|
|
- Серёжа, а ведь ты рассказываешь об эмоциях! Да я и спорить не стал бы; давно известно, что животные способны не только чувствовать и выражать, но и понимать эмоции... других... животных, конечно... хм... но человеческие тоже, раз уж так настаиваешь на Маришкиной собаке!
- Но все-таки ты не спеши, Серёжа, - продолжил Алексей Семенович после секундной заминки, - Способность испытывать положительные эмоции и умение понимать шутку - совершенно разные вещи. Эмоции, знаешь ли, - это слишком прямолинейная, слишком примитивная реакция на жизнь. Юмор, однако, требует спобности к манипуляции абстрактными символами. Животным это не по уму. Они не понимают ни прямого, ни тем более переносного значения слов. А ведь смешное возникает в результате противоречия между текстом и подтекстом анекдота. Улыбку вызывает неожиданный, непредсказуемый поворот. Как ни крути, а без способности к абстрактному мышлению чувство юмора невозможно. А ведь люди - и те бывают разными. Один смеется над грубыми шутками, другому подавай изящные английские. Чем интеллигентнее человек, тем тоньше его юмор. А животные? Боюсь, им непонятен юмор даже дошкольного уровня. Ты предложи как-нибудь Маришкиному Тяпке посмотреть по телевизору цирк. Станет ли он вилять хвостом, когда Длинный отшлепает Толстого по щекам?
Сергей задумался. Опять поторопился, вылез с необдуманными аргументами. Сколько раз зарекался спорить с профессором; Алексей Семенович обычно оставался спокойным как лёд, выдвигал аргумент за аргументом, тогда как Серёжа легко заводился и терялся среди собственных слов. А потом, уже дома долго не мог заснуть, продолжая мысленные споры с дядей.
- Не вешай носа, мой юный друг, - утешил Алексей Семёнович племянника. И провожая его до метро, профессор с жаром рассказал о немецком ученом, который не видел разницы между способом мышления приматов и людей. Алексей Семёнович поставил себе целью повторить его знаменитые опыты. - Мы с Кёлером уже несколько месяцев работаем над одной интереснейшей задачей. Хочешь познакомлю тебя с господином Кёлером? Приходи в воскресенье к нам в лабораторию.
***
Гауэр-эн-шоп. Что-то вроде местных ивана-да-марьи? От клумбы с заграничными цветами плыл редкий, сложный, интересный аромат. Перед обедом Кёлер любил помечтать под деревом в шезлонге. Насладиться и прочувствовать, как славно протекает день. Алексей Семенович частенько поддразнивал приятеля, доказывал, что приятная жизнь -- всего лишь самообман. А хоть бы и так, пусть иллюзия, зато какая приятная, и Кёлер принимал ее без оговорок. Самообман или реальность -- вся окружающая красота? Кёлеру вовсе не хотелось узнать о жизни правду, Кёлеру хотелось быть просто счастливым. Философия его вполне укладывалась в одно короткое и ёмкое кредо: умей порадоваться. Глубокий смысл, который Кёлер вкладывал в незамысловатое слово умей указывал на сложность и неоднозначность его взглядов. Уметь было не так уж просто. 'Уметь' надо было уметь. 'He knew how to enjoy himself,' - сказали бы о Кёлере англичане. И, кто знает, быть может, какой-нибудь немец смог бы сказать о нем теми же английскими словами. А Кёлер грелся на солнышке и все никак не мог припомнить длинную фамилию того немца.
Каждый день и каждую минуту Кёлер смаковал, запоминал и наполнял глубоким смыслом. На самом примитивном уровне его отношение к судьбе было похоже на изготовление красивых бус: получались этакие надетые на ниточку чудесные денёчки. Жизненные бусы Кёлера имели быть чертовски симпатичными: от скуки его спасала природная наблюдательность и, разумеется, склонность к серьёзным размышлениям. Но и занудой Кёлер тоже не был; ох, как любил он хорошенько отдохнуть! А по субботам... да! По субботам к Кёлеру частенько заглядывал профессор, и вдвоем они любили хорошо и вкусно пообедать.
Алексей Семёнович открыл калитку собственным ключом.
- Ну, как делишки, Кёлер? Утро доброе! Что, отдыхаешь, братец? А ведь сегодня нам с тобой предстоит поработать во имя науки. Нужна твоя помощь. А еще и Серёжка сегодня придет. Ты как? Готов? А, Кёлер?
Поработать? В тёплый ясный день? В субботу? Нет, не стоит принимать приятеля всерьёз. Кёлера разморило, он и не подумал подняться из кресла, лишь только послал профессору воздушный поцелуй, и ленивое движение руки его было подчёркнуто вальяжным.
"Ну и лентяй, ну и Кёлер!" - профессор укоризненно покачал головой и оставил Кёлера в покое. Алексей Семенович прошёлся по двору, осмoтрeл вкопанный в центре столб. Постучал по нему кулаком и вслед за тем решительным шагом отправился прямо в сарай, вытащил оттуда старую лестницу, приставил её к столбу, залез на самый верх и привязал к фонарю конец длинной и крепкой верёвки. Перетащил стремянку в самый дальний угол двора и и привязал другой конец верёвки к высокому забору. Кёлер задумчиво наблюдал за приятелем и теребил свое ухо большим и указательным пальцем. Уж не бельё ли собирается сушить профессор?
Алексей Семёнович не унимался. Достал из сарая четыре деревянных ящика и с самым серьёзным видом расположил их под кустами. На все эти сложные приготовления у Алексея Семёновича ушло с полчаса, и он теперь дышал немного тяжелее. Присев рядом с Кёлером, профессор придирчиво осмотрел свою работу: достаточно ли высоко протянута через двор верёвка? Лицо Алексея Семёновичa сияло неподельным удовольствием, которое Кёлер, увы, не оценил и не одобрил. "Была охота по жаре таскать тяжёлую стремянку, - заметил он про себя. - Сидел бы, отдыхал, и что ему опять неймется? Денёк какой сегодня выдался хороший!"
- Денёк сегодня выдался отличный! - сообщил неожиданно профессор. Внутри него заиграла весёлая музыка. Алексей Семенович порылся в карманах и достал огромный допотопный телефон.
- Серёжка звонит, - бросив взгляд на экран, шепнул профессор Келеру. - Я пригласил его обедать с нами.
- Ты, как всегда, опаздываешь, дорогой племянник, а я уже проголодался. Про-го-ло-дал-ся, говорю! - прокричал профессор прямо в трубку. - Не надо в магазин, не надо ничего покупать! Наташа собрала мне полную корзину. А по дороге я купил винца и сыра. Возьми такси и -- к нам, сюда.
Профессор опёрся на поручни шезлонга, поднялся, вернулся к машине и достал из кабины огромную кошёлку. Рассматривая его тяжёлую ношу, Кёлер растаял в счастливой улыбке. Наташа наполнила авоську румяными яблоками и апельсинами. Дно ее оттягивалось под тяжестью шершавой дыньки, а сверху зеленели бархатные киви! В глубине кабины Кёлер успел заметить ещё один наполненный свертками баул, из которого торчала бутылочка прекрасного... Но что за глупости, в конце концов? К чему эти странные упражнения? Кёлер не поверил своим глазам! Держа в одной руке тяжёлую авоську с фруктами, профессор неуклюже поднимался по стремянке! Забравшись наверх, Алексей Семёнович достал из кармана похожий на английскую букву S крючок и, аккуратно балансируя, подвесил сетку на веревку. Спустился вниз, убрал лесенку в сарай, запер дверь и спрятал ключ в кармане пиджака.
- А ты что думал? А, Кёлер? - профессор вернулся в свой шезлонг, вытянул ноги и достал из кармана старомодные часы. - Вот-вот племянник должен появиться, а уж я голоден! Боюсь, не утерплю, да и открою бутылочку.
А Кёлер был теперь серьёзно озадачен. Ему тоже не хотелось ждать Серёжу, а перекусить-то можно было бы и без него. Тогда зачем подвешивать продукты на верёвку? В самом центре огромного двора -- так высоко, что голыми руками не достанешь, -- болталась кошёлка с собранными Наташей фруктами. Кёлер давно уже привык к странным выходкам приятеля, и тем не менее происшедшее застало его врасплох.
Существование съестных продуктов имеет одно единственное, исключительно важное значение, суть которого -- наипервейший закон жизни. Нарушение этого закона вызывает тягостные ощущения в желудке, вслед за чем портится настроение, и наступает полнейшая неспособность радоваться жизни. Таким образом, философии Кёлера грозила серьёзная катастрофа, и если не удастся снять с верёвки авоську... Сердце Кёлера стукнуло необычайно громко, гулко; стукнуло самому себе не в такт. А что профессор? Поджидая племянника, Алексей Семёнович задремал в своем шезлонге. Сердце Кёлера взялось отстукивать тревожный марш.
Нужно было найти способ и, не разбудив, профессора, украсть с верёвки фрукты. Кёлер сделал мысленный учёт: стремянка заперта, ключи от сарая - в кармане у профессора. Препятствий более, чем достаточно. В углу двора валялась палка. Если концом этой палки стукнуть по продуктам, то, может быть, удастся раскачать их посильнее, тогда кошёлка соскочит с крючка, и фрукты упадут на землю. Но палка оказалась слишком коротка. Кёлер рассердился, и кинул в авоську огромный булыжник, а потом еще минут пятнадцать измерял пространство двора тяжёлыми шагами, и, наконец, отчаялся, уселся прямо на траву, обхватил подбородок ладонями и утонул в глубоких мыслях.
...Такси притормозило. Серёжа опаздывал. За чугунной решёткой, в глубине двора суетился возбуждённый профессор, выкладывал из огромного баула приготовленные Наташей салатики и бутерброды, а на столе, на самом почётном месте, красовалась бутылочка прекрасного...
- Ох, Серёжка, а у нас получилось! Нам с Кёлером удалось повторить опыт знаменитого учёного. Ты, балбес, пропустил самое интересное.
Серёжа выслушал историю с начала. Притворившись спящим, профессор исподтишка наблюдал за попытками Кёлера достать авоську. После трудной неудачи с палкой и камнями, Кёлер оставил все свои неловкие попытки, притих, задумался и несколько минут переваривал случившуюся неприятность. И вдруг его осенило! После наполненной размышлением паузы, случился тот самый золотой момент озарения, который в работе знаменитого учёного описан простеньким выражением: 'ага-я-понял!' Это значит (Серёж, ты хоть понимаешь всю грандиозность происшедшего?), это значит, что Кёлер сумел построить новый гештальт. Не выведенный из предыдущего опыта, а совершенно новый! Серёж, а помнишь ли наш давешний спор о чувстве юмора? Видишь ли, испытанный Кёлером момент озарения можно сравнить с реакцией на сложную шутку. Сам посуди. Сюжет анекдота увлекает мысли в определённом направлении; но ведь заканчивается нежданным поворотом. И тогда в сознании происходит мгновенная перестройка ожиданий и представлений - и опа! в одно короткое мгновение ты понимаешь шутку, видишь новую картинку. Ну, а озарение случается при интенсивном поиске оригинального решения, когда после реорганизации устоявшихся представлений вдруг "выскакивает" готовый вывод - иногда настолько простой, становится смешно. Ну вот и Кёлер тоже - теоретически, в уме, придумал выход. А потом вдруг вскочил, отправился в угол двора, притащил оттуда ящики, поставил один на другой и легко забрался на вершину пирамиды. Зацепил сетку пальцами и сильно дернул...
Рассказывая, Алексей Семёнович чуть было не задохнулся от восторга!
- Пойдем, пора вас обоих представить друг другу.
Вслед за профессором племянник отправился в глубь двора.
- Знакомься с Кёлером, Сережа!
На траве сидел огромный шимпанзе.
- Здорово, приятель, - Серёжа взмахнул обеими руками. Невозмутимый Кёлер доел последний апельсин, поднялся и ушёл, переваливаясь на кривых неуклюжих ногах.
Алексей Семёнович отвел Серёжу в центр двора и, широко жестикулируя, ещё раз поведал о своем удачном опыте. Заканчивая историю, профессор вспомнил вдруг, что голоден и потащил племянника к столу, на котором красовались приготовленные Наташей салатики и бутерброды.
Вот только куда исчезла со стола бутылка? Профессор огляделся. Двор был по-прежнему пустым, и только довольный и сытый Кёлер отдыхал под деревом в своем шезлонге. В глазах его блуждала хитрая усмешка. Профессор огляделся ещё и ещё. Высоко наверху, на дереве, висела давешняя авоська, а в ней... В ней болталась та самая заветная и еще нераспечатанная бутылочка.
Кёлер поймал на себе растерянный взгляд профессора и довольно ухмыльнулся.
|
|
|