Матадор

... Шоколадный карлик Пушкин...

Э. Лимонов. Другая Россия. Очертания будущего

Пушкин написал ответ задолго до выпада со стороны Лимонова. Вот он.

Иная брань, конечно, неприличность,

Нельзя писать: Такой-то де старик,

Козел в очках, плюгавый клеветник,

И зол, и подл: все это будет личность.

Но можете печатать, например,

Что господин саврасский старовер,

(В своих статьях) бессмыслицы оратор,

Тяжеловат и даже глуповат;

Тут не лицо, а только литератор.

Полемика великих впервые в жизни вызвала у меня странную охоту к поэзии. Итак, "Матадор".

Вам образец я представить хочу из поэмы,

Самым великим поэтом из ныне живущих начертанной ярко.

Песня моя, нарушая табу и каноны,

Призвана плесень стереть, прах отряхнуть

От поэзии русской убогой, забытой и скучной.

Я, Абрикосов, свой подвиг потомству оставлю,

Живопишу его яркими красками с чувством глубоким.

Горечь свою изолью на страницы и доблесть прославлю.

Жил я, великий поэт Абрикосов, с женой молодою в Мадриде.

Много я видел корриды кровавых боев на арене.

Праздным своим наслаждался досугом, погодою теплой,

Видом прекрасных быков, матадоров, а также любовью

Страстной, которой с женою своей предавался

Денно и ношно. Но стал замечать временами,

Что от супруги моей тонконогой дух исходил

Человеку весьма не приятный. В ревности сердце

Заныло мое, и решил отыскать я разгадку.

Вот объявив, что иду за пособием в мэрию снова,

[В тесной толпе там обычно свои получал я песеты],

Сам же вернулся поспешно в каморку обратно.

В ту, где с Еленой мы ночи и дни проводили

В жарких утехах любви на скрипучем матрасе.

Что же застал я? Вполне омерзенья картина достойна.

Мною любимая пылко супруга, нагая,

В позе, которая больше животным прилична, чем женщинам гордым,

Грызла, огромную кость со следами копченого мяса.

Сзади пристроившись к ней, наслаждался любовью животной

Аглицкий дог светло-серый утробно урчавший.

Сердце забилось мое, и хотел я немедля

Правую месть совершить и смерти предать

Тварь похотливую, что оскверняла семейное ложе.

Но не случилось при мне никакого оружья.

Сладить же с догом руками одними не мог я помыслить.

Громко стеная, Елену я стал упрекать за измену.

Но отвечала моя молодая супруга,

Что натерпелась нужды и лишений довольно.

Впредь же сносить она голода муки отнюдь не желает.

С догом уйдет, где на вилле просторной

У благосклонных хозяев живет он в достатке.

Я же, ничтожный поэт Абрикосов, умру под забором, как шавка,

Вирши крапая свои, слогом неловкие, бедные мыслью.

Вынести сердце могло бы измену супруги,

Даже с собакою мерзкой смирилось бы кротко,

Но оскорбленья своих гениальных стихов не стерпел я.

"Что ж, удались, прихвати и собачий подарок,

Благо и дог насладился любовью, как видно, в избытке.

Я же умру под забором, быть может, ты правду сказала.

Только забор этот будет кремлевской стеною высокой.

Буду посмертно наркомам я равен и людям великим,

В космос дорогу открывшим и делавшим танки".

Был я обижен женой и проклятым животным глубоко.

Счастья хотелось мне остро и чьей-то любви беззаветной.

Свел меня случай с бычком, крутобоким трехлетком.

Был он прекрасен, как Зевс, когда в море пустился

Вплавь, унося на широком загривке Европу.

С ним я предался утехам любви, наслаждаясь

Спермою свежей обильной его, что намного

Вкусом своим молоко от коров превосходит.

Но об Елене не мог позабыть и о мщении грезил.

Дога же чтоб одолеть, из обломка ножовки немецкой

Выточил нож, обмотавши его рукоять изолентой.

Этот клинок самодельный носил в голенище кирзовом.

Новый удар нанесен был внезапно мне в самое сердце.

Подлый бычок мой, прельстившийся телкой младою,

На спину ей заскочил на глазах у меня, не скрываясь.

Кровь мне глаза налила, помутила рассудок.

Крепкой веревкой его привязал за рога я

В стойле пустом и зарезал ножом самодельным,

Словно на бойне скотину обычную режут.

Вспомнив труды на саратовском мясозаводе,

Вырезал малый кусок из спины у бычка я.

Тушу остывшую пнул, заявив: остальное, мол, здесь несъедобно.

Грузчики так поступали всегда на заводе,

К трапезе тонкий ломоть вырезая заточкою острой.

Было решил я костер развести и изжарить кусок,

Но вернулся фаллос отрезать быка, пораженного в стойле.

Больше из мести, хотя и для трапезы также.

Ибо учили меня мясники в гастрономе:

Фаллос есть самая вкусная часть из говяжьего тела.

Но не успел я уйти, как охрана нагрянула в стойло.

И за убийство бычка повлекла меня вдруг в казематы.

Мяса куски приложила уликами к делу.

Нечем мне было платить за ущерб нанесенный.

Дорого стоил бычок, а хозяин хотел возмещенья.

Но доказал адвокат, что убийство свершилось невольно.

Ревностью горькой мой ум помутился внезапно.

Встала из мрака с перстами пурпурными Эос.

С нар приподнялся и я, знаменитый поэт Абрикосов.

Самый великий из ныне живущих пиит и быков победитель

Счастливо спасся из мрачных застенков испанских.

Много усилий к тому общество прав сексуальных меньшинств приложило.

Этим и песнь завершу, славу себе пропою,

А развратной Елене вечный позор и в веках порицанье.

С догом своим и поныне живет, ненавидима дочкою-сучкой.

Да простят меня Гомер и Жуковский за невыдержанный размер.

/-\/

Комментарии: 2, последний от 13/11/2003. © Copyright Ayv (ayv_writeme@yahoo.com) Обновлено: 17/02/2009. 10k. Статистика. Стих: США		Ваша оценка:

Ayv: другие произведения.

Матадор