Мне нравится любое время, в котором я живу. Даже, если это - безвременье.
Его лавка была в подъезде старого английского дома с небольшим, но просторным холлом на первом этаже, откуда наверх шла узкая и крутая лестница. Под этой лестницей он и торговал, разложив журналы и книги на небольшой прилавок. Скорее всего он и жил в этом доме из нескольких квартир, а может быть даже был хозяином. Наследником старой еврейской семьи. В Англии я встречал немало молодых людей, которые и сами не знали, что такое аренда жилья, и нередко сдавали часть домов, доставшихся им от родителей, дедушек и прадедушек. В этой стране веками не было войн. А люди рождались и старели, работали, крали, строили, копили - и передавали это своим потомкам.
Его звали Моше. И он был хозяином единственной в Лондоне подпольной лавочки продажи нацисткой литературы. И еще - он был еврей.
О Моше мне случайно обмолвились молодые наци, когда в баре, где они собирались, я завел разговор об антисемитизме. В России и рядом с ней он был какой-то другой, по сравнению со взглядами западных сторонников Гитлера. В России антисемитизм почему-то гораздо ближе к зоологии и иррациональным отклонениями от человеческих понятий. В Англии наци говорили о сионистской экспансии, мировом еврейском заговоре капитала и монополий, в крайнем случае, отрицали Холокост, но никакой особой ненависти или неприязни к обычным евреям на улицах и в соседних домах не проявляли.
- Да вон,- сказал мне один из них, молодой рабочий из Ковентри - единственный наш книжный магазин в стране держит еврей. И ничего...
Моше оказался , что называется, типичным. Разве что без кипы на голове. В небогатый ассортимент его бизнеса входили книги, мемуары, неонацистcкие журналы разных стран, "протоколы сионских мудрецов", кассеты и диски с выступлениями соответствующих групп, в основном, хард- рока и хроника немецких киножурналов времен войны.
- Я еврей, - просто сказал Моше, тут же спросив меня по- одесски - И что? Ребята ко мне относятся с уважением и только обыватели гоняют с места на место. Нигде с товаром постоянно осесть невозможно. А то, что я торгую нацисткой литературой, так это - обычный бизнес. Зарабатываю на хлеб и на семью. Немного - но хватает. Слава Богу, не оружие и не наркотики...
Он был открытый и общительный, этот Моше. Без агрессии и грубости. И даже, похоже, без политики.
- Я не разделяю этих взглядов, - сказал он, махнув рукой на прилавок - Но кто-то это покупает. Значит, кто-то и должен продавать. Почему не я? - снова спросил он, и мне стало понятно, в который уж раз, что все в мире гораздо проще, чем кажется по незнанию. Или наоборот.
- А родители ваши догадываются, чем вы занимаетесь? Или друзья?
- Знают, что продаю книги. Они рады, что я у них мало прошу. А друзья - это для молодости, простая трата времени. В пятницу вечером всегда найдется с кем поболтать в пабе...
Я купил у него, почему-то запрещенный в Англии фильм " Заводной апельсин" с Макдауэлом - якобы пропаганда насилия. Но отказался от карманного издания, из- под полы, " Моей борьбы" Гитлера, со скидкой.
- Для вас, - добавил Моше и наклонил голову, почти интимно - это надо знать. И куда идет мир?
Гитлера я купил позже, в Москве, недалеко от Красной Площади, и не из- под полы.
На улице моросил английский дождь, густой и по- летнему прозрачный . Туманные Альбионы - это все мифы. Пудра для мозгов. Как "французские красавицы", " гордые испанцы", " еврейский ум" или " загадочная русская душа.".
Вода выпадет. Солнце высушит. И - снова намокнет...
- Оно конечно, - сказал я себе, переступая через лужи, - Проще надо жить, сука, проще.