, в точности повторяя конфигурацию её черепной коробки - стало понятным, что волос у неё либо осталось очень мало, либо нет вообще. Впалые щёки и какие-то серые губы. Глубокие морщины на лице, которых не было два года назад. Глядя на Рамону слова отца о том, что 'болезнь отступила' казались неудачной шуткой.

Оливия же выглядела как полная противоположность матери, будучи при этом удивительно на неё похожей, но только не сейчас, а на ту, какой она была несколько лет назад. Высокая (выше меня), статная, источающая здоровье и силу. Куда подевалась детская худоба и угловатость в движениях? Пышные сверкающие волосы. Смуглая кожа и пронзительно черные глаза как спелые оливки. Небольшие бугорки, не особо привлекавшие моё внимание два года назад, заметно укрупнились и разрез между ними уже было невозможно игнорировать. Я всегда хорошо относился к Оливии, но сейчас, глядя на неё, я стал понимать, что вся моя тинейджерская злоба сменяется чем-то другим, чему я не мог пока найти определение.

- Привет, Оливия! - сказал я своим ломающимся и скрипящим как напильник по металлической болванке голосом.

- Привет, Майк! - ответила она своей звенящей трелью, почти не изменившейся за два года.

А вечером наши родители уехали шумной толпой сначала куда-то в бар, а потом в гости к ещё одному сослуживцу отца, который теперь тоже жил в нашем городе. 'Будем праздновать жизнь!', многозначительно сказал мне отец перед выходом, 'Вернемся поздно, так что ложитесь спать, не дожидаясь нас. Ужин на плите. Мама постелила Оливии в комнате Дерека'.

Я кивнул. Сумерки сгущались и при этом порывы ветра на улице стали более резкими. Я проверил погоду в своём айфоне. Ночью обещали ненастье - сильный ветер и грозу с проливным дождём.

В доме остались я, Оливия и мой старый кот Гарри Поттер.

IV

- Это было пять лет назад?

Оливия показывала на карандашную засечку на стене у старого зеркала.

Эти засечки делал отец каждые полгода, чтобы визуально отслеживать прогресс в нашем с Дереком росте. Он ставил нас по очереди спиной к стене и проводил линию карандашом прямо над головой, а потом ставил дату и подписывал чей это замер, мой или брата. Пару раз тоже самое он сделал и с Оливией (во время летних визитов Вудов к нам) и поэтому на этом участке стены около зеркала было дважды написано её имя, но вот дат он почему-то не проставил. Наши имена он писал слева, а вот имя Оливии было написано справа от засечек, ближе к зеркалу.

Я никогда толком не понимал, зачем это мрачное зеркало в раме из красного дерева, стоит в прихожей, рядом с полкой для обуви и этажеркой из 'ИКЕЯ'. Оно было ненормально высоким и большую часть своего детства я был ниже, чем оно. Зеркало выглядело массивно и старомодно, с витиеватыми барельефами по дереву рамы. Откуда оно у нас взялось я не знал. Как часть антуража в доме, оно было у меня на виду всю мою жизнь; я настолько привык у нему как к элементу интерьера, что никаких вопросов относительно его истории у меня не возникало.

- Наверное всё же шесть, - ответил я.

Она улыбнулась, обнажив ряд ровных, хотя и не идеально белоснежных зубов. Оливия столь похорошела за то время, что я её не видел, что, если бы я заметил эту улыбку в журнале 'Тайм' с рекламой кофе или шампуня, я бы совершенно не удивился. Казалось, природа взяла самое лучшее от её родителей и смешала это в Оливии оптимальным образом. Я стал понимать, что начинаю к ней относится уже совсем не так как раньше. И что проявляется это не только в моих странных эмоциях, которых я раньше никогда не чувствовал; я сунул руки в карманы шортов, чтобы выпирающий холмик между ног не бросался в глаза.

Мы с аппетитом (у тинэйджеров нет проблем с аппетитом) поели оставленную нам родителями еду - спагетти с котлетами - и довольно долго играли в скрэббл на айпэде, вспоминая былые годы, когда мы вместе ездили в разные места на каникулах. Как ловили форель в горных ручьях. Как ходили в походы на окрестные вершины, с которых открывался шикарный вид на пролив Джорджия и маячащий в дымке на горизонте остров Ванкувер. Как перевернулись на каяке в Вистлере. Оливия звонко щебетала, и я начал понимать, что хочу, чтобы этот голос звучал рядом со мной всё время.

- Ха! Я выиграла!

Она выложила последнее слово на виртуальной доске скрэббла и программа, моментально подсчитав очки, выплюнула статистику и объявила её победителем. Я взглянул на экран. Разрыв между нами был минимальным, а последним ходом, принесшим ей победу, было слово GHOST [1] .

- Ничего себе словечко! Может пора смотреть жутики на Нетфликсе? - спросил я её полушутя.

- Конечно, давай! Почему нет?

Я усмехнулся, включил телевизор и загрузил Нетфликс. Секция 'Хоррор' изобиловала заголовками названий от которых начинали бежать мурашки по коже. После довольно долгого листания, мы выбрали 'Полуночный поезд с мясом' - оказалось, что Оливии нравился Брэдли Купер, игравший в этом фильме главную роль. Я был не против. Если честно, мне было плевать что мы будем смотреть. В этот момент я хотел только одного - быть рядом с ней.

Мы устроились на диване перед телевизором, и я открыл пакет с чипсами.

- Извини, попкорна нет.

Она засмеялась, взяла пару чипсов из пакета и подвинулась поближе ко мне. Я чувствовал её дыхание и тёплые босые стопы, упёршиеся мне в бедро. Я словно окаменел, стараясь зафиксировать наше с Оливией расположение в пространстве на как можно более продолжительное время.

Фильм был очень страшным. Брэдли Купер играл отлично. Завывания ветра на улице и хлест дождя в стекла окон добавляли жутковатости. Когда герой Купера в конце концов сам стал мясником, сменив убитого им Махогани, Оливия прижалась ко мне, вцепившись ладонями мне в плечо.

Я не возражал.

V

Когда мы разошлись по своим комнатам, чтобы лечь спать, я понял, что просмотр жутика перед сном был не очень хорошей идеей. Ветер на улице усилился равно как дождь. Я лежал в темноте, стараясь думать о том, как мне было хорошо, когда Оливия в страхе прижималась ко мне, там в гостиной, на диване, но ветер и отдельные эпизоды из фильма (особенно тот, где мясник доставляет в вагоне метро освежеванные трупы и скармливает их странным, обезумевшим от голода, существам) не давали мне расслабиться и уснуть. Я ворочался под одеялом иногда с опаской посматривая в окно и на дверь в мою комнату, которая, мне казалось, могла заскрипеть и открыться в любой момент, обнажив в полумраке силуэт какого-нибудь загадочного монстра.

После получаса таких метаний, я включил ночную лампу и вытащил 'Кобо', подаренный мне родителями на день рождения. Пошерстив Википедию, я нашёл, что фильм 'Полуночный поезд с мясом' был снят по одноимённому произведению английского автора в жанре хоррор по имени Клайв Баркер. Быстрый поиск по каталогам 'Кобо' показал, что книга Баркера с характерным названием 'Книга Крови', куда входил этот рассказ, была доступна для загрузки на 'Кобо' и стоила $15.99. 'Папа не рассердится, надеюсь', буркнул я себе под нос, понимая, что к эккаунту 'таблетки' привязана кредитка отца, и купил книгу. Загрузка заняла около минуты. А еще через две я уже читал этот рассказ, в котором детектива было так же много, как и хоррора: 'Леон Кауфман перестал быть новичком в этом городе...'

Я был на уже на пятой странице, где главный герой вступает в диалог с неизвестным в Нью-Йоркском кафе ( 'Я имею ввиду, что всё это вымысел. Они знают кто сделал это...') как вдруг дверь в мою комнату заскрипела и медленно открылась. Я почувствовал учащённое сердцебиение и холодок на загривке. На улице ударила молния на мгновение залив комнату серебристым светом. На пороге стояла Оливия с растрёпанными волосами и в длинной, почти до колен, майке с совершенно нелепым Мики-Маусом на груди.

- Я не могу уснуть, - сказала она, - мне страшно и ветер воет как голодные волки.

'Как голодные волки', - подумал я, понемногу приходя в себя, - 'Откуда ей знать как воют голодные волки?'.

Оливия прошла и села на край кровати. Мы остолбенело смотрели друг на друга некоторое время. После чего я закрыл 'Кобо' и положил его на пол. Потом подвинулся и распахнул перед ней одеяло. Она молча нырнула под него. Я обнял её. Мы лежали в оцепенении несколько мгновений, после чего я, совершенно неожиданно для самого себя, сунул руку под одеяло, задрал ей майку и нащупал её упругие теплые соски.

Всё произошло намного быстрее, чем я это себе представлял, но было совершенно восхитительным. Аромат её тела был абсолютно незабываем (прошло уже столько лет, а я до сих пор могу его вспомнить, закрыв глаза и представив её в этой дурацкой майке с Микки Маусом). Опустошенный и расслабленный я лежал с Оливией у меня на груди (что было не так просто для неё, поскольку я был ниже ростом). Мы молчали, слушая грозу. Ночная лампа освещала её смуглую спину и я вспомнил, что читал как-то раз, что колумбийская Картахена, откуда была родом её мать, была важным пунктом африканской работорговли в те времена, когда Колумбия была частью Испанской Империи.

'Как голодные волки...', вспомнил я и уснул.

VI

Я проснулся оттого, что Гарри Поттер бесцеремонно влез на меня и устроился на груди. Оливия мирно посапывала рядом, практически полностью отодвинув меня с подушки. Ветер на улице ослаб и хлестание дождя сменилось его равномерным шелестящим стуком по крыше и подоконникам.

Вдруг уши у кота навострились, и он резко повернул голову в сторону двери. На первом этаже, где была прихожая и гостиная послышалось шуршание. Лязгнула входная дверь. Снизу донеслись звуки шагов и женский смех. 'Родители вернулись!', понял я и стал будить Оливию.

- Оливия, родители вернулись! Беги скорее в свою комнату!

Она продрала глаза и секунду-другую непонимающе смотрела на меня, приходя в себя. Потом, сообразив и оценив ситуацию, быстро натянула майку и бесшумно, с заметной грацией, выскользнула из моей комнаты. Я услышал слабый хлопок - она плотно прикрыла дверь в комнату Дерека.

Я расслабленно выдохнул и опустил голову на подушку. Гарри Поттер шумно спрыгнул на пол, и, почему-то зашипев, юркнул под кровать. Часы в айфоне показывали четверть после часа. 'Вот так ночка!', подумал я и, не выключая свет ночной лампы, закрыл глаза и стал с наслаждением вдыхать всё еще висящий в комнате запах Оливии. Спустя несколько минут я снова уснул.

VII

Сквозь сон я услышал слабое жужжание айфона, который был на режиме вибрации. Одно, потом другое и третье. Четвертое разбудило меня окончательно. Приоткрыв глаза, я недовольно протянул руку к тумбочке у кровати, где я его оставил и схватив его, свесил ноги на пол и посмотрел на дисплей.

'Как вы там?'

'Мы скоро будем'

'Рамона правда чувствует себя лучше'

'Пока!'

Я, как ошпаренный, вскочил с кровати и еще раз прочитал эти текстовые сообщения в привычных небесно-голубых каплях белым шрифтом. Они были от отца, который, похоже, был навеселе. Я с опаской оглянулся вокруг, стараясь понять, что же всё-таки происходит. Завернувшись с одеяло, я с ужасом стал вспоминать те, вполне себе чёткие, звуки, что доносились снизу, когда я разбудил Оливию. Что происходит?

И вдруг дверь внизу вновь узнаваемо лязгнула. Послышались голоса и шаги. Я различил голос отца. Женский смех, раздающийся оттуда же, похоже, принадлежал матери Оливии. Не зная, что и думать, я без движения замер на своей кровати, вцепившись пальцами в айфон. Опять послышались шаги, но в этот раз уже на лестнице. Кто-то шёл наверх. Я перестал дышать от напряжения. Дверь в мою комнату скрипнула и распахнулась. На пороге стоял мой отец.

- Привет! Еще не спишь?

Отец был весел. Было очевидно, что он принял на грудь сегодня вечером не один бокал любимого им каберне. Я облегченно выдохнул, но тут же вновь напрягся, заметив краем глаза, что на краю моей кровати, из-под одеяла, торчали забытые впопыхах Оливией трусики.

- Я уже собирался спать, - ответил я и выключил ночную лампу.

- Ну давай, отдыхай, - ответил отец и закрыл дверь.

Дождавшись когда он спустится вниз, я вновь включил лампу, взял этот небольшой кусок ткани с абсолютно несуразным повторяющимся орнаментом из ярко-оранжевых тыкв ('Распродажа на Хэллоуин что ли была?', мелькнуло в голове) и засунул их в карман своих, лежащих на полу, шортов.

Уснуть я больше не смог. До самого утра я листал 'Кобо' (прочитал кроме 'Полуночного поезда с мясом' еще и 'Блюз свиной крови'), делая долгие паузы, лихорадочно размышляя и строя теории о том, что же всё-таки произошло сегодня ночью. Около шести часов утра, когда парализующая своим ужасом ночная тьма сменилась предрассветными сумерками, я спустился вниз и внимательно осмотрел гостиную и прихожую. Ничего не казалось подозрительным, всё выглядело, как и раньше за исключением неряшливо наваленной обуви около этажерки. Я уже было собирался уходить, как что-то показалось мне немного непривычным. Что-то было не так с зеркалом. Я подошёл поближе и рассмотрел внимательнее. Всё вроде выглядело как и прежде, но вот что-то изменилось со стеной, к которой оно было прислонено. Побуравив взглядом это место я понял в чём дело - зеркало было слегка сдвинуто таким образом, что имя Оливии на засечках с правой стороны оказалось скрытым за ним. Я включил фонарик на айфоне и посветил лучом на поверхность, отражая на себя яркие блики.

На поверхности были едва заметны три волнистые свежие царапины, как если бы трёхпалая когтистая лапа оставила таким образом свой след.

VIII

Круиз на Аляску был отличным за исключением того, что нам с Оливией так и не удалось больше побыть наедине.

Более того, это был последний раз, когда я её видел.

Наши жизненные пути разошлись в разные стороны, словно звёзды, удаляющиеся от друга в разбегающейся массе спиральной галактики. На следующий год Рамона Вуд, несмотря на усилия врачей, ушла из жизни. Отец Оливии впал в такую депрессию, что перестал приезжать и даже общаться с нами по скайпу, несмотря на энергичные потуги моих родителей вдохнуть в него жизнь. Еще через год мистер Вуд свёл счёты с жизнью, Оливия переехала к тётке в Китченер, и мы окончательно потеряли с ней связь. Последнее, что я слышал о ней было то, что она рано вышла замуж и уехала на юг, в Алабаму, где её муж работал кем-то важным в порту Мобила.

Что касается меня, то несмотря на то, что я уже давно перестал быть ребёнком, темнота по-прежнему вселяет в меня страхи и ночью я никогда не сплю без света. Я также больше не смотрю ужастиков на ночь, хотя, бывает, читаю. То зеркало из дома родителей куда-то исчезло почти сразу как мы вернулись из круиза (мать сказала мне, что мы донировали его в 'Армию Спасения', но я чувствовал, что это было неправдой).

Борхес в одном из своих рассказов вкладывает фразу 'зеркала и совокупления отвратительны, ибо умножают количество людей' в уста одного из героев. Когда я вижу где-нибудь (в торговом молле, в чьём-то доме, на фотографиях в конце концов) этот с виду безобидный предмет мебели, мне всегда вспоминается эта цитата из классика. Но совсем не потому, что зеркала или (особенно) совокупления мне действительно кажутся отвратительными. Вовсе нет. Вид зеркала и эта цитата дают мощный импульс череде воспоминаний, в которых кошмар и сладострастие смешаны в такой пропорции, что одновременно хочется как медленно мусолить их в голове (как ребенок поедающий мороженное 'Баскин-Роббинс' и изо всех сил надеющийся, что оно не закончится), так и забыть навсегда, чтобы не содрогаться от ужаса даже на залитом солнцем пляже где-нибудь в Канкуне.

Иногда мне снятся три царапины на поверхности и заслонённое зеркалом имя на стене. И тогда я просыпаюсь в холодном поту и сижу на кровати до утра, завернувшись в одеяло. Настороженно прислушиваясь к каждому шороху, я вспоминаю об Оливии и думаю о том, как много бы я отдал за то, чтобы вновь увидеть её на пороге своей комнаты в дурацкой майке с Мики Маусом на груди.