- Так вышло, что я нечаянно оказался хранителем его памяти, - сказал мне Лева.
- Я вас понимаю, Лева. Вокруг так много людей, равнодушных к своим родословным, как будто интерес к предкам - непременная привилегия аристократов. Между тем каждая мелочь в прошлом, в том числе в жизнях предков, представляет неимоверную ценность.
- Как хорошо, что мы с вами поняли друг друга.
Рано утром мне позвонили из клиники и сказали, что у Льва Броуна тяжелый приступ, и я помчался к нему.
Лева уже был помещен в реанимационную палату, и его положение, как я тут же убедился, было абсолютно безнадежным. Для меня, как для врача, это было полной неожиданностью, в этот день я собирался его выписать.
Накануне я почему-то вспомнил о Йоселе-меламеде и спросил его, не встречался ли он с этим стариком, после того, как они уехали из Чимкента.
- Как же, встречался. И папа тоже с ним разговаривал. В нашем городе.
- То есть? Он поехал за вами?
- Не за нами, а в свой родной штетл. Бывший штетл, который окончательно перестал быть штетлом, когда в нем был окончательно решен еврейский вопрос.
- Это когда убили баронессу Лили-Броху?
- Если бы только ее! Практически все, кто не успел или не захотел бежать на Восток, погибли. А Йоселе, вы знаете, он же был настоящим провидцем и ясновидящим. Мы привыкли скептически относиться к таким способностям, и только когда этих людей уже нет, и предсказанное ими тоже осталось позади, мы вспоминаем и говорим: э! а он-то все предвидел! Так вот Йоселе-меламед все, что я вам рассказал...
- Он знал, что это произойдет?
- Включая трагедию, о которой вы уже знаете. То есть, он не говорил мне ни о лимузине, ни о взрыве, ни даже о бензоколонках, но он сказал, что всех этих людей не станет, и что на моих руках останется ребенок, который назовет меня своим дедушкой. Даже если бы я всерьез отнесся к его предсказанию, я не смог бы воспользоваться его информацией для спасения этих людей.
***
Потом и у нас, как в свое время у Левы, были трудности с регистрацией опекунства. Мне пришлось соврать, что его мать тоже погибла и это кое-как прошло в суде, но самое неприятное произошло несколько лет спустя, когда мы с женой увидели в газете объявление о приезде оркестра Гроссмана на гастроли в Израиль. После чего нам стоило трудов добиться аудиенции у знаменитой пианистки.
Не знаю, хорошо ли она играла, и, если бы даже услышал, то скорее всего не оценил бы, но то, что она красивая женщина, так этого у нее не отнимешь.
- Вы уверены, что этот мальчик - мой сын? - спросила она.
- А вы сомневаетесь? - воскликнула моя жена, которой этот вопрос сразу не понравился.
- Видите ли... - что-то хотела сказать она, но, помолчав, спросила, чего мы ждем от нее.
- Вы его мать! - воскликнула моя жена.
- Ну, допустим. Вы хотите, чтобы я взяла его к себе? Но это будет сложно. Ведь вы, если я правильно поняла, усыновили ребенка.
- Госпожа Гроссман, мы усыновили вашего ребенка, и никогда от него не откажемся, - сказал я тоном прокурора. - Но вы его мать.
С этими словами я протянул ей фотографию Костика.
- Вот он какой! - удивилась она. - Красивый мальчик.
- Нет, вы посмотрите, как он похож на вас, - заметила жена.
- Действительно! - удивилась она. - Таки очень похож. Сколько вы хотите?
- За фотографию? - уточнила жена. - Можете взять.
- Нет, сколько вы хотите отступного, чтобы это не попало в прессу? Я терпеть не могу журналистских сплетен.
Мы ничего не ответили, а я в блокноте написал наш почтовый адрес и протянул ей листок.
- На тот случай, если захотите прислать Костику поздравительную открытку с днем рождения. Вы помните день, когда он родился, или написать?
Вышивают ли Мойры гобелены каждой жизни в отдельности или из-под их рук бесконечными лентами тянутся и переплетаются между собой гобелены династий, миллиарды династических гобеленов, а мы, каждый из нас, получает свой хвостик этой ленты, держится за него и только его и считает своей жизнью?