Аннотация: Речь идет о периоде до конца 80-х годов. Затем пошел демонтаж, по-настоящему был востребован не русский или украинский, а еще один язык автора, и он, автор, оказался не "в гуще"
Беглый сетевой обзор показал, что и сегодня*, несмотря на смену власти в Украине, тезис о советской русификации находит там активных сторонников. Что было до 1917 г., часто замалчивается. Кажется, я знаю, почему замалчивается. Потому что иначе призыв перучивать нынешнее поколение украинских людей назад с русского на украинский сильно терял бы в убедительности, да и морально выглядел куда уязвимее. Одно дело пришли большевики и всех русифицировали. Другое дело, если это началось не 70-80, а 150-200 лет назад или даже раньше.
Прошу слова как очевидец. Только не ждите от меня приверженности принципу партийности. Ничего, кроме правды.
В Одессе в 50-70-х годах украинскую речь можно было услышать только изредка. По-украински, точнее, на смеси украинского с русским, переговаривались труженики села на "Привозе". Вообще украинский язык ассоциировался с чем-то глубоко деревенским. О том, что деревенским происхождением и жизнью в деревне можно гордиться, я узнал намного позднее в другой стране. Для кого-то это был "кугутский" язык. Но не для меня. Отец занимался переводами, везде стопками высились сборники стихов. Я сейчас позвонил ему и кое-что уточнил. Старик (но тогда он не был старик) переписывался со Степаном Олейником, Борисом Олейником, Виталием Коротичем. Он им писал по-русски, а они отвечали по-украински. Уничижительное замечание об украинцах столь же немыслимо было у нас дома, как слова "кацап", "чурка" или "черножопые". Был у нас 4-томный украинско-русский словарь, несколько монографий по истории Украины и много еще чего. Это была пища и для другого увлечения отца, вообще-то выпускника Высшей мореходки: он работал над книгой об истории Одесского судоремонтного завода им. 50-летия Украины, она благополучно вышла в свое время. Помню старичков - ровесников века, рабочих завода РОПиТ, имени Хосе Марти и СРЗ-1, как это головное судоремонтное предприятие России и СССР называлось раньше. Многие говорили скорее с характерным одесским, чем украинским акцентом, и, конечно, по-русски.
Лозунги к Первомаю или, скажем, "Правила поведения пассажиров в общественном транспорте" попадались когда по-русски, когда по-украински. Наряду с газетой "Знамя коммунизма" издавалась "Чорноморська комуна". Подписка на последнюю шла со скрипом. В магазинах было полно книг на украинском языке. На фантастику и зарубежный детектив стоял звериный голод, книги доставались с боем, огромной переплатой. На украинском языке они были везде.
Кино дублировалось только на русский язык. Работал и порой собирал полные залы, благодаря неординарным постановкам, Украинский театр.
Украинский язык и литература - обязательный предмет. Я учился в разных школах, осталось впечатление сильных педагогов - возможно, потому что им приходилось преодолевать поголовное русскоязычие класса, а это не для слабаков. Очень хорошо запомнилась Эмилия Яковлевна Немировская(СШ 116). Эпизод как сейчас стоит перед глазами: Эмилия Яковлевна открывает мне глаза на Тычину, не "в полi трактор дир-дир-дир", другого:
А справжня муза, неомузена,
Там, десь на фронтi, в нiч суху,
Лежить запльована, залузана
На украiнському шляху...
Освобождение от украинского языка могли получить дети военнослужащих и других приезжих издалека, но давали такие освобождения неохотно, это были единичные случаи. С уроков не отпускали; потом стали требовать и каких-то знаний, но разрешалось отвечать по-русски.
В городе была пара-тройка украинских школ: "английская" школа номер 9, "немецкая" школа номер 90 и, кажется, какой-то интернат, куда свозили и детей из области. В обычных школах вводить украинский язык обучения казалось тогда в Одессе немыслимым. Школа 90 и особенно школа 9 считались привилегированными, соответствующие иностранные языки изучались там углубленно. Это было приманкой для родителей. Да и украинскими они были формально. Когда в конце 80-х в Одессе стали форсированно и всерьез вводить украинский язык обучения в школах, какие-то учителя увольнялись, какие-то смирились и готовились к урокам уже на украинском языке. Чаще всего ни учитель, ни дети украинского языка не знали, но наверх шел доклад о переведении все большего количества школ на украинский язык.
По-настоящему со свободным бытованием украинского языка я столкнулся во время турпохода в Карпаты после 8-го класса. Местные пацанята дразнили нас москалями, особой враждебности я не заметил.
В вузах везде был русский, кроме украинского отделения филфака ОГУ. Помню, надо было досдавать основы литературоведения, и преподаватель, по слухам, принимала на украинском. Студенты трепетали. Я к тому времени по-украински как-то изъяснялся, но трепетал вместе со всеми. Однако экзамен был по-русски. Думаю, ей это дело запретили. Вообще шло такое малозаметное перетягивание каната, но сводилось все к запрету на ношение вышитых сорочек, водружению либо удалению портретов украинских писателей в коридорах педина или университета, введению либо выведению курса истории УССР в старших классах школ. На факультете РГФ, где я учился, на русском отделении филфака и, кажется, на истфаке украинский язык был обязательным предметом. Я его тоже досдавал - по учебнику Булаховского. Клятый антисемит доцент Т. погнал меня за незнание "правила девятки". Пришлось налечь всерьез, свои четыре балла я выстрадал.**
Потом я не раз добрым словом поминал клятого антисемита доцента Т., особенно когда писал статьи на украинском языке. Самым авторитетным периодическим изданием по проблемам иностранной филологии в УССР был журнал "Iноземна фiлологiя". Мой дружок, ныне очень известный человек Олег Ф. учился во Львове на курсах повышения квалификации, я поехал к нему в гости, заодно пришел в редакцию журнала. Она размещалась в каком-то закутке университета. Я заговорил по-украински, но не успел произнести и двух фраз, как со мной перешли на русский и холодновато попросили оставить рукопись. Каково же было мое удивление, когда рукопись вернулась с предложением переоформить то-то и то-то и выслать заново. По языку было три замечания стилистического характера, не зря я корпел над словарем. Через пару лет еще одну статью приняли без замечаний, по почте.
Это была моя вторая встреча с настоящим, живым украинским языком. В чистом интеллигентном виде он звучал и на вечеринке, куда Олега Ф. и меня позвали местные коллеги. Пьянка, мужской базар и флирт происходили на двух языках. Тогда окончательно прошло чувство неестественности, которое до этого возникало, когда я открывал Бальзака или Моэма в переводе на мову. Мы еще съездили к одной моей хорошей знакомой - директору школы в Тячевском районе Закарпатской области. Это было украинское село. Все говорили по-украински. В соседнем селе записывали "коломыйки": Олег - ноты, я - текст. Под чистый как слеза самогон и "нафтусю" мы уже бегло балакали.
Затем по работе приходилось бывать в сельских школах Одесской области. До этого я неплохо знал только город Измаил, где украинского языка испокон веков было с гулькин нос. Памятник Шевченко стоял, но он везде стоял. Как-то не отложилось много уроков на украинском языке, больше на русском. Местное население говорило на "суржике", и это было похоже скорее на русский, чем на украинский язык.
Циркуляры Минобраза приходили на украинском и на русском языках. Передовой опыт обобщался у нас на русском языке. Научно-практические конференции для моих коллег - заведующих кабинетами иностранных языков и методистов ИУУ проходили на русском языке, даже в Ивано-Франковске. Лекции в Центральном институте усовершенствования учителей в Киеве - почти все на русском языке. В Киеве повсеместно на улицах и в общественном транспорте звучал русский язык, то же - в других областных центрах, кроме Львова и Ивано-Франковска, а довелось побывать во многих. Вывески магазинов - почти везде на украинском языке.
Гнобил ли кто-то украинский язык? У меня не было и нет такого ощущения. КГБ Украины считало украинский национализм врагом номер 1 (почетное второе место занимал сионизм), я это знал, но сведения о какой-то борьбе именно в этом направлении просачивались слабо. Некто добыл и опубликовал документы с грифом ДСП, из которых явствовало, что тезис о праве украинцев на самоопределение он воспринял всерьез - все, что мне запомнилось, да какие-то вражьи голоса.
Юридически же Украина существовала как отдельное государство с представительством в ООН.
Я не считаю большевистскую систему исторически оправданной, правильной и эффективной. Однако, перефразируя Аристотеля, Платон мне враг, но истина дороже. Поддержка, оказываемая украинскому языку, была очевидна, такая поддержка ему до 1917 года и не снилась.
Впрочем, при царизме я не жил, а совсем недавнюю историю, начиная с 1989 года, многие и без меня помнят.
* Текст был выложен в 2010 году. По сентиментальным причинам оставляю, как было, но обязан указать на принципиальные дополнения, которые я бы сделал сегодня.
**За давностью можно и рассекретить. Доцент Ткач. Смешно, на кафедре украинской филологии ОГУ был еще доцент Швец. Швец носил вышиванку, а потом ему запретили. Было жалко на него смотреть, без вышиванки он казался голым и беспомощным. Ткач был хитрее, косил под европейского бонвивана. Я действительно ему благодарен.