|
|
49
Герман Ким. История иммиграции корейцев. Книга первая. Вторая половина XIX в. - 1945 г. Дайк-пресс, Алматы, 1999, 424 стр.
6. Иммиграция корейцев в Японию
Традиционно считается, что Япония абсолютно моноэтническая страна, однако на самом деле здесь постоянно проживает одна из самых крупных по численности зарубежная корейская диаспора. Подавляющая часть корейцев - постоянные резиденты Японии, а остальные относятся к зарегистрированным иммиграционными властями временно пребывающим в стране иностранцам. Кроме зарегистрированных и постоянно проживающих корейцев в Японии есть значительная группа натурализовавшихся лиц корейского происхождения. Корейцы в Японии в своей нелегкой исторической судьбе испытали открытую дискриминацию со стороны официальных властей, а также антипатию, высокомерие и шовинизм японских обывателей. Им, в отличие от корейцев Китая, Америки и бывшего Советского Союза, требуется гораздо больше терпения и мужества для сохранения своей этнической идентичности.
6.1 Предыстория массовой иммиграции
6.1.1. Ранние переселения на Японские острова
Предки современных корейцев появились в Японии с самого начала ее письменной истории. В середине I тысячелетия до н.э. на Японские острова через Корейский полуостров устремился поток протояпонских племен из районов Юго-Восточного Китая. Эти племена уже знали бронзовые орудия, однако пользовались в основном каменными. С ними пришли культура поливного рисосеяния и скотоводство. Вплоть до IV в. протекал процесс культурного развития протояпонских племен, а также происходили смешение и ассимиляция с местным аустронезийско-айнским населением и формирование японской народности. В формировании японской народности можно выделить, согласно выводам этнографа С.А. Арутюнова, пять этнических компонентов: айнский, индонезийский, древний восточноазиатский, собственно корейский и собственно китайский. Жителей государства Ямато (III-нач. VI в.) в этническом отношении можно считать японцами. См.: Арутюнов С.А. К оценке роли миграций в древней истории Японии. - Советская этнография, 1960, Љ 1; Он же. Этническая история Японии на рубеже нашей эры.- Труды Института этнографии АН СССР. Новая серия. Т. XXIII. М.-Л., 1961.
Контакты древних насельников Японских островов и Корейского полуострова имели и военный и мирный характер. Набеги военных дружин и поездки на материк отмечались уже в далекой древности. Известно, что еще в 50 г. до н.э. была предпринята попытка вторжения из Японии на Корейский полуостров. Ким Бусик. Самгуг саги (Исторические записи о трех государствах), пер., вступит. Статья и комм. М.Н. Пака, М., 1959, с. 72. В 14 г. н.э. "люди Вэ" совершили новый поход на полуостров. Там же. с. 76. В 168 г. в Корею приезжало посольство от "людей Вэ". Там же. с. 91. Впоследствии отправка посольств и набеги отмечались довольно часто. Там же. с. 93, 96, 99, 104-107, 110 и т.д. О постоянных набегах на Корею и отправке посольств сообщают также "Кодзики" и "Нихонги". * * Японские мифологическо-летописные своды "Кодзики"- "Сказания о делах древности , 712 г. и "Нихонги", более известный под названием "Нихон сёки"- "Анналы Японии", 720 г.
Особенно большое число нападений японских военных дружин на Корейский полуостров приходилось на III-IV вв., но и в V- начале VI в. их набеги все еще продолжались. Лишь к середине VI в. "люди Вэ" были вынуждены отказаться от дальнейших попыток обосноваться на материке.
Длившиеся в течение нескольких веков набеги на Корейский полуостров, бесспорно, сказались на жизни японского общества. Нападения на соседние, более богатые, экономически и культурно более развитые княжества осуществлялись не только с целью грабежа, но и для захвата полезных людей, в частности ремесленников. Кроме того, японская знать направляла в Китай и Корею специальные миссии, которым предписывалось нанимать квалифицированных мастеров - ткачей, кузнецов, портных и т.д. См.: Конрад Н.И. Лекции по истории Японии ( Древняя история), ч.1, М., 1936, с. 31,48.
Иммиграцию корейцев в Японию древнего периода истории можно разделить на 4 волны. Первая волна началась примерно во II в. до н.э., когда племена культуры яёй с южной части Корейского полуострова стали проникать в Японию. Судя по летописи "Нихонги", первые большие группы иммигрантов происходили также из префектур Лолан и Дайфан (Корея). См.: Lewin B. Aya und Hata. Bevolkerungsgruppen Altjapans kontinentaler Herkunft. Wiesbaden, 1962. В III в. влияние пришлых племен набрало полную силу, но чужеземцы еще были не способны организовать сильное централизованное государство в Японии.
Вторая волна переселения началась в конце IV в. и завершилась в начале V в., когда окончательно установилось правление Ямато и развивались тесные связи с южной частью Корейского полуострова. Это был период императоров Оджин и Нинтоку и период больших курганов в Японии, сооруженных по примеру корейских царских захоронений.
Третья волна иммиграции происходила с середины V в. до первой половины VI в. Силла и Когурё, усилившие свое влияние и мощь, начали оказывать давление на Пэкче. Вследствие этого многие ученые, интеллектуалы и ремесленники и Пэкче мигрировали в Японию в поисках мира и спокойствия, и японское правительство было заинтересовано в них.
Четвертая, заключительная волна началась во второй половине VII в., когда Пэкче окончательно была разрушена под объединенными ударами Силла и танского Китая. Массы выходцев из Пэкче мигрировали в Японию и превратились во влиятельную силу в японском обществе. Многие стали высокопоставленными чиновниками в императорском дворе и могущественными местными правителями, обладавшими политической и военной властью, в особенности в районе Канто. См.: Shiba Ueda and Kin. Nihon-no Chosen Bunka (Korean Culture in Japan), Tokyo, Chuko Bunko, 1990, p. 32,72.
В III-IV вв. развитие культуры на Японских островах испытало сильное воздействие материковой цивилизации. До середины VII в. из трех центров культуры - Китая, Индии и Кореи * * Понятия Китай, Индия, Корея в приложении к тому времени - всего лишь условные географические представления наших дней. Ни одно из этих понятий не определяло действительно единой культурной зоны. На Корейском полуострове существовали три государства, и все с достаточно разной культурой. Между Пэкче и Силлой различия были не столь велики, а между Когурё и этими двумя странами - довольно значительны. Китай был разделен между северными и южными династиями, сильно отличавшимися друг от друга в культурном отношении. для Японии наибольшее значение в культурном отношении сохраняла Корея. Географически полуостров был наиболее близок к архипелагу, особенно к острову Кюсю, и взаимные контакты установились сразу же, как появились первые морские суда, на которых преодолевалась водная преграда. Междоусобицы на полуострове, вторжения китайцев, походы японцев, а также вербовка корейских мастеровых людей японскими правителями и т.д. явились причинами иммиграции на острова.
Корея первой ознакомила японцев с новейшими достижениями дальневосточной культуры. Причем роль ее была двойственна: она являлась и резервуаром, откуда японцы черпали эти новшества, и мостом, связующим архипелаг с китайским культурным центром. Политическая ситуация в этой части континента сложилась таким образом, что до 420 г. столица наиболее влиятельного государства находилась на Севере и путь в нее для тогдашних японцев был возможен либо по суше через Корейский полуостров, либо морем вдоль западного побережья полуострова и через Бохайский залив. При этом, естественно, японцы сперва контактировали с корейцами. Обычно на этом и заканчивались попытки прорваться к китайскому центру, так как, с одной стороны, на севере полуострова располагалось могущественное Когурё, контролирующее пути в Китай, а с другой - тяга к контактам оказывалась частично удовлетворенной уже на полпути, в Корее. См.: Mun Sa Wi. On Reclamation of Kinai Region by Immigrants from the Three Dynasties in Ancient Korea.- Rekishigaku kenkyu. Tokyo, 1971, No. 374, р.32-47; Воробьев М.В. Япония в 3-7 вв. Этнос, общество, культура и окружающий мир. М., Наука, 1980, с. 214.
В 666 г. на Японские острова из Пэкче прибыли по одним сведениям 2 тыс. человек обоего пола, которых поселили в восточных провинциях и наделили землей. По другим сведениям, численность пришельцев составляла 2,5 тыс. человек. См.: Wagner E. W. The Korean Minority in Japan. International Secretariat. Institute of Pacific Relations, New York, 1951, p. 5.
Последние группы переселенцев из Пэкче были отправлены на освоение лесных регионов Канто (окрестности современного Токио), так как центральные районы страны (овременные города Киото, Осака и Нагойя и окрестности) были уже плотно заселены См.: Ryutaro Shiba, Masa-aki Ueda and Tatsu-shu Kin ( Kiim Tal-su). Nihon no Chosen Bunka ( Korean Culture in Japan ), Tokyo, Chuko Bunko, 1990, p. 72-75. Иммигранты были призваны окультурить новые территории и содействовать подавлению айнских племен, продолжавших сопротивление в этом регионе. Лошади и железное оружие, привнесенные пришельцами, оказались эффективным средством борьбы против айнов. К X в. иммигранты полностью адаптировались на новых местах, освоили земледелие и ассимилировали значительную часть айнских племен, остальные племена, продолжившие сопротивление, были оттеснены и в конце концов оказались на самом севере архипелага на о. Хонсю. См.: Ishida Aiichiro, Oka Masao, Kawaue Yamio and Hachiman Ichiro. Nihon minzoku no Kigen ( Origin of the Japanese Race, Tokyo, 1986.-240 р.
Следует отметить, что вопрос о роли ранних иммигрантов с Корейского полуострова в истории Японии болезненно воспринимался националистически настроенными японскими историками. Будучи не в силах отрицать очевидное влияние континентальной цивилизации в становлении и развитии японской народности, государственности, культуры, они стремились к всяческому умалению роли иноземцев, в особенности корейцев. Однако в последние два десятилетия появились японские ученые, которые в своих трудах пытаются раскрыть объективную картину этногенеза японцев, генеалогической истории японских династий, появления государственности и влияния на происходившие этнические, политические и социально-экономические процессы в древней Японии материковой китайской и корейской культуры и ранних переселенцев с Корейского полуострова. См. подробнее: Ryutaro Shiba, Masa-aki Ueda and Tatsu-shu Kin (Kiim Tal-su). Nihon no Chosen Bunka ( Korean Culture in Japan ), Tokyo, Chuko Bunko, 1990.-185 р.; Kajimura Hideki. Chosen shi ( History of Korea ), Tokyo, Kodansha Kendaishinsho, 1989.-274 р.; Inokami Kiyoshi. Nihin no Rekishi ( History of Japan), Tokyo, 1989.- 427 р.
Влияние китайской и корейской культуры в наибольшей степени проявилось в V-VI вв., когда на Японских островах появились иероглифическая письменность, буддизм и т.д. В течение тысячелетнего периода вплоть до XIII в. из Кореи шло переселение монахов, ремесленников, ученых, которые не только сеяли семена китайской цивилизации в Японии, но и оставались следить за ее ростками и постепенно ассимилировались с местным населением.
Япония признавала за Кореей лишь роль проводника китайской культуры и отрицала то, что Корея привносила дополнительно элементы своей самобытной этнической культуры. Отдавая приоритет китайской цивилизации, Япония видела Корею в роли ученика, выполняющего лишь волю и указания мастера. Однако исторические записи свидетельствуют о значительном вкладе древних корейских иммигрантов в развитие многих аспектов культуры на территории Японии. К примеру, они сыграли решающую роль в возникновении первых японских городских центров. И. Сырицын пишет:"Формирование раннефеодального государства привело к возникновению городов- административно-политических, ремесленно-торговых и религиозных центров. Еще корейско-китайские переселенцы в 320 г. основали г. Нанива (современный г. Осака). С 593 г. существовал г. Асука,* *здесь неточность, так как, по мнению большинства ученых Асука не город, а район, где в различных местах существовало несколько ставок родоплеменных правителей Ямато. См.: Толстогузов А. А. Социально-экономические особенности японского города конца VII-VIII вв.,- Дискуссионные проблемы японской истории. М., Наука, 1991, с. 61. также, по-видимому возникший при сильном влиянии северо-корейской культуры Когурё". Кузнецов Ю.Д., Навлицкая Г.Б., Сырицын И.М. История Япония.М., 1988, с. 59.
Другой пример культуртрегерской миссии выходцев из Кореи связан с сооружением одной из самых известных в Японии статуй Будды. 15 октября 743 г. император Сёму издал указ о создании статуи Будды колоссальных размеров. "Статую Великого Будды" ("Дайбуцу") в древнеяпонском городе Нара по праву можно отнести к числу подлинных жемчужин дальневосточной цивилизации. Сидящий Будда был высотой 16 метров и весом 380 тонн, и в Японии такое гигантское изваяние изготавливалось впервые. Во главе скульпторов был поставлен Куни-но Кимимаро, принадлежавший к роду переселенцев из Пэкче. Им был создан макет и составлены чертежи. Метод отливки был также заимствован из Пэкче. Katori T., Hodzumi K. Nara-no Daibuzoo (The Statue of the Great Buddha in Nara) Tokyo, 1981, p. 9.
Значение древних корейцев в распространении буддизма в Японии трудно переоценить. Поначалу основной контингент приверженцев буддийского вероучения составляли иммигранты, и буддизм в очень значительной мере зависел и материально и в идейном отношении от материкового влияния. В особенности это касается Корейского полуострова. "Нихон сёки" пестрит сообщениями о доставке в Японию предметов буддийского культа (статуй, стягов, сутр и т.д.). Из Пэкче приезжали монахи. В 554 г. прибыло семеро монахов, в 577 г. шестеро монахов, скульпторов и строителей буддийских храмов. "Нихон сёки" регистрирует прибытие монахов и позднее - в 595 г., 602 г., 609 г., 610 г., 625 г. Такие активные контакты, безусловно, способствовали быстрому приобщению японцев к учению Будды. Мещеряков А.Н. Герои, творцы и хранители японской старины. М., Наука, 1988, с. 27.
О том, какое важное положение занимали иммигранты в политической жизни японского общества, свидетельствуют материалы генеалогических списков "Синсэн сёдзироку ("Вновь составленные родовые записи", 815 г.) В списки "Синсэн сёдзироку" было внесено 1182 рода, которые можно считать основой правящего класса Японии того времени. Согласно главному, собственно генеалогическому корпусу памятника, высшая социальная страта обладала следующей структурой: 1) потомки императоров; 2) потомки "небесных божеств"( т.е. божеств космогонического цикла, родившихся и действовавших на небе); 3) потомки "внуков небесных божеств ( родившихся на небе и действовавших на небе и на земле); 4) потомки "земных божеств" ( родившихся и действовавших на земле); 5) потомки корейских и китайских иммигрантов. См.: Мещеряков А.Н. История как метаязык раннеяпонской словесности,- Дискуссионные проблемы японской истории. М., Наука, 1991, с.121-122.
Произведенная в начале IX в. в столице Хэйан и в пяти центральных провинциях первая официальная перепись зафиксировала, что треть благородных фамилий в Центральной Японии вела свое происхождение с Корейского полуострова. См.: Hoefer H. J. Korea. Hong Kong: Apa Productions Ltd., 1981, p. 34. По мнению Кенетта Ли, если бы такая перепись состоялась в период становления первого централизованного японского государства Ямато, доля корейских фамилий составила бы две трети списка всех благородных семей. См.: Lee Kenneth B. Korea and East Asia. The Story of the Phoenix. London, Westport, Connecticut, 1997, p. 36.
Относительно мирные контакты между Японией и Кореей продолжались в X-XII вв., однако с гораздо меньшей интенсивностью. В XII в. произошли первые из крупномасштабные военные столкновения, которые привели к важным изменениям методов культурного обмена и возникновению чувств взаимной неприязни и ненависти между корейцами и японцами, имеющих место по сей день. Военные действия были связаны с монгольскими планами захвата Японии. Монголы во главе с Хубилаем превратили государство Корё в свою опорную базу, принуждая население строить корабли, поставлять продовольствие и снаряжение. Два морских похода 1274 и 1281 гг. против Японии, в котором участвовали кроме основных монгольских и китайских военных сил значительные контингенты корёских воинов,* *некоторые японские историки склоны считать эти походы монгольско-корейскими, однако при этом упускают из виду принудительный характер участия корёских воинов в этих компаниях. Кроме того, корейцы составляли менее одной десятой части монгольской армии. потерпели неудачу в значительной степени из-за разыгравшихся у японских берегов катастрофических штормов, которые японцы назвали "камикадзе", что означает "божественный ветер". См. подробнее: Lee Pyong-do. Kuksa Taekwan. (Оverview of National History), Seoul, Pomungak Co., 1985, р. 267-275; Lee Kenneth B. Korea and East Asia. The Story of the Phoenix. London, Westport, Connecticut, 1997, p.73-75; История Кореи (с древнейших времен до наших дней), М., Наука, М., 1974, т.1, с. 144-146.
Через три века с небольшим, в 1592 г., началась японская агрессия в Корее, когда 140 тыс. солдат японского правителя Хидеёси высадились в Пусане; она положила начало 7-летней Имджинской войне, которая закончилась осенью 1598 г. полной победой корейского народа, однако Корея потерпела огромный урон. Города и села были разрушены и сожжены, количество пахотных земель сократилось более чем в три раза, тысячи людей погибли или были угнаны завоевателями. Маньчжурская династия, захватившая господство в Китае, вторгшись в конце 1636 г. в ослабленную войной Корею, легко принудила корейского короля признать себя вассалом маньчжурского императора. С XVII в. правители Кореи, опасаясь новых нападений соседних государств, стали проводить политику строгой изоляции страны от внешнего мира С этого времени до реставрации Мэйдзи официальные корейско-японские отношения ограничивались взаимообменом дипломатических миссий и посольств по таким важным поводам, как вступление на престол нового правителя. См. подробнее: Lee Pyong-do. Kuksa Taekwan. (Overview of National History), Seoul, Pomungak Co., 1985, р. 410-418; История Кореи (с древнейших времен до наших дней), М., Наука, М., 1974, т.1, с. 218-236.
На рубеже XIX и XX вв. в Японии находилось всего лишь несколько десятков корейцев, в основном представлявших дипломатов, студентов и политиков из лагеря японофилов. В 1895 г. насчитывалось 11 корейцев, зарегистрированных японскими властями, в год объявления протектората - 303, а в канун аннексии в 1909 г. - 790. Резкий рост численности корейских иммигрантов с 1897 г. косвенно отражает усиленное проникновение японского влияния в Корею. Однако в 1899 г. японское правительство приняло рестриктивное решение: императорским указом Љ 352 от 27 июля была запрещена иммиграция корейцев и китайцев, равно как и других лиц иностранного происхождения, с целью проживания и занятия хозяйственно-предпринимательской деятельностью. См.: Юриков Х.К. Корейцы в Японии.- Расы и народы. М., Наука, 1974, Љ4, с. 206-207. Увеличение числа корейцев в Японии до аннексии Кореи было связано с обучением значительной группы корейской молодежи в школах, колледжах и университетах Японии.
6.1.2 Корейские студенты в Японии
Первые корейские студенты появились в Японии через пять лет после подписания японо-корейского договора в 1876 г. Японское правительство подняло вопрос о возможности приезда корейских студентов еще в 1877 г., но это стало возможным только после того, как корейский двор дал в начале 1881 г. согласие на отправку студентов. В июне 1881 г. первая группа корейских студентов, состоявшая из 22 чел. отбыла на учебу в Японию. Корейские юноши из знатных дворянских родов должны были обучаться юриспруденции, военному делу и т.п. См.: Dai Nihon Gaiko Monjo ( Documents Relating to the Foreign Affairs of Japan ), 1936-1956, Vol.10, p. 307-308.
Японские власти активно поощряли отправку самых способных молодых корейцев на учебу в Японию. The Korean Repository, Seoul,1892, p.36. Многие известные японские политические и общественные деятели видели в корейских студентах не только основу сильной Кореи, которая стала бы рядом с Японией бастионом против западного мира, но также идеальную возможность сформировать прояпонскую позицию будущих корейских лидеров.
Важную роль в привлечении корейских студентов в Японию сыграл крупнейший японский просветитель Фукудзава Юкити (1834-1901), который своим мировоззрением оказал сильное влияние на корейских демократов, проходивших обучение в Японии. Среди корейских последователей Фукудзавы наиболее известен Ким Юк Кюн, который с марта 1882 г. в течение пяти месяцев прожил в доме учителя, а затем провел в Токио еще полгода постоянно встречаясь с Фукудзавой и занимаясь переводом на корейский язык его программы по модернизации Кореи. См.: Deuchler M. Confucian Gentlemen and Barbarian Envoys: The Opening of Korea, 1875-1885, Seattle and London, 1977, p. 199-202. Ким Юк Кюн вернулся в Корею с твердым убеждением, что в Корее необходимо провести коренное реформирование традиционного общества. Для подготовки и осуществления важных задач модернизации требовались новые прогрессивно мыслящие лидеры. Такие лидеры должны были проходить обучение за рубежом, поэтому Ким Ок Кюн пришел к выводу о необходимости отправки как можно большего числа корейских студентов в Японию. В 1883 г. группа из сорока корейских студентов прибыла в Японию и зачислена в "Кейо Джиюку",* *современное название - университет Кейо, или просто - Кейо. частное учебное заведение, основанное в 1868 г. Фукудзавой.
После неудавшегося в декабре 1884 г. дворцового переворота группы корейских реформаторов, проходивших обучение в Японии, резко усилилась прокитайская фракция минского двора в Корее. Часть реформаторов погибла в вооруженных стычках, другие же были заключены в тюрьмы или отправлены в ссылку. В условиях политической зависимости Кореи от цинских властей отправка корейских студентов в Японию прекратилась вплоть до 1895 года.
После победы Японии над Китаем в войне 1894-1895 гг. и прихода к власти прояпонского марионеточного правительства в Сеуле вопрос об отправке студентов для обучения в Японию вновь встал на повестку дня. Однако пока обсуждались детали вопроса, японцы организовали в октябре 1885 г. убийство королевы Мин, что повлекло за собой немедленное возвращение многих студентов в Корею. Больше половины первых студентов намеревалось завершить учебу в Кейо, но в начале 1896 г. корейское правительство приказало всем оставшимся студентам вернуться на родину. См.: Abe Hiroshi. Kaihomae Nihon Ryukaku no Shiteki Katei to no Tokohitsu (A Historical Review of Korean Students in Japan before 1945, - Kan, Vol.5, No 12, 1976, p. 30.
За исключением неудачной попытки возобновить программу для студентов в 1898 г., отправка новых групп была отложена до 1904 г., когда влияние Японии на Корею вновь обрело полную силу. С этого времени японское правительство взяло на себя задачу подготовки корейских студентов, а значимость частных институтов, таких, как Kейо, которые играли важную роль в прошлом, стала резко ослабевать. Pak Yong Suk. Cultural Exchanges between Korea and Japan: Focusing on the Sending of the Students in the End of Choson Period, - Ilbon Yongu, No. 3, 1991, pp. 1-20.
Первая группа корейских студентов прибыла в Токио в ноябре 1904 г., и большинство из них были зачислены на специальные подготовительные курсы в Первую токийскую общеобразовательную школу, одну из самых престижных школ Японии. Атмосфера в школе напоминала военное училище, и любые нарушения дисциплинарного порядка и морального устава школы строго карались. За первый год обучения около половины корейских слушателей были отчислены и заменены другими, вновь прибывшими студентами. См.: Abe Hiroshi. Kaihomae Nihon Ryukaku no Shiteki Katei to no Tokohitsu ( A Historical Review of Korean Students in Japan before 1945, - Kan, Vol.5, No 12, 1976, p. 28-29.
По мнению японских властей, и в Корее и в Японии ощущалось отсутствие централизованного административного контроля над корейскими студентами, который вызвал рост политической активности в их среде. В январе 1906 г. был создан отдел инспекции корейских студентов. В обязанности инспектора специальным распоряжением японского правительства вменялись контроль за всеми аспектами жизни корейских студентов и составление ежеквартальных отчетов для министерства народного образования об успеваемости и поведении каждого студента. В период между установлением протектората и аннексией Кореи численность корейских студентов в Японии резко увеличилась; и в 1910 г., она составляла более 500 человек. Данные таблицы в приложении ХХ показывают распределение учащихся по типам учебных заведений, обучаемые предметы и свидетельствуют о том, что более 90 процентов корейских студентов сами оплачивали учебу.
Корейское генерал-губернаторство было заинтересовано в специалистах практической и производственной сферы деятельности, и поэтому большинство студентов-стипендиатов были посланы на обучение агрокультуре, медицине, лесному хозяйству и орошению. Для сравнения, только 6 студентов в этот период были выбраны для изучения юриспруденции, политики и экономики. В отличие от студентов, обучавшихся на бюджетной основе, у самофинансируемых наблюдалась тенденция записываться на программы, специализировавшихся в социальных науках, что отражало интерес к политике, юриспруденции и экономике.
Приблизительно 40 процентов корейских студентов были включены в школы выше общеобразовательного уровня, в то время как 45 процентов учащихся обучались в различного вида подготовительных школах. Высокая пропорция корейских студентов в подготовительных школах объяснялась необходимостью первоначального языкового обучения, а также повышения уровня знаний, до предусмотренных японскими общеобразовательными программами требований.
Хотя корейские студенты обучались в учебных заведениях разных городов Японии, данные таблицы в приложении ХХ ясно иллюстрируют то, что преобладающая часть была сконцентрирована в Токио. Численность корейских студентов в Токио увеличилась с 362 человек в 1915 г. до 1 141 человек в 1921 г., а общее число корейских студентов возросло за этот период соотвественно с 481 чел. до 1 303 человек. В 1921 г. корейские студенты и учащиеся в японской столице распределялись по типам учебных заведений следующим образом: в университетах - 2 чел., подготовительных курсах университетов - 424, в техникумах - 72, общеобразовательных школах - 99, подготовительных и других школах - 517 человек. См.: Weiner M. The Origins of the Korean Community in Japan 1910-1923), New York, Humanities Press International, Inc., 1989, p. 125.
Корейское студенчество в Японии, несмотря на свою малочисленность, представляло собой наиболее организованную, политически активную и оппозиционно настроенную против японского колониального режима группу корейских иммигрантов. Предвестником мартовского освободительного движения были волнения корейских студентов в Токио в конце 1918 г. 28 декабря нелегальное антияпонское общество корейских студентов в Токио провело собрание, на котором присутствовало свыше 500 человек. В целях конспирации оно именовалось диспутом об ораторском искусстве. Выступавшие предлагали немедленно начать активное движение за независимость и с этой целью направить представителей в Корею и в другие страны для переговоров с видными общественными деятелями. См.: Шабшина Ф.И. Народное восстание 1919 г. в Корее. М., Издательство восточной литературы, 1958, с. 87-88.
В начале февраля 1919 г. более 600 студентов собрались в клубе молодежи в Токио и приняли решение послать декларацию независимости японскому правительству. Несмотря на полицейский надзор, аресты и репрессии, передовая часть корейского студенчества горячо стремилась вести борьбу за независимость своей страны. Об этом гласит декларация корейских студентов, проживавших в Токио, посланная ими в феврале 1919 г. японскому правительству: "Молодежная организация независимости Кореи от имени 20-миллионного корейского народа заявляет всем государствам мира, добившимся свободы и справедливости, о своем стремлении получить независимость." Декларация корейских студентов, обучающихся в Токио, - Шабшина Ф.И. Народное восстание 1919 г. в Корее. М. Издательство восточной литературы, 1958, Приложения, с. 202.
Декларация студентов была своего рода ультиматумом японскому правительству: либо независимость, либо непримиримая борьба. "Наша нация хочет путем справедливости обрести свободу. Но если мы этим путем не достигнем успехов, то, оставляя за собой свободу действий, мы будем вести кровавую борьбу, все до последнего человека, за право на существование, за свою независимость. Мы не имеем ни одного солдата. Мы не имеем вооружения. Мы не имеем нужных сил для сопротивления Японии. Но если Япония не удовлетворит справедливых требований нашей нации, то мы объявим против Японии кровавую борьбу на вечные времена." Там же. с. 206
При всей своей непоследовательности и двойственности декларация студентов является документом большого значения, выразившим стремление передовых слоев корейской интеллигенции к избавлению от колониального гнета, их готовность активно участвовать в антиимпериалистическом движении. Важными характерными чертами корейских студентов в Японии после подавления движения за независимость 1919 г. явились быстрое распространение пролетарской идеологии и появление левоцентристских организаций, поддерживаемых в ряде случаев японскими идеологами.
С началом массовой иммиграции корейских рабочих в Японию в 20-30-х гг. студенты составляли уже лишь незначительную долю в общем количестве корейцев в Японии. Так, в 1938г. корейских студентов и учащихся школ насчитывалось, по данным японского министерства внутренних дел, всего 12 356 человек из 799 878 проживавших в Японии корейцев. А в 1942 г. учащихся было 29 427 человек при 1 625 054 проживавших в Японии корейцев. См.: Morita Yosio. Sendzen ni okeru dzainiti chosenjin podzinko tokei (Demografical Statistics concerning the Koreans in Japan before 1945),- Chosen Gakuho, 1968, No.48, p. 67.
Корейские студенты, прибывшие в Японию в 1930-х гг. со знанием японского языка и более высоким уровнем общеобразовательного образования, показывают иное распределение по типам японских учебных заведений, чем их предшественники. К примеру, в 1935 г. свыше 47 процентов корейских студентов обучались в техникумах, колледжах и университетах, а в 1940 г. этот показатель вырос до 60 процентов. См.: Dong Wonmo. Japanese Colonial Policy and Practice in Korea. Georgetown University, 1965, p. 424-432.
6.1.3 Начало массовой иммиграции (1910-1923)
С 1910 г. в связи с аннексией Кореи и автоматической отменой рестриктивного законодательства в отношении корейской иммиграции кривая ее резко пошла вверх. Строго говоря, именно с этого момента следует говорить о собственно иммиграции корейцев в Японию, историю которой можно разделить на три основных этапа. Первый - начало массовой иммиграции, последовавшее с момента аннексии Кореи и завершившееся событиями, связанными с катастрофическим землетрясениям 1923 г. Второй этап - продолжение массового притока трудовых иммигрантов с 1924 г. до начала японской агрессии в Китай и объявления трудовой мобилизации корейцев как в Корее, так и в Японии. Третий, завершающий этап - насильственное привлечение корейских мужчин и женщин к трудовой, военной и прочей повинности с 1937 г. до капитуляции Японии во второй мировой войне
Первый этап корейской иммиграции в метрополию совпадает с периодом колониальной политики массового захвата земель у корейских крестьян. Из-за обезземеливания и обнищания образовался резерв наемной рабочей силы. Так как внутренний рынок труда в Корее был очень узок, а развивающаяся японская экономика испытывала острый дефицит рабочей силы, сотни корейцев после аннексии страны отправились в метрополию. Корейская иммиграция нарастала с каждым годом, тем не менее до 1915 г. китайцы представляли наиболее многочисленную группу иностранцев в Японии, о чем свидетельствуют данные таблицы в Приложении ХХ. Численность корейцев увеличилась за пятилетие с 2,5 тыс. человек в 1910 г. до 5 тыс. в 1915 г., т.е. в два раза.
С началом первой мировой войны японская промышленность вступила в полосу грандиозного бума, вызвавшего резкий рост количества предприятий, развитие новых отраслей индустрии и численности рабочих. В 1914-1919 гг. количество заводов и фабрик с 10 и более рабочими увеличилось с 17 тыс. до 24 тыс., в то время как численность рабочих возросла с 850 тыс. до 1,5 млн. человек. Военный бум не только способствовал развитию новых производств, компенсировавших потерю продукции, поступавшей из Европы, но стимулировал выпуск продукции в хорошо разработанных отраслях промышленности, таких, как: угольная, хлопкопрядильная и шелководство. К примеру, годовая добыча угля выросла с 7,5 млн. тонн в 1900 г. до 22 млн. тонн в 1914г., а к 1919 г. достигла 30 млн. тонн. Численность шахтеров только за пять лет с 1915 по 1919 г. увеличилась вдвое. Такая же ситуация наблюдалась в других отраслях, поэтому внутренние трудовые резервы Японии оказались на грани истощения. См.: Weiner M. The Origins of the Korean Community in Japan 1910-1923), New York, Humanities Press International, Inc., 1989, p. 140-141.
В 20-х гг. Корея полностью превратилась в аграрно-сырьевой придаток японского империализма и стала играть роль важного поставщика не только риса - основного продукта питания японского населения, но и дешевой рабочей силы Хотя японское гражданство не распространялось на корейцев, они имели право иммигрировать и трудоустраиваться в пределах империи. Первоначально корейцев, отправившихся в Японию, было значительно меньше тех, кто переселился в Маньчжурию. Основную массу корейцев Японии следует рассматривать как временных иммигрантов, прибывших на заработки и не планировавших оставаться навсегда. Многие корейцы отправлялись через некоторое время назад в Корею, но вскоре возвращались вновь и таким образом для этого периода была характерной маятниковая миграция. Данные таблицы 6.1 Таблица составлена по материалам: Zainichi Chosenjin Jinko no Suikei: 1910-1945 (Estimates of the Korean Population in Japan: 1910-1945), Kokumin Keizai, No.138. November, 1977; Weiner M. The Origins of Korean Community in Japan. 1910-1923. Manchester University Press, 1989, p. 54; Lee Moon Un. Koreans in Japan. Seoul, Thonilwon, 1996, p. 53-54) показывают, что удельный вес возвратившихся назад постоянно увеличивался и если в 1917 г. он составлял около одной трети эмигрировавших в Японию, то в конце десятилетия возрос до 60 процентов. В 1923 г. в силу известных событий в Канто, о которых речь пойдет отдельно, произошел скачок в массовом оттоке корейцев и доля реэмигрантов составила 92 процента.
Таблица 6.1 Миграция корейцев из Кореи и Японии в 1917-1923 гг.
Год Численность эмигрантов в Японию Численность реэмигрантов Численность иммигрантов в Японии Ежегодный прирост
1917 14 012 3 927 10 085 10 085
1918 17 910 9 305 18 690 8 605
1919 20 968 12 739 26 919 8 229
1920 27 497 20 947 33 460 6 550
1921 38 118 25 536 46 051 12 582
1922 70 462 46 326 70 187 24 136
1923 97 395 89 745 77 837 7 650
Однако ежегодно увеличивавшийся приток прибывающих в Японию корейцев вел к общему росту их численности в стране. За 15 лет, прошедших с момента аннексии Кореи до 1924 г., корейское население выросло с 2 577 до 77 837 человек, т.е. более чем в 30 раз.
С целью привлечения корейских рабочих на работу в Японию в Корее была развернута вербовка, и тот факт, что генерал-губернаторство приступило к регламентации условий вербовки корейцев за 6 лет до принятия соответствующего законодательства в Японии, ясно свидетельствует о том, что набор и отправка рабочей силы стала важной задачей колониальной администрации. Правила вербовки корейцев были впервые изданы генерал-губернатором в январе 1918 г., в соответствии c которыми работодатели или их представители в Корее, должны были представить в полицейское управление заявление, включающее копию трудового контракта, описание вида предполагаемой работы, возраст требуемых рабочих и обязательств перед рабочими в случае болезни или несчастного случая.
В свою очередь, корейцы, желавшие выехать из страны, должны были представить в полицию заявление с указанием цели и пункта предполагаемой поездки. При выезде из страны вручались "риоко сомейсё" ("свидетельство о поездке"), которые представлялись в полицию места прибытия. Корейцы, возвращавшиеся домой, должны были представить "свидетельство о поездке" в порту прибытия в Корее. Таким образом, осуществлись строгий учет и контроль за передвижением корейцев со стороны японских властей в целях недопущения антияпонской пропаганды и активизации национально-освободительного движения. См.: Kawakami K.K. Japans Policy toward Alien Immigration,- Current History, 1924, Vol. 20, No.3, p. 472-474; McElroy R. New Immigration Law over Japans Protest,- Current History, 1924, Vol. 20, No.4, p. 648-652. Система "риоко сомейсё" была упразднена административным указом в декабре 1922 г., когда после жестокого подавления первомартовского движения 1919 г. произошел спад в накале антияпонского движения в Корее.
По данным отчета японского министерства торговли и сельского хозяйства, первую попытку найма корейских рабочих предприняла в 1911 г. фабрика "Акаши" в г. Осака, принадлежавшая хлопко-прядильной компании "Сеттсу". В результате вербовки были трудоустроены только 16 корейцев, а в течение последующих 5 лет еще 208 рабочих прибыли из Кореи. Takeda Yukio. Naichi Zaiyu Hantoin Mondai (The Problem of Peninsulars Living in Japan),- Shakai Sesaku Jiho, 1938, No. 213, p. 103. Корейских рабочих вербовали на различные работы, но в основном они были заняты в текстильной и угольной отраслях промышленности. Причем в текстильной промышленности работали молодые корейские женщины и девушки, а мужчин использовали на угледобыче, строительстве, чернорабочими, грузчиками и на других тяжелых, грязных и опасных видах работ, требующих минимум умений. Отсутствие квалификации, профессиональных навыков, незнание или слабое владение японским языком и другие "различные недостатки" корейских рабочих, отражавшиеся в конечном счете на общей производительности труда, компенсировались низкой заработной платой и незначительными социальными расходами.
Вербовка корейских девушек для работ в текстильной промышленности получила отражение в отчете генерал-губернатора Кореи, в котором упоминался пример хлопкопрядильной компании "Кисивада": "В результате бурного развития промышленности в Японии, связанного с мировой войной, возникла острая нехватка женской рабочей силы в хлопкопрядильной отрасли. Хлопкопрядильная компания "Кисивада" нашла выход в вербовке корейцев, отправив весной 1918 г. официальных представителей в Корею, вернувшихся с 50 корейскими девушками, устроенными на работу. Хотя производительность труда кореянок отставала от японских девушек, расходы на предоставление им жилья и питания были ниже по сравнению с местными работницами. Сложилось в целом удовлетворительное мнение о корейских девушках, и в июле этого же года представители компании завербовали еще 100 корейских девушек для работы на фабриках". См.: Weiner M. The Origins of Korean Community in Japan. 1910-1923. Manchester University Press, 1989, p. 59; Kim, Chang-jong. Kaze no Dokoku: Zainichi Chosenjin Foko no Seikatsu to Rekoshi (The Lamentation of the Wind: The History and Lifestyle of Korean Factory Girls in Japan), Tokyo, 1977, р. 12-17.
Для набора корейских рабочих использовались четыре метода вербовки:
1. "Сиган босю" - вербовка по объявлению, как правило, размещенному в газетах самим нанимателем. Желающие подавали затем письменные заявления. Это был наиболее распространенный метод вербовки корейцев в Японию.
2. "Энко босю" - вербовка родственников, друзей или знакомых работниками компанию. Обычно такие услуги посредников оплачивались, хотя между посредником и нанимателем не заключался какой-либо контракт.
3. "Укеой босю" - вербовка совершалась независимым или нанятым компанией лицом. Этот метод привлечения рабочих обычно использовался владельцами угольных шахт и текстильных фабрик в районах, где имелась тесная связь с местными лидерами.
4. "Гёся чокусетсу босю" - метод прямого трудоустройства, который включал отправку официальных представителей в Корею. Эта практика использовалась крупными угольными и текстильными концернами, а также "Пароходной и угольной компанией Хоккайдо" (сокращенное название "Хокутан"). См.: Hokkaido ni okeru Chosenjin Rodosha Mondai (The Problem of Korean Miners in Hokkaido), Shakai Seisaku Jiho, 121, 122, September and November, 1930, р. 11-35.
Одним из первых вербовщиков корейских рабочих был менеджер шахты "Юбару", отправленный во Владивосток, где он набрал 16 человек, и к конце 1916 г. всего 35 корейских шахтеров работали на "Юбару". К концу 1917 г. "Хокутан" перенес свои интересы с русских районов Приморья на корейские порты Вонсан и Пусан. В Вонсане вербовка осуществлялась сотрудниками компании при поддержке местных лидеров. В Пусане "Хокутан" не занимался прямой вербовкой, а проводил ее через посредника - японскую фирму, занимавшуюся наймом рабочей силы на юге Кореи. Рабочие с южных провинций Кореи отправлялись по морю в Тсуругу или Фушики в префектуре Фукуй и оттуда на поезде до Домори. В 1919 г. более 750 корейцев работали на шахтах по контракту с "Хокутан". Пример "Хокутана" привлек внимание и других японских угледобывающих компаний, которые приступили к найму корейских рабочих. В особенности преуспели в этом владельцы шахт в северной части о. Кюсю. Точная продолжительность контрактов неизвестна, предположительно она составляла 1-2 года. См.: Weiner M. The Origins of Korean Community in Japan. 1910-1923. Manchester University Press, 1989, p. 59-60.
В отличие от корейцев, переселившихся в Маньчжурию и русское Приморье и занимавшихся в местах вселения в основном сельским хозяйством, корейцы в Японии трудились разнорабочими, поденщиками, выполняли самую грязную, трудную и низкооплачиваемую работу. Однако заработная плата корейцев в Японии была все же наполовину больше, чем в Корее, поэтому иммигранты первой волны имели намерение заработать средства и с наступлением лучших времен в Корее вернуться на родину.
Корейцы-иммигранты подвергались неприкрытой дискриминации японских работодателей как при приеме на работу, так и при оплате труда. Они получали за равный с японцами труд 50-70 процентов заработной платы последних. Японские предприниматели предпочитали во многих случаях послушных, нетребовательных и трудолюбивых корейцев, создававших конкуренцию японским рабочим. См.: Chong Chinsong. The Employment of Korean Miners and the Expenditure in the 1920`s: a case study - Essays on Korean Capitalism: Collected Essays in Commemoration of Dr. Chu, Chong-hwan`s 61th Birthday, Seoul, 1989, pp. 198-224; Iwamura, Toshio. Zainichi Chosenjin to nihon rodosha kaikyu ( The Koreans in Japan and the Japanese Working Class). Tokyo: Azekura shobo, 1972. - 134 р.
Шовинистически настроенные круги нагнетали антикорейскую атмосферу и использовали для расправы случившееся 1 сентября 1923г. катастрофическое землетрясение в районе Канто.* *Канто-экономический район в центральной части о. Хонсю, охватывающий современные префектуры Гумма, Ибараки, Канагава, Нагано, Сайтама, Тиба, Тотиги, Яманаси и столичную префектуру Токио. Токио был разрушен на 80 процентов, в столице погибло около 140 тыс. человек и Иокогаме свыше 30 тысяч. Около миллиона человек осталось без крова. В случившемся обвинили корейцев, которые будто бы использовали момент, организовали массовые поджоги, отравили колодцы, учинили мародерство. При попустительстве официальных властей, прессы и полиции разразилась антикорейская истерия, и в течение нескольких дней японцы линчевали свыше 6,5 тыс. корейцев. См. подробнее: Chosen Dai Gakko (The Korean University [in Japan]) Dai Shinsai ni okeru Chosenjin Gyakusatsu no Shinso to Jittai (The True Facts Surrounding the Massacre of Koreans at the Time of the Great Kanto Earthquake, Tokyo, 1963, р. 64-78; Kang Tok-sang. Kanto Dai Shisai (The Great Kanto Earthquake), Tokyo, 1975. - 129 р. ; Weiner M. The Origins of Korean Community in Japan. 1910-1923. Manchester University Press, 1989, p. 164-191.
Исследователи Ли Чханг Со и Джордж Дэ Вос пишут об этих событиях следующее:"Вечером того дня, когда случилось землетрясение около ста рабочих, возвращавшихся домой были убиты около станции Шибуйя. 3 сентября в Уэно полицейские задержали 70 корейцев, связали им руки и бросили в огонь. В Канде несколько корейских студенток были изнасилованы и зверски убиты. 7 сентября японские солдаты арестовали 368 корейских студентов и расстреляли пулеметным огнем на берегу реки Сумида. В эти дни были убиты 2000 корейцев в Ханеда, 400 - в Сумида, 200 - в Камейдо, 150 - в Уэно и более 1000 в Сайтама, Гунма , Ибараги". См.: Lee Changsoo and George De Vos. Koreans in Japan: Ethnic Conflict and Accommodation. Berkeley California: University of California Press, 1981, p.11.
Правительство Японии в целях поддержания порядка объявило военное положение, провело мобилизацию армии, полиции и резервистов, запретило печатать в газетах ложные слухи о диверсионных действиях корейцев. В результате событий в Канто пострадали также японцы, в особенности левонастроенные рабочие и коммунисты, которых обвинили в сговоре с корейцами. У полицейского участка в Камейдо солдаты расстреляли десять японских рабочих лидеров, капитан военной полиции Амакасу Масахико убил известного японского анархиста Осуги Сакэ. См.: Mitchell R. H. The Korean Minority in Japan. Berkeley, California: University of California Press, 1967, р. 38-40.
Полицейскими отрядами, гражданскими группами "джикейдан" (дословно "группы наблюдения") и другими силами были задержаны и размещены в специальных лагерях тысячи корейцев. Многие корейцы в поисках спасения добровольно явились в эти лагеря, и общая численность содержавшихся в них составила в начале сентября 23 715 человек, в том числе 2 023 женщины. Длительность содержания корейцев в лагерях была различной, в целом же в конце октября, когда положение в Канто стабилизировалось, лагеря были распущены. Weiner M. The Origins of Korean Community in Japan. 1910-1923. Manchester University Press, 1989, p. 180.
Известия о кровавой бойне, устроенной японскими шовинистами, быстро достигла Кореи, и наплыв корейских иммигрантов временно спал. В то же время осенью 1923 г. произошел массовый отток корейцев из Японии назад в Корею: из 97 395 прибывших иммигрантов страну покинули 89 745 человек. См.: Zainichi Chosenjin Jinko no Suikei: 1910-1945 (Estimates of the Korean Population in Japan: 1910-1945), Kokumin Keizai, No.138. November, 1977.
6.2 Трудовая иммиграция корейцев в Японию (1924-1937)
6.2.1 Причины трудовой иммиграции. Во второй период трудовой иммиграции, охватывающий полтора десятилетия с 1924 по 1937 г., численность корейцев в Японии продолжала постоянно расти Причины, детерминировавшие трудовую иммиграцию корейцев, можно условно разделить на две группы. Первая группа причин, связанная с "выталкивающими факторами", определяла массовый исход эмигрантов из Кореи. Вторая группа причин в совокупности с "притягивающими факторами" направляла поток иммигрантов в Японию. Иначе говоря, речь идет о разграничении причин эмиграции из одной страны и причин иммиграции в другую страну.
Основными причинами продолжавшегося массового оттока корейцев из страны являлись, как и прежде, стремительная пауперизация сельского корейского населения и чрезвычайная узость отечественного рынка труда. Вследствие захвата японскими монополиями и землевладельцами значительной части пахотных земель росла армия безземельных и обнищавших крестьян, поставленных на грань простого физического выживания. Такое губительное для корейского крестьянства положение получило особое обострение в южных провинциях Корейского полуострова. Юг с плодородными рисовыми полями привлекал прежде всего японских колонистов и финансовых капиталистов, которые стремились упрочить свое господство в Корее. Корейские крестьяне, подталкиваемые японской экономической агрессией, скатывались по крутой наклонной от мелких собственников земельных наделов к бесправным арендаторам, далее к так называемым "каденминам" (по-корейски "хвачжонмин" - крестьянин, занимающийся подсечно-огневым полеводством - прим. Г.К.) и, в конце концов вынуждались к поискам спасения от голодной смерти за пределами своей страны.
Эмиграция корейцев сопровождалась устойчивым ростом японского населения в Корее, которое "выдавливало" корейцев, освобождая себе пространство для дальнейшей экспансии. Численность японцев в 1910 г. составляла 170 тыс. человек, в 1920 г. - 348 тыс. , в 1930 г. - 502 тыс. и в 1939 г. - 650 тыс. чел., т.е. за три десятилетия колониального режима она выросла почти в четыре раза. Более детальные сведения о динамике численности японского населения в Корее исследуемого периода см.: Chosen keizai nenpyo ( Economic Annual for Chosen) , Tokyo: Kaizosha Publishing Co., 1939; Grajdanzev A. J. Modern Korea, New York: John Day Co., 1944, p. 76.
К концу 1930-х гг. удельный вес японцев в общей численности населения Кореи составлял 3 процента. Однако 41 процент трудозанятых японцев работали в правительственных учреждениях, 24,4 процента занимались коммерцией, 16,6 - представляли промышленников. Сравнение с показателями корейцев: 2,9 - государственная служба, 6,5 - коммерция и 2,6 - промышленность свидетельствует о том, что "модернизацией Кореи" японские колониальные власти создали для себя в лице корейцев многочисленный "низший класс", говоря точнее, "низшую касту". См.: Lee Changsoo and George De Vos. Koreans in Japan: Ethnic Conflict and Accommodation. Berkeley California: University of California Press, 1981, р. 33.
Исследователи отмечают, что в среднем на одного прибывшего в Корею японца приходилось три корейца, вынужденных покинуть свою страну. Исторические документы отразили множество случаев, когда корейское население целых деревень полностью заменялось японскими колонистами. См.: Lee Hoon K. Land Utilization and Rural Economy in Korea. Chicago: University of Chicago Press, 1936, p. 274. В силу насильственного характера присвоения земель японские аграрные колонисты, как метко замечено, опасаясь возмущения корейских крестьян, "держали в руке бинокль, а на поясе - пистолет". Yi Yu-hwan. Zainichi Kankokujin gojunenshi (A Fifty Year History of Koreans in Japan), Tokyo: Shinju Bussan Co., 1960, p. 18. Однако верным представляется вывод А. Гражданцева о том, что рост численности японцев происходил в основном не за счет фермеров-колонистов, удельный вес которых последовательно снижался в структуре японского населения в Корее с 11,5 процента в 1920 г. до 8,3 в 1929 г. и 5,3 в 1938 г. Численное увеличение японцев обеспечивалось массовым притоком из метрополии чиновников, военных, торговцев, предпринимателей и ростовщиков. См.: Grajdanzev A. J. Modern Korea, New York: John Day Co., 1944, p. 79-80.
В начале 1920-х гг. не менее 86 процентов корейского населения занималось сельским хозяйством. Из-за обезземеливания корейских крестьян удельный вес корейских аграриев снизился до 81,9 проента в 1929 г. и до 73,6 - 1938 году. См.: Grajdanzev A. J. Modern Korea, New York: John Day Co., 1944, p. 78. Согласно проведенному в 1929 г. исследованию 90 процентов прибывших в Японию корейцев являлись либо сельскохозяйственными арендаторами, либо поденщиками. Ishii Ryoichi. Population Pressure and Economic Life in Japan, London, 1937, p. 207. Эти данные подтверждаются результатами опроса 1936 г., охватившего 3 642 корейских иммигранта, трудоустроенных в г. Кобе. Свыше 90 процентов опрошенных занимались до прибытия в Японию сельским хозяйством, 6,4 процента добывали средства существования мелкой торговлей. Wagner E. W. The Korean Minority in Japan: 1904-1950. New York: Institute of Pacific Relations, 1951, р. 10.
Статистические сведения о географическом происхождении иммигрантов подтверждают тезис об "эффекте выталкивания" корейцев из наиболее развитых в аграрном отношении южных провинций. Данные таблицы 6.2 показывают, что в 1938 г. почти 80 процентов иммигрантов являлись выходцами четырех крайне южных провинций, в то время как из двух крайне северных провинций Хамгён происходило менее 1 процента% корейцев в Японии. Таблица составлена по материалам : Homukenshusho. Zainichi Chosenjin shogu no suii to genjo (Japanese Ministry of Justice), Tokyo, 1955, p. 12; Lee Changsoo and George De Vos. Кoreans in Japan: Ethnic Conflict and Accommodation. Berkeley California: University of California Press, 1981, р. 36.
Таблица 6.2 Географическое происхождение корейских иммигрантов в Японии в 1938 г.
Провинция Численность, чел. Удельный вес, %в
Южная Кёнгсан 300 163 37,5
Северная Кёнгсан 184 651 27,1
Южная Чолла 165 125 20,6
Северная Чолла 48 858 6,1
Южная Чхунчхон 28 751 3,6
Северная Чхунчхон 22 524 2,8
Кёнги 14 433 1,8
Кангвон 8 312 1,0
Южная Пхёнан 7 824 1,0
Южная Хамгён 5 884 0,7
Хванхэ 5 643 0,7
Северная Пхёнан 4 666 0,6
Северная Хамгён 3 044 0,4
Итого 799 878 100
В отчете администрации префектуры Осака за 1923 г. отмечалось, что из одной тысячи опрошенных корейских иммигрантов 80 процентов прибыли из провинции Южная Чолла, из которых, в свою очередь, более, 60 процентов происходили с крупнейшего корейского острова Чеджу, расположенного на самом значительном удалении от полуострова. Важное значение Чеджу, находившегося посредине между Кореей и японским островом Кюсю и призванного служить своеобразным трамплином для корейских иммигрантов, проявилась в открытии в феврале 1923 г. прямой паромной связи, соединившей Чеджу с Осакой. См.: Osakashi. Chosenjin Rodosha Chosa ( A Survey of Korean Workers), Vol.2, Osaka, 1930, p. 15-16.
По данным опроса, проведенного японским Министерством внутренних дел, среди конкретных причин иммиграции в середине 1920-х годов назывались следующие: 1)чрезвычайная бедность и сложность выжить в Корее; 2) привлекательные рассказы тех, кто побывал в Японии; 3) более высокие заработки в Японии; 4) пропаганда и обещания в трудоустройстве со стороны японцев, проживающих в Корее; 5) призывы к иммиграции друзей или родственников, находящихся в Японии; 6) вербовка. См.: Weiner M. The Origins of Korean Community in Japan. 1910-1923. Manchester University Press, 1989, р. 65.
Опросы корейских иммигрантов проводились ежегодно в течение ряда лет различными японскими ведомствами, в том числе Министерством юстиции, Токийской региональной биржей труда, управлением социальных дел городской администрации Осака. Хотя вопрос о причинах иммиграции не всегда прямо ставился в опросе, в целом полученные ответы подтверждали известное заключение о том, что принятие решения об иммиграции определялись двумя главными факторами: с одной стороны, обнищанием корейского крестьянства, а с другой - высокими заработками в Японии. См.: Osakashi. Chosenjin Rodosha Chosa (A Survey of Korean Workers), Vol.2, Osaka, 1930, p. 64-68, 121, 258.
По данным японского генерал-губернаторства в Корее, в 1925 г. начитывалось 146 939 разорившихся крестьян, вынужденных покинуть свои хозяйства и прекратить земледельческую деятельность. Из них 25 308 человек в поисках средств к существованию оставили Корею и уехали в Японию. См.: Pak Kyong-sik and Kang Jae-on Chosen no rekishi (The History of Korea) Tokyo,1961, p.244-245.
Согласно результатам обследования, проведенного в 1932 г. муниципальными органами г. Осака, около 90 процентов опрошенных в пределах префектуры корейских иммигрантов были по своему происхождению крестьянами, а 80 процентов объяснили причину своего переселения в Японию разорением, невозможностью вести хозяйство и прокормиться в родном селе. В 1935 г. свыше 90 процентов глав, проживавшей в г. Кобе 3921 корейской семьи объяснили причину своего переселения в Японию безвыходным положением, в котором они оказались в Корее. См.: Kang Jae-on. Zainichi Chosenjin no Nihon Toko-shi (The History of the Crossing of Koreans to Japan), Takarazuka, 1976, p. 197, 282-290.
Корейская иммиграция возрастала, определенным образом отражая неуклонный процесс усиления колониальной эксплуатации Кореи Японией и обнищания корейского крестьянства. И до аннексии корейское крестьянство влачило жалкое существование; японское владычество не только избавило корейских крестьян от тягот и нищеты , но еще более усугубило его и без того тяжелое положение. Об ужасающей нищете корейских крестьян под японским колониальным игом не смог умолчать даже японский генерал-губернатор Кореи Угаки, который в январе 1934 г. открыто признал, что "с наступлением весны почти у 50 процентов крестьянских хозяйств кончаются запасы продовольствия, и тогда крестьяне вынуждены добавлять в пищу, чтобы не умереть с голоду, корни растений и кору деревьев". Следует согласиться в этой связи с замечанием Х. Юрикова, что "эта официальная цифра - 50 процентов была явно занижена и фактически таких находящихся на грани нищеты и полного разорения хозяйств было гораздо больше". См.. Юриков Х.К. Корейцы в Японии, - Расы и народы, М., Наука, 1974, Љ 4, с. 208.
В свою очередь, к основным причинам иммиграции корейцев в рассматриваемый период именно в Японию следует отнести прежде всего стабильный и значительный спрос на трудовые ресурсы, обусловленный экономическим развитием метрополии. Немаловажным представляется причина, указываемая большинством респондентов из числа корейских иммигрантов, а именно - более высокий уровень жизни в Японии, чем, в Корее.
Первоначально иммиграция корейцев в качестве дешевой рабочей силы стимулировалась организованными японскими предпринимателями в Корее рекламными и пропагандистскими акциями по найму и вербовке рабочих. Однако в последующие годы, с наступлением некоторого спада в японской экономике, необходимость в вербовке отпала. Доминирующей формой переселения корейцев в Японию в 1920-30-х гг. стала временная трудовая миграция или, как называют ее иначе, отходничество, когда на сезонные заработки отправлялись молодые корейские мужчины Вероятно, часть из них превращалась затем из временных отходников в перманентных иммигрантов, вызывавших к себе членов семей и родственников.
Важной причиной "перелива" избыточной массы свободных рабочих рук из Кореи именно в Японию заключалась в политическом и правовом статусе корейцев рассматриваемого периода. После аннексии Кореи все ее жители автоматически превращались в подданных Японии, правительство которой объявило о защите всех пребывающих за границей корейцев как своих субъектов. Официальные японские круги претендовали на право опеки над корейскими иммигрантами в Америке, России, Маньчжурии, на словах приравнивая последних со своими гражданами. Однако корейцы не тольконе имели в Японии равных с японцами прав, но и не признавались ее гражданами и подвергались всяческой дискриминации на официальном и бытовом уровнях. Эмиграция корейцев в колониальный период, в силу сложившегося положения на международной арене и проводимой японским режимом политики ее ограничения и запрета, оставалась возможной только в Маньчжурию, Японию и японские колонии.
Японские авторы в 1920-1930 гг. проявили единодушие, назвав причиной иммиграции корейцев из южных провинций их географическую близость к западной части архипелага. Зачастую утверждалось, что иммиграция корейских рабочих носила естественный характер, к примеру в отчете префектуры Осака за 1923 г. по этому вопросу говорилось следующее: "...миграции из неразвитой страны в более развитую также естественны, как переселение из сельской местности в крупные города. Нет ничего удивительного в том, что корейцы и китайцы, проживающие в непосредственной близости, прибывают в качестве рабочих в нашу страну, имеющую самую высокую заработную плату и самый высокий уровень жизни в Азии". См.: Osaka-shi. Chosenjin Radosha Mondai (The Problem of Korean Workers), Osaka, 1924, p.6.
Разумеется, географическая близость и регулярное морское сообщение способствовали перемещению больших масс людей, но только этими факторами невозможно объяснить, почему массовый исход иммигрантов происходил именно из южных провинций Кореи и почему каждый пятый корейский иммигрант в Цзяндао прибыл также из наиболее отдаленных от Маньчжурии южных провинций.
Утверждение о самом высоком уровне заработной платы и уровне жизни в Азии не вызывает возражения, так как оно, судя по всему, соответствовало действительности. Однако оно недостаточно для объяснения механизма взаимодействия "выталкивающих" из Кореи людских масс и "притягивающих" их в Японию факторов, которые в конечном счете приводили к акту иммиграции. Такие факторы, как уже упоминалось, могли носить конкретный и частный характер, но следует определить их в более масштабном плане, позволяющем выделить основополагающие причины иммиграции. Исходя из такой целеустановки, под "выталкивающим" фактором мы понимаем совокупную колониальную политику, приведшую к росту численности обнищавших крестьян на юге страны и застою национальной промышленности, не способной усвоить возникший избыток рабочей силы. "Притягивающий" фактор - экономическое развитие Японии и возникший спрос на рабочие руки, компенсировавшийся в период бума методом вербовки и трудовой иммиграцией в последующий период.
6.2.2 Численность, состав и расселение иммигрантов
В конце 1923 г. численность корейских иммигрантов в Японии достигла 80 тыс. человек, через два года она увеличилась вдвое, а за последующие три года произошел еще раз ее двойной рост. Начавшийся в конце 20-х гг. мировой экономический кризис, охвативший также Японию, привел лишь к незначительному снижению объемов иммиграции корейцев. Динамика численности корейского населения исследуемого периода отражена в данных таблицы 6.3. Составлено по материалам: Homukenshusho. Zainichi Chosenjin shogu no suii to genjo (Japanese Ministry of Justice), Tokyo, 1955; Yi Yu-hwan. Zainichi Kankokujin gojunenshi ( A Fifty Year History of Koreans in Japan), Tokyo: Shinju Bussan Co., 1960.- 215 р.;Lee Moon Ung. Segeui Hanminjok. Ilbon. (Koreans in the World.Japan ),Seoul, Thonilwon, 1996, р. 24.
Таблица 6.3 Численность корейских иммигрантов 1924-1937 гг.
Мировая экономическая депрессия, разразившаяся в 1929 г. и поразившая все западные страны, охватила также и Японию, поэтому в 1929-1931 гг. кривая диаграммы численности корейских иммигрантов, не востребованных на японском рынке труда, резко устремилась вниз. В период экономического застоя ежегодный средний прирост корейцев составил 24 тыс. человек.
Захват новых территорий, прежде всего Маньчжурии в 1931 г. и развернувшаяся экономическая экспансия в новых регионах, усиленная подготовка к военной агрессии в Монголию, Китай, СССР вновь востребовали корейских рабочих. Показатели прироста корейцев в 1932-1936 гг. характеризовались стабильностью и составляли в среднем 62 тыс. человек. Общая численность за это время почти удвоилась.
Эдвард Вагнер отмечает, что "на первый взгляд кажется парадоксом несоответствие между возросшей потребностью рабочих рук в Японии в связи с подготовкой к войне с Китаем и спадом в удельном росте корейцев в 1930-1936 гг". Wagner E. W. The Korean Minority in Japan: 1904-1950. New York: Institute of Pacific Relations, 1951, р. 13. Видимо, речь идет не о спаде абсолютных и относительных показателей роста численности корейцев, а о нереализованных потенциальных объемах иммиграции.
В таком ракурсе можно упомянуть три причины несостоявшейся иммиграции в Японию: во-первых, в этот период в Японии появились свои "лишние рабочие руки" в результате возникшей сельской трудоизбыточности. Во-вторых, начавшееся медленное развитие промышленности Кореи создало дополнительные рабочие места и поглотило часть потенциальных эмигрантов. В-третьих, образование прояпонского марионеточного государства Маньчжоу-го и политика поощрения корейской иммиграции явились причинами ежегодного переселения нескольких десятков тысяч корейцев в Манчжурию в период с 1931 по 1936 г.
Вопросы, связанные с социальной и возрастно-половой характеристикой корейских иммигрантов в Японии исследуемого периода, относятся к разряду особо трудных, ибо ощущается чрезвычайная фрагментарность эмпирико-статистического материала, с одной стороны, и многоаспектность темы - с другой. Ответ получен пока лишь по одному аспекту - социальное происхождение иммигрантов, абсолютно преобладающую массу которых составляли крестьяне.
Оставшуюся незначительную часть иммигрантов представляли студенты, учащиеся, мелкие торговцы, разнорабочие, грузчики, носильщики и отставные служащие и военные. Численность корейских студентов и учащихся составляла в середине 1920-х гг. свыше 3 тыс. человек, а к 1937 г. достигла 8 тыс. Корея не могла предоставить места всем желающим продолжить образование в колледжах и университетах, и лишь малая часть из них получила возможность обучаться в Японии. Корейские студенты в Японии делились на две группы: государственных стипендиатов, как правило, являвшихся сыновьями лояльных и активно сотрудничавших с японской колониальной администрацией корейцев, и обучавшихся на свои средства. Однако и те и другие происходили из состоятельных семей и относились к одной социальной страте.
Специфической особенностью корейских иммигрантов в Японии, отличающей их от таковых в Маньчжурии, России и США, является "чрезвычайная" социальная мобильность, проявившаяся в быстрой смене профессий, места проживания, социальной страты. Если корейцы, оказавшись в других странах, продолжали заниматься привычным сельскохозяйственным трудом, то в Японии они превратились из крестьян в разнорабочих, шахтеров, строителей и т.д. Незначительные группы корейцев, несмотря на все барьеры и препоны, сумели закрепиться в розничной торговле, мелком предпринимательстве, немногие занимались "интеллектуальным трудом". Доступ в аграрный сектор Японии корейских иммигрантов сдерживался различными труднопреодолимыми барьерами.
Первые группы корейских иммигрантов составляли в основном молодые, физически здоровые мужчины, способные выполнять тяжелый, неквалифицированный физический труд. Данные таблицы в приложении ХХ свидетельствуют, что доля мужчин в возрасте от 20 до 44 лет превышала 78 процентов всех иммигрировавших в Японию в 1920-х гг.., в 30-х гг. мужчины этого возраста продолжали доминировать, однако их удельный вес снизился до 67 процентов, а к 1940 г. достиг 30 процентов.
Численное преимущество мужчин над женщинами в иммиграции первого этапа объясняется тем, что они отправлялись в Японии на временные заработки, оставив в Корее свои семьи. Кроме того, японские предприниматели вербовали в основном на работу молодых мужчин, поэтому в 1920 г. в среднем на 100 женщин всех возрастных групп приходились 765 мужчин. В наиболее трудоактивном возрасте от 20 до 39 лет соотношение составляло 100 к 1257.
Закономерное численное преимущество женщин над мужчинами не явилось исключением для корейских иммигрантов старших возрастных групп. В 1930 г. в среднем на 100 кореянок старше 60 лет приходилось 58 мужчин.
Наименьший дисбаланс по половой принадлежности наблюдался среди детей корейских иммигрантов в возрастной группе от 0 до 14 лет. Численное преимущество мальчиков над девочками в целом соответствовало природе естественного воспроизводства населения, независимой от этнической или социальной принадлежности.
Естественно, что в первые годы массовой иммиграции крайние возрастные когорты отличались численной незначительность. Удельный вес детей обоего пола до 14 лет в 1920 г. равнялся 8,5 процента, а иммигрантов старше 60 лет зарегистрировано всего 64 чел. из общей численности в 40 755 человек. К 1930 г. в результате механического и естественного прироста доля детей повысилась до 22,5 процента, увеличилось также число пожилых людей. Тенденция формирования пирамидальной формы возрастной структуры корейского населения Японии оставалась устойчивой в течение последующих десятилетий.
Корейские иммигранты первых этапов массовой иммиграции пользовались относительной свободой в выборе места жительства, и они поселились почти во всех префектурах Японии. Однако в географии расселения корейцев отмечены некоторые закономерности, вызванные как проводившейся политикой японских властей, условиями трудового контракта, так и предпочтениями самих иммигрантов оседать в городах среди своих соотечественников, знакомых и родственников. Специфической особенностью корейских иммигрантов в Японии в отличие от зарубежных корейцев в других странах исследуемого периода заключается в чрезвычайно форсированном характере урбанизации, поскольку бывшие корейские крестьяне практически сразу оказались в индустриальных центрах Японии. Таблица 6.4. Составлено по материалам : Homukenshusho. Zainichi Chosenjin shogu no suii to genjo (Japanese Ministry of Justice), Tokyo, 1955, p. 13; Lee Changsoo and George De Vos. Koreans in Japan: Ethnic Conflict and Accommodation. Berkeley California: University of California Press, 1981, р. 45 отражает изменения, происшедшие в территориальном расселении корейских иммигрантов в 1920-1938 гг.
Таблица 6.4 География расселения корейских иммигрантов в Японии 1920-1938 гг.
1920 1930 1938
Префектура Числен. Префектура Числен. Префектура Числен.
Фукуока 7 833 Осака 96 943 Осака 241 619
Осака 6 290 Токио 38 355 Токио 78 250
Кобе 3 770 Аичи 35 301 Фукуока 64 321
Хоккайдо 3 462 Фукуока 34 639 Аичи 61 654
Нагасаки 2 800 Киото 27 785 Кобе 60 105
Токио 2 485 Кобе 26 121 Киото 53 446
Хиросима 1 173 Ямагучи 15 968 Ямагучи 45 439
Киото 1 068 Хоккайдо 15 560 Хоккайдо 24 878
Сага 788 Канагава 13 181 Канагава 16 663
Оита 785 Хиросима 11 136 Хиросима 12 063
Первые корейские иммигранты 1920-х гг. оседали в основном в префектуре Фукуока, где концентрировалась добывающая промышленность. С течением времени корейцы расселились в основном по префектурам, которые включали семь крупнейших городов, являвшихся индустриальными центрами Японии - Токио, Осака, Киото, Нагойя, Кобе, Иокогама, Фукуока. Ishii Ryoichi. Population Pressure and Economic Life in Japan, London, 1937, p. 207 Самая большая концентрация корейцев наблюдалась в Осаке, где корейцы составляли почти 10 процентов всего населения города. Расселение корейских иммигрантов можно считать завершившимся к окончанию второй мировой войны. Свыше 83 процентов корейского населения проживало в 1945 г. в пяти префектурах: Осака, Кобе, Токио, Айчи и Фукуока. League of Koreans Residing in Japan. An Appeal to the Far Eastern Commission, Tokyo, June 15, 1948.
В недрах японских промышленных городов возникли гетто корейских рабочих, напоминающие "негритянские трущобы" Америки. Wagner E. W. The Korean Minority in Japan: 1904-1950. New York: Institute of Pacific Relations, 1951, р. 18. Нестабильный характер труда, низкая заработная плата, а также дискриминация в жилищных вопросах вынуждали многих корейцев занимать самые худшие жилища в прифабричных трущобах. См.: Weiner M. The Origins of Korean Community in Japan. 1910-1923. Manchester University Press, 1989, р. 85-90.
Некоторые корейцы строили себе прибежища на пустырях, используя промышленные отходы. Чанг Хек-чу, известный корейский писатель в Японии, писал в своей статье в 1937 г. об этом следующее: "Вот корейское гетто в Шибаура Цукими-чо. Первоначально место использовалось для угольных отвалов близлежащим сахарным заводом. Корейский рабочий этого завода построил маленькую хижину из бревен и кусков картона без разрешения владельца. Вскоре к нему присоединились другие. Таким образом родилось это гетто. Мне сказали, что в гетто проживает почти 600 корейцев. Ужасно было сознавать, что так много корейцев живут в таких жалких лачугах на таком ограниченном пространстве" Цитируется по: Lee Changsoo and George De Vos. Koreans in Japan: Ethnic Conflict and Accommodation. Berkeley California: University of California Press, 1981,р. 44.
Корейские гетто располагались, как правило, в никому не нужных уголках городов, где их обитатели были социально и физически изолированы от окружающей жизни. В сознании японских обывателей нищета корейских гетто являлась следствием этнокультурной характеристики корейцев, черт национальной психологии, которые определяли их судьбу, полную лишений. Стереотипным стало убеждение о том, что интеллектуальный и моральный уровень корейцев несравненно ниже чем, у японцев; что корейцы имеют иные ценности и ориентации; что им не хватает амбиций и инициативы, необходимых для достижения успеха в жизни. Японцы совершенно упускали при этом собственную дискриминацию и сегрегацию корейских иммигрантов, которые подавляли мотивацию и инициативу, ограничивали возможности для социального прогресса
Гетто не волновали японские власти как социальная проблема корейских иммигрантов. Власти относились к ним с подозрением как к рассадникам подрывной деятельности мятежных корейцев и левых революционеров. Японские официальные лица были озабочены лишь тем, как установить надзор за "нежелательными" элементами, якобы скрывавшимися в гетто.
6.2.3 Аспекты трудовой деятельности
Структура занятости корейских трудящихся, условия труда и заработной платы, несомненно, во многом зависели от их предыдущего социо-культурного опыта. Аграрное происхождение тотального большинства иммигрантов, почти полное отсутствие каких либо профессиональных трудовых навыков в индустриальной сфере, незнание или слабое владение японским языком изначально исключали возможность выполнения корейскими рабочими квалифицированного труда. Обследование Осакской префектуры, проведенное в 1923 г., выявило, что более половины корейского населения абсолютно неграмотны. Больше 50 процентов мужчин и 80 процентов женщин не понимали японского языка на элементарном уровне. Ситуация мало изменилась ввиду притока новых иммигрантов и социо-культурной изолированности корейского населения в Японии. По данным японского министерства внутренних за 1931 г. 58 процентов корейцев в Японии были неграмотными и 37 процентов имели только начальное образование
Японские работодатели не проявляли заинтересованности в обучении и повышении квалификации корейских рабочих, напротив их устраивали дешевые рабочие руки, призванные выполнять так называемый "три d-образный"* *от начальной буквы трех английских слов: dirty, dangerous, difficult, означающий "грязный", "опасный", "тяжелый". труд, от которого отказывались японские работники. Многие шовинистически настроенные предприниматели считали корейцев в силу их умственных способностей, национальных черт характера и моральных качеств неспособными к выполнению сложных производственных операций и взаимодействию с местным трудовым персоналом. Однако владельцы шахт, заводов и фабрик видели выгоду в использовании низкооплачиваемых корейцев и желали продолжения иммиграции.
Несомненно, что на официальную политику японского правительства в отношении корейских иммигрантов определенное влияние оказывали стереотипные суждения японских обывателей, видевших в корейцах "грубых, грязных, ленивых" людей, нежелательных в японском "этнически чистом обществе", которых можно было терпеть лишь временно. Низшие слои японского общества видели в корейцах опасных конкурентов на рынке труда, чей приток отнимал у них рабочие места и приводил к снижению заработной платы. Поэтому городские пауперы возмущались против трудоустройства корейцев и требовали положить конец их пополнению в Японии.
Структура занятости корейских иммигрантов в Японии по материалам обследования префектуры Осака на 1923 г. выглядела следующим образом: 61 528 человек (69,7 %) являлись поденщиками и чернорабочими, 16 542 человек (8,7%) работали на фабриках, заводах и шахтах, 8 890 человек считались безработными или лицами без определенных занятий, студентов и учащихся насчитывалось чуть более одной тысячи человек и 291 кореец относились к называемым "белым воротничкам". См.: Osaka-shi. Chosenjin Radosha Mondai (The Problem of Korean Workers), Osaka, 1924, p. 140.
Через пять лет, в 1928 г. биржа труда префектуры Фукуока составила отчет о занятости корейских трудящихся в Японии согласно которому численность поденщиков, чернорабочих увеличилась до 150 803 чел. (56%); фабрично-заводских рабочих насчитывалось 19 560 чел. (7,4%); рыболовов, сельских и строительных рабочих - 19 370 чел. (7,3 %); студентов и учащихся - 12 320 чел. (4,6%); мелкие торговцы и предприниматели - 6 883 чел. (2,5%); служащих, технических работников, переводчиков и т.п. - 3 670 чел. ( 1,4 % ) и других - 52 987 чел. (20%). См.: Fukuoka District Employment Office. Labor Conditions of Koreans in the Fukuoka Area. Fukuoka, 1929, p. 12. Понижение удельного веса поденщиков и фабричной-заводских рабочих объясняется изменениями в возрастно-половой структуре корейского населения, происшедшими за 5-летний период..
Данные министерства внутренних дел Японии за 1936 г. дают более детальную информацию, свидетельствующую о социальной мобильности корейских иммигрантов, сумевших заполнить некоторые новые для себя профессиональные ниши. 357 719 трудозанятых корейцев распределялись по отраслям экономики и роду деятельности в таком статистическом виде: в морском промысле и сельском хозяйстве - 4 576 чел., горнорудной промышленности - 11 440; металлургии и машиностроении - 25 346; химической - 36 784; текстильной - 37 848; электроэнергетической - 7 133; строительной - 86 962; связи и транспорту - 7 536; сфере бытового обслуживания (отели и рестораны) - 5 157; торговле и мелком предпринимательстве - 37 144; грузчиками трудились 11 190 чел., разнорабочими - 27 692 чел., специалистами- "голубыми воротничками" - 1 477 чел. и без определения профессии зафиксированы 17 638 человек. См.: League of Koreans Residing in Japan. An Appeal to the Far Eastern Commission, Tokyo, June 15, 1948, р. 3-18.
Примечательно, что численность корейцев, занятых в торговле и предпринимательстве, сравнялась с суммарной численностью разнорабочих и грузчиков. Этот феномен объясняется прежде всего тем, что увеличившееся до 600 тыс. корейское население явилось рынком потребителей традиционных корейских товаров: продуктов питания, тканей, одежды, предметов обихода и т.п. Мелкий бизнес корейцев, не знавший наемного труда, был основан на семейной основе и также обслуживал в основном корейских иммигрантов.
В официальных японских документах указывается, что языковые проблемы создавали препятствия для культурной ассимиляции, являлись источником трений между японскими и корейским рабочими, а в особо опасных отраслях промышленности, таких как угледобыча, они могли представлять причину несчастных случаев, аварий и катастроф. Руководство шахт компании "Хокутан" нашло "выход" в том, чтобы собирать корейцев в отдельные группы и давать им работу на отдельном от японцев участке. При этом корейцам поручались "безопасные операции" по проходке и рубке угля. См.: Weiner M. The Origins of Korean Community in Japan. 1910-1923. Manchester University Press, 1989, р. 75.
Подобный метод сегрегации корейских рабочих применялся и в других отраслях промышленности. По этому поводу в отчете Центральной биржи труда говорилось: "Хотя в хлопкопрядильной отрасли, как правило, необходима совместная работа, корейские девушки работают со своими соотечественницами, а не с японскими работницами. Несмотря на незначительную разницу в трудовых навыках, обычно кореянок отделяли от японок по месту работы". См.: Weiner M. The Origins of Korean Community in Japan. 1910-1923. Manchester University Press, 1989, р. 85-90.
В материалах обследования корейских иммигрантов в префектуре Осака отражается "плохое отношение японских рабочих к корейцами как ни на что не способным работникам" и , хотя последние не проявляли враждебности к японцам, для более продуктивного труда предлагается разделить их друг от друга. См.: Osaka-shi. Chosenjin Radosha Mondai (The Problem of Korean Workers), Osaka, 1924, p. 83.
Круг вопросов, касающийся заработной платы и уровня доходов корейцев в Японии, с которым непосредственно связана одна из причин иммиграции, сожалению не получил должного документального отражения, необходимого для систематизированного анализа, однако доступные источники позволяют раскрыть общую картину и определить тенденции, происходившие в исследуемый период.
Выявлено, что заработная плата корейских иммигрантов значительно различалась в зависимости от условий найма работодателями, вида исполняемых работ, продолжительности контракта, рабочего сезона и префектуры страны. Вне сомнения также дискриминация, которой подвергались корейцы в оплате своего труда. Согласно данным префектуры Осака за 1924 г. расхождения в ежедневном заработке корейских и японских рабочих колебались от 11 процентов для трудозанятых в прачечных до 70 процентов в текстильной промышленности, а в стекольном производстве корейцы получали ежедневно всего лишь 90 сен,* *100 сен равны одной иене в то время как японцы - 3 иены, в целом же средняя разница составляла 33%. См.: Osaka-shi. Chosenjin Radosha Mondai (The Problem of Korean Workers), Osaka, 1924, p. 78-79. В этой же префектуре в 1928г. за равный с японскими рабочими труд корейцы получали 50-70 процентов заработной платы последних, что же касается периферии данной префектуры, то там разница в оплате труда была еще большей. См.: Kang Jae-on. Zainichi Chosenjin no Nihon Toko-shi (The History of the Crossing of Koreans to Japan), Takarazuka, 1976, p. 296. В том же году в префектуре Сага среди четырех категорий работников: носильщиков-кули, землекопов, грузчиков и сельхозработников корейским иммигрантам платили значительно меньше чем японцам и средняя разница составляла около 50 процентов. См.: Fukuoka District Employment Office. Labor Conditions of Koreans in the Fukuoka Area. Fukuoka, 1929, p. 14.
Такое же неравенство наблюдалось в отношении продолжительности рабочего времени. При одинаковой работе на фабрике корейцы работали на 2-3 часа больше, чем японские рабочие. В общем продолжительность рабочего дня корейцев в Японии колебалась от 8 до 13 часов. См.: Фу-Хань. Корейские рабочие в Японии. - Международное рабочее движение, 1926, Љ 5, с. 4.
Заработная плата и продолжительность рабочего дня поденщиков полностью зависела от японских работодателей и подрядчиков. Зачастую корейцы не знали где, как долго и какую работу они будут выполнять. Нередкими были случаи, когда им выплачивали меньшую, чем раннее обещанная сумму, но поскольку разовые виды работ, как правило, не сопровождались какими-либо трудовыми соглашениями, то произвол японцев носил неограниченный характер. Кроме этого, заработную плату корейским рабочим на предприятиях могли выдавать нерегулярно или же понизить, не ставя об этом их в известность. См.: Weiner M. The Origins of Korean Community in Japan. 1910-1923. Manchester University Press, 1989, р. 87.
Все это обусловило крайне низкий уровень жизни корейских иммигрантов в Японии. В 1932 г., согласно данным обследования, проведенного муниципалитетом префектуры Киото, из 7 422 корейских семей около 70 процентов имели доход ниже официально признанного прожиточного минимума японской семьи. См.: Kang Jae-on. Zainichi Chosenjin no Nihon Toko-shi (The History of the Crossing of Koreans to Japan), Takarazuka, 1976, p. 197, 287.
Среди немногих мелких корейских предпринимателей, добившихся заметных успехов в японской экономике довоенного периода, можно отметить бизнесменов в текстильной промышленности и в производстве резиновых изделий. Почти все преуспевающие корейцы старались дистанцироваться от корейской общины и пытались добиться признания японцев. Личный прогресс ставился ими выше, чем национальные интересы и внутриэтнические связи, и поэтому, как только стало возможным, именно бизнесмены первыми прошли процедуру натурализации, идентифицировали себя японцами, поменяли свои корейские фамилии и имена на японские.
6.3 Принудительная мобилизация корейцев (1939-1945)
6.3.1 Форма и содержание принудительной мобилизации. 7 июля 1937 г. японские войска начали военные действия в Китае, обстреляв китайских солдат в районе Лугоуцяо недалеко от Пекина. Началась японо-китайская война, которая вопреки планам японских правящих кругов приняла затяжной характер. С началом войны экономика Японии была переведена на военные рельсы, и уже в августе 1937 г. парламент принял ряд законов о мобилизации промышленности, о государственном контроле над промышленными предприятиями, работающими на нужды армии, о государственном распределении сырья и топлива и т.д. См.: Такусиро Хаттори. Япония в войне 1941-1945гг. Пер. с японского. М., Наука, 1973, с.26; Эйдус Х.Т. Очерки новой и новейшей истории Японии. М., ГИПЛ, 1955, с. 197-212.
В марте 1938 г. парламент принял закон о "всеобщей мобилизации нации", ужесточивший государственный контроль над военно-промышленным и сырьевым комплексом, внутренней и внешней торговлей, транспортом и коммуникациями. Согласно закону правительство получило право регулировать цены, прибыль, заработную плату, инвестиции. Закон запрещал несанкционированные собрания, всякие митинги и забастовки.
Война потребовала огромных расходов, составивших свыше 18 млрд. иен, Япония потеряла за три года убитыми и ранеными примерно 1 млн. человек. Японская военщина потерпела также крах в военной авантюре на Халкин-Голе, но не оставила амбиций достижения господства в Азии и продолжала готовиться к крупномасштабным милитаристским акциям. См.: Кошкин А.А. Крах стратегии "спелой хурмы". Военная политика Японии в отношении СССР 1931-1945 гг. М., Мысль, 1989, с. 58-66.
Атака 7 декабря 1941 г. на американскую военную базу Пёрл-Харбор, ознаменовавшая начало войны на Тихом океане и захват значительных территорий Юго-Восточной Азии еще более обострили нехватку людских ресурсов и правительство разработало план всеобщей трудовой повинности. См.: Такусиро Хаттори. Япония в войне 1941-1945гг. Пер. с японского. М., Наука, 1973, с.128. В качестве одного из средств реализации этого плана было принято решение о насильственном угоне в Японию тысяч трудоспособных корейцев для нужд важнейших отраслей японской промышленности. Однако насильственная трудовая мобилизация корейцев началась еще в сентябре 1939 г. после принятия закона о национальной трудовой мобилизации. Принудительную миграцию корейских трудящихся в Японию можно разделить по степени интенсивности и формам ее реализации на три периода: первый - с сентября 1939 г. до февраля 1942 г.; второй- с февраля 1942 г. до сентября 1944 г.; третий - с сентября 1944 г. до августа 1945 г.
По плану мобилизации каждая отрасль промышленности должна была подавать заявки колониальному правительству, которое, в свою очередь, определяло районы Кореи, где следовало проводить мобилизацию. Мобилизуемых тщательно проверяли на предмет физического здоровья и политической благонадежности. После прохождения проверки и контроля их формировали в группы и переправляли в Японию под наблюдением представителей компаний, на предприятиях которых предстояла трудовая отработка. Такой процесс набора рабочих оказался долгим, иногда затягивавшийся до 6 месяцев. См.: Kim, Ui Hwan. An Analytical Study of the Korean Residents Community in Japan under Japanese Imperialism, - Kuksagwan Nonchong, Љ 2, 1989, p. 253-288; Kim Yong-dal. Dainiji Taisenchu no Chosenjin Senjidooin ni tsuite (On the Mobilization of Koreans During the Second World War). In Sengo Hosho Mondai Kenkyukai (ed.), Zainichi Kankoku Chosenjin no Sengo Hosho (Postwar Compensation for Koreans in Japan). Tokyo: Akashi Shoten. 1991, р. 76-99.
По плану мобилизации корейцев заставили против их воли работать на военных заводах, угольных шахтах и в других местах с тяжелыми условиями труда. Особенная нехватка рабочей силы ощущалась на угольных шахтах, поскольку работа на шахтах традиционно считалась непривлекательной из-за чрезвычайно тяжелых условий труда, высокого риска для здоровья и жизни и низкой заработной платы. Кроме того, японские угольные компании часто практиковали особо строгие формы контроля и регламентации труда и жизни шахтеров, что создавало дополнительные трудности в найме постоянной рабочей силы. См.: Otsuki, Bunpei Hokkaido ni okeru Chosenjin Rodosha Mondai (The Problem of Korean Miners in Hokkaido), Shakai Seisaku Jiho, Љ121-22, September and November, 1930.
В 1941 г. с приближением второй мировой войны японские министерство внутренних дел, министерство труда и колониальная администрация в Корее приняли решение об организации более эффективного и форсированного процесс набора корейских рабочих. С этой целью в феврале 1942 г. генерал-губернаторство создало специальные пункты призыва в каждой провинции, городских и сельских поселениях. Заявки на рабочую силу от каждой отрасли промышленности рассматривались центральной колониальной администрацией, затем определялись соответствующие квоты, которые передавались местным пунктам по набору. Каждый призывной пункт нес ответственность за скорое и полное исполнение квотированного набора работников. Завербованных сгруппировывали на региональных пунктах набора и направляли на работы в предприятиях определенных отраслей промышленности. Формы и методы, которые использовали местные пункты по набору для заполнения квот, варьировались от всяческий обещаний хороших условий труда и оплаты до простого обмана, угроз и насилия. В некоторых местностях, где совершался ускоренный набор, местные корейские чиновники и лидеры общин получали награды и поощрения от колониальной правительства за проявленное доказательство лояльности и верноподданности императору Японии. Kim Yong-dal. Dainiji Taisenchu no Chosenjin Senjidooin ni tsuite (On the Mobilization of Koreans During the Second World War). In Sengo Hosho Mondai Kenkyukai (ed.), Zainichi Kankoku Chosenjin no Sengo Hosho (Postwar Compensation for Koreans in Japan). Tokyo: Akashi Shoten. 1991, р. 64-65.
В мае 1942 г. японское правительство объявило о введении в Корее с 1944 г. закона о всеобщей воинской и трудовой повинности. Действие закона непосредственно на корейцев распространилось в сентябре 1944 г. и ознаменовало начало третьего периода, длившегося до капитуляции Японии. На основании этого закона колонизаторы наряду с оказанием содействия японским предпринимателям в наборе рабочей силы насильственно отправляли корейцев в Японию и на тихоокеанские острова Pak Kyong-sik and Kang Jae-on Chosen no rekishi (The History of Korea) Tokyo,1961, p.288.
Третий период характеризовался ярко выраженным насильственным характером трудовой мобилизации, которая была сродни средневековой охоте европейских колонизаторов на черных рабов в Африке. В третий период японское правительство из-за сложившейся критической ситуации в тылу и на фронтах вынуждено было принять решение о военной мобилизации корейской молодежи.
Общая численность мобилизованных в Японию корейцев в течение трех периодов, охватывающих в целом шесть лет, является предметом расхождений различных авторов и до сих пор она окончательно не определена. Уместно привести хотя бы некоторые предварительные оценки. Ли Чанг Со и Дж. Дэ Вос считают, что с конца 1939 г. до окончания второй мировой войны "822 тысячи корейцев были призваны для трудовой и воинской повинности в Японии". Lee Changsoo and George De Vos. Koreans in Japan: Ethnic Conflict and Accommodation. Berkeley California: University of California Press, 1981, р. 53. Советский автор С. Юриков в обзорной статье о корейцах в Японии пишет следующее:"На протяжении лишь шести лет, с сентября 1939г. и почти до самой капитуляции Японии в 1945г., было насильственно депортировано и отправлено в собственно Японию, на Сахалин и тихоокеанские острова около 725 тыс. трудоспособных корейцев". Юриков Х.К. Корейцы в Японии,- Расы и народы. 1974, Љ5, с.211. Корейский исследователь Ким Хонг Нак считает, что "с 1939 по 1945 г. более 600 тыс. корейцев были насильно вывезены в Японию в соответствии с законом военного времени о мобилизации рабочей силы". Kim, Hong Nack. The Korean Minority in Japan. - Korea and World Affairs, Vol.14, N.1, 1990, p.111-137. Ли Мун Унг приводит интересующую нас цифру с "точностью до одного человека": "Численность корейцев, насильно вывезенных в Японию в 1939-1945 гг. составляет 724 787 человек". Lee Mun Ung. Sege ui Hanminjok. Japan. (Koreans in the World. Japan ). Vol.4, Seoul, Tgonilwon, 1996, p. 62.
Таким образом, учитывая тот факт, что некоторые авторы не разделяют трудмобилизованных от призванных в японскую армию (Ли Чанг Со и Дж. Дэ Вос ) и корейцев насильно отправленных на работу именно в Японию, от отрабатывавших трудовую повинность на Сахалине и других захваченных территориях в юго-восточной Азии (С. Юриков) расхождения в оценках колеблются от 50 до 100 тыс. человек.
Ежегодные данные о численности корейцев, насильственно вывезенных в Японию, приведенные в материалах "Чхочхонрён"* * по-японски "Сорён" -" Генеральная лига корейских граждан в Японии, создана 25 мая 1955 г. имеет просеверо-корейскую ориентацию. можно принять за основу: 1939 г. - 50 тыс. чел.; 1940 г. - 56 тыс.; 1941 г. - 65 тыс.; 1941 г. - 115 тыс.; 1943 г. - 125 тыс.; 1944 г. - 290 тыс.; 1945 г. - 15 тыс. человек, что в целом составляет 715 тысяч человек. Chaeil Hanguk Chonnyon Chungangbonbu Phenje. Chail Hangukin ui yoksawa hyonsil ( The History and Present of Koreans in Japan ), Yangyang, 1970, p. 10.
От 60 до 70 % мобилизованных корейцев направляли прежде всего на угольные шахты и корейские горняки к концу второй мировой войны составляли около половины всех горняков на Хоккайдо. Численность шахтеров-угольщиков достигла в 1945 г. 300 тыс. человек, кроме того около 50 тыс. корейцев трудились в рудниках, карьерах и каменоломнях. Свыше 100 тыс. корейцев задействовали в строительстве, около 200 тыс. чел. трудились на заводах и других предприятиях, главным образом военного значения. Chaeil Hanguk Chonnyon Chungangbonbu Phenje. Chail Hangukin ui yoksawa hyonsil ( The History and Present of Koreans in Japan ), Yangyang, 1970, p. 10.
Условия жизни и труда корейских рабочих в военный период напоминали тюремный режим. Не случайно число умерших, даже по официальным данным достигло 60 тыс. человек, в реальности показатели смертности были значительно выше. Многие мобилизованные корейцев, невзирая на ожидавшие в случае поимки жестоких репрессий, совершали побеги с мест их поселения. Согласно японским официальным отчетам за 6-летний период с 1939 по 1945 г. около 220 тыс. корейских рабочих "пропали и бежали с распределенных военных заводов". Homukenshusho. Zainichi Chosenjin shogu no suii to genjo (Japanese Ministry of Justice, The Development of the State of Koreans in Japan and the Current Situation ), Tokyo, 1955, p. 19.
Официальный срок отработки трудмобилизованных корейских рабочих длился два года, однако на самом деле он зависел от произвола администрации предприятий и решений японского правительства, которые могли продлевать его по своему усмотрению. В некоторых случаях молодым корейцам разрешали приглашать свои семьи для временного пребывания в Японии. Lee Changsoo and George De Vos. Koreans in Japan: Ethnic Conflict and Accommodation. Berkeley California: University of California Press, 1981, р. 53.
Японскому правительству, несмотря на все предпринятые усилия так и не удалось полностью покрыть потребность в рабочей силе и выполнить план трудового призыва, согласно которому предполагалось привлечь свыше 900 тысяч корейцев. Chung In Sub. Chaeil Kyopo ui Bobchok Chiwi (The Legal Status of Koreans in Japan), Seoul, Seoul National University Press, 1986, p. 19. Многие молодые корейцы всячески уклонялись от призыва либо спасались бегством в горы или в Маньчжурию.
Из-за больших потерь в живой силе в продолжавшейся мировой войне японское правительство распространило также на корейцев действие закона о всеобщей воинской мобилизации. Однако оно не решилось сразу доверить оружие молодым корейцам, и поэтому с 1942 г. в течение двух лет проводило в Корее специальную "идеологическую и общевойсковую подготовку" на спецплощадках, численность которых в 1944 г. достигла 3 тысяч. История Кореи с древнейших времен до наших дней. М., Наука, 1974, т.2, с. 138.
Незначительный контингент из числа корейцев, особо пользовавшихся доверием японских властей, присутствовал в императорской армии еще в довоенное время. В основном это были сыновья прояпонски настроенных корейских чиновников и военных, которые обучались в японских школах и военных училищах. Возможно, часть корейцев в японской армии была нанята по контракту для выполнения технической и вспомогательной работы. Первоначально корейцев допускали к службе лишь в сухопутных войсках, где в 1938 г. состояли 406 человек; 1939 г.- 613; в 1940 г. - 3 060; в 1942 г. - 4 077; в 1943 г. - 6 300 человек. В 1943 г. впервые 3 тыс. корейцев допустили к службе в военно-морских силах. С сентября 1944 г. начался массовый призыв молодых корейцев в японскую армию, численность которых к началу 1945 г. составил в сухопутной армии - 186 900 человек, на флоте - 22 290 и в итоге - 229 934 человека. Абсолютно подавляющее большинство корейцев были призваны на воинскую службу насильно, без всяких "добровольческих и верноподданнических мотивов" корейских рекрутов. Pak Kyon Sik. Chosonin Kanje Yonhaen ui Kirog (The Chronic of Forced Relocation of Koreans to Japan) Tokyo, Miryasa, 1981, p. 64.
Самая позорная страница в истории гражданской и военной мобилизации корейцев, осуществленной в насильственной форме японскими властями связана с сексуальной эксплуатацией "чжугун ианфу",* *в литературном корейском языке используются те же иероглифы, которые читаются как " кун вианбу"; заимствование на английском языке - "military comfort women." что в дословном переводе означает "женщины для комфорта военных". До начала второй мировой войны и на всем ее протяжении десятки тысяч молодых женщин вынудили служить сексуальными рабынями в военных борделях, разбросанных от Китая до далеких островов на юго-востоке Тихого океана. Численность "кун вианбу" не поддается точному учету, и расхождения в оценках составляют от 80 до 200 тысяч человек, из которых около 80 процентов являлись кореянками. Работать в армейских борделях заставляли также японок и молодых женщин оккупированных территорий Тайваня, Индонезии, Бирмы, Филиппин и т.д. Hicks, George. The Comfort Women: Japans Brutal Regime of Enforced Prostitution in the Second World War. New York and London, Norton, 1995, p. 5; Research Action Institute for Koreans in Japan (RAIK). Japans Subtle Apartheid. The Korean Minority now. Tokyo, 1990, p. 10.
В наборе женщин в армейские бордели существовала целая система, руководство которой осуществляли японское министерство внутренних дел, администрация генерал-губернаторства и штаб Квантунской армии. Методы набора делились на два вида: первый осуществлялся непосредственно военными властями, при втором использовали специально нанятых гражданских лиц, имевших удостоверение и мандат от японских военных органов или от генерал-губернаторства. См.: Shin Young-sook and Cho Hye-ran. On the Characteristics and Special Nature of the Korean "Military Comfort Women" under Japanese Rule, - Korea Journal, 1996, Vol.36, No. 1, p. 50-73; . Suzuki Yuko. Chosenjin Jugun Ianfu (Korean Prostitutes for the Japanese Army). Tokyo: Iwanami Shoten. 1991. - 98 р.
"Кун вианбу" хранили молчание о своих страданиях до последних лет своей жизни и только в середине 70-х гг. появились первые журналистские расследования трагической судьбы этих женщин. См.: Kim Il Myon. Tenno no guntai to chosenjin ianfu (The Emperors Forces and Korean Comfort Women). Tokyo, 1977.-112 р. В конце 1980-х гг. в Корее сформировалось инициативное женское движение по сбору свидетельских показаний бывших "кун вианбу"; официальной реабилитации в Корее и Японии; денежной компенсации японским правительством за нанесенный моральный ущерб. Особо активную роль играла инициативная группа под названием "Корейский совет женщин, привлеченных к сексуальному рабству в японской армии", (перевод с корейского названия "Hanguk Chongshindae Munje Taechaek Hyoboihoi" - прим. Г.К.) которая издала двух томное собрание воспоминаний 29 бывших "кун вианбу", послужившее основой для первых научно-исторический исследований вопроса. См.: Shin Young-sook and Cho Hye-ran. On the Characteristics and Special Nature of the Korean "Military Comfort Women" under Japanese Rule, - Korea Journal, 1996, Vol.36, No. 1, p. 73-78.
Из 29 корейских женщин, поделившихся воспоминаниями, 20 оказались обманутыми обещаниями устройства на работу или учебу, семеро были насильно схвачены и увезены, одна "была продана ее собственным отцом" и одна "отправилась по собственному желанию". Следовательно, почти всех кореянок, за немногим исключением, превратили в сексуальных рабынь японской солдатни либо обманом, либо силой. См.: Hicks, George. The Comfort Women: Japans Brutal Regime of Enforced Prostitution in the Second World War. New York and London, Norton, 1995, р.11-12; Howard, Keith ( ed. ). True Stories of the Korean Comfort Women. London, Cassel Publishing Co., 1995.- 102 р.
Абсолютное большинство корейских "кун вианбу" не смогли вернуться назад в Корею после окончания войны из-за пережитого ими позора и вынуждены были остаться в Японии и других странах, тогда как большинство корейских иммигрантов репатриировалось на освобожденную родину. Некоторые из корейских женщин после окончания войны вышли замуж за японцев, однако значительная часть остались в старости одинокими людьми. См.: Suzuki Yuko. Jugun Ianfu Naisen Kekkon (Army Prostitutes and Japan-Korea "Marriage"). Tokyo: Miraisha. 1992. - 127 р.
6.3.2 Ассимиляция и дискриминация корейских иммигрантов
Мобилизация корейцев в Японию с 1939 г. по 1945 г. являлась одним из непосредственных и трагичных для корейцев следствий японского колониального владычества в Корее. Сотни тысяч корейцев были насильно оторваны от родной земли и своих семей и произвольно перемещены японскими властями туда, где японская военщина больше всего нуждалась в рабочей силе. По условиям мобилизации и своему положению они скорее всего попадают под категорию насильственно перемещенных лиц, нежели под категорию трудовых иммигрантов.
Политика японского правительства по отношению к корейцам отличалась непостоянством, и эти колебания отражали внутреннюю борьбу за власть между либералами и теми, кто склонялся к японскому национализму. Правительство делало спорадические попытки ограничить приток корейских рабочих и облегчить условия тех, кто уже находился в стране. Но не было сделано ни одной сколько-нибудь значимой попытки повысить юридический статус корейцев и любая попытка борьбы за улучшение своего правового и экономического положения, исходящая от корейских иммигрантов, жестоко подавлялась. На официальном уровне провозглашалась политика достижения "согласия и гармонии, подтягивания корейцев до уровня японцев", но в действительности все было направлено на использование корейцев для реализации военных планов на азиатском континенте. Корейских рабочих продолжали рассматривать как важный и необходимый источник дешевой или бесплатной рабочей силы.
Для окончательного духовного покорения корейского народа японские власти пытались претворить планы по его японизации и в первую очередь, корейских иммигрантов, проживавших в Японии. В этих целях действовала поддерживаемая и контролируемая японским правительством организация "Соайкай" ("Общество взаимной дружбы"), членство в которой стало практически обязательным для всех корейцев. Прояпонские лидеры "Соайкай" осуществляли контроль за трудоустройством корейцев и выдачей сертификатов для возвращения в Корею. Руководство организации поддерживало тесные связи с японской полицией и информировало о любых попытках консолидации корейских иммигрантов. Известно, что к началу 1930-х гг. корейское население в Японии составляло 400 тыс. человек, а мелких политических и общественных организаций корейцев насчитывалось более тысячи. Lee Changsoo and George De Vos. Koreans in Japan: Ethnic Conflict and Accommodation. Berkeley California: University of California Press, 1981, p. 51.
C началом войны в Китае японское правительство решило, что нельзя доверять контроль над всей общественной жизнью корейских иммигрантов, решение проблем корейских гетто и меры по ассимиляции корейцев даже такой послушной ему организации как "Соайкай". Homukenshusho. Zainichi Chosenjin shogu no suii to genjo (Japanese Ministry of Justice, The Development of the State of Koreans in Japan and the Current Situation ), Tokyo, 1955, p. 44-45
Для проведения ассимиляционной политики "Соайкай" была распущена и ее сменила "Кювакай" ("Общество согласия"), основанная в 1936 г. и действовавшая под эгидой четырех правительственных органов: министерства внутренних дел, министерства социального обеспечения, министерства колониальных дел и генерал-губернаторства Кореи. К 1938 г. на всей территории Японии в 31-й префектуре, где проживало большинство корейцев, были основаны местные общества "Кёвакай". Главой местного общества являлся губернатор префектуры, а начальники полиции и управления образования назначались его заместителями. Lee Changsoo and George De Vos. Koreans in Japan: Ethnic Conflict and Accommodation. Berkeley California: University of California Press, 1981, p. 52.
Формальная разница между "Соайкай" и "Кёвакай" заключалась в том, что первая управлялась корейцами, хотя и финансировалась правительством, а последняя управлялась японскими чиновниками. Суть же заключалась в усилении насильственного характера ассимиляционной политики.
Официально объявленными целями "Кёвакай" были содействие взаимопониманию между корейцами и японцами, подъем жизненного уровня корейцев путем социальных программ и культивирование преданности и лояльности корейцев путем японизации. Программа деятельности организации среди корейских иммигрантов содержала 6 пунктов:
1. пропаганда "японского национального духа";
2. "окультуривание" (воспитание этикета, привитие чистоты, общественной морали, элементарный курс обучения, групповая тренировка, регулярная оплата налогов и жилья и т.д.);
3. предоставление социальных программ (решение жилищных вопросов, создания центров общин, учреждений образования, медицины и отдыха);
4. защита и опека (участие в решение проблем корейцев, трудоустройство студентов, медицинская вакцинация, предоставление трудовых отпусков и т.д.);
5. исследование состояния корейцев;
6. паблисити (разъяснение всем корейцам через средства информации, что такое "Япония")
Многие из перечисленных пунктов звучат весьма благоприятно и создают видимость заботы об улучшении жизни корейских иммигрантов, однако в практике своей деятельности "Кёвакай" была прежде всего орудием тотального контроля. Kim, T. H. Nihon ni okeru Han Chosen Minzoku Undo-shi, Tokyo, 1947, p. 30-33.
В иерархической структуре организации все места с верху до низу занимали японские чиновники. Практически "Кёвакай" являлась полувоенной организацией, в которой корейцы составляли рядовых членов, первейшей обязанностью которых было послушание и выполнение приказов.
Структурную единицу организации составляла "десятка" членов, четыре "десятки" объединялись в "патруль", а три "патруля" составляли "самодисциплинирующий отряд". Отряды подчинялись районным филиалам организации, подразделявшихся по отраслям промышленности. См.: Wagner E. W. The Korean Minority in Japan: 1904-1950. New York: Institute of Pacific Relations, 1951, р. 38.
Для корейских иммигрантов в Японии членство в "Кёвакай" было обязательным и каждый ее член должен был всегда иметь при себе членский билет, служивший одновременно удостоверением личности. Ни один кореец не мог перемещаться по стране, не имея этого удостоверения личности. Lee Changsoo and George De Vos. Koreans in Japan: Ethnic Conflict and Accommodation. Berkeley California: University of California Press, 1981, p. 52.
В отличие от корейских иммигрантов в США и Китае, где их этническое происхождение не препятствовало явным образом социальному и экономическому прогрессу, в Японии корейцы подвергались различным формам открытой дискриминации. В период японского колониального правления, когда корейцы были объявлены субъектами японской империи, их статус далеко не соответствовал статусу японцев.
Японское правительство понимало опасность, исходящую из предоставления равноправия корейским иммигрантам, ибо в этом случае привилегии японского гражданства следовало распространить на все корейское население. Но японские власти из стремления выглядеть перед западными странами "просвещенной азиатской державой" дали корейским иммигрантам в Японии некоторые преимущества по сравнению с корейским населением генерал-губернаторства. Еще в 1925 г. был издан закон, дающий право участия в выборах корейским мужчинам в Японии. Правда, установленные ограничения и цензы для выборщиков, делали маловероятной возможность для большей части корейцев получить это право голоса. Права голоса лишались все неимущие, получавшие какие-либо социальные пособия и прожившие в Японии менее полного календарного года. В итоге лишь немногие корейцы обладали в исследуемый период реальной возможностью участия в выборах. См.: Onuma Yasuaki. Zainichi Chosenjin no Hoteki Chii ni kansuru Ichi Kosatsu (An Examination of the Legal Status of Koreans in Japan), part 5. Hogaku Kyokai Zasshi, 1980, Vol. 97, No.3, p. 279-330.
Как уже отмечалось, корейские иммигранты страдали от дискриминации в условиях проживания, передвижения по стране, при найме на работу и выплате заработной платы и т.д. Заработная плата, получаемая корейскими рабочими, в целом продолжала оставаться значительно ниже, чем у японцев, выполнявших тот же самый труд. Однако в рассматриваемый период наблюдались по крайней мере некоторые изменения. Э. Вагнер ссылается на упоминание, что в конце 1944 г. корейские рабочие-угольщики получали якобы большую заработную плату, чем японцы. См.: Wagner E. W. The Korean Minority in Japan: 1904-1950. New York: Institute of Pacific Relations, 1951, р. 34. В апреле того года в Корее было объявлено, что отныне японским компаниям "разрешено" увеличить компенсационные выплаты корейским работникам до суммы, которая позволит им сравнять заработную плату корейцев и японцев. При этом в указ был включен и пункт, гласивший, что "такие компенсации выплачиваются в пределах финансовых возможностей компаний". Есть основания предположить, что подобные положения действовали и в Японии. Там же. 34.
Но если даже корейским иммигрантам полагалась прибавка к заработной плате, она носила лишь номинальный, условный характер, поскольку они ее не получали на руки. Корейских рабочих в военное время заставляли вносить деньги в банки в виде "народных сбережений", выплачивать почтовые сборы, приобретать военные облигации и т.д. Судя по характеру претензий, предъявленных после войны корейскими рабочими их прежним работодателям, основную часть их доходов "съедали" различные обязательные выплаты. См.: Lee Chon Gok. The Racial, Sexual Discrimination in Employment in Korea under Japanese Imperialism, - Hanguk Sahoesa Yonguhoe Nonmunjip, Љ 17, 1989, pp. 42-71.
В 1944 г. заканчивался двухгодичный срок трудовой повинности десятков тысяч корейских рабочих, которые стали возвращаться на родину. Японские власти, обеспокоенные оттоком необходимой рабочей силы, решили продлить срок еще на один год. Тем, кто "добровольно" изъявлял остаться в Японии обещали различные блага, поощрения и награды, а также возможность воссоединения с семьей. Семейным разрешили жить среди японцев, а неженатые размещались в общежитиях совместно с японскими рабочими, где предполагалось улучшение жилищных условий. Более того, корейцам обещали предоставить возможности квалифицированного труда. Для удержания корейских рабочих в угольных шахтах, планировалось предоставление периодических отпусков домой. См.: Hwang Un Yong. Eastward Migration of the Originator of the Naturalized Family Names, - Pusan Yodaesahak, Љ 10-11, 1993, pp. 297-320.
Ясно, что японские власти внесли на словах значительные изменения в условия жизни и труда корейских иммигрантов, однако на деле мало, что изменилось. Во второй половине 1944 г. новый премьер-министр Японии Коисо, занимавший прежде пост генерал-губернатора Кореи, создал "Комитет по исследованию политического отношения к тайваньцам и корейцам". На первом заседании комитета премьер заявил, что "нам чрезвычайно важно для дальнейшего продолжения войны полностью вовлечь в нашу национальную жизнь этих людей, проживающих в нашей стране. Принципиальной целью становится внедрить в сердца и ума этих людей убеждение, что к ним как верноподданным империи будут относится на равных с японцами..." Цитируется по: Wagner E. W. The Korean Minority in Japan: 1904-1950. New York: Institute of Pacific Relations, 1951, р. 36.
Комитет, председателем которого являлся сам премьер Коисо выработал несколько рекомендаций по "изменению отношения" к корейцам. Во-первых, корейским иммигрантам предоставлялись индивидуальное свободное передвижение по стране, а также въезд и выезд из Японии, прежние запреты полицейских властей отменялись. Во-вторых, корейским рабочим с "хорошим характером" позволялось занимать "ответственные должности". В-третьих, "Общество согласия", имевшее тесные связи с полицией, переименовывалось в "Общество благотворительности" и призвано было заниматься улучшением бытовых условий жизни корейских иммигрантов. В-четвертых, лучшие японские гимназии, двери которых были закрыты прежде для корейских учащихся, принимали их наравне с японцами. Далее рекомендовалось улучшить условия труда, разрешить селиться иммигрантам по своему усмотрению и т.д. Претворение этих рекомендаций означало бы большие изменения в жизни корейских иммигрантов, но все они так и остались нереализованными до окончания войны. Homukenshusho. Zainichi Chosenjin shogu no suii to genjo (Japanese Ministry of Justice, The Development of the State of Koreans in Japan and the Current Situation), Tokyo, 1955, p. 47-52.
Для всех корейцев было очевидным, что отношение к ним остается дискриминационным. С началом массированных бомбардировок японских городов среди японского населения росли чувства ненависти к корейцам, которых стали обвинять в предательстве. После того, как в японских газетах появились сообщения "о подготовке молодых корейских иммигрантов в Америке к вооруженной борьбе против Японии", распространились слухи, что летчики американских бомбардировщиков, наносившие удары с воздуха на японские города - корейцы.
Таким образом, в последний период насильственной трудовой и военной мобилизации корейцы в Японию страдали как и прежде от дискриминации, хотя власти пытались несколько ослабить давление и контроль за иммигрантами. С приближением окончания войны корейцы в Японии желали ей поражения, ибо это означало бы долгожданное освобождение родины от колониального режима. Однако говорить об открытом выступлении корейских иммигрантов против японских властей не приходится.
6.3.3 Коллаборационизм и сопротивление иммигрантов
Организованная деятельность, связанная с выражением и защитой интересов корейцев в Японии, концентрировалась в 1920-х - начале 1930-х гг. в трех основных политических группах. Первая группа, которую можно назвать "националистической", стремилась к освобождению Кореи от колониального режима, и ее деятельностью руководили корейские революционеры, находившиеся в Китае. "Революционная" группа левонастроенных корейских интеллектуалов встала под знамя международного пролетарского движения и тяготело к союзу с японскими коммунистами. Эти две политические группы разделяли общую цель - достижение независимости Кореи и образование суверенного государства, но их идеологическая несовместимость исключала возможность каких-либо совместных действий. К середине 30-х гг. все оппозиционные и антияпонские силы были подавлены полицейскими репрессиями и массовыми арестами.
Третья - "коллаборационистская" - группа возглавлялась немногими корейцами, которые приняли японский колониализм как свершившийся факт и искали способы упрочить положение корейских иммигрантов в Японии путем тесного сотрудничества и установления гармонии между ними и японцами. Решение острых проблем и защита интересов корейского населения коллаборационисты считали более актуальными и необходимыми задачами, нежели чем далекая цель достижения независимости Кореи. Они убеждали, что занятие подрывной деятельностью приведет лишь к усилению японских репрессий, новым жертвам среди корейцев. Приверженцы ""коллаборационистской теории" активно осуждали "марксистских революционеров" и их методы сопротивления японским властям. По мнению коллаборационистов, само леворадикальное поведение являлось причиной японской ненависти и враждебности к корейцам и поэтому корейским иммигрантам следовало не допускать его. Такие настроения позже были использованы японскими властями при вербовке осведомителей для слежки за корейскими революционерами, которые в обмен за предательскую выдачу своих соотечественников пользовались расположением властей и получали материальное вознаграждение. По этой причине историк Ким Ту Ёнг, исследовавший прояпонскую деятельность "Соайкай", назвал эту группу "антинационалистической". См.: Kim Tu-yong. Nihon ni okeru Hanchosen minzikushi (A History of Anti-Nationalists in Japan), Tokyo, Kyodo shobo, 1948, р. 12-17.
Коллаборационистское движение возглавлял Пак Чун Кум, который впоследствии за свои заслуги перед японскими властями дважды избирался членом парламента. Пак Чун Кум завоевал положение и власть в Японии как ни один другой кореец. Он прибыл в Японию в начале 20-х гг. для предпринимательской деятельности и вскоре организовал небольшую организацию, которую назвал "Соайкай". Расположение японцев он заработал после кровавой корейской бойни, последовавшей вслед за катастрофическим землетрясением 1923 г. в Канто, когда руководил корейцами в работах по расчистке токийских улиц завалов и выступал за смягчение вражды между корейцами и японцами.
Признавая примиренческую позицию Пака и понимая необходимость распространения такого рода настроений среди корейских иммигрантов, японские власти начали оказывать финансовую поддержку его проектам. Вскоре число членов "Соайкай" по всей Японии достигло 100 тысяч человек и она стала самой многочисленной и влиятельной организацией среди многих мелких, локальных корейских обществ и ассоциаций. См.: Lee Changsoo and George De Vos. Koreans in Japan: Ethnic Conflict and Accommodation. Berkeley California: University of California Press, 1981, p. 48.
Многие корейцы знали, что лидеры "Соайкай" во главе с Пак Чун Кумом поддерживают тесные связи с японской полицией, однако присоединялись к ней и поддерживали ее, потому что это была единственная организация, способная представлять их интересы и имеющая активного лидера, с которым считались официальные власти. "Соайкай" часто вмешивалась в трудовые конфликты, затрагивавшие корейских рабочих, и вела от их имени переговоры с японскими работодателями. Неизвестно, насколько эффективным было участие ее лидеров в таких конфликтах, но корейские рабочие чувствовали, что они по крайней мере могут обратиться за помощью в свою организацию. Японское правительство пришло к пониманию того, что смягчение трений между корейцами и японцами лучше всего проводить при помощи прояпонских общественных корейских организаций и оказывало финансовую поддержку любой из них, желавшей содействовать решению корейских проблем в рамках действовавшего законодательства. Кроме "Соайкай", как уже говорилось, имелись сотни других корейских организаций, которые конкурировали друг с другом в получении средств из правительственных фондов, но не имевшие сколько-нибудь значительного влияния среди иммигрантов в масштабе всей страны.
Несмотря на явное тяготение лидеров корейских общин к сотрудничеству с японскими властями, простые иммигранты, ежедневно подвергавшиеся дискриминации по национальному признаку, вряд ли испытывали чувства симпатии к японцам. По мнению Э. Вагнера, существуют многочисленные свидетельства того, что корейские рабочие оказывали сопротивление японским властям. См.: Wagner E. W. The Korean Minority in Japan: 1904-1950. New York: Institute of Pacific Relations, 1951, р. 31-38.
Наиболее активную антияпонскую позицию продолжали занимать корейские студенты, которых в Японии к осени 1943 г. насчитывалось около 13,5 тыс. человек. Несмотря на свою численную незначительность, студенчество и небольшая группа интеллектуалов как наиболее грамотная, "просвещенная" часть корейских иммигрантов имела определенное влияние на массу рабочих. В октябре 1943 г. с введением специальной системы добровольного вступления в японскую армию для корейских студентов, большинство из них оставили учебу и пополнили ряды трудовых масс. Находясь среди рабочих, студенты призывали их к саботажу, подрывной деятельности и совершению актов насилия. Японские источники содержат в этой связи следующие замечания: "... по мере того как военное положение ухудшалось, наиболее активные члены корейской общины не могли не усилить действия, направленные против достижения успехов в войне. Совершенно очевидно, что самым активным элементом были студенты, которые были зачинщиками в организации актов саботажа, распространения слухов и попытках формирования националистических организаций. С другой стороны, этот японский документ гласит: "... большинство корейцев постепенно воспринимают реальность и актуальность японо-корейской гармонии и корейцы делают успехи в увеличении производственного потенциала и в военных действиях." Цитируется по: USSBS, Effects of Strategic Bombing on Japanese Morale, June 1947, p. 243.
Типичным, однако, в этот период был обвинительный тон в адрес корейцев, ежедневно звучавший со страниц японских газет и журналов. В статье, опубликованной в начале 1944 г., утверждалось: "Где бы ни случились какие-либо волнения или остановка работы на угольных шахтах и заводах по производству оружия, мы можем быть уверены, что в этом замешаны непатриотически настроенные корейцы. Несмотря на превосходное к ним отношение, которым корейцы пользуются как японские подданные, они не прикладывают всех усилий для нашей священной войны. Вместо этого они работают медленно, притворяются больными, не соблюдают строгую технологию производства и недовольны размером заработной платы и качеством питания." См.: Voice of Korea, Washington D.C., February 12, 1944.
В этой же публикации далее приводится перечень наиболее значительных инцидентов, произошедших за один год на японских шахтах и заводах по вине корейцев. Всего произошло 445 конфликтов, в которых приняли участие 78 тыс. корейских рабочих. Упоминается также о привлечении армии в нескольких особых случаях для "поддержания порядка" на угольных шахтах, но добавляется, что "в целом каких-либо крупных забастовок корейских горняков не наблюдалось вплоть до конца войны" Там же.
Определенное влияние на формирование оппозиции могли оказывать корейские революционеры, находившиеся за границей, и японские коммунисты, заинтересованные в подрыве устоев государственно-политического строя и социально-экономической системы Японии. На 6-й пленарной конференция Корейской национальной революционной партии, состоявшейся в декабре 1941 г. в Китае, было принято воззвание, обращенное к корейцам в Японии с призывом "оказать содействие и помощь антивоенному движению". См.: Oliver, Robert T. Korea Forgotten Nation. Washington D.C.: Public Affairs Press, 1944, p. 91-92, 133-138.
Возможно, что некоторые акты сопротивления корейцев были связаны с подпольной деятельностью японских коммунистов. Документы в файлах министерства внутренних дел под названием "Охрана общественного спокойствия" и "Контроль за инакомыслием" указывают, что японская полиция относилась с некоторым опасением к возможному возрождению коммунистического движения в военной Японии и к тому, что корейские рабочие могли стать подходящим материалом для такого движения. В начале 1944 г. упоминались следующие "тенденции, требующие особого внимания":
1. Все более заметными становятся движения, использующие легальную или скрытую тактику так называемого "народного фронта".
2.Изменения, происходящие в нынешних социальных условиях, используются для возрождения коммунистического движения.
3.Попытки возродить коммунистическую партию продолжаются столь же активно как и в прошлом.
4. Взаимоотношения между левыми силами в Японии и китайской коммунистической партией стали очень тесными. См.: Wagner E. W. The Korean Minority in Japan: 1904-1950. New York: Institute of Pacific Relations, 1951, р. 33-33.
Сразу же после окончания войны группа американских исследователей, занимавшихся изучением политической ситуации в Японии, пришла к заключению, что "Кроме коммунистов никакие другие силы подрывной деятельности, отмеченных в полицейских директивах, за возможным исключением корейцев, не развили что-либо похожее на организованную оппозицию" USSBS, Effects of Strategic Bombing on Japanese Morale, June 1947, p. 237.
Недовольство корейцев своим правовым и социальным статусом, экономическими и этнокультурными условиями жизни в Японии в полной мере проявилась в той мощной реэмиграционной волне, которая последовала сразу же после поражения Японии и освобождения Кореи. Не дожидаясь содействия со стороны японских и американских оккупационных властей сотни тысяч корейцев уже в первые послевоенные месяцы вернулись на родину. Американская оккупационная администрация приняла решение о репатриации корейцев post factum лишь в ноябре 1945 г. Накануне окончания войны численность корейцев в Японии составляла более 2 млн. человек, а к ранней весне следующего года их осталось по разным причинам около 650 тыс., из которых 514 060 корейцев изъявили желание репатриироваться. Трудности послевоенного периода, противоречия между правительствами Северной и Южной Кореи по вопросу репатриации, а затем корейская война 1950-1953 гг. отрезали сотням тысяч корейских иммигрантов путь на родину.
Ким Герман Николаевич, профессор, доктор исторических наук, зав. каф. корееведения факультета востоковедения КазНУ им. аль-Фараби, Республика Казахстан, Алматы, 480012, ул. Иманова 61а, каб. 200; тел./ факс раб. 3272-621345, сотовый: 8300-7551494; e-mail: ger_art@astel.kz; kazgugnk@yahoo.com
http://www.koryosaram.freenet.kz
Prof. Dr. Kim German Nikolaevitch, Head of the Department of Korean Studies Faculty of Oriental Studies Kazakh National University named after al-Farabi. Republic of Kazakhstan Almaty,480012, Imanova str.61a, Room 200;
Phone/fax: 3272-621345, mobile: 8300-7551494
e-mail: ger_art@astel.kz; kazgugnk@yahoo.com
http://www.koryosaram.freenet.kz