Слава был радистом пассажирских рейсов международной авиации и летал далеко- далеко. Престижно и сытно. Далеко и оказался. Из-за того самого куда, по-русски, и посылают. Мы встретились с ним на Новой Земле, у Северного Ледовитого океана, в белой звенящей на морозе тишине. Вечной, как здешняя мерзлота далеко вглубь земли и на север - до самого полюса.
А геофизики ставили свои вышки и бурили ее в поисках и нефти, и газа, и чего угодно тем, кто сидел, в тепле, в Москве. Но тогда мы думали, что это - для всех, для нас.
Посреди тундры, которой и тундрой не назовешь, поскольку до горизонта везде была только заснеженная земля с крутыми поземками и грудами запорошенного льда, ставили балки - это деревянные домики на полозьях. Чтобы можно было перевести их в другое место и снова долбить землю. До победы.
В поселке было всего несколько таких балков. А необходимое для работы и жизни спускалось с неба. Время от времени.
Нас с оператором с неба и забросил вертолет. Или, говоря на понятном языке " борт". На два дня: подснять и рассказать, как работают в этих условиях люди.
Слава жил в отдельном домике, где размещалась документация и рация. Единственная ниточка к больщой жизни где-то. Там же разместили и нас: меня и оператора Йонаса, с литовской фамилией. Йонас был удивительно спокойным и молчаливым. Но такие поездки, вдвоем, располагают и я уже знал, что его родные были в этих краях, только гораздо "южнее", в Воркуте, в одном из лагерей, построивших этот шахтерский город. На вечной мерзлоте, костях погибших и упорстве выживших. И приехавших новых жителей. Не от хорошей жизни, конечно. Но уже свободных.
Йонас в Воркуте родился, и, после освобождения родителей, остался. Таких тогда было еще довольно много.
А севернее, в глубине белой мглы, у Ледовитого океана, кое- где копошились только геологи со своими буровыми вышками.
- Ну, что, - встретил нас Слава - Темнеет быстро. Снимать явно будете завтра, а пока давайте за встречу. Мы что, не русские? И выставил на стол трехлитровую банку спирта.
Уже имея опыт северного гостеприимства, мы записали сначала небольшие интервью и с ним, и с работягами. В столовой давали разогретые большие куриные окорочка. Так что закуска оказалась почти праздничной.
А наутро выдвинулись к буровой. Йонас завернул камеру в подобие ватника, но на воздухе сделал только несколько планов. Было солнечно и ярко, до рези в глазах и шарф, натянутый на нос, не очень спасал от холода и разряженного воздуха.
Я хотел было сделать фото на память и спрятал в тепле, на груди, фотоаппарат. Но при первом же переводе пленки на новый кадр, она лопнула от мороза. Йонас невозмутимо снимал, как снайпер, спрятавшись в пристройке к буровой вышке.
- Ну, что, ребята - сказал Слава, дождавшись нас с нетерпением. Ему больше всего хотелось просто поговорить - Теперь уже можно и нагнать вчерашенее. Не уроните честь и достоинство. - А чего ронять? Никуда они от нас не денутся. Правда, Йонас? - Так, - поддакнул оператор - Все правда, кроме правды.
- Не скажите, - завелся Слава - Я на северах уже два года . А все потому что купил и уронил мужское достоинство.
- Это как? - я попытался представить, но не смог.
Наверное, еще мало выпил.
- А вот как, - продолжил Слава. - Мы летали то в Европу, то в Америку. Мне повезло и с работой, и с экипажами. Бывала возможность и город посмотреть, и прикупить что-то для себя или для подарков. И вот однажды я нарвался на секс-шоп. Интересно всё- таки, согласитесь.
Мы согласились.
- Ничего там полезного, как оказалось, для нормального мужика нет, - продолжил Слава - Но я вдруг решил взять несколько искусственных членов. Совсем дешевые. Один себе, для смеха, ребятам показывать. И пару для стебных, но ценных, подарков. Всё в пластиковой упаковке. Приятно в руки взять. - Особенно с утра, - вдруг оживился Йонас.
- - Да, ладно вам ... - почти обиделся Слава - Небось ни разу не видели. Искусственные. Вот и я так же. Короче, экипаж после полета обычно не досматривают. У нас свой коридор. Но тоже не сквозняк. На всякий случай я засунул эти члены под форменный китель, в брюки. Чтоб лишних вопросов не было. Так и сделал. Но, когда проходил при въезде формальности, то ли напряг живот, то ли, наоборот, ослабил. И прямо перед всеми, на пол, у меня эти члены и выскочили на свободу. И рассыпались. Народ так и замер вокруг. Сначала не понял что к чему. А потом ахнул...
- И что, посмеялись? - не понял я.
- Если бы, - вздохнул Слава - Пришили аморальное поведение. Чуть ли не извращенца. Исключили из партии. Сняли с международных рейсов.Но начальник, неплохой дядька, сказал - Езжай-ка ты куда-нибудь подальше, лучше на Север. Года два-три пробудешь там, подзабудется, может и вернешься. Северян уважают везде. Вот я и отрабатываю воздержанием и наземной рацией эти самые искусственные члены. Еще и полетать хочется. По - настоящему...
Слава разлил спирт по кружкам. И затосковал. В балке было тепло. По сравнению с тундрой. За окном стояла промерзлая, но какая-то удивительно прозрачная, завернутая во мглу, тишина. Звездная, как живые, не пластмассовые люди.
- Пойдем, снимем огоньки и наше окно в ночи, - сказал Йонас, укутывая камеру - Завтра возвращаться.
Мы выскочили в сумасшедший, даже для нас, мороз, но поскольку вся природа вокруг онемела, замерзшая, мне пришлось сбоку, бысто, почти по- собачьи, покидать снег, устроив на фоне горящего окна что-то вроде живой движущейся поземки. Иногда правду надо всколыхнуть. Иначе будет не правда.
А в балке нас уже ждали принесенные теплая курица и тот же спирт. Слава рассказывал об аварийной посадке и ребятах из его бывшего экипажа. Йонас - о поселке Халмер-Ю, где работал в лагере его отец и о воркутинском оркестре, где играли едва ли не лучшие музыканты со всего Союза. Я, как молодой еще, о своей Монголии, без туризма.
Ночью вдруг поднялась пурга и мы неожиданно для себя просидели здесь еще несколько дней, пока борт наконец смог нас забрать. Зато спирт допили до капли. Напелись под гитару, отоспались и наговорились ни о чем. То есть за жизнь.
- Еще полетаем. Х... им, - сказал, провожая нас к вертолету, погрустневший Слава. Но с достоинством. Мужским...