Трудно осмелиться писать о еврейском характере - тяжело это. Что-то есть странное и пугающее в таком бестрепетном, почти холодном анализе: будто бы смотришь на самого себя со стороны, оглядываешь экспонат строго научным взглядом и оцениваешь его пригодность. И что же ты видишь: закомплексованного типа с большим горбатым носом, вьющимися каштановыми волосами, выпуклыми карими глазами, скорее всего скрытыми стеклами очков, с быстрой картавой речью и неувядаемым интересом к жизни.
Процесс исследования самого себя напоминает записанную на пленку свою же речь. Позднее, когда начинаешь ее прослушивать, мороз дерет по коже, потому что она кажется тебе до отвращения знакомой, но чужой, как будто бы препарированной. Потому что негоже человеку на самого себя со стороны смотреть.
- Ради чего такое надругательство? - спросите вы.
Ответа не ждите, потому что сам его не знаю.
"Еврей в этом мире всегда боролся до конца, во все века творя чудеса, и делал он это со связанными за спиной руками" (Марк Твен)
Образ трогательный, умилительный, вышибающий даже слезу - жаль только чересчур наивный и старомодный. К тому же национальная фигура нарисована рукой человека, наблюдающего евреев извне, из своего христианского далека. Если же посмотреть на него изнутри, то следует добавить к данной метафоре еще несколько черточек.
Во-первых, часть евреев никогда не признает, будто они те самые. Способность мимикрировать и перекрашиваться, приспосабливаться и выдавать себя за других у них потрясающая. Потому они и не признают себя связанными - ведь они-то не евреи.
Другие искренне удивятся, будто кто-то находит, что их руки связаны, даже если они крепко-накрепко закованы в кандалы. Нет, - громко и во всеуслышанье заявят они, - мы самые свободные люди на свете.
Третьи, даже признав свою несвободу и связанные руки, будут клятвенно заверять, что так жить удобно, что связанность ничуть не мешает.
И все вместе будут так ожесточенно между собой спорить и размахивать руками, что окружающие решат - пусть сами разбираются. Связаны ли они как-то, скованы ли одной цепью или вовсе друг друга не знают.
Обратимся лучше к советской истории евреев. Тот местечковый театральный еврей, который так живописно был вылеплен Шолом - Алейхемом, тот карикатурный шлимазл-мудрец, который сохраняется и тиражируется на русско-еврейской сцене как псевдообразец подлинного Еврея, - давно и безвовратно исчез. Медленно растаяла в тумане времени его нелепая худая фигура, наряженная в черный лапсердак, из-под которого выглядывают нити цицот, обутого в начищенные сапоги; забылась его картавая речь и торопливые выразительные жесты неугомонных рук, погасли его черные мечтательные глаза мудреца, сгинул, как будто бы и не жил никогда. В веселой драке красных казаков с белыми случайно попался он под пьяную руку. Его семью вырезали, дочь обесчестили, его самого, вырвав жидкую бороденку, вздернули под зычный гогот казаков.
Во-вторых, отметился новый тип советского еврея, гражданина новой страны Советов. Вот он, отринувший прах прошлого, отошедший от религиозных заветов отцов и сблизившийся с новой властью. Но советская власть не спасла его от второй не менее страшной Катастрофы - Шоа, бездны, в которую рухнула старая идишистская цивилизация Европы.
В-третьих, новая еврейская интеллигенция, взращенная и взлелеенная на лозунгах передового учения, бежавшая впереди всех к светлым идеалам коммунизма, учившая коренное население любви к родине, пытавшаяся слиться в страстном порыве, навеки и навсегда с советским народом, - так вот эта еврейская элита была почти полностью уничтожена молохом сталинских репрессий. По неполным данным в 30-ые - 40-ые годы было посажено, репрессировано, лишено прав, попросту расстреляно свыше 150 тысяч граждан еврейской национальности.
Русское еврейство несмотря ни на что все же смогло выжить и оправиться. Вот об этом - то чудом сохранившемся типе, мы и говорим.
Даже неглубокий, почти конспективный экскурс в русскую историю показывает, что главным делом сохранившегося еврейства было выживание, выкарабкивание из братской могилы, сохранение своего семени. Для этого все средства и способы были хороши. Потому в подсознание современного русского еврея с детских лет было заложено чувство страха, неуверенности, желание не высовываться, подавить естественные порывы, съежиться и перетерпеть обиду, забыть язык и обычаи, слиться и мимикрировать, чтобы тебя не выделили, не разоблачили, приняли за своего. Буквально на глазах одного поколения русские евреи, живущие в больших городах, потеряли родной идиш, отвернулись от обычаев, переняли привычки окружающих народов.
Но кто может бросить в них камень осуждения? Лишь тот, кто не жил там.