Литинский Вадим Арпадович: другие произведения.

О полжительном влиянии алкоголя на кучность стрельбы

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 8, последний от 18/12/2011.
  • © Copyright Литинский Вадим Арпадович (vadimlit1@msn.com)
  • Обновлено: 24/10/2020. 173k. Статистика.
  • Статья: США
  • Иллюстрации: 53 штук.
    • Оценка: 6.20*10  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Документальная история о древнем советском и немножко об американском времени и о себе, любимом, с многочисленными фотографиями и отступлениями

    • Вадим Литинский

    Денвер, Колорадо

    О ПОЛОЖИТЕЛЬНОМ ВЛИЯНИИ АЛКОГОЛЯ НА КУЧНОСТЬ СТРЕЛЬБЫ

    Документальная история о времени и о себе, любимом, с многочисленными отступлениями и фотографиями, но почти без стёба.

       Моим детям Алле, Жене, Тане и Андрею - с надеждой, что они когда-нибудь в светлом будущем прочтут эту докуисту.
      
       - Вадим Арпадович, как Вы относитесь к алкоголю? - спросила меня Раиса Михайловна Деменицкая, начальник отдела геофизики ленинградского НИИ геологии Арктики. - В смысле, как Вы держитесь при выпивке? Я имею в виду, не отключаетесь ли быстро?
       Разговор этот происходил в конце мая (или начале июня?) 1963 года на кухне Деменицкой в её квартире номер 11-А, дом 2, по проспекту Маклина.
       Я изумлённо посмотрел на начальницу. Это куда это она клонит?
       - К алкоголю я отношусь нормально, Раиса Михайловна, - сдержанно ответил я. - Как Вы знаете, не злоупотребляю. Выпиваю только в компании, но никогда до поросячьего визга не надираюсь. Жена у нас дома для друзей может изготовить за пять минут пяти-звёздный коньяк - это у неё тема кандидатской, но сами мы не пьём... Ну... Вообще-то был у меня в жизни случай, когда при очень серьёзной сибирской пьянке мне ни в коем случае нельзя было отключиться, то я и не отключился тогда... А почему Вы спрашиваете?
       - Вадим Арпадович, конечно я про Вас всё знаю, - хитро и доброжелательно улыбнулась Раиса Михайловна. - Но вот сегодня Ваши способности должны подвергнуться испытанию. - Она понизила голос. - Я знаю, что Лев Владимирович - большой любитель выпить. Нет, ради Бога, никакой он не пьяница или алкоголик. Но, мне говорили, что любит хороший коньяк, любит выпить в хорошей компании. И может выпить достаточно много. Александр Павлович, как Вы, наверное, лучше меня знаете, тоже любит выпить. Но в данной ситуации - на пару с Львом Владимировичем - он может перебрать. И его я не могу просить о деликатном одолжении пить наряду со Львом Владимировичем, но контролировать себя. А Вас, зная Ваш лёгкий характер, я могу попросить об этом. И потом Льва Владимировича надо будет довезти до "Астории" и препроводить в номер (такси я вызову и заранее заплачу, конечно). Вы ж понимаете, что со Львом Владимировичем - он же правая рука Федынского - нам ещё надо будет долго работать. И заложить хорошие с ним отношения. Чтобы полевые материалы Полярной экспедиции принимались с хорошей оценкой...
       - Да Раиса Михайловна, он же сегодня уже принял наши материалы с отличной оценкой! - горячо перебил я начальницу. - И без всякого коньяка!
       - Вадим Арпадович, я же не о взятке говорю! Ради Бога! Я Вас умоляю! Ну, что Вы! Лев Владимирович очень хороший человек, и нам, вернее, Вам, надо завязать с ним не просто хорошие рабочие, но и дружеские отношения, несмотря на разницу в возрасте. Надо, чтобы у Вас, у Полярной экспедиции был в Министерстве свой добрый человек, готовый всегда придти на помощь. Вам ещё придётся очень-очень много работать с ним по вопросам организации, снабжения, аппаратуры... И доступ непосредственно к Всеволоду Владимировичу у Вас через Петрова будет гораздо легче. Так что, пожалуйста. И подливайте ему, и разговор оживлённый поддерживайте, и анекдоты рассказывайте. И пейте с ним наравне, не пропуская демонстративно. Ну, Вы, конечно, контролируйте себя - если почувствуете где-нибудь в конце, что надо будет слегка отстать, то не допивайте рюмку до конца. Но как-нибудь понезаметнее, не показывайте ему, что он как бы слишком много пьёт. Вы понимаете меня?
       - Вадим Арпадович, Раиса Михайловна очень верно говорит, - вмешалась в разговор Любовь Николаевна, техник-чертёжник отдела геофизики, креатура и главная осведомительница Раисы Михайловны (чертёжником-то она была весьма слабым). - Конечно, это никакая не взятка! Просто надо налаживать отношения с министерством, верно я говорю, Раиса Михайловна? Вам же с ним, в основном, и работать, а Раиса Михайловна будет руководить Полярной экспедицией через Всеволода Владимировича Федынского, правильно я понимаю? Так что, Вадим Арпадович, Вы уж не ощетинивайтесь, а прислушивайтесь к Раисе Михайловне, я, например, так понимаю. - И Любовь Николаевна, осуждающе поджав губы, вернулась к натиранию свёклы для селёдки под шубой.
       - Пхх! Да ххосподи, я что - против, что ли?! И выпью, и анекдот расскажу, делов-то куча!
       - Эх, вот если бы я рядом с Вадим Арпадычем сидела, - мечтательно проговорила Любовь Николаевна, - я бы его ножкой под столом тихонечко: не гони! В смысле - не гоните лошадей! Половиньте! Чтобы не опьянеть! Чтобы Льва Владимировича до постельки довезти живого и здорового! Но я правильно понимаю, что дело серьёзное предстоит, и не до меня там будет, так я понимаю, Раиса Михайловна?
       Раиса Михайловна, не ответив на глупый вопрос своей приживалки, переложила салат оливье из кастрюльки в красивое овальное блюдо, взяла его и попросила меня, чтобы я достал из верхнего шкафчика бутылки многозвёздного "Арарата " и "Двина". И мы с ней отправились в гостиную, где на крахмальной скатерти уже стояла бутылка "Столичной" и пара винных бутылок с яркими этикетками. За столом сидели и в ожидании хозяйки беседовали главный геофизик геофизического главка Министерства Геологии СССР Лев Владимирович Петров и начальник ПВВГЭ - Полярной высокоширотной воздушной геофизической экспедиции НИИГА (в просторечии - Полярки) - Александр Павлович Витязев, бравый капитан первого ранга в отставке. Естественно, коммунист, нанятый на работу Деменицкой, так как я, естественно, не мог быть начальником экспедиции по причине беспартийности. Петров приехал в Ленинград специально, чтобы принять наши полевые материалы по гравиметрической и магнитной съёмке на люду моря Лаптевых, которую мы провели в марте-апреле и начале мая. Съёмки всех советских арктических морей должны были выполняться Полярной экспедицией в течение пяти лет на основании специального совсекретного постановления Совета Министров СССР о проведении Мировой гравиметрической съёмки (МГС). Начальник Главного управления геофизических работ Министерства геологии, профессор МГУ В.В. Федынский непосредственно курировал эти съёмки. Деменицкая, пользуясь поддержкой Федынского, принимала самое деятельное участие в создании в НИИГА Полярной экспедиции. А я являлся её главным инженером.

    []

      
      

    []
    []

    Страницы из книги "Геофизики России". Информационно-биографический сборник.

    ЕАГО, М., 2005.

       ПРИМЕЧАНИЕ:
       Мне посчастливилось многократно встречаться и плодотворно работать с Львом и Всеволод Владимировичами в процессе создания и организации Полярной экспедиции, а затем и в процессе производства ею геофизических съёмок арктических морей СССР. Возглавляя программу Мировой гравиметрической съёмки в соответствии со специальным постановлением Совмина СССР, Федынский особое внимание уделял созданию Полярной экспедиции в НИИГА и проведению гравиметрической съёмки (а вместе с ней и налёдной магнитной и аэромагнитной съёмок) на огромной акватории советских арктических морей. Я поражался великолепной способности Федынского мгновенно вникать в суть докладываемых ему проблем. Эти наблюдения связаны не только с моими докладами или пояснениями, связанными с нашей работой. Мне неоднократно приходилось присутствовать в кабинете Федынского на совещаниях и по совершенно другим поводам. Среди бла-бла-бла докладчиков (я лично, зная его особенность, стремился всегда излагать суть проблемы предельно кратко, не уклоняясь ни на сантиметр в сторону) Всеволод Владимирович, не стесняясь, перебивал говоруна и бил вопросом "в глаз". Свои решения в конце совещания он выносил быстро и решительно (не прошу извинения за тавтологию). И несмотря на быстроту - почти всегда верно. Вероятно, я был среди очень немногих, кто осмеливался ему возражать, если я понимал, что принятое им решение не оптимальное. Таких случаев в моей практике было не более трёх или четырёх. В двух или трёх из них Федынский с неохотой соглашался повторно выслушать меня, привыкнув к тому, что его решения всегда правильны и обжалованию не подлежат, и никто никогда не решался возразить властному главному геофизику СССР. И, с неохотой выслушав меня, изменял своё первоначальное мнение и соглашался с моим предложением. Но однажды, в конце моей карьеры в Полярной экспедиции, мне пришлось рявкнуть на него и стукнуть по столу кулаком. Присутствовавшая при этой сцене Раиса Михайловна мгновенно сжалась в комок и, как мне показалась по её остекленевшим глазам, писанула от страха в штаны. Когда все вышли из кабинета во главе с разгневанным Федынским, Раиса Михайловна мелко засеменила в сторону туалета. "Мой прогноз оправдался. Пустячок, а приятно" - весело ухмыльнувшись, подумал я.
       О моральном облике коммунистки Деменицкой - о том, как по её доносу загремел на десятилетку на лесоповал топограф Ларичев за клевету на товарища Сталина, якобы не сражавшегося в окопах Сталинграде, и о том, как она скоммуниздила у Л.С. Вейцман данные о толщине земной коры, легшие в основу докторской диссертации Деменицкой, я уже писал в документальной байке "Обыск и допросы (Самсонов. Якир. Буковский)", см.: http://world.lib.ru/l/litinskij_w_a/obyskidoprosy.shtml). Там же я написал о моральном облике коммуниста А.П. Витязева, ставленника Деменицкой, приписавшем себе 427 рублей за липовый налёт часов на вертолёте в Чукотском море. Я также уже писал не однажды, как Р.М. Деминицкая разлюбила меня за то, что я забыл - то ли по склерозности, но скорее по природной глупости ("Совершенно точно - по глупости", говорит теперь моя жена Лена) вставить её в соавторы нашей первой статьи, написанной мной в 1965 году, о геологических результатах геофизической съёмки Полярной экспедицией восточных арктических морей. Деменицкая много сделала для экспедиции в период её организации, но потом, доверившись мне, совершенно не принимала участия ни в приёмках полевых материалов, ни в обсуждении геологических результатов работ (что и явилось причиной моей забывчивости вставить её в соавторы злополучной статьи). Ну, конечно, все вопросы приёма на работу новых кадров и особенно отправки сотрудников в загранрейсы на экспедиционных судах без неё не решались, как и все стратегические вопросы, вроде описанного здесь угощения Л.В. Петрова. Следующий, 1966 год, был моим последним годом в качестве фактического руководителя Полярной экспедиции. Дальше Деменицкая развила бешеную энергию по вытеснению меня из экспедиции и замене меня на роли главного инженера начальником одного из съёмочных отрядов коммунистом Г.И. Гапонеко (на мой взгляд - весьма серого специалиста и учёного). Позже она его вывела в заместители директора НИИГА-ВНИИОкеангеологии по геофизике. Без помощи Раисы Михайловны, а только на основе партбилета, Гапоненке никогда бы не удалось достичь таких высот. Зато почти во всех его публикациях он не забывал вставить в соавторы свою благодетельницу. А у меня был единственный шанс - и я им не воспользовался ("Ну, я же говорю, что дурак", снова скажет моя Лена). Так Деменицкая и не фигурирует ни в одной из моих статей.
       В 1968 году Деменицкой удалось окончательно выпереть меня из экспедиции и из отдела геофизики. А в 1972 году при защите мной кандидатской диссертации в МГУ на кафедре Федынского, Деменицкая уговорила Всеволода Владимировича отобрать от меня честно заработанную докторскую степень, рекомендованную головным институтом ВНИИГеофизика, и передать её Г.И. Гапоненко под предлогом того, что он вот-вот станет замом директора, и ему будет нужна для этого докторская степень, и его кандидатская диссертация будет представлена для защиты через несколько месяцев (см. ту же докубайку "Обыск и допросы"). Я не знаю, как проявил себя Георгий Иванович на поприще замдиректора по геофизике - я его там не застал. Бо надоели мне Деменицкая, КГБ, вся наша Советская власть во главе с передовым авангардом трудящихся - родной коммунистической партией, и я плюнул на всё и слинял за бугор.
       Потом, как-нибудь при случае, я расскажу в специальной докубайке, как 22 июля 1968 года на совещании в кабинете Федынского я рявкнул на него. Тогда Федынский отказался прислушаться к моей рекомендации по поводу нецелесообразности работы геофизического экспедиционного судна "Академик Владимир Обручев" в Карском море в конце навигации 1968 года, так как его ремонт на судоремонтном заводе в Керчи непозволительно задерживался. Вместо этого я предложил провести опытно-методические работы со всеми имевшимися тогда видами набортной, донной, маятниковой и буксируемой гравиметрической аппаратуры на Чёрном море для создания методики морской съёмки при любых вариантах волнения, привязки наблюдений к опорным пунктам, и т.д. После этого в 1968 и первой половине следующего года можно было бы выполнить на основе разработанной нами методики производственную съёмку на акватории морей Чёрного, Азовского и Балтийского, а с открытием навигации в Арктике в июле - и Карского и Печёрского морей. Отдел геофизики (Деменицкая) и главный инженер Полярной экспедиции Гапоненко категорически возражали против моего плана. (Гапоненко на моём примере прекрасно понял, к чему могут привести малейшие несогласия с мнением властной, но вздорной начальницы отдела геофизики). Они требовали, несмотря на то, что навигация заканчивалась, кровь с носу - но провести съёмку, мотивируя это тем, что на побережье Карского моря уже были расставлены три из четырёх радиостанций радиогеодезической системы "Поиск". Федынский без обсуждения принял план Деменицкой-Гапоненко. Вот тогда я и рявкнул и стукнул. Поражённый и разгневанный громовержец спустился с Олимпа и дал мне слово, но не более двух минут. Я уложился в сорок секунд, показав, что боязнь понести убытки в 20 тысяч рублей за счёт неоправдавшей себя расстановки и снятия радиостанций приведёт к фактическим потерям в десять раз превышающим эту сумму. Федынский, встав, сказал, что всё остаётся в силе. Вот тут-то Деменицкая и засеменила в туалет.
       На следующее утро я после драки махал кулаками в кабинете Петрова. Вдруг дверь отворилась, и вошёл Федынский. Не поздоровавшись со мной и не глядя на меня, он протянул какие-то бумаги Петрову, сказав:
       - Если до пятого августа ремонт "Обручева" в Керчи не будет завершён, переход его вокруг Европы в Карское море отменяется.
       Когда он вышел, я продемонстрировал Петрову все свои 32 зуба, в ту пору без единой коронки, и в знак победы поднял вверх большой палец. Дверь тут же отворилась.
       - И нечего корчить рожи! - хмуро сказал Федынский, глядя на меня. И вдруг подмигнул мне и широко улыбнулся, закрывая за собой дверь.
       - Я всегда говорю, что Всеволод Владимирович без радара на десять метров вглубь видит! Поздравляю! - протянул мне руку Лев Владимирович.
       Но было уже поздно, Аннушка уже разлила масло. Я дневал и ночевал на судоремонтном заводе. В то лето я, как руководитель работ на "Обручеве", провёл в командировках 66 дней, мотаясь между Керчью, Геленджиком (Черноморская экспедиция ВНИИМОРГЕО), Москвой, Архангельском и Мурманском, организовывая эту авантюру. "Обручев" вышел из ремонта 1 августа, но смог отправиться в рейс из Геленджика вокруг Европы в Карское море только 14 августа. Я в этом переходе на участвовал, а вылетел в Мурманск, и в штабе Краснознамённого Северного флота тряс за грудки адмиралов и каперрангов (кого в письменном виде, а большинство в буквальном), чиновников в Рыбнадзоре, в Мурманском пароходстве, в милиции и других организациях на предмет получения заново разрешений на плаванье э/с "Владимир Обручев" в Карском море в связи с перенесением работ на более поздний срок, получение секретных навигационных и топографических карт, использование закрытых радиочастот, на заходы в закрытые для всех торговых судов заливы и бухты, на заправку ГСМ, и чёрт-те что ещё. И пробивал третье письмо начальнику Главного штаба ВМФ адмиралу Н.Д. Сергееву с просьбой продлить разрешение на плавание в октябре. И всё это я успешно пробил ("Если я чего решил, то выпью обязательно" - это Высоцкий пел также и про меня.). 15 сентября "Обручев", с опозданием на 2.5 месяца по сравнению с плановым сроком, прибыл в Мурманск. Но и тут непруха по вине судовладельца - смена капитана, доукомплектование команды моряков... В конце-концов - всё ОК, можно начинать работу, о чём я и доложил руководству в институте. Но Деменицкая не дремала. Мавр сделал своё дело - теперь-то его можно уйти! 27 сентября, когда "Обручев" разводил пары перед выходом в море, я получил телеграмму, подписанную и.о. директора НИИГА Р.П. Могендовичем и начальником отдела геофизики Р.М. Деменицкой с требованием немедленно сдать дела для продолжения съёмки старшему геофизику Е.Н. Зацепину и вылететь в Ленинград. Деменицкая блестяще использовала подвернувшийся шанс - весь директорат НИИГА ушёл в отпуск, и заместителем директора остался Роман Павлович Могендович - начальник институтского отдела снабжения, совершенно не ориентирующийся в придворных интригах. Естественно, был бы на месте директор Ткаченко, хорошо знавший меня, этот номер бы у Раисы Михайловны не прошёл. Да она бы и не решилась на такое откровенное хамство. Женя Зацепин - толковый геофизик, но в то время совершенно не имевший ни малейшего опыта морских гравиметрических работ, который уже в большом объёме был у меня - работа на Азовском море, на ледоколе "Киев" в Карском море, на гидрографическом судне "Дмитрий Лаптев" в Беринговом море. И попёрла меня Деменицкая из Полярки под предлогом срыва работ на "Обручеве". Права была Лена, говоря, что я дурак, раз не сообразил, что надо было фамилию организатора и руководителя всех наших побед Р.М. Деменицкой вставить первым автором нашей первой статьи о первых геологических результатах работ Полярной экспедиции на восточных арктических морях СССР, которую от А до Я написал я, подробно изложив в ней также противоположную точку зрения на тектонику дна этих морей нашего геолога Я.И. Полькина и примкнувшего к нему Гапоненко.
       Конец Примечания к страницам из книги "Геофизики СССР".
      
       Возвращаюсь к изложению событий на обеде в честь Льва Владимировича.
       Тарелки, приборы и бокалы уже были расставлены на столе. Раиса Михайловна сходила на кухню за селёдкой под шубой. Во исполнение великих предначертаний я сел рядом со Львом Владимировичем, чтобы ему подливать. Витязев сидел ошую от меня, Раиса Михайловна - напротив. Витязев и Петров ещё продолжали начатый ранее разговор о нашей съёмке моря Лаптевых. Видимо, поняв, что Витязев не специалист и не разбирается в геофизике, Лев Владимирович обратился с каким-то гравиметрическим вопросом ко мне, но Раиса Михайловна застучала ножом по бутылке:
       - Мальчики, всё! Производственные дела отложены до завтра! Вадим Арпадович, у всех налито? А у вашей единственной дамы пустая рюмка! Да, можно этого. Спасибо. Давайте, Вы будете у нас сегодня тамадой. Разрешите мне первое слово?
       Я милостиво разрешил, и хозяйка произнесла приличествующий случаю тост в честь нашего уважаемого гостя, и дружеское застолье началось.
       После первой рюмки коньяка я включил все свои артистические способности - недаром я играл Короля в "Обыкновенном чуде" Шварца в большом театральном зале Василеостровского дворца культуры. Да так, что, как говорили злые языки, присутствовавший на нашем спектакле главный режиссёр ленинградского театра комедии Акимов на груди тельняшку рвал и рыдал горючими, как серная кислота, слезами - какого великого и русского артиста он упустил в моём лице. Говорили, что даже сам Аркадий Райкин потом ему посочувствовал: "Вах, вах! Вай мэ! А зохен вэй и агицен паровоз! Ка-акой бы красивий артист бил! Ай-яай-яай!"
      
       Первое отступление.
       Вероятно, боги предназначали мне при рождении стать великим и русским актёром. То, что мне покровительствуют Талия и Мельпомена (ну, вы помните, конечно, что это были греческие музы комедии и драмы), я понял ещё в детском садике, когда летом на даче под Вырицей я принял участие в первом в своей жизни спектакле "Дедка за репку, а бабка - за дедку". Причём не только в качестве действующего лица, но и в качестве главного соавтора пьесы и помощника режиссёра. Кто не помнит, расскажу её краткое содержание. Посадил дед репку (дело-то было в 37-м году, когда и началась эта знаменитая вакханалия лесопосадок и лесоповалов). Потом репка потянула за собой дедку. Бабка - за дедку. Взялись за внучку. И понеслось... Лес рубят - щепки летят, как сказал Великий вождь товарищ Сталин в следующем году. Короче, вся семья, включая Жучку. Даже мышка тоже. Я играл в этой пьесе заглавную роль; кто играл бабку - сейчас уже не помню. Но я хорошо помню, как родители в зале сначала валились от хохота (воздействие Талии), а потом призадумались (наверное, поняли аллегорию) и рыдали, как дети (под несомненным влиянием Мельпомены). Вот тогда-то эти родители после окончания спектакля греческим хором и напророчили моей мамочке, что я стану великим и русским актёром, и настоятельно рекомендовали послать меня сразу после детского садика в театральный институт. К сожалению, мамочка не вняла их советам, и я не стал профессиональным артистом. Но любителем остался навсегда.
      

    []

    >

    Детский сад. Режиссёр и исполнитель заглавной роли в спектакле

    "Дедка сел за репку" Дима Литинский справа от воспитательницы.

      
       Я начал учиться в первом классе простой школы No.158 Смольнинского района напротив нашего дома 22 на улице Красной Конницы, где мы с мамочкой жили, и с первого класса энергично включился в театральную жизнь. На уроке пения я предложил учительнице изображать действо перед строем хора, исполнявшего песню "Мы поедем в далёкие страны, где громадные горы видны, где на ветках висят обезьяны и гуляют большие слоны. Мы канаты натянем - вот так! Паруса мы поставим - вот так! Веселее, моряк, веселее, моряк! Делай так, делай так и вот так!" Мне, конечно, очень помогло знание рангоута и оснастки парусных кораблей, так как я ещё до школы увлекался книгами по морской тематике. "Путешествие вокруг света на корабле Бигль" Чарльза Дарвина было моей настольной книгой, а слова "крюйс-бом-брам-стеньга" звучали для меня сладчайшей музыкой.
      

    []

    Ученик 1-А класса, отличник боевой и политич... упс, пока просто отличник

    (фотография снята с доски почёта).

      

    [] >

    А эта фотография того же периода призвана продемонстрировать, что во мне

    уже тогда зрела военная косточка (обратите внимание на красноармейскую звезду на военизированной фуражке).

       Когда 4 июля 1941 года наша школа была эвакуирована сначала в Ярославскую, а потом в Курганскую область, моё увлечение театром продолжалось и в интернате. В 1942 году нас, группу актёров, повезли на грузовике и далее на поезде в Курган, где мы в госпитале показали спектакль на военную тематику. Я играл фашистского офицера. Раненые солдаты бешено аплодировали нам своими загипсованными культями и в воздух костыли бросали. После спектакля нас, вечно голодных молодых актёров, очень хорошо накормили, напоили сладким чаем и дали по настоящему пирожному из обдирной пшеничной муки. А замполит госпиталя (или как он там официально назывался) с погонами подполковника увёл меня персонально в свой кабинет, поставил передо мной блюдо с тремя пирожными и налил мне полную большую эмалированную кружку молока, сказав, что молока я могу пить, сколько влезет, так как у него в Минске погиб сын примерно моего 12-летнего возраста (его семья не успела эвакуироваться). Потом он мне по секрету поведал, что на фронте служил в СМЕРШ, много раз допрашивал немецких офицеров, но такого отъявленного фашиста, как я, он встретил впервые. К сожалению, больше двух пирожных и двух кружек молока я съесть и выпить не смог, о чём потом сожалел всю оставшуюся жизнь. И всё из-за того, что очень хотел писать, а попросить разрешения сходить в туалет, а потом вернуться допивать молоко - постеснялся. А сейчас бы - запросто.
      
       []

    В.А. Литинский. "За водой" (возвращение в Ленинград из эвакуации, июнь 1944 г.).

    Бумага, акварель.

      
      
       Ну, когда 4 июля 1944 года я вернулся в Ленинград, завербовавшись в ремесленное училище при заводе имени Сталина, а потом с помощью генерал-майора С.Е. Прохорова перешёл сначала в художественно-промышленное ремесленное училище, а потом в простую школу No.157, я продолжал участвовать в школьных кружках художественной самодеятельности, где переиграл массу ролей. Особенно мы прославились с Юркой Гурвичем в 155 школе в пьесе Чехова, где Гура великолепно сыграл старушку Мерчуткину: "И кофе я сегодня пила, ну, без всякого удовольствия!". В жизни Юра сильно заикался, особенно когда приходилось отвечать невыученный урок. Но на сцене - заикание как рукой снимало. В Горном институте моя артистическая карьера расцвела ещё больше. На этой почве я познакомился и подружился с Колей Третьяковым, геофизиком-радиоактивщиком, учившимся на курс старше меня. Коля оставался моим ближайшим другом и помощником, когда он позже меня поступил работать в НИИГА.
      
       Вот в НИИГА и развернулся во всю ширину мой артистический талант. Всё началось с того, что меня за непоседливость вскоре избрали секретарём комсомольской организации института. Как это частенько бывало, наша НИИГАвская комячейка была ни рыба, ни мясо. Я кинул в это застойное болото весь свой энтузиазм и комсомольский задор, и оно запузырилось, забурлило и запахло. Мы организовали многодневные Вакар-походы в районе Ладожского озера, которыми руководил тогда кандидат геол.-мин. наук Владимир Анатольевич Вакар, известный полярный геолог. Волейбольную секцию возглавил академик (будущий) Игорь Грамберг, бывший также комсомольским вожаком НИИГА раньше меня, ставший впоследствии, после Б.В. Ткаченко, генеральным директором НИИГА-ВНИИОкеангеологии. Академик (будущий) Саша Городницкий блистал на поэтических вечерах. Мы с ним регулярно выпускали ярко оформленную Валерой Васильевым стенгазету "Полярный Геолог", в которой в одном из новогодних выпусков среди прочих стихотворных поздравлений были такие самые лучшие Сашины стихи (на мой вкус, по крайней мере): "Вадим Литинский прочно сложен. С него снята должна быть схема: он безотказен и надёжен, как электронная система". Доктор г-м наук (будущий) Виталик Аплонов возглавил Народную дружину, которая успешно отлавливала спившихся бомжей и юных и престарелых жриц любви. В меня однажды хулиган чуть не воткнул финку. Неостепенённый пожилой Владимир Иванович Захаров, замдиректора по общим вопросам (в девичестве - по хозчасти), тоже успешно выступал на поэтическом поприще. Единственно, кого мне не удалось привлечь к активной комсомольской работе, это был добрейший директор НИИГА Борис Васильевич Ткаченко, который с хитрой улыбкой щирого украинца увиливал от моих комсомольских поручений, ссылаясь на большую занятость по основной работе.
      
       []
    []
      
       Многодневный Вакар-поход к Ладожскому озеру. На переднем плане - В.А. Вакар. На правом снимке он ставит чайник, все остальные чистят картошку. Автор докубайки - слева от чайника, слева от автора - Лидочка Овчинникова. Помимо геологических открытий, В.А. внёс массу изобретений в геологический быт - есть Вакар-палатка, Вакар-спальник, Вакар-рубаха, и т.д. Вакар-обед - это он в котелке одновременно смешивал суп, второе и компот. Лена меня грызёт - я, говорит, за тебя замуж пошла только потому, что ты меня прельстил рассказами о твоих голубых кровях. А на самом деле в тебе, пролетарии, нет ни капли аристократизма - ты же из одной тарелки ешь суп, потом, не помыв, из неё же ешь второе! - А Вакар? - задаю я каверзный вопрос. Вакары - русский дворянский род. В 1586 г. Николай Вакар от польского короля за военные заслуги был пожалован привилегией на маетности. Некоторые его потомки переселились в Россию. Так что Владимир Анатольевич был хороший человек и из хорошей семьи, несмотря на то, что всё, включая компот, смешивал в котелке. Но разве аристократку Лену в чём-нибудь убедишь!
      
       Но главным моим комсомольским достижением было создание драматического кружка. Мы пригласили на роль его руководителя профессионального театрального режиссёра Марию Фёдоровну Шевченко-Глаголь. Вот тогда-то ни прогремел мой талант на весь Ленинград и его окрестности, когда мы сыграли "Обыкновенное чудо" Шварца, о чём я упоминал выше. Роль Охотника исполнял Виталик Аплонов, а его жена - то ли Принцессу, то ли придворную даму Оринтию (запамятовал, а настоящую, цветную, отпечатанную в типографии, программу я сейчас на смог найти). Потом мы репетировали "Сирано" Ростана, где я должен был играть заглавную роль. "Свой фетр снимая грациозно, его к ногам бросаю я. Теперь же появляйся грозно, о, шпага верная моя!" Эта фраза и вся сцена дуэли получалась у меня лучше всего. Но потом огромная работа по организации Полярной экспедиции отвлекла меня, драматический кружок распался и прекратил своё существование. Так великого и русского артиста из меня и не вышло. А вот если бы мамочка вняла призыву греческого хора в лице детсадовских родителей и сразу же после спектакля отправила меня в театральный институт - вот тогда бы мы посмотрели, кто есть who в театральном мире.
      
       Конец первого отступления. Переходим к основному содержанию байки.
       Я тамадил, шутил, подливал Петрову и Витязеву, и произнёс мой любимый грузинский тост, как князь Гигиенишвили выдавал замуж свою прэкрасный дочка Тамара, обещая отдать жениху в приданое свой родовой замок. В качестве претендентов выступали все знатнейшие джигиты Картвела. Непременное условие социалистического соревнования было - победитель должен точно пополам разрубить своей шашкой "гурда" яблоко, положенное между прекрасных перси Тамары, которая, в свою очередь, лежала на топчан, застеленный прекрасным импортный карастан. Джигиты скакали, рубили... Но один рубил чуть больше - немного зарэзал промежду прекрасный грудь, отходи, нэ достоин! Слышком свирэпый! Другой скакал, жалел будущую жену - немного рубил чуть меньше - половинки чуть-чуть недорубленного яблока висели на кожице... Отходи, дорогой, не годишься! Жалкий ты! Третий скакал, учёл опыт предыдущий товарищ - опять рубил немножко больше... Пятый скакал, рубил, кров течёт... Шестой скакал... Кравыщща уже прекрасные голубые Тамарины глаза заливает!... (Долгая многозначительная пауза, пристально смотрю на каждого из гостей)... Так выпьем, дорогие товарищи (льстиво говорю я), за нашего дорогого гостя - началныка наши районный отделения мылиции, дорогого товарища Льва Владимировича Петровидзе, который, на-аконэц! Прыехал к нам!! И прекратил!!! Это форменное безобразие!
       Тост был воспринят восторженно, растроганный Петров вытирал слёзы с бородки, Раиса Михайловна восхищённо смотрела на меня, Витязев снисходительно похлопывал меня по спине.
       После куриного бульона я голосом молодого нищего-профессионала спел балладу про Л.Н. Толстого. Великий и русский писатель Лев Нико-лаЕвич Толстой, он рыбы и мяса не кушал, ходил по усадьбе босой. Жена его Софья Толстая - обратно, любила поесть, она не ходила босая, хранила дворянскую честь. Граф долго на фронте сражалси, медалей он много привёз, но рОман его Воскресенье читать невозможно без слёз. С правительством граф имел тренья, но был он народный кумир за рОманы Анна Каренна, а также за ВОйну и Мир... Однажд моя бедная мама на графский зашла сеновал, и тута случилася драма - граф маму изнАсиловал. Вот так разлагалось дворянство! Вот так распадалась семья! В результате царизма тиранства остался подкидышем я! Я родственник графа Толстого - незАконно-рОжденный внук... Подайте, кто сколечко может, из ваших мозолистых рук!... Дорогие граждане, братья и сёстры, помогите инвалиду детства, кто сколько может! Спасибо! Спасибо, дорогие!
       В промежутках между блюдами я снова подливал коньяк Петрову и Витязеву, не пропуская и себя, но иногда только дополнял свою рюмку, в которой ещё оставалась недопитая половина (это естественно - когда произносишь тост, не успеваешь всё выпить, как уже следующий тост приходит в голову). Потом я спел попурри на песни Леонида Утёсова (каждый куплет - на новый мотив) о том, как раскинулось море широко, и волны бушуют сильней... У берега жил одиноко старик со старухой своей. И часто ссорилась эта чета (пой песню, пой!) - если один говорил из них да, то нет говорил другой! Жена бранила старика за то, что хата их низка, и что старик уж стар и сед, и что корыта у них нет, а в основном, лишь тем и занималась, что допекала старика! Была их жизнь - не жизнь, а просто горе... Старуха донимала всё сильней... И вот пошёл старик на берег моря поймать на ужин пару окуней. Он идёт, ковыляя во мгле. Он к знакомой подходит скале. Там он лодку берёт и отважно плывёт на честном слове и на одном весле. Он плывёт и поёт: Лейся, песня, на просторе, не печалься, старина! Штормовать далёко в море прогнала меня жена!.. От ветров и стужи петь мы стали хуже, но мы скажем тем, кто упрекнёт - с наше потерпите, с наше поживите с этакой старухой хоть бы год!... Ночь коротка, спят облака, дед забросил убогий свой невод, потянула добыча легка... А попалась ему рыбка-краса! Чудо коса! Море глаза! Улыбнулася улыбкой простой в невод взглянув пустой... Не зная, кто такая, дед целый час молчал и лишь веслом рассеянно по лодочке стучал... Потом разговорились, и ей сказал старик: Что-то я свою старуху толком не пойму, всё ругает за разруху, а виной тому то, что жизнь мою рыбачью искалечила, к несчастью, помоги, родная рыбка, горю моему!... И родная отвечала: Ведь ты рыбак, старче! А это значит, что не страшны тебе ни горе, ни беда! Ведь ты рыбак, старче! Рыбак не плачет и не теряет бодрость духа никогда!.. Возвращайся скорей ты к старухе своей, возвращайся в родные края! А вернёшься домой - и станцует с тобой гордая любовь твоя!...
       Ну, и так далее - вы знаете все популярные песни Утёсова. Так что я "интертейнил" почтеннейшую публику по высшему разряду, только что цыганочку с выходом не танцевал.
       В конце обеда Витязев изрядно окосел, начал произносить тост, но опрокинул недопитую бутылку, красное вино пролилось на скатерть (Раису Михайловну передёрнуло), он смущённо плюхнулся на своё место, и стал меня пьяно обнимать. Петров с другой стороны с почти закрытыми глазами благодушно хлопал меня по спине. Раиса Михайловна пошла к телефону вызывать два такси - для Витязева и для меня с Петровым. В первую прибывшую машину мы с Раисой Михайловной усадили Витязева, который уже был "еле можаху". Я не смог добудиться до Витязева, пришлось звонить домой его жене, записал его адрес и отдал бумажку таксисту. На второй машине я благополучно довёз почти засыпавшего Льва Владимировича до "Астории", взял ключи от его номера, помог ему дойти до кровати, помог раздеться, погасил свет и вышел. На улице я осознал, что я, несмотря на незаметные для соседей по столу "уполовинивания", изрядно опьянел.
      
       Второе отступление.
       Впервые я попробовал алкоголь с мамочкиного разрешения, когда мне было лет шестнадцать. С удовольствием я выпил я рюмочку какого-то сладкого "Муската" в гостях у тёти Нелли - Елены Алексеевны, урождённой Фабрициус, вдове маминого брата Николая Николаевича Литинского, бывшего командира лучшего батальона 5-й стрелковой дивизии БОВО - Белорусского Особого Военного округа. В 38-м году моего любимого дядю Колю арестовали, пытали, приговорили к расстрелу за участие в к.р. организации, он сидел в камере смертников. Но потом его дело было пересмотрено, и, в связи с отсутствием состава преступления, он получил только 5 лет ИТР (исправительно-трудовых работ). Умер он в Севураллаге в Свердловской области на лесоповале в 1942 году. О его судьбе вы можете прочесть, набрав в любой поисковой системе слова "Документ гнусного времени". Для самых ленивых привожу линк прямо здесь: http://world.lib.ru/l/litinskij_w_a/documentgnusnogovremeni.shtml
      
      

    []

    Капитан Николай Николаевич Литинский

    (на фото с петлицами старшего лейтенанта).

    Обратите внимание на два значка "Ворошиловский стрелок". Вот в кого

    у меня проявилась тяга к стрельбе.

       []
    []
      
       Елена Алексеевна Литинская-Прохорова Генерал-майор артиллерии
       Сергей Евгеньевич Прохоров
      
       Тётя Нелли, получив сообщение о смерти мужа, вышла замуж за генерал-майора Сергея Евгеньевича Прохорова, заместителя командующего зенитной артиллерией Ленинградского фронта. В 42-м году тётя Нелли в блокадном Ленинграде разыскала мою мамочку, умиравшую от дистрофии в какой-то больничке, выходила её и спасла от смерти. Потом в доме Сергея Евгеньевича, многократно выступавшего в роли моего благодетеля, я неоднократно пробовал хорошие вина, но всегда не больше двух рюмок.
       По-настоящему я впервые напился после второго курса Горного института, когда мы проходили геологическую практику в Крыму. Базировались мы в пустующей летом школе на окраине Симферополя. Стипендию за закончившуюся практику нам задержали и выплатили её только в последний день. На следующий день мы должны были покинуть здание школы. Последние пару-тройку дней из-за отсутствия денег мы буквально голодали. И вот, узнав, что нам, наконец, вручат задержанную стипендию, мы все, практиканты геологи и геофизики, заказали места в лучшем симферопольском ресторане. А я и ещё несколько человек, голодные, отправились в местный ЦПКиО культурно провести время в ожидании предстоящей вечером обжираловки в ресторане. В то утро я позавтракал только большим количеством выброшенных перезрелых помидоров, которые мы набрали на рынке. Стали мы кататься на качелях. Я был в одной "лодочке" с Лидой Веселовой. Я лихо раскачал лодочку, стараясь поднять её выше всех, чего и добился (я всегда старался быть выше всех, быстрее всех, умнее всех). И вдруг я почувствовал, что содержимое моего желудка неудержимо попёрло вверх и стало хлестать из горла в сторону перепуганной до смерти Лидочки. Я тут же рефлекторно отвернул голову, и толстая красная струя полетела вниз. Лодочка в это время взлетела за моей спиной высоко вверх, и я с ужасом увидел, как эта струя толщиной в мою руку, превратившаяся в гигантскую красную дугу, нижним концом упёрлась в площадку, на которой базировались остальные лодочки. "Остановите качели! Литинский умирает! Лёгочное кровотечение! Срочно скорую помощь!" - кричали сразу несколько человек внизу. Перепуганный "лодочник" кинулся к рычагу останавливать качели. Намертво побледневшая Лидочка судорожно вцепилась в ближайшие к ней два троса из четырёх, на которых была подвешена наша лодочка. Я хотел громко крикнуть, что всё в порядке, что я жив и здоров, что это не кровь, а всего только помидоры, но как только я попытался закрыть рот, чтобы перекусить струю и сказать эту фразу, как эта толстая струя превратилась в две тонкие, которые с ещё большим напором полетели из меня, но уже не изо рта, а из носа. Лодочка теперь летела вперёд, и я мордой и всем телом налетал на старую толстую струю, продолжавшую висеть в воздухе...
       Когда наша лодочка, наконец, через минуту или две застыла на площадке, моя струя прекратилась, но не от того, что я осознал, а от того, что иссяк. Народ кинулся ко мне. Я, пошатываясь и отплёвываясь, вылез из загаженной лодочки, галантно подал мокрую руку дрожащей Лидочке, и, наконец, смог объяснить перепуганным в усмерть трудящимся, что эта была не кровь, а всего лишь помидоры.

    []

       Геофизики-первокурсники группы ГФ-48 (потом переименованной в РФ-48).
       Слева-направо стоят: Володя Золотницкий, Коля Боровко, Юра Ильинский, Дима Парижер, Миша Жуков, Женя Саврасов, Марк Столпнер, Нина Бушкова.
       Сидят: генерал-майор Дима Литинский (форма, по крайней мере, генеральская), сержант (без балды, натуральный, участник последних дней ВОВ) Лёва Цывьян, Лариса Сироткина, Лидочка Веселова (Ушакова).

    Кто-то очень кучно стреляет по нам - 60% попаданий. Отстрел продолжается.

       В ресторане мы остервенело кинулись жрать расставленные на столе закуски, запивая их креплёными сладкими Массандровскими винами. Я подтрунивал над Юрой Гурвичем, попросившим официанта заменить одну из бутылок Массандры на бутылку какого-то сухого Рислинга. Вот пижон! Надо же! Я попросил дать мне попробовать его винца. Ну, Юрка, ты даёшь! Вместо благородного сладкого креплёного вина пьёшь какую-то безалкогольную кислятину! Я даже и не знал о существовании такой какости! Ты не только пижон, но и злостный сноб!
       Хорошо поднабравшись на голодный желудок, я почувствовал прилив прекрасного настроения. Заиграла музыка, и большинство трудящихся пошли танцевать. Я почти все пять лет в институте считал танцы атавизмом, хотя и ходил на все наши частые танцевальные вечера, гордо подпирал спиной стену и презрительно взирал на дикарей, трясущихся в буржуйском дрыгоножестве. И только на пятом курсе наша единственная красавица Надя Ермилова, моя невысказанная любовь, пригласила меня попробовать с ней станцевать танго. Я сделал вид, что так уж и быть, но сам с замиранием сердца обнял стройную талию красавицы... И понеслось! Идиот! Кретин! - материл я себя. Это надо же! Четыре года я лишал себя такого удовольствия! Я с остервенением кинулся навёрстывать упущенное. Дошло дело до того, что однажды я так расхрабрился, что пригласил танцевать иностранную студентку стран народной демократии из какого-то другого ВУЗа после того, как она выступила у нас на концерте с пением и потом спустилась в зал потанцевать. Звали её как-то странно - Эдита. А фамилия - так и ващще Пьеха. Эдита, правда, была на полголовы выше меня, но осталась, к её удивлению, страшно довольна, и сказала, что она ещё ни с кем так хорошо не танцевала. Вы, Дима, просто молодец! - сказала она с милым польским акцентом.

    []

    Моя потаённая любовь Наденька Ермилова (а шляпка, промежду прочим, моя).

    Господи, кого ни возьми из наших геологов и геофизиков - того уж нет, а те далече...

    Вот и Надежда Ивановна сейчас украшает престол Господень...

       Поступив в НИИГА, я со всем нерастраченным пылом ударился в танцы. С техником Томкой Марковой мы поклялись друг другу, что где бы на Земле мы не услышим звуки популярного шлягера "Истанбул-Константинополь", каждый из нас кинется на середину зала в поисках другого, чтобы сплясать любимый танец, который у нас с ней получался, как ни с кем другим. (Замечу в скобках, что с моими многочисленными жёнами в отношении танцев мне решительно не повезло. Теперешняя жена Лена заявляет, что я подпрыгиваю, как заводной заяц. И отказывается танцевать со мной. Другие женщины, вроде бы, танцуют со мной до сих пор с удовольствием. Ну, во всяком случае - без видимого отвращения. Но Лене виднее - она теперь выше меня (с годами я сгорбился и сильно стоптался), и иногда ходит в клуб танго.
      

    []

    1976 год. Какой-то банкет в НИИГА. С кем танцую - не узнаю, темно.

       И вот здесь, в симферопольском ресторане, я, заскучав во время танцев, подошёл к своему близкому приятелю Толе Смыслову (впоследствии профессору Горного института), с которым мы вместе с его отцом ездили на охоту. Толя тоже не танцевал, и я стал на обратной стороне развёрнутой коробки от "Беломора" писать найденным на столе красным карандашом табличные интегралы, демонстрируя, что, хотя я и много выпил, голова у меня совершенно светлая. Толич соглашался, но в некоторых случаях, заикаясь больше, чем обычно, поправлял меня, и писал свой вариант. Я не обижался, и рисовал на память другие сложные интегралы.
       (Когда через две недели в Ленинграде я, разбирая рюкзак, случайно обнаружил эту коробку из-под "Беломора", я увидел только красные каракули. Даже ни одного знака интеграла мне не удалось обнаружить. Значит не только я, но и Смысёл был хорошо пьян, раз он тоже так неразборчиво писал интегралы, заключил я).
      

    []

    Группа геофизиков, 3-й курс, 1 мая 1951 года.

    Слева направо: Толя Смыслов - самый умный, позже стал профессором; Нина Завьялова - самая добрая; Миша Загайнов - просто хороший человек; Вуокко Лотикайнен - самая приветливая; автор байки (ну, тот ващще самый-самый); и какая-то не наша девочка. Из нас пятерых выбито трое.

       Наш последний вечер в Симферополе для меня на этом не закончился. Чтобы доказать всем однокурсникам, что я не пьян, последний километр до нашей школы я специально шёл на четырёх конечностях. Все, кто был достаточно трезв, громко восхищались моей стойкостью к алкоголю. Руки я, правда, по пьянке ободрал в кровь, но наука требует жертв, утешал я себя.
       Мы, мужчины-геофизики, размещались в школьном зале на втором этаже. На полу перпендикулярно к одной из стен лежали наши матрасы, набитые соломой. Моё место было между двумя Юрками - Гурвичем и Ильинским. Они уже залегли и по пьяному делу быстро захрапели. А я сидел на скамейке напротив своего места и, улыбаясь, вспоминал, как хорошо закончилась наша практика. Когда я решил уже лечь спать, я обнаружил, что мой матрас плавно движется - сначала влево на полтора-два метра, потом с ускорением в конце - в правую сторону. Ха! Нашли чем удивить! - сказал я себе. Я же охотник! Утку влёт бах! - и в сумку! Но-о в ллетящую мишень надо стрррелять всегда с у-пре-ждением! Нас, охххотников, не прроведёшь! Мы прравила стрельбы знаем! Я легко вскарабкался на скамейку, встал, шатаясь, сложил руки над головой, как при нырянии, и, дождавшись, когда мой матрас, уйдя далеко влево, остановился и затем стал двигаться с ускорением в мою сторону, прыгнул с упреждением... Но, видимо, плохо рассчитал траекторию, и сверху хряснулся на Юрку Ильинского (будущего доктора г-м наук, но тогда-то я не знал этого, а то бы рассчитал свой полёт поточнее). Ну, можете себе представить, какой тут поднялся гвалт. Все наши спящие геофизики вскочили и, внимательно выслушав мои объяснения о стрельбе с упреждением, облыжно обвинили меня в том, что я, якобы, не умею не только метко стрелять, но и пить.

    []

    Слева та самая злополучная скамейка, с которой я с упреждением нырял на Юру Ильинского. Слева с гитарой - покойный Валя Волков. Кто рядом с ним - не разгляжу.

      
       Да, сейчас, через шестьдесят лет, я вынужден признать, что я тогда не смог учесть, что пил-то на три дня некормленный желудок и не использовал правило - когда почувствуешь, что многовато - половинь!
      
       []
    []
      
       На верхнем снимке Юра Ильинский - справа. Обратите внимание - у меня на боку командирская сумка. Апрель 1951 г.
    На нижнем снимке Юра Гурвич - в центре. Похож он на Мерчуткину? Слева от него Феликс Ягудин, справа - Стасик Шатилов.В живых остались только великие и русские артисты - я и Гура. Кто-то хорошо пристрелялся по нам, кучно бьёт, видимо, после крутого бодуна.
      
      
       Мои страдания на этом не закончились. Проснувшись от стрекота цикад среди жаркой южной ночи, я почувствовал, что содержимое моего желудка снова неудержимо рвётся наружу. Я, прикрывая рот двумя руками, кинулся к лестнице, ведущей на нижний этаж, где во дворе располагался туалет типа "три очка". Но я не рассчитал силу своего рывка и, рухнув, покатился по ней, крутой и длинной, шаром переворачиваясь через голову и выплёскивая на ступени богатое содержимое моего желудка. Я не сломал ни шею, ни одного ребра. Даже не помню, были ли у меня тогда синяки. Известно (я сам много раз в своей жизни наблюдал), как в драбадан пьяные люди зверски падают на рельсы, на брёвна, на скалы - и хоть бы хны. То ли Боженька над пьяными свою ручку держит, то ли под влиянием алкоголя мышцы полностью расслабляются, что и приводит к положительным результатам. Короче - я не пострадал. Но из-за страшного грохота народ снова проснулся и справедливо обложил меня пятиэтажным матом, ссылаясь на то, что Литинский, как всегда, никогда, даже ночью, не может угомониться. Мол, комсомольский задор из него хлещет, как из ведра! Подниматься наверх у меня уже не было сил, и я заснул сном праведника в остаточной луже своего позора, положив голову на первую нижнюю ступеньку. Утром трудящиеся брезгливо обходили меня, заткнув носы и стараясь не наступить на содержание моего желудка на всех ступенях лестницы. Все, позавтракав внизу, собирали свои рюкзаки и спешили на вокзал, чтобы возвращаться в Ленинград. Валя Нилов, с которым я собирался идти пешком через крымские горы в Ялту, тщетно пытался меня поднять. Совершенно больной, я в ответ только тихонько мычал. Изредка меня рвало сине-зелёной ядовитой желчью. Наконец, во второй половине дня я, собрав в кулак всю свою волю, смог оторваться от моей ступеньки и на карачках выползти во двор к водопроводному крану. Наш руководитель геологической практики, доцент Борис Васильевич Наливкин, младший брат академика Наливкина, произнёс, глядя на меня, сакраментальную фразу, вошедшую в анналы Горного института: "На примере Литинского я могу заключить, что чрезмерное потребление алкоголя дорого, болезненно и приводит к непредсказуемым тяжёлым последствиям". После долгого стояния на коленях под краном я, не найдя половой тряпки, достал из рюкзака запасную рубашку, набрал в ведро воды и поплёлся убирать следы своего позора с длинной лестницы. (Замечу в скобках, что это было моё первое и последнее за всю мою восьмидесятилетнюю жизнь тяжёлое алкогольное отравление).
       Отправиться в поход через крымские горы к морю мы с Валей смогли только на следующее утро. Это было увлекательное трёхдневное путешествие, во время которого мы из дубовой рощи с удивлением забрели в заросли фруктовых деревьев и, естественно, набили рюкзаки яблоками, грушами, сливами и прочими дарами леса. Бдительный сторож совхоза "Изобильное", вооружённый берданкой, захватил нас в плен и под конвоем с поднятыми руками провёл через всё село в поселковый совет. Председатель-орденоносец, выслушав нашу одиссею, сказал сторожу и труженикам села, набившимся в комнату, что мы не преступники, а голодные студенты, впервые увидевшие такое изобилие. "Вот вы приедете к ним в Ленинград и тоже будете кидаться по улицам, как дикари". После этого он повелел вернуть нам все фрукты и отпустить с миром. И мы с облегчением отправились к морю.
      

    []

    Стоят (слева-направо): Юра Гурвич, Валя Волков, Валя Нилов, Коля Боровко,

    Иван Николаев. Сидят: Радий Артёмов, Гена Тузиков, Вадим Константинов.

    Гурвич и Боровко ещё живы, остальные отстреляны.

       []

    О, Чёрное море!

      
       Я мог бы описать интересную историю, как, возвращаясь на поезде из Крыма в Ленинград, я покупал яблоки на станции Поныри, про которую проводница говорила нам, что нигде нельзя покупать, только в Понырях - самые хорошие и дешёвые. Содрав наволочки с подушек, все пассажиры кинулись из вагона. Я обошёл несколько бабок с вёдрами яблок, выбрал самые крупные и красивые, но покупать, в отличие от остальных глупых пассажиров, не спешил. Как я уже написал выше, мой невысказываемый вслух девиз всю жизнь был: Лучше всех, быстрее всех, умнее всех! Когда народ рассеялся по вагонам, я сказал бабульке, что покупаю её ведёрко, но на три рубля дешевле запрашиваемой цены. Бабуля картинно развела руки: "Чего для?". Если бы тогда с нами был Алексеев-Станиславский, то он бы определённо выдал свою знаменитую фразу: "Не верю! Таки да почему нет?!" Я, усмехнувшись, объяснил малограмотной крестьянке, что поезд сейчас уйдёт, и она останется со своими яблоками, но без денег. "И-и, родимый, так ить сейчас через десять минут ростовский подойдёт, яблочки-то мои сразу и укупят! У меня-то, чай сам видел, самые лучшие!". Ч-чорт, ростовского-то я не учёл! Ну, ладно, высыпай скорее, сказал я, протягивая ей наволочку и 25 рублей. Поезд дал первый гудок. "Матрёновна! У тебя четвертак разменять не найдётся?". Соседняя бабка Матрёновна сказала, что нет. Поезд дал второй гудок. Я засеменил на месте. Бабуля полезла поднимать свои многочисленные длинные юбки, под которыми, я видел, она прятала трудовые доходы. Поезд, лязгнув буферами, сказал чух-чух и начал двигаться в Ленинград. Бабуля, отвернувшись от меня, что-то перебирала на животе под поднятыми юбками - она явно тянула время. Я в сердцах плюнул, не дождавшись десятки сдачи, схватил наволочку с яблоками и кинулся догонять быстро уходящий поезд. Это был мой звёздный час - такую скорость ещё не развивал ни один спринтер в мире (вы помните - лучше всех, умнее всех, быстрее всех!). До сих пор жалею, что тогда не зафиксировал официально свой результат. А то бы сейчас я бы через Гиннеса показал, кто есть who на спортивном Олимпе. Я сумел догнать последний вагон, закинуть наволочку на подножку, вцепился двумя руками в поручни и, на полном ходу поезда, подтянувшись, задыхаясь и обливаясь потом (сердце хотело выскочить через горло), неуклюже вскарабкался на эту высоченную ступеньку. Но тут вдруг мои яблочки тук-тук-тук - посыпались на мелькающее внизу железнодорожное полотно! С криком подстреленной чайки я упал на нижнюю ступеньку и с риском для жизни поймал в воздухе
       улетавшую казённую наволочку... Одно яблоко мне удалось спасти. Действительно, проводница не соврала - яблоки в Понырях очень вкусные, всем рекомендую. Но про себя я тогда твёрдо решил, как Остап Бендер: миллионера из меня не выйдет. Бизнес - это не моё сильное место. Придётся переквалифицироваться в нищего научного сотрудника. Да и девиз мой в отношении ума явно требовал корректировки.
       Вот такая произошла со мной поучительная история. Но к кучности стрельбы она не имеет никакого отношения, так что в этой байке ей не место, и приводить я её не буду... Упс, так я же уже всю её и написал! Ну, не вычёркивать же, коли столько времени затратил! Извините.
      

    []

    Следующая остановка - станции Поныри. Сейчас проверю, не соврала ли эта проводница.

    Даже ежу видно, что у меня самое умное лицо из всех пассажиров этого поезда.

       Третья отступление.
       А вот сейчас будет рассказ про грандиозную сибирскую пьянку, из которой я вышел молодцом. До сих пор собой горжусь (себя вовремя не похвалишь - три дня как оплёванный ходишь, говорят в народе).
       Меня и Серёгу Картавцева направили после третьего курса проходить первую производственную практику в Сибирь. Не буду рассказывать, как мы с ним несколько дней ехали по Транссибирской магистрали до Иркутска. Упомяну только, как меня поразила такая сценка на рынке в этом городе: прилично одетая женщина спрашивает торговку рыбой: "Скажите, пожалуйста, Ваш омуль с душком?" - "С душком, дама, с душком". - Дама достаёт из кадушки крупную рыбину, наманикюренным длинным красным ногтем поддевает жабру, подносит голову рыбы к носу и брезгливо бросает рыбину обратно в кадушку: "Женщина, что вы несёте, ваш омуль - чистый свежак! Ему неделю ещё надо доходить!".
       Дальше от Иркутска мы с Серёгой несколько дней плыли на север по Ангаре на барже, влекомой пыхтящим пароходиком "Сов. Бессарабия", вместе с крестьянами, овцами, цыганами и ссыльно-поселенцами. Наконец, доплыли до Усть-Илимска, пересели на присланную за нами моторную лодку и поплыли вверх по реке Илим до села Нижне-Илимск, где размещалась база геофизической экспедиции, производившей магниторазведочные работы на нескольких железорудных месторождениях Ангаро-Илимской группы. Здесь наши с Серёгой пути разошлись - его направили на Коршуновское месторождение, а меня - на Рудногорское.
      

    []

    Серёга Картавцев - справа. Его уже нет с нами.

    Между нами какой-то туземец-сибиряк.

       Вместе с начальником магниторазведочной партии Поповым и приданной мне "записаторшей" Аней, туземной десятиклассницей, мы верхом на лошадях, на одной из которых, ведомой в поводу, были навьючены магнитометры, моя одностволка-ижевка 16-го калибра, две палатки и продукты на полтора месяца, отправились к месторождению, до которого было по тайге километров сорок. Это было моё первое (и последнее) путешествие верхом на лошади. Потом мне приходилось много ездить верхом, но только на оленях.
      
       []
    []
      

    Олень - по-якутски табА. Верховой олень - это мИнер (с ударением на первом слоге).

       []
    []
      

    Всю свою сознательную жизнь я провёл в седле (на поисках алмазов в северной Якутии).

    "Трубок мы навалом наоткрыли, но алмазы слабо в них блестят" (В. Литинский, "Мои геологические песни": http://world.lib.ru/l/litinskij_w_a/pesni.shtml )

      
       На Рудногорском месторождении велись разведочные буровые работы для оценки запасов магнетита. Я посмотрел на интернете - запасы Рудногорского месторождения составляют по разным источникам от 101 до 123 миллионов тонн. Сейчас рядом с месторождением существует посёлок городского типа Рудногорск с населением около пяти тысяч человек и ведётся добыча железной руды. А тогда на этом месте было несколько десятков буровых станков в бревенчатых срубах среди тайги. Мы расседлали лошадей, поставили две палатки недалеко от такого сруба без бурового станка и легли спать. На следующий день Попов уехал домой, забрав с собой лошадей, а мы с Аней остались делать магнитную съёмку Северного участка, чтобы прирастить площадь месторождения. С помощью теодолита мы наметили и привязали съёмочные профиля, повтыкали заготовленные мной колышки на будущих точках измерений, и приступили к магнитной съёмке. Я наблюдал на магнитометре, а Аня под мою диктовку записывала результаты. К моему удивлению, аномалия над рудным участком оказалась чрезвычайно интенсивной, но отрицательной. Объём работ был очень большим, и мы "вкалывали" с утра до вечера. Аня после трудового дня приходила в мою палатку и варила нам пшёнку или гречку, иногда сдобренную полбанкой мясной тушёнки. Но все эти детали не имеют значения для грандиозной пьянки, которую я собираюсь описать.
       Однажды Аня, вернувшись вечером из гостей от рабочих-буровиков, живших неподалеку от наших палаток в большом бревенчатом срубе - бывшей буровой, спросила меня:
       - Дима, ты - еврей?
       - Нет, а почему ты спрашиваешь?
       - Да я сказала буровикам, что ты очень вежливый и культурный, а они говорят: если вежливый и культурный - значит, еврей. Да ещё чернявый, и фамилия на "ский" кончается - ну, точно еврей.
       - Анечка, вот сейчас паспорт покажу. Подожди, вот сейчас найду. Вот смотри, видишь - национальность русский.
       - А почему же отчество написано Абрамович?
       - Ты не правильно прочла. Это не Абрамович, а Арпадович. Отца Арпадом зовут. Его фамилия Сабадош, у меня мамина фамилия. Он венгерец. Он был обер-лейтенент, старлей, по-нашему. В первую мировую он на русском, потом на итальянском фронте воевал, против наших. Но он социал-демократом был, ну, коммунистом, проще сказать. В 1918 году он, когда у них в Будапеште заварушка началась, повёл рабочих на Арсенал, где они захватили оружие. С чего и началась венгерская революция. Ну, когда революция у них произошла, его тут же из старлеев в генералы - таборнок называется - произвели. Он командовал Румынским фронтом, когда Атланта подавлять революцию на Венгрию напала. А когда в девятнадцатом году революцию успешно подавили, отца приговорили к повешенью. Да нет, не к повышению, а за шею. И нескольких его соратников тут же повесили. Но судил их военный трибунал. А полковник знал его. Он выступает и говорит: товарищ Сабадош, ну, не товарищ, конечно, а обер-лейтенант Сабадош, говорит, очень отважный офицер - у него вся грудь в высших австрийских и венгерских орденах, и германский железный крест первого класса! Знаешь, Анечка, что такое первого класса? Это у немцев, как у нас Герой Советского Союза! У Гитлера за первую мировую был железный крест первого класса! (Вот интересно, это я уже сейчас сам себе задаю вопрос - не служил ли Гитлер на русском или итальянском фронте? Может, он с моим отцом однополчанами были? Из одного котелка баланду хлебали?). Я, полковник говорит, за него, говорит, ручаюсь! И дали Арпаду вместо вышки только тринадцать лет каторжной тюрьмы. Но отсидел он только три года. А потом его Советский Союз обменял, как и ещё четыреста или сколько коммунистов, на венгерских военнопленных. Так он и попал в Советский Союз. В двадцать втором году. Ну, тут его, как и других иностранных коммунистов, вскоре посадили, но не расстреляли, как сначала хотели, и как остальных венгров-коммунистов таки почти всех расстреляли. А он был юристом, да ещё доктором юриспруденции, и уже кое-как насобачился говорить по-русски. И он доказал, что совершенно невиновен. Ну, тогда ему дали пять лет Соловков. После отсидки ему нельзя было возвращаться в Москву, и он стал жить и работать в Петрозаводске, это близко от Соловков. Слышала про такой знаменитый лагерь? Ещё при Ленине открыли. А с ним в одной конторе в Петрозаводске работала бухгалтером моя мамочка (ну, будущая, конечно). Вот так я и появился на свет. Вот если бы партия-правительство расстреляла бы тогда его, а не посадила в Соловки - и меня бы не было, и не разговаривали бы мы сейчас с тобой. Из-за этого век за товарища Сталина буду Бога молить, что папу посадили именно в Соловки.
      
      
       []
    []
      
       Арпад Сабадош - обер-лейтенант, 1915 г. Арпад в Соловках, 1927 год. Казённые кепка, куртка, белая рубашка и "бабочка" выдавались зекам только для фотографирования.
      
       []
    []
       Арпад и Вадим. Москва, 1934 г. Арпад в Будапеште, 1958 год.
       А по маме я более русский, чем все твои татаро-монгольско-зырянско-удмуртские буровики. Что на "ский" - так возьми Шуйских, Волконских, Вяземских, Баратынских - они что - евреями были? Да возьми хотя бы Дубровского - ты же его знаешь. Пушкин бы не скрыл, если бы еврей. Фамилия Литинских упоминается в старинных хрониках с 1528 года. Король Сигизмунд-Август забрал город Литин от моих предков себе. А фамилия Романовых - русских царей - упоминается в летописях на пятьдесят или сколько там лет позже. Ну, их родоначальники по имени Кобыла, потом Кошка, конечно, упоминались в летописях раньше, но они не были ещё Романовыми, а просто был Кошками и Кобылами. Может, предки Литинских по имени Жеребец и Собака (или как их там) были ещё раньше Кошки, этого я не знаю...
       - Ой, Дима, как интересно! Сейчас побегу, расскажу буровикам, что ты вовсе даже не еврей, а наоборот!
       - Цыц! Анька! Сидеть! Молчать! Ни в коем разе! Поклянись!
       [Заинтересовавшихся интересной судьбой венгерского революционера-эмигранта Арпада Сабадоша я отсылаю к его мемуарам "Двадцать пять лет в Советском Союзе": http://world.lib.ru/s/sabadosh_a/szabadosmemoirdoc.shtml или к совершенно сокращённому варианту в моём корявом изложении: http://world.lib.ru/l/litinskij_w_a/memuaryarpada.shtml . О его пребывании в лагере СЛОН в Соловках вы сможете прочесть здесь: http://www.solovki.ca/camp_20/sabadosh.php] .
       ... Через неделю или сколько там - приходит Аня от буровиков и говорит, что они получили зарплату и завтра приглашают меня выпить с ними.
       - Только, Дима, знаешь, что они сказали? Мы, говорят, приглашаем твоего еврея (я им, как тебе поклялась, ничего про то, что ты мне говорил, вот честно, ни словечка не сказала), мы, говорят, твоего Диму приглашаем, пусть спирт не покупает, но мы его до усрачки напоим, портки снимем, вот тогда и увидим, еврей он или не еврей. ("Ага, Анька, значит, несмотря на клятву, всё-таки обсуждала с буровиками мою национальность. Отстаивала, так сказать, мою фамильную честь," - подумал я, но Ане ничего не сказал). Дима, ты пойди, но сильно не напивайся с ними. С сибиряками по выпивке ты всё равно никогда и близко не сравняешься, а только зря будешь потом блевать и головой болеть, ладно?
       - Хорошо, Анечка, не бойся, не напьюсь, спасибо, что предупредила.
       На следующий день мы закончили работу пораньше, и пока Аня готовила еду, я сходил в экспедиционную лавочку и купил пол-литра спирта и бутылку подсолнечного масла. Обдумывая свое предстоящее участие в сибирской пьянке, я вспомнил роман Соболева "Капитальный ремонт". Там боцман, везущий в Кронштадт очень большую сумму денег для команды своего революционного крейсера "Заря", узнал, что контрреволюционные офицеры собираются его до усрачки напоить и забрать командные деньги. Но хитрый боцман хлобыстнул перед пьянкой полстакана оливкового масла и перепил всех белогвардейцев. Ну, естественно, в Советском Союзе в наше время об оливковом масле никто и не слыхал, а тем более в лавочке при разведочной экспедиции, поэтому мне вместо гербовой пришлось писать на простой и ограничиться подсолнечным маслом. Я заглотал три четверти гранёного стакана и отправился в балок буровиков. Для меня выпить масло было совсем не трудно. Мамочка, опасаясь за моё хилое здоровье, с раннего детства каждое утро поила меня столовой ложкой рыбьего жира, закусываемого кусочком чёрного хлеба с крупной солью. С тех пор я рыбий жир очень люблю и пью с удовольствием. Каждый раз мамочку с благодарностью вспоминаю. Жаль, что в Америчке я не нашёл рыбий жир в бутылках - плохо искал, у нас же, как в Греции, всё есть. И я принимаю ежедневно по утрам три капсулы моего любимого жира с Омегой-3. Аня попросила разрешения поцеловать меня на прощанье в щёчку и открыто осенила крестным знаменем (не знаю, была ли она уже комсомолкой, стыд-то какой!).
       Буровики приняли меня очень приветливо, усадили на нары около длинного стола, сколоченного из досок, застеленного газетой. На столе стояли алюминиевые миски с селёдкой и немудрящей закуской. Я выставил свою поллитровку к батарее из стоящих на столе бутылок спирта. Ребята стали меня укорять за излишние траты - они-де "зарабатывают на буровых работах ого-го, а ты-то нищий студент", но я понял, что они оценили, что я "не нахлебник на дармовщину". Народу за столом набилось человек 15-20, в основном - жители этого барака и несколько приглашённых из других бригад.
       Застолье началось. Пили разбавленный водой из чайника спирт из алюминиевых кружек. Буровики дружно чокались со мной, подмигивали мне, дружески хлопали по спине, рекомендовали больше закусывать. Потом кто-то предложил выпить неразбавленного спирта, мне тоже налили четверть кружки. Когда я запрокинул её, я обратил внимание, что вся публика, застыв, смотрит на меня. К счастью, я не поперхнулся, сделав два огромных глотка, а выступившие слёзы, вероятно, под очками не были видны. Да и темновато было в срубе - всего два окна, да и темнело уже. Включили тусклые электрические лампочки под потолком, питавшиеся от тарахтящего где-то вдалеке дизель-генератора. Стало весело, кто-то заиграл на тальянке, стали петь "Хас-Булат удалой" и другие песни и частушки. Я, бывший батальонный запевала на двух военных лагерных сборах (меня назначили на эту должность не из-за красивого, но из-за очень громкого голоса), с успехом спел несколько наших студенческих песен, которых никто здесь раньше не слышал. До народных плясок дело не дошло, а то бы я к своему стыду спасовал.
       Почувствовав, что я заметно хмелею, несмотря на выпитое подсолнечное масло, я под предлогом, что надо пойти поссать, решил сжульничать - зашел за деревья метрах в десяти, засунул два пальца в рот и удалил из желудка излишек спиртово-масляной смеси. Подумав, что не стоит рисковать, я забежал в свою палатку (Аня в своей уже легла спать) и хлобыстнул из горла бутылки три больших глотка постного масла. Вернувшись в барак, я увидел, что народ изрядно пьян, и пара человек уже отключились. Кто-то блевал в углу. Мне предложили ещё выпить, я не отказался. Уровень децибел в разговорах явно стал повышаться. Какая-то пара начала выяснять старые отношения. Как бы не дошло до обычной пьяной драки! - подумал я.
       Чтобы разрядить обстановку, я громко крикнул:
       - Мужики! Давайте сыграем! - Шум и разрозненные выкрики прекратились. Все смотрели на меня.
       - Есть старинная гусарская игра. Называется "Ку-ку". Каждый кавалергард кладёт на стол сколько-то там ассигнаций. Потом все наливают. Строго поровну. Выпивают. И лезут под стол. Сидят под столом десять секунд. Один считает. Потом все вылезают. Говорят хором: ку-ку. Наливают. Строго поровну. Снова под стол. Ждут. Вылезают. Ку-ку. Но уже меньше. Кто-то остаётся под столом. Выпивают. Опять под стол. Вылезают. Ещё меньше. Ку-ку. Наконец остался последний. Вылезает. Ку-ку. Все деньги его! И громко: Ку-ка-ре-ку!
       Энтузиазм, вызванный моим предложением, не поддаётся описанию. Все полезли за деньгами. Предложили ставить на кон по двадцать пять рублей. Но я решительно возразил - у меня таких денег нет, спасибо, ребята, за щедрое предложение мне вообще не ставить, но я хочу играть наравне со всеми. Всё по-честному. Давайте по пятёрке. Для первого раза. Вам понравится - будете потом делать большие ставки. А пока - давайте по пятёрке.
       Народ нехотя согласился. Выложили деньги на стол. Пятнадцать человек - это 75 рублей! Ого! Есть за что пободаться! - подумал я. Кровь с носу, но надо выиграть!
       Начали играть. Достали стакан, всем наливали по четверти стакана - больше не надо, дольше будем играть - порекомендовал я. По моей команде все одновременно хлобыстнули, полезли под стол, я отсчитал до десяти, вылезли, прокуковали - на плаву осталось только четырнадцать сильнейших, прикинул я. Разлили по четверти стакана, выпили, полезли, сосчитали, вылезли, кукарекнули (ага, уже двенадцать!). Выпили (не закусывая, разумеется), медленно залезли под стол, сосчитали, выкарабкались из-под стола, прокуковали - восемь, но вижу, что ребят уже совсем развезло! У меня голова ясная, хотя и чувствую, что сильно пьян. Ещё раз под стол... там уже лежит куча трупов, воняет блевотиной...
       Ну, как вы уже догадались, выиграл я. Стоял храп, стоны, кислая вонь, нескольких человек громко выворачивало наизнанку. Все валялись - успевшие залечь раньше - на нарах, большинство на полу. Шатаясь, я подошёл к столу и с победным кличем сгрёб деньги в карман. И тут же меня прошибла трезвая мысль - я же подлец! Я же сжульничал с маслом! Я поковылял к Аниной палатке.
       - Аннничка! Всатавай! Помоги мне! Надо ребят на нары водрузить! И вот тут... Деньги ребят... Сейчас... Пятёрка моя... Семьдесят завтра им раздашь... Вот на печурку кладу... Спасибо, Анечка! Пойдём... А то они могут в блевотине захлебнуться... Жалко ребят...
       Даже с Аниной помощью нам с большим трудом удалось затащить на нары только троих, такие трупы тяжёлые оказались! Остальных мы только оттащили от рвотных масс и пошли с Аней по домам. Отойдя подальше от палаток, я решил для профилактики ещё удалить из своего желудка спиртово-масляную смесь, сколько удастся. Вспомнив, что при значительном употреблении спирта происходит обезвоживание организма, я попил тёплой воды из носика чайника, стоявшего на печурке, и, не раздеваясь, завалился на раскладушку.
       В середине следующего дня я встал - и хоть бы что! Никакого синдрома похмелья! Аня, увидев, что я ожил, предложила мне опохмелиться - она уже сбегала в храпящий барак и принесла мне полкружки спиртного. Но меня от одного запаха затошнило, и я категорически, несмотря на Анины уговоры, отказался выпить. Аня покормила меня завтраком, и мы с ней отправились в барак оценить состояние трудящихся. Запах и зрелище были тяжёлые. Наиболее живым мы подносили опохмелиться. Умирающие с благодарностью клацали зубами о край кружки и пытались поцеловать наши руки.
       На следующий день работа буровиков тоже была сактирована по техническим причинам, а мы с Аней продолжали трудиться на съёмке до позднего вечера. Когда на следующее утро мы шли на работу мимо дребезжащих буровых станков, народ, всё побросав, выбегал к нам, пожимали мне руки и всячески приветствовали. Причём так поступали не только наши питухи, но и вся буровая экспедиция. Значит, слух обо мне прошёл по всей Руси великой. Аня потом сказала, что буровики полностью уверовали, что я истинно исконно русский человек, даже без проверки содержимого штанов.
       Сама Аня стала меня уважать ещё больше. По вечерам, после ужина, она не уходила сразу в свою палатку или в гости к буровикам, а сняв сапоги и портянки, сидя на моей раскладушке, шевелила пахучими пальцами ног, расчёсывала волосы и просила рассказать чего-нибудь ещё. Но примерно через неделю я заметил, что наши отношения стали портиться. И явно не по моей вине. Аня перестала оставаться после ужина в моей палатке. Более того, она стала готовить у себя, а, принеся мне миску с едой, поджав губы, уходила к себе. На профиле она пару раз нахамила мне. Я был совершенно растерян, не понимая причины смены её отношения ко мне. Когда во время работы после её очередной грубости я решил спросить её - в чём дело? - она обложила меня матом. В первый момент я опешил, но потом сообразил, что Аня этим хочет поразить меня, гнилого интеллигента, полагая, что я никогда ничего подобного не слышал. Я, начинённый отборным матом из своего далёкого интернатского детства, включился в игру и выдал ей с весёлой улыбкой такую двухминутную изощрённую струю, начинающуюся со слов: распиздяй мамай губатый, да ещё и бородатый, в жопу грёбаный смешной... и т.д., и т.п., по-нарастающей, так что Аня просто остолбенела. Сам Иван Семёныч Барков, основоположник современного русского литературного языка и учитель А.С. Пушкина, будь он с нами на этом съёмочном профиле, с уважением посмотрел бы на меня. Но вдруг из Аниных глаз брызнули слёзы, да так сильно, что долетели до меня и проявились двумя тёмными пятнышками на моих запылённых кирзачах. Она швырнула мне под ноги журнал наблюдений и бросилась бежать. Я пожал плечами: во, истеричка! Какие, всё-таки, женщины неуравновешенные существа! Ну, ладно. Работу всё равно продолжать надо. Вечером разберёмся, чем я её мог обидеть, почему наши с ней прекрасные отношения зашли в такой тупик. Разумеется, попрошу извинения, даже не зная, за что. Я подобрал журнал и понёс магнитометр на следующую точку. Конечно, без записатора темп работы заметно снизился.
       Поздно вечером, вернувшись к палаткам, я не нашёл Аню. Её вещей на месте не оказалось. Я зашёл к буровикам, но они тоже ничего не знали. Поражённый, я стал разжигать печурку, чтобы сварить себе ужин. Значит, она одна пошла через тайгу в посёлок за сорок километров. На следующий день мне пришлось работать одному. Через пару дней я обнаружил, что у меня пропала толстая тетрадь с лекциями по магниторазведке профессора А.А. Логачёва, которую я обещал подарить ему после возвращения с этой практики. Дело в том, что я, в отличие от большинства студентов, очень прилежно записывал лекции. Более того, я изготовил себе четыре самодельные авторучки, используя чёрные резиновые пипетки для капель. В магазинах авторучки в начале пятидесятых годов то ли не продавались, то ли были слишком дороги. Я заряжал одну из них обычными фиолетовыми чернилами, а три другие чернилами, изготовленными из мамочкиных красок для белья - красной, синей и зелёной. Так что мои лекционные тетрадки в дерматиновых переплётах были просто загляденье. Дома я ещё дописывал в специально оставленные места пропущенные фразы, которые не успевал записать во время лекции, обводил формулы рамочками, подчёркивал важные выводы цветными волнистыми линиями, то есть изгилялся, как мог. Все профессора и преподаватели, прослышав про мои художества, умоляли меня после сдачи экзаменов подарить им мои записи для последующего написания учебника. Но у меня не было в Горном институте хороших оценок совсем не из-за этого. У меня и за все десять лет школьной учёбы почти не было хороших отметок. Правда, в аттестате зрелости затесались две четвёрки. Как и у Додьки Будняцкого из десятого Бе. Поэтому мы с ним и получили только серебро. Злые языки, правда, говорили, что наш директор Пётр Иванович был непробивной лопух, и не смог выбить для нашей 155-й школы двух золотых медалей. Но, если честно, эти четвёрки у меня были, наверное, заслуженные. Я не почувствовал, что меня нарочно подсаживали. А вот в Горном институте всё было не так. Ребята в нашей группе всегда просили меня приходить на экзамены первым, а идти сдавать последним. Мы набрасывались на каждого выходящего из аудитории и выспрашивали, кто на чём горел. Я всем окружающим рассказывал, что надо было в этом случае говорить. Народ внимательно слушал, некоторые даже конспектировали - ведь вопросы могли повторяться. Так что, когда я последним шёл на заклание, голодные экзаменаторы уже были выдохшиеся, они торопились домой, почти не слушая, быстро отпускали меня и никогда не ставили мне хороших оценок. И вот закончил я все пять курсов и смотрю, а у меня есть в зачётке одно "хорошо"! И почему?! По общей геологии, детский лепет! Читал нам на первом курсе общую геологию сразу всему потоку знаменитый профессор-тектонист Михал Михалыч Тетяев. Ну, тут партия-правительсто и Великий Вождь решили бороться с буржуазной геологией, прислужницей западных разведок, и посадили в 1949 году кучу (свыше 30) наших славных советских геологов - в Горном Тетяева, в ленинградском Университете - Якова Самойловича Эдельштейна, во ВСЕГЕИ ... - ну, не буду перечислять, куча. Все они по заказу западных разведок дали какостный прогноз на обнаружение урана в Красноярском крае. Но всё это к вопросу о влиянии алкоголя на кучность стрельбы не относится, поэтому я сейчас об это ничего писать не буду. Только скажу, что обвиняемых по "красноярскому делу" на суд не выводили. Почти через месяц после суда им объявили, что они осуждены ОСО МГБ СССР 28 октября 1950 за "неправильную оценку и заведомое сокрытие м-ний полезных ископаемых, вредительство, шпионаж, контрреволюционную агитацию" и приговорены к различным срокам заключения в ИТЛ (вплоть 25 лет) с конфискацией имущества и поражением в правах на 5 лет. Часть приговоренных, не выдержав истязаний, не дожила до суда (И.Ф. Григорьев, М.И. Гуревич, Л.И. Шаманский). Уже после вынесения приговора умер в тюремной больнице в Ленинграде Я.С. Эдельштейн. В Ярославской пересыльной тюрьме (на этапе в Норильск) умер В.К. Котульский. В лагере скончался Н.Я. Коган. А Тетяев выжил.
       Интересно (хотя это тоже к делу об алкоголе не относится), что ещё до злостного сокрытия месторождений урана в Красноярском крае, Эдельштейна прилюдно, под предлогом обсуждения нового издания книги "Основы геоморфологии", пытались обвинить в космополитизме. Ну, вы же понимаете, что никакой он не Самойлович, а вовсе даже Самуилович, то есть природный безродный космополит, чего уж тут спорить. Хотя, опять таки, стрелять, я полагаю, после пьянки именно из-за этого он метко и не умел. Местонахождение его могилы до сих пор не известно. Хотя и реабилитирован.
       Вредители, получившие огромные сроки, были этапированы на геологические объекты ГУЛАГа, в основном в так называемые "шарашки", где велась разработка и урановой тематики: в Красноярск (ОТБ-1 "Енисейскстроя") и Магадан (Северная КТЭ  8), а также в Норильлаг, на Воркуту, в Мариинские лагеря. В геологическом отделе ОТБ-1 оказались осужденные Булынников, Крейтер, Кучин, Погоня-Стефанович, Русаков, Тетяев. На Колыме работали... Ну, многие работали на Колыме, но на кучность стрельбы это не влияло. В Норильлаг попали... Женщины-геологи - в Мариинских лагерях на общих работах... Кто-то на Воркуте... Но опять повторяю - всё это к делу не относится. Кто заинтересуется - посмотрите здесь: http://www.ihst.ru/projects/sohist/material/dela/geol1949.htm .
       Очень интересно описывает работу заключённых геологов в красноярском ОТБ-1 и причину их посадок старый сиделец-геолог Владимир Померанцев: http://www.memorial.krsk.ru/memuar/Pomerancev/0.htm
       Освобождение пришло после смерти Сталина. Характерна формулировка в справках о реабилитации от 31 марта и 10 апреля 1954: "Постановление ОСО от 28.10.50 отменено и дело за недоказанностью обвинения производством прекращено". Государство не сочло нужным извиниться перед пострадавшими. Впрочем, не извинились перед репрессированными и до сих пор, выдав справки с заключением "дело производством прекращено за отсутствием состава преступления".
       Ну, короче, возвращаясь к нашим мутонам: когда Тетяев вернулся после реабилитации в Ленинград, он прочёл в Горном несколько лекций о геотектонике. И я на них ходил. Но всё о вертикальных движениях. А через десять-двенадцать лет все перешли на горизонтальные движения литосферных плит. А он не сумел перестроиться, потому как умер до этого в 1956 году.
       Да, так значит, получил я по его курсу "Общая геология" хорошую оценку. Хотя экзамен сдавал не ему, его накануне экзаменов посадили, а доценту... не помню, фамилия на Ве. Кстати, о птичках: Лёня Марморштейн на экзамене у этого же Ве-доцента стал что-то не то говорить по общей геологии. Ну, Леня, как и Юрка Ильинский и Юрка Гурвич - все из нашей 155 школы. Ве-доцент и говорит Лёне, что это всё не так. Тут Лёня захотел всё свалить на врага народа, который нас-де так учил. Но Ве-доцент говорит, что Михал Михалыч, хотя и арестован за вражескую геологию, но этого он говорить не мог, и вкатал Лёне его законный "поср".
       И вот смотрю я на свою зачётку уже после защиты диплома, а в ней за пять лет учёбы только одна хорошая оценка. И тут я из-под себя думаю: ёченьки, позор-то какой! Договорился о пересдаче. Два вечера честно листал учебник по общей геологии. Прихожу в назначенное время к профессору Алфёрову, а он вежливый такой со мной, выпускником, по плечу и за руку, садитесь, говорит, пожалуйста. Взял мою зачётку, полистал, и вдруг начал в ней что-то писать. Я аж в испуге вскочил. А он: Да Вы, говорит он мне по имени-отчеству, не волнуйтесь, я, говорит, по вашим глазам вижу, что Вы хорошо подготовились по предмету Михал Михалыча (это хотя в то время он ещё был врагом народа, это в 1953 году было). Вот так у меня в приложении к диплому с отличием "Выписка из зачётной ведомости" ни одной хорошей оценки и не оказалось. Это я на всём нашем курсе 1948 года один такой круглый оказался.
       Но вернёмся к вопросу о последствиях алкоголя (великой сибирской пьянки).
       Через неделю я обнаружил у себя на раскладушке письмо без марки и без штампа и самодельный матерчатый пакет с моим именем. Буровики сказали, что это принёс кто-то из буровиков (не из наших соседей), вернувшийся с "материка". В пакете оказалось пять луковиц, три головки чеснока, десять заряженных патронов 16-го калибра, матерчатый мешочек (для образцов пород) с дымным порохом и мешочек дроби. Я вскрыл заклеенный самодельный конверт:
      
       Здравствуйте Вадим Арпадович. Добрый день или вечер. С приветом к вам пишет известная вам Аня В. Во первых строках своего письма Дима я так вас любила. А ты подумал что я на тебя матюкаюсь. Я даже при тебе обувь снимала. Дурак ты Дима хотя я тебя до сих пор люблю. Посылаю тебе антивитамины, чтобы не зацинговал, патроны и порох и дробь. Может тетерева или глухаря подстрелишь и вспомните меня. А пистонов я не смогла достать. А лекции твои по магниторазведке это я взяла. Во первых чтобы тебя уколоть больно. Во вторых чтобы на память о вас. В третьих чтобы [зачёркнуто]. А в четвёртых я завтра уезжаю в Томск и буду поступать в геологоразведочный техникум на геофизический факультет. Так что мне Логачёв пригодится. Вот пока всё.
       Остаюсь осрамленная вами Аня В.
       К сему Анна Семёновна Веретенникова.
       Жду ответа как соловей лета.
      
       Обратного адреса ни в письме, ни на конверте не было. Но куда же напишу я? Как я твой узнаю путь? Всё равно, сказал я тихо, напишу когда-нибудь. Вот и написал.
      
       Ну, вот сейчас, я, наконец (вы все уже заждались), перейду, пьяненький, к стрельбе.
       Упс, стоп, нет! Извините. Пока не забыл - надо вам рассказать, какой я всё-таки умный (был). Это Аня была самой первой в моей жизни женщиной, которая сказала, что я дурак. А больше нет, никто. Ну, жёны, конечно, не в счёт. У своей последней Лены я вообще в полных идиотах хожу. Вот намедни она сказала (специально на кусочке газеты записал, а то бы забыл, склерозник): "Твой мозг разлагается, все штаны с тебя сваливаются". А вчера окончательно поставила диагноз, что я не личность, а только придаток к компьютеру. Но вот из моего дальнейшего рассказа вы увидите, какой я на самом деле был умный. Вот сейчас ещё добавлю, для иллюстрации. Дело было после четвёртого курса на вторых военных сборах в лагере военно-инженерного училища в Усть-Луге. Я по военной специальности сапёр. Сапёр ошибается один раз. Изучали мы взрывное дело. Разведчик-подрывник - первый человек в армии. Построили на поляне большой мост из брёвен - отрабатывали заодно тему "строительство мостов и оборудование переправ". Весь день пилили лес и таскали брёвна. Вкопали в землю сваи - мостовые опоры, на них сверху перекрытия, скрепили железными скобами, ну вы знаете, как мост делается. На следующий день перешли к теме "подрывание мостов". Привязали к наиболее ответственным местам опор четырёхсотграммовые тротиловые шашки по числу курсантов. А нас - отделение, 12 человек. У этих шашек запал вставляется не в торце, как у двухсотграммовых, а сбоку. Затем берёшь запал, он вроде короткой папироски, обвязываешь его в верхней части, где папиросный мундштук, бечёвкой, два длинных конца болтаются. Вставляешь запал в отверстие в шашке мундштуком наружу. Оба конца бечёвки обматываешь вокруг бревна-сваи и завязываешь - запал надёжно укреплён в шашке. В мундштук запала вставляешь подрывной детонирующий шнур, который соединяет все запалы и шашки, чтобы они взорвались все одновременно при подрыве первой шашки, подсоединённой к подрывной машинке, либо взрываемой бикфордовым шнуром. Видите, как всё просто, как кофе. Я в это время, держа в зубах конец бечёвки, наклонившись мордой к своей шашке, обматывал двумя руками другой конец бечёвки вокруг столба. И вдруг я вижу - у моего соседа (не буду называть фамилию) бечёвка с одного конца распустилась, а завязал он запал, видимо, очень туго, и запал, натянутый другим концом бечёвки, согнулся буквой Г. Сосед, сделав своё гнусное дело, довольный, отошёл. "Ну, вот, - подумал я меланхолически, - хорошо, что не рвануло. Я же лицом к шашке наклонился. От четырёхсот грамм тола все бы зубы выбило". Конечно, это я шутил. Если бы произошёл взрыв, то глазные яблоки и тестикулы курсантов нашего отделения пришлось бы собирать с елей в радиусе 100 метров, ведь 400 гр. х 12 чел. = 4.8 кг ТНТ - это не хухры-мухры. Я так это спокойно, без паники, молча пальчиком делаю знак нашему полковнику технической службы, Старовойтов или Старков его фамилия, не помню точно, чтобы он подошёл ко мне. Поражённый моим наглым жестом, полковник подошёл. Я, стоя на коленях, тяну полковника за штаны и заставляю тоже опуститься рядом на колени. Полковник упирается. Я молча подношу пальчик к губам и показываю полковнику на согнутый запал. И тут он в полном отпаде рухает на колени рядом со мной. Загорелое лицо, только лоб под козырьком светлый, быстро сереет. Полковник откашливается, пытается что-то сказать, затем, махнув рукой, наклоняется ко мне и совершенно сдавленным голосом шепчет: "Не могу говорить. Голос пропал. Скомандуйте, чтобы все отошли".
       Я встал, оправил гимнастёрку и скомандовал (ну, голосом-то меня Бог не обидел):
       - Взвод, всем отойти от моста. Пострроиться!
       Полковник, сняв фуражку и вытирая мокрую плешину, тоже встал. Затем, отерев пот со лба, трясущимися руками взяв из ящика двухсотграммовую шашку, вставил в её торец запал с длинным бикфордовым шнуром, косо надрезал шнур и приказал сержанту восстановившимся голосом очистить площадку от инструментов, забрать ящик с остатками амуниции и увести взвод в укрытие (отрытый нами окоп полного профиля метрах в ста от моста). Из окопа я видел, как полковник зажёг папиросу и, приложив её к бикфордову шнуру, уже спокойно пошёл к нашему окопу. Взрыв был грандиозный. Мост взлетел. Полковник отвёл меня в сторону: "Никому не слова. Нам повезло - один на миллион - наверное, запал был бракованный". Но я подумал: ничего страшного - запал мог быть вполне хорошим, но согнулся он на месте пустого мундштука, а не там, где детонирующее вещество находится. Но просвещать полковника не стал. Пусть так и живёт необразованным, веря в Провидение, судьбу и статистику.
      

      
      

    []

    Военный сбор после 4-го курса, лагерь Усть-Луга, июнь 1952 г.

    Отличник боевой и политической подготовки, единственный очкарик среди всех курсантов, В. Литинский занимает почётное место одесную от полковника технической службы Старкова (или Старовойтова?)

       Но это ещё не свидетельство моего ума. Это была просто вводная в боевую задачу. А вот и оно, свидетельство. Это ещё было до строительства моста. Тема была подрыв дерева. Каждый студент должен был спилить себе дерево и по его диаметру рассчитать, сколько ему надо взрывчатки. А наш полковник потом выдавал каждому в соответствии с расчетом, тротиловую шашку, как правило, 200-граммовую. Народ ленился пилить толстые деревья. А я, ну, вы же знаете, что я всегда и везде должен быть самым первым и самым умным, я трудился несколько часов и отпилил себе бревно поперёк меня толще, рассчитывая, что мне-то, умному, полковник выдаст две 400-граммовые шашки, то-то я рвану! Еле-еле доволок до полигона своё бревно. Половник радостно так на меня смотрит: молодец, Литинский! Ну, чувствую, тут я двумя шашками не отделаюсь, наверное, две 400-граммовые и ещё дополнительно двухсотграммовую шашку полковник в награду даст за мой самоотверженный труд!
       - Так, курсанты! Все сюда! - кричит полковник. - Курсант Литинский тут постарался, спасибо ему. На его примере мы продемонстрируем, как умный подрывник может сэкономить ВВ. Я вам это ещё не объяснял. Вот смотрите. Литинскому подорвать это громадное бревно вместо четырёхсот хватит всего лишь одной 75-граммовой цилиндрической шашки диаметром три сантиметра. Сержант, подайте. Вот, такая, смотрите. Обычный запал вставляется в торец. Сержант, сбегайте, пожалуйста, на склад ВВ, принесите самый толстый бур, они там на нижней полке справа в зелёном ящике лежат...
       Ну, и что мне от его благодарности перед строем? Все по двести грамм взрывали, а я семидесятипятиграммовкой пшикнул, да ещё меня же сверлить бревно ручным буром полковник заставил. Вот правильно говорят в армии - не умничай, не высовывайся.
      
       Ну, вот сейчас, слава Богу, все воспоминания кончились, перехожу к главному.
       Как вы с трудом вспомните, я остановился в своём повествовании на рассказе о том, что после обеда и хорошей выпивки у Раисы Михайловны я отвёз Льва Владимировича в гостиницу и, выйдя на улицу, я понял, что был изрядно пьян. Так как я подсолнечного масла не принимал (а, может быть, у Раисы Михайловны было оливковое масло? Ей из-за границы народ привозил разные редкости), то освобождаться от спиртово-масляной смеси мне не было необходимости. Для протрезвления оставался метод ускоренной переработки спирта с помощью быстрой ходьбы. Поэтому я пошел домой пешком по Невскому до "Песков", как назывался до революции район, примыкающий к Суворовскому проспекту, где находилась моя родная улица Красной Конницы (Кавалергардская тож - что до революции, что теперь). Меня не качало на быстрой ходьбе, Боже упаси. Чтобы не качало, я для набора инерции, летел маршем-броском со скоростью шесть километров в час, подогревая себя, как пташка, громким свистом великолепного кубинского марша барбудосов из недавно прогремевшего по всей стране кинофильма Михаила Ромма "Остров свободы". И вдруг на левой стороне Невского за перекрёстком с улицей Марата замечаю в низочке - пять ступенек вниз - стрелковый тир. "У! - говорю я себе, - интересно проверить, как влияет алкоголь на кучность стрельбы". Я в Горном серьёзно занимался стрелковым спортом - стрелял из малокалиберной винтовки ТОЗ-8 и из пистолета Марголина.
       Я всю свою сознательную жизнь был большим патриотом нашей великой Родины, партии и правительства и лично Вождя всего прогрессивного человечества товарища Иосифа Виссарионовича Сталина, о чём вы сможете судить по приводимым ниже рисункам, созданным в период борьбы нашей родной коммунистической партии, всего советского народа и лично товарища Сталина с фашистскими предателями, двурушниками, троцкистско-бухаринскими приспешниками, змеёнышами, и пр., и пр..
      
       []
      
       Я надеюсь, что вы великодушно простите меня за орфографические ошибки, в частности, что я написал ТРАДЦКИСТЫ (мамочка чернилами исправила А на О и зачеркнула косым крестом букву Д). Из второго рисунка вы поймёте, что я с детства мечтал стать отважным советским разведчиком, для чего, разумеется, надо было научиться хорошо стрелять. (Но Бог миловал, и я стал всего лишь обычным геологоразведчиком).
      

    []

    "Честь и слава Советской разведке!" Одина из ранних картин В. А. Литинского

    (ура-патриотический "Оранжевый период", до заключения пакта Риббентропа-Молотова).

       Это потом, начиная с 1954 года под влиянием растлевающих "Мыслей вслух" моего первого начальника экспедиции Ник. Ника Самсонова (смотри о нём мою документальную байку "Обыск и допросы. Самсонов. Якир. Буковский") я разлюбил Вождя всех времён и народов и стал "ярым антисоветчиком", как окрестил меня мой следователь майор КГБ Кислых Г.В. (см. другую мою докубайку "Побег от КГБ в лес за грибами с сиамским котом и собакой". Просто наберите эти названия на www.google.com или на любой другой поисковой системе). А поступив в 1948 в Горный институт, я мечтал стать отважным советским разведчиком, хотя о Штирлице в ту пору у Вячеслава Тихонова и мыслей ещё не было. (Замечу в скобках, что в ту пору смелые разведчики были только у нас, в стране победившего социализма. А у них были только трусливые шпионы, наймиты и двурушники и подлые диверсанты, подсыпавшие гвозди в колхозные молотилки). К сожалению, у меня было полное освобождения до могилы от службы в Советской армии (белый билет) из-за высокой близорукости - тогда я носил очки в минус 8 диоптрий. (Перед тем, как в Америчке мне удалили из глаз мои природные хрусталики и заменили их на пластмассовые линзачки, у меня очки уже были -20 на правом и -16 на левом глазу). Несмотря на белый билет, я, как комсомолец двадцатых годов и патриот, поступив в институт, сразу пошёл на военную кафедру и добился у нашего генерала зачисления меня на военную службу. Он долго умолял меня не делать этого опрометчивого шага, но я был неумолим. Кончилась моя военная карьера всего лишь на звании старший лейтенант запаса. Если бы я не эмигрировал, то мы бы ещё посмотрели, кто есть who в генералитете Российской армии. Но всё-таки высокая близорукость даже при хорошей коррекции очками не давала мне достичь высоких показателей в спортивной стрельбе, как я не старался.
       Да, так, как бы мне не хотелось поскорее подвести вас к конечной цели моего повествования о влиянии алкоголя на кучность стрельбы и закончить, наконец, эту надоевшую всем докубайку, придётся сделать ещё одно очередное отступление и рассказать утомлённым читателям, откуда пошло у меня увлечение военным делом и оружием. Всё, конечно, связано с генами. Я уже упоминал, что мой отец был отважным офицером-артиллеристом австро-венгерской армии, так же, как его многочисленные братья, двое из пяти которых погибли смертью храбрых на фронтах первой мировой империалистической войны. С мамочкиной стороны дело обстояло ещё хуже. Её прадед был, по её словам, генералом, погибшим от раны под Бородином. Но мамочка ошибалась - видимо, давно не смотрела в наши семейные документы. Я тщательно изучал портреты 329 генералов войны 1812 года кисти Джорджа Доу в Эрмитаже и не нашёл его там. Мой прапрадедушка, Гаврила Иванович Литинский, на самом деле оказался всего лишь полковником или даже подполковником, хотя всё остальное - про Бородинское сражении и про смерть от полученной раны (очень может быть, что от разрыва той же самой гранаты, которой был смертельно ранен князь Андрей Болконский, как об этом написал Л.Н. Толстой в своей документальной байке) - всё было правильно. Его малолетний сын, а мамочкин дедушка, Александр Гаврилович - вот он, действительно, был полковником Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича драгунского полка, а потом стал генерал-майором. Вероятно, её ошибка и связана с аберрацией памяти, переносом генеральского звания с деда на прадеда. Но мамочкин папа, а, следовательно, мой дед, Николай Александрович, тоже был военной косточкой, хотя дослужился всего до звания поручика и вышел в отставку. Обо всём этом вы можете прочесть, набрав в любой поисковой системе слова "Как писали завещания в 1820 году" и "Как писали характеристики в 1838 году". Его сын, младший брат моей мамочки, а мой любимый дядя Коля, сначала захотел стать моряком и поступил в Морской корпус, стал гардемарином. Но учебные плавания изменили его романтические представления о морской службе, и он перешёл в Павловское военное училище, и стал юнкером-"павлоном". В 1914 году он был выпущен подпоручиком, и сразу попал на фронт. В 1918 году перешёл на сторону восставшего пролетариата и тут же вступил в Красную Армию, как только она была создана. (На мой взгляд, дядя Коля сделал роковую ошибку - надо было в Белую, тогда бы он, может быть, не умер бы в лагере в самое тяжёлое время Великой отечественной войны). Но дослужился он за 20 лет беспорочной службы всего лишь до звания капитана из-за его дворянского происхождения - интриги, кругом интриги. Его батальон был лучшим в 5-й стрелковой дивизии Белорусского военного округа, поэтому его в 38-м году арестовали... Ах, да, я уже выше писал об этом. Добавлю только, что мамочка намеренно скрыла от меня, что её брата арестовали, как врага народа, и что он умер в лагере в 1942 году. Мне она до момента разоблачения культа личности Сталина говорила, что дядя Коля погиб смертью храбрых в первые дни войны. Ещё мне она поведала, что дядя Коля, предчувствуя свою возможную гибель, перед войной поменял золотые коронки зубов на стальные, чтобы немцы не копались у него, мёртвого, во рту. Вот как мамочка не хотела, чтобы я имел зуб на родную коммунистическую партию и лично на мудрого вождя всех народов! И я его вовсе даже безудержно любил аж до где-то 1954-55 года, пока Самсонов не наплевал мне в душу. И во всех многочисленных анкетах я указывал, что дядя Коля, лучший командир батальона 5-й с.д. БОВО, погиб смертью храбрых в первые дни войны. И МГБешники схавали эту мою байку и при многочисленных проверках на вшивость не смогли меня разоблачить, допуская меня к самым секретным документам! Ну, это понятно - компьютеров тогда не было, чтобы проверить мои анкетные данные во мгновение ока, как это легко сделать сейчас.
      
       []
    []
    []
      

    Мои бравые предки: Генерал-майор Александр Гаврилович, поручик Николай Александрович, гардемарин (перед расстрелом, заменённым на пятилетку, капитан) Николай Николаевич Литинские. Гаврила Иванович в картинную галерею Эрмитажа не попал, так как погиб под Бородином, не дослужившись до генеральского чина, а фотографий в 1812 году ещё не было. Поэтому его образ мне не известен.

       Ну, так вот, почему я так любил (и до сих пор люблю) оружие и мечтал даже при поступлении в Горный стать отважным советским разведчиком. Помимо генов, всё началось в 1937 году, когда дядя Коля приехал к нам повидать мамочку и меня на прощанье. Видимо, понял, что тучи сгущаются над страной ("на границе тучи ходят хмуро, край суровый тишиной объят", так как все затаились) или услышал от мамочки о моём гениальном пророчестве (помните - посадил дед репку). Приехал он к нам в санаторий Красный Вал, что в Лужском районе Ленинградской области, в котором мамочка работала старшим бухгалтером. Увидев, какими горящими глазами я уставился на его кобуру, дядя Коля достал из неё свой ТТ, выщелкнул обойму, передёрнул затвор, убедившись, что патронник пуст, и отдал пистолет мне!!! Я помчался к своей подружке Ирке Корец хвастаться своим оружием!
      

    []

    Но пассаран! Отважные республиканцы на подступах к Санаториум дель Роха Валья (Красный Вал) готовы отразить нападение подлых фашистов-франкистов.

    Третий справа Вадим-Хуан Литинский-и-Родригос, слева от него боевая подруга Ирина-Хуанита Корец-и-Эстремадура. Боевой 1937 год.

       Ну, вот и всё. Дальше понеслось! Это был триггер (спусковой крючок, по-русски). Гены плюс пистолет в раннем детстве. Так я стал, как говорят американцы, "ган энтузиастом".
       Я с семи лет начал увлекаться оружием. Я получил хорошую теоретическую подготовку, беря в библиотеке все доступные книги по стрелковому оружию и по артиллерии. В седьмом классе на уроках военного дела я на спор с завязанными глазами разбирал и тут же снова собирал затвор трёхлинейной винтовки в полтора раза быстрее, чем это мог делать любой наш семиклассник с открытыми глазами. А в восьмом классе, это значит в 1945 году, я придумал идею системы отвода пороховых газов в конце ствола для выбрасывания стреляной гильзы и перезарядки оружия, то есть я на два года опередил Михаила Калашникова с его АК-47 и всего на год отстал от Хуго Шмайссера с его StG-44, предшественника АК-47. Естественно, ни о новом автомате Шмайссера, ни о существовании человека по имени Калашников, я знать не мог. Пойдите на интернет, наберите АК-47 и StG-44 и посмотрите их фотографии - неспециалист не найдёт никакого отличия у этих двух автоматов. Ну, я-то сразу вижу. Подскажу вам, серым. Видите, где у Шмайссера шомпол? То-то же. А так бы вы, дикари, ни в жисть бы не догадались. Ну, про внутренние отличия вам рассказывать - что бисер метать. Вот вы сейчас в крик - "Так ведь Шмайсер и другие немецкие оружейники с юным Калашниковым вскоре после войны в Ижевске работали!". А я вам отвечу - да, но ничего подобного. Молодого танкиста Мишу Калашникова, секретаря комсомольской организации КБ Ижевского завода, в 1947 году партия кинула на усиление бригады лучших немецких оружейников во главе со Шмайссером, начавшим работать в этом КБ на год раньше Миши. Но привезли-то немцев в Ижевск вовсе не для того, чтобы автомат Калашникова создавать, а вовсе даже для того, чтобы усовершенствовать бензобак и глушитель мотоцикла ИЖ. Так гласит официальная версия, объясняющая, зачем понадобились на Ижевском заводе лучшие германские оружейники. Ну, вы знаете общеизвестный факт, что американцы после войны вывезли к себе Вернера фон Брауна, и он создал всю американскую ракетную мощь Америки и устроил им полёт на Луну. И американцы не скрывают этот факт и гордятся своим бывшим членом национал-социалистической рабочей партии Германии. А мы вывезли 500 немецких ракетчиков во главе с Гельмутом Греттрупом, корешом фон Брауна, и поместили 150 из них на острове на озере Селигер. Но все ракеты делали мы сами, хотя наша первая ракета Р-1 - чисто цельнотянутый Фау-2. Но это, опять таки, чисто внешнее сходство, как у АК-47 и у StG-47. А внутренность, русский дух - всё мы сами. И напрасно потом Гельмут лил крокодиловы слёзы уже в ГДР, когда увидел по телевизору запуск в космос Гагарина, на груди тельняшку рвал и кричал на всю Ивановскую, что это - его ракета! (www.zn.ua/3000/3760/62116 ). Фиг вам! Всё наше! "Деньги ваши станут наши, ха-ха, вора вы не приучите к труду!" - ну вы знаете эту песенку из популярного кинофильма. Так что и автомат АК-47 - это чисто русское изобретение, как и самобеглая тележка-автомобиль, паровая машина Ползунова, лампочка Ладыгина и самолёт Можайского на паровозной тяге. У российских собственная гордость. Мы гениальностью берём, когда грамматишки не хватает. Партия велит - комсомол отвечает - есть! Что Мише Калашникову тогда всего 27 лет было - так это что, а вот возьмите Мишу Шолохова: ему ващще восемнадцать было, когда он свой гениальный роман "Тихий Дон" написал. Сам селянин станицы Вешенской, никуда дальше околицы не выезжал, а как императорский двор описал! А как войну в деталях, как будто четыре года в окопах под снарядами просидел, а казацкий быт, а... Ой, ребята, и не говорите! А ведь весь его военный опыт сводился только к налёту на селян с продотрядом с целью отъёма жита! Вот что значит русский гений! Правда, до старости Шолохов ничего, кроме прибауток деда Щукаря придумать не мог. Ну, про "Они сражались за Родину" давайте даже не будем. Кстати о птичках - Калашников тоже до старости ничего больше придумать не смог, кроме усовершенствования и модификаций своего знаменитого автомата. Но зато что это за автомат! Он на гербах многих стран помещён! Не зря его оружием массового поражения называют - из него на земле убито людей много больше, тем погибло от атомной бомбардировки в Хиросиме и Нагасаки!
       Ну, "Тихий Дон" - это пример из литературы. Давайте приведу вам примеры из оружейного дела. Вот возьмите Левшу Лесковского! (Кстати, тоже на "ский", но ни у одного антисемита рука не поднимется сказать, что Левша еврей). Какой пистолет он Платову сделал! Аглицкую блоху подковал! Да возьмите Юру Жирова, моего сотрудника по Биректинской экспедиции - как он мне Парабеллум из топора сделал! Не знаете? Наберите где угодно слово "Жировиана" - и сразу выскочит!
       Ой, а зохен вей, да чего далеко ходить! Возьмите моего пра-пра (много пра) дедушку по материнской линии Никиту Демидыча. Надо будет на досуге сосчитать, сколько там на самом деле этих "пра" - дерево-то у меня есть, надо только ветки пересчитать. Вот в кого я, наверное, ган энтузиаст! Тоже пистолетами увлекался, ген мне передал. Однажды приходит к нему Пётр Палыч Шапиро, да вы, наверное, его знаете, из евреев он. И говорит он дедушке, что, мол, тут про тебя мужики сказывали, что пистолетами ты занимаешься. Вот у меня немецкий пистолет работать перестал. Ты, говорит, по-латински понимаешь? Никита-то Демидыч, дедушка-то мой, говорит, что мы, говорит, народ простой, ниверситетов не кончали, грамоте, мол, не обучены. А вот, говорит, цыганка намедни ворожила, так сказывала, что у меня будет пра-пра-пра-внучек, вроде как точно, Литинский, говорила, так он тоже по оружейному делу будет ба-альшой мастер. Пётр-то Палыч ему: я тебе про Фому, а ты мне про Ерёму! Так вот, по-латински есть присказка: "Вини в виде пара беллум". Это по-нашему - "хочешь мира, готовься к войне". Так что мне пистолет немецкий весьма к надобности, сам понимаешь международную обстановку. Кругом враги. Ну, дедушка посмотрел на пистолет, говорит, это нам, как два пальца. Приходите в понедельник. Будет Вам Ваш парабеллум, вашество.
       Приходит еврей в понедельник. Дедушка Никита Демидыч даёт ему пистолет. Пётр Палыч заряжает, порошку в ствол и на полку подсыпает, кремень потуже подвинчивает, пулю не вставляет, а просто войлоком запыживает, и ба-бах! В стенку. Всё, отлично, говорит, удружил! Лезет он за кисой под жилетом, вынимает там сколько ефимков, а дедушка-то, Никита Демидыч, ему другой точно такой же пистолет подаёт. У Шапирова глаза на лоб! А это ещё что?! А дедушка так это, с русской хитрецой в глазу: А это, говорит, вам за фри. Это ваш парабеллум починитый. Хотите, как второй используйте, хотите на запчасти держите. А стреляли-то Вы, вашескородие, из моего пистолетика! Ну, Шафиров-то тут ващще в отпад, всю кису с ефимками с исподнего снимает и дедушке Никите Демидычу отдаёт. И спрашивает его - как, мол, тебя прозывают, как тебя при надобности разыскать? Дедушка говорит: Да Антюфеевы мы, ну, народ ещё Антуфьевыми иногда кличет, кто как.
       Потом вскоре при случае Шафиров этот эпизод Петру Алексеичу пересказывает. Ну, Пётр-то Алексеич, вы его знаете, тоже ган энтузиастом был. Вот приезжает он в Тулу, подать, говорит, мне Никиту Антуфьева - живого или мёртвого! Ну, двадцать-тридцать или сколько там гонцов поскакали. Дедушка подхватился, пистолетов сколько-то и мушкетов со стенки снял, с собой забрал, явился перед светлые очи. Ну, тут они закорешились, по плечу и за руку, Пётр Алексеич дедушку Демидычем кличет, но тот к нему всё равно уважительно, по имени и по отечеству, хотя сам был на шестнадцать годков постарше. Ну, тут они, как братья по оружию, хорошо так мальвазии или там рейнского поддали, пошли стрелять из дедушкиных изделий. Ну, по пьяному-то делу у Петра Алексеича почти всё в десятку легло. Пётр Алексеич в телячьем восторге. А триста таких ружей сделать можешь? Тх! - дедушка-то говорит. Да как два пальца!
       Ну, потом получил он большой госзаказ - Пётр Алексеич тогда в Северную войну ввязался, ну, вы знаете - дело было под Полтавой. Никита Демидыч взял на себя повышенные обязательства и сдал госпоставки досрочно. Пётр Алексеич отрезал ему земли сколько там десятин под Тулой. Позже на Урале, около Невьянска. А в 1720-м году потомственное дворянство отвалил, повелев Демидовыми прозываться. Генерал-адмирал Апраксин однажды по пьянке говорит Петру Алексеичу: Хорошо бы, говорит, чтобы у тебя был десяток таких, как Демидов. А Петр-то Алексеич, хлебнув в ответ, и говорит ему: Я счастлив бы себя почёл, если бы таких, как Демидыч, имел бы пять. Ну, а дальше вы всё знаете. С Петром Алексеичем они в один год померли, в двадцать пятом. А дальше его сын, Акинфий Никитич, тот ващще. Промышленную революцию произвёл. Самые богатые люди России Демидовы стали. Царице придворные нашёптывают, мол, они, злодеи, несметное золото добывают и монеты с твоим, государыня, пресветлым ликом печатают! В железа их, фальшивомонетчиков! А подать, говорит государыня, мне ихнюю монетку! Я сейчас, не заходя в пробирную палатку, её испытаю! Ну, придворные ей сразу отсыпают. Государыня её на зуб, коронок не жалея, до половины надкусывает. Грех, говорит, жаловаться, высшей 24-й пробы, говорит! Из такой одной монеты, если меди подбавить, можно две моих сделать! Нехай печатают!
       Да, так кстати уж. Если когда французы-панове опоментаются и захотят монархию восстановить, так вот он я, претендент. Пусть генанализ делают. Я, конечно, в первую очередь не прусь, я человек скромный, где-нибудь в сторонке постою - может, и без меня достойные люди отыщутся, меня не захотят - и не надо. Вот вы вправе спросить - а как? По какому такому праву ты без очереди лезешь? Объясняю толково для непонятливых. Мой внучатный (ну, то есть двоюродный) пра-пра (много пра) опять-таки дедушка Анатолий Николаич, будучи сыном чрезвычайного и полномочного папы в Италии, прикупил княжеский титул Сан-Донато. И всего-то, говорят, за два миллиона цекловых, как отдать. И женился на принцессе Матильде Лютеции-Вильгельмине Бонапарте графине де Монро, родной племяннице Наполеона 1-го и одновременно двоюродной племяннице нашего Николая 1-го. Ну, как мой двоюродный дедушка Анатолий Николаич показывал неоднократно арапником кузькину мать красавице-жене, а та кинулась к дяде Коле в Зимний, и как дядя Коля выпучил глаза на её роскошные корсиканские плечи, покрытые синяками, и как на дядино изумление - что это?! - племянница ответила - Кузькина мать - это вы всё у Валентина Пикуля прочтёте на интернете. Вот поэтому-то я в очереди и стою. Я, конечно, не навязываюсь, но если французы, не найдя никого более достойного, свистнут, то я, как только, так сразу, только зубную щётку захвачу. Даже своих пистолетов брать не буду. А чего мне пистолеты. У меня теперь своя атомная бомба будет.
       О, хоссподи, опять отвлёкся я, а вы не останавливаете. Я же вам начал рассказывать, как я сам, взбодрённый генами дедушки Никиты Демидыча, стал в восьмом классе невиданный пистолет гениально конструировать. В блокноте я нарисовал пять или шесть эскизов ТТ с вертикальным канальцем в конце ствола перед мушкой, который соединялся с более широким горизонтальным каналом. В этом канале двигался поршень, заканчивавшийся вилкой, которая двигала затвор-выбрасыватель. Я изобразил два варианта - с надствольным и подствольным расположением поршневого горизонтального канала. Я склонялся ко второму варианту, так как в первом случая мне казалось, что мушка будет слишком высоко подниматься над столом, что создаст трудности всовывания пистолета в кобуру. Так что если бы я не пошёл в геологи, а направил бы свои стопы в оборонку, то мы бы ещё посмотрели сейчас, кто есть ху в военно-промышленном комплексе.
       К практическому освоению оружия я приступил на год раньше. Когда я вернулся из эвакуации в Ленинград в 1944 году, завербовавшись в ремесленное училище при заводе имени Сталина, где начал учиться на токаря, то в первые же дни вместе с собратьями-ремесленниками отправился в Райволу, потом ставшую станцией Рощино, искать трофеи. Все пацаны Ленинграда, особенно ремесленники, в то лето занимались трофейничеством в недавно освобождённых от немцев и белофиннов районах области. Многие из них сложили свои буйные головы, подорвавшись на минах или другими способами. Я однажды чуть тоже не погиб. В окрестностях Райволы белофинны, выбитые неудержимо наступавшими героическими красноармейцами, срочно убежали, побросав на поле боя огромные запасы оружия. Наступавшие войска подобрали основное, но в лесах оставалось очень много военной амуниции - снарядов, патронов, гранат, миномётных и противотанковых мин, и прочего. Впрочем, я не уверен, кто побросал. Так как оружие было всё наше, родное, то может быть побросали вовсе даже мы? И не в 1944 году, а раньше? О более раннем происхождении трофеев свидетельствует то, что мы нашли несколько совершенно разложившихся трупов наших родных советских солдатиков. Череп одного из них вместе с каской я привёз домой, рассчитывая из черепа сделать себе чашу для вина, как у Святослава, который "Иду на вы", ну, вы помните. Я бы держал чашу на самом почётном месте в нашей комнатке. Но мамочка не поддержала мою патриотическую инициативу, а, наоборот, страшно рассердилась на меня за моё святотатство, и вместе со мной на следующий день поехала в Райволу, чтобы достойно похоронить нашего павшего в боях воина. К сожалению, я не мог вспомнить то место в лесу, где я совершил святотатство, надругавшись над телом неизвестного солдата, оставив его, как всадника, без головы. Проискав до вечера, мы с мамочкой нашли скелет другого советского бойца, тоже в совершенно истлевшей гимнастёрке, на костях ног которого ещё оставались вполне целые задубевшие от атмосферных осадков ботинки и остатки обмоток. (Я, было, заикнулся про ботинки, так как мои совершенно развалились, но мамочка так посмотрела на меня, что я отказался от своей идеи. Да вскоре нам в ремеслухе выдали форму, в том числе и отличные ботинки, правда, на два номера больше моего размера, но всё равно очень хорошие, которые я проносил, подложив в носок газетный комок, много лет). Но голова, вернее, череп, у этого второго солдата была, хотя и без каски. Так как уже темнело, то мы с мамочкой решили прихоронить первый череп, из которого я, дурак, собирался делать чашу, вместе с трупом этого второго целого солдата. (Так что, если археологи потом когда-нибудь раскопают эту могилку, то чтобы не думали, что нашли двухголового солдата). Мы с мамочкой выкопали неглубокую могилу (благо сапёрных лопаток было хоть попой ешь) и с воинскими почестями похоронили останки двух героев. Правда, я благоразумно отказался от своей хорошей идеи устроить салют в 21 выстрел из моей винтовки, так как я скрыл от мамочки её существование, чтобы зря не волновать. Каску мамочка разрешила мне взять домой. Потом, уже с ребятами, мы нашли ещё один скелет, опять-таки с головой, и по моему настоянию похоронили. Ну, конечно, на этот раз с полагающимся салютом. Вернее, хоронил-то я, а пацаны только дружно под моим руководством копали несколькими лопатками могилу, на этот раз поглубже, чем в первом случае с мамочкой. Ребята суеверно боялись прикасаться к костям, а я запросто.
      

    []

    Нина Николаевна Литинская, 1951 год.

       Кстати, вот ещё эпизод, характеризующий мою незаурядную смелость и отсутствие трепетного отношения к мертвецам. Дело было ещё в интернате. Однажды ранней весной, когда только-только сошёл снег, мы, пацаны, шляясь по недалёкому от интерната кладбищу, наткнулись на свежезамороженный труп известного нам деревенского нищего, видимо, замёрзшего этой зимой во время пурги. Собирались доложить о нашей находке руководству интерната. Вечером зашёл спор, кто сможет пойти ночью на кладбище к трупу, и в доказательство пребывания там принести увиденный нами у трупа солдатский котелок. Ну, народ оказался трусоват, опасались, что мертвец может задушить и утащить смельчака в преисподнюю. Так как я с молодых ногтей был воспитан мамочкой марксистом-ленинцем-сталинцем и юным пионером-атеистом, поэтому я вызвался сходить на кладбище. Пацаны втихаря (в 10 часов был отбой и все должны были лежать в постелях) бегали несколько раз в большую комнату, смотрели на ходики, чтобы я оказался на кладбище ровно в полночь, чтоб всё было честь по чести. Накинули мне на подход к кладбищу пятнадцать минут. Светила половина луны, но ночью оказалось, что найти труп среди незнакомых могил нелегко. Дело усугублялось моим плохим зрением, особенно в темноте - я уже с первого класса сидел на первых партах. Наконец, я сориентировался и увидел труп. Но, наверное, уже было начало первого, так что полуночный драматический эффект был в какой-то мере упущен по причине моей близорукости. Неподалеку от трупа лежал кто-то в белом. Подкравшись поближе, я понял, что это лежал, поджав под себя ноги, небольшой человек, закутанный в белую простыню - видимо, кто-то из наших пацанов всё-таки расхрабрился и решил попугать меня. Во, даже, вроде бы, рога приделал, чёрта изображает. Кто же это у нас такой смелый? Неужели Вовка? Или Сашка? Я наскрёб оттаявшей влажной земли, слепил увесистый ком и запустил его в храбреца. Ком звучно долбанул по боку этого пацана. И тут он вскочил и с громким блеянием кинулся наутёк, не скинув простыню! Я в первый момент всё-таки сильно испугался от неожиданности, но тут же сообразил, что это был не один из наших храбрецов, а настоящий козёл. Посмеиваясь, но всё ещё дрожа, наверное, от холода, я с трудом разогнул пальцы мертвеца и забрал у него котелок. Так что вы видите, смелый советский разведчик вполне мог бы при благоприятных стечениях обстоятельств получиться из меня. (Помните мой девиз? Самый решительный, самый выносливый, самый смелый). В следующей байке я расскажу, как я чуть не переквалифицировался в Горном институте из геологоразведчика в настоящего отважного разведчика, нет, не Штирлица, а в Сергеева, но Бог миловал. А то бы мы ещё посмотрели, кто есть ху в советской разведке.
       Мы (в нашей развед-группе было 5 ремесленников нашего училища) нашли за всё время только одну Мосинскую винтовку-трёхлинейку образца 1891/30 года, которую народ доверил блюсти мне. Естественно, в Ленинград я её не забрал, а прятал в укромном месте в лесу. Ну, стреляли-то мы все до посинения пупа (вернее, до посинения правого плеча от отдачи при выстрелах), так как целых нераскрытых цинковых ящиков с патронами у нас было хоть попой ешь. Но самым вожделенным трофеем был бы Парабеллум, Вальтер или хотя бы захудалый ТТешник. Пацаны из другой развед-группы нашей ремеслухи (не Райволинской), тоже орудовавшей на Карельском перешейке, хвастались и показывали нам настоящий ТТ. А мы только тоскливо облизывались. Так ничего пистолетного за два лета трофейничанья в Райволе наша группа и не нашла.
       А вот как я чуть героически не погиб. Гранат Ф-1 (овальная "лимонка") и РГД-33 (стаканообразная с ручкой) у нас были целые нераскрытые ящики. Так что есть их можно было, чем хочешь. Бросали мы их, естественно, для соблюдения правил техники безопасности, за чем я строго следил, из оставшихся с войны окопов, но с обвалившимися брустверами. И вот, Боря Ольшевский (кстати, из нашего интерната, поэтому я запомнил, кто бросал) захотел зашвырнуть гранату (не помню, какую именно) подальше, а, соответственно, под бОльшим углом. И так он её высоко запустил, что, надо же, непруха - граната ударилась в нижнюю ветку дерева метрах в пяти от нашего окопа! Я мгновенно гаркнул "Ложись!!", все брякнулись на дно нашего схрона, и через пару секунд рванул оглушительный взрыв совсем рядом. Два осколка звонко стукнули в противоположную стенку окопа. Я посмотрел расположение одного из них - он был всего лишь сантиметров на пять выше моего затылка. Повезло, однако. Многим пацанам в послевоенном Ленинграде, не таким умным, как я, повезло гораздо меньше. Рассказывали ребята из нашей ремеслухи, как один дурак, не соблюдавший правил техники безопасности, выдернув чеку из гранаты, зашвырнул её и, держа гранату в вытянутой руке, сказал, что вот сейчас взорвётся. И точно. На счёте четыре граната взорвалась. К счастью, кроме дурака, пострадали всего только двое из шести, да и то, ребята рассказывали, не смертельно. Хорошо, что не близко стояли.
       Были, конечно, как я понимаю сейчас, у меня и другие опасные моменты. Например, когда я вскрывал унитарный патрон ("выстрел", как называют его артиллеристы) 76-миллиметрового снаряда с целью извлечения пороха. Длиной он был сантиметров 75-80. Я поднимал его над головой, как дубину, и бил им о край пня тем местом, где снаряд входит в гильзу. Снаряд при ударе отделялся от гильзы и падал на землю. Я высыпал из гильзы горку коротеньких, полтора сантиметра, макаронинок артиллерийского пороха. Толстая, на 600 или более страниц библиотечная книга "Артиллерия" в бордовом переплёте была мною прочтена от корки до корки. Сейчас, вспоминая с душевным трепетом (от страха задним числом) этот эпизод, я не могу решить - то ли я, действительно, хорошо познал артиллерию и лупил снарядом по пню грамотно, с соблюдением всех правил техники безопасности, то ли я был законченный безответственный дурак. ("Ну, конечно же, дурак", скажет Лена, читая эти строки). Сейчас я не помню, вывинчивал я или нет взрыватель из головки снаряда. Ну, конечно, я не ставил его на боевой взвод или на дистанционный взрыв - на это-то у меня соображения хватало.
    Расскажу, для чего я затеял разборку 76-мм "выстрела". Ну, конечно, прежде всего для отбора пороха для моей коллекции. Но тут же я, изобретательный, сообразил, что если отсыпать из гильзы 2/3 пороха, а затем на оставшуюся на дне 1/3 чистого пороха насыпать смесь пороха с винтовочными патронами до устья гильзы, то потом можно поджечь этот порох сверху. Представляете, какой великолепный салют получался! С громоподобным гудением винтовочные патроны вылетали из гильзы и взрывались в воздухе в столбе порохового пламени! Винтовочные пули и гильзы летели во все стороны! Но я, умный, рассчитал, что серьёзная опасность пострадать от удара пули или гильзы - минимальна, разве что синяк получишь. Ведь начальная скорость их, выпущенных не из ствола оружия, очень невелика. Ну, разве что уж если прямо в глаз, что маловероятно. Так что мои расчёты оправдались - никто из нас не пострадал. И вообще я был строг (но справедлив) в вопросах неукоснительного соблюдения техники безопасности в нашей маленькой группе. Так, я категорически запретил все попытки врывать противотанковые мины, помятуя о их огромной разрушительной силе, но разрешал жечь в костре 200- и 400-граммовые жёлтые шашки тротила, зная, что они просто расплавятся и жарко сгорят коптящим пламенем, безо всякого взрыва. Так что за исключением неудачного броска гранаты Борей Ольшевским, в нашей группе никаких других опасных происшествий не было. А сколько пацанов погибло в те два года в Ленинграде...
    Порохов в моей военной коллекции было много самых разных видов, начиная от, естественно, мелкого винтовочного, более крупного от патронов противотанкового ружья, и кончая 5-ти- или 6-сантиметровыми "лапшинами" шириной полтора-два сантиметра от крупнокалиберных гаубиц. Порох для этих орудий находился не в гильзах, а в белых цилиндрических шёлковых мешочках диаметром сантиметров 12, которые вставлялись через казённик в ствол гаубицы. Длинные, сантиметров 15-18 порошины, как серые макаронины с отверстием внутри, мы поджигали с одной стороны, и макаронина летела далеко, как ракета. Я снабжал сначала всю ремеслуху, а потом всю свою 157-ю школу этими "ракетами". Ну и, конечно, были пороха от миномётов разных калибров. В виде белых плоских шёлковых колец с разрезом. Они при стрельбе одевались на хвостовик мины, в который вставлялся основной выстреливающий мину патрон. Сами миномётные порошины в кольцах-мешочках представляли собой серо-жёлтые тоненькие плоские кольца. Так что у меня в коллекции были как миномётные колечки-мешочки, так и просто голые колечки-порошины. Но миномёта у нас, как и пушки, не было, так что похвастаться точной миномётной стрельбой я не могу. Видите, какой я честный и не хвастливый.
       Однажды я крупно погорел. Как всегда, за то, что пытался быть умнее других. Возвращались мы из леса на станцию поздно вечером с трофейничества. У ребят были полные вёдра грибов и ягод, а у меня, умника, - полное ведро разнообразных артиллерийских порохов, патронов в обоймах от трёхлинейной винтовки и в матерчатой пулемётной ленте, штык-нож, отличная финка с наборной рукояткой и с металлическими ножнами, и другая военная амуниция. Всё это для маскировки я присыпал сверху тремя-четырьмя сантиметрами брусники и несколькими подберёзовиками (вот, а жена всегда говорит, что я идиот). Много я перевёз в Ленинград амуниции таким способом и не разу не погорел. В этот раз мы проходили мимо освещённого одноэтажного дома. Около него стояли и перекуривали трое мужчин в форме.
       - Эй, вояки, - нагло крикнул Женя (забыл его фамилию), - папироской не угостите?
       - Иди сюда, - откликнулся один из вояк. Мы подошли ближе. Оказалось, что это не военные, а милиционеры.
       - Супруненко, твоя Марья варенье варит? Смотри, сколько ягод! Ну-ка, ребята, пройдите к нам, поделитесь. О, да у вас и грибы есть! Проходите! А ты чего не идёшь? Все, все давайте! Грибочки мы тоже любим.
       Пришлось и мне, чуя недоброе, выйти на свет. Освещённое здание оказалось отделением милиции. Милиционеры притащили своё ведро для мытья пола и приказали высыпать в него ягоды, а грибы выкладывать на стол.
       - А ты чего стоишь, как пень? Особого приглашения ждёшь? Бог велел делиться! Высыпай!
       Вот тут-то я и погорел. Поражённые содержанием моего ведра, милиционеры тут же отпустили ребят с уполовиненными вёдрами (поезд на Ленинград должен был вот-вот подойти), а мной занялись серьёзно. Позвонили начальнику районного отделения, он скоро появился. Меня начали строго допрашивать и оформлять протокол. Когда я по дурости признался, что мелкий винтовочный порох мне нужен был для пушечки, начальник, что называется, "присел на копытах" от возбуждения. Какая пушечка? Какой калибр? Сорокопятка? Где прячешь? Пришлось долго и нудно объяснять, что пушечка сделана из обрезанной гильзы, вот такой, как эта, от противотанкового ружья. Лафет я сделал сам, колёса купил на барахолке. Пришлось рисовать чертёж пушечки, объяснять тупым ментам, как она заряжается с дула и стреляет деревянным снарядиком, как осуществляется воспламенение пороха через пропиленный и пробитый шилом надрез у закраины гильзы, в который я загонял головки от спичек, как в "поджигале". (В интенате у меня был самодельный пистолет "поджигала", стрелявший "серой" от спичек). Но на самом деле, по соотношению калибра и длины ствола это была не пушка, а гаубица. Но я не стал объяснять тупым ментам отличие этих разных видов орудий. (Честно признаюсь задним числом, что однажды я чуть случайно не подстрелил этой пушечкой свою боевую подругу Иру Корец. Теперь она называется Эсфирь или даже Эстер Моисеевна, хотя раньше всегда была Михайловна, живёт в Израиле и является матриархом огромной семьи, человек сто, наверное).
      

    []

    Ира Корец, моя боевая подруга Ирина-Хуанита, в 1951 году, через шесть лет после того, как я её чуть не застрелил из пушки. Ну, не застрелил бы, конечно. Но синяк был бы отменный. Даже через одежду.

       Ночевать меня оставили голодного на жёсткой лавке в "обезьяннике". Утром, не угостив меня завтраком, начальник позвонил в областное управление милиции и доложил, что ими задержан юный диверсант с ножевым штыком (про финку с наборной ручкой он умолчал, видимо забрал её себе) и с целым ведром пороха и патронов от винтовки, крупнокалиберного пулемёта и артиллерийских орудий. Оттуда ему сообщили, чтобы диверсанта задержали до дальнейшего выяснения. Ну, влип отважный разведчик, подумал я. Но живым я им не дамся.
       В середине ночи встревоженную моим отсутствием мамочку ("Ну всё! Неужели Димочка подорвался?!") заставил вскочить длинный звонок. Мамочка кинулась отворять дверь нашей коммуналки. Увидев Женю с перекошенным лицом, мамочка чуть не потеряла сознание. Узнав, что сын жив и здоров, мамочка тут же ночью побежала через весь город на набережную Кутузова, 18, где жила тётя Нелли с Сергеем Евгеньевичем (телефона-то в нашей коммунальной квартире в 1944 году не было). Тётя Нелли отпоила мамочку валерьянкой, а Сергей Евгеньевич обещал утром принять меры. Мамочку уложили на диване.
       В середине дня генерал Прохоров приехал на своём трофейном "Хорьхе" в Райволу. Капитан, начальник отделения милиции, вскочил из-за стола, за которым он продолжал допрос голодного юного диверсанта, щёлкнул каблуками, отдал честь и отрапортовал. После длительных переговоров по телефону с областным управлением милиции меня освободили.
       Был и ещё один случай, связанный с боеприпасами, когда Сергею Евгеньевичу снова пришлось из-за меня "трясти лампасами". Но было это позже, когда я уже учился в седьмом классе. Я, как всегда, самый умный в школе, заложил в печку штук пять винтовочных патронов. Соблюдая правила техники безопасности так, чтобы пули смотрели в кирпичную стенку печки, а не в дверцу (ну, видите, какой я был действительно умный? Но Лену я этим всё равно не смог убедить), заложил их дровами и зажёг лучинки. Первым был урок математики. Наша 157 школа, в которой я учился только один год в седьмом классе (теперь гимназия имени принца Ольденбургского) была "министерской" (экспериментальной). Преподавали у нас сотрудники Педагогического института. Математику у нас вёл старичок Борис Васильевич Журавлёв, доктор физ-мат наук, великолепный преподаватель. Все мы, даже полные олухи, его уважали и любили за нестрогость. А я был его любимым учеником. А зоологию вёл у нас кандидат биологических наук доцент... Упс, забыл фамилию. Отличался он тем, что великолепно рисовал на доске невиданными в Союзе цветными мелками, причём одинаково хорошо обеими руками. Был он прекрасным преподавателем и интересным рассказчиком, постоянно иллюстрировавшем свой урок цветными рисунками на доске. Но при этом он был очень увлекающимся, чем мы и пользовались беззастенчиво.
       - Димка, я сегодня не готов, не выучил урок. Задай ему какой-нибудь вопрос позаковырестее, чтобы он нас сегодня не вызывал, - просил меня нерадивый соученик. Я охотно соглашался.
       - Марк Семёнович, а как совокупляются киты? - спросил я невинно, когда преподаватель входил в класс.
       - О, Дима, ты опять задал замечательный вопрос. Этого по программе нет, но я с удовольствием вам расскажу. Так приятно иметь дело с вашим классом, вы самые любознательные в школе. Ну, вы знаете, что китообразные, к которым принадлежат также дельфины, совокупляются подобно нам, людям...
       Весь класс, затаив дыхание, слушал до звонка любимого препода, погружаясь в наглядно иллюстрированное устройство репродуктивных органов кита и китихи и поражаясь сложной механике совокупления этих гигантов животного мира. В Советском Союзе в те годы сведения о том, от чего зарождаются дети, были большей тайной, чем Катынский расстрел польских офицеров. В школе мы это не проходили. Вы же знаете, что при Советской власти секса не было. Это здесь, в Америчке, моя Танька в шестом классе стонала, что её зае... задолбали секс эдукейшеном. Я думаю, что если бы я учился в американской школе, то следуя своему девизу быть во всём впереди планеты всей, я стал бы чемпионом мира по скорости одевания кондома на огурец.
       Но я опять отвлёкся. Ребята, это явно старческое, вы уж извините. Так вот, Борис Васильевич, написав на доске необходимые уравнения, которые нам нужно было решать, подошёл к разгоревшейся печке и встал у закрытой дверцы, прислонившись спиной.
       - Ёп! - вскричал я, подскочил к старому преподавателю и дёрнул его за руку, оттаскивая от дверцы. И вовремя! Почти одновременно громко хлопнули два выстрела, дверца печки сорвалась с петель, три горящих полена вылетели на железный лист перед печкой. Через несколько секунд взорвались остальные патроны...
       Спасло меня то, что я был единственный в школе круглый отличник, ну, и естественно, генеральские лампасы... Я всё равно собирался уходить из школы, а Сергей Евгеньевич уговорил директора Исаева не портить мою карьеру, не давать делу ход, и не выписывать мне волчий билет. По стопам дяди Коли-гардемарина я собирался после седьмого класса поступить в военно-морское подготовительное училище. Я уже упоминал выше, что с юных лет увлекался флотом, прекрасно знал устройство и оснастку парусных кораблей. Занимаясь во Дворце пионеров в кораблестроительном кружке, я построил модель английского линкора "Кинг Джордж Файв". Когда Дворец посетила мадам Рузвельт, её должны были снять на фоне моей модели с автором на переднем плане. Но кинооператор американской хроники меня забраковал под предлогом того, что я недокормленный, нефотогеничный и бедно одет. С Первой леди Америки и Кингом Джоржем сняли другого, более благопристойного мальчика. Ну, так вот - моя голубая мечта стать военмором была близка к осуществлению. Сергей Евгеньевич поехал трясти лампасами в эту школу для юных моряков, и с радостью узнал, что начальник училища - его знакомый по блокаде капитан первого ранга Андрианов. Дело было в шляпе. Но потом всё пошло наперекосяк. Поподробнее расспросив Сергея Евгеньевича обо мне, Андрианов выразил серьёзное сомнение в моей военно-морской карьере из-за моей близорукости, хотя я тогда ещё не носил очков.
       - Вы представляете, Сергей Евгеньевич, что Ваш Дима не будет вылезать из губы. Ну, может, не сейчас, но на втором-третьем курсе его близорукость будет прогрессировать, он не заметит сослепу патруль, его заберут за не отдание чести - губа, раз, другой, третий - всё равно его комиссуют из флота. Хотя, если Вы настаиваете, я могу...
       Так я не стал военмором. А если бы не это, то сейчас можно было бы посмотреть, кто есть ху в российском адмиралтействе.
       Директор Исаев, несмотря на мои отличные оценки, категорически отказался принять меня обратно в 157-ю школу - от греха подальше. Пришлось мне в восьмой класс поступить в 155-ю, далеко от 157-й и от нашего дома, куда ещё не дошли слухи о моих военных увлечениях.
       Кстати, о лампасах, которыми Сергей Евгеньевич столько раз тряс в мою пользу. Когда я подрос, мы с ним были одинаково щуплого теловычитания. Поэтому на первом курсе Горного института, пока нас не нарядили в великолепную чёрную горняцкую форму с контр-погонами (они сохранились сейчас у меня), я носил генеральскую форму. Ну, без погон, разумеется. Конечно, лампасы мамочка спорола, но более тёмные синие полосы на фоне слегка выгоревших брюк можно было видеть. Золотые гербовые пуговицы на кителе и на шинели Сергей Евгеньевич разрешил не срезать. Красную подкладку на шинели мамочка заменила на подкладку, сшитую из моей тёмно-серой ремеслушной курточки. Заменить на фуражке золотой шнур на обычный чёрный ремешок - это уже дело примитивной техники, с которой я отлично справился. Но генеральскую кокарду с фуражки я не снял - когда я стану генералом, что же, мне обратно её прикреплять? Лапки же обломаются - рассуждал я логически. Фотография меня в генеральской шинели была приведена выше.
       Вспомнился сейчас забавный эпизод с пошивкой моей горняцкой формы. Все однокурсники второго курса уже щеголяли в новенькой форме, один я, несчастный, десять раз ходил на примерку в пошивочную мастерскую на улице Некрасова, а меня всё кормили "завтраками". Я чуть не плакал - надоели мне поношенные генеральские китель, штаны со споротыми лампасами и шинель без красной подкладки. И тут меня кто-то надоумил - надо-де дать взятку Соломон Моисеичу, закройщику! Я был поражён! Как! В наше просвещённое время, когда вся наша страна семимильными шагами, а тут ещё сохраняются пережитки капитализма! После ещё двух безрезультатных примерок я дрогнул. Пришёл в мастерскую, зажав десятку в потном кулаке. Соломон Моисеич берёт с длинной вешалки на колёсиках первую попавшуюся форменную куртку с вожделенными сверкающими контр-погонами, чёрными бархатными петлицами с синим кантом и золотыми молоточкам, одевает на меня, и тут же снимает, говоря, чтобы я зашёл через неделю... Видя отчаяние в моих глазах и полное одервенение всех моих членов, Соломон Моисеич, видимо, обо всём догадался, вывернул мою одервеневшую руку, разжал кулак и силком вытащил из него мокрую смятую в комок десятку. Он тут же, не оборачиваясь и не глядя, снимает с вешалки другую вожделенную куртку, велит мне одеть её, одёргивает полы, хлопает по плечам, говорит, что как влитая, и просит зайти за шинелью завтра!
      
       [] []
      

    Как я вам на фоне адмиралтейства, а?! Почти, как адмирал!

    Вот сейчас я смотрю на эти фотки и думаю - нет, точно, наверное, я был рождён, чтобы стать адмиралом. Эх, если бы в 1945 году евреи изобрели бы лазерную коррекцию зрения!

    Всё было бы иначе!

    []

    Да нет, ребята, а без формы, что, совсем плохо?! Вы посмотрите,

    какое интеллигентное и умное лицо! А Лена всё своё: "Это было давно и не правда!

    А сейчас - идиот!"

    []

    Снимок 1996 года, Таньке три года.

       Ну, конечно, здесь у меня улыбка слегка глуповатая. Но не полный же идиот, как утверждает Лена! Видите, какие у меня мощные очки? Сейчас-то, с пластмассовыми хрусталиками, я очки не ношу. Ну, естественно, без очков вид совсем не интеллигентный и ещё более дурацкий, вот поэтому Лена и говорит.
       Заканчивая описание генеральских лампас, упомяну лишь, что Сергею Евгеньевичу (да будет память о нём нестираемой в истории обороны Ленинграда), пришлось однажды трясти ими лично передо мной. Было это в 1945 году. Мамочка попросила меня сходить в лавочку за керосином (всё в ту пору готовилось на примусах и керосинках, газом тогда ещё и не пахло). По какой-то причине я отказался, сейчас не помню, почему, чем я уж так был сильно занят. Мамочка настаивала. Я всегда очень послушный, так как мамочку очень любил, на этот раз, как говориться, "залупился". Ну, тинэйджер, гормоны бурлят. Мамочка повышает голос - я ни в какую! "Паньский гонор взыграл" - объясняю я теперь, но Лена меня поправляет - не панский, а венгерский. Ладно. Пусть будет по ейному. А тут к нам на шестой этаж (без лифта, в ту пору лифт после революции ещё не починили) поднялся Сергей Евгеньевич, чтобы забрать к себе домой мамочку, чтобы она помогла тёте Нелли приготовить какой-то званый ужин. Выслушав скорбную историю о нашей семейной вендетте, Сергей Евгеньевич выступил медиатором, приложил массу усилий, чтобы ликвидировать конфликт, убедил меня убрать мой панский гонор за пазуху и съездить за керосином, для чего в моё распоряжение был выделен генеральский "Хорьх". Ради такой возможности я сменил гнев на милость, взял бидончик и проехал на роскошном автомобиле 50 метров до керосиновой лавочки в подвале дома  18 (мы жили в доме 22). Обратно я широким жестом отпустил автомобиль вместе с генералом, чтобы не прованивать его керосином, и под поражёнными и восхищёнными взорами окрестной публики дошёл до дома пешком.
      
       Так, ребята, вы меня хоть одёргивайте, а то я всё отвлекаюсь, так никогда и не закончу. Но вот сейчас точно, мамой клянусь. Так вот, если ещё помните: летел я как пташка в марш-броске по Невскому проспекту под свист марша кубинских барбудосов, и вдруг - раз! Тир! Вот редкая возможность проверить влияние алкоголя на кучность стрельбы! Спустился я в низок, наскрёб полтинник, купил пульки. Выстрелил три, попросил принести мишень. Ё-моё, очень кучно, но все пули легли в семёрку на восемь часов. Беру другую винтовку, стреляю три раза - одна девятка на три часа и две десятки. Хорошая винтовка. Я прикупаю ещё пулек и начинаю уверенно стрелять из неё, не торопясь, тщательно прицеливаясь. Десять выстрелов. Прошу мишень. Мать твою за ногу! Одна девятка, а остальные чуть ли не одна в одну в десяткином круге! У меня в жизни не было такого результата! Прикупаю ещё пулек, но уже не с иглой и волосяным оперением для стрельбы по мишени, а простых. Едрёнать, миллионера из меня не вышло, но тут, раз пошла такая пьянка, могу я чего-нибудь заработать?! И я начинаю стрелять по маленьким кружочкам на проволочках-рычажках, связанных с игрушками. Беленький кружочек размером с кружок десятки на мишени. Шлёп! Мишка летит на полку. Шлёп! Кошка летит на полку! Шлёп! У, зараза, поторопился, головокружение от успехов, промазал! Дима! Не торопись! Затаи дыханье! Медленно-медленно нажимай... Шлёп! Игрушка летит на полку!... Шлёп! Игрушка летит на полку... Тут вижу, что тирщик разгадал мой коварный замысел, засуетился, и после следующей сбитой игрушки сгрёб мои пульки с прилавка, сказал, что они закрываются, отсчитал мне деньги за неистраченные пульки и выпроводил меня с охапкой игрушек на улицу.
       Потом я как-то при случае попытался пострелять в трезвом состоянии - ничего подобного, не плохо, но не сплошные десятки, разброс обычный. А в игрушки в тот раз стал стрелять - так из десяти выстрелов случайно сбил только две игрушки.
       Потом как-то были мы с Колей Третьяковым в Москве в Министерстве. Чего-то там проворачивали для экспедиции, не помню. Ну, с Петровым у нас вась-вась, по плечу и за руку. Лучшие друзья, несмотря на разницу в возрасте. Всё сделали. И вот решили мы с Колей на радостях пойти в ЦПКиО имени Горького, развеяться перед отъездом вечером в Ленинград. А Коля уговорил меня попить пивка. Я раньше пива почти не пил, не любил. Винцо - пожалуйста, с нашим к вам удовольствием, а пиво не уважал. Но тут вместе с Колей попробовал - и пошло. Ну, выпили по кружке (пол-литровой). Потом ещё. Потом ещё. Потом сходили пописать. Потом ещё. И надо же, я почувствовал, что хорошо пошло, забродило, косенький стал! Коля тоже захорошел. Пошли мы по парку, поём громко. И тут вдруг - бац! Тир! Я вспомнил свой подвиг в Ленинграде, давай, говорю, Коля, пойдём, стрельнём! Пошли. Коля стреляет - средненько, даже можно сказать на троечку, если не хуже. Но я думаю, что он стрелковым спортом раньше серьёзно, как я, не занимался. Стал стрелять я. Ребята! Гаси лампу! Сливай воду! Сбегал пописать, вернулся, снова стреляю! Ё-моё! Сплошные десятки! Жалко, что в этом тире игрушек не было, а то я бы разжился! То есть научно установлено на моём опыте, что алкоголь положительно влияет на кучность стрельбы. Но я что-то сейчас заколебался - может, это только моя индивидуальная особенность? Коля-то высокого класса не показал?
      

    []

    Николай Дмитриевич Третьяков.

       Да, так в заключение хочу вам рассказать, как я дошёл до жизни такой, что вдруг кинулся эту байку писать. Я же уже был на половине другой байки о том, как я чуть не стал отважным советским разведчиком Сергеевым. Вот сейчас эту байку закончу, снова вернусь к начатой байке про разведчика. Так дело было так. Я почти каждый вечер выпиваю рюмку виски, две ликвидных (жидких) унции, это около 60 грамм по-нашему (ну, ладно, пуристы, не придирайтесь, пусть будет граммов по-вашему. Но в народе же никто не скажет: вот я хлобыстнул 200 граммов. Грамм, конечно). А, стоп! Вы же, серые, не знаете, почему я пью виски и почему почти каждый вечер. Ну, почему так часто - то это не потому, что я алкаю, а потому, что слежу за научной литературой. Уже несколько лет учёные талдычат, что надо пить красное вино, в нём какие-то вещества полезные, которые влияют. Ну, вот кавказцы-то все долгожители. Я начал пить красное вино. А потом - раз, наука перевернулась. Говорят - японцы пьют сакэ, ну, то есть водку кипячёную, и тоже все долгожители. Я попробовал горячую водку - какость. Не для меня. Холодная водка вкуснее. Перешёл обратно на красное вино. Потом говорят - якуты спиртом заливаются и тоже долго живут. Потом кто-то про чукчей и про спирт вспомнил. Не-а, про чукчей я вам сам много чего могу рассказать, лапшу мне на уши не вешайте. Кстати, надо будет написать байку, как я в посёлке Усть-Кара на берегу Байдарацкой губы Карского моря (я делал на вертолёте гравитационную съёмку на льду этой губы) боролся вместе с начальником аэропорта Кузьмичом со смертельным пьянством местных чукчей (да нет, не чукчей, а ненцев, да какая разница), приведшим к повальной эпидемии брюшного тифа и многочисленным смертям. Напомните, если забуду. Кузьмич тогда ещё строгача с занесением схлопотал за срыв плана сельпо по продаже спирта, а мне, беспартийному, ничего. А потом наука вообще шарахнулась - говорят, любой алкоголь полезен, что водка, что пиво (ну, это, как я догадался, в борьбу вступили, ободрённые успехом виноделов, винокуры и пивовары). Но, говорят, один-два дринка, не больше. Чтобы на печень не влияло. Ну, дринк, согласно американским водительским правилам, это одна рюмка водки или там виски, или бокал вина, или банка пива. Ну, это как раз для меня.
       Теперь давайте определимся в отношении напитка. Моя предыдущая жена Мина, химик-органик по образованию - она была коньячница. В Лесотехнической академии диссертацию готовила по теме "Искусственное старение коньячных спиртов". Брала древесные опилки или там щепу и выдавливала из них дубовый экстракт. (Ну, точной технологии извлечения экстракта я не знаю, поэтому предположительно пишу, что выдавливала. Может даже вовсе наоборот - выщелачивала или чего ещё, не берусь утверждать по малограмотности). Потом берёт виноградный спирт, всыпает в него ложку экстракта, разбавляет пополам водой из крана - пять минут, и пятизвёздный коньяк готов! Сколько она во Всесоюзных дегустационных комиссиях участвовала, сколько раз её академик Аганбегян, лауреат всех Сталинских и Ленинских премий в щёчку целовал - не пересчитать, она в ту пору очень красивая была. Ну, не кинозвезда вроде Орловой, но очень мила, чем меня и прикупила. Естественно, на этих комиссиях всегда хорошие коньяки пробуют, представленные для оценки, но втихаря - никто не знает, какой они коньяк пьют, чтоб по-честному, под номерами. То есть Мина на этих комиссиях насобачилась и толк в коньяках понимала. Как-нибудь напишу байку, как однажды в Одессе в ресторане, где они отмечали успешное окончание дегустации разных коньяков, в том числе и её пятиминутки, которой Всесоюзная комиссия дала пять лет (ну, звёзд, по-нашему), им вместо дорогой "Одессы" принесли разбавленный трёхзвёздный коньячишко. Ну, дегустаторы хлобыстнули, говорят, ребята, обдираловка! Ну, Аганбегян-то этот, и говорит: Девушка, вы нам принесли не то, что мы вам заказали. Официантка на дыбы: "Ходють тут всякие, это им не то, то им не то, понимали бы чего". Но графинчик заменила. Аганбегян-то и говорит: Комиссия продолжает работу. Бланков нет, но давайте, каждый пишет на салфетках. Анонимно. Ну, ребята подхватились, работают, подают свои салфетки Аганбегяну. Тот пишет тоже на салфетке протокол: мол, четырёхлетний коньяк такого-то завода, такого-то года выпуска. Говорит: Девушка, вы, говорит, опять не то. Она опять своё: "Ходють тут всякие, понимали бы чего". Но графинчик снова заменила. Аганбегян: "Комиссия продолжает свою работу". Ну, продегустировали, протокол написали: коньяк пятилетний, такого-то завода, такого-то года, но появились тона "Одессы". В этот раз официантка совсем разъярилась: Ходють тут. А он ей, Аганбегян-то этот, так спокойненько: Позовите, пожалуйста, вашего метра. Приходит метр, высокий, дородный: В чём дело граждане, какие жалобы, говорит. А Аганбегян ему: Здрасьте. Я, говорит, доктор таких-сяких наук, академик, лауреат такой-то и сякой-то премии, председатель, говорит, Всесоюзной комиссии по дегустации коньяков. Мы с членами комиссии решили у вас культурно отдохнуть, заказали "Одессу", а ваша официантка принесла нам совсем наоборот. Пожалуйста, примите меры. Ну, тот чуть в штаны не навалил: Сейчас, товарищи, техническая ошибка вышла, сейчас всё поправим. А Аганбегян ему: Нет, сударь, извините. Если не хотите грандиозного скандала с битьём посуды и зеркал, то чтобы сей момент на закусь были свежие огурчики и помидорчики. Тот на колени: Родимые, не погубите, жена, дети малые... Откуда же огурчики?! Откройте форточку, милые! Какое там столетие? Январь же на дворе! А Аганбегян ему так спокойно: Моё дело - сторона. В Одессе есть обком КПСС, в обкоме есть закрытая столовая, ждём не более пяти минут. Метр: Господа, помилуйте, до обкома пять минут езды, дайте хоть десять! Ну, кавказский человек отходчив, дал просимые десять минут.
      
      
       []
    []

    Мина Литинская. Алупка, 1964 год. В эти годы она, как раз, и коньячничала.

       Ну, то есть что я хочу сказать, что Мина в коньяках сечёт, уважает, как надо культурно пить - знает. Ну, в Союзе-то на зарплату старшего и младшего научных сотрудников не шибко на хороший коньяк разбежишься. А приехали в Америчку - мама рОдная, да любой! Хоть залейся! Правда, денег по началу-то тоже не было, не шибко-то. Ну, потом буквально сразу она открыла старейшую в Америке русскую картинную галерею... Ой, что это я. Конечно, сначала не старейшую. Это теперь. Вот посмотрите через www.google Sloane Gallery of Art. (Надо докубайку про открытие, и про захват Мининой галереи, и про суд над захватчицей написать, так интересно! Столько баек в голове!). Так что с коньяком стало полегче. Но потом Минуля говорит: Всё, завязала. Хороший двадцатипятилетний шотландский скотч ничуть не хуже. Если не лучше. Из тех же дубовых бочек делают. Ну, мне, простому американскому пенсионеру двадцатипятилетний-то за стольник или даже за полтаху не по карману. Я же SSI не получаю, которая больше моей трудовой пенсии, каковой ЭсЭсАй получают наши пожилые русские евреи, не проработавшие на эту кантри ни одного дня, ни бесплатной медицины, ни бесплатных зубов, ни домов и квартир за символическую плату, ни фудстемпов на продукты не получаю, ни молоденькой русскоязычной горничной с титьками по чайнику для готовки и уборки дома три раза в неделю мне не дают (вот со всем могу смириться, но вот это самое горестное для меня - что евреям с титьками по чайнику три раза, а мне - хрен, ни одного), никто меня по магазинам, по врачам, по музеям и экскурсиям не возит, в "дедских садиках" бесплатно не кормит и не развлекает, то есть для меня никаких социалистических благ в Америчке, как для них, нет. Конечно, наши евреи грудью идут на баррикады отстаивать свои привилегии под знаменем: Долой коммунизм в Америке! Долой Обаму! (Это чтобы мне, коренному американцу, всю жизнь горбившемуся, как папа Карла, на эту кантри, и другим бедным коренным американцам вроде меня, таких соцпривилегий не давали). Ну, это в них старая большевистская закваска бурлит, партийная боевитость, многие же членами КПСС были. А американские евреи все образованные, богатые - адвокаты, профессора, врачи. Им для пенсии своих заработанных денег до могилы и ещё детям останется, им эти соцпривилегии не нужны, поэтому они все за социализм с человеческим лицом для бедных. Дикий народ, дети гор. В отличие от русских евреев, они развитого социализма не нюхали, поэтому они все за Обаму-исламиста-коммуниста. Ну, наши-то, конечно, грамотные, развитого хлебнули, они против. Так я это к тому, что я по бедности покупаю себе самоё дешёвое виски, по 13-14 долларов за 1.75 литра. Но я перепробовал кучу разных висков, американских, канадских и шотландских, и нашёл: "Old Crow (Старая Ворона, по-нашему) Kentucky Straight Bourbon Whiskey, Since 1835, The Original Sour Mash", по $14.79 в нашей лавочке, очень всем рекомендую, способствует. Стрейт - это значит из одной бочки, не купажированный, не смешанный. В специальный "тюльпанный" бокал нальёшь, слегка в ладонях согреешь, покрутишь - тут тебе и запах ванили и шоколада, ну, прелесть, как лучший армянский коньяк.
       Да, так к чему это я всё клоню. Недавно вечерком я, как обычно, принял на грудь, а смотрю - в бутылке на донышке старая ворона осталось, дай, думаю, допью, у меня же другая непочатая бутылка есть. Налил - смотрю, а там ещё немного вороны болтается. Ну, всё, надо же допить, где наше добро не пропадало. Итого вышло 150 или около. А тут меня Лена за чем-то в бейзмент посылает ей чего-то принести. Кто не знает - бейзмент - это третий этаж. Ну, правда, подвальный. Ну, там с окнами, как положено. У всех порядочных людей бейзмент всегда отделанный, ну, там две или три спальни, ванна, душ, туалет, биллиардная, большой телевизор для детей, и прочее. А у меня - полный бардак, громадная библиотека, склад мебели, восемь пылесосов, тридцать принтеров и пять копировальных машин, не считая трёх принтеров и трёх копировальных машин в моём кабинете. Вот из-за них (но не только) Лена меня и держит за идиота. А я вот с ней не полностью согласен. Судите сами. Почём вы покупаете картриджи чернил для своих принтеров? По 25-35 долларов за штучку? Сколько там чернил? Чайная ложка! А знаете ли вы, что принтерские чернила - самая дорогая жидкость на свете? Да-с, леди и джентльмены, по 30-40 или сколько там тысяч зелёных за галлон! А я в трифтах (это секонд хенд по-русски) принтеры и копировальные машины с заряженными картриджами по 2.99 - максимум пять долларов покупаю! А в прошлый месяц купил в нашем придворном "Гудвилле" (у нас там по некоторым субботам всё фифти процентов офф) цветной лазерный Brother MFC-942 OCN "Все 4 удовольствия в одном" - принтер, сканнер, копировальная машина и факс. Знаете почём, как отдать? 19.99 вместо около пятисот, как он новый стоит, вот провалиться мне сейчас в бейзмнет вместе с моим компьютером и этим чудом техники! С установочным диском, со всеми мануалами (инструкциями, по-нашему), с проводами и чёрт-те что ещё. Вы не знаете, а производители принтеров выпускают их себе в убыток. Деньги они делают не на принтерах, а на чернилах, выпуская каждый месяц новую модель принтера с новым картриджем! Лена, как всегда, в крик: "Идиот! Полный придурок! У тебя этих принтеров сорок штук! Сейчас же сдай обратно!" А я: "Всегда тебя беспрекословно слушаюсь, а сейчас - грудью на амбразуру! Мужчина я или что? Кто в доме штаны носит?! (Нет, не корректный вопрос. Она тоже юбку не каждую неделю одевает. Правильней спросить: Кто в доме стоя писает?! Нет, тоже не верно. Лена меня, как собачонку, выдрессировала каждый раз садиться, чтобы стульчак не забрызгивал). Ни за что! Моё! А во-вторых, не сорок, а только 38, включая этот". Вот вы сами прикиньте палец к носу, учитывая стоимость чернил, кто умный, а кто не очень. Тем более, что у лазерного цветного принтера не чернила, а порошок, которого на пять лет при ежедневной работе хватит. Вот то-то же. Так что мой девиз по жизни насчёт умности всё-таки и в старости работает.
       Кстати, вот вы говорите - старость. А я человек простой, как Михаил Зощенко. Ниверситетов не кончал. Надо-не надо, а раз в три года к врачу хожу. (Зощенко, правда, писал, что надо-не надо, а раз в полгода в баню ходит в одноименном рассказе, за который он и схлопотал выгон из Союза писателей за злостную клевету на советский народ, который вовсе даже парится по субботам). Вот и я. Надо - не надо, а раз в три года к доктору. Для полной проверки. И сердца, и сосудов, всё на компьютерах, на датчиках, на мониторах, ну, вы знаете. Давление у меня - как у космонавта, 120 на 60. (Но, если честно, ежедневно лизиноприл и норваск принимаю). БиЭмАй (Боди масс индекс) - индекс массы тела - 23, то есть не толстый я, слежу за весом. А в последний раз даже к психологу или психиатру пошёл, наш, русский доктор, Фельдман его фамилия, может, знаете. Чтобы сосуды головного мозга проверил, нет ли склероза. А то Лена совсем задолбала полным идиотом, может, и в правду немножко есть. (Тут на днях, не помню, за что, называет меня полудурком. Я дивлюсь женской непоследовательности, спрашиваю её обиженно: Так я полудурок или полный идиот? Лена меня утешает: Полный, полный. Не огорчайся). Ну, у него, у доктора Фельдмана, всё на компьютере, на осциллографах всяких проверили - сосуды в голове лучше, чем у молодого. Я говорю: доктор, а Лена жалуется. А он мне: А Вы ко мне Лену пришлите, говорит. Я его, кстати, спрашиваю насчёт ежедневного виски, говорю, наука там наоборот своё мнение не поменяла? А то вдруг на печень? А он говорит: Вы, говорит, ухудшения не замечаете? Да вроде нет, говорю. Ну, тогда продолжайте пить, говорит. Когда наука перемениться, я Вас извещу. Я его ещё спрашиваю: Вот моя любимая доктор Леночка Анисимова мне от разжижения мозгов Aricept прописала. Сугубо для профилактики. А Фельдман мне: Вам это пока рано, говорит. Вот. А вы говорите.
       А доктор Крисман, мой кардиолог, каждый раз изумляется: "Про Вас, мистер Литинский, я в "Ланцет" и в "АМА Джорнэл" статью напишу. У Вас, говорит, вопреки науке, каждые три года состояние сердца и сосудов только улучшается". Я уж ему не говорю, что я уже несколько лет, как шаманю. А то ещё тоже за придурка будет держать. Вот собираюсь за звание Верховного шамана Большого Денвера или даже Всея Великия и Малыя и Белыя Колорадо бороться (посмотрите на интернете "Литинский. Верховный шаман Сибири"). Всё своё семейство от всех болезней лечу. Скоро научусь камлать и к верхним духам летать на сабантуй. Но тут надо осторожно, правила техники безопасности строго соблюдать. А то можно по пьянке сверху и не вернуться. А я себе зарок дал до 127 лет дотянуть, рекорд Гиннеса поставить.
       Да, так к чему это я про бейзмент начал. Принявши на грудь, пошёл я туда - чего-то Лена просила принести. А у меня там на трёх копи-машинах (одна на другой, чтобы место сэкономить) всегда пневматический "Crossman 375" калибра .177 = 4.5 мм лежит. Сжатым углекислым газом из баллончика стреляет. Я учу Таньку пистолетом пользоваться, мишень у нас в бейзменте на доске на бетонной стене висит. Обращению с мечами, нанчаками, пиками, швырятельными звёздами и ножами её и в студии карате научат. Ну, вы знаете, что я с раннего детства ган-энтузиаст. У меня сейчас, я вам несколько раз говорил, остался только небольшой арсенальчик - две винтовки и четыре пистолета. В древности, ещё при Мине, у меня было семь пистолетов. Ну, сами понимаете, приехали из Совка в свободную страну, у меня аж руки затряслись. На блошиных рынках (фли маркет, по-нашему) и на гараж-сейлах (не знаю, как это по-русски. Есть у вас теперь гаражные распродажи?) стал, если не дорого, прикупать. Даже дорогим моему сердцу Люгером 9 мм (Парабеллум, по-нашему) обзавёлся. Но тут Боженька повёл себя, как последний фраер. Поехали мы с женой и сыном Женей путешествовать по западным штатам на моём любимом Додике (большой стейшен-ваген "Додж Аспен" 79 года). В Лас-Вегасе оставили его в громадном шестиэтажном гараже при гостинице, в которой мы остановились. А все мои пистолеты были в маленьком чемоданчике вместе с двумя большими чемоданами с нашим барахлом на крыше автомобиля привязаны. На следующий день прихожу взять рубашку из чемодана - а маленький чемоданчик со всеми моими игрушками - тю-тю. Сейчас-то винтовки стоят в углу в моём кабинете - 18-зарядная 22 калибра под патрон LR с оптическим прицелом и Мосинский трёхлинейный карабин, купленный в спортивном магазине за 79.95. Для ностальгии. Из подобных карабинов я на Новосибирских островах штук сто, наверное, оленей положил - со жратвой-то у нас в арктических экспедициях, как и везде в Совке, напряжёнка была. Ну, а пистолеты сейчас у меня по всему дому распиханы на тот случай, что если я в маразм начну впадать, так чтобы уйти достойно, по-английски, не прощаясь. Так Лена и тут издевается - ты же, склеротик, говорит, не вспомнишь в нужную минуту, куда ты свои пистолеты, как белка, попрятал. И то верно. Надо будет на холодильник памятку повесить.
      
      
       []
    []>

    На дрейфующих льдинах по правилам техники безопасности, которые я же и составил, даже если только пописать или там чего идёшь, должен быть вооружён, чтобы отбить нападение медведей.

    []

    Вот такой в точности Мосина-Нагана трёхлинейный карабин (калибра 7.62 мм)

    есть у меня сейчас. А парабеллум, такой же как этот, спёрли в Лас-Вегасе.

       Да, так опять отвлёкся я. Да вы не переживайте, конец уже точно виден. Пришёл я в бейзмент, я же сказал, что Лена чего-то попросила принести. А был я, как я вам говорил, слегка поддавши. Прохожу это я мимо "Кроссмана", который на трёх копировальных машинах лежит. У, говорю я сам себе, дай-ка постреляю, проверю свою теорию о положительном влиянии алкоголя на кучность стрельбы. Повесил на доску новую мишень, зарядил 8 свинцовых пулек в барабан "Кроссмана" (баллончик-то со сжатым углекислым газом всегда в рукоятке вставлен). Стал палить (револьвер-то с самовзводом, но я этим не пользуюсь, курок пальцем взвожу, так точность выше). Мать-тиас Ракоши! Отлично! Никогда у меня так хорошо без алкоголя не получалось!
       Побежал наверх, похвастаться Лене своими успехами. А она мне грозно: "Я тебя, склеротика, за чем в бейзмент посылала?!". Ёп!! Блин! И верно, Леночка, зачем? Напомни, давай, я тут же снова сбегаю!
       Вот тут-то после кучной пьяной стрельбы в бейзменте и возникла у меня идея с вами поделиться и докубайку об этом написать.
       Но бес сомнения гложет. А вдруг, действительно, это только моя индивидуальная особенность такая? А вдруг у вас при принятии алкоголя результаты стрельбы, наоборот, только ухудшаться?
       Так что, ребята, поэкспериментируйте сами. И, пожалуйста, сообщите мне ваши результаты. Сможем потом вместе статью написать в "Сайнтифик Американ". Или в "Нэйчур". У, хорошая идея! Давайте, а?
      
       Но это ещё не конец.
      
      

    []

       Помните, каким я был? Орёл лесной, казак лихой, на оленях во весь опор по тайге сквозь комариный рой скакал! В комара влёт попадал! Штормовать в далёком море на льдине посылала нас страна, нырял в прорубь рядом с северным полюсом над подводным хребтом Ломоносова, или там на вертолёте прорывался, чтобы план на 120% выполнить, или на дизеь-электро-ледоколе "Киев" через льды... А вот каким остался... Никто мне теперь не споёт: Но ты и нужен мне такой!
       Я Лене ещё говорю: Посмотри - с тех пор, как я стал шаманить и колдовать, чтобы у меня седина прошла, мои волосы стали темнеть! А она смотрит на меня презрительно-скептически и говорит: "Да, Вадим, у тебя настоящая клиника!". Да нет, ребята, я серьёзно. Посмотрите: у всех виски с возрастом белеют в первую очередь, и у меня год тому назад тоже были совсем белые. А сейчас видите - подшерсток темный растёт. Вот и брови опять же. Вот. А вы говорите. Через двадцать лет, когда на юбилей вас приглашу, увидите - совсем помолодею. А Лена так ехидно: "Только не перестарайся, а то окончательно в детство впадёшь!".
       Смотрю на себя на этой фотографии и понимаю, что где-то Лена права, говоря: "Я тебя, придурка, пока хоть и с трудом, но терплю. За то, что посуду хотя бы моешь и лампочки вкручиваешь. Или кошкины какашки убираешь. Но ещё одна мерзкая докубайка в стиле стёб, ещё одно похабное слово напишешь, ещё раз меня в гнусных байках упомянешь - и немедленно развод!". Хочу оправдаться перед общественностью по поводу запрещения упоминать имя Бога всуе. Лена облыжно обвинила меня в том , что я в древности, в байке "Тимур Шаов как зеркало русской эволюции" перед всей русской коммюнити (общественностью) в Первой русской газете Колорадо "Горизонт" назвал её блядью. Сейчас я объясню, как возникло это недоразумение. Ну, естественно, когда я её зажимаю в углу, она честно признаётся, что я такого слова не произносил. Но, якобы, назвал её "безотказной", что значит, что она никому не отказывает. И, значит, всем, кто попросит, чего-нибудь даёт. На самом деле всё это не так, и безотказной я её тоже не называл. Всё связано с полной безграмотностью Лены в области вооружения. А фраза в газете "Горизонт" звучала так: "Моя верная и безотказная, как русская трёхлинейная винтовка, жена Лена...". Так вот, любому человеку, знакомому мало-мальски с оружейной терминологией, известно, что безотказное оружие - это не то оружие, котороё всем даёт без отказа, а то оружие, у которого нет "отказов", то есть оно стреляет в любых условиях. Возьмите автомат Шмайссера-Калашникова, засыпьте его песком - и он тут же снова будет палить, как оглашённый - это верное и безотказное оружие. Поэтому его любят во всём мире - и русские братья-разбойники (братки, по-нашему), и чеченские и арабские террористы всех мастей. А возьмите американский хвалёный М-16 - и что вы получите в результате засыпания его песком? Крайне неудобную в обращении дубинку.
       Я несколько раз пытался оправдывать перед Леной свои иногда ошибочные поступки или высказывания, в том числе и ссылку на трёхлинейную винтовку в байке о Тимуре Великом, тем, что я идиот. Что тут начиналось! "Замолчи немедленно! Никогда при мне не произноси этого слова!" - Леночка, да ведь ты только вчера меня так называла! - "Что разрешено Юпитеру, то не дозволено тебе, идиоту!"
       И ещё - Лена терпеть ненавидит литературный стиль моих баек - стёб. И она не одинока. Все мои друзья пишут мне - Вадим, откажись от постыдного стёба, пиши, как Чехов или Толстой, и к твоему 125-летнему юбилею сам В.В. Путин прикрепит тебе на лацкан орден "Великая Россия" и назначит тебя Великим и русским писателем. Лена, ребята, рад бы в рай - да бедное интернатское детство не пускает! Уже сам себе обещаю не стебаться, ан нет - стёб из меня прёт, как помидоры на качелях в ЦПКиО в Симферополе! Так что уж извиняйте. Одна надежда, что Путин к этому юбилею назначит меня Великим и русским байкописцем-докубайцем-стёбистом.
       Да, так вот вчера вечером, закончив эту байку, сделал я очередную глупость - как не упирался, а Лена насела на меня и выкрутила руки, вырвала у меня флашку с байкой. Воткнула в свой Мак, стала читать. "Да, Вадим. Ты настоящий графоман. У тебя недержание. Графомания, как и наркомания, это серьёзное психическое заболевание. Тебе надо обратиться". - Да, Леночка, кто же против?! Конечно, грешен! Я это сам сознаю! Полное недержание! Ни дня без строчки! Утром просыпаюсь, зубы ещё не почистил, а уже первая мысль - ещё вот такой эпизод надо вставить, ой, ещё вот про это надо байку написать! Конечно, это типичная графомания, когда из тебя неудержимо хлещет хуже, чем помидорами! Вот через два года пойду на очередной осмотр к доктору Фельдману, таблеток попрошу...
       Всё прочесть Лена не успела, много букофф, но включила поисковик на слово "Лена" и в конце нашла рассуждение про безотказность. И сегодня утром перед уходом на работу устроила мне полный разгром при Кресси. "Да, верно, в байке о Шаове ты меня нехорошим словом открыто не называл. А здесь ты опять связал меня с этим словом! Ну, всё! Моя чаша переполнилась!"
       Так что, ребята, следите за объявлениями в местной газете в разделе "Разводы". Даже, если бы не дал ей прочесть этот перл, она, злобная, на интернете эту байку всё равно бы нашла. Девушки, может меня всё-таки кто-нибудь подберёт? Если меня неделю вайагрой откармливать и потом на тёплую печку затащить, то я ещё ого-го как могу! И от мигрени лечу, и от бесплодия, как шаман, тоже могу... Опять же американская трудовая пенсия почти семьсот долларов! Да в России тоже долларов 180 пенсии начисляют за старые арктические заслуги перед Родиной...
       Так что, девушки, пишите! Звоните!
      
       Вадим Литинский.
       Ноябрь 2009.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       47
      
      
      
      
  • Комментарии: 8, последний от 18/12/2011.
  • © Copyright Литинский Вадим Арпадович (vadimlit1@msn.com)
  • Обновлено: 24/10/2020. 173k. Статистика.
  • Статья: США
    • Оценка: 6.20*10  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка