Через несколько часов мы оба подскочили, готовые ко всему. До завтрака опробовали бочку- ванну, что оказалось технологически не просто. Сеня даже побрился, вытащив , к моему ужасу, из тяжелой сумки поллитровый флакон туалетной воды. - Лей побольше, - доброжелательно посоветовал я- Злых духов отгонять.
И мы пошли завтракать и звонить рабби, чтобы он подкинул до ближайшего какого- нибудь пункта проката. Рабби извинился и сказал, что у него дела. Мы глянули на сумки, большую камеру, штатив и всё снова встало на свои места.
В отеле, без проблем, поняли и объяснили, где ближайший прокат. Затем почему-то настойчиво предложили позвонить туда и только потом ехать. Такси было у входа. Нужную машину, среднего класса, нам выделили под мою личную кредитную карту.
Руль был с правой стороны. - Ты ездил в правостороннем движении? - спросил я. - Нет. А ты? И я нет. Трудности разобщают баранов, но зато объединяют людей.
И мы поехали.
На часах был почти полдень, а перед нами вся Япония. С ее иероглифами повсюду. Туристы по этой стране явно перебирались либо группой, с гидом. Под руководством. Либо на общественном транспорте, где в кассах есть англоговорящие и указатели не только на японском.
Сеня мужественно сель за руль, а я оказался за лоцмана. Мы тронулись по оживленной токийской улице, сначала слегка петляя. Затем завернули в небольшой проулок и грохнулись бампером о бордюр. Но ничего не отвалилось. Даже сердце. Ударившись еще пару раз, Сеня выровнял машину и как-то мы поехали, держась общего потока. Японцы обгоняли нас, не обращая внимания на пьяных чужаков. Полиции не было нигде. Дорожную не встречали ни разу.
Вскоре оказалось, что все развилки и развязки были полны указателей.... на японском. И только.
- Нам куда? - жизнерадостно спросил вспотевший до брюк Сеня.
- В Киото, - ответил я, уже просохший - В этой древней столице страны жил удивительный японец, собравший самую большую коллекцию еврейских книг. И там же где-то центр иудейского движения " Дом мира".
- В какую сторону едем? - не успокаивался Сеня , вцепившись в руль справа от меня, но поворачивая голову, по привычке, тоже вправо. В окно. За окном все двигалось куда-то и, к счастью, мимо.
В Токио скоростные дороги оказались трехярусные. На бетонных столбах. Мы ухитрились проехать все три яруса и наконец вернулись туда, откуда начали. - Значит так, - сказал я - спускаемся вниз, на обычную дорогу и идем прямо- прямо. И ты привыкнешь, и не петляем, и дорога когда-нибудь выведет нас из города. А там будет видно.
Этот мегаполис оказался бесконечным. Мы шли и шли несколько часов, а дома вокруг не редели. Большой мост, который называется " Радуга", привел нас на довольно большой... остров в море. Оказалось, что рукотворный, искусственный. И плотно заставленный заводами и машинами. Новыми и старыми.
В Японии многие стараются менять машину задолго до срока ее изношенности. Но им надо еще платить, когда сдаешь старую машину в утиль. Поэтому, как мне рассказали, русские устроили на этом многолетний успешный бизнес. Забирали подержанные машины у тех, кто собирался их сдавать и платить за это, перевозили и продавали дома.
Но наконец все закончилось и, поспрашивав людей, методом тыка в карту, мы наконец пошли в нужном направлении. На Фудзияму. Этот самый известный символ страны был не так уже далеко от Киото.
Японцы живут и работают в рамках коллектива. Частый корпоратив для мужчин после работы явление обычное. Вместе. Не случайно сначала у них называется фамилия. Это главное. И только потом имя.
Но, одновременно, японцы индивидуалисты. Маленький, но свой домик. Тесно, рядом с другими, но по- себе. Поэтому стоило сойти с основной трассы, которая обернулась, к тому же, довольно дорогой за проезд, как мы оказывались среди тихих полей, деревушек и замечательной умиротворенной природы.
Даже индустриальные районы здесь оказались тихими, как наступавший вечер. Только дождь и резкие порывы ветра рвали в клочья эту тишину. Сама природа этой земли, пронзительная, жесткая и тонкая, склоняет к внутреннему созерцанию, отрешенному в окружающих деревьях, камнях и пейзажах.
Как почти ночная дорога к Фудзияме, куда духовно сходится вся Япония. Прагматичная и одновременно склонная к наглядно- чувственному восприятию мира. А не к абстрактным размышлениям.
Сеня, еще напряженный, гнал машину через дождь и окружающую зелень вперед, а я, включив свет в салоне, сначало пел ему русские революционные песни, а затем читал японские стихи:
Не оставив ни капли амбиций,
Я позволил своей природе течь, куда она хочет.
В моей сумке риса на десять дней.
А у очага связка дров.
Кто лепечет об иллюзии и нирване,
Забывая о равности праха, имени и судьбы?
Слушая, как барабанит ночной дождь по крыше моей хижины,
Я сижу спокойно, вытянув обе ноги...
Если ты не сидишь в доме или даже в хижине, у огня, а на пути в неизвестное, то расслабляться бывает опасным.
Дождь утих и мы свернули с трассы на грунтовую площадку, недалеко от дороги, с которой открывался замечательный вид на залитую огнями долину внизу. И магический силуэт гигантской святой горы.
- Давай здесь сделаем стенд- ап, ведущий в кадре. Заодно и разомнемся...
Мы отошли от машины к обрыву. Вокруг было тихо и безлюдно. Только редкие капли дождя, зябкость и ветер. Сеня настроил камеру и я стал рассказывать, как, по преданию, двое богов, брат и сестра, по приказу сонма других богов, опустили копья в море. И месили его, пока частички земли не сбились в первый остров. Восемь таких больших островов и создали Японию. А цифра 8 в японском языке потому и стала означать " много"...
Вдруг с дороги к нам свернула большая черная машина. Она остановилась недалеко, но не в стороне, а ровно позади нашей. И из нее никто не вышел. Было ощущение полной беззащитности, вдалеке от домов,людей и даже уже от привычного руля. Машина стояла и... словно разглядывала нас, не выключая мотор и фар.
- Сеня, - сказал я, прервавшись и идя вперед, не удивляйся и не оглядывайся. Снимай камеру, но не беги. И быстро в машину. Я беру штатив.
Повернувшись, он тоже понял, в чем дело. Мы, вспоминая, так и не поняли, что это было. И зачем. Может быть просто любопытные, увидев вдалеке , на пустыре, людей с камерой. Но этого хватило, чтобы не расслабляться совсем. Особенно ночью.
Под Фудзиямой в городке ни один отель нас не принял, хотя я видел ячейки комнат с лежащими там ключами. Почти полностью пустые гостиницы. В итоге, уже поздно, мы потянулись вверх и наконец уткнулись в ограду. Далее дороги не было - только пешком, в гору. Которую японцы называют Фуджи- сан. На этой высоте в 1500 метров она и начинается.
Японцы считают, что здесь обитают души ушедших предков. Каждый человек становится после смерти божеством. И потомки обязаны ему поклоняться и помнить. Каждый. Независимо от своих прижизненных деяний. У них нет дьявола и абсолютного добра. А человек не может быть только хорошим или плохим. Он разный. Как и природа - проявление чистоты духа.
У ворот стояли автоматы с баночками кофе и чая под иероглифами. Сигареты были с собой.
Что еще надо русскому еврею глубокой ночью под Фуджи- сан?
Потом мы не раз заходили в маленькие частные кафе и нередко встречали у входа изображение карпа или ёжика. Там кормят сырой рыбой, рисом, суси, нальют чашечку сакэ. Кусок мяса, особенно говядины очень дорогой. И не везде. Здесь земли мало для людей и для коров. После Японии я суси не ем. По сравнению со стейком - плебейская еда.
Настоящие японцы пьют немного кофе. И нередко вместе, в запивку, с зеленым чаем одновременно.
Мы поговорили о кулинарии, составили план и до раннего рассвета, мокрого, как тишина, дремали, как проклятые. С рассветом поехали дальше.
К любителям живых евреев.
В Киото невозможно быть, не заходя в большой замок самурайских времен и в маленькие храмы, в зелени, разбросанные повсюду. Без монахов и людей. Но для людей. Они есть по всей стране. Здесь не отрицают какую-то часть своего прошлого. Уважают и берегут всё, хотя были и страшные времена кровавой междоусобицы и борьбы кланов. Но история страны и жизнь человека для японца - это всегда продолжение. Не удивительно, что таких небольших храмов только в Киото более четырех тысяч: заходи, отдохни, вспомни предков.
Именно в этом городе еще недавно жил один из лучших каллиографов Японии Кампо Харада. Его слава гремела по всей стране. После поэтического наследия, туши и бумаги, больше всего на свете Харада любил... евреев. В его дом- музей, закрытый обычно, мы попали почти мистически.
Добравшись от горы Фуджи- сан в Киото, удивленные разнообразием, сначала глотали этот удивительный город горстями и камерой. Замок, храмы, улицы, люди. Ближе к вечеру стали сначала искать дом, где жил Харада. Чтобы потом присмотреть ночевку поближе к нему. И нарвались на японскую вежливость. То один, то другой, то третий останавливались и долго пытались понять, потом подсказать.
Но никто, как мы поняли, не признавал своего поражения в неоказании помощи. Никто из встреченных не хотел терять лицо. И сказать, походя, "не знаю." Это заняло почти час. Наконец мы сели в машину и поехали в центр, искать отель. Но ничего не видели.
Неожиданно резко стемнело. Уже примирившись с тем, что опять придется ночевать где-то за городом в машине, мы отчаянно стали высматривать выезд на трассу. И увидели вдалеке. Подъезжая к развязке, я вдруг с удивлением заметил среди густых деревьев за оградой, вдоль дороги, небольшую надпись по английски отель " Три сестры". Это было чудо. Чудом и оказалось.
Небольшой частный одноэтажный отель в японском национальном стиле. Уютный, относительно недорогой и со свободным номером. Прямо для нас, чтобы наконец отдохнуть в уюте и тепле. Даже для машины нашлось место во дворе.
Но затем случились еще более удивительные вещи.
Немолодая, а это значит образованная, воспитанная и знающая свой город, хозяйка - японка в национальном кимоно, показала номер с нашими татами и полюбопытствовала кто, откуда и куда. Я посетовал, что мы не смогли найти дом Харады.
- Я знала уважаемого Хараду, - сказала хозяйка. Дом его в десяти минутах ходьбы отсюда по прямой. Но он закрыт. А дочка Харады, у которой есть ключ, живет в городе Ебано. Вот ее номер, вот телефон, попробуйте договориться.
Я тут же позвонил, но никого не было. И мы, не сговариваясь с Сеней, посмотрели друг на друга. - Устал? Нет. - Идем? - Идем.
Надо было лично убедиться, где и как выглядит этот дом. И есть ли там вокруг возможность оставить машину.
Дом Харады даже в темноте был похож на древний храм. Два фонаря светили перед запертыми наглухо воротами и никого на улице, где только старые красивые деревянные строения. Никаких многоэтажек и бетона. Лишь какая-то женщина, часто перебирая ногами в узкой юбке, семенила мимо.
- Что за там- тарарам, с такой-то матерью, - вырвалось у меня - Нашли наконец, а войти не сможем. Глупо- то как... - Там тара- рам, - согласился Сеня.
- Вы говорите по -русски? - неожиданно остановилась женщина. Она говорила с сильным, но понятным, акцентом.
- Извините, - мы оба растерялись. В глубине Киото, в десять часов вечера, на темной пустынной улице. Это было неожиданно.
Вскоре, не без труда, оказалось, что это соседка Харады и как раз у нее ключ от дома. Эцке Нанака выглядела гораздо моложе своих лет и явно была красавицей. Красавицей и осталась. Она даже не спросила от нас каких - либо документов, но поняла кто мы и согласилась завтра утром впустить в музей.
Эцке сама была удивлена. Сразу после войны она работала японской переводчицей в Китае. В советском, а ныне китайском, городе - базе Дальний. Рядом с легендарным для любого русского уха Порт-Артуром. И там познакомилась с советским офицером, майором Геннадием Резниковым. Влюбилась в него и, склонная к языкам, быстро схватила русский. Основы.
Майор так остался для Эцке несбывшейся и светлой любовью. Мы были первыми после войны, от кого она вновь услышала язык, на котором говорил любимый...
В тот вечер нам явно было за что и за кого выпить виски, припасенные еще в аэропорту Тель - Авива.
Наутро, в назначенное время, Эцке Нанака, подкрашенная и моложавая, с почти революционным румянцем на щеках, уже ждала нас у ворот Харады. В доме, японско- еврейском, мы сняли, как положено, обувь. Но потом еще раз удивились. У японцев перед туалетом нередко стоят даже отдельные тапочки. Хотя можно ходить и в носках. В них обычно и ходят. В условностях, не принципиальных, здесь не привередливы.
"Слова должны быть старыми. А сердце новым" - писал Харада.
Учиться к нему в школе лучшего мастера страны приезжали со всей Японии. Каллиографию нельзя освоить механически. Это искусство письма основано на том, что сам текст должен приносить эстетическое наслаждение. И дополнять красотою смысл. Иначе красота бессмысленна. Как " Барби".
У японцев есть три вида написания иероглифов: квадратом, полукурсивом и курсивом. Одной линией или несколькими движениями. Каждый иероглиф состоит из своих элементов и черточек. Последовательность их написания основана на тысячелетний традиции. Между прочим, китайской. Каллиографии учатся всю жизнь.
Но, как полагают японцы, человек всю жизнь учится и самой жизни.
В современной японской газете две с половиной тысячи иероглифов. В печатной машине около трех тысяч. Мастер, умеющий красиво писать, это не просто художник, но, как правило, и последователь какой-то духовной школы.
В них Спасение человека не перекладывается на Всевышнего, а дается самому человеку и его стремлению к гармонии с собой и с миром.
Характерно, что японские свитки пишутся справа - налево. По- еврейски. Не случайно, в поисках смысла, Харада обратился именно к евреям и их истории. Мастер собрал уникальную библиотеку на иврите, более четырех тысяч книг. И еще тысячу о евреях. Хотя никогда не был в Израиле.
Самая большая ценность коллекции свитки Торы, один из которых нашел во время войны в Германии американский солдат. Как это попало в Японию и к мастеру, вместе с другими предметами иудаики, неизвестно.
Евреи стали для него мистическим народом истории и среды современных интеллектуалов, которых он встречал в Европе. Может, и хорошо, что больше никуда не ездил.
Поразительно, но Эцке, чтоб не мешать съемкам, быстро показала комнаты и ушла. Она появилась только, когда мы вышли из дома. Попрощаться, кланяясь.
В тот же день в Киото мы нашли и штаб- квартиру движения Бейт- шалом. Движения японцев, христиан - протестантов, обращенных в Библии и к евреям.
"Макуя",в переводе " Шатер Бога", которых я, наскоком, как-то сумел снять и показать в Израиле, здесь даже и не искали. Они живут на полуконспиративной основе. Закрытые двери надо всегда чувствовать, откроются они или стучаться бессмысленно. И унизительно. Как, порой, и жить.
Зато у " Дома мира" оказались свои сто четыре храма, где прихожане собираются, как христиане, по воскресеньям. Эти храмы - уникальный синтез протестантского Дома и иудаизма. Всё вместе. Орган и менора. Смешанный хор и никаких ликов и барельефов.
А у входа главного храма, в глубинке Киото, единственный в стране еврейский памятник.
Христианские друзья евреев Японии поставили у своего храма не крест, не статую святого. А бронзовую фигуру девочки, той самой Анны Франк, о которой знают и евреи, и просто люди во всем мире. Она для этих японских христиан, так объяснили, стала таким же мучеником, как и Христос.
Движение " Дом мира" возникло тоже из снов, но профессора Отсуки в 1946 году. Больше ему, как другим профессорам или просто мужчинам, почему-то никто не снился. Сны и профессор ушли. А последователи остались.
Днем у них никого не было, однако соседи сказали, что вечером, попозже, обязательно будет настоятель с женой, живущие здесь же. Но никто не откроет дверь. Лучше позвонить. Япония...
- Куда теперь, до вечера? - спросил Сеня, никогда так и не вспомнивший, что в Японии, как говорят халявные командировочные, есть рестораны и даже просто обед. Мы уже объелись обычными кафе, пресным рисом и сырой рыбой, в разносолах.
- Как куда? - удивился я - В замок и в храмы. К людям.
Людей в Японии много. Но и скрытых евреев тоже.
Мы не поехали в один из небольших городков этой страны, просто не было времени, где некоторые жители считают, будто в Иерусалиме когда-то распяли не Иисуса. А его брата. Сам Христос якобы вознесся и через Сибирь и Аляску приземлился в Японии. Прожил до 106 лет и имел трех дочерей. А тело его тайно упокоилось где-то в местных лесах. В леса с деревушками и заехали.
Но для японцев души ушедших не исчезают бесследно, поэтому храмы, особенно большие, не пустуют. Но здесь скорее поминают предков или загадывают желания, чем просят о какой-либо милости.
Японцы привязывают свои белые трубочки-листочки с иероглифами к дереву. Словно вкладывая их в расщелины Стены плача Иерусалима.
Как и у евреев, в японских храмах Синто, национальной религии страны, внутри нет ни надписей, ни фресок, ни изваяний.
Некоторые ученые говорят, что их внутренние покои полностью копируют убранство Иерусалимского Храма царя Соломона. Священники Синто молятся, одевая на лоб... подобие тфилина. Такое есть только у японцев и евреев.
На многие праздники из храмов выносят и почти копию Ковчега Завета, а кто-то даже доказывал, что древние японцы - одно из потерянных колен Израиля.
Евреи к этой теории равнодушны. Наверное, потому что бояться иметь братьев умнее себя. Японцы же женятся, как христиане, а умирают, как буддисты.
Но понятие счастья для них - в упорстве. И это тоже очень по- еврейски.
Вообще, это страна пародоксов. С одной стороны в Японии уважают того же чиновника, как символ власти. С другой, втайне, презирают за то, что он отдает свою жизнь в молох бесцветной государственной машины. Древние жители этой страны говорили, что чиновник похож на белые одежды. Сначала они красивые, строгие, чистые. Но, со временем, становятся истрепанными. Рукава линяют, а воротник превращается в нечто неприглядное и серое. Чиновник , по- настоящему, не может быть просветленным и чистым. Как Будда.
При этом , они уважат порядок в государстве. И в душе. И еще, они удивительно четко отделяют мясное от молочного.
Мы наглядно увидели это на тренировке самурайского фехтования Кэндо, которое и сегодня популярно у мужчин страны. В этой борьбе нельзя думать о... победе, иначе сама борьба станет бесполезной. Дань работе это одно. Дань работе над собой - другое. Настоящий японец - не образ жизни, а свой, особый, путь. Протяженностью в жизнь.
Ну, чем не русский еврей?
Между тем, подтянулся очередной вечер. Мы опять забыли и поесть, и найти отель. Невелика важность, когда вокруг новый мир и короткие, но светлые картинки и встречи. Сильный дождь и свалившаяся темнота наконец вывели нас к храму "Дома мира". Но, как и предупреждали соседи, дверь никто не открывал.
Когда мы подъезжали, я заметил недалеко полицейсий участок. И пошел туда. Интересно, но это оказалась одна комната, что-то вроде участкового, на квартал.
Симпатичный дядька в форме, без пистолета и даже наручников, быстро понял, без английского, куда нам надо. Сам нашел и набрал номер, позвонил и передал трубку. Еще через десять минут мы отогревались, промокшие, с чаем в гостиной. Движение " Дом мира" - осознанный сгусток разных конфессий: протестанты, католики, иудеи, синтоизм. Таково их понимание пути в миру. В Мире.
Молодой настоятель два года учил в Израиле иврит. Как и его жена, уже в Японии. Они считают, что Ветхий завет надо читать в первоисточнике. На иврите. А евреи - избранный народ, потому и любимый. Они называют друг друга " братья и сестры" и стараются не смешиваться, женятся на своих.
Начался пятый наш пятый день в Японии, но позади были почти две тысячи километров: Токио, Иокогама, Осака, Киото, проселки и городки, встречи по дороге и в кафушках.
Мы решили возвращаться прямо в аэропорт, к самолету, выехав из этих краев, далеко от Токио, в ночь. Чтобы днем еще поездить вокруг, посмотреть и подснять сельскую глубинку страны. И сэкономить оплату отеля. Это предложил Сеня. Он берег мой карман и снятые кассеты.
А я уже нервничал, поскольку поездка была нелегальной. За свой счет. И иначе нельзя. Потому что иначе - можно. Вся жизнь у многих, как я вижу, получается нелегально и вопреки. Или сиди на цепи и будь счастлив при гарантированной миске и проплаченной, в награду за бездействие, командировке. Оттянуться.
В офисе уже могли и схватиться. Хотя я предупредил, что мол заболел. Да и был начальником. Текущая программа, уже сделана и вот-вот выйдет. Но уже нависала следующая.
Ответственность - это еврейский крест.
А древняя столица Японии словно не хотела отпускать.Это было невероятно, но нам не просто везло в этом городе. Нам словно что-то помогало. Светло и бескорыстно.
Как японский таксист, когда мы почти отчаялись найти среди указателей - иероглифов скоростную дорогу в сторону Токио, крутясь. Уже стемнело. Улицы опустели и встреченные люди не могли понять, что мы хотим на чужом языке.
Никто, совсем никто вокруг не говорил по- английски. За несколько сотен миль отсюда возлежал столичный аэропорт, отсчитывая наш вылет, уже назавтра, к полудню, а выхода из Киото, казалось, не было. К тому же, опять начался ливень. Густой и черный.
Вдруг мы увидели впереди цепочку из нескольких такси. Я побежал к ним и стал объяснять крайнему, что нам нужен "хайвей."
- Токио, - тыкал я пальцем в карту, отчаиваясь все больше. И средних лет японец, которому передалось наше беспокойство, смотрел на нее, англоязычную, и кивал головой. Он ничего не понимал. Хотя и хотел.
Это удивительная человеческая черта, которую позже я наблюдал и в Корее - помочь незнакомцу, даже если не можешь и не знаешь как. Но стараешься. Чтобы не потерять лицо. Если человек обратился за помощью, то здесь это не просто просьба, а своеборазное возложение обязанности и мужчина не откинет её, опуская себя в бессилие.
Мужчина не может показать, что он не может. Если он - японец.
Я махал руками во все стороны, спрашивая, куда нам ехать, хотя бы направление, чтобы выйти на трассу. Другие водители, подтянувшись из машин, растерянно смотрели в землю. Через какое-то время таксист, задумавшись, вдруг показал - идите за мной. Минут пятнадцать он крутил нас по улицам,выветривая надежду, пока наконец вдруг не остановился почти у самого подножья бетонной эстакады, откуда начиналась скоростная дорога.
Рядом , в стороне, уже темнели безликие дома с двориками. Темными и прижатыми дождем, как мокнущие бездомные собаки.
Таксист вышел из своей машины, подбежал к нам и стал показывать - Вот здесь...
Я протянул ему скомканные в кармане купюры японских иен - Бери, сколько надо.
-Нет, - показал он, отодвигаясь - Нет. И снова стал показывать - Езжайте... Его ладони, уже привычно для нас, сложились в лодочку на груди, а голова резко наклонялась в нашу сторону - Хо!
И он снова показывал - Не надо денег. Езжайте... Затем, кланяясь отступил назад и засеменил к своей машине, мокрый насквозь.
- Ничего не понимаю, - сказал я ошалевшему от вождения, " на хвосте", по ночному Киото Сене - Помог и денег не взял.
- А чего тут понимать , - завел машину Сеня - Японец.
- Мужик, - продолжил я в тон.
- Нет, не мужик. Мужчина.
Япона мать....
- Хо! - Сеня сложил ладони перед грудью и резко дернул головой вперед. - Хо! - так же отозвался я.
И мы рванули в ночь. Японскую, как окружающая действительность.
Еще не зная, что большая развилка с подсвеченными иероглифами над трассой,в нескольких километрах отсюда, поведет нас не на юг - к Токио, а совсем в противоположную сторону, к Японскому морю. Но мы и это пережили, поняв. И гнали. И притихший Сеня, чтоб не задремать, просил меня петь в голос наши дворовые песни юности. Не пугаясь, тем более, в ночи. Но утром, уже по трассам Токио, мы подскочили в аэропорт вовремя.
За потерянный где-то в правостороннем движении колпак на колесе пришлось заплатить сто долларов, без квитанции. Молодые японцы, работающие при иностранцах, как и везде в мире, быстро схватывали всемирное правило "своего кармана". Это чтоб не идеализировать реальность.
Японцы говорят:" Если хоть одно из десяти желаний сбываются, это уже хорошо. "
А, если больше, то что? Наказуемо? Похоже, здесь прагматизм к жизни тесно переплетается с представлениями о ней. И с уважением к другим, и к себе. К другим важнее, но к себе - требовательнее. В этой стране, словно устоялась полная икебана созвучных в гармонии противоречий. Тоже, почти, по- еврейски. Но практически.
Большой "Боинг", в три рядя кресел, сначала на Москву, оказался пустой. Всего несколько человек в салоне. Стюардессы принесли нам одеяла и разрешили лечь вдоль кресел, если захотим. А я хотел борща, скорее сесть работать и проверить, все ли нормально в офисе, где остались " свои".
Хорошо быть начальником - можно все делать и при этом успевать. Только надо четко знать - с кем делать.
- Эх, - сказал Сеня - Вот бы взлететь, но не надолго. А потом, раз, и сесть.
Он показал рукой резко вниз и, глянув на мое недоуменное лицо, тупое от проснувшегося недосыпа, добавил - Но у нас своя кривая. По прямой...