Его судьба , под старость лет, оказалась связанной с народным героем. А он - с военным преступником.
То есть - с самим собой в молодости.
Еще недавно всё было наоборот. Так всегда случается с теми, кто живет среди людей и надеется на их память. Пока власть, в очередной раз, не поменяется. А вместе с нею - и память.
Это называется исторической правдой.
Советские танки в довоенной Эстонии, он, сам эстонец, принял с радостью. И таких было немало. Работавшие с детства на хозяина, они хотели сами быть хозяевами своей жизни и верили, что танки им принесли справдливость и равенство.
А там, где власть, какое равенство или, тем более, справедливость? Разве что для себя.
И от имени большинства. Это и есть народовластие, как бы его не обзывали, при случае, проигравшие.
Он даже и не успел понять, что происходит, став молодым активистом, весь в делах, когда началась Большая война. И оказался в эстонской советской дивизии, воевавшей под Ленинградом. Когда часть вернулсь на Родину, его, как имевшего опыт боевых действий, оставили уполномоченным в глухой части республики.
- Будешь милиционером, - сказали ему - смотреть за порядком и помогать кому надо в борьбе с врагами.
А враги были. Они тоже хотели справедливости и равенства. Но для себя. И тоже - во имя.
Родина - она, конечно, одна. Но почему-то у каждого своя. Это называется патриотизмом.
В Эстонии одни патриоты тогда уничтожали других. В зависимости от того, кто у власти. За нее, за власть над Родиной, и боролись.
Сначала , вместе с русскими, давили одних. Потом, вместе с немцами, других. И снова - первых, ставших последними.
Но власть забирает людей, а время им воздаёт.
Небольшие группы национальных партизан тогда " чистили" в лесах несколько лет кряду. Их было немного и специальные отряды военных глушили "лесных братьев", как тротилом рыбу. Раз за разом. Из небольшого озера. Выжившие затихли или стали просто жить.
А он так и оставался уполномоченным. К людям не цеплялся, сам не арестовывал, разбирал конфликты и доносы. Но не усердствовал. Он тоже хотел жить.
Между тем, к концу сороковых годов партизанские группы заметно поредели и выродились в обычный бандитизм. Их семьи, как правило, уже вывезли в Сибирь и опираться было не на кого. Каждый просто выживал.Оно, конечно, везде одинаково. Что в лесу, что рядом. Но, когда травят, выжить труднее.
" Братья" приходили на хутора, забирали продукты, вещи и уходили. Вскоре никого и не осталось. Почти никого.
В окрестных лесах продержался только один, последний. Сдаться он не мог, потому что во время Большой войны расстреливал людей. Которых он за людей и не считал.
А кто их считает, кроме армии, тюрьмы и избирательной комиссии? Да и то - по головам или голосам.
Вот и бродил он, уже один, с оружием, одичав и еще более озверев. Грабил и даже насиловал. Ну да, эстонских крестьянок. Других не было. А они что, не женщины?
Выловить его не могли, а посылать целую часть для операции было накладно и не с руки. Свободных солдат у власти не бывает. Свободные - они не солдаты.
Но уполномоченный не мог спокойно спать, пока в округе шатается вооруженный человек, которому уже нечего терять. И тогда он вызвал к себе бывшего полицая, которого не тронули. Дёрнули поначалу, попугали, но оставили на свободе. Тот не убивал и не бил никого. Такой, как почти все в округе. Работать на хозяйстве не умел. Вот и разбирал конфликты и доносы. Тоже был уполномоченным. Только при немцах.
Они поговорили по душам. Это было нетрудно. И бывший полицай согласился найти и убить последнего партизана, ставшего, от жизни такой, уже бандитом. Бывший полицай тоже хотел жить.
И ушел в лес. Окрыленный и уже будучи секретным сотрудником. Значит снова приобщенным к власти и к своему будущему.
Опять светлому. Как глаза слепца.
В лесу он нашел кого надо и рассказал, что власти пришли и за ним, но удалось бежать.
Оставайся, - ответил, выслушав, партизан- бандит - Вдвоем легче... Он тоже хотел жить.
И в первую же ночь - а чего тянуть? - бывший полицай достал наган, полученный от уполномоченного, и исполнил, в затылок товарищу, свой долг перед новой властью. На том дело и закрылось.
И пошла жизнь. И даже, со временем, слава. Потому как некий писатель, повинуясь огню сердца и подогреву заказа, написал книгу о борьбе с эстонскими " лесными братьями". На основе реальных событий. Была она документальной повестью, а не абы что, из головы. И там описывалась героическая операция уполномоченного по уничтожению самого матерого врага в округе. Последнего " лесного брата". Без полицая, разумеется.
А потом, когда уполномоченный уже давно стал бывшим и ушел на пенсию, чтобы сажать не людей, а розы, всё вдруг перевернулось. Эстония стала независимой, " лесные братья" - героями, а те, кто с ними боролся - коллаборационистами и врагами.
И какие-то следователи и судьи, еще из бывших советских, но по долгу службы, а не совести, подняли " дело" уполномоченного. Служба у них осталась та же, только долг поменялся.
Это называется профессионализмом. И служением закону.
Юристы начали давить на старика, что на нем кровь. Не красная, конечно - а человеческая. Да еще героя-борца. Последнего партизана.
- Да вы что, - сначала удивился он - Я никого не бил, не убивал. Выполнял свою работу , как и вы сегодня. Откуда эти обвинения?
- А вот, - сказали следователи - Книжка. И в ней черным по белому написано, что она - документальная повесть. Значит, факт налицо. И к тому же исполнитель уже признался...
А бывший полицай, тоже доживший, но до лучших времен, охотно поделися тем, как его вызвал начальник, как грозил и пытался заставить сделать то, что было сделано. Убить эстонского героя. Но он героически отказался. И партизан- патриот, сражавшийся один против всех врагов, погиб от руки того же уполномоченного или кого-то еще.
- Где моя роспись о получении пистолета? - резонно спрашивал бывший полицай.
- Да какая роспись в то время? - удивлялся уполномоченный - Вытащил из стола и дал на дело. Под свою ответственность. А потом забрал обратно.
Но бывшему полицаю поверили сразу. Всё-таки пострадал человек от режима. И писали о нем только в протоколах допроса, а не в книгах. Уполномоченного, в его уже очередь, долго вызывали куда надо и называли военным преступником, убившим национального героя послевоенного Сопротивления.
Но доказать не смогли. И оставили в покое. В смысле, на свободе. Всё равно человек уже не живет - а доживает.
И, в конце- концов, власть тоже когда-нибудь опять может перемениться.
Это только память бывает вечной. Пока не умрет последний свидетель.