Удивительные случаются совпадения в истории искусств: бывает, что десятилетия, а то и столетия проходят между появлением гениев, и вдруг в один год щедрая природа осеняет редкостным даром тех нескольких творцов, на плечах которых, как на плечах атлантов, держится здание художественной культуры последующего времени. Заоблачными вершинами видятся нам из глубины веков Данте и Джотто, родившиеся друг за другом в далеком 1265-м, но именно их творческое наитие стало началом европейского Ренессанса. Барух Спиноза, шлифовальщик стекол, "отшлифовавший очки, через которые видели мир все философы Европы" (Гейне) и Жан-Батист Люлли, создатель французской оперы и нового типа оркестра, родились в 1632-м году. В 1685-м явились миру два Гулливера - Бах и Гендель, музыкальные кумиры последних столетий. Ломоносов, Руссо, Дидро и Глюк (каждый из которых - сам по себе энциклопедия наук и искусств XYIII века) - погодки (1711-1714). Гегель, Бетховен и Гёльдерлин, три титана позднего, предромантического немецкого Просвещения - ровесники (родились в 1770-м). Ровесники также и Пушкин, наше все (воистину, подлинное начало новой российской словесности), - и Карл Брюллов, чей "Последний день Помпеи" стал, как известно, "для русской кисти первым днем".
А двумя годами раньше Пушкина и Брюллова, в 1797-м - один в январе, другой в декабре, - явились миру два германских гения, оказавшихся Атлантами (в романских и германских языках этого мифологического персонажа именуют Атлас) европейской и мировой культуры века девятнадцатого. 10 лет назад весь просвещенный мир отмечал их 200-летие. Один из них был рожден в Австрии, в предместье Вены. Его имя Франц Шуберт. Другой родился евреем в семье дюссельдорфского коммерсанта Самсона Гейне и назван был Хаимом. В семье его звали Гарри, но миру он известен как Генрих. Франц Шуберт и Генрих Гейне - два творца, два лирических гения, "над колыбелью которых, - по словам самого Гейне - играли последние лучи восемнадцатого и первая утренняя заря девятнадцатого столетия".
Нынче-то мы понимаем, что музыка Шуберта и поэзия Гейне стали утренней зарёй искусства XIX-го века (были, конечно, еще Байрон, Пушкин, Гюго, Делакруа, Вебер, Глинка, Берлиоз), хотя сам этот век смотрел на них как на прекрасный закат. В Шуберте видели венского классициста, продолжателя Гайдна и Моцарта, гения песни, зачем-то упорно сочинявшего "устаревшие" сонаты и квартеты (поздние-то его симфонии были найдены через много лет после смерти автора) и пребывавшего всю жизнь в тени Бетховена. В марте 1827-го года Шуберт был среди тех, кто нес гроб с телом великого композитора, плакал. А после панихиды произнес тост "за того из нас, кому суждено первым последовать за нашим Бетховеном". Он умер через полтора года после этого, не дожив до 32. Гейне периода "Юношеских страданий" и "Лирического интермеццо" казался "последним из могикан" немецкого романтизма, сформировавшимся под сенью Шлегелей и Гете, которого романтики боготворили. Но Гете, как поведал сам Гейне в "Романтической школе", "сошел с пьедестала и изрек приговор". Веймарский мудрец сказал, что "романтическое - значит больное". И в самом деле больное - ведь "мир раскололся надвое и трещина прошла через сердце поэта".
Романтизм в Германии родился, в сущности, в тот же год, когда появились на свет Шуберт и Гейне. Незадолго до рождения Шуберта и за год до Гейне, в конце 1796-го, в Йену - университетский городок неподалеку от Веймара - переезжает из Дрездена филолог и поэт Фридрих Шлегель, а через год там же поселяется старший брат Фридриха Август Вильгельм Шлегель. Братья издают журнал "Атеней", в котором печатают стихи и переводы. Шуберт написал десятки песен на стихи обоих Шлегелей, а Гейне слушал лекции Августа-Вильгельма в Боннском университете в 1819-20-х годах.
С этого времени - кануна рождения великого австрийского композитора и величайшего немецкого (и еврейского, добавим со всей ответственностью) поэта - и складывается первый в Германии литературный романтический кружок. Душой этого кружка была жена Фридриха Шлегеля Доротея Фейт - дочь еврейского философа Моисея Мендельсона, тетушка композитора Феликса Мендельсона. Доротея оставила своего мужа, берлинского банкира Симона Фейта, и последовала за Фридрихом в Иену. В кружок, кроме Шлегелей, входят Людвиг Тик, Новалис (псевдоним Фридриха фон Гарденберга), Генрих Вакенродер, а также преподававшие в Иенском университете философы Иоганн Готлиб Фихте и Фридрих Вильгельм Шеллинг. Август Вильгельм Шлегель, провозгласивший роман высшей формой искусства, а романс, то есть индивидуализированную песню, самым поэтичным видом лирики, открывший Европе красоту и силу испанских романсеро (вспомним романсеро Гейне!), произвел от названия этих жанров - роман, романс, романсеро, - термин "романтизм". Иенцы были первыми, кто назвал себя романтиками. Они приняли утверждение Фихте о свободе "я", субъекта, который носит в себе весь мир и его законы. В творчестве йенских романтиков как в эмбрионе содержались главнейшие идеи, излюбленные образы, кардинальные черты всего романтического искусства. Фридрих Шлегель, автор почти автобиографического романа в письмах "Люцинда", положил начало (хотя и скандальное) романтической исповедальности. Скандальными были не эротические откровенности, вполне целомудренные (уж читатели XYIII знавали эротические сцены куда откровенней), а как раз сама узнаваемость автора и его возлюбленной. А разве песни и квартеты Шуберта или "Юношеские страдания" Гейне - не лирический дневник, не исповедь поэта?
Новалис в своих "Гимнах" воспевал ночь (Шуберт положил на музыку два "гимна к ночи"). Генрих Вакенродер, критик и эстетик, создал в своем романе "Жизнь композитора Йозефа Берглингера" образ непризнанного гения, который будет витать над всем романтическим искусством. Герой романа рожден гениальным музыкантом, он стремится к музыке и только к ней. Он берет уроки у органиста местной церкви, скрипача из оркестра, и делает поразительные успехи. Но его отец - степенный доктор, желает, чтобы сын также стал врачом. Он отказывает ему в поддержке, юноша бедствует, никем не признанный и умирает молодым. И лишь после его смерти всем открывается неземная красоты сочиненных им кантат и "Пассионов" (герой повести, как и автор, разумеется, протестант, католик бы сочинял мессу).Сам Шуберт мог бы стать прототипом Берглингера - так все похоже (только отец Берглингер врач, а не учитель), но Шуберту было всего три года, когда роман был написан, а его автор умер двадцатичетырехлетним.
Еще ближе и Шуберту, и Гейне оказалось другое романтическое направление, связанное с народное поэзией, с немецким фольклором - направление Гейдельбергской школы. Два профессора-филолога Гейдельбергского университета - Ахен фон Арним и Клеменс Брентано совершили, можно сказать, научный подвиг, собрав за время странствий по Германии сборник народных песен и баллад. По названию одной из песен сборник получил название "Des Knaben Wunderhorn" - "Чудесный рог мальчика". После юношеского увлечения гетевско-шиллеровской поэзией, Шуберт постоянно обращается к стихам романтических поэтов, муза которых была зачарована магией народно-песенного стихосложения, представленного в арнимовско-брентановском "Чудесном роге мальчика". Среди этих поэтов, решительно порвавших с классицистской версификацией (александрийский стих, а то и гекзаметр, высокая лексика, античные образы и сюжеты, усложненная ритмика, богатая и зачастую кольцевая рифма) и обратившихся к народному четверостишию песенного склада (трехстопный амфибрахий или четырехстопный хорей, рифма через строчку или парная), - высоко ценимые Генрихом Гейне Людвиг Уланд, штудгардский поэт (он десятью годами старше Шуберта и Гейне), Вильгельм Мюллер из Дессау, проживший не намного дольше Шуберта - 33 года. На стихи Мюллера написаны два самых знаменитых песенных цикла Шуберта - "Прекрасная мельничиха" и "Зимний путь". Некоторые стихи из мюллеровского цикла, кажется, могли бы быть написаны Гейне - автором "Возвращения на родину". Правда, лирический герой Мюллера, при всей трагичности его мироощущения, цельный и гармоничный, простодушный и чуждый иронии, тогда как Гейне ироничен всегда, в каждой интонации, даже в страдальческом вздохе:
И если сердце, в ранах изнывая,
Расколото, истерзанно, презренно -
Пусть смех целит нас, звонкий и прекрасный.
Сама жизнь обоих гениев романтического искусства, при всем различии их происхождения и биографий, - романтическая повесть о судьбе художника. Отец Франца Шуберта поначалу радовался музыкальным дарованиям сына - ведь в Австрии и Германии школьный учитель непременно и музыкант, - но когда оказалось, что дар Франца феноменален, а сам он одержим сочинением музыки и только сочинением, не имея интереса к карьере виртуоза, - отец стал выражать неудовольствие. Он отдал Франца в Венский конвикт - нечто вроде музыкально-педагогического училища с пансионом, где готовили учителей музыки. Но Шуберт так и стал учителем (служба в школе не давала возможности сосредоточиться на сочинении), а оказался одним из первых свободных художников романтической поры. Он жил в крайней бедности и умер молодым от тифа.
Родные Генриха Гейне - отец и дядя, гамбургский банкир, стремились наставить юношу на путь истинный - то есть на путь коммерции. Но тот упорно сочинял стихи. Тогда ему позволили за счет дяди учиться в университете (по тогдашнему обычаю попеременно в трех) - Гейне учился в Бонне, Геттингене и Берлине, - на юридическом факультете. Гейне стал доктором права и даже перешел в лютеранство, чтобы иметь адвокатскую практику, но его влекала только литература - стихи ли, драматургия, новеллы, публицистика. Гейне был одним из самых образованных людей своего времени, читал на всех европейских языках (а с детских лет, со времен хедера помнил древнееврейский, ТАНАХ, Агаду и Галаху), блестяще знал мировую историю, античную мифологию, эпосы всех времен и народов. Публицистика довела его до эмиграции и большую часть жизни Гейне прожил политэмигрантом в Париже, где женился на малограмотной девушке - продавщице по имени Матильда, которая даже не подозревала, кто ее муж, что он для мировой литературы ("Дитя! Я поэт немецкий, известный в немецкой стране. Назвав наших лучших поэтов, нельзя не сказать обо мне").
Оба - и Шуберт и Гейне - много раз были безответно влюблены. Как бы в насмешку над расовыми теориями, ариец Шуберт был курчавый, кареглазый, близорукий, низкорослый (1 метр 56 см, всего на три сантиметра выше Бетховена и Наполеона Бонапарта) толстяк, тогда как еврей Гейне - белокурый, голубоглазый, астенического типа весьма красивый юноша. Любовных приключений у обоих было немало. Гейне многие описал в цикле "Разные". Некоторые его возлюбленные и не подозревали о его происхождении, как донна Клара из одного гейневского романцеро, которая к месту и не к месту поминает евреев:
Комары кусают милый, ночью нет от них покоя.
Комаров я ненавижу, как евреев длинноносых.
И даже когда клянется в любви:
Нет в словах моих обмана, как в роду моем высоком
Нет ни крови низких мавров, ни еврейской грязной крови.
И вот Шуберт встречается с Гейне - не с самим поэтом, а с его стихами, подборку которых напечатал Штутгардский альманах, - мало что о нем зная, не видев его портрета. Редактировавший альманах Йозеф Эйхендорф, сам замечательный поэт, не мог пойти против своей профессиональной совести и не напечатать стихи Гейне среди работ лучших поэтов Германии. Все стихи вышли с портретами авторов, кроме стихов Гейне. Это было выше сил доброго католика, добропорядочного монархиста, порядочного юдофоба, степенного консерватора - публиковать портрет "якобинца и безбожника", да еще и еврея, хотя уже и лютеранина. ("Кому завещаю я веру в Отца, сына и духа - три лица? - вопрошал Гейне в шуточном Завещании - Раввин познанский, император китайский пусть поровну делят мой дух христианский"). И в том же стихотворении Гейне ответил швабам, завещав им "Портрет, изображающий мой зад - швабской школе. Мне говорят, мое лицо им видеть неприятно, так пусть наслаждаются частью обратной".
Шесть песен (из 600, созданных Шубертом) написаны на стихи великого лирика и насмешника, циника и трагика - эти песни вошли в сборник "Лебединая песнь", изданный после смерти композитора. Они-таки нашли друг друга, сверстники, два гонимых плебея, непонятых современниками гения, верующий католик и выкрест - вольный спинозист, оба отравленные в 24-летнем возрасте бледной спирохетой и мучимые сифилитическим ядом.
Они меня отравили, давали мне яду с водой -
Одни своею любовью, другие своею враждой.
Этот яд и загнал поэта в "матрацную могилу" ("С ума я сойду от этих болей и колик. Кончай эти шутки - обращается он к Господу - не то из меня получится католик. Тогда я вой подниму до небес по обычаю добрых папистов. Не допусти, чтобы так погиб умнейший из юмористов").
Романтические двойники, атланты (атласы), которым суждено поддерживать небесный свод. И Шуберт избирает гейневского "Двойника", "Город", "Ее портрет", "У моря" трагические монологи. Только "Красавица-рыбачка" - песня в народном духе. А в центре - страдающий титан Атлант:
Я Атлас злополучный. Целый мир,
Весь мир страданий на плечи подъемлю.
Подъемлю непосильное, и сердце
В груди готово разорваться.
Ты сердцем гордым сам того желал!
Желал блаженств безмерных сердцу
Иль непомерных гордому - скорбей,
Так вот: теперь ты скорбен.
Перевод Александра Блока
У Шуберта это не столько песня, сколько монолог-речитатив, модулирующий из стонущего соль минора в полыхающий си мажор. А "Двойник" - ("Мне страшен лик, полный страшной муки, - Мои черты под неверной луной") решен в ритме старинной испанской чаконы в мрачной тональности си минор.
Два лирических художника приняли на себя, как Атланты, все страдания мира.
Без шубертовских песен и симфоний - а каждая песня симфонична, тогда как симфонии пронизаны песенностью, - без его квартетов и сонат, фортепианных пьес для домашнего музицирования (кто не слышал экспромтов и "музыкальных моментов"? - лишь тот, кто родился где-нибудь на Лимпопо или Амазонке либо взрастал в джунглях) невозможно представить всю последующую историю австро-немецкой романтической Kunstlied (“художественной песни” в отличие от Volkslied - народной песни) от Шумана до Малера и русского романса от Алябьева до Рахманинова, всей камерно-ансамблевой музыки романтической эпохи, австро-германского, чешского, русского позднеромантического симфонизма (из одной только “Неоконченной” симфонии, как из одной известной шинели, выросли все симфонии Брамса, Чайковского, Дворжака, а из Большой симфонии до мажор - нумерация шубертовских симфоний неясна, так как при жизни автора их не издавали - весь симфонический Шуман, Мендельсон, Бородин, Брукнер, Малер, да и эпический симфонизм Шостаковича родом оттуда же. “Нам пели Шуберта - родная колыбель!” - восклицал Мандельштам:
Старинной песни мир - коричневый, зеленый,
Но только вечно молодой,
Где соловьиных лип рокочущие кроны
С безумной яростью качает царь лесной.
И сила страшная ночного возвращенья
Та песня дикая, как черное вино:
Это двойник - пустое привиденье -
Бессмысленно глядит в холодное окно!
Без гейневской “Книги песен”, без его поэм, памфлетов и прозаических эссе, - где каждый стих из трех катренов как философская книга, а проза пенится как песня, - не вообразить мировой литературы последующего времени, включая Тютчева, Фета, Некрасова, Блока, Вёрфеля, Брехта. Русский сатирик Дмитрий Минаев даже насмехался в свое время:
У германского поэта перегять не в силах гений
Могут наши стихотворцы брать размер его творений.
Пусть рифмует через строчку современный русский Гейне
А в воде подобных песен можно плавать как в бассейне.
Без Гейне не вообразить не только мировой поэзии (особенно немецкой и русской), но и камерно-вокальной музыки последних двух столетий от Шуберта и Шумана, Бородина и Чайковского до Гаврилина.