КОРЕЙЦЫ В "ТРУДОВОЙ АРМИИ" В ГОДЫ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ: ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЙ ОБЗОР
За последние 20 лет в изучении истории и культуры коре сарам, наблюдается настоящий бум: защищен ряд докторских и кандидатских диссертаций, опубликованы десятки книг и сотни статей, ежегодно проводятся региональные и международные конференции. Количество опубликованных в этот период работ превысило число публикаций за все предшествующие 120 лет.
Несмотря на обилие публикаций, в историографии коре сарам есть темы, которые и по сей день мало изучены, и одна из них - участие корейцев в "трудовой армии" (строительных и рабочих колоннах) в годы второй мировой войны. Говоря о её состоянии в наши дни, Н. Ф. Бугай пишет: "Из этого периода жизни корейцев в Союзе ССР ... до сих пор оставалась неизвестной страница об участии их как дешевой рабочей силы, создававшейся принудительными мобилизациями, в трудовом фронте в 40-е годы".
Сама тема "трудармии" военных лет, в качестве специальной, начинает осваиваться в литературе со второй половины 80-х годов прошлого столетия. Причем, как отмечается в историографических обзорах, "история формирования и функционирования "трудовой армии" периода Великой Отечественной войны стала в немалой степени связываться с судьбой "трудмобилизованных немцев"". К настоящему времени в этом направлении уже опубликовано значительное количество трудов.
Если говорить о работах, в которых затрагивается тема корейцев-трудармейцев, то их немного. Причем, в ряде из них сама тема корейского участия в "трудармии" занимает лишь незначительную часть: две строчки (Г. Н. Ким, Д. В. Мен), полстраницы (Б. И. Ким), одна страницу (Г. В. Кан), несколько страниц (Л. Б. Хван). Конечно, такое положение нельзя назвать удовлетворительным, если учесть, что "трудармия" являлась важной вехой в жизни большинства трудоспособного мужского корейского населения.
Впервые тема корейцев-трудармейцев начинает упоминаться в периодике и публицистике времен перестройки - в виде констатаций самого факта участия корейцев в "трудармии".
В 1988 г. в Москве на корейском языке выходит книга ташкентского журналиста Брутта Кима "Кто мы?". Русский вариант книги вышел в 1991 г. в Ташкенте. В ней трудармейцам посвящено полстраницы и указывается, что это были "полувоенные формирования с полутюремным режимом" и что корейцы трудармейцы работали на шахтах Воркуты, Караганды, Ангрена, работали в рудниках Лянгара и лесозаготовках Урала, на строительстве оборонительных сооружений под Сталинградом.
Академическое освоение обсуждаемой темы начинается с публикации российского историка Н. Ф. Бугая (1991 г.), где приводятся количественные данные по корейцам-трудармейцам в Коми АССР.
Если говорить о работах ученых Центральной Азии, то тема корейцев-трудармейцев начинает подниматься в них с середины 90-х годов в публикациях казахстанских авторов.
В книге Г. Н. Кима и Д. В. Мена "История и культура корейцев Казахстана" (1995 г.) трудармейцам посвящено два предложения. Это констатация самой трудовой мобилизации корейцев и численные данные по ним на шахтах Караганды.
В монографии Г. В. Кана "История корейцев Казахстана", для раскрытия темы использован фонд 1146 ЦГА РК (оп. 1, д. 267, 282, 292). В книге устанавливается дата начала призыва корейцев в рабочие колонны в Казахстане и обозначается категория, под которую подпадали мобилизованные корейцы. Автор также констатирует, что "нередко корейцы работали вместе с немцами Поволжья, осужденными, а также военнопленными", и что для некоторых корейцев "трудармия" продолжалась и после войны.
Важным источником в исследовании "трудармии" являются воспоминания бывших трудармейцев. Впервые они были представлены в докладе Г. М. Кима в Алматы в 1997 г.
Им был поднят вопрос о документально-правовых основах мобилизации корейцев в "трудармию". Вводится различие между понятиями "участник трудового фронта" и "трудармеец из числа депортированных народов", т. к. трудармейцы не были свободными людьми. Сам Г. М. Ким три года пробыл в Ухто-Ижемском лагере Коми АССР. К сожалению, этим годам посвящен всего один абзац, в то время как именно подробные воспоминания о них представляли бы ценность.
В 1998-2000 гг. в Казахстане вышел сборник архивных документов "История корейцев Казахстана" в 3-х томах. В нем собрано около 500 документов, однако материалы о корейцах-трудармейцах (именные списки) - всего лишь на несколько страницах. Какие-либо документы, проливающие свет на сам процесс мобилизации корейцев в "трудармию" и условия их пребывания в ней, в сборнике не представлены.
В Узбекистане, тема корейцев-трудармейцев была поднята учеными лишь в 2003 г., когда в газете "Корё синмун" была опубликована статья Л. Б. Хван (проф. кафедры русской и зарубежной литературы Каракалпакского университета) о трудовой армии. В статье приведены краткие воспоминания 4-х трудармейцев, проживающих в г. Нукусе. Данный материал, но уже со ссылками на публикации и два документа ЦГА РКК (ф. 322, оп. 1040, д. 701, л. 7, 18), вошел в брошюру Л. Хван, изданную в 2004 г. Чуть позже, с небольшими изменениями, он был опубликован в Интернете.
Говоря о разработке темы "трудармии", хотелось бы выделить историка из Чирчика Угая Черсика. О своем пребывании в Коми АССР им сделан доклад в Сеуле. Память этого человека сохранила очень много подробностей. Автор приводит такие конкретные детали жизни трудармейцев в Ухто-Ижемском лагере Коми АССР, как нормы питания, характер одежды, распорядок трудового дня и т. д.
Если дать общую оценку центрально-азиатским публикациям, то можно констатировать, что они носят либо публицистический характер, либо являются весьма фрагментарными - от 2-х строчек до 1 страницы, если говорить об академических работах. Предметное поле в них не сегментировано, крайне низок уровень использования архивных материалов, отсутствует развернутая полевая работа.
Как нам представляется, первый прорыв в научно-историческом освещении обсуждаемой темы связан с работами российского историка Н. Ф. Бугая. В них уже обозначена структура предметного поля темы, дана общая характеристика условий жизни трудармейцев, а также оценка использования принудительного труда в рамках административно-командной системы и в контексте военного времени. Даются численные характеристики корейцев в различных регионах, определены документы, регламентирующие порядок пребывания корейцев в рабочих колоннах.
В 2004 г. автор настоящей статьи по гранту Academy of Korean Studies (Корея) выполнил исследование по теме участия корейцев в "трудармии": были собраны архивные документы, проведены интервью с бывшими трудармейцами и опубликована статья. В статье представлен историографический обзор проблемы и даны краткие выводы относительно порядка мобилизации корейцев в "трудармии", мест их дислокации, условий труда и быта, награждений, а также разницы в политике, проводимой по отношению к корейцам и другим узбекистанцам, мобилизованным в районы РСФСР.
Перейдем теперь от общего историографического экскурса к более детальному рассмотрению основных проблем темы корейского участия в "трудармии" и тому, как они представлены в научной и публицистической литературе.
1. О методологии подходов.Имеющиеся по теме работы делятся на две группы. Первую можно обозначить как строго академическую - это публикации известных историков Н. Ф. Бугая и Г. В. Кана, опирающиеся на документальную базу и академические стандарты изложения. Что касается второй категории публикаций, то они написаны в публицистическом стиле (Б. И. Ким, Г. М. Ким, Л. Б. Хван), без ссылочного аппарата (Б. И. Ким, Г. М. Ким) и строгой базы обоснования выдвигаемых тезисов. В качестве основного источника в них фигурируют либо сами личные воспоминания бывших трудармейцев (Г. М. Ким, Ч. Угай), либо их запись в виде интервью (Л. Б. Хван).
Если говорить о личных воспоминаниях в целом, то относительно них всегда существует проблема верификации, что диктует взвешенный и осторожный подход к ним. Дело в том, что воспоминания не являются абсолютно достоверным источником ("истиной в последней инстанции"), поскольку в них присутствует существенная доля субъективности: они персонифицированы, окрашены в эмоциональные тона; аксиологические установки зачастую доминируют над гносеологическими. Некоторые детали в них забываются или сознательно опускаются, а некоторые - гипертрофируются; кроме того, не редки случаи, когда "единичное" и "особенное" обобщаются до "общего", а ситуативное - до закономерного. Поэтому для воссоздания исторической правды необходимы: сопоставительный анализ воспоминаний ряда свидетелей/участников (в зависимости от определения этого ряда могут быть получены и различные результаты), сбор/расшифровка устных историй по научным методикам и соотнесение их с документально-архивными источниками.
Отдельно хотелось бы остановиться на проблеме предвзятости, когда аксиологические установки начинают задавать конструирование эмпирической базы и соответствующих выводов. Наиболее рельефно такого рода установки выражены в работах Л. Б. Хван (а по существу одна работа, с небольшими вариациями).
Эти работы написаны в публицистической манере, и построены больше на apriori заданных установках, нежели академическом анализе, подчиненным логике и фактам. Их основной целью является не столько реконструкция исторической реальности, сколько создание эмоционально-негативного семантического фона. В условиях дефицита литературы по данной теме и ученого статуса автора, эти работы могут создать впечатление, что они выражают современные научно-исторические взгляды по данному вопросу. Поэтому остановимся на них подробнее.
Обратимся к интерпретации документов. Приводя выдержку из письма каменноугольного треста "Коспашуголь" о том, что он получил из Каракалпакской АССР 700 человек рабочей силы (достаточно нейтральный текст, характерный для производственной переписки), автор восклицает: "вдумайтесь: трудоармейцев "получали" как железнодорожный груз, а не "принимали", как людей".
Что же оскорбительного в термине "получать"? Он вполне употребим не только в отношении грузов, но и людей, особенно в сводках, отчетах и деловой переписке, для которых характерны сухость, лаконичность и емкость используемых терминов. Например, "Вчера получили подкрепление: мотострелковую роту и взвод минёров" (в военном рапорте), или "Для освоения объекта были получены все необходимые трудовые ресурсы" (в экономическом отчете). В вышеприведенном комментарии очевидна предвзятость: найти даже в нейтральных сообщениях, касающихся "трудармии", некий негативный подтекст.
В этом же документе, в связи с прибытием новых рабочих, содержится просьба о выделении продовольствия: "... В ближайшее время ожидаем дополнительно 300 человек - всего 1000 человек. В связи с этим просим прислать следующие продукты: рис, пшено, консервы, сухие овощи". По этому поводу Л. Хван дает следующий комментарий: "Бесплатных трудовых ресурсов Трудармии было мало. Она хотела, чтобы тягловая "рабочая сила" везла с собой и прокорм. По смыслу документа можно уяснить, что даже вопросы организации питания для прибывших трудоармейцев лежали на их отправителях. И можно представить, какую скудную пищу им выделяли из непредусмотренных для них продуктовых резервов".
Такого рода комментарии довольно странны, если учесть, что они делаются ученым. Что означает "она хотела" применительно к "трудовой армии"? Подобная антропоморфизация социально-политических институтов недопустима в науке, поскольку выводит проблему организации дистрибутивных сетей в советском обществе 40-х годов как некоторой объективнойреальности за пределы научного (исторического, экономического, политологического) анализа в сферу каких-то призрачных фантомов типа одушевленной "Трудармии", обладающей человеческими желаниями.
Кроме того, не позволительными являются отождествление просьбы с решением и экстраполяция конкретной ситуации на систему продовольственного обеспечения трудармейцев. Как известно, в военное время управленческая структура, в том числе и в сфере распределения, носила двойственный характер. С одной стороны, вся полнота власти на период войны была сконцентрирована в руках ГКО СССР. А с другой стороны, резко увеличились права наркоматов, в том числе, в сфере распределения материальных и людских ресурсов. Поэтому решение вопроса о снабжении рабочих и строительных колонн осуществлялось не по линии "трудовая армия - отправители", а по линии вертикального соподчинения (союзные, республиканские, областные, районные органы) и горизонтальной координации (межреспубликанские и межведомственные договоренности). В силу этого, обеспечение трудармейцев осуществлялось из различных источников: по решению СНК СССР из союзных фондов (как это было сделано в феврале 1943 г. для мобилизованных рабочих из Узбекистана), по решению обкомов (как это было сделано Иркутским обкомом ВКП (б) для узбекистанцев, работавших на шахтах "Востсибуголь"), по решению самого правительства Узбекистана и т. д. Если обратить внимание на то, кто отправитель письма (трест "Коспашуголь") и кто - получатель (Каракалпакский обком партии), то видно, что они не находятся в отношениях иерархического подчинения. Следовательно, и в этом случае мы имеем более сложную цепочку решений относительно обеспечения трудармейцев. Говоря же о "непредусмотренных продуктовых резервах" Л. Б. Хван снова не учитывает централизованную природу системы распределения и перераспределения в СССР, тем более, в военное время.
Автор завершает свой комментарий по поводу просьбы угольного треста о выделении дополнительного продовольствия следующим резюме: "Так средневековый палач требовал у родственников приговоренного к повешению мыло для смазывания веревки, чтобы смерть обреченного была менее мучительной".
Для того, чтобы усилить обличительный эффект, Л. Хван использует аналогию; при этом, нарушает правила ее использования как логической операции. Как известно, в умозаключении по аналогии на основании знания одних сходных свойств и признаков изучаемых объектов делается вывод о возможном сходстве других свойств и признаков этих объектов. Причем, общие сходные свойства и признаки должны быть того же типа. Но в данной "аналогии" нет ни одного сходного признака, а тем более, одного и того же типа. Угольный трест не средневековый палач (у них разные функции: добыча угля и приведение в исполнение смертного приговора), просьба о выделении продуктов питания - не требование мыла для казни (у них также другие цели: жизнь в одном случае и смерть в другом), а Каракалпакский обком - не родственник мобилизованных корейцев (в одном случае это орган политической власти, а в другом - рядовые колхозники).
Но даже, если в нарушение требований логики закрыть глаза на эту процедуру отождествления (выдачи разного за схожее), то формально правильно построенный вывод, исходя из выше приведенного комментария, должен быть следующим: угольный трест "Коспашуголь" обратился в Каракалпакский обком партии о выделении продуктов для прибывших рабочих из этой республики для того, чтобы их смерть была менее мучительной.
В результате столь вольного использования аналогии ее содержание лишается логического смысла. Но тогда она перестает быть той процедурой вывода, как она понимается в науке, подменяясь умозаключением, преследующим сугубо психологические задачи, а именно, придать всему тому, что касается "трудовой армии" уничижительную характеристику.
Вызывает сомнение и метод сбора материала, в частности, работа с информантами. Надо отметить, что в статье и брошюре Л. Хван впервые используется метод интервью применительно к теме "трудармии". Однако в приводимых ею рассказах трудоармейцев есть существенные неточности, которые как нам представляется, возникли в результате некорректной методики интервью (не соответствующей социологическим стандартам) и заданной установки на создание тотально негативного образа "трудовой армии", независимо от того, насколько те или иные его детали соответствуют фактам.
2. Об оправданности трудовой мобилизации корейцев в годы войны.Необходимо различать два аспекта данной проблемы. Первый аспект связан с вопросом о трудовой мобилизации в период Великой Отечественной войны вообще, а второй - с мобилизацией собственно корейцев. Данное различение принципиально, т. к. эти два аспекта иногда смешиваются, и в равной мере рассматриваются как проявление репрессивной политики сталинизма.
Если говорить о трудовой мобилизации корейцев, то она, безусловно, явилась по отношению к ним актом политического недоверия со стороны властей. Корейцы готовы были защищать Родину с оружием в руках, так же, как они это делали в случае иностранной интервенции на Дальнем Востоке. Однако Сталин видел в них "пятую колонну", как и в некоторых других этнических группах. Тотальная мобилизация в "трудармию" по этническому признаку фактически означала дискриминацию - отказ представителям некоторых этнических групп в праве носить оружие и сражаться на фронте. Она принципиально являлась волюнтаристской и незаконной, т. к. нарушала статью 123 действующей Конституции, которая гласила: "Равноправие граждан СССР, независимо от их национальности и расы, во всех областях хозяйственной, государственной, культурной и общественно-политической жизни является непреложным законом. Какое бы то ни было прямое или косвенное ограничение прав или, наоборот, установление прямых или косвенных преимуществ граждан в зависимости от их расовой и национальной принадлежности, равно как всякая проповедь расовой или национальной исключительности, или ненависти и пренебрежения, караются законом".
Однако политическая дискриминация корейцев как защитников Отечества не означает, что в годы войны они не могли быть использованы в качестве трудовых ресурсов. Говоря о мобилизации корейцев в "трудовую армию", Л. Хван пишет: "Их отрывали от семей ... и бросали на ликвидацию "узких мест" - на рудники, на строительство оборонных объектов, на предприятия, производящие стратегическую продукцию". Критический пафос данного предложения трудно понять, поскольку сотни тысяч представителей других народов центрально-азиатского региона (узбеков, каракалпаков, таджиков и др.), также "отрывали от семей" и бросали на прорыв. Достаточно сказать, что к концу 1943 г. за пределы УзССР, на оборонные предприятия и стройки РСФСР, было мобилизовано более 155 000 жителей республики.
И здесь встает вопрос о трудовой мобилизации вообще. В условиях войны она была единственным условием победы. В связи с этим, нам представляется принципиально неверной ее интегральная трактовка как "карательной" политики, без дифференциации социальных групп, по отношению к которым она проводилась, и учета конкретно-исторического контекста.
Так, Л. Б. Хван приводит Циркулярное письмо Наркомюста СССР, Прокурора СССР и Комитета по учету и распределению рабочей силы при СНК СССР от 5 марта 1942 года, предписывающее принять меры против уклонения граждан от мобилизации для работы на производстве и строительстве. Согласно письму, материалы об уклоняющихся должны передаваться в суд, по решению которого эти граждане направлялись на принудительные работы. Предваряя данное письмо, Л. Хван пишет: "Уклониться, избежать этой участи было невозможно. Государственная карательная машина зорко следила за тем, чтобы ни один трудоспособный, не призванный в действующую армию гражданин, ее не избежал". А в опубликованной в Интернете версии статьи, автор называет поступивший в Каракалпакскую АССР циркуляр "черным письмом".
"Черным письмом" (вероятно, по аналогии с "черной меткой", уведомлением о смертном приговоре среди пиратов и криминальных кругов) называется циркуляр военного времени, когда необходимо было мобилизовать все материальные и трудовые ресурсы, чтобы остановить и отбросить врага. Был ли данный циркуляр "черным письмом карательной машины" или вынужденной и оправданной мерой?
Как известно, экономические потери, понесенные СССР в первый год войны, были огромны. На территории, оккупированной к ноябрю 1941 г., до войны проживало 45% населения страны, добывалось 63% угля, производилось 68% чугуна, 50% стали и 60% алюминия. В результате оккупации и эвакуации промышленности выбыло из строя 303 предприятия, изготовлявших боеприпасы. Ежемесячные потери от их остановки были колоссальными: 8,4 млн. корпусов снарядов, 2,7 млн. корпусов мин, 2 млн. корпусов авиабомб, 7,9 млн. взрывателей, 5,4 млн. средств воспламенения, 5,1 млн. снарядных гильз, 2,5 млн. ручных гранат, 7 800 т пороха, 3 000 т тротила и 16 100 т аммиачной селитры. В ноябре и декабре 1941 г. народное хозяйство СССР не получило ни одной тонны угля из Донецкого и Подмосковного бассейнов. К декабрю 1941 г. катастрофически сократилось производство черных и цветных металлов, шарикоподшипников - основы военной промышленности: проката черных металлов - в 3,1 раза, шарикоподшипников - в 21 раз, проката цветных металлов - в 430 раз.
Мобилизация в ряды Красной Армии резко уменьшила число рабочих и служащих. Их численность сократилась с 31,5 млн. к началу 1941 года до 18,5 млн. к концу года. С июля по ноябрь 1941 г. было эвакуировано на восток свыше 10 млн. человек, более 1360 крупных предприятий.
В этих тяжелейших условиях каждая пара рук была на вес золота. Люди работали на износ, порой по 13-14 часов в сутки. На предприятия возвращались пенсионеры, за станки вставали подростки. В деревнях женщины впрягались вместо быков и лошадей, они стали основной рабочей силой в шахтах и на лесоповалах. Были отменены отпуска (кроме отпусков в случаях болезни, по беременности и родам), увеличен рабочий день, введены сверхурочные обязательные работы. К выполнению сельскохозяйственных работ привлекались служащие, трудоспособное население, не работающее на предприятиях промышленности и транспорта, студенты, школьники 6--10 классов. Постановлением СНК СССР от 28.08.1942 г. к работе вынуждены были привлекать инвалидов 3-й группы. А постановлением СНК СССР от 10.08.1942 г. предусматривалось привлечение к трудовой повинности различных категорий граждан, включая беременных женщин до 5 месяцев беременности.
Благодаря этим чрезвычайным мерам и титаническому труду всего народа, "военная промышленность уже в первой половине 1942 г. не только восстановила потерянные мощности, но значительно перекрыла их". Перевод всей экономики огромной страны на военные рельсы был осуществлен в течение года, в то время как Германии на это потребовалось 7 лет. В кратчайшие сроки была решена задача, позволившая ликвидировать отставание топливно-энергетической и металлургической базы, обеспечить превосходство в вооружении, что, в конечном счете, обусловило коренной перелом на карте военных действий и стало залогом победы над фашизмом. Называть эти меры "карательными" и оправдывать "уклоняющихся", в то время как миллионы людей, на фронтах и в тылу, жертвовали всем, чтобы переломить ход войны - значит либо не понимать, что происходило в эти годы, либо сознательно стоять на позициях априорного нигилизма относительно всего того, что имело место в 40-е годы.
3. Документально-правовые основы мобилизации корейцев в "трудармию".Первым предпринял попытку освещения данного вопроса Г. В. Кан. В частности, он ссылается на оповещение военкома Казахстана областных военкоматов от 9 февраля 1942 г. о призыве в рабочие колонны "военнообязанных запаса и призывников-корейцев". Призыву подлежали "из военнообязанных запаса, из числа ограниченно годных к воинской службе в возрасте до 45 лет, но пригодных к физической работе в климатических условиях Урала и Сибири, а также отсеянных при очередных призывах и мобилизации в Красную Армию по политико-моральным соображениям. Корейцы попадали под формулировку "по политико-моральным соображениям"". Документы о формировании корейских рабочих колонн велись в Военном комиссариате Казахстана в деле по "формированию рабочих колонн из лиц административно высланных и судимых".
Приводится документ, свидетельствующий о первоначальной неразберихе и противоречащих указаниях по вопросу мобилизации корейцев. Так, 24 апреля 1942 г. в Казвоенкомат поступила кодограмма из Чимкента: "Областное управление НКВД имеет указание о призыве только детей переселенцев, поэтому проводить призыв самих переселенцев возражает". Однако комментарий Г. В. Кана, что в данном случае "НКВД пытался ужесточить этот процесс" нам представляется натяжкой. В документе явно что-то перепутано. Конечно же, речь не идет о детях. Если же имеются в виду "дети переселенцев" в смысле поколений, то все корейцы, начиная с 5-летнего возраста (т. е. родившихся до 1938 г.), являлись переселенцами.
К сожалению, какие-либо документы высших органов власти по поводу мобилизации корейцев в "трудармию" в книге не приводятся.
С точки зрения Г. М. Кима, таким документом явилось Постановление ГКО СССР N 2409 от 14 октября 1942 г., согласно которому "на корейцев распространялось Постановление ГКО СССР N 1123 от 10 января 1942 г. и N 1281 от 14 февраля 1942 г. о порядке использования немцев призывного возраста от 17 до 50 лет".
Здесь имеет место ошибка. Дело в том, что в данном постановлении корейцы не упоминаются. Полное название Постановления N 2409сс - "О распространении постановлений ГОКО N 1123сс и N 1281сс на граждан других национальностей воюющих с СССР стран". Япония, объявившая корейцев после аннексии Кореи в 1910 г. японскими подданными, на время принятия постановления не находилась в состоянии войны с СССР, хотя и являлась союзником Германии. Отношения между Японией и СССР регулировались подписанным 13 апреля 1941 г. договором о нейтралитете, который был денонсирован советским правительством лишь 5 апреля 1945 г. Не случайно, что в тексте постановления указываются национальности только тех стран, кто официально был в состоянии войны с СССР. Читаем: "Распространить действие постановлений ГОКО N 1123сс от 10 января 1942 года и N 1281сс от 14 февраля 1942 года о мобилизации в рабочие колонны НКВД немцев-мужчин, годных к труду, в возрасте от 17 до 50 лет - на граждан других национальностей воюющих с СССР стран - румын, венгров, итальянцев, финнов". В постановлении не указаны национальности других стран - сателлитов Германии, но не находившихся в состоянии войны с СССР: Болгарии, не объявившей войну СССР, хотя 1 марта 1941 г. она присоединилась к Берлинскому пакту; Турции, подтвердившей в марте 1941 г. свой нейтралитет относительно военных действий против СССР.
О том, что граждане национальностей, воюющих и не воюющих с СССР стран, четко различались с точки зрения проводимых по отношению к ним мероприятий говорят и другие документы. Так, в Приказе наркома обороны СССР N 0974 от 21 декабря 1942 г. в пункте 9 специально оговаривается: "Призывников по национальности немцев, румын, венгров, итальянцев, финнов в армию не призывать, а использовать в соответствии с Постановлением ГОКО N 2383сс от 7 октября 1942 г. (директива N М/5/4652 от 12 октября 1942 г.) и N 2409 от 14 октября 1942 г. (директива N М/5/4666 от 17 октября 1942 г.). Призывников по национальности болгар, китайцев, турок, корейцев, работающих в промышленности и на транспорте, оставить на месте, а остальных направить по нарядам Главупраформа для работы в промышленности и на строительство".
С точки зрения Л. Б. Хван, основным документом, связанным с мобилизацией корейцев в "трудармию" был Указ Президиума Верховного Совета СССР от 13 февраля 1942 г. "О мобилизации на период военного времени трудоспособного городского населения для работы на производстве и строительстве". Действительно по данному Указу на работы - в авиационной, танковой, металлургической, химической и топливной промышленности, промышленности вооружения и боеприпасов - были мобилизованы большие слои населения, но не все. Во-первых, в нем речь идет о городском населении, в то время как абсолютное большинство корейцев проживало в сельской местности. Во-вторых, согласно Указу мобилизация должна осуществляться "для работы по месту жительства". А ведь корейцы мобилизовывались на объекты, в основном расположенные не по месту жительства - в различных городах Узбекистана, на территории Казахстана и РСФСР. В-третьих, в развитие этого Указа, СНК СССР в тот же день издал постановление, согласно которому мобилизация населения производится исполкомами областных и городских Советов по решению СНК, в то время, как известно, мобилизация корейцев в строительно-рабочие колонны осуществлялась через военкоматы.
В этой связи хотелось бы обратить внимание на Постановление ГКО N 1476с от 21 марта 1942 г. "О рабочих колоннах", в котором наркомату обороны предписывается "прекратить с 22 марта 1942 года какое бы то ни было формирование и передачу рабочих колонн гражданским наркоматам", а "обеспечение гражданских наркоматов рабочей силой возложить на соответствующие наркоматы, на Комитет по учету и распределению рабочей силы при СНК СССР, на Главное Управление Трудовых Резервов и на местные Советы Депутатов Трудящихся в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 февраля 1942 года". Иначе говоря, действие Указа было направлено на обеспечение рабочей силы гражданских наркоматов, в то время как корейцы мобилизовывались в рабочие колонны в качестве военнообязанных по линии НКО.
Как нам представляется, поскольку корейцев в основном не брали в армию, и они находились на особом учете, наряду с общими постановлениями по трудовой мобилизации, должны были быть директивы, непосредственно предписывающие, что с ними делать. А иначе военкоматы не знали бы кого отправлять на фронт, а кого - в строительные и рабочие колонны, поскольку корейцы были гражданами СССР и являлись военнообязанными. И такого рода постановления и распоряжения были.
Во-первых, еще осенью 1940 г. Главный военный совет при НКО в постановлении по призыву в РККА предписал призвать, но не направлять в армию, а зачислять в рабочие батальоны призывников из лиц турецкой, японской, корейской, китайской и румынской национальностей.
Во-вторых, если говорить о военном времени, то, судя по всему, документов, регулирующих трудовую мобилизацию корейцев, было несколько. Важнейший из них - Постановление ГОКО N 2414с от 14 октября 1942 г. "О мобилизации в Узбекской, Казахской, Киргизской, Таджикской и Туркменской ССР военнообязанных для работы в промышленности и строительстве железных дорог и промышленных предприятий". Данным постановлением предусматривалась мобилизация 350 тыс. человек из числа военнообязанных в возрасте от 19 до 50 лет. И отдельной строкой в пункте 1 записано: "В том числе мобилизовать всех корейцев призывного возраста".
Из мобилизованных должны были быть сформированы рабочие колонны по 1000 человек в каждой, распределявшиеся по различным наркоматам. Мобилизация возлагалась на НКО через местные военкоматы; срок проведения - октябрь и ноябрь 1942 г.
4. Дислокация и численность корейцев-трудармейцев. Введенные на сегодняшний день в оборот архивные документы не дают полной картины в этом вопросе, хотя и позволяют составить некоторое представление.
Первоначально, видимо, были планы об использовании трудмобилизованных корейцев только в республиках их проживания. Так, пункт 4 вышеуказанного Постановления ГКО N2414с от 14.10.1942 г. предписывал: "Корейцев всех использовать только в пределах Узбекской и Казахской ССР". Однако корейцы работали и в РСФСР, и на Украине. А это означает, что либо "это были предписания, а на практике многие из корейцев попали ... и в другие регионы" (Н. Ф. Бугай), либо имели место и другие решения, изменившие первоначальные планы.
Если говорить о Казахстане, то в годы войны "из 37 544 карагандинских шахтеров различных национальностей добывал уголь 2 141 кореец, часть из которых была призвана в трудовую армию" (по другим документам, на Карагандинских угольных копях в трудовых колоннах работали 2 622 корейца).
Корейцы были задействованы и на строительстве Турксиба. Об этом свидетельствует распоряжение ГКО от 10 января 1943 г. об оставлении на строительстве Туркестано-Сибирской железной дороги до 20 февраля 1943 г. 500 корейцев, подлежащих отправке в Подмосковный угольный бассейн.
В архивном сборнике "История корейцев Казахстана" также есть несколько документов, проливающих свет на участие корейцев в "трудармии". Это три именных списка бойцов строительной колонны N 547, 3-го стройуправления ГУАС НКВД СССР, прибывших из Гурьева. В первом списке, по состоянию на 5.09.1944 г., 24 человека, из них 10 корейцев; во втором, по состоянию на 18.10.1944 г. - 25 человек, из них 19 корейцев; в третьем, по состоянию на 5.01.1945 г. - 27 человек, все - корейцы. Кроме того, приведены частичные списки корейцев, работавших в нефтяной промышленности.
5 декабря 1942 г. вышло Постановлению ГКО СССР "О мобилизации в Узбекской ССР 2,5 тыс. военнообязанных корейцев и направлении их на строительство Узбекского металлургического комбината". А 11 февраля 1943 г. военком ташкентского облвоенкомата дает предписание Нижне-Чирчикскому, Беговатскому, Хавастскому и Сыр-Дарьинскому райвоенкоматам о мобилизации на строительство комбината негодных к службе, но годных к физическому труду; выписываемых из госпиталей военнослужащих; военнообязанных, эвакуированных из западных областей; и "не явившихся на медосвидетельствование по приказу НКО N 882 корейцев, в возрасте от 18-50 лет". В Постановлении СНК и ЦК КП (б) УзССР N 784-115с от 16 июня 1943 г. снова ставится вопрос о просьбе к наркому по строительству СССР т. Гинзбургу "выделить для строительства Узбекского металлургического завода 2500 человек рабочих из числа мобилизованного в Узбекистане контингента трудармейцев в соответствии с решением ГОКО от 10.04.1943 г.". А в октябре того же года секретарь ЦК КП (б) УзССР У. Юсупов дает распоряжение в ЦК КП (б) и СНК УзССР: "Мною была в свое время дана шифровка ... на имя ЦК ВКП (б), с просьбой разрешить провести призыв не призванных до сих пор корейцев в ряды рабочих колонн. ...Мобилизация разрешена с условием передачи их в систему металлургического завода. Прошу срочно дать указание Военкомату Республики и военному отделу ЦК о мобилизации корейцев призванного возраста, прежде всего квалифицированных плотников, каменщиков для металлозавода. До мобилизации корейцев, мобилизовать с второстепенных строек 15 каменщиков и перебросить на металлозавод".
Из этого же письма мы узнаем, что корейцы работали на строительстве театра на Беш-Агаче в Ташкенте. Давая указание о мобилизации корейцев для металлозавода, У. Юсупов предупреждает: "При этом, рабочую силу с Беш-Агачского театра не трогайте".
Корейцы также работали по мобилизации на строительстве электромеханического завода в Чирчике. По состоянию на 5 октября 1942 г. по линии Нижне-Чирчикского отдела мобилизации в "Чирчикстрой" были направлены из "корейских" колхозов "Красный Восток", "Новая жизнь", "Восточный партизан", им. Буденного и им. Стаханова по 20 человек, и из колхозов им. Димитрова и им. ОГПУ - по 15 человек, итого 130 человек.
Документы говорят об участии корейцев на строительстве Нижне-Бозсуйской ГЭС. 30 корейцев работало в карьерах Джизака, около 40 корейцев было мобилизовано на шахты и строительство цементного завода в Ангрене (речь идет о количестве корейцев, работавших совместно с нашими респондентами - бывшими трудармейцами). Если учесть всех корейцев, мобилизованных в УзССР на республиканские и российские объекты, то цифра будет значительной. В связи с этим нам представляется ошибкой или опечаткой цифра в 1500 человек, которую дает Н. Ф. Бугай: "1500 молодых корейцев (1926 г. рождения) были мобилизованы в трудовую армию и направлялись как в Коми АССР, где были заняты на Ухтинском комбинате, так и на стройки Узбекской ССР".
В России корейцы-трудармейцы работали от Подмосковья до Коми АССР. Значительная доля найденных и прокомментированных архивных документов по ним связана с работами Н. Ф. Бугая.
В марте 1943 г. 5135 корейцев были направлены в Подмосковный угольный бассейн в Тульской области. В середине марта 1945 г. здесь насчитывалось 700 трудмобилизованных корейцев: в Щекинугле - 175 человек, Скуратовугле - 406, Епифанугле - 15, "Стройконторе" - 116. На апрель 1945 г. в Тульской области насчитывалось 844 корейца, а во втором квартале 1945 г. - 1027. Данное увеличение численности корейцев Н. Ф. Бугай связывает "с разрешением воссоединения разрозненных корейских семей, мобилизованных в рабочие колонны и батальоны, а также с прибытием демобилизованных корейцев-красноармейцев". В 1945 г. руководство НКВД СССР приняло решение все образовавшиеся корейские семьи "отправить по месту первоначального поселения" в Казахскую и Узбекскую ССР. Эта задача "возлагалась на начальника отдела спецпоселений Управления НКВД по Тульской области".
В работах Н. Ф. Бугая, а также в мартирологе "Покаяние", изданного в 2000 г. в Республике Коми, приводятся архивные данные по корейцам, очутившимся по мобилизации в исправительно-трудовых лагерях НКВД в Коми АССР. Согласно письму наркома внутренних дел Коми АССР Л. Буянова на имя наркома внутренних дел СССР Л. Берии "в республике имеются мобилизованных корейцев, немцев и болгар в лагерях - 13810 чел., а в шести исправительно-трудовых лагерях корейцев и болгар насчитывается 1564 чел.". Н. Ф. Бугай дает также справку, что: "В информационных документах НКВД Союза ССР той поры, поступавших в канцелярию наркомата, также указывалось, что на правах участников рабочих колонн и рабочих батальонов было занято 1500 граждан корейской национальности в Ухтинском лагере НКВД Союза ССР". Также указывается, что в 1945 г. 1 500 корейцев в срочном порядке были переселены из Коми АССР в Казахстан и Среднюю Азию.
Есть данные, что корейцы-трудармейцы работали на Алтае (на лесоповале), на строительстве оборонительных сооружений под Сталинградом, на шахтах Воркуты и Ленинградской области, а также на Украине, на рытье окопов под Харьковом и строительстве стратегической железнодорожной ветки.
5. Режим пребывания трудмобилизованных корейцев. В этом вопросе сложилась довольно противоречивая ситуация. Дело в том, что из одних воспоминаний корейцев-трудармейцев следует вывод о том, что "трудармия" это работапод конвоем,в зонах, огороженной колючей проволокой, а по воспоминаниям других, всего этого не было.
Так, Л. Б. Хван определяет трудовую армию как "запроволочную жизнь", приводя краткие воспоминания (или их авторскую версию) Кима Петра, в которых присутствует фраза: "Жизнь в зонах, бараках, огражденных и охраняемых с утра до вечера", а также воспоминания Ким Хак Сена, где также присутствует фраза: "Недалеко от нас в бараке жили женщины-немки. Они работали, как и мы, с утра до вечера под конвоем".
Итак, была ли "трудармия" для мобилизованных корейцев зоной за колючей проволокой под постоянной охраной и работой под конвоем? И если да, то был ли подобный режим универсальным, или он был локальным? Чтобы корректно ответить на данный вопрос, обратим внимание на следующих три обстоятельства.
Во-первых, корейцы работали как на "обычных" объектах, так в исправительно-трудовых лагерях НКВД; как вместе с "обычными" гражданами, так и с заключенными и "спецконтингентом", что могло породить и разные условия их быта и труда.
Во-вторых, наряду с общими положениями о режиме пребывания в строительно-рабочих колоннах, существовали и конкретные предписания по поводу отдельных категорий "трудармейцев". К первой группе документов можно отнести инструкцию НКВД СССР от 24.12.1942 г. и директивное письмо, направленное в ноябре 1943 г. наркомам внутренних дел республик, начальникам управлений НКВД СССР; Положение о строительных колоннах Наркомстроя и другие аналогичные документы. Примером второй группы документов является "Положение о порядке содержания, дисциплине и трудовом использовании мобилизованных в рабочие колонны немцев-переселенцев". В связи с этим необходимо изучить вопрос: были ли предписывающие документы относительно корейцев, или на них распространялись только общие положения?
В-третьих, в данной ситуации мы также сталкиваемся с проблемой соотношения нормативных предписаний и практики. С одной стороны, есть положения о пребывании в рабочих и строительных колоннах. А с другой стороны, существовала практика на местах, которая могла и не соответствовать нормативным предписаниям.
В 2004 г. нами были проведены интервью с 6-ю бывшими трудармейцами (Ч. Угаем, С. И. Хегаем, А. И. Кимом, К. М. Ли, Е. Н. Тяном и К. А. Кимом), проживавшими в г. Ташкенте. В целях точного воспроизводства фактов вопрос об охране (конвое) и колючей проволоке (замкнутой, огражденной зоне) в интервью был выделен в отдельный пункт. Кроме того, каждому из них был задан ряд наводящих вопросов, исключающих двусмысленную интерпретацию ответа. Никто из 4-х трудармейцев, проработавших, как и информанты Л. Хван, в Ухто-Ижемском лагере, не подтвердил факта "особого режима".
Угай Черсик, ученый-историк, сообщил, что по прибытии в г. Ухту, перед распределением по местам дислокации (лесхозам, нефтепромыслам, дорожно-строительным участкам) корейцы действительно провели двое суток в лагере с заграждениями из колючей проволоки и с вышками часовых. Но данный лагерь был перевалочным пунктом. Затем всех распределили по участкам. Сам Ч. Угай попал на 84-ю буровую, где было два жилых барака и служебное здание. Все трудармейцы и даже жившие рядом заключенные, были "вольнохожденцами", т. е. не охранялись. Например, они ходили в лес по грибы и ягоды, совершали "набеги" на соседние картофельные поля. И только уголовники-рецидивисты работали в сопровождении конвоя.
С. И. Хегай, проработавший на различных участках того же лагеря, - на строительстве дороги и лесосплаве, заготовке корма и древесного угля, погрузке камней, в гипсовой каменоломне, каптёрке - также не подтверждает наличие каких-либо ограждений и охраны: "Территория не охранялась, так как бежать было некуда - везде лес". А. И. Кима распределили в поселок Крутая. Он работал на земляных работах, затем членом пожарной охраны, заведующим складом, охранником химкомбината, и также не помнит, чтобы территория охранялась и трудармейцы работали под конвоем. То же говорит и К. М. Ли, бывший пожарник в этом поселке. В. Г. Пак, также попавший в Ухто-Ижемский лагерь, пишет, что на его участке - в тайге - проживало 200 человек: 20 заключенных, 50 немок и 130 корейцев. "Руководили работами заключенные. И начальник участка, и прораб отрабатывали свой срок. Из охраны был только один сержант с погонами НКВД".
Аналогичную информацию дают трудармейцы, очутившиеся в других регионах. Так, Чжен Ин-Су из Пастдаргомского района Самаркандской области, попал по мобилизации в деревню Новая Бровячиха Алтайского края, где корейцы работали с заключенными грузинами на лесозаготовке. Начальником бригад (двух грузинских и одной корейской) был некто Ульфамов, заключенный. Как вспоминает Чжен Ин-Су: "Никаких других начальников мы не знали. Был оперуполномоченный, но в лесу он никогда не появлялся, жил в деревне, куда с отчетом о работе ездил Ульфамов". Иначе говоря, и здесь корейцы работали без охраны. Не было и колючих заграждений, т. к. бригады жили и работали в лесу: "Жили мы в землянках, которые сами и рыли. С каждым днем мы все дальше уходили в лес. И когда от землянок удалялись на приличное расстояние, то рыли новые. Туда же перевозился и вагончик, в котором жил Ульфамов и где готовилась еда".
Как известно, трудмобилизованные корейцы работали и в самом Узбекистане. Как утверждает Е. Н. Тян, в Ангрене, где корейцы работали на шахте и строительстве цементного завода, они жили без охраны. Об этом говорит и тот факт, что они беспрепятственно сбегали в свои колхозы. Их находили и отправляли обратно в Ангрен. Е. Тяна один раз тоже командировали в Средне-Чирчикский район для решения этого вопроса. В районе, он встречался с руководством корейских колхозов ("Северного маяка", "Авангарда", имени Ленина и др.) по поводу того, чтобы трудмобилизованные вернулись на места дислокации. К. А. Ким был отправлен в Джизак, где корейцы работали с узбеками в карьере. Он также свидетельствует, что охраны и ограждений не было. И здесь, корейцы без разрешения возвращались в свои колхозы, где их находили и отправляли назад на работы. О свободе их передвижения говорит и тот факт, что по ночам они совершали рейды к близлежащим селениям и отлавливали собак и ишаков, поскольку выдаваемого рациона им не хватало.
Введенные на сегодняшний день в оборот архивные документы также говорят о том, что в местах, описываемых в данных документах, корейцы не работали в режиме особого контроля (под конвоем). Так, Н. Ф. Бугай приводит докладную записку замнаркома юстиции СССР Г. Пуговкина заместителю НКВД СССР В. Чернышеву, в которой описывается порядок пребывания трудмобилизованных корейцев, немцев, финнов и представителей других этносов в Тульском угольном бассейне: "При проверке работы судебных органов Тульской области по делам о нарушениях трудовой дисциплины в предприятиях Подмосковного угольного бассейна установлено, что особый режим содержания для работающих в шахтах не соблюдался..." (курсив наш - В. Хан).
Или, в приказе от 12.07.1943 г. по СУ N 2 ОСМЧ "Строитель" (г. Беговат, выше упомянутый металлургический завод), куда были мобилизованы корейцы, отмечается дезертирство, а также тот факт, что "начальники колонн, командиры отрядов, в обязанности которых входит постоянно бывать с трудармейцами, даже не знают, когда целые взводы у них внезапно исчезают". Конечно, в условиях колючей проволоки и военизированной охраны исчезновение целых взводов было бы невозможным.
Как объяснить, что из 8-ми трудармейцев шестеро не подтверждают факта охраны; один (Чжен Ин-Су) называет одного оперуполномоченного, который "никогда не появлялся"; и один (В. Г. Пак) называет одного сержанта НКВД на 200 бойцов строительной колонны? И как объяснить архивные документы, согласно которым, по отношению к корейцам "особый режим содержания" не соблюдался, вследствие чего "целые взводы" были неизвестно где. Как нам представляется, это отчасти связано с политикой по сокращению штатного состава в строительных и рабочих колоннах, в связи с нехваткой пополнения в армии и рабочей силы в тылу. Так, ГКО СССР в Постановлении N 1475с от 21 марта 1942 г. обязует наркомат обороны "изъять из рабочих колонн ... весь старший, средний и младший начальствующий состав, за исключением начальствующего состава колонн, работающих в системе НКВД". На основе этого постановления вышел Приказ НКО N 0242 от 1942 г., согласно которому изъятый состав подлежал направлению в армию или демобилизации с последующей передачей заводам и стройкам. В общей сложности во всех военных округах из рабочих колонн изымалось более 173 000 человек рядового состава, годного к строевой службе в возрасте до 45 лет включительно.
Еще раз оговоримся, что условия пребывания корейцев в различных рабочих и строительных колоннах могли быть разными. Поэтому выработка более полных представлений о них нуждается в дальнейшей работе, как с архивными документами, так и с информантами - бывшими трудармейцами.
6. Условия труда и быта корейцев-трудармейцев (жилье, рацион, работа, связь с родными местами, трагические случаи).
Жилье. Все авторы и бывшие трудармейцы указывают на три основных типа жилья: бараки с нарами (Г. М. Ким, В. Г. Пак, Ч. Угай, С. И. Хегай), землянки (Чжен Ин-су) и кибитки или вагончики (Чжен Ин-су, С. И. Хегай). Некоторые трудмобилизованные жили на квартирах или в домах (Е. Н. Тян, А. И. Ким). Размещение в бараках в Ухто-Ижемском лагере Коми АССР по данным трудармейцев было следующим: на участке В. Г. Пака в трех бараках с двухъярусными нарами было размещено 200 человек (т. е. по 65-66 человек в бараке); Черсик Угай указывает, что на 84-й буровой было размещено 100 человек в двух бараках (т. е. по 50 человек в бараке); С. И. Хегай был размещен в большом бараке, где находилось 100 человек; а в бараке А. И. Кима жило 20 человек. В бараке К. А. Кима, мобилизованного в Джизак, жили 30 человек.
Рацион. По словам Кима Петра (в интервью Л. Хван), трудармейцы "в лучшем случае получали пайку - 400 граммов хлеба". Другие трудармейцы, проработавшие в том же Ухто-Ижемском лагере, дают более высокие цифры. С. И. Хегай, а также М. Н. Хан называют пайку в 700-750 граммов. Детальную картину дает Угай Черсик: за 100% выполнения нормы выработки (плана) полагалось 550 гр. хлеба, за 125% - 650 гр., за 150% - 750 гр. Близкие цифры называют А. И. Ким (500-600 гр. за норму и "дополнительное питание" - 100-150 гр.) и В. Г. Пак (при выполнении нормы на 100% - 550 гр., на 110% - 650 гр., на 125 % - 750 гр.). За невыполнение нормы следовали штрафы. Кормили дважды в день. Наши респонденты, кроме хлеба, упоминают щи из кислой капусты, овсяную кашу, запеканку из крупы ("премиальные бабки"), картофель, свеклу. Небольшим подспорьем был привезенный с собой рис, овес из конюшни (в обмен на деньги или вещи), грибы и ягоды летом, редкие посылки и денежные переводы из дома. Конечно, все это носило эпизодический характер. Поскольку нормы питания были крайне малыми, многие корейцы находились на грани истощения.
В методологическом отношении эти нормы питания нельзя рассматривать как изолированное явление, вне контекста военно-ориентированной экономики, а также потерь 62%-63% валовой продукции сельского хозяйства в 1941-1942 гг. (по сравнению с 1940 г.) вследствие оккупации Белоруссии, Украины, Молдавии, Северного Кавказа и некоторых центральных областей РСФСР, в результате чего были введены лимитированные нормы потребления продуктов питания. Если все производство выросло за первые три года войны, то производство предметов потребления (особенно, масла, сахара, рыбопродуктов и т. д.) упало почти вдвое. На государственном нормированном снабжении в период войны находилось около 77 млн. человек.
Приводя тяжелые условия жизни корейцев-трудармейцев (истощение, цинга, водянка и т.д.), Н. Ф. Бугай отмечает контекст военного времени: "К сожалению, в таких условиях находилось почти все население страны". В годы войны голод был спутником миллионов людей. Об этом написано множество книг и воспоминаний.
Характер и условия труда. Из опубликованной литературы, а также воспоминаний трудармейцев можно вывести, что они работали на строительстве заводов различного профиля, ГЭС, автомобильных и железных дорог, оборонительных сооружений и объектов культурного назначения; на рубке и сплаве леса, заготовке корма скоту, в карьерах и гипсовых каменоломнях, в шахтах, на нефтяных буровых, на заготовке древесного угля; пожарниками, охранниками, автослесарями, поварами, заведующими промышленными и продуктовыми складами (каптёрками), связистами.
Работали трудармейцы по 11-12 часов в сутки.Рядом с трудармейцами работали не только заключенные и "спецконтингент", но и местные жители, в основном женщины и подростки. Так, Чжен Ин-су, работавший на лесоповале в Алтайском крае, пишет: "Валили лес в основном местные жители, большинство из которых были женщины. Среди них были и подростки. Все они приезжали зимой на санях, а летом на бричках, уезжали ночевать в село". В Коми АССР на лесоповале и сплаве леса, наряду с трудармейцами (корейцами и др.) также работали местные жители. Так, в 1942 г. в лес было направлено около 10 тыс. человек из числа местных жителей. За этот же год на сплаве работали 6,5 тыс. человек. В последующие годы число мобилизованных на сезонные работы лесной промышленности практически сохранялось (например, в 1944 г. в лесную промышленность было мобилизовано 12 714 местных жителей). Среди них были 14 летние подростки, старики старше 55 лет, женщин старше 50 лет и домашние хозяйки с малолетними детьми.
По воспоминаниям бывших трудармейцев Ухто-Ижемского лагеря Коми АССР, многие из них из-за постоянного голодания и тяжелой работы превращались в "доходяг". Люди писали на имя начальника лагеря, генерал-лейтенанта С. Бурдакова, "что уже не в силах работать и жить в таких условиях", а однажды в качестве крайней меры решились на открытый протест. Так, по документам архивов Коми, в январе 1944 г. корейцы устроили забастовку. В течение двух дней до 200 человек не выходили на работу из-за ненормальных жилищно-бытовых условий. После ареста 7 руководителей забастовки работа была возобновлена. По воспоминаниям С. И. Хегая, когда его отправили на производство древесного угля, после определенного периода он также в течение 6 дней не выходил на работу.
Еще раз обратим внимание на то, что увеличенный трудовой день, низкие нормы питания и тяжелые бытовые условия в годы войны были по всей стране. Поэтому в оценке "трудармии", наряду с критическим отношением к дискриминационной мобилизации по этническому признаку и отправке в исправительно-трудовые лагеря НКВД, должен присутствовать контекст исторической реальности. Об этом приходится говорить, поскольку в некоторых публикациях его ощущение и чувство меры теряются. Так, в попытке добиться в критике "трудармии" максимального психологического эффекта, Л. Б. Хван пишет, что жизнь корейцев-трудармейцев "ничем не отличалась от жизни заключенных истребительно-концентрационных лагерей". Нам представляется это кощунством - перед памятью 11 миллионов расстрелянных, повешенных, казненных в газовых камерах; умерших в медицинских экспериментах, от пыток и неимоверного физического истощения узников нацистских концентрационных лагерей.
Связь с родными местами. Эта связь зависела от мест дислокации трудармейцев. Тем, кто работал в своих республиках, было легче. Так, по словам Е. Н. Тяна, колхоз им. ОГПУ, где он работал секретарем парткома, отправлял своим односельчанам, мобилизованным на строительство ГЭС на р. Бозсу и "Чирчикстрой" по 10-15 мешков муки. Как мы уже упоминали, корейцы, мобилизованные в Ангрен и Джизак, периодически сбегали в свои колхозы.
Тяжелее пришлось тем, оказался вдали от родных мест. В уже приводимых выше воспоминаниях (в версии Л. Хван) Кима Петра из Ухто-Ижемского лагеря есть фраза: "Ничего не знали о родных". Может быть, П. Ким в интервью говорил лично о себе, в то время как интервьюер возвела индивидуальный случай в множественное число, чтобы создать впечатление, что "трудармия" это закрытая зона, не имевшая связи с внешним миром? На эту мысль наталкивает то обстоятельство, что другие трудармейцы из того же лагеря имели связь (хоть и не постоянную) с родными местами. По словам Ч. Угая некий Ким Максим получил в Ухте денежный перевод из колхоза "Политотдел"; С. Хегай дважды получал посылки по 8 кг риса; по его же словам, рисовые посылки (правда, облегченные, поскольку перевозивший человек взял из них свои "комиссионные") получили также 17 человек из колхоза "Полярная звезда"; К. М. Ли получил телеграмму от дяди о болезни родителей, а А. И. Ким - три письма и денежный перевод на сумму 800 рублей от матери. Чжен Ин-су, мобилизованный на лесозаготовки в Алтайский край, также вспоминает: "Первое время не было писем из дома, но потом переписка наладилась. Даже посылки стали получать регулярно".
Трагические случаи. В местах пребывания трудармейцев имели место и трагические события: известны случаи убийства из-за денег и золотых изделий (Угай Черсик), называют смерть от голода или болезней и т. д. Эти факты требуют внимательного обращения с собой, и ни в коем случае не должны быть предметом спекуляций. Нельзя фальсифицировать причины трагедий в "трудовой армии" и гипертрофировать их масштаб лишь в силу аксиологических установок. Факты не должны подменяться воображением и эмоциями.
Так, в воспоминаниях Ким Хак Сена (в версии Л. Хван) есть описание следующего события: "В начале января 1944 г. в запертом охраной бараке произошел пожар, сгорело несколько сот человек". Если во время пожара погибло несколько сот человек (меньшая часть от находившихся, на что указывают все информанты), то, сколько же человек проживало в бараке? Судя по информации трудармейцев, от 20 до 200 человек. Что касается помещения, в котором произошел пожар, то, по словам В. Г. Пака "здесь жили более 150 человек". С. И. Хегай, посетивший этот барак после пожара, говорит, что он был рассчитан на 80-90 человек. При всем разбросе цифровых значений, число в несколько сотен погибших никак не стыкуется с количеством мест в бараках, особенно если учесть, что большая часть осталась в живых. Не случайно, Ч. Угай и С. И. Хегай говорят о более 20 погибших. К. М. Ли, принимавший участие в тушении пожара, вспоминает нескольких. В. Г. Пак называет цифру в 50 человек.
Л. Хван говорит о том, что барак, в котором произошел пожар, был запертохраной. Снова мы сталкиваемся с "неточностью", цель которой - спровоцировать негативные ассоциации. В нашем интервью Ч. Угай подробно описал данный случай, и картина вырисовывается совершенно иная. Барак, в котором произошел пожар, раньше был овощехранилищем с 4-мя выходами. К приезду корейцев его переоборудовали в "жилое" помещение: соорудили нары, провели газ и заколотили три выхода. Во время пожара образовалась толчея, и хотя дверь была свободной, этого прохода было не достаточно, чтобы быстро выпустить всех людей из барака. О том, что была "лишь одна входная" дверь, и поэтому "из-за давки из него не могли выбраться" люди пишет и В. Г. Пак.
7. Об оценке вклада трудармейцев.Данный вопрос также находится в плоскости дальнейшей разработки. Он имеет несколько аспектов: 1) оценка самого вклада корейцев-трудармейцев в развитии экономики страны в годы войны, а тем самым и в победу; и 2) изучение вопроса о там, как был оценен данный вклад страной, а также вновь образовавшимися государствами после распада СССР.
Г. М. Ким, в своем докладе говорит, что корейцев-трудармейцев, "почти всех их, как недостойных не наградили даже медалью "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-45 гг.". Сам Г. М. Ким получил эту медаль лишь в начале 1992 г., спустя 46 лет. Без специального исследования трудно сказать, по каким причинам те или иные трудармейцы удостаивались или не удостаивались наград, но в моем домашнем архиве есть копии удостоверений Кима А. И., проработавшего в том же в Ухто-Ижемском лагере, на медали "20 лет победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.", "30 лет победы ...", "40 лет победы ..." и "50 лет победы ...". Тян Ен Дин получил медаль "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг." в 1945 г. Корейцы-трудармейцы, работавшие в пределах республики, получали почетные грамоты Верховного Совета УзССР. Об этом, в частности, говорит наградной лист за участие в строительстве ГЭС на реке Бозсу, в котором среди 507 представленных к награде - 46 корейцев. Другие корейцы награждались наградными значками наркоматов. Списки корейцев, представленных к медали "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг." или награжденных ею, работавших на нефтепромысле Байчунаса, автотранспортной конторы объединения "Казахнефть", а также в строительных колоннах 3-го СУ ГУАС НКВД, опубликованы в 3-м томе "Истории корейцев Казахстана".
Помимо вопроса о наградах, существует вопрос об определении статуса труда "трудармейцев" в документах СССР и постсоветских государств, а также последствий этого определения (зачет трудового стажа, льготы, компенсации и т. д.).
В изучении участия корейцев в "трудовой армии" сделаны только первые шаги. В качестве специализированных направлений исследований могут стать следующие аспекты темы: 1) сбор и систематизация источников (постановлений, инструкций, отчетов, рапортов, справок, докладных записок, протоколов совещаний, писем); 2) определение количества корейцев-трудармейцев, их дислокации и направлений деятельности (по годам, регионам и производственным объектам); 3) описание системы мобилизации корейцев, структуры строительно-рабочих колонн и батальонов и управления ими; 4) сравнительный анализ условий пребывания трудармейцев на различных объектах; 5) оценка вклада корейцев-трудармейцев в победу во второй мировой войне и оценка их вклада государством.
Список использованной литературы
26
Статья выполнена на основе материалов, собранных в рамках исследовательских проектов "Soviet Koreans in the Labor Army During World War II" (Academy of Korean Studies, 2004) и "Historiography of Central Asian Koreans' Studies: Evolution, Methodology and Problems" (Korea Foundation, 2006).
Пак Б. Д., Бугай Н. Ф. 140 лет в России. Очерк истории российских корейцев. - М., 2004. - С. 312-313.
Гончаров Г. "Трудовая армия" периода Великой Отечественной войны: российская историография // Экономическая история. Обозрение. Вып. 7. - М., 2001. - С. 155.
См. доклады Н. Ф. Бугая, Р. Бикматова, К. Забалотской, П. Ремпеля в сб.: Немецкий российский этнос: вехи и истории. - М., 1994; Кириллов В. Спецотряд N 18-74 (судьбы немцев-тагильчан) // История репрессий на Урале в годы советской власти. - Екатеринбург, 1994; Шефер Е. Немецкая трудармия Свердловской области // 50 лет Победы в Великой Отечественной войне. - Екатеринбург, 1995; Герман А., Курочкин А. Немцы СССР в "трудовой армии" (1941-1945 гг.). - М., 2000 и др.
Ким Б. Ветры наших судеб: Советские корейцы. История и современность. - Ташкент, 1991; Ким Г. Н. и Мен Д. В. История и культура корейцев Казахстана. - Алматы, 1995; Кан Г. В. История корейцев Казахстана. - Алматы, 1995; Ким Г. М. Корейцы-трудоармейцы в годы Великой Отечественной войны // Известия корееведения Казахстана. 1999. Вып. 6; Хван Л. Б. Корейцы Каракалпакстана: вчера и сегодня. - Нукус, 2004; Угай Ч. Корейцы России в годы войны 1941-1945 гг. // War and Overseas Koreans. - Seoul: HUFS, 2004; Бугай Н. Ф. "Совершенно секретно": информация НКГБ Союза СССР (корейцы в рабочих колоннах и батальонах) // Пак Б. Д., Бугай Н. Ф. 140 лет в России. Очерк истории российских корейцев. - М., 2004; Он же. Российские корейцы в трудовых колоннах и рабочих батальонах: выполнение планов НКВД // 1937 год. Российские корейцы: Приморье - Центральная Азия - Сталинград (депортация). - М., 2004; Khan V. S. Uzbekistani Koreans in the Labor Army during World War II (Historiography of the Problem) // International Journal of Central Asian Studies. 2006. Vol. 11.
Ким Б. Ветры наших судеб: Советские корейцы. История и современность. - Ташкент, 1991. - С. 32-33.
Бугай Н. Ф. Конец 30-х - 40-е годы. Европейский Север: депортация народов // Труды Института языка, литературы и истории. Вып. 52. - Сыктывкар, 1991. С. 92.
Ким Г. Н. и Мен Д. В. История и культура корейцев Казахстана. - Алматы, 1995. - С. 125, 142.
В статье использованы следующие сокращения названий архивов: ЦГА РУз - Центральный государственный архив Республики Узбекистан, ГАТО - Государственный архив Ташкентской области, ЦГА РК - Центральный государственный архив Республики Казахстан, ЦГА РКК - Центральный государственный архив Республики Каракалпакстан, ГААО - Государственный архив Атыраузской области, ГАРФ - Государственный архив Российской Федерации, РГАСПИ - Российский государственный архив социально-политической истории, РГВА - Российский государственный военный архив, КРАОПДФ - Коми республиканский архив общественно-политических движений и формирований.
Кан Г. В. История корейцев Казахстана. - Алматы, 1995. - С. 130-131.
Ким Г. М. Корейцы-трудоармейцы в годы Великой Отечественной войны // Известия корееведения Казахстана. 1999. Вып. 6.
Подобное различение по отношению к немцам делают А. Курочкин, Н. Палецких, А. Суслов, в то время как Н.Бугай и П. Ремпель не выделяют "трудармию" из всего мобилизованного на трудовой фронт населения.
Основные научные труды Л. Хван посвящены методике преподавания русской литературы.
Л. Б. Хван. Правда о трудовой армии // Корё cинмун, 2003, N 13, 14; 2004, N 1, 3,
Хван Л. Б. Корейцы Каракалпакстана: вчера и сегодня. - Нукус, 2004.
Угай Черсик. Корейцы России в годы войны 1941-1945 гг. - War and Overseas Koreans. - Seoul: HUFS, 2004.
См.: Бугай Н. Ф. Конец 30-х - 40-е годы. Европейский Север: депортация народов // Труды Института языка, литературы и истории. Вып. 52. - Сыктывкар, 1991. С. 92; Он же. ""Совершенно секретно": информация НКГБ Союза СССР (корейцы в рабочих колоннах и батальонах) // Пак Б. Д., Бугай Н. Ф. 140 лет в России. Очерк истории российских корейцев. - М., 2004. - С. 311-317; Он же. Российские корейцы в трудовых колоннах и рабочих батальонах: выполнение планов НКВД // 1937 год. Российские корейцы: Приморье - Центральная Азия - Сталинград (депортация). - М., 2004. - С. 239-257.
Valeriy S. Khan. Uzbekistani Koreans in the Labor Army during World War II (Historiography of the Problem) // International Journal of Central Asian Studies. Vol. 11, Seoul, 2006, pp. 59-71.
Хван Л. Б. Корейцы Каракалпакстана: вчера и сегодня. - С. 18.
Там же.
Там же.
Что касается "трудармии" как правового/хозяйственного субъекта, то "ни в одном официальном документе периода 1941-1945 гг. понятие "трудовая армия" не встречается". - Гончаров ГА. Указ. соч. - С. 154. Не случайно, исследователи часто используют термин "трудовая армия" в кавычках. Термин "отправитель" также страдает неопределенностью: Каракалпакский обком партии, куда была направлена просьба треста "Коспашуголь", не является "отправителем", поскольку мобилизация в рабочие и строительные колонны (батальоны) осуществлялась через военкоматы по линии НКО.
Дядюра Л. П. Труженики Узбекистана на предприятиях и стройках РСФСР в дни войны // Общественные науки в Узбекистане. 1985, N 5. - С. 21-24.
Хван Л. Корейцы Каракалпакстана: вчера и сегодня. - Нукус, 2004. - С. 18.
См.: Новик И. Б., Уёмов А. И. Моделирование и аналогия // Материалистическая диалектика и методы естественных наук. - М., 1968. - С. 290; Кондаков Н. И. Логический словарь-справочник. - М., 1975. - С. 38.
Первая посылка: средневековый палач требовал у родственников приговоренного к повешению мыло для смазывания веревки, чтобы смерть обреченного была менее мучительной.
Вторая посылка (процедура отождествления): угольный трест "Коспашуголь" - аналог средневекового палача; рабочие, прибывшие в этот трест из Каракалпакской АССР - аналог приговоренных к повешению, Каракалпакский обком партии - аналог родственников этих рабочих; а просимые трестом продукты питания - аналог мыла для смазывания веревки.
Хван Л. Корейцы Каракалпакстана: вчера и сегодня. - С. 18.
А как быть с десятками миллионов солдат, мобилизованных на фронт, которые также были "оторваны от семей" и брошены в пекло смертельных боев, откуда миллионы живыми не вернулись?
История рабочего класса Узбекистана. Т. II. - Ташкент, 1965. - С. 96.
Правда, можно и нужно обсуждать вопрос о том, как она проводилась; насколько продуманы были условия труда и быта мобилизованных и т. д.
Хван Л. Б. Корейцы Каракалпакстана: вчера и сегодня. - С. 16.
См.: Вознесенский Н. А. Избранные произведения, 1931-1947. - М., 1979. - С. 505-506; Чунтулов В. Т., Кривцова Н. С., Чунтулов А. В., Тюшев В. А. Экономическая история СССР. - М., 1987. - С. 251-252.
Петров Г. И. Советский государственный аппарат в годы Великой Отечественной войны // Правоведение. N 3, - 1975. С. 18, 22; История КПСС. 6-е изд. М., 1982. - С. 456.
Петров Г. И. Указ. соч. - С. 18-24.
Вознесенский Н. А. Указ. соч. - С. 506.
Чунтулов В. Т., Кривцова Н. С., Чунтулов А. В., Тюшев В. А. Указ. соч. - С. 252.
Кан Г. В. История корейцев Казахстана. - Алматы, 1995. - С. 130-131.
ЦГА РК, ф. 1146, оп. 1, д. 283, л. 604. - По: Кан Г. В. Указ. соч. - С. 131.
Надо отметить, что автор настоящей статьи ранее также придерживался данной точки зрения. - См.: Valeriy S. Khan. Uzbekistani Koreans in the Labor Army during World War... - p. 59.
Надо сказать, что кроме данного Указа выходили и другие решения по мобилизации: Постановление СНК СССР и ЦК ВКП (б) N 597 от 13.04.1942 г. "О порядке мобилизации на сельскохозяйственные работы в колхозы, совхозы и МТС трудоспособного населения городов и сельских местностей"; Постановление СНК СССР от 10.08.1942 г. "О порядке привлечения граждан к трудовой повинности в военное время" и другие.
Ведомости Верховного Совета СССР. N 6, 1942.
Петров Г. И. Советский государственный аппарат в годы Великой Отечественной войны // Правоведение. 1975. N 3. - С. 23.
РГАСПИ, фонд 644, опись 1, д.25, л.12.
РГВА, ф. 4, оп. 14, д. 2739, л. 5--6. - См.: Русский архив: Великая Отечественная. Т. 13 (2-2). - М.: Терра, 1997. - С. 394.
РГАСПИ, фонд 644, опись 1, д.64, л. 37.
Там же.
Там же. - л. 38.
Бугай Н. Ф. "Совершенно секретно"... - С. 314.
Ким Г. Н. и Мен Д. В. Указ. соч. - С. 142; Базанова Ф. Н. Указ. соч. - С. 93.
ГАРФ, ф. Р-9479, оп. 1, д. 2011, л. 254-255. - По: Бугай Н. Ф. Указ. соч. - С. 314.
Вероятно, речь идет о ветке Коксу - Талды-Курган с ответвлением на поселок Текели, которая была построена в 1943 г. // Семафор. N 1(2), февраль 2001. - С. 30.
ГААО, ф. 198, оп. 1, д. 261, 294. - По: История корейцев Казахстана. Сб. архивных документов... - С. 177-182.
Там же
ГААО, ф. 146, оп. 1, д. 1227; ф. 146, оп. 32, д. 233; ф. 198, оп. 1, д. 233. - По: История корейцев Казахстана. Сб. архивных документов... - С. 186-187, 189-192.
РГАСПИ, ф. 644, оп. 1, д. 181, л. 164.
ГАТО, ф. 652, оп. 1, д. 367, л. 3.
Там же, ф. 657, оп. 1, д. 4, л. 37-39.
Там же, д. 6, л. 56.
Там же.
Там же, ф. 652, оп. 1, д. 367, л. 132.
ЦГА РУз, ф. 837, оп. 1, д. 3746, л. 375-387, 388-392.
Интервью с К. А. Кимом. Полевые записи, г. Ташкент, 2004 г.
Интервью с Е. Н. Тяном. Полевые записи, г. Ташкент, 2004 г.
Бугай Н. Ф. "Совершенно секретно"... - С. 324.
ГАРФ, ф. Р-9479, оп. 1, д. 2011, л. 254-255. - По: Бугай Н. Ф. "Совершенно секретно"... - С. 314.
Там же, д. 1489, л. 242. - По: Бугай Н. Ф. Указ. соч. - С. 325. В другой своей статье с ссылкой на тот же документ Н. Ф. Бугай дает по "Щекингуглю" цифру в 157 человек. - По. Бугай Н. Ф. Российские корейцы в трудовых колоннах и рабочих батальонах... - С. 252.
Там же, д. 1489, л. 243-246. - По: Бугай Н. Ф. "Совершенно секретно"... - С. 316.
Бугай Н. Ф. "Совершенно секретно"... - С. 315-316.
ГАРФ, ф. Р-9479, оп. 1, д. 1489, л. 249. - По: Бугай Н. Ф. "Совершенно секретно"... - С. 316.
ГАРФ, ф. Р-9401, оп. 1, д. 2064, л. 92. - По: Хроника политических репрессий в Коми крае. 1918-1960 гг. // http://www.pokayanie-komi.ru/; ГАРФ, ф. Р-9401, оп. 1, д. 2065, л. 214. - По: Бугай Н. Ф. "Совершенно секретно"... - С. 316; Он же. Конец 30-х - 40-е годы. Европейский Север: депортация народов // Труды Института языка, литературы и истории. Вып. 52. - Сыктывкар, 1991. С. 92.
Бугай Н. Ф. "Совершенно секретно"... - С. 316.
Бугай Н. Ф. Конец 30-х - 40-е годы. Европейский Север: депортация народов // Национальные отношения в Коми АССР: история и современность. Вып. 1. Труды Института языка, литературы и истории. Вып. 52. Сыктывкар, 1991. С. 92.
Чжен Ин-Су. На лесоповале // Чен Н. Дети своего народа: Книга о приморских корейцах. - Т., 2003. - С. 29-30.
Ким Брут. Указ. соч. - С. 32-33.
Хван Л. Б. Указ. соч. - С. 18.
Бугай Н. Ф. "Совершенно секретно"... - С. 309.
См.: Ким Г. М. Указ. соч. - С. 41; Хван Л. Указ. соч. - С. 19-20.
Полевые записи, Ташкент, 2004 (интервью с Ч. Угаем, С. И. Хегаем, А. И. Кимом, К. М. Ли, Е. Н. Тяном и К. А. Кимом); Чжен Ин-Су. На лесоповале ... - С. 29-30.
Хван Л. Корейцы Каракалпакстана: вчера и сегодня. - С. 19-20.
Полевые записи, г. Ташкент, 2004 г. В процессе написания данной статьи, 29.01.2008 я позвонил С. И. Хегаю, чтобы еще раз уточнить вопрос о военизированной охране и заграждениях на участках Ухто-Ижимского лагеря, где работали корейцы. Его ответ был категоричен: "Где мы работали, не было такого. Пусть люди не придумывают. Чего не было, того не было".
Полевые записи, г. Ташкент, 2004 г.
Полевые записи, г. Ташкент, 2004 г.
Пак В. Г. Узбекистан стал родиной Чен Н. Дети своего народа: Книга о приморских корейцах. - Т., 2003. - С. 33.
Чжен Ин-Су. На лесоповале // Чен Н. Дети своего народа: Книга о приморских корейцах. - Т., 2003. - С. 29.
Там же. - С. 29-30.
Полевые записи, г. Ташкент, 2004 г. По словам Е. Н. Тяна, руководители колхозов часто прикрывали самовольных возвращенцев, поскольку сами были заинтересованы в дополнительных рабочих руках.
Полевые записи, г. Ташкент, 2004 г.
Бугай Н. Ф. "Совершенно секретно"... - С. 315.
ГАТО, ф. 657, оп. 1, д. 13, л. 5.
РГАСПИ, фонд 644, опись 1, д.25, л.11
РГВА,ф. 4, оп. 11, д. 70, л. 4-7.
РГВА, ф. 4, оп. 11, д. 70, л. 8-45.
Пак В. Г. Узбекистан стал ... - С. 33.
Полевые записи, г. Ташкент, 2004.
Хван Л. Корейцы Каракалпакстана: вчера и сегодня. - С. 19.
Полевые записи, г. Ташкент, 2004 г.; Хан М. Н. 60-летие трагической депортации корейского населения из районов Дальнего Востока // Дорогой горьких испытаний. - М., 1997. - С. 59; Пак В. Д. Узбекистан стал родиной... - С. 33.
Полевые записи, г. Ташкент, 2004 г.
БСЭ. Т. 4. - М., 1971. - С. 402.
Чунтулов В. Т., Кривцова Н. С., Чунтулов А. В., Тюшев В. А. Экономическая история СССР. - М., 1987. - С. 255.
Там же. - С. 258.
Бугай Н. Ф. "Совершенно секретно"... - С. 317.
Писательница Светлана Алексиевич записала более ста рассказов жителей Белоруссии о своем детстве в военные годы, вышедших под названием "Последниесвидетели". Вот некоторые из них: Зина Косяк (после эвакуации в Мордовию): "Весной в радиусе нескольких километров ... не распускалось ни одно дерево, мы съедали все почки. Ели траву, всю подряд ели"; Зина Гурская: "Голодали так, что мать за зиму сварила все кожухи и кнут"; Валя Матюшкова (после распределения в детский приемник): "Кормили плохо, давали какой-то хлеб, от него так распухал язык, что мы не могли говорить. Думали только о еде. ...Маленькие пролезали под проволокой и удирали в город. Цель у нас была - помойки. Какая большая радость, если найдешь шкурку от селедки или картофельные очистки. Очистки ели сырыми". - См.: Алексиевич С. У войны не женское лицо. Документальная проза. - М.: "Правда", 1988. - С. 285, 333, 336.
Труд трудармейцев был дифференцированным. Они время от времени проходили комиссию, которая делила всех по трудоспособности на три категории: ЛФТ - легкий физический труд, СФТ - средний физический труд и ТФТ - тяжелый физический труд.
Х. Г. Хван, проработавший в Ухто-Ижемском лагере, вспоминает, что в эшелоне, направлявшегося в Ухту, было 17 человек из "Полярной Звезды". - См.: В трудармии // Чен Н. Дети своего народа: Книга о приморских корейцах. - Т., 2003. - С. 180. Из этого следует, что все корейцы из "Полярной Звезды" (17 человек), прибывшие одним эшелоном, получили продуктовые посылки.
Полевые записи, г. Ташкент, 2004 г.
Чжен Ин-Су. Указ. соч. - С. 30.
Полевые записи, г. Ташкент, 2004 г.
Пак В. Д. Узбекистан стал родиной ... - С. 34. Правда, С. И. Хегай говорит, что он не слышал о таких случаях. Поэтому информация о тех или иных причинах смерти требует дополнительной проверки, включая привлечение архивных документов.
Хван Л. Корейцы Каракалпакстана: вчера и сегодня. - С. 20.