Два зеленых плацкартных железнодорожных вагона, вместе с нами, завезли в ноябре куда-то в глушь куцей беспородной тайги и оставили на рельсах. Я и сейчас не знаю, где мы были - в Забайкалье или в Якутии. Но мы - были.
Мороз стоял адовый. Даже в ватных штанах поверх формы и в бушлатах работать получалось не более пятнадцати минут. Посменно. Родине нужен был наш бесплатный и бесполезный труд.
И мы долбили ломами мерзлую землю, отбивая при ударе только маленькие кусочки. Отрезанные от целого, словно ломтики глинозёма. Похожие на нас.
Дело , понятно, не шло. Но никто нам и не мешал. Скорее всего, начальство просто пережидало, решая куда отправить дальше. В одном вагоне все ребята были после Монголии. В соседнем - забайкальские.
Старший офицер приезжал откуда-то утром, торчал в вагончике и к вечеру убывал восвояси. Продукты и горячее привозили в бачках, а завтрак и ужин мы готовили сами. Свою ложку, главное личное имущество, каждый держал в голенище сапога. Казенных ложек в этом мире всегда меньше, чем ртов.
Но никто извне к нам и не лез. Некому. Где-то гнила, распускаясь, своя жизнь. А нам здесь было все равно - мы считали дни до далекого дембеля. Какая разница, где отсчитывать время из одной клетки - в другую, попросторней?
Всё равно, и в Монголии не было ни девчонок, ни домов, ни штатских , ни телевизора, ни радио. Там - степь, работа и тоска за окном. Здесь - тоска, работа и просторы с пролесками. Солдатчина...
По соседней действующей ветке проходили товарные поезда. Иногда они останавливались рядом. Но в них болтались цистерны с дешевым вином. Дежурный обязан был следить за этим. И порой ночью мы подскакивали от истошного крика - Рота, подъем!
Молодые, в хрустящих от холода гимнастерках, схватив рукавицы, чтоб не приклеиться на морозе, забирались на цистерны, ломиком вскрывали их и черпали вонючую кровавую жидкость ведром. Потом еще одним. Третьего, свободного, не было. И тогда из грязного выбрасывались лопаты, инструмент - и в ход шли, слегка ополоснутые тем же народным пойлом, рабочие ведра. Надо было успеть - пока поезд неожиданно не тронется дальше.
Потом алюминевыми кружками мы пили прямо из ведра азербайджанский " агдам" или иную гадость - под разговоры ни о чем. Чаще - о том, что было и будет, когда мы вернемся.
Наутро те, кто из последнего призыва, помоложе, отмывали вагон, а приехавший офицер несильно орал, выгорняя нас на мороз, на работу, проветриться.
А что делать? Армия - это распорядок.
Однажды после такой ночи я не смог найти в кармане фотографию своей девушки, будущей жены. Выронил или вытащили. Она была снята крупным планом, а позади, с древком флага в руках, размыто маячил и я.
На последней, перед отчислением из университета первомайской демонстрации к нам подошел какой-то активист, белесый и бесцветный, как лозунг, и грубо ткнул мне в руки знамя - Неси, таким положено.
В приниципе, я тогда и сам бы взял - но только вместе с наганом.
А фотография - самое ценное, что у меня оставалось, пропала. Мы с ребятами обыскали оба вагончика. И ничего не нашли. Понятно, что исчезнуть здесь она не могла - некуда деваться.
И тогда " монголы" построили всех в проходе и приказали вывернуть карманы.
Фотография нашлась в... военном билете одного из " забайкальцев". Парню дали пару раз по морде, в целях воспитания, чтоб не " крысятничал". Но я никак не мог понять - а зачем ему красть и носить фотографию совсем чужой девушки? Что она ему?
- Чудак, - удивился размеренный Арно из Таллина, который шутил, что идет по следам своего деда, погибшего после войны в Сибири - А еще в институте учился... Спроси у Гочи, он знает.
- Как тебе сказать,- начал Гоча из Грузии, посмеиваясь и приглашая поближе других ребят - Нужна ему твоя девушка.
- Но зачем? Какой смысл ?
- Простой, - пояснил Гоча и парни вокруг хихикнули - Неужели не понимаешь? Дрочить ему надо. На здоровье.
- А моя девушка здесь при чем?
- Глядя на фотку, приятней. Смотрит на нее и "качает". Тебя в институте этому не учили?
- Учили чему надо и сейчас учат , - буркнул я, вспыхнув. И - тоже засмеялся. В конце концов, только у меня через год службы оставались письма издалека, начинавшиеся со слова " любимый".
Смех покатился по вагону, тыкаясь светом в черные, как беспросветная власть, окна. Но мы тогда думали, что так и надо.
Фотка пошла по рукам. Как девочки, которые нас не дождались.
Гоча, по случаю праздника обретения, вытащил заначенную резиновую грелку с домашней" чачей" , а Орест, из глубинки Карпат, сам вызвался организовать жареную картошку.
Он уже немного говорил по- русски. Но в самом начале, еще в Монголии, ему доставалось из -за этого больше всех. Поначалу он стоял тогда, отмахиваясь, как загнанный бычок под тычками со всех сторон и почти выл от бессилия, низко и протяжно - Мос-ка-ли...
Те " деды" ушли на дембель, а для нас он был свой.
И нам было весело - от молодости, скуки, повышенного давления стреляющей до подбородка спермы и похмельной тошноты в глотках одновременно.
До дембеля оставался еще целый год.
Один человек мне сказал, что армия - это священный долг.
- Аминь, - ответил я и подумал - Родиться, раздать долги и умереть...А жить когда?