В лазурной бухте на Карибских островах,
Под солнцем жарким, в мареве душистом
Весь в парусном убранстве, словно в кружевах,
Корвет собою любовался в отражении волнистом.
Изящный корпус, рубка, тонкий такелаж,
Форштевень, как блестящий шлем легионера.
Один лишь вид его корсара приводил в кураж,
Желанье им владеть у знатока - миллионера.
Он был похож манерами на франта в Тюильри,
И был стремительным в атаке, как пантера.
Любил понежиться на водной глади до зари,
В мечтах своих, роднясь с героями Гомера.
Он в жаркой схватке первым шел на абордаж,
Сосной канарской, словно в латы облаченный,
Среди врагов он сеял панику, и даже саботаж,
Фортуны баловень и на удачу обреченный.
В походах дальних он команду выручал не раз,
Легко лавируя меж рифов и ловушки избегая.
Свои проблемы он скрывал от любопытных глаз,
Слывя счастливчиком, пробоины по ночам латая.
Укрывшись от побед среди лазурных вод,
Уютной бухты под названьем "Слёзы крокодила"
Он наслаждался тишиной, и звездный хоровод
В мечтах его кружил, но грусть не проходила.
Он долго ждал, когда в полночной тишине
Дверь скрипнет, огонек сигары загорится,
И кэп, с бутылкой рома и без шпагой на ремне,
На полубаке с вахтенным разговорится.
Как он любил его охрипший баритон,
И след на палубе его ступней горячих.
Когда ладонью к мачте прикасался он,
Так нежно, словно жил среди незрячих.
Давно по побережью странный шёл смешок,
О тайных чувствах у корвета к капитану.
Но ничего поделать он с собой не мог,
Хотя молва волной соленой поливала рану.
Корвет не верил в предсказанья и судьбу,
Что корабельная душа не поддается страсти.
Но если шторм за жизни начинал борьбу,
Он кэпу позволял с размаху резать свои снасти.
Бывало, в битве с каравеллы залп дадут,
Чтоб капитанский мостик разнести на части.
Он на волне взлетал, подставив днище под салют,
Собою, прикрывая капитана от напасти.
Он стал товарищем на рейде и в строю,
Он с кэпом породнился на просторах океана.
Он за него отдал бы жизнь свою,
Но тень меж ними встала из ночного ресторана.
Однажды, на Ямайке празднуя успех,
Команда с капитаном веселилась до упаду.
Он, как всегда, был лучше и трезвее всех,
Но взгляд испанки сердце кела заманил в засаду.
Корвет тогда почуял грусть в его руках,
Лежащих на штурвале как-то безразлично.
Они в тумане заплутали, словно в облаках,
Хоть кэпу сей маршрут известен был отлично.
Потом корвет своё название сменил,
По воле Кэпа на корме "Карина" появилась.
Тогда он терся о причал, что было сил,
Но имя на корме и в сердце кэпа зацепилось.
Он ревновал, страдал и рвался в бой,
В безумии безвременно ища кончину,
Но управляемый любимою рукой,
Он кэпа не увлёк с собой в пучину.
Корвет не смог предать свой идеал,
Простил ему "Карину" и влеченье.
Лишь Кэп отправился на портовой причал,
Он без причины затонул, где даже не было теченья.
Исчез бесследно у Ямайских островов,
Молва гласила, что была на то причина.
И сколько ни искали, беден был улов -
Всплыла одна дощечка и именем "Карина".