Был уже поздний вечер, когда в дверь позвонили. Звонок, хотя Тихон Петрович давно его ждал, заставил вздрогнуть.
- Сам открою. Видать, с работы, - крикнул жене, чтобы опередить ее.
Перед дверью стоял незнакомый ему хорошо одетый симпатичный мужчина, на вид его ровесник. Был он по всему человеком наблюдательным, поскольку сразу заметил легкое замешательство хозяина квартиры
- Здравствуй, Тихон. Что, не ждал? Привет от бригадира. Велел передать, что товар есть. Привезет сам. Будет через недельку. Поезд "Владивосток- Москва", вагон 9. Ну, пока. Мне еще на поезд успеть надо.
- Тиша! Кто там? - спросила жена.
- Из исполкома. Бумагу от дежурного привез на подпись.
- Позже не мог. Что, бумага утра подождать не могла?
- Да нет. Дежурный телефонограмму в крайисполком подготовил. Дня им не хватило.
Почему не сказал Лере, что это был человек от Яшки, он и сам не понял. Она ведь знала об отправленной тому телеграмме и так же, как он, ждала ответа.
Заснул он только к утру. Вставал, курил. Все думал над известием. Страх перед неизведанным и азарт смешались в его душе. Наверное, так же себя чувствует охотник, впервые решившийся выйти на крупного зверя, вроде медведя или лося. Азарт гонит его вперед, а страх напоминает об опасности.
Познакомился он с Бригадиром еще в самом конце войны. Тихон, тогда лейтенант и командир автороты базы Военторга Второго Украинского фронта, раненный шальным осколком, и Бригадир, тогда еще просто старший сержант Яшка, лежали в одной палате фронтового госпиталя в немецком городке. Почти ровесники, хотя Тихон был старше по званию, они быстро стали друзьями. Иначе и быть не могло. Оба сибиряки. Да и жили до войны почти рядом. Тихон -в районном центре Касинске, а Яшка - в селе, недалеко от города. Так что было о чем поговорить. Тихон, надо сказать, был не то что молчуном, а любителем других послушать. Зато Яшка говорил без умолку. Пока на него кто-нибудь из раненых не прикрикнет.
Яшка был разведчиком. И, как у всякого разведчика, у него в памяти хранилось столько историй, что их хватило до того момента, когда их выписали из госпиталя. Но самое интересное было не в этом. Кого из фронтовиков, даже таких, как Тихон, служивших в тыловых частях, удивишь этим солдатским фолклером?
Самым интересным было то, что до войны Яшка несколько лет был старателем. Настоящим сибирским старателем. Золото мыли и его дед, и отец, и его старший брат. Родом он был из глухой сибирской тайги. Колхоз в их деревне был захудалый даже по сибирской мерке. Сколько ни бились районные власти, мужики предпочитали все свободное и несвободное время проводить в тайге. Их лишали и так тощих трудодней, арестовывали и отправляли в лагеря, но золото побеждало.
По правде говоря, рассказывал Яшка, золота никто из них и не имел. Оно сразу обменивалось на ассигнации и через перекупщиков уходило в ближайший районный город Касинск. Потом неведомыми тропами растекалось по просторам страны. А вот с деньгами у старателей были проблемы.
- Зачем они были нужны? - рассказывал Яшка.
- Чего на них купишь? На хозяйство не потратишь. Разве что корову купишь. Так не каждый же год она нужна. Лошадь не купишь. Налогом замордуют... Плуг. Так кто его продаст? Все плуга в МТС отдают. Да и пахать-то где? В огороде? Вот и покупали разве что одежду, да когда-никогда еду городскую и сладости. Зато вот дома в нашей деревне были отменными. Крыши железом покрытые. Копить деньги смысла не было. Все, что не потратили, пропивалось. Зиму напропалую пили. В тайгу не ходили. Разве тогда, когда мяса надо было. Но били не крупного зверя, сохатого, например. Били оленя, коз диких. Их в наших местах не сосчитать.
Пацаном был, отец к вам зимой в Касинск возил. Там в кино настоящее попал. Помнишь, "Кайтым" назывался?
- Как не помнить, отвечал Тихон, - если я напротив от него жил. Возле почты. Может, и тебя там видел.
Кинотеатр этот был единственным в городе. Тихон тоже любил в него ходить. В фойе там артисты джаз играли и пели. А на одной из стен висела большая картина. На ней был изображен знаменитый бой партизан, разгромивших колчаковский отряд на бурной таежной реке Кайтым. В ее честь и был назван кинотеатр.
А вот как восемнадцать исполнилось, - продолжал свое повествование Яшка, - так и сказал бате:
- Все, батя! Я своим деньгам теперь сам хозяином буду. Что хочу, то и покупаю. Я вот велосипед хочу...
Ну, батя и разрешил мне хозяином своих денег быть. Только перед этим врезал по затылку так, что я язык прикусил. Но денег стал давать. Так мы с парнями в Касинск сами ездить стали. Хорошо было. Деньги при тебе. Хочешь - в кино. Хочешь - в сад городской, на танцы. Поначалу городских девок стеснялись, а потом ничего... Так два года потешались. И велосипед я себе купил. И костюм городской. Стал фартовым. Ничего не боялись. Даже в ресторан стали ходить. В городе два ресторана были. В центре и на вокзале. С музыкой. Потом война. Призвали в августе 41-го. Эх, сейчас бы туда попасть... Вот домой приеду и съезжу в город. За всю свою жизнь военную выпью! Я ведь на фронте с 41-го. Все прошел. И бежал от танков ихних. И бил эти танки. На Волге повоевал. И на Курской. И в Белоруссии. Сейчас вот в Германии...
Знаешь, Тихон, по чем я больше всего скучаю? Ну, мать, батя, сестра. Это понятно. По мирной жизни скучаю. Но больше всего по золоту. Снится оно мне частенько! Сейчас бы в тайгу... На ручей какой золотой. Я их много знаю. По лотку скучаю. Покачать бы его. Золото, оно, как ребенок. Оно терпения требует. Зато как увидишь блестки на лотке, дух захватывает. Так бы и качал лоток, и качал. Я теперь, Тихон, умным стал. Посмотрел, как в Европах и в Германии живут. У них золоту цену знают. Не пропивают. Копят. Вот и живут богато. Не то, что мы, русские. Вернусь и снова в старатели подамся. Я теперь человек свободный. Меня в колхоз не загонишь. Тайга наша большая. Золота в ней всем хватит. Давай вместе. Мы с тобой столько намоем!
- Намыть то ты намоешь, - отвечал Тихон, - А вот как его продать? Нквдэшники вмиг застукают. У них везде свои люди есть.
Тихон, хотя и был только командиром автомобильной роты, хорошо знал, как бдят органы за работой сотрудников их Военторговской базы. Скольких пересажали, да в штрафбаты отправили... С ними особо не пошутишь. Знал и другое. Воровали не только те, кого сажали, но и те, кто не попадался. Умные это были мужики. Главное, закон и меру знали. Имеешь сам, так дай и другим жить. Этими другими и были те, кто следил за тем, чтобы не воровали. Вот и слали они домой посылки. Тихон не раз отвозил их лично на полевую почту. Да и как проходить равнодушно мимо таких богатств, какие были на базе. Но был он, хотя сметливым и осторожным, слал в Касинск, маме, такое добро... Однако чаще делал это с нарочным. На многих базах были у него друзья и знакомые. И у всех была одна забота. Вот и выручали они друг друга. Бывало, посылка, прежде чем дойти до адресата, проходила множество рук. Но все было по-честному. Ничто не пропадало. А для начальства и органов посылки, как положено, пару раз в год отправлялись по почте.
И чем дольше Тихон слушал Яшку, тем чаще задумывался над тем, что будет делать на гражданке. Можно, конечно, продолжить учебу в Университете, где он успел проучиться полтора курса на геологическом факультете. Но за годы войны та романтика, что повлекла его в геологи, как-то потускнела. Старше что ли стал? Да и мир повидал. Идея загнать себя в тайгу его уже не прельщала.
Наученный немалым своим опытом армейской службы, он уже понимал, что самым надежным и выгодным было бы пойти по снабженческой линии. Как жили снабженцы в армии, он знал не понаслышке. Были среди них, как он считал, и дураки. От соблазна не только головы теряли, но и свободу. Но то дураки. А о себе он, и не без оснований, думал иначе.
В том, что так оно и будет, Тихон не сомневался. Анкета в полном порядке. Офицер, а было ему в 45-м всего 24. В партии с 44-го. Образование - десятилетка и полтора курса геологического факультета Восточно-Сибирского Университета.
В июне его и Яшку выписали из госпиталя. Тихон вернулся на базу. Дождался Победы. Очень хотел съездить в Берлин, на Рейхстаг посмотреть. Может быть, и роспись свою там оставить, но не получилось. Стало известно, что их базу расформировывают, и надо было готовить свои Студебеккеры, Форды, Шевроле, Доджи и Виллисы, полученные по ленд-лизу, к возврату американцам. Работы было много. Суток не хватало. Машины надо было привести в полный порядок. Даже запаски и инструменты должны были быть на месте. Ох, и костерили ребята этих американцев! Мало этого, машины надо было перегнать на сборные пункты, где американцы, после проверки их состояния и комплектации, выдавали документ о приеме. Между собой ребята говорили, что вот, мол, какие американцы. Это представить себе трудно, сколько машин они для себя получат... И лишь много позже Тихон узнал, что не машины американцам были нужны, а металл и все остальное, вплоть до шин.
В октябре, наконец, базу расформировали, а личный состав демобилизовали. Перед этим вдруг пришло письмо от Яшки. Писал, что уезжает далеко. Куда, из-за цензуры написать не мог. Но Тихон к тому времени точно знал, что на войну с Японией. Разведчики, видать, были нужны. Так они и расстались, чтобы встретиться спустя три года.
К демобилизации Тихон готовился. Как офицер, он имел право вывезти из Германии вещей на определенную сумму. Вез, честно говоря, он побольше. В двух чемоданах были и подарки матери, костюм и штиблеты себе. Несколько шикарных отрезов, а главное - десяток патефонных пластинок с джазом, который ему был знаком еще с университетского периода и который слушали только на квартире парня из их группы. В общежитии слушать джаз было чревато разбором на комсомольском собрании. Ну, и всякая мелочь. Самое дорогое было при себе. Несколько золотых колец для матери и золотой браслет для себя. Чемоданам он это не доверил. И правильно сделал. Хотя ехал он в офицерском вагоне, один чемодан, уже за Казанью, исчез. Тихон немного погрустил, но потом успокоился.
Возвращение домой оставило двоякое впечатление. Германию ему жалко не было. Видно было, что немцам здорово досталось. Большие города, мимо которых проходил эшелон, были сильно разрушены. А вот маленькие городки и села чаще всего оставались незатронутыми. Дальше их эшелон пошел через Чехословакию, встретившую его красивыми городами, буйной зеленью и еще не до конца убранными полями. Поскольку фронт, где он служил, шел в Германию через Польшу, то всей этой красоты Тихон не видел. Бои в Польше были ожесточенными, и разрушена она была основательно.
Но стоило эшелону пересечь границу Союза, как картина стала не просто другой, а ужасной. Даже он, проехавший на машине тысячи километров, был поражен. И лишь на востоке, за Москвой, картина начал меняться. Стала видна привычная Россия. Серая, невзрачная. Маленькие городки с обшарпанными вокзалами и непременными водонапорными башнями. С бескрайними полями и видневшимися меж них деревнями. Ему, уже привыкшему к асфальту Европы, становилось как-то не по себе, когда параллельно с железной дорогой тянулись такие же километры залитых грязью грунтовых дорог, по каким он ездил на фронте. Пришла даже как-то мысль:
- Ведь на фронтах и получше дороги бывали. Саперы следили. А тут, видать, некому и нечем. Вспомнилось Яшкино:
- Золота в нашей тайге на все хватит.
Как "немного геолог", он понимал, что Яшка не преувеличивал.
- Вот, теперь это золото соберут. Накупят у американцев машин, дорог настроят... Будут по тем дорогам машины бегать, товары и продукты развозить.
За Уралом, ближе к Енисею, стал узнавать знакомые места. Вспомнилось, как еще мальчишкой он ездил с отцом к его родне в Новосибирск. Отец работал главным инженером Касинской станции и имел право на бесплатный проезд. Жаль только, что после этой поездки, прожив всего несколько месяцев, попал под поезд. Как это случилось, так и не выяснили. С той поры они с матерью жили вдвоем какое-то время еще в отцовской служебной квартире. Потом взамен им дали две комнаты в деревянном доме. Правда, в центре города, с паровым отоплением и теплым туалетом. По тем временам это было роскошью. Там он закончил школу и оттуда уехал в Университет. И не был в тех местах целую вечность.
Поезд подходил к Касинску ранним утром. Тихон, еще задолго до станции, уже стоял в тамбуре. Была уже вторая половина октября. Город открывался перед ним чередой маленьких домиков, с бесчисленными столбами печного дыма, образовавшими над ним легкую пелену, как бы удерживающую на себе серое утреннее небо. Тем не менее, можно было без труда разглядеть красные кирпичные здания военного городка, трубу городской электростанции и контуры железнодорожного моста через реку. И чем ближе к городу, тем больше ему виделось знакомых мест. Сентиментальным Тихон себя не считал. Но маленький и невзрачный Касинский вокзал произвел на него оглушающее впечатление. Даже в глазах что-то защипало, когда спустился на перрон. Вспомнил, как его, маленького мальчика, приводил сюда отец...
Небольшая площадь перед вокзалом была по-утреннему пуста. Тихон вышел на улицу Ленина. Прошел мимо городского сквера, мимо церкви и оказался возле своего дома. Постучал в дверь. Раз, другой. Понял, что мама на работе. На стук вышла соседка из второй половины дома, баба Александра, или как он ее звал, баба Леша. Увидев перед собой Тихона, охнула, всплеснула руками и запричитала:
- Тиишенька, неужто вернулся? Вот радость, вот радость... Да вот мать твоя на работе. Все ждала тебя со дня на день. Заходи, милый, хоть умойся, а там и к матери на фабрику сбегаешь. Счастье-то ей какое! Сынок вернулся! И наши-то на работе. Вот бы обрадовались!
Тихон зашел в эту почти что родную квартиру. Умылся. Выпил воды, выскочил из дома и через весь город побежал к маме. Ворвался в швейный цех. Она сидела за машинкой. Ему показалось, что он закричал, но мама потом говорила, что она отреагировала не на крик, а на какой-то сдавленный всхлип. Подняла голову, ни слова не произнеся, схватилась за сердце и начала падать с табуретки. К ней кинулись женщины, подняли, дали воды... Мама пришла в себя, обняла Тихона и долго и счастливо плакала, а вместе с ней плакал весь цех. Домой она шла с ним под ручку. И Тихону казалось, что все, кто шел им навстречу, прекрасно понимали - сын вернулся!
Несколько дней просидел, не выходя из дома. Никуда идти не хотелось. Заходили знакомые. Оказывается, слух о его возвращении уже широко гулял по городу. Рассказывал о себе. Расспрашивал о своих сверстниках. Кто жив, кто погиб? Оказалось, что из 11 парней его класса в живых осталось только трое. Первый свой выход из дома совершил в свою школу. Надел шерстяную гимнастерку с медалью "За отвагу", галифе. Но прежде чем пойти в школу, зашел в парикмахерскую, постричься. И очень обрадовался, когда вдруг увидел там ту самую старенькую парикмахершу, тетю Женю, что стригла его столько, сколько он себя помнил, и с чьим сыном он дружил с первого класса. То, что друг его погиб в 43-м, он знал из маминого письма. Удивительно, но она его узнала с первого взгляда. Хотя последний раз он стригся у нее летом сорокового, во время первых своих студенческих каникул, т.е. почти шесть лет назад.
Тетя Женя как раз стригла единственного клиента. Увидев входящего Тишу, прижала к груди машинку, застыла и только и смогла шепотом произнести:
- Тишенька...
На мгновенье он вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком, смутился и робко произнес:
- Здравствуйте, тетя Женя... Вот и я.
Она подошла к нему, обняла, поцеловала:
- Я знала, что ты должен приехать. Маму твою встретила, она и сказала. И сжав губы в знакомую тонкую полоску, тихо произнесла:
- А вот Марик наш там и остался...
Но быстро взяла себя в руки:
- Ты, Тишенька, подожди. Я быстро.
Минут через десять Тихон, подстриженный и благоухающий одеколоном "Шипр", уже стоял на крыльце парикмахерской. Теперь в школу. По прежним ощущениям, была она довольно далеко. Надо было пройти мимо заброшенной церкви. Мимо хлебозавода, распространявшего вокруг себя такой вкусный аромат, что слюни сами текли. Потом пересечь городскую площадь имени революционера Коровина, с памятником Красным партизанам. Мимо красивого здания универмага и гастронома. А там уже и школа. Как и все немногое, что было в их старинном и маленьком городе из кирпича, была она до революции гимназией и очень красивой.
Когда он вошел школу, была перемена. Поднялся на второй этаж, прошел мимо бывшего своего десятого "Б" и открыл дверь учительской. Она, как всегда, полная разговоров, сначала замерла, как замерли в свое время чиновники в Гоголевском "Ревизоре", а потом взорвалась. Тихон и не заметил, как оказался в руках бывших своих учительниц. К ним, бедным, все годы войны горе приходило много раз. И не только с плачем матерей их погибших учеников, но и с собственными потерями. Поэтому каждого, кто вернулся живым, они встречали, как своего собственного ребенка. Иначе и быть не могло!
Но в учительской были и две Тишиных одноклассницы - Таня Цветова и Нина Юренкова. Они к тому времени уже закончили местное педучилище и вернулись в свою родную школу, чтобы учить малышей. Восторгам и разговорам никогда бы не закончиться. Но школа есть школа. Учреждение строгое, живущее по расписанию. И Тихон, пообещав не забывать своих учителей, попрощался и пошел к выходу. Спускаясь на первый этаж, он вспомнил, как они преодолевали эту лестницу, в восемнадцать гранитных ступеней, одним прыжком. И подумал:
- Не то же ли мне предстоит теперь в новой, гражданской жизни?
Еще несколько дней он потратил на поиски своих бывших знакомых. Не школьных. Но и здесь его постигло разочарование. Из всех ребят его бывшей футбольной команды "Спартак" вернулось только трое. Да и то один без обеих ног.
Вообще, атмосфера в городе, несмотря на эйфорию от Победы, была тягостной. Столько калек и инвалидов он не видел даже в госпитале. На улице непременно попадались безногие инвалиды. Передвигались они чаще всего на маленьких деревянных платформочках, отталкиваясь от земли чем-то похожим на малюсенькие лыжные палки. Кого-то возили жены, дети. Вся эта публика стекалась на колхозный рынок. Играла в карты, в наперсток, пила, а потом жестоко дралась.
Иногда, идя по улицам, он узнавал знакомые лица. Но редко. В городе еще жило очень много эвакуированных, и это чувствовалось. Из оставшихся в живых одноклассников удалось увидеться лишь с одним. Одного еще не демобилизовали. Другой лежал в госпитале. Третий уже успел уехать в Томск, восстанавливаться в институте.
Потом нужда заставила сходить в военкомат и в Горком партии, встать на учет. И там вдруг увидел бывшего своего преподавателя физики Альберта Евсеевича, или как они его звали за глаза, Евсеича. Тот его сразу узнал:
- Боже мой, кого я вижу! Тиша Носов! Дай я тебя обниму. Хоть одной рукой, но обниму. Как дела? Где воевал?
Поговорили. Евсеич рассказал, что правую руку и три пальца на левой потерял в 43-м. Под Курском. Вернулся в Касинск. О работе в школе пришлось забыть. Тогда ему предложили работу в Горкоме.
- Как здорово, Тиша, что ты коммунист! В горкоме как раз место есть. Иди к нам в гараж. Замом начальника.
Тихон промолчал. Предложил бы Евсеич должность начальника, подумал бы. Но не о такой работе после войны он мечтал. Автомобилистом он стал по воле случая, поскольку был направлен на Урал, в автомобильное училище. Выпустили их досрочно. Зимой 42 -го. Сержантами. Ему сильно повезло. Попал в транспортную роту при штабе фронта. Через несколько месяцев уже командовал взводом. А потом случайно оказался за рулем машины начальника тыла фронта. Генерал-майора. Чем-то ему приглянулся. С должностью комвзвода пришлось расстаться. Но не зря. Стал его личным шофером. Где только с ним не побывал! Фронт громадный. Тылы фронта - тысячи километров. Забот у начальника тыла, как у наркома. Подчиненных не меньше. И не только в тылу, но и на передовой. В какие только переделки с ним не попадал! Но везло.
Генерал быстро понял, что шофер его - парень не только образованный, но еще и смышленый. Таких он ценил. Ценил не только как своего шофера. Он прекрасно знал, сколько глаз за каждым его шагом следит. Сколько желающих узнать самые сокровенные его мысли, чтобы сделать на них карьеру. Поэтому и было у него всего три человека, которым он доверял: шофер Тихон, ординарец из-под Москвы Алексей и порученец майор Ветлугин. Что-что, а язык на привязи они держать умели. А генерал на их верность отвечал своей заботой. Весной 43-го Тихон стал младшим лейтенантом, через год - лейтенантом. За освобождение Белоруссии, как почти все штабные, получил свою первую награду - медаль "За отвагу". Друзья подшучивали:
- Это ж какую отвагу ты проявил?
Однако прекрасно понимали, что возить начальника тыла фронта вовсе не подарок, а тяжелая и ответственная работа. Да и у всех у них, шоферов командования фронта, служба была ой какой нелегкой. Пусть они не сидели в окопах и в атаки не ходили, но гибло их немало.
Все было хорошо в его армейской жизни. Но к тому времени генерал стал часто прихварывать. Сначала Тихон, как все молодые, воспринимал болезнь генерала несерьезно. Пока не дошло, что болеет тот нешуточно. Тихон начал понимать, что если с генералом что-либо случится, то для него это может обернуться не самым лучшим образом. Надежды на то, что удастся остаться при штабе, почти не было. Перспектива попасть куда-нибудь в армейский автобат, снаряды перевозить, не грела. Говорить об этом с генералом боялся. Пока в одной из поездок, когда они ненадолго остались в машине одни, генерал вдруг заговорил сам:
- Знаешь, лейтенант. Часто я болеть стал. Врачи говорят, что в Москву надо бы. В больницу. Да и жена сильно беспокоится. Короче говоря, сдам дела заму - и лечиться... Вот что с тобой делать, не знаю. Без меня ты никому не нужен.
- Что Вы, товарищ генерал! Разве так можно. Все у Вас будет хорошо!
- Эх, Тихон! Молод ты еще. Жизни не знаешь. Поэтому я решил так. Переведу я тебя, пока не поздно, в Военторг. Командиром автороты. Хватит тебе за баранкой сидеть. Парень ты образованный. Дам я тебе рекомендацию в партию. Ты после войны обязательно учебу продолжи. Тебе расти надо. Вот отвезешь меня на аэродром - и к новому месту службы. Тебя там хорошо встретят.
Через неделю Тихон проводил генерала и отбыл по назначению. На должность командира роты. Вскоре его приняли в кандидаты. Рекомендация генерала была не пустым звуком. Но к машинам его душа так и не прикипела.
Потому и не согласился на предложение идти работать в гараж.
Евсеич подумал:
- Знаешь что, Тиша. Есть у меня еще одно место. Но в торговле. Пойдешь замом директора Горторга? Прежний зам в край на повышение пошел. Вот и ищем туда крепко зама. Хозяйство большое. Хлопотное. Коммунистов, кроме директора, нет. Но ты, как никак, в Военторге служил. В торговле, хоть немного, но понимаешь. Согласен?
Тихон вспомнил, что дед по матери был до революции приказчиком у самого богатого купца города по фамилии Гоголев. Жили они тогда, по рассказам матери, не бедно. Против торговли он ничего не имел. Почему не попробовать?
Тихон кивнул:
- Согласен.
- Ну, раз так, то завтра я тебя секретарю Горкома представлю. Ему решать. Заместитель директора Горторга - должность ответственная. Номенклатурная.
Назавтра его принял секретарь Горкома. Перед ним лежала анкета Тихона, а рядом сидел Евсеич.
- Значит, ты его рекомендуешь.
-Рекомендую, Василий Павлович. Он парень толковый. В школе был одним из лучших. В университете учился. Справится.
- Посмотрим. Поможем. Да там и директор мужик тертый. Правда, на пенсию скоро. И хорошо. Опыт и молодость. Согласен. Завтра как раз бюро. Вот и утвердим.
Так Тихон, неожиданно и стремительно, стал замом директора Горторга. Мама лишь охнула, когда услышала. Она-то знала не понаслышке, что такое работа в торговле. Да еще начальником. Опасно...
- Ой, Тиша! Зачем тебе это? Обманут, подведут тебя, как пить дать, обманут. Молодой ты. Не боишься? Да и отдохнул бы еще немного...
- Чего, мама, бояться? Работа как работа. Я ведь в снабжении и торговле за службу многое узнал. Может, через годик и в Университете восстановлюсь. Но о том, что в геологи он не хочет, промолчал. Там посмотрим.
Так началась послевоенная жизнь Тихона. Директор Горторга Лев Эммануилович Будянский оказался высоким и тучным, на вид лет шестидесяти, и с трубкой под седыми усами. Тихон еще успел подумать:
- Как на Сталина похож!
Тихон был прав. Эта похожесть доставляла Будянскому немало неприятных минут. Жена уже давно отстала. Зато те, кто видел его впервые, не высказывались, как это сделал Тихон, а удивлялись вслух. Однажды знакомый капитан из НКВД, курировавший Горторг, даже предложил ему отказаться от трубки:
- Слышь, Лев Эммануилович. Перестань людей пугать. Звать тебя, как врага народа Троцкого. Похож на вождя нашего, Иосифа Виссарионыча. Мало тебе. Так еще и трубку куришь! Выбрось ты ее. Спокойнее будет!
Лев Эммануилович вздрагивал и отшучивался:
- Так что? На "Герцоговину Флор" переходить? Я, конечно, ее достану. Да дороговато будет. Даже с моей зарплатой. А на "Беломор" переходить как-то несолидно.
О назначении Тихона он уже знал:
- Здравствуй, здравствуй, лейтенант! Рад тебя видеть. Вот и помощь мне, старику, пришла. Поможешь?
Тихон ответил строго, по-армейски:
- Так точно! Готов приступить к исполнению обязанностей.
Поначалу обязанностями своими Тихон был несколько разочарован. В подчинение ему Эммануилыч отдал гараж с 15-ю автомобилями, ремонтно-строительный и общий отдел, а себе оставил бухгалтерию, плановый, кадры и самый главный в системе торга - распределительный. Тихон все понял, но, резонно рассудив, что с чего-то надо начинать, промолчал и начал знакомиться с кругом своих обязанностей. Прежде всего, с автохозяйством. Сказать, что оно было в плохом состоянии, было чересчур. Машины в парке были латанные: семь перелатанных полуторок, несколько ЗИС- 5, весь измятый легковой трофейный БМВ и один американский грузовик Шевроле, стоявший у забора. Ему Тихон обрадовался так, как будто встретил старого знакомого. Судя по документам, все эти машины были списаны из действующей армии. Проехавшись на каждой, кроме Шевроле, он понял, что ездят они не на бензине, а на честном слове. Надо было заменять его запчастями и нормальным уходом. Но прежде всего, нужно было заменить зав. гаражом. То, что тот пил, не просыхая, было еще не самым страшным. Тихон быстро понял, что в машинах завгар ровным счетом ничего не смыслит. В лучшем случае, ему можно доверить телегу, но не автомобиль. Шоферы же ему понравились. В основном это были старые, опытные водители, которых из-за возраста на фронт не призвали. Именно благодаря им автопарк Горторга еще мог передвигаться и хоть что-то перевозить. Тихон понял, что его в горкоме, зная положение дел с горторговским автопарком, немного провели. Все-таки для них он был автомобилистом. Так мало этого, к гаражу относились еще и конные повозки, являвшиеся основными перевозчиками хлеба из хлебозавода в магазины. Сначала чуть не психанул и не пошел в горком выяснять отношения. Но, взяв себя в руки, решил разобраться с двумя другими отделами.
Общий отдел только назывался отделом. Был в нем несколько человек, и отвечали они за немногочисленные городские столовые и буфеты, расположенных в горкоме и райисполкоме. Зато ремонтно-строительный отдел забот требовал явно больше. Но с ним было все ясно. Люди там были в основном опытные. Либо старики, либо женщины, проработавшие в нем всю войну. Тихон понял, что главным в работе с этим отделом будет обеспечение его материалами и инструментом.
Итак, стало понятным, что, прежде всего, с него спросят за автопарк. За него он и взялся в первую очередь. Съездил в краевой центр, где всякими правдами и неправдами сумел достать немного запасных частей для полуторок и краски. Но главным приобретением были шесть новеньких фар. До этого половина машин ездила с одной фарой. Шоферня, не видавшая такого богатства все военные годы, просто ошалела. Сложнее было с Шевроле и БМВ. Но и здесь нашелся выход. Он знал, что в стоявшей в городе дивизии есть американские машины. Надел свою армейскую форму и явился в штаб дивизии. Форма свое дело сделала. Армейцы поскрипели, почесались, но нашли на складе новенький генератор для американца и еще кое-что, по мелочи, для БМВ. Правда, запросили за это водкой и закуской. Но Тихон наивным не был. И к походу этому, правда, с помощью Эммануилыча, подготовился, как надо. Тариф на запчасти он знал наизусть. Поэтому уезжал из дивизии уже не от незнакомых, а от друзей.
Потихоньку дело налаживалось. Машины, с гордой надписью на борту - "Горторг", стали украшением Касинска. Не говоря о легковом БМВ. Глаз на него положил председатель Горисполкома:
- Слушай, Будянский, У тебя машина лучше моей "М-1" выглядит. Что, это твой Носов для тебя так старается? Забрал бы я твою красавицу, да мне по должности на немке ездить зазорно. Давай так. Загоним ее к тебе, и пусть твои умельцы в порядок ее приведут. А я пока на твоей поезжу. Договорились?
Тихон, хотя дел у него было достаточно, просьбу начальника принял к неукоснительному исполнению. Провозились с этим изделием Горьковского автозавода с месяц, но вышло на славу. Потом об этой же услуге попросил Первый секретарь Горкома. За ним с такими же просьбами потянулись и другие начальники, в чьем распоряжении были легковушки. Помимо такого рода просьб, были еще просьбы помочь с ремонтом. То какой-нибудь конторы, то частного дома. Было нелегко. Приходилось крутиться. Люди его были благодарны. Как-никак, а дополнительный заработок...
Благодарны были и те, кому он не отказывал в просьбах. Тихон становился человеком со связями. Это уже что-то значило. Опытный Эммануилыч все видел и все понимал:
- Ты, Тихон, - как-то сказал он, - молодец. Пока молодой, крутись. Ты вон уже и в Горком вхож, и в Исполком. Глядишь, - скоро и меня, старика, заменишь. Чем черт не шутит? Тебе бы еще образование закончить. Не думал?
Об этом Тихон думал все чаще и чаще. И решился. В мае взял три дня без содержания и поехал в Иркутск. Сначала в Университет, за документами. На факультет свой не заходил. Рвать, так рвать. В канцелярии написал заявление об отчислении. Забрал документы и поехал отдавать их в Финансово-экономический институт, на заочное отделение планово-экономического факультета. Встретили его с распростертыми объятиями. Мужчины на этом факультете были большой редкостью. А тут еще фронтовик. С законченным первым курсом университета. Освободили от вступительных экзаменов и зачислили на второй курс. В Касинск Тихон вернулся с чемоданом книг. Жизнь налаживалась.
Эммануилыч, когда он показал ему новенькую зачетку, аж обнял его:
- Теперь я за тебя спокоен. Только голову не теряй. Мой папа, светлая ему память, говорил мне:
- У тебя хорошая голова, Лева. Тебе учиться надо. Зря я его не послушал! Решил, что жизнь меня научит лучше всяких институтов. И должен тебя сказать, Тиша, что я ошибся. Папа был прав, когда говорил, что еврею надо учиться! Был бы сейчас Наркомом торговли РСФСР. Ну, не наркомом, так начальником Крайторга... И хотя тебя, Тиша, это не касается, учись. Слушай старого еврея.
Терять голову и не учиться в планы Тихона не входило. Но теперь в эти планы еще вошла идея обзаведения семьей. Да и мама настойчиво напоминала:
- Жениться бы тебе, сынок. Что ты все один, да один. Да за тебя любая пойдет. Ты ведь парень видный. И должность у тебя не маленькая. Кто из молодых такую занимает? Мне и на работе говорят:
- Что это твой не женится? Сколько девок молоденьких кругом. А парней не хватает. Повыбила их война.
Вроде бы жениться для него особой проблемы не составляло. Да и вниманием обделен не был. Но хотелось не просто жену, а такую, чтобы была и красивой, и образованной. Себя он у же видел с дипломом экономиста.
В феврале 47- го он поехал сдавать зимнюю сессию. Нельзя сказать, что ехал он неподготовленным. Готовился. Ведь книги были. Писал контрольные, курсовые. Отсылал их в институт. Все вроде получалось. Он ведь не только в школе был одним из лучших, но и в Университете. А тут вдруг почувствовал, что отвык слушать лекции, сидеть в библиотеке, говиться к семинарам. Перерыв в учебе из-за войны сказывался. Однако сессию он сдал без единой тройки. И был этому несказанно рад, поскольку видел, как мучилось большинство заочников.
Домой возвращался в отличном настроении. Кроме него, в купе поезда "Владивосток - Москва", ехали два молоденьких лейтенанта, выпускники Благовещенского пехотного училища. Один с красавицей женой, другой холостой. Лейтенанты смотрели на Тихона снизу вверх. Еще бы. Не так уж намного их старше, а всю войну прошел! Тихон рассказывал им истории из своей службы. Рассказывал о Прибалтике, Польше, Германии. Ребята, как он их снисходительно называл, слушали с открытыми ртами. Еще больше ему льстило, какими глазами на него смотрела Лера, жена одного из лейтенантов по имени Женька. Тихон это сразу заметил. Заметил и вздрогнул. Такое бывает, что достаточно одного взгляда, чтобы понять. Ты этому человеку не безразличен. Он - твоя судьба. А судьба, вправду, решительно вмешалась в его жизнь. Лера с мужем ехали на место службы в ... Касинск.
Вообще, Тихон, несмотря на свою фактурность, в общении с девушками был весьма робок. Робость эта не была изначально присуща ему, а имела свое начало в его безответной любви к своей однокласснице Нельке Шишуновой. Пронес он эту любовь аж до девятого класса. Но, так и не сообщив ей об этом, проиграл в негласном и тихом соперничестве главному ловеласу класса Юрке Свешникову. С той поры и поселился в его деятельной натуре некий страх перед девочками. С ним он и прожил все полтора курса на геологическом. Не избавился он от него и на войне, хотя были у него подружки. Но война не только усложнила, но и упростила отношения между парнями и девушками. Кому-то, конечно, везло. Находили свое счастье. Но не Тихону. Поэтому постоянные напоминания мамы о необходимости жениться воспринимались им с легкой болью. Все время хотелось ей, да и себе доказать, что он не такой. Что найдется в этом мире девушка, которая его полюбит.
Не случайно ни о чем и ни о ком, пока они ехали до Касинска, он думать не мог. И однажды, когда они уже были недалеко от Касинска, а лейтенанты вышли из купе покурить, он, преодолев мучительную боязнь и стеснение, протянул Лере бумажку со своим рабочим телефоном:
- Спрячь. Приедем, найди возможность позвонить. Не позвонишь, найду тебя сам. Позвонишь?
К его безмерному удивлению и радости, Лера бумажку взяла и совершенно спокойным тоном произнесла:
- Ты что обалдел? - сделала паузу, - Женька узнает - убьет! И вдруг, еле слышно, добавила, - позвоню.
Тихон, чтобы унять заколошматившееся сердце, взял полотенце, выскочил из купе и пошел в туалет умыться. И долго потом стоял в тамбуре, охлаждая о стекло не переставший пылать лоб. Когда вернулся в купе, Лера с Женькой уже собрали вещи. Тихон попрощался, взял чемодан и пошел к тамбуру. Проводница, стоявшая возле их купе, окликнула:
- Что же ты постельку-то не сдал!
Но вернуться в купе было просто невозможно:
- Не переживай. Лежит твоя постель на месте.
Идя по коридору, Тихон слышал, как проводница незлобливо костерила начальников, которым постель сдать трудно...
Из вагона Тихон вышел первым и, не оглядываясь, пошел домой. Следующие недели он ни жить, ни нормально работать не мог. Нервничал, гонял подчиненных. На бумаги не смотрел. В голове стучало одно: Лера, Лера, Лера... Даже мама это заметила:
- Что с тобой, Тиша? Как приехал, так на тебе лица нет. Что, на работе или в институте что-нибудь не так?
- Да с чего этот ты, мама, взяла? Все у меня хорошо. Я же тебе зачетку показывал. Забыла, что ли?
В воскресенья, чтобы успокоиться, вставал на лыжи и уезжал далеко за город. На окружающие его холмы. После лыж шел в баню. В городскую баню на Бородинской, в которую еще ходил с отцом. Отчаянно парился, потом в буфете пил пиво местного завода и шел домой. А дома читал не учебники, а "Записки путешественника" знаменитого русского исследователя жизни индонезийских папуасов Миклухо-Маклая или крутил на патефоне джаз. Мама жалела его:
- Что ж ты дома-то сидишь? Тебе что, сто лет? На танцы бы сходил. В театр. Или в "Кайтым" бы сходил. Женщины на работе говорят, что там фильмы трофейные крутят. Хочешь, я с тобой схожу?
Тихон отшучивался и ждал утра. На работе был телефон, и он ждал звонка Леры. А она все не звонила. Он даже немного успокоился, когда однажды в конце рабочего дня ему позвонили. В трубке прозвучал молодой женский голос:
- Я могу услышать товарища Носова?
Потом он не раз оправдывался, что не узнал ее. Телефон ведь и так искажает голос, а тут еще он ее по телефону не слышал.
- Носов слушает, привычно и сухо ответил Тихон.
- Тихон, это я, Лера. Помнишь?
- Лера, где ты? - срывающимся голосом выдохнул Тихон. Почему так долго не звонила? Ты же обещала. Я даже подумал, что все. Где ты? Скажи только. Я через десять минут приеду.
- Тихон, - я сейчас на смене, в горбольнице. Долго говорить не могу. Если можешь, подъезжай к половине шестого. Жду.
Разумеется, Тихон мог взять любую машину. Но в гараже в это время была только БМВ директора. Кинулся к нему.
- Лев Эммануилыч. Выручайте. Мне позарез нужна машина. Вы никуда сейчас не едете?
- Надолго?
- Не знаю. Только на месте она будет рано утром. Проблем не будет.
- Ты смотри, чтобы проблем не было у тебя! Ладно, бери. Шофера домой отправь. Я еще посижу, а домой меня кто-нибудь отвезет.
Тихон вылетел от Эммануилыча. Нашел шофера, взял ключи и понесся к горбольнице. Сердце стучало громче, чем немецкий мотор.
- Лера, Лера, Лерочка... Значит ты в Касинске. В больнице работаешь. Почему же тогда раньше не позвонила.
Леры еще не было. Тихон открыл дверцу. Закурил. И вдруг увидел, как из ворот, прямо к машине, идет Лера. В том самом пальто и шапочке и с тем же чемоданом, что он видел в вагоне. Потом Тихон так и не мог вспомнить, как он вылетел из машины. Как целовал ее, что говорил ей в первые мгновенья. В себя он пришел только после того, как Лера села в машину и тихо заплакала. Как ее успокоить, Тихон не знал.
- Лерочка, милая! Не плачь! Ведь все хорошо! Мы, наконец, увиделись. Мы теперь никогда не расстанемся... Не плачь...
Он целовал ее соленые от слез щеки, пахнувшие чем-то больничным, ладони и готов был заплакать сам.
Лера глотнула слезы:
- Это у тебя все хорошо, а у меня...
- Лерочка, милая моя Лерочка, ну не плачь. Я этого не вынесу... Куда ты хочешь? Машина у меня до утра.
Она обняла его. Спрятала лицо на его груди и сдавленно ответила:
- Никуда я не хочу. Некуда мне возвращаться. От Женьки я ушла. К тебе. То, что так будет, я поняла еще в вагоне. Если я тебе нужна, тебе решать, что делать дальше.
Они еще долго сидели в машине. Стемнело. От разом обрушившегося снега на крыше машины образовалась целая горка. А они все никуда не уезжали. Целовались и говорили. Но больше целовались. Пока Лера вдруг не пожаловалась, что у нее замерзли ноги. И только тогда Тихон увидел, что на ногах у нее всего лишь белые фетровые ботики. В нем, наконец, проснулся начальник:
- Решено. Едем ко мне домой. Мама уже с работы пришла. Накормит и напоит.
- Тиша, да ведь это неудобно... Что мама скажет?
- Не бойся. Мама, хотя тебя не знает, но давно ждет. А соседи у нас хорошие. Увидишь.
Домой Тихон ехал не торопясь. Еще бы! В машине он вез такое сокровище, что цены ему не было! Свет фар изо всех сил пытался пробиться сквозь густой снегопад. Будто хотел, чтобы пассажиры машины увидели в их свете свое будущее.
Первой мама увидела Леру. Бросив взгляд на нее, на улыбающегося за ее спиной сына, все поняла:
- А я вас ждала. Вот и хорошо, что приехали. Самое время ужинать.
Лера вошла и вдруг, абсолютно безо всяких усилий над собой, сказала:
- Здравствуйте, мама. Я Лера. Я Вашего сына люблю. И он меня.
- Знаю, знаю. Давай пальто. Давно вижу, что с ним что-то такое творится. Как из Иркутска вернулся, на себя стал не похож. Я и поняла. Не иначе как влюбился. Слава богу!
А Тихон, глядя на мать и Леру, стоял, слушал их разговор и не верил глазам. Еще несколько часов назад эта девушка, жившая только в его сознании и памяти, вдруг материализовалась в его доме и разговаривает с его мамой. Это было счастьем.
Долго сидели за столом. Потом мама, сказав, что скоро уже и на работу и постелив Лере на Тишиной кровати, ему в кухне, на раскладушке, ушла спать. Они же проговорили всю ночь. Вернее, больше говорила Лера. И чем больше она рассказывала, тем большим сочувствием к ней проникался Тихон.
Родилась Лера в Хабаровске. В тридцать девятом году ее папа, майор - артиллерист, погиб в результате несчастного случая на учениях. Через два года мать вышла замуж за его сослуживца. С отчимом отношения не сложились. Закончив десятый, Лера поступила в медицинское училище. Шел второй год войны. Отчим погиб под Москвой. Мама этого не перенесла. Лера осталась одна. Родственников в Хабаровске не было. Бабушка по отцу жила в Ленинграде. Брат мамы воевал. В квартиру их, принадлежавшую военным, вселили семью какого-то комиссара. Лере оставили комнату в шесть квадратных метров. Денег на жизнь не было. Того, что она получала по карточке учащегося, хватало лишь на то, чтобы носить ноги. Выручало то, что студенткам медучилища можно было подрабатывать в эвакогоспитале. Хотя платили за это гроши, они там были сытыми. По распределению ее отправили в Благовещенск. Там она и познакомилась с Женей, тогда еще с курсантом. Сначала он ее даже заинтересовал. Они встречались во время его увольнительных, и он все чаще стал предлагать выйти за него замуж. Всерьез она его предложения не воспринимала. Вплоть до окончания им училища. А тут уступила. Но при этом настояла на следующем. Да, она поедет с ним. Но регистрироваться они не будут. Поживут. И если все будет хорошо, зарегистрируются. Может, так оно и было бы, не встреть они в поезде Тихона. Вроде ничего такого. Ну посмотрели они друг на друга... Но, видимо, он догадался об их разговоре. И с момента, когда они вышли в Касинске, дня не проходило, чтобы он не напоминал ей об этом.
Она терпела. Честно старалась выбросить из головы ту мимолетную встречу. Устроилась на работу хирургической сестрой. Но лицо Тихона все время стояло перед ней. И наступил момент, когда она не выдержала. Собрала чемодан и утром сказала Женьке, что после работы к нему не вернется. Женька плакал, обещал никогда больше не вспоминать о Тихоне. Потом убежал из дома, ночь где-то пропадал, а рано утром явился вдрызг пьяным, выставил чемодан за дверь и пригрозил, что он ее найдет и убьет. А дальше был ее звонок Тихону. Тот самый звонок, который она обещала и которого она так боялась.
Спали немного и порознь. Утром он отвез ее в больницу и поехал к себе.
Зашел к Эммануилычу сказать спасибо. Тот хитро посмотрел, раскурил трубку:
- Чего это ты возле больницы делал? Мне уже домой звонили. Спрашивают, ты что, не дай бог, заболел? А я понять ничего не могу. С чего взяли, спрашиваю. Машина твоя вчера несколько часов возле больницы стояла, отвечают. Так это, оказывается, ты там был.
- Был, Лев Эммануилыч. Девушку свою ждал.
- Девушку или невесту?
- Невесту.
- У него невеста есть, а он молчит. Когда свадьба? Жить есть где?
- Есть, Лев Эммануилыч. У нас мамой две комнаты.
- Эээ, так дело не пойдет. Знаешь, на Ленина немцы коттеджи строят. Так мне Исполком там квартиру выделяет. Скоро въеду. Хватит, говорят, тебе, старику, зимой в туалет во двор бегать. Так я поговорю, может быть, тебе мою отдадут.
- Неудобно как-то, я ведь в торге без году неделя.
- Что тут неудобного? Ты фронтовик. Мой зам. Фигура в городе заметная. Свадьба когда, спрашиваю?
- Еще не решили. Решим, скажу.
- Решай быстрее. Я пока в Исполкоме поговорю.
Свадьбу сыграли в конце апреля. В мае стало известно, что квартиру Эммануилыча Исполком отдал Тихону. Мама переживала, что опять, как в войну, будет жить одна. Но ребята ее успокаивали тем, что жить они будут близко, и скучать ей не придется. Не скучали и они.
Тихон, несмотря на новые заботы, находил время и силы готовиться к летней сессии и сдал ее, к великой радости Леры, на "отлично". Перешел на третий курс. Способный от природы, он быстро обретал прежние навыки учебы. Лера его очень поддерживала и помогала. Вначале вечерами они бегали в городской парк, где на танцплощадке играл военный оркестр. Но как только Тихон понял, что с такой красавицей, как Лера, это опасно, танцы пришлось оставить. Зато под боком были кино и драмтеатр. Театр был одним из старейших в Сибири, и несмотря на свою провинциальность, славился добротными спектаклями. Впрочем, это было не случайно. В те годы в Касинске было много ссыльной интелигенции, в том числе бывшие режиссеры и актеры центральных театров. Лере и Тихону очень нравились спектакли "Вишневый сад", "На дне", "Любовь Яровая". Особый восторг вызывал "Бронепоезд 14-69". Актеры, игравшие в нем японцев, даже надевали на зубы специальные накладки, делавшие их абсолютно неотличимыми от пленных японцев, мостивших в Касинске дороги, асфальтировавших тротуары, копавших траншеи для водопровода и канализации.
В октябре Тихон съездил в Широкореченск и вернулся оттуда в новеньком "Москвиче - 400". По тем временам он совсем неплохо зарабатывал. Конечно, и мама помогла. Не зря он ей слал посылки из армии. Оказывается, все деньги, вырученные от продажи вещей из этих посылок, она не тратила, а складывала на будущее.
Это был один из первых "Москвичей" в городе. Лера ликовала. А Тихон вдруг почувствовал, что эта маленькая машинка, в подметки не годившаяся директорскому БМВ, ему дорога. Возможности были. Постепенно машина стала объектом зависти в городе. Пока однажды его не позвал к себе в кабинет Эммануилыч. Разговор был коротким и жестким:
- Помнишь, я тебя предупреждал. Не дай голове закружиться. Так ты мое предупреждение проморгал. Кружится она у тебя. У тебя что, других забот нет, как своей цацкой народ баламутить? Пацаны и те уже знают, кто в этой блестящей карете ездит. Зам. из Горторга! Вот как люди живут! Тебе это надо? Мне точно нет! Словом, пока тебя в Горком не вызвали и не вставили за нескромность, да и мне заодно, обдери весь этот сраный никель.
- Понял, Лев Эммануилыч. Обдеру. Хотя Лере очень нравится. Но обдеру.
Лера расстроилась. Как здорово было проехаться по городу в "Москвиче", сверкающим блеском никелевых накладок и колпаков на колесах. Тихон ее успокоил:
- Вот родишь дочку, такую же красивую как ты, "Победу" купим.
К тому времени Лера уже была на третьем месяце беременности, и Тихон не знал, что бы такое еще сделать, чтобы ее порадовать. А у нее, полжизни прожившей очень скромно, любой подарок мужа вызывал искренний восторг.
Родить она должна была в мае 1948. Перед этим Тихон был в Широкореченске и там, в ювелирном магазине, купил ей подарок. Вскоре у них родилась Светочка. Когда он привез их домой, на трюмо, в коробочке из синего бархата, сверкали два шикарных золотых кольца. От него и от бабушки. Одно маме, другое внучке.
Тем временем Тихон успешно перешел на последний, четвертый курс института. Бабушке исполнилось пятьдесят пять, и она полностью освободила Леру от забот о дочке. Лера научилась водить машину, получила права и стала первой женщиной в Касинске, разъезжавшей на собственном автомобиле. Тихон же, получивший втык от Эммануилыча, к "Москвичу" как-то поостыл. Честно говоря, он стал мечтать о "Победе". Но времени на осуществление этой мечты не было. Стремительно подошла последняя сессия, за ней и диплом.
Тему диплома "Планирование и экономика городского хозяйства" ему подсказал зав. кафедрой. Делать его решили на примере Касинска. Этим убивались оба зайца. Во-первых, делать диплом можно было, почти не отрываясь от работы и от всех необходимых материалов. А главное - от семьи.
В горисполкоме, куда он пришел, сообщение, что будет делать диплом по Касинску, восприняли с энтузиазмом. Там и раньше знали, что он учится на плановика-экономиста. Поэтому никаких затруднений со сбором статистических материалов не было. Помогали не только со сбором статистики, но и в выполнении необходимых расчетов. За время дипломирования всего два раза съездил в институт, к руководителю диплома. На защиту поехали с Лерой, взявшей три дня без содержания. Защитился он на "отлично".
Потом был банкет в ресторане. Народу было немного. Всего девять человек из двадцати пяти сумели дойти до диплома. Из иногородних он был один. Пили за преподавателей, за самих себя, за свое будущее. Тихон, как единственный мужчина, тамадил. Спустя пару часов, решил выйти, подышать свежим воздухом. Только вышел, как за спиной вдруг низкий мужской голос произнес:
- Тихон...
Он еще только оборачивался, как уже вспомнил, чей это голос. Перед ним стоял Яшка. Тот самый Яшка, с которым в госпитале вместе мечтали о послевоенной жизни и с которым расстались без всякой надежды на встречу. Они обнялись.
- Яшка! Откуда ты? Как ты меня нашел? Ведь я здесь не живу. Я в Касинске...
- Да и я здесь не живу. Я по делам. Я тебя еще раньше углядел. Смотрю, мужик какой-то бабам мозги пудрит. Тосты подымает. Потом присмотрелся и себе не поверил. Неужто Тихон! Ну, а как ты сюда пошел, гляжу, точно он. Ну и дела, твою мать! Это сколько лет минуло?
- Целых пять!
- Ты что здесь делаешь?
- Только что институт закончил. Вот дипломы обмываем. Пойдем, я тебя с женой познакомлю. Она здесь со мной.
- Ну, ты молодец. А я, вот видишь, живой остался. Две войны прошел, а живой!
- Я и не слышал, как ты подошел.
- Ты что, забыл? С разведчиком дело имеешь! Давай, знакомь с женой.
К столам, где сидели сокурсницы и Лера, они подошли обнявшись.
- Знакомьтесь, мой фронтовой друг Яков, - представил его Тихон,- не виделись целых пять лет! Он, между прочим, не только против немцев, но и против японцев воевал. Разведчик. Не мне, шоферюге, чета? А это моя жена Лера.
Досидели до закрытия ресторана. Пока сидели, было не до разговора. Но до поезда в Касинск оставалось всего семь часов. Яшка же не торопился. Поэтому дошли до гостиницы. Лера легла спасть, а они спустились в вестибюль и всю ночь проговорили. Как когда-то в госпитале, основным рассказчиком был Яшка. Ему было о чем рассказывать.
После госпиталя он вернулся в свою часть. Едва вернулся, как поступил приказ грузиться в эшелон. И начался долгий путь через всю Европу и СССР. Они уже знали, что едут воевать с Японией. Довезли их до станции Даурия, что рядом с границей. До начала августа простояли в поле. А через несколько дней после атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки их дивизия, входившая в состав Забайкальского фронта, пошла в наступление. Собственно боевых действий было не так много. Да и японцы по боевому опыту не шли ни в какое сравнение с немцами. Труднее всего было преодоление Большого Хинганского хребта. Разведывательный взвод, которым он к тому времени командовал, шел первым, с саперами. Никакого альпинистского опыта у них не было. Но дорогу через хребет для танков и машин они нашли. За это Яшку наградили орденом Красной Звезды. Однако о капитуляции Японии он узнал в госпитале, в Чите. Попал туда он из-за жесточайшей простуды во время переход через Хинган. Там он дождался демобилизации и вернулся к себе на родину. Делать в колхозе было нечего. Хотел было поехать в Широкореченск, но никакой профессии у него не было. Решил вернуться в старатели. Работал на прииске, в артели. В 47-м женился, появился ребенок. Не стал устраивать заработок. Тогда и решил создать свою артель.
Подбирал мужиков поштучно. Даже нашел двоих из своих разведчиков. Получил лицензию. Дело пошло. Заработки оставались в артели, мужики были довольны. Тихон все это выслушал и спросил:
- Ну и молодец, ты, Яшка. Большое дело затеял. Эх, пошел бы я к тебе, да поздно. Другие дела у меня.
- А я тебя к себе и не зову. Просто появилась у меня одна мысль. Жаль, времени у нас нет. Надо нам еще встретиться, поговорить. Вот приеду в Касинск и поговорим. Лады?
На том и расстались. Пока ехали домой, пересказал Лере Яшкину историю. И очень удивился, что больше всего ее заинтриговало то, что тот возглавляет старательскую артель:
- Видать, интересно золото добывать. Это ж сколько они денег имеют?! Будь я мужиком, точно бы попробовала...
- Ты особо не восхищайся, - пытался успокоить ее Тихон, - Все лето в тайге прожить. С комарами, с гнусом. Быстро остынешь! Часть вторая
По приезде из Иркутска события стали разворачиваться стремительно. Спустя месяц Эммануилыча и Тихона неожиданно вызвали к первому секретарю Горкома. С чего бы? - думали они. Все вроде в норме. Секретарь принял их приветливо. Расспрашивал о делах, планах. И вдруг спросил Эммануилыча, доволен ли он своим замом. Тот начал петь дифирамбы Тихону. А потом, вспомнив о необходимости партийной критики, укорил его в некоторой поспешности в принятии решений и недостаточности настойчивости в их выполнении.
Секретарь слушал его, постукивал карандашиком, и было заметно, что он вынашивает какую-то мысль.
- Так вот, товарищи. У Горкома есть предложение перевести товарища Носова на советскую работу. В Исполком. С тобой, Лев Эммануилыч, он работает почти пять лет. Работает, как мы видим и как ты только что доложил, хорошо. Мало того, окончил институт. И теперь обладает не только опытом, но и знаниями. Такие люди, как говорит товарищ Сталин, нам нужны. Поэтому мы считаем возможным назначить его заместителем председателя Горисполкома. Он молодой. Пусть растет.
Тихон слушал и ушам своим не верил. А сталинский нос и усы Эммануилыча, обычно придававшие его физиономии выражение спокойствия и уверенности, вдруг обвисли:
- Василий Павлович! Вы меня на корню режете. Я на него надежды возлагал. Думал, буду уходить на пенсию, так его порекомендую вместо себя.
- Ты и так его многому научил. Пусть отрабатывает. Как, товарищ Носов, предложение принимаете?
Тихон уже понял, что от таких предложений не отказываются:
- Принимаю, Василий Павлович. Но уж очень оно неожиданное, и должность ответственная. Я ведь только-только в своих делах разобрался, а тут целый город.
- У тебя диплом о чем? Заглянул в лежащую перед ним бумажку: "Планирование и экономика городского хозяйства". Про какой город в нем? Про наш Касинск! Так что не прибедняйся. Наш предисполкома вообще техник-геолог. Вот и будешь за городское хозяйство отвечать. Поднял трубку одного из телефонов:
- Георгий, зайди.
Через пару минут зашел Предисполкома, Георгий Романович.
- Вот, Георгий. Я тут Носова к тебе в замы уговорил. Берешь?
- Что не взять. Значит, не напрасно я тебе о нем уши прожужжал.
- Вот и хорошо, - подытожил Василий Павлович.
- А тебе, Лев Эммануилыч, мы зама быстро подыщем. Есть у меня один на примете. Завтра к тебе подошлю. Поговори с ним. Мужик он опытный. На работу может выйти сразу же. Ты, Носов, пока дела для сдачи готовь. И не затягивайте. Через две недели сессия, депутатская сессия. Там мы тебя и утвердим.
Из Горкома Тихон вышел слегка ошалевший. Такого поворота в свой судьбе он не ожидал. Лера известие о его назначении восприняла как-то странно. Сначала искренне порадовалась. Потом спросила:
- А какой у тебя оклад будет?
Тихон честно признался, что даже не спросил. На что Лера вдруг неожиданно выдала:
- Шкуру с тебя драть будут, а платить не очень. Сейчас ты хоть к торговле ближе... У нас в хирургии у одной женщины там сестра работает. Копейки получает. А вот Яшка твой на золоте столько имеет, что тебе и не снилось. Тихон даже оторопел:
- Знаю, что в исполкоме оклады не ахти какие. Когда собирал материал для диплома, видел. Был бы я беспартийным, другое дело... Но скажи, зачем я тогда за диплом горбатился?
Лера ничего не ответила и ушла с дочкой гулять. И какое-то время разговоров на эту тему не было.
Ровно через неделю Тихон вышел на новое место работы. Через другую, его утвердила сессия депутатов Горисполкома с окладом в 950 руб. В его ведение как заместителя председателя входило все городское хозяйство, начиная от водопровода и кончая кладбищем. Как и в Горторге, до торговли и общепита его не допустили. Но если тогда это объяснялось его неопытностью, то теперь он имел и приличный опыт, и высшее экономическое образование. Зато стало совершенно ясным, что во властной структуре есть такие сферы, доступ в которые для новичков закрыт. И дело вовсе не в опыте и образовании, и не в принадлежности к властной номенклатуре, а в личных связях и взаимных обязательствах. Этого-то он практически не имел. А формально его номенклатурная должность пока означала только одно - право на руководящие указания.
В первое время это его задевало, но потом, под грузом массы ежедневных проблем, ушло на второй план. На работе Тихон появлялся в семь утра, домой приходил не раньше восьми. Так прошел и первый, и второй год. За это время он многому научился. К его мнению о городском хозяйстве и его развитии стали прислушиваться не только в Касинске, но и в краевых партийных и советских органах. Все вроде бы было хорошо. Дочь росла. Лера утоляла свои неожиданно проснувшиеся амбиции тем, что в круг ее общения входили лишь жены городских начальников. При этом она все чаще рассказывала об их поездках на южные курорты, об обстановке в их домах, а главное - об украшениях, которые дарили им мужья. Сначала это Тихона смешило, а потом до него стало доходить, что Лера им просто завидует. Это было странно. За два года, что он стал работать в исполкоме, они съездили в Сухуми и в Прибалтику. И мебель в их квартире ничем не уступала обстановке в квартирах ее знакомых. И "Москвич" у них был.
Но большего своей красавице-жене он дать не мог. Зарплата, хоть и не маленькая, этого не позволяла. От этого становилось грустно. Однажды он даже поймал себя на мысли, что лучше бы быть ему директором гастронома, чем замом предисполкома. Лера точно была бы довольна.
А вскоре между ними случилась размолвка. Как то вечером Лера вдруг протянула к нему руку и спросила:
- Хочешь посмотреть, какую красоту мне предлагают купить?
На среднем пальце был шикарный перстень с каким-то камнем. Это был бриллиант. Разглядев его, Тихон понял, что он очень дорогой.
- Красивое кольцо. Сколько просят?
Лера погладила пальчиком свой красивый носик. Тихон знал эту ее привычку. Так она всегда поступала, когда ответ на вопрос был для нее нелегок:
- Ты знаешь, милый, мы можем заплатить за два раза. Мне доверяют...
- Лера, - повторил Тихон, - я спрашивал, сколько это кольцо стоит?
- Я договорилась. Мне уступили. Всего полторы тысячи. Зато красота какая?
- Ты скажи, кто его продает?
- Мне его предложила Валентина Ефремовна, жена директора универмага.
Тихон недоуменно посмотрел на кольцо, потом на нее:
- Я что-то не пойму. Что, кольцо уже твое и осталось только расплатиться? Так это же почти две моих месячных зарплаты! Но мы ведь хотели "Победу" купить. Купим кольцо, о "Победе" придется на год забыть. А жить на что будем? Не-е-е-т, это дорого. ..Да и где ты его будешь показывать? На базаре? У тебя ведь и так золотых украшений хватает. Мы ведь только в прошлом году два комплекта сережек купили.
- Ну и что? Я ведь тоже зарабатываю. Проживем...
И тут Тихон неожиданно сказанул такое, о чем долго жалел:
- Да на твою зарплату можно прожить... Не больше двух дней...