Продолжение романа.
Главы: Кентыш. Как умирают американцы. Город во тьме.
Дама с тринадцатого этажа. Джек-истребитель.
Приключения бравого гвардейца Aткина
Часть Вторая
* * *
Кентыш
Помимо Саймона и Рэймоса, в ночную смену работал еще один капрал, афроамериканец. Это был уже не молодой, высокий и худощавый мужчина.
С ним я познакомился, лишь только заступил на первое свое ночное дежурство.
Сам представился и спросил как его зовут:
- Кентыш, - кратко ответил он.
Я догадался, что это - фамилия.
- А по имени?
- Называйте меня только Кентыш, - резкоответил он.
- Ну что, познакомился со стариком? - насмешливо спросил мой приятель Дюмэй. - Тот еще фрукт!
- Видать, не жалуешь ты его.
- А-то! Вреднющий старик. Вечно во все лезет, придирается. Его никто не любит.
Было странно, что чернокожий Дюмэй не находил общий язык с таким же по цвету капралом.
- Я думал, ты лишь латинос недолюбливаешь...
- Так, ведь Кентыш родом из Панамы, то бишь испаноязычный. Среди латинос вырос, такой же, как они стал и те же традиции блюдет.
- Но и у вас на Гаити тоже ведь по испански говорят?
- Да, хотя это - второй язык. В основном по-французски объясняемся. А посему, различны в культуре и традициях. Лишь по цвету кожи сходны с Кентышем, во всем остальном - совершенно разные.
Капрал действительно оказался "не подарок". На моих глазах он зря отчитал и отстранил от службы охранника-пакистанца.
- Что произошло? За что он тебя так?
- Да ни за что, ты же знаешь - я добросовестно работаю!
И это было правдой. С самого начала пакистанец честно службу нес, старался. Но он, явно, был голубых кровей и на сей примитивный труд попал по необходимости, так же как и я. Светлокожий и стройный, видно от рождения парень принадлежал к привилегированной касте. Его благородство прямо-таки светилось. И не трудно было догадаться, что он здесь человек случайный. Судя по всему от Кентыша то не укрылось. На беду, малейшего превосходства над собой, пускай даже формального, Кентыш не выносил. Тем более от подчиненного.
- Придрался, что мой галстук не аккуратно завязан, а еще, что во время дежурства с девушкой болтал, - жаловался пакистанец.
О, да! Уж такое Кентышу не снести. Старик был давно разведен, и судя по всему, иную подругу себе не завел.
Однако, и к самому себе капрал был требователен. Будучи добросовестным работником, все делал скрупулезно и как положено. Да и начальником был неплохим: точно определял задание, добросовестно отвечал на любые вопросы. При явной самоуверенности и резкости с другими, глаза его казались грустными и возможно, скрывали разочарование, даже недовольство собственной судьбой. Я был благодарен ему за то, что он терпеливо и откровенно вводил меня в курс дела, чего от иных капралов, включая моего приятеля Саймона, добиться не просто. А может они не знали столько, поди, не достаточно опытны были. Кентыш же трудился дольше других. Ветеран, все же, постарше и опытнее.
Не знаю почему, но я постепенно проникался симпатией к этому спесивому, резкому, угрюмому, скрытому и не вполне доброжелательному человеку. Возможно, по-человечески жаль было его, ведь явно недоволен он судьбой своей, даже несчастен, и от того характер капрала стал столь крутым и неуживчивым. А может, я был просто благодарен был за то, что многому он меня научил.
Не смотря на его возражения, я все же стал звать капрала по имени, и он постепенно привык. Впрочем, друзьями мы так и не стали. Его звали - Эверисто. Красивое испанское имя, звучащее даже несколько высокомерно. Как оно очень подходило капралу, такому рослому и гордому!
- Знаете, на что похоже ваше имя?
- Нет, - искренне ответил он.
- Оно созвучно названию самой высокой вершины мира - Эверест.
- Правда? Ну что ж, тогда не плохо.
- И даже круто, сродни той горе.
Сравнение ему понравилось, но и тогда же не смотря на доброжелательное и уважительное отношение с моей стороны, дружба у нас не заладилась. И не потому, что он, как все испаноязычные, предпочитал только общество своих соотечественников. Ни с кем из них он также дружбу не водил. Наверно, комфортно ему было в полном уединении. А может, попросту моя эрудиция и иной цвет кожи раздражали его?
По крайней мере, сначала у нас трений не было.
Все же, как-то во время вечерней смены, он вдруг яростно налетел на меня:
- Аткин! Я наблюдал за вами, когда патрулировали стоянку. Вместо того, чтобы колесить по двору, вы простояли минут пятнадцать на месте!
Это была правда. Действительно, я зачитался. Невозможно было оторваться от увлекательного рассказа Гессе. Однако, обнаружить мое чтение капрал не мог. Во-первых, был поздний темный вечер, а во-вторых, к моему автомобилю капрал близко не подходил.
- Да, действительно... - по возможности правдоподобно лукавил я. - Писал отчет в вахтенный журнал и еще проверял предшествующие записи.
Он сначала не нашелся, что ответить. Объяснения моих действий были убедительными, так как не расходились с уставом. Однако, из природной вредности Кентыш сдаваться не желал.
- Все равно, вы должны были больше водить машину, нежели оформлять журнал!
И что на него нашло? Наверно разыгрался застарелый геморрой, о котором судачил весь коллектив. По меньшей мере, капрал провоцировал скандал. Неужели только для самоутверждения или чтобы напомнить о своей начальственной значимости? Приходилось быть свидетелем многих его разборок с рядовыми охранниками. Все начиналось одинаково: сначала - резкие обвинения, неистовый спор, затем рапорт в центральный офис "Кембриджа" и увольнение неугодного подчиненного.
Хорошо понимая это, я не стал пререкаться. И сохраняя абсолютное спокойствие, сказал:
- Извините, капрал, если я в чем не прав.
Кентыш был обескуражен моим, неожиданным для него, примирительным тоном. Он был удивлен и обезоружен, и напоминал мольеровского потешного героя после дуэли, когда у того выбили деревянную бутафорскую шпагу. Так и не найдя, что ответить, задиристый капрал явно растерялся и отстал.
- Как ловко ты его отшил! - удивилсямой дружокДюмэй. - Не ожидал старик, аж челюсть отвисла. Рассчитывал, что в словесную потасовку ввяжешься. А ты, вот ведь как, вежливо его отбрил.
Действительно, мое формальное извинение для меня самого мало, что значит, а в глазах других имеет вес. Обвинять человека, после того, как он извинился, по американским нормам - неприлично. Вот и Кентышу, прожившему в Америке большую часть своей жизни, приходится следовать формальным этическим правилам. Нельзя преступать неписаный закон и, поправ извинение, продолжать скандал.
Но непоседливая натура бузотера периодически себя проявляла; ее вулканные излияния искали выход из клокочущего кратера и яростно извергались наружу, засыпая словесной лавой и пеплом несчастного, на свою беду оказавшегося рядом.
Как-то раз в огне извержения очутился Дюмэй:
- До конца вашей смены еще десять минут, а вместо того, чтобы машину водить, ошиваетесь у центрального поста, и баланду травите!
Дюмэй что-то резко ответил, но тут же убежал, понимая бессмысленность продолжать спор.
- Знаешь, - объяснил затем мне мой приятель. - Этой ночью я спал с двумя девушками. Ну, как после такого выдержать за рулем полную смену? Кентыш - старый, он не поймет. Может, попросту завидует. И кроме того, его болячки донимают. Радикулит, ревматизм... - классический набор мужика в возрасте. А время-то осеннее, холодное. Хочет в прогретую машину завалиться, вот и заставляет нас до самого своего прихода двигатель включенным держать.
- А может, принципиальный он просто?
- Какое там! По ночам дежурит не зря. Сколько раз я его заставал спящим у терминала. Небось, и в машине подремывает. "Принципиальный", блин! С себя бы начал. Лишь от других требует, капрал хренов!
Дюмэй был прав. Я тоже не раз в ночную смену замечал, как Кентыш "расслабляется" на посту. Однако, сочувствовал, ведь он ближе был мне по возрасту, нежели юный Дюмэй, хотя и не оправдывал примитивную хитрость капрала, особенно когда он несправедливо корил моего приятеля.
На следующий день по графику Кентыш менял меня на мобильной вахте.
Ровно в положенное время по завершению дежурства я прибыл на центральный пост.
- Эверисто, - сказал ему доверительно. - Я хорошо прогрел салон автомобиля. Специально долго для вас держал включенным обогреватель. Сейчас там внутри тепло и приятно. Так что, желаю получить удовольствие от дежурства.
Его глаза как-то сразу подобрели. И хотя капрал ничего не ответил, я почувствовал - он благодарен мне.
* * *
Как умирают американцы
- Офицер! У меня проблема, - обратилась пожилая американка.
Я уж привык к таким, столь нередким заявлениям. У американцев проблемой может стать абсолютно все: подевался куда-то дистанционный пульт от телевизора, сосед косо посмотрел и не поздоровался, разносчик рекламы положил не у той двери положенный сверток. И все это требует немедленной реакции со стороны охранника, иначе жильцы непременно пожалуются на него.
Я, как принято в подобной ситуации, серьезно насупил лицо, и ожидая очередную нелепость, наигранно-участливо спросил:
- Что случилось, мэм?
Она принялась невнятно объяснять. Сразу заметив ее волнение, я понял, что произошло нечто необычное.
- Вы представляете, офицер, лишь на минутку отошла от сушильной машины в нашей домовой прачечной, а как вернулась, открываю - там уже ничего нет.
- Кому могли понадобиться ваши вещи? - с сомнением спросил я.
Действительно, кто решился воровать нижнее белье немолодой женщины? В Америке люди не столь бедны для подобных поступков. Может, фетишист какой-то, то бишь, безнадежно влюбленный, желающий заиметь интимный аксессуар своей дамы сердца? Вряд ли. Женщина совсем не молода, да и не столь красива.
- Говорят, какая-то леди их присвоила, - пояснила она.
Сомнение разрешил неожиданно подошедший американец Лео. Этот знал все обо всех. Такому человеку цены нет. Он часто нам помогал, сообщая интересные факты, раскрывал многие секреты.
- Да, это была, несомненно, Розали!
- Кто-кто?
- Старушка с четвертого этажа, у нее проблемы с головой. Может еще и не такое учудить.
Я сообщил по рации, чтобы меня временно заменили на посту, и направился вместе с жалобщицей на четвертый этаж.
Дверь квартиры бабульки была не заперта. Комната, захламленная почти до потолка, представляла печальное зрелище.
- Простите, мэм, но вы ошибочно взяли из сушилки не свое белье.
- Да-да-да-да, может быть, может.... - запричитала старушка.
Она полезла в большую сумку и извлекла оттуда женский лифчик.
- Не то, - сказала "пострадавшая".
Старушка углубилась в сумку еще:
- Тогда, может это? - она достала полосатые панталоны.
- Нет, не мое. Позвольте мне самой поискать.
Скарб старушки включал множество диковинок - девичьи трусики с оборочками, сексуальное белье из престижного магазина "Викториа сикрет", детские игрушки, мужская спортивная куртка "Фугу" гигантского размера.
- Вы представляете, что она только сюда натащила!? Для кого все это? Ведь носить-то сама не станет. И явно, не на продажу. Посмотрите, ну какой из нее бизнесмен?
Что впрочем, можно ожидать от явно психически нездоровой старушки?
Наконец, женщина отобрала свои вещи. Это было не новое белье, но все же стоило денег, да и само по себе, наверняка, было дорого ей.
Я с сожалением взглянул на старушку, видимо, она до сих пор не могла взять в толк, что собственно происходит, и совершенно не контролировала свои действия.
- Мэм, не держите больше вашу наружную дверь открытой.
- Как раз ей не следует запираться, - вмешался Лио. - Были случаи, когда она закрывалась изнутри. А то и выходила, забыв, или утеряв ключи. Требовалось дверь выламывать. Такое происходит нередко. Слесари замаялись каждый раз для нее новые ключи изготавливать. Тем более, что и не платит старушка, не знает даже где деньги у нее лежат. Вот и стоит ее квартира с тех пор не запертой. Все равно никто не обворует, взять то нечего, на ее "добро", подобранное со свалок, вряд ли позарятся.
- Неужели некому заботиться о Розали? А ее родственники? Есть ли они?
- О, да! Аж двое сыновей и дочка. Живут, правда, не здесь. Да навещают ее (как бы помягче сказать) крайне редко. Видите, что получается, вырастила, всем образование дала, а вот теперь на старость никому не нужна. Бедная больная женщина!
Я заметил, что американцы при их характерной жесткости, все-таки часто жалеют тех, кому в данный момент хуже, нежели им самим. Но при одном непременном условии: если эти люди не являются их прямыми родственниками.
- Осо, есть деликатное поручение, - обратился ко мне по-дружески капрал Саймон. - Поступила жалоба: тут одна барышня на третьем этаже ведет себя, ну как это помягче сказать, не очень прилично. Устраивает оргии, шумит по ночам. Не мог бы ты сходить к ней разведать, что к чему.
Такое деликатное задание мне не больно-то улыбалось.
- Прости, Саймон, может ты поручишь кому другому?
- Видишь ли Осо, дело в том, что барышня эта из России. Кто лучше тебя сможет разобраться? К тому же, Сьюзан очень просила, чтобы я поручил именно тебе.
Я поглядел в список жильцов. Владельцем той квартиры значилась Лина Джанидзе. Грузинка, что ли?
Делать нечего, поплелся я на третий этаж. Невзирая на мои настойчивые звонки в дверь, никто долго не открывал. Наконец, рассмотрев меня в глазок, дверь отворила молодая полноватая женщина, с совершенно заспанными глазами. И это не смотря на то, что был уже час дня.
- Вы, наверно пришли из-за жалобы? - сказалаона по-русски с легким кавказским акцентом. - Видите ли, соседка за стенкой меня просто ненавидит. Но дело в том, что я работаю поздно во вторую смену, прихожу домой после двенадцати. Полтора часа поездом метро плетусь из Манхэттена.
- Жалуются, что шумите...
- Есть грех. Люблю послушать музыку, но не громко, да все равно соседка нервничает, мол уснуть не может. А мне видится, что любопытством непростительным старушка страдает. Ну, скажите на милость, если так, то зачем она недавно кровать свою передвинула вплотную к смежной стенке. Чтобы шум уменьшить? Нелепо это как-то, не правда ли?
- Но она не только на музыку жалуется...
- Вот-вот, хлебом не корми, дай в чужую жизнь нос всунуть. А это уже, простите, мое дело, с кем я ночь провожу.
- Действительно, дело ваше.
- Кстати, офицер, я вот часто жалуюсь, что меня сверху заливают, а никто не реагирует. Вот зайдите, взгляните.
Мне абсолютно не хотелось входить, однако, она настаивала. Ее квартира была добротно отремонтирована и оборудована новой мебелью. Правда, ржавые следы потеков на потолке портили заботливо созданный интерьер.
- Вам надо написать официально жалобу в домовой комитет, иначе придется долго ждать. Здесь на устные просьбы никто не реагирует.
- Обидно, не терплю я эту бюрократию.
- Ничего не поделаешь, таковы правила.
- Спасибо вам, офицер, что терпеливо меня выслушали.
- Все-таки, старайтесь не шуметь. Соседку, ведь, вашу не переделаешь.
Она усмехнулась:
- Что правда, то правда...
А затем добавила:
- Вы зайдите ко мне как-нибудь еще, просто так, не по службе, чайком вас угощу.
Я, признаться, все же не воспользовался ее приглашением, однако, встречая ее в холле здания, мы приветливо раскланивались и у нас сложились хорошие отношения.
Однажды, Лина даже познакомила меня со своей мамой. Это была сухая высокая грузинка, ничего не имеющая во внешности общего со своей дочкой.
- Это - моя мамочка.
- А я именно тот, кто охраняет вашу дочь.
То, как я отрекомендовался, похоже, понравилось строгой даме. На хмуром лице ее появилось подобие улыбки.
- Артур, как хорошо, что вы сегодня дежурите... - Линабыла явно расстроена. - Одна надежда на вас.
- Какие проблемы?
- У меня уже две недели течет с потолка. Сколько бы я им не говорила, по вашему совету даже жалобу написала, а никому дела нет.
И тут меня, словно током пробило! Так над ней же Розали! Та самая, забытая богом и детьми, выжившая из ума старушка.
- Вы говорите, течет постоянно и уже давно? - взволнованно спросил я.
- Да пару недель уже....
Я, не дождавшись замены на посту, быстро взбежал на четвертый этаж. Дверь квартиры Розали, как обычно, была не заперта. Я все же позвонил. Однако, никто не ответил. Я снова нажал кнопку звонка, и опять молчание. Лишь звук текущий воды отчетливо доносился изнутри.
Оставив Лину у дверей, я толкнул незапертую дверь и вошел. Никого в комнате не было. Однако, тут я увидел, что дверь в ванную комнату настежь распахнута. Там горел свет.
- Розали! - позвал я. Но никто не ответил.
И тут я обнаружил, что пол ванной целиком залит водой.
"Что-то здесь не так" - решил я осмелилсязаглянуть внутрь.
Зрелище, представшее перед глазами, уже не сотрется из моей памяти никогда.
В ванне, запрокинув голову лежала мертвая Розали. Лицо ее посинело и маленькое тело вздулось от долгого пребывания в воде. Открытые неподвижные глаза как бы продолжали следить за тонкой струйкой, уже третью неделю все так же сочащейся из крана...
Я обнаружил тело рано утром, в самом начале моей смены. Предстояло еще долгие часы провести на посту. А это было не просто. Я все еще находился под стрессом от ужасной картины смерти.
- Дюмэй, будь другом, постой около меня, последи за мониторами. Не представляешь, как мне горько на душе.
Прибыла бригада неотложной помощи, хотя собственно, и помогать уже было некому. Полицейские оформили соответствующие бумаги и работники морга забрали тело. Мне пришлось написать необходимый печальный рапорт...
Лишь в самом конце дня появилась дочь покойной. Я ожидал увидеть какое-то безликое змеевидное существо, с маленькой ядовитой головкой, так нет, она оказалась в целом нормальной, даже симпатичной на вид, женщиной.
- Надо же, какая зараза, - не выдержал Дюмэй. - Только сейчас заявилась. Не хорошо все это...
- Может, и не пришла бы вообще, но нужно же наследство на квартиру оформлять.
Дюмэй грустно кивнул:
- Ничего удивительного.... Это - типичный случай смерти американца.
- От болезни?
- Я бы сказал, скорее, от одиночества.
* * *
Город во тьме
Из всех моих коллег по неблагодарной службе в охране более всего мне импонировал Чарльз Уильямс. Это был невысокий чернокожий молодец, лет тридцати пяти. Удивительно, настолько мы внешне с ним разнились, но тем не менее, находили много общего и хорошо понимали друг друга. Наверно потому, что Чарльз был интеллигентным и остроумным. Напрасно недоброжелатели, грубошерстные расисты судачат о недостатке способностей афроамериканцев. Абсолютная ерунда! И пример тому - Чарльз. Он совмещал работу с учебой в университете и строил большие планы на будущее, однако, не менее серьезно относился к нынешней работе в охране.
- Осо, подсоби мне снять флаг?
По неписаным американским правилам перед многими большим зданиями устанавливается флагшток, где каждое утро вывешивается национальный стяг, а к вечеру его спускают.
- Что за вопрос, Чарльз? Конечно помогу.
Мы побрели прямо по влажной после дождя траве к фасаду дома. Американский флаг гордо развевался от порыва вечернего ветерка.
- Знаешь, Осо, нас с детства учили чтить национальные символы. Когда еще пацаном-бойскаутом был, многому научился.
Я тоже когда-то в пионерах ходил. Жалкая пародия на американских скаутов! Им форму выдавали зеленую, добротную, наглядные пособия, книги соответствующие, даже учебные винтовки. И тренировали. Обучали тому, что в трудной ситуации может сгодиться. Нас же гнали собирать металлолом, ветошь и использованную бумагу. Мы копались в мусоре - такая вот наука была. Потому закрепилось навечно отвращение к той пионерской жизни.
Чарльз умело, за считанные секунды сдернул вниз флаг с двадцатиметровой мачты. Я помогал ему сложить громадное полотнище. Это оказалось не просто, и даже вдвоем нелегко управиться. Требовалась сноровка.
- Надо же, как ты ловко это делаешь, - удивлялся я.
- Каждый, кто бойскаутом был, запросто с тем справится. Хорошая школа! Многому научился. Легко теперь ориентируюсь на незнакомой местности, из ничего обед сварить могу, собраться за пять минут в поход, едва проснувшись, тоже не проблема.
- Наверно, не каждый, кто в бойскаутах ходил, хорошо это усвоил. Просто, сообразительный ты...
Он засмеялся.
- Нет, такой как все.
Чарльз явно скромничал. Мало, кто из разноцветных выпускников американских школ имел подобную смекалку и был столь понятлив. А какое у него чувство юмора! Я бы сказал, европейское. Американцы редко понимает наши шутки. Не всегда засмеются, даже если изложишь презабавный (по нашим российским меркам) анекдот.
Расскажешь например, им такой:
Пришел пациент к врачу и говорит:
- Доктор, я наверно "лесбиян".
- ???
- Вокруг столько красивых мужчин, а меня все к женщинам влечет...
Русский рассмеется, американец - вряд ли. И непременно спросит:
- Как же так, он же мужчина?!
Тогда настает очередь смеяться тебе самому. Но на сей раз, над американской ограниченностью.
Единственным исключением, пожалуй, являются анекдоты о чукче. Правда, приходилось долго объяснять, что это за народ такой. А когда до них доходило, то непременно с радостью восклицали:
- Так это же, наши эскимосы... Мы обожаем анекдоты о них!
А вот, Чарльз все шутки понимал и от души радовался, что бы я ему ни поведал.
- Осо, давай еще! Ты - просто мастак рассказывать анекдоты, до того занятно получается. Я в жизни никогда таких не слыхивал, неимоверно смешные.
И откуда у него столь необычное, совершенно не характерное американцам чувство юмора?
В конце концов я устал рассказывать и попросил его поведать что-нибудь из местного юмора.
Он рассказал анекдот, на мой взгляд, совершенно не смешной. Мол, какой-то алкоголик упал и разбил голову о стойку бара.
Я попросил тогда его пошутить на иную, более занятную тему.
- Знаешь, вот например, у нас в России, часто рассказывают анекдоты о грузинах. Я, конечно, люблю Кавказ, и к тамошним жителям хорошо отношусь. Да вот, говорят они по-русски крайне забавно, с сильным, нелепым акцентом, и ведут себя, на наш взгляд необычно, да так, что всем становится потешно. Вот и сделали этот народ героем многочисленных анекдотов.
- У нас тоже аналогичный козел отпущения имеется. И это народ, живущий с русскими по-соседству.
- Ты меня заинтриговал. Так кто же они?
- Как кто? Поляки, конечно.
Вот это да! Оказывается, беспредельно горделивая, вплоть до заносчивости, чванная нация, высоко несущая и именующая себя не иначе, как французами Восточной Европы, вызывает насмешки коренных американцев!
- Тогда расскажи о них, - попросил я.
- Ну, хотя бы этот... Первый, что приходит на ум. Знаешь, сколько поляков требуется, чтобы заменить одну единственную лампочку?
- Неужто больше одного?
- Представь себе: аж три!
- И как это все происходит?
- Один становится на круглый стол, берет лампочку в рот и таким образом втыкает цоколь в патрон. Затем расставляет руки в стороны. Два других поляка берут его за кисти и бегают вокруг стола, дабы придать первому вращательное движение.
- Ха! Смешно... Вспомнишь что-то еще - непременно расскажи.
- Обязательно.
- Вообще, должен заметить: ты, Чарльз, далеко пойдешь.
- Почему?
- Ну, хотя бы взять твои инициалы: " CW ". Прямо, как у Уинстона Черчеля!
- Нет братец, ты чизбургер с гамбургером не путай! Его инициалы наоборот - " WC ". А это другой неприличной аббревиатуре соответствует - "ватер клозет", то есть попросту: туалет.
Ну, не удовольствие ли работать с остроумным человеком? Вот и в тот памятный летний день нам вместе выпала по расписанию вторая смена. Идти на работу было еще рано. И я проводил время дома за компьютером, играя с виртуальным соперником в шахматы. Позиция у меня была явно выигрышная. Мой офицер сбил черную ладью и подбирался к пологим ступеням трона вражеского короля.
Однако, не успел я сделать решающий ход. Неожиданно экран погас. И компьютер отключился совсем.
- Повезло же тебе, парень! - обратился я к моему невидимому противнику, будто бы он мог меня услышать.
Я нажал на кнопку включения. Что за черт, компьютер никак не запускался. С удивлением затем обнаружил, что свет в моей квартире полностью отсутствует. Не было электричества и на лестничной площадке, и по всему дому вообще. Вот так дела! Через окно я мог видеть, как на улицу из соседних домов выходят обеспокоенные люди и что-то живо обсуждают. Так и есть - весь район остался без электроэнергии.
Подобные перебои в Нью-Йорке случались. Потребление резко возрастает в жаркие дни. Кондиционер есть в каждой квартире. И если включить их одновременно, произойдет перегрузка сети и система "захлопнется", лишив света абсолютно всех. Но в этот раз случилось совершенно непредвиденное, почти весь Нью-Йорк остался без электричества.
Шутки шутками. Может кому-то хорошо, у них в результате появятся дети. А мне, ведь, на работу во вторую смену к четырем вечера идти! Это ж до нее добраться надо, а метро естественно, не ходит. Можно, правда пешком, не так уж далеко. А вот, когда смена в полночь кончится, то стремно поздно ночью по бруклинским переулкам в кромешной темноте возвращаться. Причем пройти придется некоторые места, даже днем не столь безопасные. Я поежился. А вот еще что... Дежурить ночью в здании в полной темноте - удовольствие не из приятных.
Значит, не пойти вовсе? Сказаться больным? Так эти офисные крысы требуют, чтобы загодя, аж за целые сутки им о болезни сообщалось. Дуристика, похуже совковой!
Я вставил батарейки в радиоприемник. И настроившись на волну, принялся слушать выступление мэра.
![[]](/img/a/aleks_safir/priklucheniautkinachvtoraia/flag2.gif)