Гений в плену, или В плену у гения

Шапошникова Софья: другие произведения.

Гений в плену, или В плену у гения

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]

Комментарии: 5, последний от 04/06/2009. © Copyright Шапошникова Софья (valentina.kochubievsky@gmail.com) Обновлено: 02/01/2012. 71k. Статистика. Стих: Израиль Скачать FB2		Ваша оценка:

Людвигу ван Бетховену

посвящается

Я прозе изменила, теперь стихам.

Старинные чернила - прошли века.

Писала, как любила, я Им жила.

Дитя я сотворила. Не назвала.

Смотрю в слезах незряче на лунный свет.

...А жанр не обозначен. Такого нет?..

Вступление

Я открываю редкостную душу,

Как партитуры вечные листы,

Без слёзной хляби, без сторонней суши

Пытаюсь на слова перевести.

Ту вязь судьбы, сложнейшей и высокой,

Мне подарила музыки волна,

И от неё родились эти строки,

И я сама менять их не вольна.

Он

Лишь в музыке прозрачно обнажались

Тончайшие движения души -

И к матери мучительная жалость,

И он молил в слезах: - Ещё дыши!..

Так много впереди тебя осталось!

Не уходи за красные туманы!

И боль потери, в сердце поселясь,

В нём сотворя нелечимые раны,

Рождала нот мистическую вязь.

Хоть мистика была ему и чужда,

Он улетал в столетий тёмных даль.

Его рука бросала с силой чувство,

И с дрожью принимал его рояль.

Рояль один был вышкой в океане,

Вокруг, как грозы, волны бушевали.

Чуждался он и логики обычной.

В тринадцать лет придворный органист

Был скромен и страдал от пышных спичей.

И слушал зал, как в детстве птичий свист.

Во сне к нему идеи приходили,

Он вскакивал к роялю босиком,

То по клавиатуре пальцы били,

То прикасались с нежностью, легко.

Любовь, как жаворонок, трепетала.

Но нежность, сочетанная с грозой,

Была началом - радости началом,

Чреватая прощальною слезой.

И музыка звучала исступлённо,

Рояль стонал: вот-вот и рухнет он.

Но не было, как думал он, закона,

Которым он остался побеждён.

* * *

Вечер поздний. Синий вечер. Над вершинами деревьев, как волшебное виденье, проявляется Луна. Где же девочка?.. Она не придет уже?.. Тревожно.

Тихо в мире. Смолкли птицы... Заглянуть бы ей в глаза... Проливается на землю первый свет Луны прозрачный, безмятежный и тревожный...

На клавишах лежат большие руки,

Но не играют - девочки всё нет.

От этой непредвиденной разлуки

Сумятица: здоров его поэт?..

Лицо темно, как небо перед бурей,

И скулы затвердели, и губа

Поджата... С Ней одной - от радости до хмури -

Не время протекает, а Судьба...

Звучат стремительно шаги, и вот она со мной. Мне сунула листочек: - Прочитай, - и села за рояль:

Облака над нами низкие

Затянули голубое.

Птицы носятся со свистом...

Ждать грозу, как ждут прибоя?

Неотвратность?.. Не для нас она!

Мы с тобой не из покорных.

С детства нашей дружбы зёрна

Щедро дали семена...

Вскочила. "В парк!.. Поговорим дорогой!" А я не мог опомниться: такие зрелые стихи и музыка прекрасная... И рядом с ними шалости ребячьи, все переплетено.Но вот талант!.. Какой талант высокий!

И в лунном свете мы уже плывём по парку. Она, тростинка в модном взрослом платье, и я, похожий на борца. Её учитель. Она меня заторопила, и в голову мне не пришла простая мысль: что побудило написать её стихи такие?..

Мне привели её в четыре года, я сам мальчишкой был, хоть в музыке известным. И вдруг сейчас они ей намекнули, что есть другой учитель и что прогулки в парк им надоели... Меня потряс её талант, забылось всё другое...

...Плывём по парку в лунной неге, и льётся музыка с небес. О как щемит в груди! Как сладостно и больно волнует красота, и трудно, трудно вынести её без слёз и сердце чтоб не разорвалось и рядом был всегда мой ангел златокудрый...

Мы кружим по дорожкам - все деревья приветствовать ей надо. Четырнадцать уже, а для меня дитя и дева юная и зрелый музыкант. И всё это одновременно...

Она бежит тропинкой вниз, мелькают башмачки так быстро - две белых птички, одна другую опережая. Я, быстроход, за ней не поспеваю. Зову её, она смеётся звонко. О как я счастлив! Пусть шутит, пусть смеётся моя шалунья, мне хорошо! Остановилась, на меня глядит. И я почти приблизился уже - она крутнулась на невысоком каблучке и вновь бежит помедленней, вприпрыжку. И песенку мурлычет:

"Какая красота вокруг,

И рядом ты, чудесный друг, любимый друг,

И ты шагаешь вслед за мной,

Ты рыцарь мой, учитель мой, ты гений мой..."

И я догнал её. Прошли немного за руки держась. Она вперёд рванулась и летит, как птичка яркая. Я загляделся и отстал. И всякий раз: она стоит, пока я не приближусь, и убегает дальше. А у меня так сердце бьётся громко, как будто в тишине грохочет гром. Удар - во мне... Удар - во мне... И мысль, как молния, которой нет на небе: так будет. Да, всегда так будет! Она всё станет убегать, а я смотреть с тоскою вслед. Я это знаю...

* * *

Мы с ней идем, усталые от бега. Свернули вправо. Впереди она. Как только не запутается в юбке длинной - трава густая. На золотистых волосах соломенная шляпка, ленты голубые развязались, струятся против ветерка. Кудряшки выбились, рассыпались колечками и прыгают по узенькой спине - она опять бежит, и я за ней. Вот дождалась меня, на шею кинулась и в щёку чмокнула от всей души. Здесь, наконец-то, он, наш уголок: деревьев хоровод, а посреди широкий старый пень, и мы сидим на травке у него, удобно ноги подвернув. У нас любимая игра: я пальцами на глади пня играю, она угадывает ноты и напевает вслух. И в свой черёд играет мне. Ах эти пальчики! Прекрасней их я в жизни не увижу. Ах умница моя! Движенья точны, мелодию её читаю и пою. Она сияет.

Вот шляпку сбросила и - навзничь на траву. Я рядом с ней. Мы смотрим в небо и плывём над парком...

И сердце за взглядом так тянется ввысь, всё выше и выше... А мысли мои о тебе. Жизнь твоя началась так недавно, и так полно впитала она красоту нескончанную. Как желанно, как прекрасно бездонное небо! Сколько здесь недоступного разуму, а душа... Как она понимает? Здесь словами не скажешь, лишь музыка выразить может. Свет Луны растекается щедро, всем нам хватит от щедрости этой. Мы с тобою, и нет никого, кроме нас и Луны, её музыки дивной, её светлой дорожки - судьбы.

Я паль-чи-ки твои пе-ре-би-раю -

Прохладны и нежны, как лунный свет.

Иду с тобою по земному раю,

Которого нигде на свете нет.

Лечу с тобою словно над землёю,

Как луч Луны, он тоже тут завис,

И если я чего-то в жизни стою,

Я подниму тебя, мой Ангел, ввысь.

И если ты услышишь гроз разрывы,

То не пугайся - это всё во мне.

Я так хочу, чтоб ты была счастливой,

Как может лишь пригрезиться во сне.

"Ты видишь, - говорит она мне тихо. - Вершины кружатся, Луна притягивает их, а корни держат... - И вскакивает вдруг. - Послушай!" - И по клавиатуре дерева, которую я для неё нарисовал когда-то, бегут, бегут танцующие ручки. А это что-то новое: импровизация её... Я музыку ловлю и восхищаюсь: деревья в лунном свете, в лунном вальсе. А это... нет, не может быть!.. Такие чувства взрослые и буря... Нет, не в природе - в нас!

Опять мы оба смотрим на Луну и погружаемся в медово-голубое, и музыка божественная в голове звучит... Мне трудно говорить, и чувство новое в душе - такая нежность, такая нежность, что слёзы выступают на глаза, и сердце в радости мучительной, и так тревожно! Волнение, смятение моё один рояль лишь может передать... И этот свет Луны, как он объединяет всё вокруг! А вот в душе моей тревожно. Отчего? Да, эта пропасть... Между нами пропасть: и возраст, и происхожденье... Фамилия её известна широко и титул тоже... А я для них - плебей. Всего лишь музыкант. Хотя известен, но иначе:

Европа вся была в плену,

Душой настроена на новую волну.

Волна вздымалась и росла -

Такой его импровизация была.

Часами мальчик мог играть

И затруднений никогда ни в чём не знать.

Он скромен был, его смущал

Аплодисментов необычных в залах шквал.

"Что, восемь лет?.." "Да, восемь лет.

Он гений в музыке и, по всему, поэт..."

Но всё равно - такая пропасть! Учитель музыки из низкого сословья. Здесь не изменишь ничего любовью...

И ты внезапно встрепенулась и обняла меня так крепко! Головку золотистую с моею гривой чёрною смешала, а карие недетские глаза так смотрят на меня!.. В тебе, подростке, вдруг проснулось... Я не могу определить, не смею... Я спохватился: ночь уже давно! Затормошил её - скорей домой, мы засмотрелись, заигрались, замечтались. Скорей, скорей домой! Ты бросилась в траву и еле слышно прошептала: - Я не хочу домой!.. Ты увези меня... куда-нибудь.

* * *

Сегодня черный день. Черней не может быть. Родные увезли. И как он сможет жить? И как она одна - возмущена, больна?.. Вот плата за ту ночь. И как им было знать, о чём помыслила испорченная знать!

Тайком, без слова отняли её. Услали в дальний город музыке учиться. А он?.. Он больше не годится?.. Их можно друг от друга оторвать?.. Не дать проститься?..

"Ты увези меня", она просила.

Идти домой (вчера лишь!) не хотела.

" Ты увези меня!" - так ведь не силой!

Родители посмели это сделать.

Ему нельзя. Никто он ей: невольник.

До крика, закупоренного в горле!..

Какие тучи мрачные наплыли! Как траурно в моей душе! Как больно! И композитор в ней теперь погублен...

Не то, не то!.. Я потерял её, родное мне, любимое дитя. Нет, больше, больше!.. Всё я потерял. Весь мир!

Гремите, тучи! Ливень, громче плачь!.. Я извлекаю звуки из рояля, и он дрожит от силы рук моих, от страстности отчаянья грохочет. А пальцы бьют по клавишам послушным, не зная передышки, и всё нутро его звенит, гудит, покою струнам нет. Покою нету мне. И темнота на небе в полдень. И в комнате темно. И слёзы неба залили окно. Да, это слёзы ливня слились в ручьи. Окно звенит, и стены дома так музыкой моей сотрясены, что вот-вот рухнут...

О Небо, Небо! Ты чувствуешь отчаянье моё и мне сейчас так мощно помогаешь! А я хочу звучать ещё мощней. Разбить могу рояль, он не рассчитан на великана с богатырской силой!

Нет, мой рояль, прости. Я только человек с душой гремящей, и в поединке с горем я себя не помню.

...Прошла гроза. Очистилось от туч, поголубело небо. О если б всё причудилось, приснилось... И вечерами башмачки её вновь зазвучат, взметнутся руки вверх. На цыпочки привстав, она повиснет у меня на шее...Боже мой!

...Я иду с моей любимой, и лёгкость на душе моей. Как хочу я годы, годы провести с ней, нет - быть вечно, не расставаясь ни на день.

Мы снова в парке. Как прекрасно, о как прекрасно в мире лунном! Как прекрасно! Как манит высь! Как манит высь! И вечер лунный дарует сердцу свет свой неземной.

И трудно, так больно и трудно поверить, что всё это, всё это, всё - одно только воображенье.

...Что со мною?.. Что со мною?.. Где я был сейчас?.. Да с тобой, с моей Тобою, как нам было хорошо на волнах Луны! Беспечно?.. Нет, но это было вечно, оба знали: будет вечно... Что же я нашёл?.. Пу-сто-ту... Музыка лилась мне в сердце... И рояль играл, как будто тут сама Луна играет... Я играл, но я не в силах высказать, чем был я счастлив и встревожен... Так ведь было - я с тобою, я с тобою, ангел милый, мы с тобою растворились в свете сказочной Луны... Ничего ведь не случилось! Всё, что после, - злые сны...

...И письма нас спасли. Что день - письмо. Сначала почерк детский - слог недетский. Потом и почерк стал стройнее, строже... Какая ты теперь?.. На миг увидеть!..

Люди, люди! Мир несовершенен.

Истина за сетью лжи подчас.

Мы в плену своих неразумений,

Разве не они калечат нас?

В центре - Я! - привычно и понятно.

Вертится Земля вокруг Меня.

Мы привыкли: подвиг - только ратный.

А отдача своего огня,

Дар души - что подвига безвестней,

Но святей и выше тоже нет.

Я - тебе. Мы - это значит, вместе.

Радость - и моя, и общий свет.

Радость... А как часты в жизни беды!

Разделить их - это посложней:

Подарить свою частицу света

И не вспомнить никогда о ней.

***

Тихие подступы к бурной реке,

И понеслась, понеслась...

Волны грохочут, а вдалеке

Юности нитка вплелась.

Мокро лицо, как ухабы, вода.

Лодке отдался во власть.

Память рванулась как взрывом руда -

Та, что со дна поднялась.

Вновь возвратилась и светлая нить -

Вот за неё ухватись,

Пальцы в луче её обмакни -

Глубь поднимается ввысь.

Снова раздумья, и нежность, и тишь.

Ветер утих, и река

Угомонилась на время. Глядишь -

В ней поплыли облака...

Вибрируют струйки. Вибрируют травы

На близком тебе берегу.

Внезапны раскаты и как величавы!

Я сердце унять не могу.

Угасает день, и звуки

Тише, тише... Надо мной

Простирает мирно руки

Шар живой, но не земной.

Он не знает потрясений,

Нет несчастных и больных,

Он как будто для спасенья

Человечества возник.

И надежда сбыться чает -

Правит крылья в вышину,

И река слегка качает

Запоздалую Луну.

От автора

Сонаты слышу и вижу ясно

Горенье взгляда и руки, руки!..

Всё в Нём и просто и прекрасно,

А в сердце чутком крик разлуки.

Мотаются по ветру кроны.

Любовь и возмущенье спорят.

Рояль измучился от горя,

Взлетают пальцы - струны стонут.

* * *

Труба зовёт. Труба зовёт. Сзывает на ночь. И бегут и бегут исполины и крохотные созданья, спешат под полог ночи. И всех она приемлет и обволакивает мягко струящейся уютной темнотой. И тишина вокруг, и только сны нам дарят встречи, и беседы, и музыка беззвучная играет.

Я бегу по реке, словно птица, и вода подо мной переливчато серебрится. Кто-то стучится... Кто-то стучится... Кто ты?.. Кто ты?.. Переборы струй. Снова кто-то стучится. Всё открыто друг другу, но кто-то стучится... Воздух льётся упругий и нежный, вдали колокольчик. Кто стучится?.. Я не знаю, не знаю, не знаю, и тревожно душе и покойно. Но покой этот близок тревоге, а тревога покою.

Пусть исчезнет всё мрачное разом. Пусть зальёт его Небо широко. Ночь пришла. Ночь настала. Под деревьями выросли встречи, поцелуи и говор девичий, быстрый, лёгкий, как птичий. И в свете Луны мир сияет, сияет знакомо...

И всё в мои глаза вернулось быстро и нежно. И пальцы стали чуткими, как стебельки цветов, и сильными, как крылья горних птиц. Я жду тебя, мой Ангел, ты выросла уже за эти годы и властна над собой сама. Я жду!.. И будем мы всю жизнь вдвоём. А позади вдали проём, глубокий каменный проём, все беды в нём, остались в нём...

* * *

Был тихий вечер, ясный и покойный. И я играл мелодию Тебе: в твой день рожденья, восемнадцать лет. Не слышал, как раскрылась дверь и ты вошла... Ты обняла меня за шею сзади... И это мне не снится?.. И шелковистая щека моей коснулась. Я обернулся: карие глаза твои лучились счастьем близко-близко. И губы к моим губам тянулись... Я отпрянул, вскочил... И ты так мягко улыбнулась, всё понимая. Прелестное и умное лицо. Ты стала взрослой... Но как прежде, взяла меня за руку и повела в наш незабвенный парк.

Не кланялась деревьям на аллее, а побежала сразу вниз дорожкой узкой, не обернулась: знала, следом я. Но не было игры былой, она не убегала от меня, она так торопилась, что споткнулась, на куст упала. Я, приподняв её, как в забытьи, в объятьях подержал, не опустив на землю сразу. Она затрепетала... Я очнулся.

Вечер ранний. Вечер синий.

Проявился лик Луны.

Он бесцветьем обессилен,

Точно выплески волны.

Посинеет небо гуще -

Золотистая Луна

Мёд цветов дикорастущих

Изольёт на сладость сна.

Вечная и молодая,

Всех влюблённых созовёт,

Даст без крыльев им полёт,

Приоткроет полог рая...

И вот мы там, куда стремились оба. Мы в нашем уголке. Сидим на травке, а вокруг деревья-стражи. - Ну поцелуй мне пальцы! - и руку протянула к большому рту. Отдёрнула тотчас: - Ведь ты откусишь! А мне играть! - и нервно засмеялась.

Он виновато улыбнулся, как будто сам он сотворил себя таким. "Мой гениальный мужичок, - она его так назвала когда-то и постучала пальчиком по лбу его. - О сколько здесь непостижимых мыслей и музыки! Твой лоб пылает изнутри, обжечься можно!.." Вспомнил и смутился и покраснел, и стал как темнокожий. "А ты не болен?.. Ты весь горишь!"

Он встал с травы, пошел между деревьев. Она взлетела тоже: - Подожди! - и в голосе тревога. Он не ответил. Выглядел угрюмым и угнетённым чем-то. А он всё думал, думал, думал... Да, он безумно полюбил её... Забывшись, как ребёнок куклу, он в страсти мог её сломать. Объятье... Безумно не желанье - мысль сама: безумно быть им вместе.

Она вдруг оказалась перед ним и пятернёй упёрлась в грудь его - остановила. - Вернёмся к нам, и я тебе сыграю... какой ты стал сейчас. - И побежала к их "клавиатуре". И он за ней.

Следил за пальцами её - они играли бурю. Разряды грома чуть приглушены - они внутри него... - Не надо, нет! - воскликнула и бросилась ему на грудь. Он руки попытался ей разжать, но осторожно, чтоб не сделать больно. Нет, невозможно: руки пианистки... Они уже боролись на траве. Она прильнула свежим ртом к его большому рту, и он не выдержал и губки охватил своими крупными горящими губами. Она метнулась на секунду прочь и кофточку с себя сорвала, и грудь под нею оказалась обнажённой...

О если б он был пень!.. О если б он был пень!.. Последняя мучительная мысль, и отключилась голова, и губы всю её ласкали: лицо и шею, плечи и перси нежные и плотные, как два плода заветных...Они слились и долго-долго не могли отъединиться, блаженствуя и обо всём забыв. Он в жизни первый раз был с женщиной, и он любил, любил всегда её одну. Жена моя, - шептал он, когда тела их отпустили, - жена моя, любимая моя, ты вся моя, я твой, и мир весь наш, земля и небо и Луна, теперь она так нежно обнимает, даёт покой небесного блаженства - земное только что они познали...

Так полно счастье, высказать словами его нельзя. И оба мы молчим. У тебя на ресницах волшебные слёзы и улыбка покоя на вспухших в лобзаньях губах. Вот завтра обвенчаются они, но тайно, родители согласья не дадут. И сразу же уедут в Вену. Туда его зовут давно, он всё тянул, расстаться с ней не мог. Казалось, будет дома, и она скорей вернётся из этой ссылки... А Вена... Да, залы переполненными будут: приехал гений. Он так не думал о себе, хотел ещё учиться... у Моцарта! Заветная мечта. Вот Моцарт - гений!.. И ей учиться надо и тоже выступать.

Она задумчиво кружилась в травах, обняв себя обеими руками. Я счастлив был - начало новой жизни! А она уж докружилась до больших деревьев и мимо них вальсировала... Одна, всё так же крепко обнимая себя руками: защита с двух сторон. Но от кого?.. Я подошел к ней, обнял и руки положил поверх её рук, и так мы покружились вместе.

Вальс, вальс, вальс, вальс...

В травах запутались ноги.

Помни наш парк и танцующих нас

В самом начале дороги.

Ждали вдвоём мы грядущий рассвет...

Не было больше рассвета

В жизни моей. И теперь его нет -

Музыка только об этом...

-Скажи мне, что с тобой?.. Ты всё молчишь. Такое счастье - мы вдвоём, мы больше не расстанемся ни на день. - А ты молчишь. И вот как будто просыпаясь, произнесла медлительно "люблю..." И подняла глаза. А в них недоуменье... Нет, нет, страшней: отчаянье!.. И этот взор потряс меня, как бездна, разверзшаяся вдруг. Лечу, лечу в безвестие глубоко, и только что прекрасный мир погас, стал тёмен, искры ни одной.

Она взяла его большую руку в свои, велела слушать молча, а казнить поздней, потом, когда расстанутся...

"Расстанутся" - одно лишь это и понял он - оно пронзило сердце.

Она заговорила размеренно и строго, спокойным, словно равнодушным тоном, но руки охладели, и чувствовалось явно: она дрожит, как будто там, вдали змея глядит ей в очи и забирает силы, и она пойдет на страшный зов змеи, которая её сейчас же обовьёт... Вот от кого защита в этом вальсе!

Она всё говорила, говорила... Её приезд - условие родителям и плата их за то, что вышла замуж, как они желали... Да, день один - подарок этой страсти, а к мужу холодна, он ей не нужен. Ну, граф, ну музицирует... И что?.. Вот ей играть уж расхотелось. Ей нужен с детства Он, один лишь Он, единственный любимый навсегда...

Он мучился всю ночь. Играл, играл, всю боль свою, всю муку изливал и то, чего в нём не было доныне: негодованье. Как она могла?! Всё рассчитать, всё выполнить, и это - любя?.. Добилась своего, чтобы сегодня в ночь его покинуть и к мужу возвратиться...

А утром приспешил лакей соседский с письмом. Родители её там сообщали, что дочь уже три месяца супруга и брак её успешен, муж знатен и богат. Перед отъездом за границу она простилась с ним... Пусть он её не ищет, и сам покинет город. Мир перед ним, все гением его покорены. Любая барышня почтёт за честь женою стать его.

Листок он скомкал в бешенстве, швырнул под ноги, растоптал в неистовстве великом. И разрыдался громко и надрывно.

* * *

Пустынный парк... Безлюдные аллеи.

Деревья отвернулись от меня.

Ничто души не радует, не греет.

На небе нет священного огня...

Пересекаю парк и дальше иду дорогою молчанья прямо, прямо. Кто толкает в спину?.. Ужели сердце?.. И я куда иду, зачем? Мне так необходимо идти всё дальше до изнеможенья.

Он шёл и шёл бездумно, тихо, трудно.

Он шёл и шёл, не ведая, куда.

И вот уже окраина. Безлюдно.

О, сколько раз ступала здесь Беда!

Он дальше, дальше шёл, как вдруг заметил:

Он на дороге этой не один.

Здесь люди. Горе в чёрном. В светлом дети.

Пыль под ногами, как подземный дым.

И вдруг нежданно гром ударил странно.

Унылый, рвущий душу грянул гром.

Литавры били, словно из тумана

На землю пали солнца - в водоём

Из воздуха, и вздохов, и стенаний.

И он пошёл за всеми в скорбный путь.

Как вовремя литавры душу ранят,

Как расслабляют скованную грудь!

Вошли в ворота. Строгий парк зелёный.

Аллеи. И надгробья. И цветы.

Но холод от нездешней красоты,

И холмики могильные - не склоны

Холмов, которые он с детства полюбил...

Зачем он здесь - чужой среди могил

Неведомых? Чужой среди людей?..

Он чей-то дух хоронит?.. Боже, чей?..

Он шёл сюда, как будто что-то знал?..

Всё вспомнилось, и в сердце буря, шквал!

А дети отделились от толпы, за бабочками бегают, смеются, и сами точно бабочки цветные... Да, жизнь и в горе торжествует: ведь Жизнь и Смерть обручены...

И снова музыка прощальная: удар... удар... удар...

* * *

О если б смерть ушла навек,

Путь человеческий сложился бы из вех,

Из прежних вех, знакомых вех,

И жизнь вторая приняла бы в лоно всех.

Пройти былые рубежи

И снова в молодости жить, и в детстве жить,

И всеми клеточками жить,

И до последней так дожить,

Так вот дожить...

Вторая жизнь - она зарок,

Чтоб ты ещё исправить в первой что-то мог.

Две жизни ждали б всех всегда,

От первой длинный след, вторая без следа,

И только волны всех цветов -

Реки и моря, и деревьев, и кустов,

И только волны наших душ

Парят счастливо в тишине - её не рушь...

Даренье Неба - два бытия,

Где снова вместе будем, рядом, ты и я.

Вновь ты и я?! Я не хочу!

Уж лучше по любви такой зажечь свечу!..

* * *

...Ты не слышишь меня... Так покойно.

Ты ведь знаешь, как я тебя жду.

Но не знаешь: я смертные войны

Сам с собой еженощно веду.

О любимая, что со мной сталось!

Я рояль разрываю борьбой:

Всё к тебе неизменным осталось,

Из-за этого битва с собой...

Я не знаю!.. - и возглас всё резче.

Я не знаю, как быть мне, как жить?..

В сердце тот жаворонок трепещет,

Бью по клавишам - дом весь дрожит...

Новый вальс

О как мне видится то, что не сбудется,

Верить ли я перестал?..

Встанет карета на нищенской улице,

Явится дама на бал.

Третий этаж, потолок весь изрезанный

И от дождей в синяках.

Дама в наряде до туфелек фрезовом,

Кольца на тонких руках.

Пальцы в митенках положит на клавиши,

Не поспешит заиграть.

Сердце моё переполнится давнишним...

Нет!.. Подаяний не брать!

* * *

Я мечтаю, но всё уже поздно.

Даже ты мне помочь не вольна.

Слишком долго мы прожили розно,

Словно с горной вершиной волна.

Влагу брызг ощущает вершина,

Но не взвиться волне к облакам.

Сны мне долго пророчили сына,

Но Господь не послал его нам.

Я забуду тебя понемногу,

Ты давно отреклась от меня.

И не поздно сказать "слава Богу" -

Мы духовно с тобой не родня...

* * *

О мой Рояль, простишь ли ты?..

Такого друга я оставил без мечты!

И помнят клавиши одни

Какие прожиты прекраснейшие дни

И сколько было здесь тревог,

Что ты моей тревогой шумно занемог.

Как много ты дарил мне нег

И детских пальчиков ежевечерний бег...

И вот я в Вене, но один.

И буду так один до облачных седин.

У фортепьяно чудный звук,

Но как же ты теперь без этих сильных рук,

Умелых рук,

Привычных рук!..

* * *

птицы утром не поют

И для меня литавры бьют, литавры бьют...

Не торопитесь хоронить,

Ещё крепка, о как крепка с роялем нить!

Нет, я не слаб, о нет, не слаб,

И никогда и никому не буду раб.

И только музыка одна -

Моя весна, моя любовь, моя жена...

* * *

Дождь. Тихий дождь. Мелодию его душа воспринимает так утешно. И капли по окну бегут неспешно, то плача, то смеясь. А солнце светит, и капли на стекле цветны и радостны - хрустальны. Нельзя отчаянью надолго поддаваться. Разнообразна жизнь, как жизнь Природы. И холод в ней, и зной, и грозы, а я творю. И замыслов!.. Их у меня так много, как звёзд в вечерней неба синеве, как трав, холмов, лесов в австрийской деревушке. И это счастье - жить!

III

От автора

Весь светится: есть наконец семья

Любимая. Он в трепете пред Музой.

Что может быть прекраснее союза,

Где каждый словно позабыл себя,

И душу им, любимым, отдают,

И есть домашний ласковый приют.

В игре Его восторг, как не бывало,

И радость вихрем рвётся на простор,

И нот для выраженья счастья мало,

И так горит, свет излучая, взор!

* * *

Как Вена встретила его!

Аплодисментов шквал!

А он без устали играл -

Он горе утишал.

Был непохожим на других

Ни внешне, ни игрой.

"Он бес, он гений, чудо, миф,

Играет, словно в бой

Идёт..." То нежности поток

Пленял внезапно зал,

И плакали навзрыд... Не мог

Сдержать себя. Кричал:

"Ну прекратите жалкий плач!

Так нервы распускать!"

"Да он не ангел, а палач!.."

А завтра плакали опять,

И зал рукоплескал...

...Он жил в поместье. Приглашён

Был милыми людьми,

И здесь подруг себе нашёл -

Сдружился с дочерьми.

Уроки младшей он давал,

У Моцарта уроки брал -

Мечта его свершилась.

Но Моцарт умер. Наповал

Сразила Смерть.

И он рыдал:

Вот солнце закатилось!

* * *

Хорошенькая барышня на диво!

Смешинок, точно семечек в горсти...

А старшая сестрица не красива,

Но взгляда от неё не отвести.

Строга и неулыбчива. И всё же

Посмотришь и подумаешь: она

На внешность так душою непохожа!

Она добра, умна и... смятена.

Мысль от неё уже не отрывалась.

Но общих разговоров слишком мало!

Она вдова, ей скоро двадцать пять.

И дома двое мальчиков-близнят.

Живёт с детьми за городом, в именье

Отца их. У родителей - в гостях.

Жених сестры - богатый холостяк -

Её на днях увозит в замок знатный.

Проститься надо: жалко, но приятно -

Он так влюблён!.. Хотелось, чтоб она

Была бы тоже в графа влюблена.

И ей пора домой...Быть с нею врозь?..

И напросился к мальчикам в именье.

За эти дни душою к ней прирос

И жаждал сокровенного общенья.

А что она?.. Она переменилась.

Как улыбнулась - солнышко взошло.

Красавица! За что судьбы немилость?

С ней так уютно, ласково, светло!

Они вставали утром рано-рано:

Сначала в лес, потом за фортепьяно.

В лесу он парк нередко вспоминал

И грустно и счастливо улыбался:

Он лишь сейчас любви большой дождался,

А что он раньше в чувствах понимал!

Она моя единственная Муза,

И нас не держат никакие узы.

Открылось вскоре: полюбили оба,

Как говорится, навсегда, "до гроба".

"Скорей в поместье! Я прошу руки!"

Она лишь головою покачала.

"Я не достоин?" "Что вы, нет, нимало!..

Муж детям всё с условьем завещал

При том, что я не выйду замуж..." "Боже, -

Подумал он. - Опять девятый вал!

И каждый раз он выше... Всё тревожней...

Меня нельзя так просто, наповал -

Я выстоять для нас обоих должен!"

Но вспомнил: как же ей... - и вслух сказал:

"Гражданский брак... Вас это не смущает?.."

И на щеках у Музы льдинки тают...

Вот так и стали жить. В концерты - врозь.

И возвращаться врозь. И то всё реже:

Лицо её заметили и чешут

Дурные языки... И так пришлось

Им видеться непоправимо мало.

А он страдал. А он сходил с ума.

Она себя в руках ещё держала.

Он бушевал в душе: пускай сума!..

Но понимал: нельзя лишать детей,

Их род старинный был, но небогатый.

Страдал, не говоря об этом ей.

Жалел всем сердцем, точно мать когда-то.

В другие страны ездил, но один.

Его концерты нарасхват там были.

Он деньги привозил. Но вот седин

Прибавилось... Ах, как они любили

Друг друга! Он и не подозревал,

Что есть любовь подобная на свете.

И дети - не чужими стали дети,

Он как отец им сердце отдавал.

И понял он: нет прошлого - ушло. Она одна, его родная Муза. Есть лишь она и он. Он и она. И это чувство счастья безоглядно. Люблю до муки, но - не понимаю. Так всё серьёзно, как строгие глаза моей прекрасной Музы. Моя любовь - тревога за неё. Мы врозь живём, и я всегда в тревоге: как она?.. Как мальчики?.. По ней тоскую страшно, и только фортепьяно тоску мою излить мне помогает. Но мне не легче, мне нужна Она. И день и ночь, насколько хватит жизни. А ей?.. Она смирилась... Я не понимаю! Я знаю: мы одно созданье Божье, так как же, как нас можно разделять?! Мы врозь с тобой существовать не можем. Мы с каждым днём не старше, а моложе. Так отчего волненье?.. Не оттого ль, что знаю наизусть всё это триединство - и страсть, и боль, и грусть.

Музе

Мы не похожи на других:

Едины мы, и не разъять нас ни на миг.

Бываем в разных городах,

Но и тогда, тогда мы рядом, и тогда!

Никто другой, никто другой

Не отдаётся так всем сердцем - не рукой.

Всё не бывает в жизни вдруг:

Пока никто не сочетает наших рук.

Я - это ты, ты - это я,

И наши мальчики - единая семья.

Всевышнего благодарю

За нашу поздно заалевшую зарю...

Тебе

Мы врозь опять, но ты со мной,

Ты гений мой, ты сероглазый гений мой.

И ты страдаешь без меня -

Заря, лишённая огня, рассвет мой - без меня.

Ты моё "я", ты весь мой мир,

Как больно - оба оказались за дверьми,

И оба - с разной стороны.

А изменить ничто мы разве не вольны?..

Решись, решись, тебя молю!

О как бескрайне я люблю,

На жизнь тебя люблю!..

* * *

Я проживаю молодость - не ту. Такую яркую, глубинную на диво. Теперь я не один, со мной навечно Муза. Ты наяву, во сне, в звучанье бурных пьес и нежных, взволнованно спокойных, в раздумьях, музыку пронзивших, в фантазиях. Пока я жив, тобою жив одной, Ты музыка моя, и мысли, полные и счастья и беды, со мной ты делишь - мы так едины, всепроницаемы, что слов не надо...

Сегодня ты играла мне мою сонату. На удивление играла так, как я сыграл бы сам. У нас едины души! И оба мы с тобой в противоречьях: то сумрачны, как небо пред грозой, то радостны, улыбками похожи. Отзывчивы и неуговоримы; горды, что Человеки мы, не знающие лести, подчиненья и поклоненья самой высшей знати - они себя не создавали, нет, всё им передавалось по наследству, по роду или званью. А мы себя творили сами: талант от Бога, а дальше - упорство, игра без отдыха часами, и муки рук и наше удовлетворенье... Нет, нам нельзя не уважать себя и всех, кто нашим шёл путём... Императрице в пышном окруженье придворных я не уступил дороги. И что ж? А ничего: они посторонились...

* * *

Он заперся надолго у себя. Симфонию писал. Нет, не писал - она врывалась бешеною страстью, как буря изнутри. Он был в себе не властен. Потоки с гор на клавиши летели с высоты, шум битвы, столкновенья чувств в борьбе неукротимой. Наполеона славил он: и помыслы его чисты и грандиозны, и самый яркий, смелый, светлый. А сам он утонул в работе необъятной, в любви своей к герою. Всё в нём напряжено - о Нём он пишет, Его борьбу так яро воспевает. А как Его приветствует народ, кумира своего! Да, впереди ещё борьба и павшие, и слёзы, слёзы близких, и радость оттого, что новое пришло, конец тиранам! Наполеону слава!

Играл, записывал и вскакивал, по комнате кружился и фортепьяно хлопал, как верного коня, которому безмерно благодарен, кричал "Ура!.. Ура!.." и выглядел безумным. Он воду пил - во рту всё пересохло, его "ура" звучало хрипловато, зато глаза сияли счастьем и восторгом: - Слава! Слава! Слава! - он восклицал и плакал и смеялся. И вновь за фортепьяно. Играл, играл, выкрикивал, не сознавая: -Свободу!.. Равенство!..

Писал он необычно, как никто, как будто безразмерно, не думал о привычных сочетаньях, писал, как обнаженная душа ему нетерпеливо диктовала, закона композиции не чтя. Герой особый, новый, и форма необычная пристанет. Писал, писал... Не ел он днями, рука сама забрасывала в рот кусище хлеба, поглощал пивную кружку, полную воды, и мог работать дальше.

Приехала Она, родная Муза. А в комнату вошла - остановилась: куда ступить?.. Бумаги вперемежку с огрызками еды - то корка хлеба, то яблоко прогнившее. А пыли, пыли, чем он дышит тут, похоже, и окна не открывал!..

Заметил он её не сразу. А бросил взгляд - знакомая фигурка тихонько движется и пыль с вещей стирает какой-то малой тряпицею грязной, вся в почерневших кружевах... Он поднялся - горящий, вдохновенный, глаза, обычно светлые, раскалены, как угли. Схватил её ладонями большими и перенёс, бокал его хрустальный, ногой придвинул стул и Музу опустил с собою рядом. И снова стал играть. Таким неистовым он был пред ней впервые. Таким безумным. Спросить?.. Она боялась отвлекать. Но всё-таки спросила, что это. Он откинулся назад и засмеялся странно детским смехом. Счастливым, поняла она. "О Нём симфония, - он наконец сказал. - Наполеоне, ну о ком ещё?.." "Пойдём куда-нибудь, поесть ведь надо, ты похудел заметно... Я тоже голодна, пойдём! И фортепьяно передышку дай!"

Когда вернулись, Муза порешила: они поедут вместе. Возьмёт бумаги, всё, что написал, в именье лучше, и пообещала: ему никто не помешает. И воздух там прекрасный, чудо воздух, в лесу он будет отдыхать и думать, там и писать он сможет. И играть. Нет, не на пне, - и засмеялась, - он не забыл, какое фортепьяно прекрасное в именье?.. Она всегда играет с наслажденьем...

А он услышал фразу "не на пне". Как будто всё о прошлом ей известно. И эта фраза вдруг его прожгла. Но почему?.. Он девочку почти не вспоминает, он любит свою Музу безоглядно, она его всем сердцем любит тоже.

Смутился. С чуткостью своей она всё подмечает. Сказала лишь: "Поехали. Чего же мы стоим? Карета ждёт".

В именье жил он долго: казалось, всё там помогает. И в комнату его никто не входит. И мальчиков совсем не слышно. Решил симфонию свою закончить здесь: узнает сразу, что скажет Муза...

Она была потрясена. На всё, что он писал, так непохоже! Он создал нечто новое: и по тому что страсть невероятна, и по большим размерам всех частей, и содержанье их совсем не то, что принято. Здесь голоса вплелись, в Симфониях такого не бывало...

От автора

Гремит фортепьяно - рок вызван на бой.

Гнев силы подобной не знал Он.

Душа его в страстной борьбе за любовь:

За музыки полные залы,

За радость общенья, за Музу свою -

Покоя её не нарушит -

Он тайно с невидимым роком в бою,

А мир его уже и уже...

* * *

В поместье был. Сидел за фортепьяно. По клавишам со всей мужицкой силой и с нежностью любви он ударял. Но вдруг его глаза совсем затмило, и в мыслях пронеслось: девятый вал!.. Но нет, он не ослеп. Увидел вдруг, что светится на черном полукруг, что метит не в глаза - пониже: в уши... И из-под пальцев грозовым каскадом такое возмущенье полилось, а в нём непонимание и злость.

Он выбежал из комнаты - и в залу. Сорвал со стенки чтимый в доме меч, к себе вернулся, веря: не осталось там силы злой. Но нет, не уберечь себя никак теперь от поединка. Неужто зло с добром опять едины?

Светящийся предмет он разрубил, и тут же хохот, хохот небывалый. Он замахнулся, сколько было сил, лишь рукоять в руке его осталась. А от предмета отделилась Тень каких-то необычных очертаний... Он - рукоятью, больше нечем ранить... Так жалок был перед самим собой и насмехался: вызвал рок на бой!

Упал... Очнулся - Тени больше нет. Исчез куда-то дьявольский предмет... Неужто ли ему приснилось это?.. Но ведь он был, он был, луч злого света!..

А горничная долго в дверь стучала, звала его. Хозяева пришли. Дверь тихо приоткрыли и вошли.

...Лицо его ничто не выражало,

Как вылеплено из сырой земли.

"Врача! Врача скорей!.." "О нет, не надо,

Мой лучший врач" - погладил фортепьяно.

...Аккорды мощно на весь дом гремели -

С гор каменных каскады водопада.

(А сам уже держался еле-еле,

Ему казалось, он играет пиано).

Позднее стал метаться по врачам,

Лечился часто на курортах дальних.

Мечтал играть, как дома, по ночам,

Но по ночам здесь спят. Он вон из спальни,

Бродил по саду, обнимал стволы,

Не поднимая бедной головы.

О Музе тосковал. Болезнь скрывает.

И хорошо. Она и так страдает...

...Меж деревьев брожу, сочиняю.

Всё звучит, всё трепещет внутри.

Я ни нотки в саду не роняю.

Это сад говорит мне: - Смири

Своё сердце. Я кроны склоняю

В сильный ливень. Потом распрямлюсь,

И ничто меня не изломает.

Ты обязан смирить свою грусть.

Ты один у Земли и у Неба,

Ты сломиться не смеешь никак -

Всем обязан, где был и где не был, -

Ты обязан грядущим векам!

Потемнела земля. Ещё светлое небо. О какие душевные ноты задевает природа глубоко, глубоко. И кажется, сам я земля, эти птицы, уснувшие на ночь, деревья и небо. И ты, моя радость, ты Муза моя, без тебя как же мог я писать?.. Без тебя ни меня нет, ни музыки, нет ничего... Как я счастлив и как благодарен Провиденью небесному: мы вместе, свершилось, свершилось!..

...Болезнь, как ядовитый гриб, росла.

Нет чтоб другое что-то - слух взяла!

Он переехал в город. Всё писал.

На людях не бывал. О нём забыли.

Так у жар-птицы подрубили крылья.

Он музыку бессмертья создавал,

И верил, верил: будет всё, как было,

Лишь Муза с ним жила б, его любила...

С супругой близко - далеко безмерно:

Она в именье, с милыми детьми.

Быть там ему - никак не правомерно.

Но что же делать, что?! О чёрт возьми!

А замыслы такие созревали,

Здоровому их завершить едва ли...

Он нищенствовал. Ей не говорил,

Она ведь тоже не была богата.

А разве он богатым был когда-то?

Всегда жил скромно, денег не ценил.

Писал и счастлив. Часто день и ночь.

Спешил: он знал, ему нельзя помочь.

* * *

Я пишу, я пишу, но не в силах в зал концертный пойти и сыграть. И дирижировать уже я не могу. Где выход из такого тупика? Где выход?.. Я его не вижу. За что мне эта мука?.. Я протестую, я готов к сраженью с враждебной силой. Как грохочет жарко фортепьяно! И голос нежный зазвучал, и показалось, гладит лоб мой, набрякший мыслями, отчаяньем, любовью. Какие звуки светлые! Недолго. Навстречу им раскаты дикой злобы. Шаги... Шаги... Шаги... И не понять, друг или враг. Но словно щупальца обвили шею. И больше нет вопросов. Шаги тяжёлые, как будто памятник ко мне идёт. Всё ближе, ближе... И тут же лёгкие, легчайшие шаги, как по ступенькам меж землёй и небом. Я чувствую: они несут мне доброту. Борьба и в небе. Тучи - свет... И гром гремит, и молнии изрезывают воздух. Дождь полил. Струи льются, резвясь и играя. Дождь - разрядка?.. Да, дождевые струйки в веселье быстром, и кто-то мерзкий, дикий с резким звоном. Кто победит?.. Кто победит?.. Ведь силы неравны. Нет, я не сдамся, но с кем бороться?.. Я виден ясно, я для него прозрачен, но я врага не вижу. Откройся мне, и я с тобой схвачусь. Пока же мерзкий твой портрет я сотворю на фортепьяно. И пальцы так стремительно и громко бегут по клавишам, налившись силой страшной - сверхчеловеческой. В который раз я слышу резкий крик: остановись, сдавайся! Не-ет, нет, я понял - мне нельзя остановиться, и я играю, я борюсь со злом свирепым. И фортепьяно бьётся за меня. Мгновенье тишины. Отдохновенье нужно и Тому?.. О нет, убийца тайный, невидимый, он знает: Небо не простит. Не зря оно воинственно темно, оно сейчас с Землёю. Тот замолчал. И снова Небо, полное лазури. Сам Бог мне дал талант, как смеет Тот отнять его! Но я, похоже, понял, как надобно бороться. День и ночь работать, упорством, волей к творчеству прорваться, всё, что я создал в голове, переписать. И многое уже есть на бумаге, но больше, много больше - в голове...

Шаги, опять шаги. Злой рок - никто другой - преследует меня. За что?.. Что я достиг вершины?.. Что так люблю Её?.. Такие силы на стороне моей: любовь, и творчество, и Небо, и люди, что меня превознесли - неловко слышать мне, как высоко, и люди, что меня уже не слышат, но покупают ноты - всё главное на стороне моей. Могучий дух, и воля, и работа бескрайняя, пока я жив, и Муза, моя Муза - вот щит в моём бою с явленным злом...

Шаги, шаги, шаги... Я отвечаю им в содружестве со всей клавиатурой игрою бурной, как будто рушится весь мир. Снаружи или изнутри меня?..

* * *

Как зал его просил играть ещё!

Ещё, ещё!.. В конце импровизаций

Гудело всё от ливневых оваций...

"За всё, что было, надобно платить!" -

Так думал он в отчаянье безмерном.

Он заживо схоронен...сдали нервы.

Но вот Она подставила плечо,

И нет вопроса "быть или не быть?.."

А почитатели давно не знают даже,

Он жив ли? Нет?.. Забыли все его,

И всё его живое естество

Сгибается под собственной поклажей.

От автора

Я Музу вижу лишь в смятенье.

Пришла и плачет...Боже мой,

Такое близких душ сплетенье,

Но где же, где Его покой?

Её условности сковали.

Оковы разомкни скорей -

Вам вместе быть!.. Но нет, едва ли...

Надеждой призрачной не грей.

. . . . . . . . . . . . . . .

Клавиатура раскалилась...

С ним и природа заодно:

Гроза бушует за окном

И этим умножает силы.

А Муза...Любит так сердечно

И всё условностей раба...

Такая у него судьба.

А Время...Время быстротечно,

Ни дня, ни часа не вернуть.

И перед ним пустынный путь -

Болезни страшный путь...

* * *

Заснул в грозу, и мне гроза приснилась. И ты пришла ко мне. Открытый зонтик прислонила к стенке и села на кровать. Мне руку сжала. Я со сна не понял: пригрезилось мне это или быль?.. Лицо прекрасно, на губах улыбка. Причёсана всё так же: посреди пробор, а сзади узел пепельных волос. И платье с кружевцем, скромнее не придумать.

Ты свет зажгла, и я вскочил: не сон! И обнялись мы крепко и надолго...

- Я больше не могу, - ты прошептала. - Когда мы редко виделись... Теперь, после того, что ты в именье жил и мы не расставались... не могу. Что делать нам? - я по губам читал. В глазах промокших боль, в страдальческих глазах. И столько нежности в них было... О моя Муза! Единственное светлое созданье, как звёздочка на небесах меж туч. Проглянула - теперь не упусти! И я держу её. В объятиях держу. И про болезнь не говорю - жалею. Она лицом уткнулась мне в подушку и плачет, плачет... Поняла давно.

- Придумай что-нибудь... - И медленно и громко повторила: - Нам вместе надо жить. - Как по слогам прочла. Я тронут был, но жестковато ей сказал, о чём всё думал, думал: - Так будем вместе! Всё от нас зависит! Свободны оба мы, и гордости твоей ничто не угрожает. Вокруг нас люди, что же - все ханжи?

Жить вместе и не прятаться, и к мальчикам в именье вместе ездить. Ты для меня и Муза, и супруга, но и возлюбленная тоже, не надо жизнь уродовать свою. Я без тебя и не мужчина вовсе, мне тоже тяжело. Мне глаз твоих, улыбки не хватает и близости с тобой... Так порешили?

Но ты молчала...

Вот первое неразуменье наше... И вдруг ты рассказала так не к месту: сыновья, поднявшись в час рассвета, убежали на полянку, где после ночи расцветали маки. С букетами вернулись. "Там столько маков! Мама, почему они головки уронили? И шейки их, как ниточки, слабы?" Поставили их в воду, но они так быстро опустились до стола. Она сказала: "Поклонились. Маки рвать нельзя. День простоят, а к ночи все зажмурятся, заснут. Они к утру пробудятся такими же прекрасными как были. Но на земле, не в вазе..."

Зачем она мне рассказала это?..

Она уехала с рассветом. И сразу всё вокруг загрохотало, и началась гроза. Как часты ныне грозы! Как она доедет? Дороги развезло...

* * *

Последний раз в именье тронут был,

Так мальчики обрадовались дружно!

Никто из них ни ноты не забыл.

А вот она скорей к себе ушла,

Как будто и не рада вовсе мужу.

Не скоро вышла. Белая, как стужа,

И на лице ни искорки тепла.

За месяц похудела, седина

Засеребрилась в пышных волосах...

Его всегда охватывает страх,

Когда не к лучшему меняется она,

А здесь так явно! Да она больна!

А по щекам её скользнули слёзы.

О Боже мой, ещё какие грозы

Нависли над родною головой?

"Я не согласна и не соглашусь...

Прости меня...Любовница - пред всеми?.."

"Как можем мы зависеть от толпы!" -

Хотел он возразить, да ведь напрасно...

И мертвенная, каменная грусть

Его сковала. Поборол её,

Сказал, что всё решил. Так будет пусть:

Он станет жить здесь. Вена не нужна.

Ему нужны мальчишки и она.

Концертов нет, не будет...Но рукой

Она его тотчас остановила:

"Но это всё равно... Прости, мой милый,

Болезни мало - забрала покой...

О если б я умела быть другой!"

Из Вены почтой ей послал стихи. Одни стихи, и слова не добавил:

Так хочется тебя беречь

И сыновей растить!

Да только радость редких встреч

Ужель поддержит нить?

А лицемерию толпы

Тебе ли потакать!

О если б были все чисты,

Как ты - супруга, мать,

Возлюбленная!.. Оглядись:

Ну кто тебе указ?..

А жили б вместе... Что за высь

Открылась бы для нас!

И дети без отца растут...

Скажи, в чём их вина?

И нас обоих беды жгут,

Когда любовь одна

Превыше всяких чувств иных,

Скрывать её зачем?

Такое счастье у двоих!..

Лишь пожелать бы всем.

Ответа не дождался он. Обида сердце гложет: важнее ей, что правда вся чужим открыться может...

Он исстрадался и решил уехать в деревушку, где не однажды славно жил. Теперь лечил он душу... Хватало времени, увы! Её спасает от молвы...

Ах если бы он знал, как нужен ей сейчас! Давно она больна, нет у врача надежды. "Он хворям смертным вовсе не подвержен, а значит, и она жить будет - да, для нас." Родителям она сказала это. Он ничего не знал, всё ждал и ждал ответа...

Сестра её приехала. Она теперь была хозяйкой замка. Всё ладно у неё, и муж прекрасный, и мальчиков она возьмёт к себе, и девочка её получит братьев...

Он ничего не ведал о любимой, но мысль была обидная: хотела бы, приехала к нему, консьержке он оставил точный адрес...

* * *

И вновь они, давно так близкие душе лес и холмы, луга, трава густая, цветочки мелкие, жужжанье пчёл, а в воздухе такие ароматы!.. Он постепенно обретал себя. Ходил всё больше, что ни день стремительней, и бег его почти не утомлял, напротив, былые силы придавал. Хозяева, прелестнейшие люди, его поили молоком парным и в белоснежных тряпицах давали еду на целый день. Домой он возвращался только к ночи. Ходил, ходил и припадал к холму, поросшему травою, и меж дерев ложился отдыхать, но не умел и сразу начинал писать. Работал много, быстро, увлечённо, и в голове звучали не только новые сонаты, но и Симфония (на памяти и прежняя ещё). А как симфонию писать без фортепьяно! Пришлось вернуться в Вену...

А в деревушке было хорошо. И тихо и несуетно, по вечерам поют. И как поют! Записывал он песни, чтобы сберечь их и привычные сонаты обогатить народными дарами. Простые люди праведно живут, они впитали здешнюю природу, и воздух и зелёные холмы - их выпуклые лбы, как лбы вселенских мудрецов, застывших в думах.

В деревне обособиться легко. В его несчастном положенье общенье скоро станет невозможным. Со здешними крестьянами иначе, и это просто чудо! Наперекор недугу своему, он слушает их пенье, и музыку в предлобии холма он пишет увлечённей, чем везде. А чистый деревенский дух прозрачней ручейка лесного. О если б Муза здесь была! Как счастливо бы время провели! Природа для неё что рама или художник пред своей моделью: с такою красотою строгой и скромностью, серьёзностью, с глубоким голосом негромким и смехом-колокольчиком - он редок, но здесь звучал бы чаще несомненно...Пошли бы в лес, где он стоял в таком недоумении недавно:

...Встретил в лесу я чудо-корягу,

Оторопел и не сделал шагу:

Это древесное изваянье -

Памятник мне... И грядущее ранит.

Сходство в изломах, а юмора тут!..

Скульптор-природа, спасибо за труд.

Замыслов много дарует мне высь,

Лес мой, о друг мой, не торопись!

И девочку бы в лес я пригласил. Я знаю, что она никем не стала. А как талантлива была! Любовь талант питает, это правда. Талант питает землю, и природу, и человека, любящего страстно. Любовь - носитель жизни. Даже Смерть, бывает, отступить готова перед Любовью небывалой силы. А где-то там, за тайнами небес, быть может, смерти нет давно - Любовь её однажды победила в бою невероятном, но последнем...

О, я охотно слушаюсь уроков Великой Жизни!.. Не подчиняюсь горестно Судьбе, я с ней борюсь, не отступая ни на шаг в борьбе... Да, в идеале это было б так... Когда ты, Муза, рядом, я сильней себя настолько, что сам дивлюсь. Но я один, и я тебе не нужен, не дозволен, считаешь ты. Я мыслю по-иному. Пусть общество шумит - нам дела нет. Привыкнет и оставит нас в покое. Я буду уступать тебе во всём, но не приму той жизни врозь, навязанной нам светом. Условности! Они сгубили многих, и разве можно подчиниться им, как стражникам среди большой дороги!

От автора

Безумствует в припадке фортепьяно.

Дрожит всей плотью. Нет, я никогда

Не слышала: Он исторгал так рьяно

Гнев, ненависть, огонь с грозой...Беда!

Наполеон, почти что божество -

Он предал тех, кто веровал в него!

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

За потрясеньем потрясенье...

Его любимая больна.

Она должна быть спасена.

Он будет для неё спасеньем.

Ценою жизни?.. Тихий взлёт...

Её спасёт - себя спасёт.

* * *

Шаги, шаги, тяжёлые шаги. Чем ближе, тем зловещее. Шаг в шаг - за мной. Настигните, пора. Сразимся! Только честно: ты знаешь, кто я - я тебя не знаю. Я знать имею право, кто, кто преследует меня и почему. Откликнись!

И словно мне в ответ... Рухнули горы огромные. Забегали люди и звери. Куда? Не ведают сами и, сталкиваясь в разных направленьях, бег суматошный продолжают. Только бы спастись! Шаги - за мной. Предупрежденье - мне. За что же гибель им?..

Опять тяжёлые шаги. Я знаю - ты мой рок. Повремени! Дай завершить все замыслы мои! Симфония моя звучит вся до конца, она прекрасна, записать мне надо. Зачем иначе голова играет, как будто на плечах несу орган, любимый с детства. Записать! А далее меня спасёт родная Муза, великий пианист. Меня не станет, но звучать я буду под пальцами твоими. Ты клад возьмёшь из рук моих и людям передашь заботливо и бережно, как радость. А радость так легко сломать одним касанием неосторожным. Я с юности страдаю за людей, которые обделены нужнейшим. А что нужнее радости всеобщей, где все помочь готовы всем! Я человек, и радости я жажду. Мне музыка даёт её. Хочу писать, звучать в высоких залах, в которых пыль смели аплодисменты. Вот как приходит радость - мы даём её друг другу. Весь мир звучит и солнечно, и грозно, многообразно мир звучит. Я музыку свою вплетаю в звучанье это. Что ж, не всем по вкусу. Да, я пишу не так, как прежде, как пишут все. Да, каждому - по-своему писать, иначе музыкальная телега застрянет меж двумя-тремя камнями, и с места уж её никто не сдвинет, тут силы богатырские нужны. Талантов силы, идеалов смелых и просто пробивные в жизни силы. А скромным, честным и нелицемерным пути закрыты часто. Моей душе они одни любезны...

Мой друг, любовь моя, ведь ты со мной согласна?.. Так будем же бороться вместе!

Дорогая моя, дорогая,

Надо мной твоя вечная власть:

Жизнь по часу, по дню убывая,

Бьётся пойманной рыбкой о снасть.

Ты очнёшься от спячки тогда лишь,

Когда время ударит в окно?

Надо встретиться завтра, не дале,

Нам не ведомо, сколько дано...

И чудо: она услышала меня, приехала! Со мною моя Муза!. Мы будем вместе вечер, ночь и день и, может быть, она останется ещё... Всё, для других обычное, для нас особенная радость!

Меня качает на волне,

И хорошо, и тихо, и покойно мне.

Слились земной мир и иной,

Я на волне, я под волной,

Под вечной музыки волной -

Стихии, мне родной...

Меня качает на волне,

И лунный свет облил волну, а брызги бросил мне.

Не золотой медовый свет,

Прозрачный лунный, и такого больше нет.

И тишина - не тишина,

В ней музыка необъяснимая слышна.

Такая музыка слышна -

Очарованье сна...

Не получился праздник для двоих!.. Я в бешенстве, я в ярости великой. Наполеон, которого воспел со всею страстью я в Симфонии своей, так ослепил народ да и меня победным блеском, громкими словами! Где "равенство"? Где "братство"?.. Император! Он сам себя вознёс! Я знать его не знаю, ненавижу с такою силой, как любил когда-то. Нет, с большей!.. Симфонию я слушать не желаю, и исполнять другим не разрешу. Порвал заглавный лист, а дальше... Можно бы сказать, супруга помешала, это правда. Да, правда, но не вся: я оказался слаб. Рука не поднялась.

На улицу мы вышли. Дикий глас до нас донёсся с Неба. Обоих заморозило. От выси глаз не оторвать, но и смотреть не надо. И нельзя. Но оба смотрим. И снова тот же глас, и полоса, на молнию похожая, всё небо разделила на две части. "Ты и я, - вдруг укололо в сердце - Да, ты и я..." Я покосился: ты на меня смотрела не серыми, а чёрными глазами, громадными в испуге, ладонью рот зажав. - Что ты там видишь, на моём лице? - Она мне не ответила. - Там метки с неба? - Я заставлял себя ей улыбнуться, но лишь кривая, скверная усмешка мне удалась. - Тебя карета ждёт, ты поезжай. - Впервые сам решил её домой отправить. Она не шелохнулась, всё глядела в безумье на меня. Я не хотел, чтобы она делила беду мою, а радость дать не мог. Взял под руку, повёл к карете. Посадил. И пальцы ей поцеловал, но вовсе вчуже. "Не приобщать к плохому, - билась мысль. - В имение, скорее! Пусть отдыхает от меня." Не виделись давно и что ж - отвыкли?.. И кучеру сказал: - Езжай! "Нет, погоди, - она остановила. Чуть юбки приподняв, слегка нагнувшись, ко мне спустилась. - Немного погуляем." - Мы улочкой прошли, свернули в сквер и сели на скамью. И тут она взяла за голову меня и, притянув к себе, поцеловала. Таким был долгим, горьким поцелуй, что мне подумалось: прощается со мной. И не ответил на него. Спросил: уж не решила ли она со мной расстаться?.. Все проблемы - смаху! - и засмеялся голосом чужим.

- О Боже мой, - ты вымолвила еле и разрыдалась, заслонясь руками. Я утешать тебя не стал. Прошло немного времени, и ты сказала: - Сейчас бы дождичка. Умыться. Глупость смыть.

"Да мы уже расстались!" - я подумал. Болезненная спазма сжала горло. Я был в отчаянье.

И вдруг она заговорила быстро о том, что без меня не станет жить, что мы ведём себя, как злые дети. Так обидно, так стыдно пред собою!.. Жить без меня она не будет дале, как можно жить без сердца!..

Мы обнялись и долго так сидели, покачиваясь, как при сильной боли. А небо стало чистым и блестящим от высыпавших звёзд.

* * *

Грохот в сердце?.. Или во многих сердцах? Я писал про всеобщую радость, а тут... Все страдают?.. Что со мною творится?.. И всё-таки грохот во мне - отраженье. Отраженье гремящих шагов Злого рока. Он не знает, как духом я крепок. Он не знает: моя голова - принадлежность людей, что приходят услышать сонаты и всё, что я сотворяю для них. Их так много! Они рукоплещут. Случай был на симфонии...Зал в овациях долгих по нескольку раз, чтоб прервать их, полицию звали. А когда я уже уходил, у дверей громоздилась толпа. Вышел я, и всё, всё повторилось. Люди плакали. Прежде я непонятно взъярялся: "Вы не можете взять себя в руки?!" А сейчас я заплакал со всеми... Что я мог им отдать в благодарствие?.. Только голову, но не снимаем мой личный орган

Муза, Муза моя! Мы должны были вместе здесь быть. Я представил тебя бы супругой и прекрасною Музой своей, вдохновителем лучших творений.

* * *

Больна!.. Она больна!.. Скрывала от меня так долго, чтоб не усугубить моей несчастной доли. Ах родная моя, что ты сделала?! Время уходит, уходит, и весь ужас болезни твоей всё прочнее и непоправимей. Ты всегда за меня волновалась, а ведь эта болезнь не смертельна. Душу ранит, но жизни моей не грозит.

Завтра утром мы едем к врачу. Далеко. Что ж, чужая страна, мне язык неизвестен, но ты знаешь его. Знаешь имя врача. Почему же сказала о нём лишь сегодня?.. Много денег, откуда их взять?.. А ещё: этот врач ставит жёстко условие: он не примет того, кто приедет без сопровожденья... Боже, Боже, а я?.. Я так много писал... О своих гениальных твореньях всё думал, а ведь видел, как ты похудела... В деревушке я был... не с тобой... Как же я виноват пред тобою, мой Ангел!

Деньги, да... Как я прожил без денег, без мысли о деньгах... Для себя было нужно так мало! Ну, вначале уроки, концерты, теперь - ничего. Только крохи - продажа неведомых нот, покупают не все музыканты... Что же делать, нет денег. Теперь, когда так они необходимы!.. О, я буду играть в той стране, в каждом городе. Я там не бывал, так тем более: имя известно давно, всем известно, кто музыку любит. Деньги будут!...

Слово "деньги" мне было отвратно. Из-за них от себя отступались, от любви и от чести. А теперь само слово ко мне приросло, и готов я на всё, были б деньги!.. О, только б не поздно!.. Этот врач во всём мире один, чудеса он творит. Верю в чудо! Я слугой ему буду, врачу-чудотворцу, если хочет - я буду шутом, на корягу лесную похожим - пусть спасёт её!..

О Боже, я тебе обещаю ни о чём не просить никогда, но её ты спаси! Передай мне болезнь её, кровь мою - ей. Чтобы стала здоровой она, я сейчас же готов лечь в могилу. О Боже, ты всё можешь, так выполни просьбу мою!.. Я готов уничтожить огнём всё, что я написал, своё имя стереть с постамента и исчезнуть, как будто не жил. Боже, казни страшней для меня быть не может. Так молю тебя, в силах твоих всё на свете, а я...

Ухожу.. Я успею проститься?

И с любимой и с залом концертным?..

А душа остаётся бессмертной,

Вылетая неведомой птицей?..

Чем призванье меня озарило,

Послужить ли грядущему может?..

И тревога безжалостно гложет:

Я не зря был?.. Где жизни мерило?..

Голосов так давно я не слышу,

До конца своего жду разгадки.

Мне, быть может, ответит Всевышний

Бликом света на нотной тетрадке...

Послесловие

Три века минуло уже,

Но время не помеха:

Всегда в отзывчивой душе

Восторгом, болью - эхо...

Звучали диски столько раз!

Я записать спешила

Великой Музыки рассказ,

Где нежность, боль и сила,

Любви высокой волшебство

И бури над роялем.

А скромность редкую Его

Творцы слабей не знали.

Неразрешимые задачи

Известны были издавна.

Наверное, не я одна

Бьюсь над своей и жду удачи,

Пытаясь музыку сонат

Перевести в словесный ряд.

Надежда малая жива...

Под музыку ищу слова

И рву страницы, и опять

Ищу... Без устали искать!

Он знает... И Его душа,

Давно свой путь земной сверша,

В непостижимой вышине

Себя рассказывает мне...

В итоге - несколько стихов

Преодолели немощь слов.

Комментарии: 5, последний от 04/06/2009. © Copyright Шапошникова Софья (valentina.kochubievsky@gmail.com) Обновлено: 02/01/2012. 71k. Статистика. Стих: Израиль	Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта

"Заграница"

Путевые заметки

Это наша кнопка