Выкроил себе день в Люцерне, с тем чтобы насладиться оным не в сопровождении любознательных путешественников, а один на один. Показывать и рассказывать самому себе. Везде карабкаться. Лазать куда глаза глядят.
Кое-что получилось. Любознательных встретил поутру с новыми силами.
Пока краткий отчёт о выставке.
Тут же повинюсь. Строгий моралист меня осудит.
Под некоторыми картинами стоит недвусмысленный запрет - фотографировать нельзя. А под некоторыми не стоит. Я поинтересовался, почему так.
Оказывается, этого потребовали какие-то частные владельцы.
А зачем? Чтобы неповадно было кому-то наделать постеров и потом продавать их?
Ну, какие там еще постеры с моей мыльницей-смартфоном.
Да и я проверил. Все до одной картинки уже оцифрованы, и гугл их находит.
И никто не предупредил ведь, когда я вносил полновесными франками свой кровный четвертак. А заплатил бы я, знай об ограничении - это ещё вопрос.
(Между нами только. Всё равно заплатил бы).
Могли вызвать охрану и вывести вон. Но я изловчился.
Наверное, меня должна мучить совесть. Пусть мне расскажут, какой ущерб я причинил, может, тогда. А пока что нет, не мучит.
Картинки - вот некоторые.
Пикассо. Мандолина, ваза с фруктами и гипсовая рука.
Отставить аллюзии и ассоциации. Мандолина как она есть. Ваза с фруктами - не больше и не меньше. Гипсовая рука во всей её актуальной фрагментарности.
Его же. Голова: этюд для монумента.
Мне показалось, что к каким-то ассоциациям мэтр здесь подводит, но вот к каким именно? Представить себе весь монумент нелегко, нечего даже и пытаться.
Первая картина прибыла из самого Метрополитэн, вторая из Балтимора. Соответственно, 25-ый и 29-ый годы.
Жан Элион. Композиция. 1935 г.
Любезно одолжил на время музей Гуггенгейм в Венеции.
Интересно, сколько отвалила Пегги за этот шедевр? Она бы, поди, подняла нас на смех, вздумай мы искать какую-то вещественность в данной композиции. Мне вот померещился серьезный разговор, причем левая половина холста явно давит аргументами правую.
Такие картины смотрятся органично в интерьере просторного шато или, допустим, пентхауза. Хорошо, что наследники нуждаются в деньгах, и музеи тут как тут.
Поль Сезанн. Фрукты. 1879 - 1982.
Оказывается, можно влезть в шкурку и душу плода, не подвергая его деформации.
Ах, это пошло - хвалить работу мариниста, мол, его картина брызгается. Или, дескать, куст на холсте аж прямо благоухает.
Но что делать. Откусить хотелось.
Три работы Кандинского.
Что-то в этом есть.
Набираете в поиске - и на вас обрушиваются великолепные образцы умнейшей вербализации абстракта. Чего я не видел никогда - так это катарсиса при виде подобных шедевров. А при виде некоторых других видел, представьте.
Скучный довод. Извините.
Рауль Дюфи. Cцена в Булонском лесу. Такой вот не слишком дикий, да и вовсе домашний бесхитростный фовизм.
А это Брак. Бутылка и рыбы.
Смутным воспоминанием всплыла еще газета, на которой все сервировалось, но это субъективно.
В ту же тему. Тень руки. Имя новое для меня - Амеде Озанфан (1886 - 1966). Оказывается, дружил с Корбюзье, вместе с ним прокладывал новые пути.
Еще четыре работы кряду. Жоан Миро.
Не раз признавался в любви. Чему-то там внутри меня эти композиции особым образом соответствуют. Хотя и это не катарсис.
Неизменно мощный, ни на кого, кроме себя, не похожий Леже. Мать с книгой и дитя. 1922.
Андре Дерен. Молодой метис в белой рубашке.
Из скульптур одна особенно понравилась. Ганс Арп. 1936.
***
Город-красавец.
Озеро, река, разноцветные постройки. Гора Пилат жаль не видна, тучки заволокли. Брожу в свое удовольствие, тихонько подвывая от восторга.
Ратуша. Итальянско-ренессансное палаццо увенчано вполне немецкой кровлей. Строгий ценитель усмотрит здесь смешение стилей.
Не знаю, мне красиво.
Поборников чистоты стиля приглашаю взглянуть на иезуитскую церковь святого Франциска Ксавьера. Идеальные пропорции, золотое сечение и всё такое. В интерьере не менее изысканное позднее барокко.
На плафоне, то есть попросту на потолке - творение братьев Торричелли из Лугано. Сподвижник Игнация Лойолы проносится по небосводу в триумфальной колеснице.
По выдающемуся носу узнал в одной из часовен святого из Милана Карла Борромео.
Люцерн всегда был оплотом католичества.
В бывшем монастыре святого Урбана набрел на православную икону. Откуда и как она попала сюда - спросить было некого. Может, по итогам наполеоновского нашествия. В нем и швейцарцы поучаствовали.
Не сразу, но разобрался. Это из Матфея (11:27): "Всё предано мне Отцом моим..."
В церкви Франциска Ассизского порадовали Иоаким и Анна, на старости лет воспылавшие друг к другу. Хотя здесь они не такие уж старые.
Озадачила Саломея, ведущая за руку малолетнего Иоанна Крестителя. Или это некое загробное наказание за грех усекновения?
Протестантский храм тоже имеется. Традиционно минималистская обстановка, яркое пятно - витраж с евангелистами.
В этой церкви молилась, пребывая на отдыхе, самая знаменитая протестантка своего времени - королева Виктория. Еще один протестант, тоже хорошо известный и не так чтобы сильно правоверный, сочетался здесь браком.
Это был Вагнер. Пришёл сюда с отбитой им ранее у фон Бюлова женой. Через неделю молодожёны снова пожаловали - крестить сына Зигфрида.
Да вот кстати. К вечеру обнаружил синагогу.
С верхнего этажа огромного концертно-выставочного зала видна арка, увенчанная аллегориями освобожденного труда и единения с остальной Конфедерацией. Я ее называю "Мир, труд, май". На самом деле вход в прежний красивый вокзал, уничтоженный пожаром.
Новый пригласили проектировать самого Калатраву. Получилось функционально, но красота в данном случае ни при чём.
Вдали видно диснеевское шато. Нечто выстроенное на манер баварский замков, которыми обескровил бюджет своей родины безумный Людвиг II.
Сто раз видел, и ни разу туда не вскарабкался. Надо этот пробел устранить.
Особенно карабкаться не пришлось. Есть подъёмник.
Но кто здесь не остановился, на территорию нельзя. Это написано, но мало ли что написано.
Я уже зачекинился в другом отеле, не за полтыщи франков ночлег.
Пробежался коридорами. Причудливый микс ар-нуво и крепостной насупленности. Виды сверху, само собой.
Чтобы не прогнали, присел перекусить.
Дороговато, но ничего запредельного. Пара бутербродов и бутылка воды обошлись в 40 франков. Ну, и раз я такой крутой - на чай еще 10. При этом сытно и вкусно, ничего не скажу.
Однако же мне предстоит еще одно восхождение.
И подъёмника там не будет.
***
Я таки взобрался на самую высокую башню. Ура, товарищи.
Эти башни, числом 9, давно манили, но все времени не было. Показывал и рассказывал снизу.
Часы на одной из них издавна бьют на минуту раньше, чем все остальные часы и колокола в городе. Такая вот привилегия. И ответственность, понятно.
Хорошо шло в паре с историей о том, как один советский моряк загранплавания купил здесь часы. Желал заиметь хорошие. Экипаж помог собрать нужную сумму. Судно стояло на ремонте в Генуе, ночной переезд поездом - и вот он уже с новеньким "Лонжином".
Отмечали, а как же. В водку погружали, бросали на палубу - тикают, потому как гарантия. Швейцарские!
Но вот с камбуза принесли кипяток для чая, погрузили и в него.
"Лонжин" затих.
На следующее утро заявляется наш морячок обратно в магазин. Просит поменять, гарантия же. На вопрос о причинах поломки пожимает плечами. Тогда они ему: "Слушайте, мы вам выдадим другие, вот честное слово. Нам важно самим знать, что произошло".
Он поверил им. Сказал. И не ошибся. Получил новые и уехал назад в Геную. Но с тех пор на витрине табличка с надписью красовалась, причём только на русском языке: "Не кипятить".
Эту историю я почерпнул у писателя Конецкого. Когда-то зачитывался. Он про море писал. Я на морях значительную часть жизнь провёл, хотя моряком не считался.
Отвлёкся, извините.
Воспарил, да. Там наверху что-то вроде эркера. От бездны тебя отделяет невысокий каменный зубец. Проник и туда. Ноги слегка деревенели, признаюсь вам. Трусоват стал с годами.
В награду подобно орлу обозревал благословенные окрестности.
Еле слез. Приходилось для верности делать это задом наперед.
Какая-то экзистенциальность во всем этом была, чтобы не сказать инфернальность. Там наверху попались ещё нечистая сила над водоёмом и вроде бы обыденного вида, но совершенно рыжий человек, притулившийся к каменной постройке неизвестно какого века.
Чуть ли не главная примета Люцерна - Часовенный мост. Объяснения подобным мифологизациям нет, как прикажете объяснить иррацио. Ну, старый, 700 лет. Ну, крытый. Ну, горел и восстановили.
Но кто этим мостом не прошелся, считай, в Люцерне не побывал.
Там картинки. Запечатлены героические сцены, библейские сюжеты и местные байки. Враги христиан обезглавливают святых Феликса и сестру его Регулу. Доблестное войско вынуждает бургундцев снять осаду крепости Грансон.
Очень мне хотелось когда-то полный перечень составить. Вот чтобы все. Спросите, зачем? Если блеснуть эрудицией, то хватит и пары-тройки заранее намеченных.
Не знаю. Тоже иррацио. Хотелось.
Больше не хочется. Умные и щедрые люди сделали это за меня. Ловите ссылку, коллеги.
Заимствую оттуда про то, как Вильгельм Телль отказался кланяться столбу с головным убором габсбургского наместника. Тот вывешивал свою шляпу на этот столб, когда был на выезде. Выезжал частенько. Кругом свободные люди, надо было их окоротить.
Реальному наместнику Телль кланялся. И шляпу снимал, ладно.
А столбу нет. Другие мужчины смирились. Семья, дети.
Телль не стал.
Общеизвестна история о выстреле из лука в яблоко на голове любимого сына. Яблоко раскололось надвое. Другая, незаметно вложенная в тетиву стрела убила наглого прихвостня.
Ещё один мост. Тоже старый, хотя на сто лет моложе. Уже не героическая хроника, а важное поучение.
Пляски смерти. Не просто метафора, целый жанр так называется.
Умный ты или глупый, богатый или бедный, везунчик или лузер по жизни - придет и заберёт. Так что веди себя прилично, потом будет поздно.