Оба они были уроды. И дети у них были дефективные, с генетическими болезнями, слюнявые и шумные. Вся семья их была ненавидима соседями. Они нигде не работали, жили на социале. Целыми днями они курили и швыряли бычки на балкон соседям внизу, а все парадное было замусорено пакетиками из-под чипсов, которые бросали прямо на пол их шизанутые дети. Они лупили их, замотав им рты шарфиком, чтобы не слышали соседи и не вызвали полицию невзначай. Они редко выходили из дома и редко включали телевизор, редко читали и еще реже писали кому либо письма. Они не общались с родителями, братьями и сестрами. У них не было друзей и хороших знакомых. Они постоянно получали напоминания о неоплаченных счетах с красными пометками и угрозы вызвать их в суд. Питались они дерьмовой пищей из баночек. В квартире у них всегда был полный кавардак, пыль и грязь. И, тем не менее, они были счастливы. И все соседи завидовали им. Потому что они трахались круглые сутки, почти не переставая, останавливаясь только покурить и глотнуть из горлышка дряной водки. Скрип их кровати вызывающе разносился по дому, донимая жильцов и днем и ночью. Соседи включали на полную мощность телевизоры, магнитофоны, а по ночам глотали таблетки чтобы уснуть, но ничего не помогало. Два мерзких уродца, слитые порочной, но неуемной страстью, позабывшие обо всем остальном в этом мире, ебущиеся каждый час, сладостранстно орущие и стонущие на всю округу. На них писали жалобы и доносы, но полиция лишь разводила руками. Они даже не были наркоманами, их не за что было арестовывать, а деликатные разговоры неизменно заходили в тупик, ибо нет такого закона в этой стране, который запрещал бы любовь.
История приблизилась к завершению, когда она заболела. Поболев с недельку, она умерла, а он ушел из дома, бросив двух дефективных детей на произвол судьбы. На кладбище полиция обнаружила вырытую могилу и пропажу тела.
Вскоре их обоих нашли в одном из караван-парков, где он продолжал сношать ее труп до полного его разложения, а когда это стало делать невозможно покончил с собой, уронив голову глазами на два торчащих из стола ножа.