Когда-то город представлял собой настоящий лес башен.
Изначально дом-башня был надежной защитой от внешнего врага. Карабкаться по вертикальной стене, когда на тебя сверху льют что-то неприятное, кипящую смолу, например, себе дороже, строить рядом деревянную и атаковать с неё или рыть подкоп - долго и нудно.
Но когда башен стало много, они стали обороне средневекового города не помогать, а мешать.
Артиллерия обессмыслила башни, тем более в таком количестве. Понятно, стреляй не хочу, и не в одну, так в другую попадешь. Падая, башня убивала и тех, кто в башне, и тех, кто вокруг башни.
Но артиллерию еще надо было придумать и усовершенствовать.
Башни в таком количестве стали мешать даже раньше.
Из-за частокола башен не видно было наступающего врага, что сводило к нулю важную функцию башни - дозорную. Можно было подкупить хозяина какой-нибудь одной башни (это грустно, но всегда можно кого-нибудь подкупить) и затем перебрасывать мостки на соседнюю.
Зачем же их тянули?
Из хвастовства.
Cлаб человек. Чем было хвастать? Часов "Ролекс" не было еще. Длинноногие блондинки встречались крайне редко, и хвастать ими было не с руки. Другая мораль была, другие ценности.
Хвастали башнями. У кого повыше и потолще, тот, значит, круче. И так увлечены были этим желанием утереть нос соседу и пустить пыль в глаза приезжему человеку, что уже и артиллерия была, а все не могли остановиться, громоздили и громоздили угрюмые средневековые небоскребы себе на погибель.
Потом одумались, стали подвергать их усекновению или вовсе разбирать. В той же Флоренции осталась одна-единственная башня, а было когда-то не менее 250.
В безбашенной на сегодняшний день Италии два города выделяются, они остались при башнях. Их далеко не столько, сколько раньше, но все-таки. Это Болонья и Сан-Джиминьяно. Тому есть причины, но давайте лучше когда-нибудь туда доберемся и там выясним.
Сейчас нам важно подчеркнуть одно трагическое отличие Флоренции - эти 250 или сколько там башен нужны были не только из хвастовста и не столько из-за него. И продержались там очень долго по сравнению с другими городами.
***
Первый город в Италии в стандартном автобусном туре - Верона. Там смотрим характерную зубчатку.
Ничего не напоминает? Напоминает, напоминает!
Утро красит нежным светом? Красит, красит!
Вспоминаем или выясняем, кто не знал, что московский Кремль строили итальянцы. Точнее, миланцы или болонцы, не так важно, а вот называть эту зубчатку рыбьим хвостом мы не станем. Будем называть ее крыльями орла. И не только потому, что так красивее и убедительнее. Это исторически правильнее.
Несколько веков подряд Аппенинский полуостров потрясали конфликты между папами и императорами - кто на свете всех важнее, кто кого должен смещать и назначать. Верона традиционно была имперским городом и метила свои политические пристрастия таким образом. Крылья орла - испокон веков имперский символ.
Cамым же что ни на есть папским городом был, понятно, Рим. Там зубцы напоминают папскую тиару. Экскурсанты из вежливости не спорят с гидом, тиара так тиара. Да и не все с ходу представляют себе парадный головной убор пап. Но "кремлевскую" зубчатку и вправду найти в Вечном городе очень непросто.
И вот мы во Флоренции.
Любуемся Палаццо Веккьо - исторической резиденцией горсовета в течение долгих веков. Ну, и кто первым заметит нечто необычное? Это в группе более или менее продвинутой. А если скорее менее, чем более, с подсказкой в вопросе: кто первым заметит некую двойную особенность?
Все: где? где? Да вы присмотритесь. И замечают, а как же.
Две противоборствующие партии вели друг против друга войну на истребление, и город шел на город. Здесь эти партии сошлись не то что даже в одном городе, а прямо-таки в одном, притом самом главном его здании. Трагическая символика, скорбное напоминание.
На улицах шла, почти не прекращаясь, настоящая гражданская война.
Башня была нужна не только для того, чтобы пустить пыль в глаза соседу, но и защитить от него себя и своих домочадцев, а это поважнее, чем даже пустить пыль в глаза.
"Папистов" называли гвельфами, "имперцев" - гибеллинами. Чуждые италийскому уху слова эти пришли из Баварии, но под южным солнцем тамошние разборки обрели тосканскую раскидистость и буйство оттенков. Черные гвельфы, белые гвельфы...Нудная кровавая вязкая свара по все новым и новым поводам.
Об этом невозможно рассказать итересно. Получится, как сейчас говорят, много букв.
А и не нужно. Во все времена одно и то же. Борьба за власть. Побеждают самые честолюбивые, целеустремленные, неразборчивые в средствах, мужественные и умные - бывает по-разному, но желателен весь набор.
В этой борьбе на передний план выдвинулись и одолели всех Медичи.
***
Были ли они нас самом деле медиками, фармацевтами?
Этого мы не знаем в точности. Сами Медичи, когда разбогатеют и станут знатными людьми, будут от этого открещиваться.
Фамилия? Мало ли. Случайно.
В 1402 г. открыли собственную сукновальню. Этого не стыдились. Суконщики мы были, да. C cуконным прошлым Медичи входили в калашный флорентийский ряд легче, чем с медицинским.
Сукно недешевый материал и сегодня, и оно может быть очень разного качества. В основе чистая шерсть. Потом приторговывли и шелком, да много еще чем. Это казалось современникам хорошей биографией. Предки своими руками и своей головой делали из денег деньги, а не отбирали их силой, как аристократы - потомственные рэкетиры и рейдеры, и не выманивали хитростью, как люди духовного звания.
Врач - другое дело. Это не было чем-то запрещенным, была и гильдия врачей. Но все же сродни колдовству.
Когда все болезни лечили кровопусканиями и сквозняками, результативность была низкой. Если больной выздоравливал, могли отблагодарить, но в основном благодарили боженьку, а если помирал, во всем винили лекаря. Так что работка была не из простых, и брались за нее те, кто готов был рискнуть. Только с XVIII века, когда анатомия человека была по-настоящему изучена, к тому же стало ясно, как распространяются инфекционные заболевания, статистика выздоровлений пошла вверх и профессия стала престижной.
А что же шесть полусфер в гербе Медичи? Они так похожи на пилюли. Сегодня это чаще таблетки, а тогда вот именно шарики. В них закатывали лекарственные средства.
Что это были за средства, другой вопрос. Тщательно высушенный и затем хорошо протертый трупик мыши, убитой в полнолуние серебрянным клинком, к примеру. Очень помогало при подагре, неплохо также от желудочной колики и при частых обмороках у дам.
Нет, говорили Медичи. Это никакие не пилюли. Это планеты Солнечной системы. Действительно, долгое время было известно их всего шесть.
Или кровь, просочившаяся сквозь кольчугу великана, раненого неким славым предком, и креативно запекшаяся.
Или, что предсталяется скучноватым, но наиболее правдоподобным - меры веса, которыми пользовались менялы.
Менялами они были точно.
***
Живопись, скульптура, бесценные рукописи. А вот не угодно ли, скучная материя - бухгалтерский учет.
Хотя почему скучная? Если вы настоящий бухгалтер, вы могли бы лучше меня рассказать, что это целая наука, прикладная математика и занятие достаточно увлекательное, кто понимает.
И что разработал основы этой науки не кто иной как тосканец Лука Пачоли лет 500 назад. При этом он опирался на уже сложившуюся практику - разнесение каждой финансовой операция сперва по двум книгам, затем число книг возрастет до шести. Двойная италянская бухгалтерия - это не теневой учет, не одна книга для меня, другая для налогового инспектора, как кто-то себе представляет. Имеется в виду абсолютно прозрачная регистрация всех денежных перемещений.
Слово "вексель" в нашем языке явно немецкого происхождения, но по-настоящему вексельные операции, кредитные уведомления и платежные поручения были наработаны во Флоренции. В международный бухгалтерский язык вошли пришедшие из этих мест авизо, сальдо, дебит, кредит, баланс.
Меняла был уважаемый человек с серьезным дневным оборотом. Его называли "банко-касса". Сзади к спине у него была прикреплена скамейка - banco. Спереди на шлейках находился ящик - саssа. Он опускал скамейку себе под одно место, усаживался на нее и раскладывал на коленях ящик с монетами разных стран и разного достоинства.
Теперь понятно, почему в немецком и английском языках bank имеет два совершенно разных значения: "финансовое учреждение" и "скамейка".
В английском языке ящик недалеко разошелся с деньгами: cаse и cash из одного гнезда, и гнездо это - тосканское.
Такой "ящик-скамейка" обязан был проверить имеющуюся у него наличность до начала финансовых операций. Если вам все-таки попадалась фальшивая монета, вы могли устроить меняле банкротство - носком сапога поддевали его и скамейку, на которой он сидел. Все это валилось, катилось, звенело и называлось banco rotta - перевернутая скамейка.
Держать аптеку, торговать сукном или оружием... Зачем, когда можно получить контроль над субстанцией, которая дает возможность всему этому и многому другому существовать и развиваться. Имя этой субстанции - деньги.
***
Кредитование под проценты считалось греховным. Его в Европе, как правило, перепоручали евреям. Но пусть евреи не задаются. Не обязательно самые талантиливые люди, злодеи или, допустим, банкиры и ростовщики были евреи. Христиане тоже очень хорошо умели делать из денег деньги, при этом не прибегая ни к какому проценту.
Просто одолжить и через год получить столько же, как это принято между друзьями - отчего же, церковь не возражала.
Это кажется немыслимым. Как банк при этом получал прибыль, развивался, платил своим сотрудникам? Ведь инфляция была всегда, и на полученные год назад 100 флоринов, если они в свой срок возвращались в банк, можно было купить заведомо меньше, чем год назад?
Вот как это работало. Деньги просто так нигде не ссужают и не ссужали. Вы оставляете под заклад крупный земельный участок, семейный золотой канделябр, чье-то обеспеченное поручительство. Либо себя, любимого, с правом у банка распорядиться вашей судьбой, к примеру, отправить на войну предводительствовать каким-то отрядом.
Через год скорее всего вы просто не приходите ни с какими деньгами. Вас могли убить на войне. Когда все болезни лечили сквозняками и кровопусканиями, вы могли умереть не только от чумы или чахотки, но и от простуды.
Или вы просто разорялись.
За этот год в умелых руках заклад многократно оборачивался новыми деньгами. Дебиторов были тысячи, возвращали долг десятки. Право наследования разработано было слабо, жизнь человеческая стоила немного, и банки получали огромную массу прибыли.
При этом запрет на кредитование под проценты не нарушался.
Медичи делали это лучше и решительнее других. Они со знанием дела разорили своих конкурентов и дорвались до власти.
***
Тоскана довольно долго оставалась республикой. Правил Гонфаланьер справедливости, попросту председатель Госсовета. Выбирался каждый раз всего на два месяца и должен был безвылазно находиться в официальной резиденции. Понятно, ему приносили еду, за ним выносили горшки и был, образно говоря, диванчик - прилечь поспать. Но выходить на улицу, якшаться с кем бы то ни было - ни-ни.
Казалось бы, все очень демократично, и никакой коррупции.
Но мало-помалу в председатели стали проходить одни Медичи и их близкие родственники.
Пасхальное воскресенье 26 апреля 1478 года. В сопровождении домочадцев, свиты и челяди в Собор на праздничную мессу пожаловал тогдашний гонфаланьер Лоренцо Медичи и его брат Джулиано.
Во время мессы Пацци, враги Медичи, подуськиваемые из Рима, учинили неслыханное злодейство. Они напали на братьев и закололи Джулиано. Но, повествует летопись, рука убийцы дрогнула и кинжал только скользнул по шее Лоренцо.
Крови пролилось довольно много, на артерия не была задета. Лоренцо забаррикадировался в какой-то церковной подсобке, кое-как там перевязался и удрал, переодевшись мастеровым.
Он вернется и показательно отомстит убийцам своего брата. В последний момент, впрочем, свежевание врагов отечества гуманно заменит повешением.
Затем народ соберется на площади Санта Кроче и проголосует за то, чтобы Лоренцо не заморачивался одобрением синьории (парламента), если нужно кому-то объявить войну; пусть объявляет, кому надо, и воюет, а мы потом дружно ратифицируем.
Два месяца безвылазно в резиденции, а потом новые выборы? Явный же анахронизм. Пусть правит пожизненно. Да что там, кому как не ему лучше знать, кто достоин участия в законотворчестве, а кто нет, пусть сам и вводит достойнейших в ареопаг.
Герцогом звать не станем, мы ж республика, а не монархия какая, а прозвище дадим, какое иному королю не снилось: Il Magnifico, Великолепный.
Стоит ли пенять Лоренцо на то, что он фактически узурпировал власть? Другого способа остановить кровавую баню, потрясавшую Тоскану из века в век, у него не было.
А вот похвалить есть за что. За один стол со своими сыновьями усаживал юного Микеланджело. И относился к нему, как к своим родным сыновьям - ровно и строго. И другие талантливые молодые люди пользовались спонсорской поддержкой Великолепного.
Тоскана обзавелась по сути первой со времен античности в Европе библиотекой и Академией наук по образцу платоновской. Личное собрание Медичи пополнялось картинами и скульптурами. В этом собрании не было ничего, кроме шедевров.
Далеко не все Медичи оказывались под стать Лоренцо в качестве правителей. Но все как один были заядлые меценаты и коллекционеры, и каждый норовил перещеголять в этом своего предшественника.
Как на работу ходишь в галерею Уффици в течение недели, с утра и до закрытия все добросовестно рассматриваешь, а уезжаешь со стойким ощущением, что ты чего-то не увидел и многого не понял.
А галерея Питти, музей Медичи-Рикарди, галерея Академия? Можно назвать несколько собраний мирового уровня, где нет ничего лишнего.
Крупные живописные Рембрандт, Дюрер и Рубенс куда меньше представлены в родных им Амстердаме, Нюрнберге или Антверпене, чем в других музеях Европы. Это нормальный процесс обмена предметами искусства. Что-то вывозилось по контрибуциям или просто похищалось, что-то передавалось по наследству, приобреталось и затем всплывало на аукционах.
По привязке музейных сокровищ к местам, где они создавались, Флоренции нет равных.
И все это неутомимое собирательство могло пойти коту под хвост. Не пошло, однако. А благодарить надо одного человека. Что там благодарить, нижайшие поклоны отвешивать ныне и присно.
Кто он?
Не он, она. Ищите женщину.
***
Она появилась на свет случайно.
Это можно сказать о любом из нас. Но в данном случае все усугубляется очевидным противодействием рождению ребенка со стороны матери - племянницы Людовика XIII и жены Великого герцога Тосканы Козимо III Медичи. Отношения между супругами сложились неважные. Будучи беременной, отправилась на прогулку верхом и пустила лошадь вскачь, чтобы вызвать выкидыш и этим насолить мужу.
Ребенок тем не менее на свет появился. Девочка. Анна Мария Луиза, по-флорентийски - Лодовика.
Тоскана всегда была хорошей кухней женихов и невест. Одну как-то выдали за наследного принца Франции, и она станет королевой. Той самой Екатериной Медичи, что всех вокруг себя травила. Привезла в приданое рецепты качественных ядов.
Но и кулинарные рецепты. И замечательных музыкантов. При ней в Лувре прозвучала первая в истории человечества опера, сочиненная тосканцем Якопо Пери. Это она выписала в Париж "летучий эскадрон", состоящий из галантных красавиц. Те учили темных парижан, как правильно и красиво заниматься любовью. И, само собой, стучали, куда надо, что там наболтал расслабившийся в процессе подопечный.
Другая, незадачливая супруга Генриха IV, того самого, который "Париж стоит мессы", оказалась в конце концов в политической сылке в Кельне, пока ее сынок Людовик XIII правил Францией. Хотя на самом деле правил де Ришелье.
И вот - Лодовика. Мамаша разъезжается с ненавистным мужем, от которого нехотя произвела на свет, кроме Лодовики, еще двоих, отбывает на родину и по распоряжению уже короля-солнце Людовика XIV доживает свой век в монастыре. Она и дочь не встретятся больше никогда.
Двух лет от роду девочку сватают за дофина Франции, притом инициатива исходит из Версаля, но Козимо III уперся. Не простил наносимые ему женой-француженкой обиды. Сговаривались с мадридским двором, еще с кем-то, а замуж в 16 лет отдают в конце концов за только что овдовевшего герцога Пфальца и Юлиус-Берга Иоганна Вильгельма, или Яна Виллема, как до сих пор называют его в немецкой земле Северный Рейн-Вестфалия.
Везде и всегда сватовство сопровождается описанием девицы. Это рекламные тексты, понятно, но они должны все-таки основываться на фактах. Из описаний Лодовики перед нами предстает полноватая девушка с приятным лицом, хорошо образованная, часто погруженная в себя, но неизменно приветливая.
Где-то написано: никогда не выказывает какого-либо неудовольствия прислуге. Это показалось кому-то важным. Жена, которая по месту нового пребывания станет хамить тем, кто от нее кругом зависит, была не востребована.
В Дюссельдорфе есть чтимый всеми памятник, переживший в укрытии Вторую мировую войну.
В ноябре 1945 года культового герцога везли к месту его постоянного довоенного обитания. Кругом были развалины. Ян Виллем привествовал горожан с платформы, слегка покачиваясь в седле и кивая бронзовой головой: "Держись, Дюссель".
Это была дружная пара. Они могли часами музицировать или говорить об искусстве. Всегда заботились друг о друге.
Детей в этом браке не было.
Ян Виллем не был образцом верности. Вскоре после обручения он заразился сифилисом и заразил супругу. Чета с достоинством переносила постигшую их неприятность. Благодаря разумному применению ртути болезнь, очевидно, удалось купировать на ранней стадии, и она затем носила вялотекущий характер.
Когда муж умер, флорентийка вернулась на родину. Она жила в огромном дворце, где сегодня располагается галерея Питти и еще сколько-то музеев.
Затем - удивительное стечение обстоятельств. Умирает ее старший брат Гастоне, не оставив мужского потомства. Он и не мог его оставить, так как был открытый гомосексуалист. Умирают в младенчестве либо вовсе не рождаются мальчики в других, боковых ветвях рода Медичи. Девочки же не в счет, они выходили замуж и их дети росли под чужими фамилиями.
Бездетная Анна Мария Луиза, она же Лодовика, по семейному статуту Медичи становится единственной и последней представительницей славного рода.
Лотарингские-Габсбургские вознамерились на этом основании отжать Тоскану путем внедрения на герцогский трон своего отпрыска. Им было важно, чтобы последняя Медичи добровольно передала бразды правления. Тоскана переходит к достойнейшему из достойных, который укрепит, привнесет...ну, и так далее.
Она соглашается это подписать, но выдвигает условие - все огромное собрание живописи, скульптур, бесценных рукописей, которые Медичи собирали веками, достанется родному городу.
Опасаясь осложнений с местными и сохраняя лицо перед другими сильными мира того, новые хозяева это условие принимают. Старушка еще крепкая. Главное - внедриться, потом можно будет её уломать на принципиальные изменения в тексте. Договор скрепляется всеми необходимыми подписями и печатями, после чего дарительница в 1743 г. с чистой совестью помирает.
Лотарингские-Габсбургские не ожидали от нее такого подвоха, они в растерянности.