- Вот так, подышала кислородом. Хорошо, что навестила. Сразу легче стало, - она загасила сигарету в заполненную, под самую глотку, пепельницу, поскольку курила не переставая и глянула на себя в зеркало, женщина - Генеральша... Будем жить.
Мы - старые друзья. А это как близкие родственники. Хотя и не виделись четверть века. Так оно и получается. С настоящими близкими, даже в одном городе, нередко видишься время от времени. Если не реже. А вокруг все - по делам и работе. По тусовке.
Нравится мне это слово, точное оно. Как тусуемые карты в одной колоде. Вроде рядом, но скользящие друг на друге, покрывая. Движение - и снова картонка к новой карте липнет. И тогда не имеет значение масть или ранг. Мельтешня. Иллюзия насыщенности. Но - движение.
Масть и звание проявляются, когда уже начинается игра. Уже после тусовки и расклада. А так : туда- сюда, сверху- вниз. И наоборот. Как в жизни, если принимать её слишком серьезно.
Когда-то мы учились в одном университете. Каждый - своему. Но однажды её будущий муж, крепкий и напористый, подсел ко мне за столик в студенческом кафе.
- И вы будете это есть? - глядя в глаза, он ткнул пальцем прямо в мой хлебный чешуйчатый шницель.
- Нет, теперь уже точно не буду...
Так мы и подружились.
Он отслужил армию, на флоте, на Дальнем Востоке. Хотя мог и не идти. Его отец был большой военный начальник в Москве. Но он принципиально не захотел отмазываться от службы и , в итоге, заработал уже в молодости язву. Поступил на юридический факультет, но там почему-то близко ни с кем не сдружился. А у нас - легло. И вскоре он познакомил меня с ней - светлой и полупрозрачной девочкой- филологом, из западно-белорусской, почти польской, деревни.
Её дед был крепким крестьянином и имел свой участок. Когда в 1939 году пришла советская власть и сказала собираться в колхоз, его не тронули. Но все собрались - а куда деваться? По- одиночке тогда не выживали.
Вскоре появились и немцы, вместе с полицаями и его, как уважаемого в селе, назначили старостой. Войны они фактически не видели. Две еврейские семьи, сапожника и бондаря, полицаи забрали с собой, безвозвратно, и их дома еще долго стояли незаселенные. Неправильно , конечно, это, не по человечески. Но такие тогда пришли порядки. Закон - есть закон. Зато остальных в их округе почти не трогали. Жили - и жили себе. Отправляли в район продукты, как положено по разнорядке. И сколько могли. Власть,она любая есть хочет и крестьянин для нее обязан работать. Иначе это не власть. А так, название.
Советских партизан во время войны здесь не было. Но были польские. И староста помогал им с продуктами, ночлегом и чем мог. Как и все. А потом вновь пришли Советы и однажды подкатила машина с двумя милиционерами и деда забрали. Мол, служил немцам. И он надолго пропал в Сибири. Но не насовсем.
Во времени, все сгладилось и забылось. Так всегда происходит, когда начальство, то, что повыше, успокаивается, перестает воевать с людьми, чужими и своими, жизнь налаживается, появляются внуки, а, тем более, правнуки.Им уже никто не мешает строить свою жизнь.
Мы несколько раз гуляли вместе. А потом, после моего долгого отсутствия, встретились снова, И как раз - к их свадьбе. Два автобуса повезли гостей, в основном недавних студентов, в ее деревню, где три дня мы пили и гуляли. Там вдруг выяснилось, что молодые еще не сняли в Минске квартиру и медовый месяц им придется откупоривать в номере гостиницы. А мы,три месяца, уже как не молодожены, снимали комнату, при печке, на весь частный дом. И я предложил ребятам остаться там пару недель, сколько надо, пока не найдут свой угол.
Так мы сдружились еще больше. Но потом расстались надолго. А с ним - навсегда.
Мы еще поддерживали какую-то связь и через несколько лет, уже в Заполярье, я получил гордую его фотографию с подписью " момент истины". Офицер в морской форме, с жесткими, как звездочки на погонах, глазами, за столом кабинета. Он тоже оказался на Крайнем Севере, в военной прокуратуре.
В тех краях, подальше от демагогов, люди поднимались быстро, из ничего. И вскоре, буквально за десять лет, он вырос до подполковника - начальника. Но и работал, не переставая. Расследовал и наказывал. Он и был такой. Бескомпромиссный к злу и мерзости. Молодой коммунист. Из истинно верующих. Всякие были...
Но меня, что бы ни происходило, всячески поддерживал. - Вот поэтому, - говорил он, постукивая себя в плечо - Такие, как я, и должны продвинуться. Иначе приспособленцы будут творить, как при Сталине, что хотят и с кем захотят. И так замарали идею...
У верующих, тех, что без надрыва, свой мир, идеальный.
- Все самые страшные преступления против человечества совершаются во имя его, - отбивался я. И мы спорили. Но - не ссорились. На то и друзья. Ссорятся с чужими.
Она до сих пор не может себе простить, что, как у них повелось изначально, все время защищала их дом и его тыл. И не вмешивалась, когда он работал и работал. И еще - пил. В армии, да еще на Севере, это было очень часто. С его- то язвой. Но он рос.
Тогда редко в начальники выскакивали, как черт из табакерки. Раз, и из шестерок - в короли. Тогда все-таки был отбор, профессиональный и по- восходящей. А он умел работать и разбирался в каждом деле на совесть. На Севере за это уважали. К сорока годам он уже был полковником. И однажды ему предложили на выбор: переезжать в провинциальный центр, не очень далеко от Москвы или, уже генералом, на Дальний Восток. При любом раскладе, такая вот удачная карьера. И она, в свои тридцать с хвостиком, фактически становилась генеральшей. Уже с двумя подрастающими детьми - мальчиком и девочкой.
Из - за детей они решили поехать поближе, тем более, родные в Москве. Все рядом. И получили от государства большую и благоустроенную квартиру, в новом доме, в центре. С видом на старинный храм с золотыми куполами под самое небо. И вновь - у него продолжилась сплошная работа. Новое место - новые и люди, и уклад, и проблемы. Но все было просто здорово: и дом, и деньги, и дети, и звезды на погонах. Жизнь, правда, катилась нервная. Но, как у всех, кто работает не только для себя. Всякое бывало...
И вдруг, лихорадя и обновляясь, как ему казалось, страна, в которую он верил, распалась в одночасье и превратилась в недоразумение. Полковник там или генерал - это же далеко не самый- самый. Над ним еще, ого-го, сколько регулировщиков. Со звездами и без. Это такие , как он, оказались без царя в голове. Они и отстали в атеистическом прошлом, веруя. Обычная история.
Он работал и переживал, и все-таки надеялся, что человеческая пена, взлетевшая, не застрянет надолго, сдуется, а добро восторжествует. И обновленная страна его полетит дальше и выше. А не к чертям собачьим. Такая в нем жила идея. Он был не только настоящий друг, но, наверное, и настоящий полковник. Почти генерал.
Однажды он приехал домой и сказал жене собираться в гости, а потом, пройдя несколько шагов, вдруг повернулся, захрипел и упал. И черная струйка крови выползла из - под его губ. И язва оказалась ни при чем. Не случайно, видно, в Беларуси говорят " не бери до головы". А он - брал.
Вместо взяток - чтобы долго и хорошо жить.
Ему было всего сорок четыре года. Или даже сорок три.
И её жизнь рухнула в одночасье. Была бы психически правильная, нашла бы себе новую партию. Жизнь -то продолжается. Но она была стройная, молодая, при пенсии мужа, в большой квартире. И еще - беспартийная. Во всех смыслах. Она была другая. Настоящая. И любила его, была благодарна и пилила себя нещадно, что не уберегла, молчала, когда он работал до темна и принимал чью-то судьбу близко к сердцу, и еще, задерживался с коллегами, расслабляясь.
Денег, поскольку жизнь резко дорожала, становилось все меньше. Дети подрастали и она чуть не сошла с ума, когда у сына открылась смертельная болезнь. Пришлось отдать все, чтобы найти и организовать ему спасительную операцию. И в дом , их дом, она никого не пускала, жила одна, с детьми и его фотографиями. Один на один с миром, уходящим в прошлое, как друзья мужа и старые знакомые. Время катилось и катилось. Вверх - по годам человеческой жизни и вниз - по ее ценностям.
Дети выросли. Дочка оказалось умницей. Нашла возможность и знания поехать учиться во Францию. Мать отдала ей последнее. Там дочь встретила любимого человека. Доброго и обычного. Не "фона", не пэра, не банкира и не графа де ла... Как это обычно в кино, у героев нашего времени. Молодые начали строить свою жизнь. Спокойную и не простую. Простая - она ведь уже не жизнь, а телевидение.
Сын оказался совсем не похожим на отца. Более современным. Ему хотелось денег, а их вне дома не давали. Заработать - трудно и неблагодарно. Это же день за днем ходить надо, а получать - на существование. По телевизору учат, что так неправильно. Стать приличным бандитом или провернуть дельце, обмануть, схватить - и прыгнуть в сторону, чтобы потом остепениться и начать уважаемую жизнь, он не смог. А, когда ничего не можешь - надо жениться. И он женился, тоже на современной и продвинутой. В этом,не дурак.
И сегодня они выставили матери ультиматум - мол хотим квартиру, последнее из реалий, что у нее осталось. Большие, как оказалось, деньги. И поэтому часть от этой самой квартиры их не устраивает. И она - тоже. Им же еще жить надо. Не то, что ей, пятидесятилетней.
Мы еще долго говорили. И о Нём, когда-то далеко не полковнике, и о ней, и о детях, которыми нас Бог награждает и, порой, наказывает. Непонятно за что. За все хорошее, наверное.
- Почему я его не сберегла? Любила очень, боялась помешать. Думала, так будет всегда...
Один человек мне сказал, что быть вместе с любимыми - это бесценный дар.
- Бесценный, - согласился я и подумал - Потому и не ценим.
Но ничего не сказал. НЕчего.
"Береженого - Бог бережет". С ним и остаемся...