Мне не дано быть верующим. Для меня это слишком высокая и неподьемная ответственность перед собой. А я к ней не готов.
Одеть на голову кипу, нацепить крест, кричать " Аллах акбар" или нирванить в пустоте? Богу не нужны мои слова о преданности или любви. Он не царь и не женщина. Что ему придуманные для слуг титулы,звания и, тем более, подарки? Ему, вообще, слова не нужны. Поскольку вера - это таинство. А таинство - всегда молчание. Даже если оно гремит в песнопениях, стихах, музыке или в шепоте.О величии человека, творящего. Себя. По образу и подобию.
Потому мне так комфортно в любых храмах. И с книгами. И с музыкой. И с природой. И при любой погоде. И с многими людьми, независимо от языка, на котором они привыкли говорить в миру.
Странно, почему у единого Бога такой разный для людей рай. Может быть, потому что рай и жизнь - одно и то же? Потому она такая короткая и немного грустная, погодя. В спешке.
Жизнь, что бы ни говорили, добром не кончается. Для меня. Это верующий должен радоваться. Он знает - куда идет. И предстанет перед тем, в кого верит и сможет лично сказать о своей любви и преданности, приблизившись. У него впереди другая, вечная жизнь. Да и здесь, есть кому жаловаться, кого благодарить и у кого просить в трудный час. Позавидовать можно.
А мне нравится эта жизнь. Какая бы она временами не была. И роса женщины, и потоп работы, и эгоизм детей, и понимание друзей, и голоса многих людей, живших задолго до меня, в разных местах земли, но почему-то родных и понятных.
Я - словно разбрызган во времени. Но земном и человеческом. Мне от этого не смешно, а светло и радостно. И спокойно, как в раю.
Что касается ада, то "мой" опять же далек от познаний верующего. Потому как близок. Порой даже слишком близок, удушающе. Достаточно поглубже заглянуть в себя или, заболев, прислушаться. Мало не покажется...
Если бы я был верующим, то воспринял бы ту новость как благословение. А последующее - как наказание за неблагодраность. Если бы я был здравомыслящим, то воспринял бы ту новость, как удачу, а последующее - как расплату за глупость. Со мной было ни то, ни другое. Не верящим, в себя - не понять.
Накануне Дэвид, декан факультета славистики, пригласил меня, своего по должности ассистента, в небольшой офис административного здания студенческого кампуса. Мы уже работали вместе три месяца и немного знали друг- друга. "Немного", потому что декан особо и не дергал. У него - свое, у меня - свой круг обязанностей работы со студентами. Не говоря уже об отдельном кабинете и двухкомнатном персональном номере.
И вот, уже под конец летней студенческой программы, Дэвид, не разбавляя разговор формальностями, предложил сначала магистратуру, оформив грант на учебу, а затем остаться аспирантом в университете, где он возглавлял кафедру. Разговор шел о сфере и лекциях, связанных со средствами массовой информации. В СССР.
Признаюсь, в ту ночь я плохо спал. Надо было решать хотя, казалось, и решать было нечего. Свалилось то самое нужное время и нужное место. Редкая удача. Возвращаться , в сущности , мне было некуда. В Нью - Йорке, на Брайтоне, меня ждала комнатка, похожая на кладовку с окном. И малооплачиваемая работа в Нью- Джерси, куда я на машине добирался более часа и числился там всего пару месяцев. Но, уезжая в колледж на лето, я отпросился у шефа, пообещав, что вернусь. Хотя это не имело значения. Главным для меня было то, что зацепился я в правозащитной организации с издаваемым мною журналом и шаткой, но конкретной площадкой, в поиске работы по специальности.
Глупо, конечно, поскольку эмигранты стараются , наоборот, вырваться , как правило, из бедного " русского гетто" и войти в настоящую американскую среду. Вот я и стремился оставаться настоящим. И наутро сказал декану, что вижу себя журналистом, а не преподавателем на факультете славистики, пусть даже и в университете. Не затем мол уезжал.
На Западе редко уговаривают. Особенно давая приличный шанс. Каждый решает за себя - воспользоваться им, оценив, или нет. Никто никому в мозги не лезет и не додумывает за другого. Не хочешь - значит у тебя свои прицелы и доводы. Так мы и расстались, по доброму. Хотя он не смог скрыть своего недоумения. Не каждому предлагают американскую мечту через год после приезда в страну.
Но я об этом даже не переживал. У меня была своя цель, еще далекая, но желанная. Разве можно отказываться от цели? Это как себя предать, единственного. - Не лезь в волки, если хвост собачий, - говорил когда-то отец. И он меня никогда ни в чем не упрекал, веря.
Но тогда жизнь снова решила проучить меня за строптивость. Жестоко и злорадно.
Когда я вернулся в Нью-Йорк, уже на следущий день выснилось, что на " старом" месте меня никто не ждет, а шеф, уехав надолго в Европу, никаких указаний по моему поводу не оставил. Здесь я оказался не у дел. А это значит - без работы. Так, поднявшись было на гребень несущей волны, я сам нырнул на самый низ все того же Брайтона. Снова на улицу.
Надо было все начинать сначала. Хотя уже и не совсем. Когда почти год назад я приехал в Америку абсолютно без денег, родных и без какой-либо помощи, то, работая, почему-то никогда не ощущал себя бедным. Даже не думал об этом, некогда. Мне всегда находилось, подсчитав немногое, на что купить кусок пиццы, пачку сигарет и пару стаканов кофе в день. Только зимой, признаюсь, было немного холодно. Так это ж не смертельно. И, странно, еще тогда у меня внутри создалось некое чувство, непонятно откуда,что именно три тысячи долларов на счету дали бы мне ощущение социальной безопасности. Какой-то основы для движения. Почему именно эта цифра улеглась в голове, не знаю. И , опять же непонятно, но за работу в колледже, при полном обеспечении в кампусе, я получил...те самые, заветные, три тысячи. Вот и не верь, после этого, в лучшее.
Шеф, уехавший в Европу, должен был появиться через месяц- два и мне надо было искать, где заработать на комнату и прокорм. Проедать первые реальные деньги, дожидаясь его, и в голову не пришло. Как и то, что можно заболеть или попасть в передрягу. Я уже точно ничему не верил, отучили, и расчитывал только на себя. Само собой, в здорового и не знающего , что такое " хочу" ," не хочу" или " устал". Если бы я приехал в Америку хотя бы с какой-то суммой, то адаптация и обустройство в этой стране было бы совсем иным. Без голода, холода, минут отчаяния и готовности работать, теряя время и силы, почти бесплатно. Только бы обеспечить крышу над головой и кусок хлеба, в прямом смысле этого слова. Но сослагательное наклонение бессмысленно и опасно - можно и не разогнуться. Мне оно так и осталось непонятным.
Признаюсь, я даже ни разу не пожалел, что отказался от учебы и работы в университете. Просто было не до этого. Уже потом, по сытости, оглядываясь и раскладывая, понимаешь, почему у человека нет никакого страха перед жизнью. Когда есть цель - ничто не страшно, кроме пустоты очередной неудачи на пути к ней. Но и это не страх - а стресс, с которым надо переспать, и не одну ночь. Вместо женщины. Моя - была слишком далеко, но самую большую боль и,одновременно, волю к жизни давало именно осознание того, что она - "там", а я - здесь, и у меня ничего толком не получается. День за днем. Значит, надо подниматься, звонить и идти. Через " не могу". И снова искать любую работу. Всё заново.
Правда, вокруг, за год, уже было с кем посоветоваться и кого спросить. Русские тогда, чем могли, помогали друг другу. Антисоветские, в разговорах, они еще жили по советским представлениям о взаимопомощи и общения. И в русском Бруклине, всегда было, к кому зайти, согреться и поговорить.
Один товарищ посоветовал сдать экзамены на " Голос Америки" и " Би-Би-Си", а чего тянуть? Теперь, с " жировым" долларовым запасом я уже мог подумать и об этом. Другой навел на переводы для еженедельного русского журнала " желтой" прессы - о вампирах, НЛО, экстрасенсах, светских сплетнях и прочьей чепухе для недоумков или расслабленного чтения в туалете. Но постраничная оплата прикрывала аренду комнаты. А еще один, подумав, предложил пойти работать в русский ресторан, где, как он слышал, нужны официанты.
В Америке нет непристижных работ. Любая работа уважаема. Сегодня у тебя есть все, а завтра ты тоже можешь оказаться не у дел или банкротом. И здесь все когда-нибудь начинали, в поиске. И даже - не раз. Стыдятся только пособия по бедности, велфера, который, особенно во времени, загоняет в отстойную нишу пустопорожней жизни и особого круга общения. Такого же. Без будущего. А это в Америке не понимают, независимо от возраста. Хотя и не осуждают. У каждого своя жизнь и никто не имеет права в нее вмешиваться, обговаривая.
Короче, передо мной снова возникли миражи любой работы, на сегодня - а как же еще?
Так, через неделю после студенческого кампуса и должности в деканате, я оказался у входа в Рай. Именно так, " Paradise", назывался ресторан, чуть в стороне от Брайтон - Бич, в глубинке.
Работа оказалась веселой. Заработной платы мне не полагалось - только десять процентов американских чаевых от заказа. Смена - с часу дня до шести утра. Через сутки.
- Посмотрим, - сказал менеджер, бывший фарцовщик из Днепропетровска, - Надеюсь, ты не из интеллигенции?
- Нет, что вы, - искренне испугался я и спрятал руки в карманы.
С кухни призывно тянуло чем-то недосягаемо вкусным. Это парни из Шри Ланки, нелегалы из бывших боевиков " Тигров Тамила Илама", удобряли приправами жаренное мясо...