Мой Китай
Сервер "Заграница":
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
Автор Борис Семёнович Мисюк родился в Крыму 30 сентября 1939 года, с 1956-го по 1962-й учился в Одесском институте инженеров морского флота, 25 лет провёл в морях - матросом, мотористом, механиком, флагманским специалистом. С 1965-го по 1969 учился заочно (последний курс на дневном отделении) в Литературном институте им. Горького, в Москве, с 1980-го член Союза писателей СССР, в 1991-ом организовал во Владивостоке Приморское отделение Союза российских писателей и 18 лет его возглавлял. 11-й год издаёт литературно-художественный ежеквартальный журнал "Изба-читальня", недавно переименован в "Кают-Компанию". Автор 12 книг (две для детей), дважды, как большинство моряков, женат, имеет двоих сыновей, два внука. К своему 70-летию приготовил книгу "Юморские рассказы" (юмор+море = юморские), а чтобы издать - ищет мецената. За 20 лет, с 1989-го, побывал в Китае шесть раз и хочет ещё. Очень любит китайскую кухню.
И куню на кухне!
Мисюк Б.С.
"Мой Китай"
Мир встал перед необходимостью отменить непреложный закон, на котором два века стояла общественная мысль: политические свободы задают рост экономике, а рыночные механизмы в условиях авторитарной системы не работают.
Пока только две страны в мире опровергли это правило: Россия и Китай. У нас негативный опыт, у Китая - позитивный.
С. Лесков, "Известия", 2007
ПРОСТИЛИСЬ 28 ЛЕТ НАЗАД
Когда болгарка кивнёт вам сверху вниз, не спешите обниматься-целоваться: по-болгарски такой кивок означает отказ.
Язык далёкого народа, с которым свяжет вас судьба, поначалу дремучий, тёмный лес. В нём так легко заблудиться, попасть впросак. Помню, когда мы впервые встретились в 1956 году в Одессе, каждый день у нас был полон разных весёлых недоразумений.
- Ты не встречал Фам Инго? - останавливает меня в институтском коридоре мой сокурсник Сунь Яохуа.
- Кого-кого? - я смотрю на него вытаращенными глазами.
- Фам Инго, - повторяет Яша, перекрещённый уже на русский манер.
- ???
- Фам Энго, - осторожно ищет он верное произношение. Я вижу, как ему трудно, и сам напрягаюсь, силясь сделать "перевод" с китайского.
- Фоменко! - осеняет меня. - Бориса Фоменко ты ищешь?
-Да, да! - Яша радостно светится. - Ба-риса. А как правильно - Фам Энго?..
Мы были так молоды, мы только что стали студентами Одесского института инженеров морского флота. Жизнь распахивала перед нами горизонты, прямо по курсу сверкало море, моя мечта с самого раннего детства. Я рано пошёл в школу, семнадцать мне исполнилось уже в институте. Море, мне нужно было только море, и я не очень обременял себя вопросом, кем быть - механиком, матросом, капитаном? Судомеханический факультет выбрал только потому, что кто-то мне сказал: с дипломом механика, мол. Легче пойти плавать.
Совсем другое дело - ребята из Китая. Они были постарше, в среднем двадцатилетние. Кроме школы, у каждого за плечами - год учёбы русскому языку в Пекине. Китайской Народной Республике, которой в ту пору не исполнилось ещё и семи лет, крайне необходимы были инженеры. И самых способных своих молодых людей она послала учиться в Советский Союз.
На нашем курсе оказалось сразу пять китайцев, самый большой из ежегодных наборов иностранцев на факультет. И всех пятерых определили в мою, 4-ю группу первого курса.
Великая стена, хотя и незримая, весьма ощутимо в то время отгораживала и нашу страну от внешнего мира. В разгаре холодная война. Ветры свободомыслия ни с запада, ни с востока, из-за океана, ещё не в силах поколебать мощный "железный занавес". Поэтому каждый иностранец на нашей земле кажется нам чуть ли не инопланетянином. Естественно, разгорается любопытство. В перерывах между лекциями в приинститутском сквере на скамейке, в студенческой столовой, на спортплощадке - повсюду, как цыплята утёнка, мы окружаем то Бао Дунвэня, то Ян Динсюэ, то Чень Юсиня, то Яшу с Женей, то есть с Чжан Чженкуном, и говорим, говорим, расспрашиваем друг друга обо всём на свете, запинаясь на непонятных китайцам словах и силясь объяснить, что называется, на пальцах всё труднообъяснимое.
- У вас в школах учат русскому языку?
- А деревья у вас такие же растут, как здесь?
- А хлеб в Китае едят?
- Сколько же дней вы ехали сюда?.. Уй-ю-юй, почти две недели! Ну и ну-у...
- А в Мавзолее вы были в Москве, видели Ленин-Сталина? - Да, так мы и говорили в ту пору, соединяя эти имена дефисом, крошечной такой тирешкой.
- А правду говорят, что китайцы лягушек и гадюк едят?
- Чень, а ты почему только по-русски разговариваешь?.. Что, северянин совсем не понимает жителя Фуцзяня? Вот это да! Как русский казаха, значит...
Через год, на втором курсе, меня по моей просьбе поселили в "китайскую" комнату общежития. Так я стал жить в одной студенческой келье я Ян Динсюэ и Чень Юсинем, самыми скромными, вежливыми и тихими людьми из всех, кого встречал в своей жизни. И каково же было моё удивление, когда узнал я позже, что Дин сюэ в переводе на русский означает: тихо учиться!.. Воистину nomen est omen - имя знаменательно, как говорили древние.
Степенный, в очках, полный достоинства, чаще серьёзный, чем улыбающийся, Ян быстро стал признанным лидером институтского землячества китайцев. Южанин Чень, субтильный, нежный, как девушка, и даже говорящий тонким, девичьим голосом, очень живой и весёлый по натуре, всегда однако сдержанный в проявлении эмоций, выделялся скромностью и незаметностью своей даже среди земляков.
Главной же чертой, определяющей наших однокашников из Китая, было несомненно огромное трудолюбие. Великое трудолюбие! Поразительное трудолюбие! В молодости столько соблазнов - девушки, музыка, вино... Аскетизм несвойствен молодым. Разбитные, ушлые (как говорят по-русски, палец в рот не клади) одесситы называли их за глаза монахами. В чужой, неведомой стране невольно, хотя бы поначалу, будешь вести себя скромно. К одесситам, правда, это, по-моему, неприменимо. Но даже они, шустряки, записные весельчаки и хитрецы, за все пять лет совместной учёбы так и не сумели ни на грош совратить ни Яна, ни Ченя. То же самое можно сказать о Бао Дунвэне и Сунь Яохуа. Один лишь Чжан Чженкун, Женя, Джон, обладавший редкой способностью к ассимиляции, очень контактный и эмоциональный, довольно быстро "притёрся" и стал своим парнем в любой компании.
Летом, после второго курса, я пригласил Яна к себе домой. Жили мои родители недалеко от Одессы, в трёх часах езды на автобусе, в маленьком старинном городке Белгороде-Днестровском. Встретили они моего нового друга радушно и насколько позволял наш скромный семейный достаток широко. Застолье в Бессарабии (сейчас это Одесская область) немыслимо без столового виноградного вина. Но Ян, к удивлению отца, обожавшего этот прекрасный, веселящий душу и безобидный в сравнении с водкой напиток, лишь чуть-чуть пригубил из рюмки. Зато он с удовольствием бродил со мной по городу, по древней, ХII века постройки, крепости, купался в тёплом Днестровском лимане. Помню, я страшно гордился своим китайским другом и при встречах с приятелями и даже шапочными знакомыми непременно представлял его, напуская на себя непринуждённость и в то же время важность дипломата.
Через год-полтора, на какой-то праздник, кажется, это был Новый год, мы снова приезжали с Яном на пару дней к моим родителям. Он так сдружился с ними, что потом, уже закончив институт и уехав на родину, долго ещё писал им письма.
С утра до обеда - лекции, потом самостоятельные занятия в библиотеке или общежитии с учебниками и конспектами, под вечер - баскетбол на спортплощадке или пинг-понг, в котором не было равных нашим китайцам. После ужина короткая прогулка и - снова великое сидение, политзанятия. На столе - брустверы из томов Мао Цзэдуна и Сталина, а между ними выглядывают, как из окопов, склонённые к тетрадям головы Яна и Ченя. В комнате тишина, я читаю или уже улёгся спать и только слышу, как скрипят по бумаге перья авторучек да шелестят страницы. И думаю с лёгкой завистью: эх, мне бы их усидчивость, глядишь и вытянул бы на стипендию, а то вечно не вылезаю из "трояков", особенно по сопромату и математике. А если ещё и на тренировках мне такое китайское упорство, то я бы уже чемпионом Одессы наверняка стал.
Я занимался боксом, выступал за институт в сборной, и Ян часто ходил болеть за меня на соревнования. Он научил меня делать бодрящий, восстанавливающий силы массаж и самомассаж, которыми я пользуюсь и поныне, называя такой массаж китайским.
Во время экзаменов нас, русских студентов, крепко выручали... китайские конспекты. Молодость. Любовь, занимавшая наши умы и сердца с утра до ночи и с ночи до утра, разумеется, мешала занятиям. В конце каждого семестра мы обнаруживали уйму пропущенных лекций в своих конспектах по всем предметам. И - готовились по тетрадкам китайских друзей. Особенно ценились конспекты Бао Дунвэня. Талантливый парень, он преуспел и в русском языке больше других, его конспекты были полней и понятней. Готовишься, помню, к экзамену по тетрадям Яна или Ченя, зубришь формулы, вдруг - бац - целая строчка иероглифов посреди русского текста. Причём у обоих в одном и том же месте. А это, оказывается, преподаватель спешил во время лекции, ну и пришлось им - по-своему, чтоб успеть за ним. Русский язык, такой трудный для китайцев, порой подводил и Бао, даже на втором и третьем году жизни в России. Однажды он сыграл с ним такую шутку. Любил Бао курятину, пошёл за ней на базар и там до колик рассмешил торговку птицей, спросив у неё: "Сколько стоит жена петуха?"
Получая из Китая газеты и журналы (Женьминьжибао, Гуанминьжибао, Хун-ци и другие), друзья взахлёб читали новости с родины, гордились вслух планами "Большого скачка", успехами коммун, потом кампаниями по уничтожению воробьёв и мух. А мы снова, в который раз, дивились великому трудолюбию великого народа.
Да, не знали мы, что скоро грянет "культурная революция", что тяжко придётся нашим милым друзьям, с которыми мы так сроднились за пять долгих лет учёбы в Одесса. Не ведали, конечно, и того, что ожидало нас самих - почти два десятилетия отупляющей брежневщины, отучавшей народ честно трудиться и думать, причащавшей его к бутылке.
Два великих и многострадальных народа. Если поставить вопрос, кто страдал больше, то в таком "соревновании" равными китайцам могут быть, пожалуй, только мы, русские. Не зря мы, видно, пели в далёкие те пятидесятые годы и в самом начале шестидесятых:
Русский с китайцем -
Братья навек...
Прошло без малого три десятилетия! Где вы теперь, мои друзья, братья мои по студенческим летам? Ау!..
1989
ПРИКЛЮЧЕНИЯ РОССИЯНИНА В КИТАЕ
и л и
Откровения бесстыжего писателя из развратной страны Сулень
Сегодня по радио услышал: "Осень китайского патриарха. Состояние здоровья 88-летнего китайского руководителя Дэн Сяопина последовательно ухудшается. В настоящее время он общается только с женой..." И мгновенно припомнилась мне ходячая в народе китайском шутка, та самая, в которой немалая доля правды, я слышал её в Шанхае: "Китайцы боятся жён потому, что Дэн Сяопин боится своей". А ещё пословицу услыхал я в Фучжоу: жена лучше чужая, а дети - свои. И на миг представилось мне: я не в Китае, а где-нибудь на Волге. И подумал с тёплым чувством: народ с народом всегда найдёт общий язык, что бы там ни творилось на границах и в змеиных извилинах макиавеллиевых мозгов политиков...
Этим стихам харбинского поэта Валерия Перелешина более полувека:
У матери ласковой - в жёлтой я вырос стране,
И жёлтые кроткие люди мне братьями стали:
Здесь неповторимые сказки мерещились мне,
И летние звёзды в ночи для меня расцветали.
Тридцать с лишним лет назад учился я в Одесском институте инженеров морского флота вместе с группой китайцев. По окончании учёбы сперва поддерживали связь, а потом известные события надолго разлучили нас - четверть века ни слуху, ни духу: им запрещала выходить на СССР "культурная революция", мне писать за бугор - виза на загранплавание. И вот четыре года назад я умудрился за три дня стоянки в порту Дальнем-Даляне разыскать в полуторамиллиардном Китае четверых своих однокашников. Оборванная связь наладилась! Последовало приглашение...
Итогом моей встречи с друзьями стал китайский дневник. Его можно вот так и назвать - "Приключения россиянина в Китае". Итак...
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. 25 мая 1993 г. Снялись наконец-то с якоря в бухте Золотой Рог и - курс на порт Дальний, по-китайски Далянь. Трое суток проторчали на рейде из-за того, что грузоотправители, частники, конечно, занизили в документах вес стали, отправляемой ими в Китай, а бдительные таможенники это дело обнаружили. Около десяти тысяч тонн стали. Вот уж года два как она рекой течёт "за бугор".
- Закрепить всё по-штормовому! - Объявляет старпом по спикеру. - Задраить иллюминаторы! К нарушителям будут применяться меры материального воздействия!
Какой-то немарксистский вроде пошёл уже материализм. На флоте без малого два года нет помполитов. И невольно ловишь себя на этакой призрачно-прозрачной - рабской! - ностальгии. Я замечал эти странности у русских, даже в Австралии живущих...
ДЕНЬ ВТОРОЙ. 28 мая. Огибаем Корею. Всю ночь кальмароловы ослепляли нас гирляндами галогенных ламп. Вторые сутки "пекинские утки" навстречу плывут - куски пенопласта. Вспоминаю лето 89-го, запакощенный рейд Дальнего. Уж не оттуда ли "утки"?..
А сейчас несколько подробней о моих однокашниках-китайцах. Нашлись они чисто случайно. Даляньская судоверфь ремонтирует наши суда, и там стояла как раз плавбаза, где капитаном-директором был мой друг Анатолий Иванович Твердохлеб. Он пригласил меня на банкет, который в честь наших рыбаков давал директор верфи. На том банкете, ни на что не надеясь, я взял и спросил, что называется, просто так у директора: нет ли случаем у него на верфи кого-нибудь из выпускников ОИИМФа моего года выпуска. Минут пять тот чесал в затылке. И "вычесал" мне одного, хотя и не с моего факультета. На следующий день мы увиделись, и я у знал адреса своих друзей. А потом и встречи пошли. Во Владивостоке у меня побывали уже двое, в том числе и Ян из Циньхуандао, который должен теперь встречать меня в Дальнем.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ. Время уже на три часа сдвинулось к западу, к Москве. Пекин по старой привычке, видно, тяготеет к нашей столице. Или - к мировым стандартам часовых поясов?.. Раннее утро, корейские и китайские шхунёшки идут на рыбалку. Пять утра, а солнышко светит уже во всю ивановскую. Во Владивостоке сейчас восемь, вот нам и не спится. Стоим с соседом по каюте у иллюминатора и разговариваем. Он - бывший начальник рыбопромыслового района, потому толкуем о рыбалке. Китайцы вон ловят, как говорится, всё, что шевелится - любую рыбу, медуз, добывают водоросли, ракушки, а мы... Работал, рассказывает сосед, на промысле красной рыбы у Южных Ку-рил, в начале 80-х это было. Руководство, т.е. "Дальрыба" и минрыбхоз, требовало брать только горбушу, самую, можно сказать, ни-кудышную из лососёвых. А кижуча, кету и симу, значит, наиболее цен-ных, приходилось выбрасывать! Рыбаки для себя насолили, накоптили, конечно, лакомых рыбьих брюшков, надрали икры, но это ж мизер, а тоннами, тоннами - за борт. Начальник промрайона упрашивал по радиотелефону "Дальрыбу", чтобы прислали хоть один небольшой траулер-морозильщик, чтоб наморозить хоть десяток тонн да засолить хо-тя бы несколько бочек золотой ведь рыбки... Глухо! Пальцем никто не пошевелил, одёрнули только: не отвлекайтесь, мол, давайте план. Сделал для себя, говорит сосед, кижуча сёмужного посола, так он прямо плавал в красном масле в целлофановом пакете. И - кверху брю-хом - тоже плавал за бортом...
ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. I июня. Прошлой ночью стали на якорь в Даляне. Сейчас идём на швартовку. На борту уже побывали власти. Таможня китайская, в отличие от нашей, заставлявшей нас карманы выворачивать, даже в каюты не заходила. Но вот пограничники в Китае куда злее наших. И бюрократы отменные. Целый день пришлось потратить на ловлю како-го-то пограничного чиновника, хранителя необходимой печати. Всё это легло на плечи Яна, встречавшего меня в порту.
В восемь утра автобусом выехали из Даляня в Циньхуандао. 14 часов в дороге. Почти всё время дождь, холодно. За окнами серо. Последние четыре часа - поездом, битком забитым, чтобы сразу, зна-чит, осознать, что попал в самую многолюдную страну в мире.
Очень общительный народ. Глазеют на меня, смеются, все как один кажут на мою лысину: "Ленин, Ленин!". У Яна то и дело спрашивают обо мне: кто такой, откуда? Он отвечает коротко: сулень, то есть - советский.
В десять вечера приехали в Циньхуандао. Поселился я в гостинице, потому что иностранцам запрещено, оказывается, селиться в китайских семьях. Дабы не лицезреть, значит, бедности, правды, не дай Бог, узнать.
ДЕНЬ ПЯТЫЙ. Тай-фын - сильный ветер - кончился, прошёл тайфун, на улице стало жарко. Ян с друзьями с утра у меня в номере. Бизнесменские разговоры. После визита Яна во Владивосток я нашёл по его просьбе деловых партнёров для его друзей. И вот заключён договор о совместном предприятии, все довольны. А я размышляю с опаской: не разочаровались бы вы, ребята, из-за наших препон да из-за ваших - достойных учеников наших - бюрократов. К вечеру мы оба с Яном уже притомились от нескончаемого делового трёпа. Хоть он и выносливее меня, жилистей, как большинство его соплеменников, а тоже признаётся время от времени: я инженер, не бизнесмен. Прибыли, бартер, рыба, металл, реактивные пассажирские самолёты, лапша, тряпки...
А город большой и красивый. И был когда-то, видимо, островом: Цинь Хуан - это имя первого китайского императора, дао - остров. Много домов современной архитектуры, в основном оригинальных, штучных проектов. Пяти-десятиэтажные белые лебеди, золотистые соты, кофейные и цвета кофе с молоком шкатулки с огромными золотыми иероглифами сверху вниз по торцу или горизонтально по фасаду. Нередки над домами трапецеидальные, квадратные или НЛО-видные с окнами кругового обзора башенки. Масса магазинов, гостиниц, харчевен, и все они с большущими, явно художником писанными синими, зелёными, красными, золотыми иероглифами. Тысячи, десятки тысяч велосипедов стоят у гостиниц, офисов, заводов и фабрик, раскатывают по улицам.
Велосипед заслеживает не только отдельного абзаца, но и отдельного рассказа, если не поэмы. В жизни китайца он занимает много больше места, чем автомобиль в жизни самого заядлого автолюбителя. На велосипеде ведь и по любой, самой узкой тропке проедешь, и по обочине тротуарной, и по рыночным рядам. Велосипед в Китае - великий многостаночник. Это и тележка спереди, и кузов сзади, гружённый, что ишак. Кстати, этого длинноухого транспортного средства в Циньхуандао тоже хватает. Это и такси-велорикша с двухместной коляской, это и целый семьевоз: муж на педали жмёт, жена с младенцем за спиной сидят, сзади, на багажнике, переделанном в сиденье, а спереди сидит ребёнок постарше. На багажнике сидят и верхом, и поперёк, как на стуле. Едут молодые в обнимку на двух (!) велосипедах.
Встречаются нередко и целые магазины на велосипедах. Это, как правило, тележка сзади, она на двух колёсах, и велосипед таким образом стал трёхколёсным, тележка высокая, бывает и двухэтажная, застеклённая, набитая товарами или продуктами: пирожки и торты, десятки разных готовых, мясных в большинстве, блюд и всевозможных полуфабрикатов. Да, велосипед тут только с ишаком и можно сравнить - по трудолюбию и грузоподъёмности. Ну а уж если кто мотороллером разжился, так это вообще, считай, грузовик - он непременно с кабиной и настоящим кузовом. Мотоциклов в городе мало. Много наших "волг" и "жигулей".
Циньхуандао очень зелёный город. Тополевые аллеи, свечи кипарисов, раскидистые акации. Вдоль широких проспектов двойными рядами идут деревья или палисадники, они разделяют центральную проезжую часть с двусторонним автомобильным движением и две боковые велосипедные дороги с движением односторонним. В часы пик они - словно две реки, полноводных, стремящих бег свой в противоположных направлениях.
Циньхуандао - знаменитый курорт. Здесь отдыхали Мао и Дэн Сяопин. Город-курорт с населением пятьсот тысяч превращается летом в четырёх-с-половиной-миллионный мегаполис. И ухитряется при сём быть относительно чистым, хотя мусорят китайцы напропалую. Такая вот традиция - не оставлять без работы дворников, уборщиц, мусорщиков. Гостиница, в которой я живу, шикарная - с красивыми, под керамику, стенами, мраморными раковинами, но краны текут, пробки из раковин повырваны, а стены - ну прямо как у нас, сирых - исписаны номерами телефонов и просто испачканы.
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ. Суббота сегодня, а в Китае - рабочий день. Коммунизм же строят. С четырёх утра под окнами ревут оглушительные автомобильные гудки, в пять приходится вставать. До восьми наработался на пишущей машинке (до компьютеров мы ещё "не доплавались"), которую привёз с собой, - печатал списки учредителей СП, совместного предприятия (не Союза писателей) и прочие бизнес-бумаги. Много экземпляров надо, машинка портативная, не осилила, пришлось одно и то же печатать дважды. А у меня аллергия на монотонную работу. Башка очумела. И такие вот мысли в ней поползли: вожди наши знали, видно, секрет производства рабов-послушников - заставь их монотонно "молотить", они потом автоматически повернут туда, куда скажешь, да ещё и озаботятся, если объявят им повешение назавтра: "А верёвку с собой нести?"
Вчера были на швейной фабрике. Там на простейших операциях, доступных элементарной кулисе Стефенсона, стоят куни (девушки) и мотают руками - туда-сюда, туда-сюда. Зато безработицы нет!..
Несмотря на ишачий транспорт, чисто на мостовых. Спрашиваю у Яна. Он уважительно замечает:
- Ишак, хоть и зверь, но знает порядок! Туалет для него только там, где укажет человек.
Н-да, а люди... Господи, как же часто они ведут себя хуже ишаков...
Опять весь день - бизнес-говорильня и "камбэй" ("выпьем" значит по-китайски) в ресторане, принадлежащем компании, где Янов приятель работает управляющим. Компания не государственная, частная, и таких уже полно в Китае. И такси на улицах в большинстве тоже частные.
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ. Слава Богу, воскресенье. Ян с товарищами организовали поездку в городок Саньхай-Гуань. Название которого переводится так: Гора-море-ворота. Может быть, Ворота морской горы? Чем знаменито это место - отсюда берёт начало Великая Китайская Стена. Памятник великому трудолюбию и несгибаемому целомудрию нации. Памятник длиной то ли 10 000, то ли больше километров! По Стене можно было ездить на карете - так широка. Мы походили по ней и под ней с обеих сторон. Стена снаружи опоясана рвом двухметровой глубины, заполненным водой. Местами заболочено, ряска, лягушки квакают, но рыба во рву водится, там и сям взмахивают удилища под вербами. Зелени вокруг много - деревья, кусты, травы, камыш.
С полчаса проехали от Саньхай-Гуань и попали на пляжи знаменитого курорта Камень-Тигр. Искупались в удовольствие в море. По пляжу - точь-в-точь как на черноморском побережье - расхаживает поджарый, прожаренный пляжным солнцем мужик лет сорока с небольшой сумочкой через плечо, подходит к одной компании, к другой... Подошёл и к нам. Тронул жену Яна за плечо, что-то короткое сказал, она повернулась к нему в профиль, он впился глазами и за несколько секунд сотворил чудо - профиль из чёрной бумаги-замши. Не глядя! Зрячая рука, зрячие ножницы. Мигом наклеил на картонную рамочку с готовой памятной надписью и преподнёс модели. Цена, можно сказать, символическая - один юань. Я тоже попозировал, и теперь у меня на секретере красуется это произведение талантливого мастера с курорта камень-Тигр. Присмотревшись внимательней, поражаешься: даже морщины на лбу успели изобразить его молниеносные ножницы...
Побывал я сегодня и у Яна дома. Вот какой длинный день! Дом небогатый, но уютно и чистенько, да и просторно - три комнаты на троих. На кухне газовая печь с баллоном, газовый титан для ванной, большой холодильник. Мать жены Яна, тёща, живёт с ними. Ей 83 года. Сидит на кровати, поджав под себя... Боже, я буквально остолбенел - совершенно младенческие ножки, четырёх, максимум пятилетнего ребёночка ножка! У дочери же, Яновой жены, не меньше 38-го. "Да-да, - кивнул Ян, - это мука! Была. Наших женщин освободила революция!.."
Мне послышался лёгкий упрёк в его голосе: мол, что ж вы там, у себя в России натворили, а? Где теперь все "завоевания Октября"?
Вечером в гостинице смотрю телевизор. Большие какие-то стройки показывают, гигантские стройки. И всё это с упоением. "Стройки коммунизма"? Плотины, "рукотворные моря"? Всё это мы проходили. Мы тоже понастроили плотин, обезрыбивших и заболотивших реки. Что за тяга такая к гигантизму? Вон показывают как раз колоссальное водное зеркало. А ведь через десять-двадцать лет это будет болото "площадью в три Франции"...
ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ. Велосипеды не перестают поражать меня. Сегодня видел на багажнике одного привязанный диван, а нём ещё два кресла сверху!
Обслуга гостиничная меня умиляет. Каждый вечер номер-ная развозит на тележке термо-сы с крутым кипятком. Он и утром крут, хотя термосы без крышек, только с пробками. У меня на столе Яновы дары: бан-ки с растворимым кофе, сухим молоком, моим любимым зелё-ным жасминовым чаем, варенье, печенье, пиво, вино. Господи, молюсь, помоги мне суметь отве-тить тем же, когда Ян с прияте-лями приедут ко мне во Владивосток!..
Вчера в Саньхай-Гуань мне довелось побывать у самых ног морского бога. Керамический гигант Нептун - в два человеческих роста - грозен лицом, а сви-та числом около десятка мужиков - и того страшней. У ног бога - большая копилка и циновка. Молодой человек опу-стил в копилку несколько юаней, пал на колени и стал ис-тово молиться, касаясь пола лбом. Моряк, видно, или рыбак, подумал я, он тонул, наверное, в утлой джонке, видел смерть в упор и тогда дал богу обет...
Родные, друзья и просто знакомые, узнав, что отправля-ешься за границу (любую), за-мучивают заказами. Сын же мой младший, непутёвый студент университета (вечно не в ладах с учебной программой, увлека-ющийся постоянно то Фрейдом, то Фроммом, то индуизмом), просил меня только об одном: найти ему учителя дзен-буддизма, с которым он мог бы транс-цендентально, духовно общаться. Поищу, но так, для отмазки, как говорится. Атеизм в Китае, по-моему, нашего по-сильней.
Может быть, оттого именно такие жуткие, невиданные мол-нии Зевс мечет здесь, а? Вторую ночь - сильнейшая гроза с мол-ниями километровой длины, пластающими параллельно зем-ле! Полночи из-за них и из-за грома не спал, а с четырёх утра, как обычно, машины за окном заклаксонили. День в бегах - по заводам, фабрикам, магазинам, офисам. А в шесть вечера, когда уже потянуло в сон, нас пригла-сили на торжественный ужин в лучший ресторан города. Это Ян устроил там встречу с верхов-ным городским начальством - председателем комиссии по международным связям Жень Юченем, президентом ино-странного отдела муниципали-тета Ван Цзенлином (у каждого в визитке еще по три-четыре строчки титулов) и милейшей Чжао Сяоли, генеральным сек-ретарем комиссии по междуна-родным связям. На столе - мускат, креветки, орешки заса-харенные, яйца по-китайски (чёрный желток, прозрачный янтарь-белок, красиво и, пред-ставьте, вкусно), рис вместо хлеба, свиные хрящи и мяса, мя-са, мяса - в кляре, под всевоз-можными соусами, кусками и ломтиками, варёные и жареные. Ян, бедняга, не успевает есть - работает за переводчика, нео-жиданно Жень Ючень произно-сит на чистейшем русском, даже "р" выговаривая, чего не удаёт-ся китайцам, изучающим рус-ский годами:
- Напр-рягая все силы... постр-роим социализм...
Я сражён и тереблю Яна: от-куда, мол, как?.. Оказывается, Жень в 50-х годах учился вместе с русскими в школе, и вот осталось в памяти. Он собирает-ся на днях в Гонконг в команди-ровку.
- Главное - до 1997-го ус-петь, - говорю я.
Ян переводит. Хохочут до упаду. Китайцы вообще смеш-ливы и обожают юмор в любом виде.
ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ. В Шанхае живут ещё два моих однокашни-ка, выпускника Одесского инс-титута инженеров морского флота, Чень Юсинь и Сунь Яохуа, перекре-щённый в студенчестве в Яшу. Я собираюсь и к ним. Но самолёты отсюда не летят: аэропорт на ре-конструкции, а поездом надо ехать ровно сутки, притом в об-щем вагоне, так как поезд транзит-ный "Харбин - Шанхай", и в Циньхуандао на него продают всего один билет с местом. На полумиллионный город, а сей-час уже более, чем миллионный, - один билет! Ян прилагает все силы...
Домой уже, честно говоря, хочется, к сопкам родным. И не оттого, что так быстро объелся экзотикой, а потому, что зани-маюсь не своим делом. Конечно, бизнес - "увлечение" поваль-ное. Может быть, и кавычки тут не нужны, но я-то как раз "ув-лечён" им поневоле. Мы с Яном не бизнесмены и в нынешних условиях не смогли бы даже встретиться, не говоря уже о проживании в дорогой гостини-це и пр. и пр. Правда, "увлечение" сие дарит мне характеры, типы, сюжеты, присущие только дню сегодняшнему, а потому неповторимые.
Потянуло к сопкам родным, сказал я. Да, Циньхуандао спланирован ровненьким-ров-неньким. Исходя, видимо, из ве-лосипедных и ишачьих интересов. Посему на велике-то и можно возить ишачьи и сверхишачьи тяжести.
ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ. Теплоход "Капитан Лютиков", на котором мы пришли из Вла-дивостока, грузится кукурузой в порту Инкоу, это на полпути бе-регом от Дальнего до Циньхуандао. Чтоб узнать эти "сверхсекретные" сведения о погрузке, три дня Ян и его при-ятель-бизнесмен Тхао звонили в Инкоу, в Дальний - в портнадзор и "Пенавико" (это вроде на-шего "Трансфлота" - агентство, обслуживающее суда в данном порту).
- У меня есть знакомый, - говорит Ян, - тут, в портнадзоре, он поможет узнать!
Без знакомого, оказывается, узнать даже такую элементарщину (где стоит пароход) чрезвычайно трудно.
В Даляне нас швартовал мощный буксир китайской по-стройки. Удивительно похожий на... старого, усталого китайца. У него покатые, сникшие плечи, опущенность-покорность в осанке, маленькая, как бы за-острённая, голова-рубка. Фигу-ра вообще расширяется книзу, словно врастая в землю-воду.
Устаёшь от "камбэев"-застолий. Пьют китайские мужи-ки, как и наши, в основном, водку и пиво.
ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ. Ве-зёт мне на добрых людей! Ян по делам уехал из города на день, но не просто покинул меня, а сдал друзьям на поруки. Они да-ли мне велик, сопровождающую даму (тоже, разумеется, на велике), и мы поехали с ней сна-чала в бассейн, где не оказалось, правда, света и воды, потом на пляж морской. Там собралось человек двадцать глазеть на ме-ня, на белую кожу мою и лысину (вообще редкость в Китае). Они всё расспрашивали мою спутни-цу о "сулень", пока я сох, и она что-то им рассказывала с "за-конной гордостью" поводыря крыловского Слона.
Вечером - звонок. Ошиблись номером, думаю, но трубку беру.
- Вы писатель Борис Мисюк? - Это на сносном русском. - Я друг Яна, мы работали вместе. Учил я русский язык в Даляне. Мне 50 лет, а вам сколько?
Чень Вэйцай, в прошлом су-доремонтник, как и Ян, сейчас занят торговлей, работает в ча-стной фирме директором мага-зина, мечтает съездить в Россию. Наутро встретились с ним и сходили в зоосад. Света в гостинице не было, и я со своей электробритвой остался небри-тым. Чень завёл меня в парик-махерскую. Дама-брадобрей намылила меня и бритвой, тупее которой, действительно, может быть только валенок, так тща-тельно меня отделала (несмотря на то, что я извивался угрём на рисовом поле и умолял её не брить по второму разу), что те-перь под подбородком у меня сплошная ссадина. У китайцев кожа, видать, попрочнее. И во-обще они выносливей нас и жи-листее. На пляже видал я худобу-парня, который спокой-но отжался от земли сотню раз. И на великах они ездят не как мы: крутят педали непрерывно, я же, например, вертанул раза два-три посильней и еду "на ша-ру" метров 20-30. Китайцы от-личные стайеры. А впрочем, и спринтеры неплохие тоже. На редкость трудолюбивая нация!
Интересно, как правитель-ство бережёт целомудрие наро-да. Зашёл в книжный магазин и увидел американские эротиче-ские романы... без обложек. Они оборваны самым обыкновенным варварским способом - с мясом даже порой. Романы на англий-ском. Значит, прочтут их едини-цы, а чтоб прохожих-захожих не развращать, взяли и обезобложили.
Вместо светофоров на пере-крёстках - по два (редко один) регулировщика. Да и вообще нет особого стремления к меха-низации-автоматизации везде почти, дабы у всех была работа!
ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ. Земляк мой ушёл на "Капитане Лютикове" домой, во Владиво-сток. Я собираюсь в Шанхай. Чень Вэйцай обещал помочь с билетом. Не высыпаюсь тут хро-нически, в полпятого опять раз-бужен клаксонами машин и рокотом тракторишек, везущих на базар "хворосту воз" (навер-ное, для плетения корзин). Истерзав подушки-четвертушки (ровно четверть нашей обыч-ной), набитые - чем бы вы дума-ли? - шелухой проса или гаоляна (и ничего, представьте, нор-мально), я встал и пишу дневник. Говорить-то, кроме дневника, не с кем. Без языка в чужой стране - мрак, да простит меня Эллочка за плагиат. Пы-тался вчера в офисе Тхао потол-ковать с англоязычной китаянкой, но продраться сквозь китайское произноше-ние, к тому же с моим словарным запасом, неподъёмным оказа-лось делом. С тоски родил для местной газеты "Циньхуандао дейли" статейку об однокашни-ках.
Туман, небольшой дождь, плюс 24. По ТВ показывают кар-ту Китая, сводка погоды идёт. Города на карте обозначены своими самыми яркими достоп-римечательностями: Харбин, например, радугой, другие - архитектурой, китайский Байко-нур - ракетой на старте.
По "космической" ассоциа-ции замечание: в Китай, как на другую планету, попадаешь! Иные краски, иные запахи поч-ти у всего, обычного-привычно-го даже, иной, незнакомый вкус. Семечки, например, жарят с солью, сахаром, соевым соусом и... горячим песком, морским или речным. Вкус специфиче-ский, как Райкин говорил. А че-го стоят одни палочки для еды круглого сечения! Но вот я уже и к ним привык после стольких застолий-камбэев.
"Великое открытие" моё: в Китае нет леса! Есть чуток на севере, на границе с Россией. А так нет. Негде ему расти. "Где грибы собираете?" - спраши-ваю, увидев на базаре связку лисичек. А мне: "Как где, в по-мещении специальном, там, где их разводят". Во как. Пострашнее нашей урбанистической оторванности от природы.
Да, несходств столько, что, вкушая свиные хрящи (почти в каждом застолье подают), жа-реную медузу, помидор с саха-ром, время от времени удивляешься тому, что стены вокруг вертикальные и белые, что окна застеклены, а не бычь-ими пузырями, допустим, затя-нуты. Впрочем, стекло в окне (и в гостинице, и дома у Яна) - лишь посередине, а с боков - металлические сетки, закрыва-емые выдвижными стеклянными рамами.
ДЕНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ. Долго жить в гостинице наклад-но, и я перебрался к одному русскоговорящему китайцу домой. Он попросил не писать об этом. В "Циньхуандао дейли", имеет-ся в виду. А что будет, спраши-ваю, если узнают? "Будут критиковать, - говорит, - или заставят самого писать самокри-тику". Боже мой, прямо как во времена "культурной револю-ции"!.. Так что жил я, господа-товарищи, в н-ской квартире у н-ского китайца. В беседах то и дело замечаю, что Ян переводит меня очень осторожно. Всё нель-зя переводить, говорит. В об-щем, "делит на 18" меня, как сказал однажды мой приятель. Ибо не готовы китайцы внимать бесстыжему писателю из раз-вратной страны Сулень. Как не готовы и лицезреть обложки американских книжек.
Цирюльница так меня осве-жевала, что вторые сутки не мо-гу даже электробритвой пользоваться. Помню, слёзы вы-ступили после первой проходки её "золингена" по моим щекам, хотел бежать с кресла, но Моск-ва - Пекин ("идут, идут вперёд народы") слезам не верят. Впрочем, в Пекине, если пло-щадь Тяньаньмынь вспомнить, не верят даже и крови...
Взял у хозяина велик и самостоятельно съездил в дальний магазин. Купил вина (сухое очень дорого), ножнички-ку-сачки для презентов, веера и ещё по мелочи. И снова, как везде, собрались зеваки - девчата из других отделов, дети. И слы-шу: сулень, сулень. И ещё при-томили меня "Лениным", дня не проходит, чтоб не тыкали в мою лысину им. И вот придумал я новое "китайское" слово: "суленин".
ДЕНЬ ПЯТНАДЦАТЫЙ. Вос-кресенье, пустой, слава Богу, бездельный день. Чефаним (на-ше, дальневосточное, слово - от китайского чу-фань, т.е. ку-шать) по-семейному, телик смотрим, болтаем в своё удо-вольствие. Вечером Ван, ещё один "крутой бизнеснюга", Янов приятель, зазвал нас сна-чала в свою транспортную ком-панию, потом в кабак. Он хочет организовать СП по сборке и сбыту КамАЗов. Если получит-ся, говорит, то руководство го-рода будет в восторге (ещё бы - работа для безработных!) и от-благодарит по-царски, бунгало на курорте Камень Тигр отгро-хает, во!.. Болтая с Ваном, то есть, пардон, ведя переговоры, начи-наю чувствовать себя вороти-лой, тут же, "не отходя от кассы", от столика ресторанно-го, пишу телексы и факсы в Рос-сию, Ван бережно складывает в кейс эти салфетки, а на обрат-ном пути из кабака футболю на улице арбузную корку ("Где ваши мусорщики?"), и мне пле-вать, что обо мне подумают. Я в Россию, домой хочу, я так давно не видел маму...
ДЕНЬ ШЕСТНАДЦАТЫЙ. "Волги", "Жигули", КамАЗы на улицах встречаешь, честное слово, как родных людей. По ТВ: "Китайские писатели перешли к работе на компьютерах". Дружно, значит, перешли, стро-ем. "Вот писатель У Е за год написал три романа и четыре повести, два миллиона слов, на что раньше ему потребовалось бы три года..." Господи, неуже-ли считал, бедняга, эти два мил-лиона, а?!
Недалеко от "моего" дома - рынок, полный зелени, рыбы, ракушек, мяса. Вот цены в юанях:
10 яиц (0,6 кг, их на вес продают) - 2, 8;
селёдка парная, мелкая, 1 кг -3;
краб (мелочь, с камчатским не сравнить), 1 кг - 30;
картошка, 1 кг - 1;
помидоры, 1 кг - 1, 5;
капуста, 1 кг - 0, 3;
фасоль молодая, 1 кг - 1, 6;
баклажаны, 1 кг - 3 (через месяц, сказали мне, будут в 10 раз дешевле);
свинина, 1 кг - 9;
говядина, 1 кг - 11;
яблоки, 1 кг - 2,5 (осенью, говорят, будут 1,6 юаня);
камбала, 1 кг - 8-10;
креветка, 1 кг - 3.
В ванной я заметил на трубе счётчик воды и узнал, что один кубометр - 0,2 юаня, то есть на один юань - пять тонн воды.
ДЕНЬ ВОСЕМНАДЦА-ТЫЙ. Полдня на велике. Да-же у Яна на работе побывал, куда машина, как он сказал, целых полчаса идёт. А я и не намного дольше ехал. Маши-ны-то у них ползут-проти-скиваются, а я велосипедистов всю дорогу обставлял. Ездил я с Чень Вэйцаем, заехавшим за мной. Китайцы до того намастерились ездить на великах, что преспокойно втискиваются между двумя чуть не вплот-ную едущими собеседниками, и я невольно шарахаюсь в сторону, когда сзади-сбоку вдруг возникает велофизия, да ещё и оборачивается, обог-нав, и улыбается: ну что ты, мол, сулень, испугался?
Ура, билет в Шанхай на-конец есть, Чень Вэйцай до-был-таки. Разумеется, через знакомого, через Знакомого! Завтра в 6 утра поеду. Один через весь Китай! В 9 вечера, когда уже темным-темно, по-шли искать такси на завтра. Такси частные в большинст-ве, надо найти живущего по-близости. Народ по-южному, по-итальянски, как мы гово-рим, живёт: прямо на улице шашлыки жарят, играют в карты, в домино, стирают, болтают. "Где тут таксист живёт?" "Ла-ла-ла..." И же-стами - там, туда, за углом... Наконец нашли, пройдя зако-улками, не мощёными, гряз-ными, в лужах.
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕР-ВЫЙ. Суббота. Вчера в 6 утра (ровно сутки в поезде) при-был в Шанхай. Тесен мир - вот впечатление первое. По-завчера в 6 утра Ян посадил меня в транзитный поезд Харбин-Шанхай, стоявший в Циньхуандао всего минуты три-четыре, помахал мне ру-кой с перрона, и вдруг мужик, китайский мужик, конечно, едущий со мной в одном купе, трогает меня за плечо, кивает в окно и говорит: "Ян Динсюэ..." А дальше - ла-ла-ла по-китайски. Я чуть не под-прыгнул: откуда, как?! Едет-то он из Харбина. Тут же на пальцах объясняемся. Они с Яном, оказывается, вместе работали в Шанхае. Лет 15 назад!..
Едем. На полях и огородах полно мужиков с тяпками-мо-тыгами. Обочь стоят велики. Проблескивают водными зер-кальцами рисовые чеки, ряды зелёных всходов аккуратно прорежены. Рис - всему голо-ва! (Это не я сказал). В вагоне с 6.30 на полную громкость - последние принудизвестия: генсек Цзян Цзэминь то-то и туда-то, премьер Ли Пэн туда же... Сянган (Гонконг, зна-чит) что-то там темнит, не очень, знацца, хочет в 1997-ом вливаться в КНР, ну и т.д. и т.п.
Кукуруза уже полумёрт-вая, озимые хлеба - видно - созрели. Поля, поля, огороды, чеки. У дороги велик стоит, вдоль рамы привязана мотыжка, крестьянин приехал (за сколько километров-то?) клочок свой обрабатывать: кукурузу, овощи - горох и фа-соль - с непременными скре-щёнными палками-тычками, чтоб не стелились стебли. Семья будет сыта. Час всего на юг от Циньхуандао, а уборка хлеба уже идёт вовсю: на полях людей полно, снопы-вязанки стоят.
В 10 утра - город Тяньцзинь, минуты три стоим, что тут ус-пеешь! Ян очень просил меня не выходить на станциях, чтоб не отстать, значит, безъ-языкому посреди Китая. Хар-чей с собой надавали на троих. И все так - со своими "тормозками". В 13 часов - Дэчжоу, Опять три минуты. В 15 - Цзиняннань, город за городом. Меж ними - плотно, безо всяких там "лишних" ландшафтов, - поля, поля. Хлеб уже убран, жгут стерню - дымина в полнеба.
Обжился в вагоне. Бесе-дую на пальцах и с примене-нием запаса китайских слов (где-то два-три десятка) с соседями по купе. Наивны ки-тайцы, простодушны в боль-шинстве и доверчивы. Коммуны их, коммунальность, коммуникабельность - одного корня ведь. Раскрыва-ются сумки, всё выкладыва-ется на столик в два этажа, все друг дружку потчуют, ра-дуются, когда твою снедь кто-то уважит.
Проплывает мимо окон глиняный карьер. На выра-ботках - на овальных да трёх или четырёхугольных клоч-ках - ухоженные грядки! На глине! И в этой глине роют мужики ирригационные канальчики-окопы, вручную роют, кирками. Земля хоть, спасибо, рожает. Стерню жгут и тут же сеют. Даже в садах, меж рядами деревьев, что-то сеют!
В 17.20 - Яньчжоу, на стан-ции маневрируют паровозы типа ИС ("Иосиф Сталин"). И на других станциях тоже. Полно их в Китае. Ископае-мых мамонтов!
Едем дальше. Галереи, ряды, целые гектары теплиц! Масса дувалообразных соо-ружений из соломы на гряд-ках. Это тоже теплицы, такие вот своеобразные. Земля за такую любовь платит взаимностью - родит дай Бог. Вон тока пошли один за другим - молотьба на полную катушку, страда уборочная. Женщины на токax в соломенных шля-пах-конусах, а через плечо - корзина с длинной дужкой, и коромысла не надо.
Вдоль железной дороги идёт лесополоса, а в ней, внутри, что бы вы думали? Грядки!..
Вышел на станции, про-гулялся но перрону, услышал гудок и - рывком в вагон. А проводники, оказывается, от-кидную крышку на ступень-ках-то и не закрепляют, как у нас делается. Рванул я за ручку, а крышка на меня. Синяк на плече лишь через полмесяца потом рассосался.
Ну а языковые нестыков-ки - вообще "туши свет". К вечеру женщины что-то дружно заматерились. Я чуть не подпрыгиваю каждый раз, слыша их уст какой-нибудь милой, целомудренной куни родное наше заборное словцо. А они, оказывается, о за-втрашней встрече на вокзале Шанхая говорили: "х-у-й" по-китайски - встреча.
В 9 вечера в вагоне гаснет свет. Опять принудиловка: дружно всем спать! Но около полуночи вдруг зажигается, ослепляет. И зачем? Суета, болтовня. Всего лишь какая-то станция, пассажиры вош-ли. В 3 часа ночи - опять. Да что такое?! "Уси!" А, сквозь окно вижу: Wuxi, ясно, город Уси. Ну и что, себе думаю, Уси в 3 часа, а спать-то всё равно хочется. И почему вме-сто обыкновенного фонарика, как это делают наши кондук-торы, китайские их коллеги, в фонариках недостатка не испытывающие как раз, врубают иллюминацию?
В вагонах вообще грязно, заплёвано всё. Но - уборка шваброй чуть не ежечасная. Наши проводницы сбежали бы с такой работы. А тут, ви-димо, местом дорожат.
В 4 утра светает. И я уже не жалею, что рано разбуди-ли. Пошли пригороды величайшего города Земли. Поля, рисовые чеки, прудовые хо-зяйства. Нет ещё пяти, а люди уже на огородах. В зелёных от ряски прудах торчат пал-ки с натянутыми меж них лесками, т.е. вентеря какие-то. Заболоченность вообще жут-кая на этих прудах и лужах. Но в каждой такой вот зелёной луже, подозреваю, садок лягушачий или устричный. В самом деле, ведь 13 миллио-нов шанхайцев кормить на-до!
Ровно в 6 утра причали-ваем к перрону. И тут же в открытое окно влетает: "Бо-рис! Борис!" За 32 года даже голос у Чень Юсиня не изме-нился. И сам он - через мину-ту мы обнялись - почти не постарел! Такой же худой, живой, весёлый, с той же мо-лодой, брызжущей чёрными искрами улыбкой. Боже мой, кажется, воскресло наше сту-денческое братство "водни-ков", как называли нас, ОИИМФовцев! Мы жили в одной комнате, в одной сту-денческой келье несколько лет. Море воспоминаний! "Смешные птицы! Что тол-ку в небе?.." - любил декла-мировать Чень Юсинь Горького. И так смешно у него это выходило, что в конце концов он сам стал Смешной Птицей, а позже - просто Птицей. Или Птичкой - отто-го, что голосок у него неж-ный, девичий почти. И вот на шанхайском вокзале раздаёт-ся: "Птичка! Родной! Здрав-ствуй! Птичка! Господи, неужели это ты?!" А вместе с Птичкой прилетели - и это в 6 утра - встречать меня его друзья: профессор Хоу из университета Тон Цзи (изве-стный в Китае университет) и другие, которых я в сумато-хе встречи не разглядел, не запомнил.
Вечером у меня уже было чувство, что я живу в Шанхае неделю. Такой длинный, та-кой огромный день в таком длинном и огромном (часа полтора ехали на джипе с вокзала) городе, таком кра-сивом и полном добрых, замечательных людей, тёплом южном городе, живом, так сам Птичка, который ведь то-же южанин по рождению. Он сохранил тот же острый и бы-стрый ум, юмор и лишь посе-дел немного. Немного! А мог много, много больше...
"Культурная революция" заклеймила его за... учёбу в СССР как "ревизиониста". Ведь КНР с СССР тогда, в 60-х, "оформила развод" именно как с ревизионистами марксизма (страшное руга-тельство считалось). Работал он тогда в научно-исследова-тельском институте мини-стерства машиностроения. После ОИИМФа имел звание "советский инженер" и лишь через два года получил зва-ние "китайский инженер", Помрёшь с них, честное сло-во...
Небольшой урок китай-ского языка. Китай по-китай-ски Чжун-го, т.е. Центральное (Срединное) государство. Минь - нация, народ. Дан - партия. Гоминь-дан (помните, очень руга-тельное слово такое было) - национальная народная пар-тия. Нормальная партия, воз-главлял которую тоже вполне нормальный вождь Чан Кайши. Сейчас его в Китае уже не предают анафеме, устали. А тогда... Отец Чень Юсиня преподавал математику в средней школе города Фучжоу, что напротив Тайваня. В самом конце 50-х, в разгар голода, усугублённого пол-итикой "большого скачка", когда люди переплавляли свои казанки-чугунки для варки риса в сталь прямо во дворах, на него донёс колле-га-учитель, тоже бывший гоминьдановец. Так это у них делалось тогда, в точности как у нас двадцатью годами раньше. Отца, бывшего года два-три в Гоминьдане до ре-волюции, тут же лишили ра-боты. Что это значит для китайца тех лет, и объяснить непросто. Коротко говоря, это был по сути приговор к голо-дной смерти. Юсинь в это время учился, со мной и ничего не знал, ибо ему о том не писали, жалея его. Отец по-кончил с собой, о чём сын уз-нал лишь через год, приехав на лето домой.
Две даты китайцы по-мнят, хоть среди ночи разбу-ди и спроси: 15 мая 1966 - начало "культурной револю-ции", 9 сентября 1976 - умер Мао Цзэдун, и через несколь-ко дней кончилась "культур-ная революция". Но сколько она жизней унесла! Никто, наверное, даже и не знает. И часто ведь такие "револю-ции" уносят лучших... В 1968-ом, пробыв в заточении в одиночке несколько меся-цев, не вынес и повесился мой однокашник Чжан Чженкун. А заточили его за то, что вы-ступал против хунвэйбинов, против их бесчинств и ванда-лизма (по отношению как раз к культуре). Инженера Чень Юсиня в том же году "во имя слияния интеллигенции с на-родом" отправили в деревню на уборку хлопка. Раз в месяц отпускали домой на четыре дня. Называлось это знакомо - школой или кузницей кад-ров. Около года провел он в этой "школе", а НИИ за это время разогнали. Был клич: интеллигенцию - на заводы и фабрики! Чень Юсиня загна-ли на самые вредные работы, в литейный цех, где прорабо-тал он почти три года!
Самым головастым из од-нокашников-китайцев счи-тался у нас Бао Дунвэнь. Он учился легко и был круглым отличником. Прочили ему докторскую степень и быст-рое профессорство. В том же "доброй памяти" 1968-ом почта выдала "компетентным органам" письмо Бао в СССР. Он писал в родной ОИИМФ преподавателю, чтобы помог тот ему решить один сложный технический вопрос. Конечно же, не по собственному авто-мобилю, которого у Бао нет и сейчас, как нет его ни у кого из инженеров, даже занима-ющих высокие посты и проработавших по тридцать лет. За это письмо Бао сослали в "гнилой угол", в западную провинцию, которую Мао, в плане подготовки к грядущим войнам (с СССР), призвал срочно укреплять. Отработал там Бао ни много ни мало ше-стнадцать лет!
Не миновал "трудовой повинности" и Яша - Сунь Яохуа, побывавший зимой у меня во Владивостоке. Не лю-бят они все об этом вспоминать, а говорить тем более...
Наособицу сложилась судьба у Яна, скромно о ней умолчавшего, несмотря на то, что я гостил у него в Циньхуандао чуть не ме-сяц. Работал Ян в те далёкие годы на крупнейшем судостроительном заводе Шан-хая. Сначала его критиковал (самое ходовое выражение вре-мён "культурной революции") какой-то заводской начальник, Ян не соглашался, упорный он и посейчас. Потом неожиданно, по ходу перипетий внутрипартий-ной борьбы Мао Цзэдуна и Лю Шаоци, у которого в провинциях авторитет в ту пору был едва ли не выше, чем у Мао, наш Ян оказался решительно прав, победил в шумном споре и взлетел, став известным человеком в Шанхае, членом ревкома завода. Вместо директора тогда был ревком. "Кузница (школа) кадров" до-верила ему укрепление нового кораблестроительного завода под Уханем, возведённого по во-енным начертаниям Мао. Но Ян там сильно заболел, едва не умер, после чего и вынужден был поселиться в городе-курорте...
Не утомил ли я, думаю, чита-теля? Самое время, по-моему, для небольшого лирического от-ступления. Государственный гимн КНР, текст которого мне повезло выудить из книжицы, изданной в прошлом году в Пе-кине на русском языке, полагаю, в качестве такого отступления и сойдёт. Итак, слова Тянь Ханя, музыка Не Эра:
Вставай, кто рабства больше не хочет!
Великой стеной отваги огра-дим мы Китай.
Пробил час тревожный, спа-сём мы родной край!
Пусть кругом, как гром, гро-хочет наш боевой клич:
Вставай! Вставай! Вставай!
Нас миллионы, мы - единое сердце!
Мы полны презрения к смер-ти...
Вперёд! Вперёд! Вперёд!
В бой!
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ. Живу я в чудесном месте - в ог-ромном парке, среди зарослей бамбука, среди платановых ал-лей, в городке университета Тон Цэи. Профессор Хоу так перевёл мне это название: "Мы все в од-ной лодке, или Сила в единстве". Университетская гостиница мне тоже очень понравилась, хотя немцы и американцы, живущие в ней, говорят, со мной не согласи-лись бы. В трёхкомнатном номе-ре с ванной и кухней нам с Птицей достаточно уютно и ком-фортно: холодильник, телефон, телевизор, газовая плита. Что ещё нужно! Мы вовсю принима-ем гостей-фирмачей и ведём бизнес-беседы, которые к вечеру, разумеется, заканчиваются "камбэем" в ближайшем или неближайшем ресторане. Птица живёт со мной в гостинице и тру-дится в поте - переводит меня и мне, им и их. Работа, скажу вам, не из лёгких. Особенно, если учесть, что четверть века его отучали от русского. "Птичий" язык меня умиляет: безжирное мясо - это мускулы; аптека - ле-карственный магазин; мы ужи-наем за столом, а комары ужинают под столом (нашими ногами), и надо воеваться с ни-ми...
- А что такое лазумеется?
Или вот попробуйте объяс-нить им смысл слова "соответст-вует".
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ. В Китае я пополнил свой скудный словарный запас студенческих лет, но в диалектах запутался напрочь. Национальностей в Ки-тае 56, а диалектов - что в Вавилоне, наверное. Помню, Птичка, бедняга, года два с остальными китайцами в ОИИМФе мог объ-ясняться только по-русски! Ни-кто его, южанина, не понимал. "Как русский узбека ", - объяснил мне один из сокурсников-китайцев. В конце концов он освоил пекинский диалект - там, в Одес-се. Потом, по возвращении до-мой, пришлось учиться заново - шанхайскому. Шанхайцы, гово-рит Юсинь, почти не понимают пекинцев, гонконгцы - шанхай-цев, а тем более уйгуров и прочих...
Сегодня удалось выполнить невыполнимое, как мне каза-лось, поручение младшего сына Сереги, о котором я упоминал, рассказывая о капище Нептуна в Саньхай-Гуань. Ездили мы с Юсинем в буддийский храм, дивный храм, красот внутри ве-ликих. И с великим трудом, по-сле четвёртого или пятого бесконечно долгого и нудного объяснения со всякими служа-щими, служками, служителями, никак не понимавшими, чего же мы хотим ("Учителя для учени-ка-заочника? Так нельзя."), по-знакомились в конце концов с толкователем Храма Шанхай-ского Нефритового Будды Фи Юном. Он закончил аспиранту-ру философского факультета Шанхайского университета Фудан. В миру у него было иное имя, нынче он выбрал себе это, поэтическое, его можно перевести так: Проницательное Облако. Ка-жется, Серёге моему действи-тельно повезло, ибо его Учитель говорит по-английски. Это ре-дкость в Китае. Телепатическое общение - это, конечно здорово, но возможность хоть изредка об-меняться письмами, сдаётся мне, не повредит общению. Фи Юн сказал:
- Он (сын) может писать мне. - И добавил, помолчав: - Наверное, это Судьба...
Весь день мы с Птицей лета-ли по городу - на машине, авто-бусе, пёхом - в храм, банк (приятель мой из Востокинвестбанка просил), по всяким фир-мам, где работают Птицыны друзья-товарищи. Опять - разго-воры, разговоры: рыба, металл, удобрения - бартер, валюта, шмотки, харчи, швейцарские франки, доллары, юани. Я устал. Бедный Птица, как не устал ты?! А он не устал, похоже, совер-шенно, продолжает и в гостини-це говорить, помогает мне в образовании. Вы замечали ког-да-нибудь, как китайцы споты-каются о наши большие числа - миллионы, миллиарды? А знае-те, в чём тут дело? А вот в чём. В Китае испокон веку принята числовая единица "ван", равная десяти тысячам. Так что для ки-тайца надо мгновенно делить числа на 10000 и вести счет на "ваны": 100 тысяч = 10 ван, миллион = 100 ван, 10 миллио-нов = 1000 ван. А дальше по-другому: 100 миллионов - ий... Не знаю, как "ий" в этой стране, где население измеряется мил-лиардами, а вот "ван" очень плотно вошёл в язык. Маршал Линь Бяо говорил: "Одно слово Мао равно словам вана!" То есть - словам десяти тысяч человек.
Кстати, интересная фигура этот Линь Бяо. Он считался по-тенциальным преемником Мао, но вдруг (скорее всего "вдруг") разбился в 1969 году на самолёте. Лишь сейчас (видно, как и у нас, начинают вскрывать архи-вы) стало известно о заговоре против Мао, который возглавил маршал Линь Бяо со своей секретной программой "571". Эта цифра в написании ничего нико-му не говорила, а вот произнеси её вслух - и всё всем становится ясно. Но... никто, видно, не про-износил? 571 по-китайски зву-чит: ву ци и, а это созвучно со словами "вооружённое восста-ние"! Во как политворотилы мо-гут по-детски играть в слова-звуки-цифры...
США последовательно про-водят политику экономического бойкотирования Китая, попира-ющего права человека (площадь Тяньаньмынь). "Как междуна-родная милиция!" - наивно воз-мущается Птица. И.тут же перефразирует маршала Линь Бяо: "Одно слово американцев равно десяти тысячам слов Мао ".
Мои сегодняшние впечатле-ния от поездок-походов по Шан-хаю. Недалеко от Шанхая есть город Сучжоу, который славится своими водами, как вычитал я в проспекте. А вот река Сучжоу-хэ, петляющая по Шанхаю, чер-на и зловонна. Даже жаб в ней нет! Одни комары, наверное, мо-гут в такой, с позволения ска-зать, воде размножаться. Пересекаешь речку-вонючку за день не раз, но каждый раз вы-нужден зажимать нос. А ещё до-нимают на улицах Шанхая, точно так же, как и в Циньхуан-дао, клаксоны автомобильные. К ним все привыкли, велосипеди-сты на них ноль внимания, объезжай, мол, если тебе надо, и машины, гудя истошно, объез-жают, лавируют меж великами и людьми. А в улицах-щелях, за-битых частными лавочками (там можно торговаться, и весьма ус-пешно), велики трезвонят на-пропалую, а люди на них ухитряются внимания просто не обращать. Я же шарахаюсь от каждого такого звонаря, наезжа-ющего на меня то сзади, то слева, то справа.
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁР-ТЫЙ. Самый длинный день в го-ду! И для меня тоже. Сегодня мне в университетской клинике де-лают операцию: удаляют рако-вый нарост с носа. Фирма профессора Хоу любезно платит за операцию. На "сторублёвках" (100 юаней) - четыре портрета в ряд (справа налево): Мао Цзэдун, Чжоу Эньлай, Лю Шаоци, Чжу Дэ. Порядок портретов ме-нялся уже раза три-четыре...
Вечером были в гостях у про-фессора Хоу. По темноте своей вопрошаю: "Что за дацзыбао у вас на стене висит?" Длинный свиток полуметровой ширины свисает почти с потолка, он ис-писан какими-то смазанными иероглифами нечёткого письма. Хоу улыбается и терпеливо, до-брожелательно объясняет: "Это писал художник Чжоу, лауреат Бельгийского королевского об-щества художников. Это стихи Цзя Дао, поэта эпохи Тан, VII-X век. Стихи такие: под сосной (сразу многозначительность: со-сна - символ природной мудрости и долголетия) я спрашиваю мальчика: "Где ваш хозяин?" Мальчик отвечает: "Мой хозяин собирает лекарственные травы в лесу. Как раз в этих горах. Но точно не скажу где, потому что очень облачно в горах. Он где-то там, в облаках..." Читая эти стихи, - продолжает профессор Хоу, - очень живо представляешь себе природу. Ведь посмотрите, каж-дый иероглиф - наособицу, он передаёт и смысл, и зрительный образ того, о чем написано. На-чертание таких иероглифов - большое искусство! Подпись внизу: в 1988 г. в новогодний праздник один старичок из шан-хайского пригорода Наньша (переводится: Южный песок) 83-х лет от роду Чжоу Фанбай писал это в университете Тон Цзи и поставил личную печать, свой экслибрис".
Хорошо у профессора Хоу, квартирка у него, увы, тесновата (Шанхай же, не Владивосток), но уютна. И они оба с женой очень хлебосольны, вниматель-ны к гостю, добры и ласковы. Мао, жена профессора, однофамилица Мао Цзэдуна, изобрела новое блюдо - мясо с сухими ово-щами в особом соусе. В китай-ской кухне, которая признана богатейшей и самой искусной в мире, изобрести что-либо новое - невероятно! И всё же это так, и это блюдо вкусно. Услышав в за-стольной беседе, что Конфуций, оказывается, переводится как "глубокоуважаемый (гениаль-ный) Кон", я тут же предлагаю жене Хоу новое имя: Маофуций. А Мао машет на нас рукой: ну вас, мол, проказники! Кстати, оба супруга неплохо говорят по-русски. Хоу по этому поводу рас-сказывает: года три назад был проездом в Москве и в поезде "Москва - Берлин" познакомил-ся с немцем, тоже профессором, только физиологом, Эриком Майером из Мюнхена, и вот уж действительно, в самом букваль-ном смысле, нашли общий язык - русский. "И очень хорошо, весе-ло поболтали!" - смеётся Хоу, показывая снимок в альбоме. Маофуций угощает нас тушёно-жареной медузой, она огуречно хрустит и не вызывает никаких абсолютно отрицательных эмо-ций. Лишь воспоминания. В Охотском море лет несколько на-зад я своими глазами видел, как сейнер затралил тонн 60-70 ме-дузы. Эхолот показал рыбу под килем. "Записуха отличная бы-ла, - оправдывался потом как бы сам перед собой капитан. - Ну, думаю, косяк отменный сейчас рванём!.." Подняли трал, вылили улов на палубу и долго её по-лоскали после, матерясь и отплёвываясь... Н-да, а в Шан-хае, между тем, за килограмм медузы платят 8-10 юаней, т.е. доллар, считай. И получается, рыбаки мои 70000 долларов за борт смыли. Отвези тот улов в Шанхай - и можешь новый сей-нер покупать!..
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ. Чжао Цзыян - вот фигура самая, пожалуй, симпатичная в китай-ском правительстве. Студенты в 1989-ом стояли на площади Тяньаньмынь, и он один говорил с ними. Дэн Сяопин за это отпра-вил его на пенсию перед самой расправой с молодёжью. А те-перь зовёт обратно. Но Чжао не соглашается работать в этом правительстве, в этом именно.
Наверное, ни один народ в мире его правительство не суме-ло заставить обратить чуть не все свои творческие силы... в ку-линарию. Зато китайская кухня, можно сказать, вне конкуренции в мире. Но "зато" и другое - как пандемия пошла по Китаю прак-тика деловых разливанных за-столий. Сами китайские мои друзья признают: на одного-единственного гостя всегда сле-тается 10-15 китайцев, и пошёл "камбэй ", широко пошёл и некоротко, часами. А платит за всё, конечно же, народ... Сегодня у нас в гостях милая пара. Нети-пичные какие-то оба, тихие, застенчивые, тонкие во всем. Это мой однокашник, корабел Чжан Ченься с женой Гао Сюин. Он работает на крупнейшем судо-строительном заводе инжене-ром-конструктором высшей категории, она - старший редак-тор научной редакции Шанхай-ского радио. Да, думаю, на них глядя, не сумели хунвейбины с цзаофанями извести интелли-генцию под корешок. Хотя и по-старались крепко... У Гао интересный псевдоним - Мин Юйн, Летящая Над Облаками. И что-то такое в ней и в самом деле есть - воздушное, летящее, от эльфа. Она попросила что-ни-будь для радио, сказала, что у них хорошие переводчики. У ме-ня очень кстати нашёлся неболь-шой рассказ для детей "Колдуны" - о синоптиках, ра-ботающих на промыслах. Так что о нашем Охотоморье теперь ус-лышат дети шанхайских рыба-ков. Эх, почаще бы такой вот "товарообмен" шёл. Вместо при-граничного товарообмена, по ко-торому большинство приморцев, увы, и судит о китайцах вооб-ще...
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ. Наньпо - восьмикилометровый висячий мост, завивающийся спиралью, транспортная развяз-ка. Мы проехали по нему рано утром на машине Шанхайского судостроительного НИИ, где ра-ботает Яша. Её за нами прислал замдиректора Ли, с которым Яша зимой был во Владивостоке. Ли предложил нам (предложение почти безапелляционное) смот-реть их институтскую гордость - видеофильм о всяких разработках, сработанных в стенах НИИ. Долго-долго на экране мелькали всякие моторы и генераторы, су-довые распределительные щиты, фланцы и патрубки, от коих меня тошнило тридцать лет назад ещё в ОИИМФе. А над телевизором на стене висела прекрасная карти-на, подаренная хорошим худож-ником этому, пардон, дурацкому институту, полному бездельни-ков, сотворённому по образу и подобию наших НИИ и ЦКТБ, в чём я вскоре убедился, когда пять человек бегали целый час по институту и не могли найти простейшей таблицы перевода марки стали с китайского на ев-ропейский норматив. На картине - в колдовской, клубящейся дым-ке - весна, высоченный, первозданный какой-то, даже альпинистами, кажется, нетро-нутый обрыв, заросший соснами. И вдруг различаешь там, под де-ревьями, беседки-пагоды! А под обрывом - море, ветер, паруса на воде. Облака вверху, облака внизу, облака, облака, кажется, и там, за картиной, тоже... Но надо смотреть не туда совсем, а на экран, потому что за реклам-ный фильм прилично заплачено (из народных денег, разумеет-ся) и, значит, надо непременно казать его гостям, тем более за-рубежным. Всё как у нас (бы-ло?..).
- У вас много танков сейчас уничтожается, - говорит Ли, ког-да лаборантка, наконец, уносит видеокассету в институтский спецхран. - Нам надо много тан-ковых изделий для наших элект-ростанций. Дизеля эти удобные, компактные, V-образные. Если дёшево, то мы много купим!
Боже, сколько раз я уже слышал и услышу ещё эту фразу: если, дёшево, то - много... Вели-кий Китай, великая Россия... Сейчас мы начинаем привыкать уже к тому, что не великая, а просто, мол, большая. Мы тоже поневоле гоняемся за дешевиз-ной, забывая пушкинскую сказ-ку, где Балда выговаривает попу: "Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной!" По телевизору каждый день идут военные фильмы. Они воспевают, да, именно восторженно воспевают военные доблести, похоже, обра-батывая мозги. И мне невольно вспоминается русский австрали-ец родом из Харбина Иван Мель-ников, года три назад в Сиднее предрекавший: "Вам ещё при-дётся воевать с Китаем. Зря вы разоружаетесь..." Я думаю, од-нако, что ошибаются и китай-ские правители, поощряющие такую обработку мозгов, и Мельников: войны не будет. Слишком много крови пролили два несча-стных и всё-таки великих наро-да. И давно поняли: лучше торговать! Революции - точки отсчёта нашего времени, на-сквозь пока ещё социалистиче-ского времени. 1917 и 1949. И эта разница в тридцать лет очень ощу-щается. Они во многом - психо-логически, в основном, - ещё там, в наших 60-х. Хотя идут стремительно вперёд, силясь до-гнать, притом уже не нас, а тех, кого догоняем мы. Я смотрю ТВ, последние известия. Три дикто-ра рядком, две женщины и мужик. Они изо всех сил стара-ются демонстрировать народу раскрепощённость. Такая, види-мо, нынче установка.
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬ-МОЙ. Почти месяц из дому! По любимым скучаю, это ясно. Но и по нелюбимым даже, пред-ставьте себе, тоже. Любого русского на улице обнять готов.
Поздно вечером вчера гости были - Мишка и Ваня, ОИИМФовцы. Мишка - это Сюй Минци, инженер высшей категории Шанхайского судостроительно-го института, а Ваня - Ван Цунлин, бывший генеральный директор судостроительного за-вода, нашедший нынче тихую пристань - должность парторга в строительном институте. Как и Ян. Оба крепкие на вид мужи-ки. Птица им долго по-китай-ски, ну, чтоб скорей, пересказывал мою биографию, очень интересную с их точки зрения. Я понял, что им и без меня неплохо (не первый уже раз такое), и стал смотреть те-левизор, а потом и в свою ком-нату ушёл, к дневнику.
Целыми днями мы с Птицей - на улице, в транспорте. Так что кой-какие транспортные мысли можно итожить. Говорят, американцы признали китай-ских шоферов лучшими в мире. Действительно, им всё время, с утра до ночи, приходится бук-вально впритирку ехать с вело-сипедистами и машинами, объезжать их, лавировать, поч-ти соприкасаясь! Птица расска-зывает, видел недавно, как иномарка сбила трёх велосипедисток, всех насмерть. Води-тель не китаец был... В Шанхае много вообще "мерседесов", "фольксвагенов" (с этой фир-мой совместно китайцы выпу-скают автомобиль марки "сантана"). В университете Тон Цзи много иностранцев, много и машин во дворе гости-ницы. Вчера роскошный "ка-диллак" стоял. Надо будет сфотографироваться с ним ря-дом и дома пыль в глаза пускать.
Телебашню строят в Шан-хае, будет она самой высокой в Азии - 450 метров. Телепередачи шанхайские очень красоч-ные, экран по-японски шустр и изобретателен на всякие кинофокусы. И каждый день - моя любимая программа "В мире животных" (что бы я без неё, делал?!) - американские чудо-съёмки: песчаный крабик снят прямо в норе, сзади, изнутри!
У китайцев и своих кинодокументалистов талантливых хватает. Вон храмы как здорово снимают, с каких умопомрачи-тельных ракурсов! Кстати, вон тот самый Нефритовый Будда, у которого мы были в храме. Не-фритовых статуэток Будды не-мало продаётся, но цены для меня неподъёмные, увы. Бал-дею я, разумеется, и от фарфора в магазинах-салонах. Культура Китая - огромный, увлекатель-ный мир, мир настоящих чудес. Но, к величайшему сожалению, наглухо закрытый для всех, кто общается с Китаем на уровне торговцев тряпками из Суйфыньхэ или Дуннина, на уровне проходимцев, жуликов, банди-тов, впрочем, как везде почти в приграничье.
Вот ещё что поразительно - моложавость китайцев! 20 лет - как наши 15, а 40 - ну, как 25-30...
Побывали с Птицей дома у Чжан Ченься и Гао Сюин. Этот вечер - подарок мне. Впервые за месяц жизни в Китае слушал у них по приёмнику "Голос Рос-сии". Увы, против ожидания, ничего нового не услышал! А я-то возмущался, что по ТВ ничего почти нет о России... Хорошо посидели, спели втроем "Ор-лёнка", "Катюшу", "Познако-мился весной...", песню из фильма "Разные судьбы". И Чжан, и Птица знают наизусть десятки (!) русских песен. И даже украинские знают. Цели-ком. Я же часто просто мычал за компанию. Стыдно, ей-богу. Вот, например, "Дороженька" - любимая русская песня в Китае. Многие ли из нас слова её зна-ют, а?
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬ-МОЙ. Дожди и духота. А скоро, говорят, жара навалится. Зимой в Шанхае, оказывается, не то-пят. Хочешь согреться - жги электричество, которое недавно стоило 24 фынь (копейка ки-тайская) за квт, а сейчас 40. "Очень дорого, - говорит Пти-ца, - за месяц нагорает на 20-30 юаней". В Китае такой прин-цип: зимой топят лишь к северу от Янцзы, к югу теплофикации нет. Тёплые края, благословен-ные. Но в тёплых краях много водится и грызунов тоже, и вся-ких прочих вредителей сельско-го хозяйства. А потому все овощи и фрукты очищают от ко-журы, чему я противлюсь всё время. Тем более что салатов тут, в нашем понимании, вооб-ще нет. Овощи едят только ва-рёными. Исключение делают для помидоров, которые едят с сахаром, и - изредка - для солёных огурцов. Сахаром меня уже притомили: мясо в маринаде - с сахаром, рыба тоже сладкая, соя в блинчиках - сплошное по-видло, арбуз и тот с сахаром...
Разговор идёт о еде, об уро-жае, но то и дело невольно сво-рачивает к политике. У китайской интеллигенции к Дэн Сяопину достаточно слож-ное отношение. Он ответственен за Тяньаньмынь, но и он же - после Мао, в 1978-1979 - на-чал тихую крестьянскую ре-форму, с которой и пошёл подъём экономики. Это счаст-ливо совпало с тремя подряд урожайными годами. И он же, Дэн Сяопин, дал самостоятель-ность директорам заводов и фабрик, в результате чего у лю-дей, не имевших до самого 1985 года достаточно холодильников (это в субтропиках-то!), они появились почти у всех поголов-но. Примерно с той поры как грибы пошли в рост частные ла-вочки - тоже его заслуга. Но сейчас Дэн уже тормоз. Сравни-тельно недавно он дал "цэу" резко развивать экономику юга. Это его "резко" считают от-рыжкой "большого скачка" Мао. Ведь "цэу", как водится, подхватили на лету и понесли, понесли. Бросили на юг все си-лы и средства, пошло массовое строительство, не просчитан-ное, не обеспеченное финанса-ми. А в результате - инфляция. Ибо "скачком" ничего толково-го не построишь. Резко подско-чили цены на стройматериалы, сталь, на всё, в том числе и на продукты, на яйца даже, кото-рые обычно летом дешевеют...
Финал разговора: свои на-дежды интеллигенция возлага-ет на "молодого" зампремьера Чжу Луньцзи. Ему "всего" 64...
История трагедии 1989 года на площади Тяньаньмынь (ана-лог нашей Красной площади), рассказанная человеком, побы-вавшим там через три дня после событий: