УЧТИТЕ И МОЙ ГОЛОС
Когда еще не был солдатом
И ходил по утрам в школу,
И Софией Лорен мне казалась
Черноглазая Абель Рахель;
И баловался с братом
На пляже серфингом и футболом,
И до службы мне оставалось
Каких-то двенадцать недель,
То ловил я дождя дождинки,
И пекучего Солнца зайцев,
И случайный с четвертого ряда,
Словно выстрел, Рахели взгляд
И не упускал причины,
Чтобы с каждым постязаться -
С Солнцем, с ливнем и цепким взглядом,
Словом, с тем, кто бодаться рад.
Когда все это было, верьте,
Я не знал, что бывает другое,
Я просто не знал - и точка,
И дни мои были легки.
Все люди до самой смерти
Думают про живое
И жизни читают строчки,
Не видя последней строки.
Все, что скажут потом, неправда.
Был упрям я, дерзил матери,
Был ленив, говорил лишнее,
Не умел сохранить секрет,
Старым людям считал себя равным,
И с чего, ну, с какой стати мне,
Быть другим, не таким, как мальчишки
Все бывают в семнадцать лет?
Но когда железный осколок
Заблудившегося снаряда,
Разрывая мне грудь, ворвался
В недопитую жизнь мою,
Я швырнул им в лицо про школу,
Про Рахель из четвертого ряда,
Про Шимшона с которым дрался,
И про всех, и про все, что люблю.
Я любил пропускать уроки
И дерзить старику-деду,
Часто грубым бывал в футболе,
А Рахель я любил не одну,
Но в отпущенные мне сроки
Я ни разу не убил соседа,
Не взорвал ненавистной школы,
И не я придумал войну.
Так какого, скажите, черта
Должен я ожидать Мессию,
Тикуним и конца света
Не на свете, а в кромешной тьме?
И с какой это стати пост-мортем
И не там, где, простите, просил я,
Чтоб Рахель моя будущим летом
Стала верной женою мне?
... Если выйдете вы на площадь,
Если станете и скажете,
Если бросите им в рожи
Все, что думаете о них,
То учтите, что я - тоже,
Не забудьте, что я там же,
Что стою среди вас, на площади,
И мой голос среди живых.