Александр Бахнар - последний командир еврейских партизанских отрядов в Европе. И единственного в Словакии.
Это тот человек , который на вопрос " Были ли вы когда-нибудь свободны?", когда-то мне ответил - В партизанском отряде. С пистолетом в кармане...
Когда мы встретились впервые, ему было 90 лет. Он " купил" меня не только своим спокойствием, но и телефоннным звонком, который прозвучал в его квартире в центре Братиславы минут через десять после начала интервью.
- Подружка звонила, - извинился он и, видимо, поймав недоумение на моем лице объяснил - А как же без подружки?
Через три года, возвращаясь на машине из Белграда, где я встречался с тремя последними бойцами тоже единственного в бывшей Югославии еврейского партизанского отряда, то не мог не заскочить к нему снова. Повидаться с дедушкой- умницей,отдать наконец ему диск с фильмом и дописать интервью - уже для другой работы, более подробной.
-Наш отряд был интернациональным,хотя и еврейским. Были словенские, двое французскких , бельгийский еврей, девять ветеранов рабочей военной службы. До 40 тысяч их в Словакии, насильно мобилизованных, погибли на советском фронте. Эти ребята бежали и пришли к нам. Был одни венгр. Не знаю, кто из них сейчас еще жив, а кто - нет.
Я вывел в лес отряд более двухсот человек в самом начале Словацкого восстания. Красная армия приближалась и было принято решение помочь ей. До этого времени мы работали в трудовом лагере, доставали оружие и готовились. Женщин и детей нацисты ранее отправили в Польшу в лагеря уничтожения. Но и потом из лагеря туда направляли людей.
Поэтому первое, что мы сделали, восстав, так это судили и казнили еврея - начальника канцелярии, правую руку коменданта, из еврейского совета, который составлял списки на депортацию.
В моем отряде погибло 58 бойцов. Больше, чем в других подразделениях партизан. И не потому, что плохо воевали, а потому, что оказывались в самых опасных боевых участках.
У нас была ударная рота с артилерией. Но до этого две недели мы отбивали танковые атаки немцев гранатами. Тогда наш боец девятнадцатилетний Питер Гирш взорвал себя под танком.Один наш инженер пустил под откос два поезда с немецкой техникой и он же построил в лесу партизанский аэродром. Таких людей надо помнить. Но и после войны их замалчивали.
Конечно, существовало партизанское братство. Все были едины в борьбе с нацистами, не зависимо от национальности. Но один из руководителей Словацкого восстания, ставший потом президентом Чехословакии , Густав Гусак как-то, выступая, сказал, что там было мало евреев. Это было очень обидно. Конечно мало. Но к концу войны, к восстанию, девяносто тысяч словацких евреев было уничтожено. Осталось 20 тысяч, включая женщин и детей.
И все-таки, полторы тысячи еврейских бойцов принимали учатие в восстании. Пошли воевать, а не разбежались.
Когда в августе 1944 года началсь Словацкое восстание, мы его еще не ожидали.Вообще, восстание планировали зимой, когда немцам будет трудно передвигаться с техникой, особенно их танками, в горах. Выйдя на свободу, отряд сразу начал действовать. Вооруженный одним советским автоматом, вдвоем, мы остановии поезд, в котором из Румынии ехали несколько генералов.Они пыталсиь бежать в Германию, узнав, что и Словакия больше не с ними. Ребята осмотрели состав. Немцев мы расстреляли там же.
Потом мы узнали, что их солдаты направляются на базу, где им доставили несколько десятков пушек. Мы взорвали дорогу, перекрыли и не дали забрать технику. Разоружили без единого выстрела два словацких военных отряда.
К нам забросили советского парашютиста. Это был замечательный человек, майор Зорич. Он и в горах ходил в зеленой фуражке. Среди партизан тогда было немало советских парашютистов. Первые три дня они с нами маялись, учили партизанской тактике. Я тогда освоил пулемет. Но вскоре у нас появилась и противотанковая пушка.
Никогда не забуду, как сразу после восстания, я впервые встретился с русским парашютистом в лесу. Мы провели переговоры и я увидел у него автомат ППШ. Попросил его. У нас ведь с оружием было поначалу плохо. Но русский отказался отдавать оружие, а потом согласился. В обмен на... 200 сигарет. Пистолет оставил.
В моем отряде не было предателей. Были минуты малодушия, когда кто-то отступал или даже убегал. Но никто не переходил на сторону врага. Никто.
В войне нет ничего героического. Я потерял много товарищей, особенно когда мы уничтожали немецкую дивизию. И у каждого до войны были мать, жена или ребенок. Их убили. И нам ничего не оставалось делать, как убивать немцев. Пленных мы не брали. Не жалели ни себя, но и врагов тоже. Так что нет в войне никакой героики.
Уже в мирное время я как-то получил весточку от друга, который попал в лагерь и выжил в Равенсбрюке. Он во многом выжил, потому что постоянно повторял себе - Не хочу бояться жить. Я думаю, это очень верная установка.
Человек-то в основе всегда свободен. Но,если он этого хочет. Один бельгийский писатель, который вернулся из Освенцима, писал о том, что пережил и потом покончил с собой. Он как-то сказал, что, если тебя один раз избили, то будут бить всю жизнь.
Вот этого, просто так, свободный человек не допустит, а если случилось, не простит.
Были у нас и курьезы. В марте 1945 года Красная армия подошла к реке. А на их стороне там уже воевали румыны. Мы на одной стороне реки, на другой - непонятно кто, вроде не русские. Послали разведчика выяснить кто и что, но он пропал. Послали второго - пропал. Тогда я пошел сам и меня взяли румыны. Тогда все и выяснилось. Они спрашивают меня - а эти двое, до тебя, кто они такие? Какие-то иностранцы, говорят только по французски. Мы и решили, что они, скорее всего, шпионы. Такие вот были недоразумения.
Тогда мы оказались между румынами и немцами. Было некоторое затишье, а еды у нас в роте не стало. Кусок хлеба и головка чеснока. Это же не армия с обеспечением. И тут ребята разведчики притащили много мармелада. Взяли немецкий склад. Я пришел к ним, когда они десять килограммов этого мармелада выстаивли на стол. Отъедались сладким всем отрядом.
Чему научила война? Ненавидеть войну. Когда после Победы мы сдавали оружие, то мне сказали, что свой пистолет, можешь оставить себе. Я отказался и сдал все. Не хочу больше оружия. Война учит бороться за мир. Хотя на войне в чем-то легче: знаешь,где враг.
После войны, когда я хотел стать коммунистом, поскольку Советский Союз разбил фашизм, возникли проблемы. Власти закрывали глаза на то, что я был командироом партизан, но обращали на то, что я еврей и до войны состоял в еврейской организации "Хашомер хацаир". А я гордился этим и даже тем, что знаю еврейский язык. Но в коне концов в партию вступил. Однако уже в начале пятидесятых годов министр безопасности страны заявил, что "евреи нас разочаровали". Я тогда был молодым редактором газеты и меня, вместе с пятнадцатью другими журналистами Словакии, уволили и исключили из партии. Сионисты мол.
После смерти Сталина я нашел работу в прессе, но в 1968 году, когда в страну пришли русские танки, меня опять уволили. Даже не скрывали - потому что еврей. Я три года был без работы. В Чехословакии нельзя было публично говорить, что евреи , когда могли, воевали с фашистами. Мол их только убивали. Только Холокост.
Но вот ко мне недавно приехали из словацкого телевидения и сделали получасовой фильм. Наконец. Хотите посмотреть?
- Везде так и было, и есть, - ответил я, не вдаваясь в подробности.
И, уже глядя на экран, подумал, что несколько лет назад чешские друзья обращались на словацкое телевидение, предлагая им мой фильм о еврейских партизанских отрядах, где есть и эпизод с " их" Александром Бахнаром. На него и указывали. Словаки, как это сегодня делается, поехали и сделали сами. Теперь их никто не упрекнет, что проморгали или замалчивают еврейских партизан своей страны.
Подумал, но ничего не сказал. Пусть дед верит и хоть на старости лет порадуется, что о них не вдруг вспоминают и рассказывают...