|
|
У каждого своя армия, или Пеленгатор в манговой роще
часть 1 | часть 2 | часть 3 | часть 4
ЧАСТЬ 1. "ДУХИ И СЕРЖАНТЫ"
Главы 1 | 2 | 3
| 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11
|
1.
"Переложили мы Мишку!", или Как я не хотел служить в армии
Актовый зал Ленинградского механического института был заполнен наполовину. Торжественное собрание первого курса началось. На трибуну поднялся человек в строгом костюме. Короткая стрижка, толстый мясистый нос, массивная челюсть. Темные очки с внушительной оправой. Так изображали на карикатурах генералов Пентагона, но это был ректор нашего вуза.
- Товарищи первокурсники! - бодро начал он. - Поздравляю вас с поступлением. Уверен, вы не ошиблись адресом! Повышение обороноспособности нашей страны - задача трудная и ответственная. Вам предстоит решать ее уже в ближайшие годы.
("Военмехом" наш институт называли по старой памяти, его переименовали из "военно-механического" в "механический" аж в 1957-ом году, но новое название до сих пор не прижилось).
![[]](/img/w/weterany_k_b/myarmy/army00002.jpg)
Ректор обвел глазами зал.
- Учиться у нас трудно, но почетно, - продолжил он. - Требования к студентам в институте серьезные. Но созданы все условия для отличной учебы. Повышенная стипендия; пятнадцать рублей доплачивает министерство обороны... И, наконец, - тут ректор позволил себе улыбнуться, - из Военмеха никогда не брали в армию. И не будут!
Аудитория взорвалась аплодисментами. Я хлопал вместе со всеми. Моя главная цель - избежать воинской службы - была достигнута. Ректор перешел к задачам советских студентов в новом (1986-1987) учебном году, а я задумался - как и когда во мне возникла неприязнь к армии? Ведь в детстве играть в солдатиков мне нравилось. Я расставлял два пластмассовых войска в комнате; фашистов и крестоносцев против наших; а затем сшибал их по очереди стирательной резинкой.
Зато живые "солдатики" меня не вдохновили. В пионерском лагере мы участвовали в игре "Зарница". Дружно бегали по лесу с деревянными автоматами. Красные против Синих. Это всегда заканчивалось плохо. Один раз мне разбили нос. В другой - разорвали рубашку, срывая погоны; они были слишком крепко пришиты. В третий - сержант из отряда противника больно ударил автоматом по спине.
Настоящая армия напомнила о себе в 83-ем году. Я тогда учился в восьмом классе. Ходил в шахматный кружок. Занятия проходили в Дворце Культуры "Октябрьский". Однажды наш тренер сказал: "Ребята! Сегодня у нас заседает призывная комиссия. Не шастайте по коридорам!" В тот день я очень быстро проиграл. Примитивно "зевнул" коня. Из-за досадной ошибки забыл о просьбе тренера. В расстроенных чувствах вышел в коридор, сел на подоконник и уставился в окно.
- Призывник?! - вывел меня из задумчивости грубый голос.
Я поднял голову. Передо мной стоял краснолицый, коренастый, крепко сбитый вояка. Звездочки на его погонах хищно поблескивали. Офицер выглядел грозно. Он был преисполнен особой важности, которая появляется у недалеких людей, наделенных властью.
Я испугался.
- Тебя спрашивают! - еще громче рявкнул он. - Призывник?! Живо в актовый зал!
Мощный бас громовым раскатом пронесся по коридору. Наконец, стало ясно, что от меня требуется.
- Не призывник! - глухо ответил я. - В шахматы играю!
Соскочил с подоконника и потопал на первый этаж. Офицер витиевато выругался мне вслед.
Я и раньше подозревал, что люди в погонах - не самые вежливые. Но грубость военного потрясла до глубины души. Возвращаясь домой, я думал: "Слава богу, еще три года до армии! Нет, я туда не пойду! Ни за что!"
Постепенно я сделался убежденным пацифистом. Коллекционировал армейские анекдоты. Иногда на улице видел людей в форме: офицеров или курсантов. У каждого наблюдалась непроизвольная отмашка. Одна рука согнута в локте, другая - отведена назад. Следующий шаг - руки меняются местами. "Вы же - не на параде! - злорадствовал я. - Зачем маршируете? Условный рефлекс?"
В девятом классе у нас появился предмет "НВП". Начальная военная подготовка. Военрук Савелий Михайлович являлся ходячей иллюстрацией армии. Излагал материал казенными фразами типа "Защита Отечества - священный долг каждого советского воина". В учениках его интересовал только аккуратный внешний вид, а у мальчиков - длина волос. Теперь я уже не сомневался: армия - большая дубовая семья. Служить в ней - верх безумия!
Мы с моим другом Лехой Давыдовым называли учителя "Савёл". С задней парты издевались над военруком.
- Сейчас прилетит винтикрыл, - тихо начинал я.
- И сбросит ядреную бомбу, - чуть громче продолжал Давыдов.
"Малчишки и девшонки! - гнусил в это время Савёл. - Важнеющим и главнеющим для солдата является"...
Тут военрук сделал паузу.
- Спасать своего командира! - произнесли мы с Лехой в полнейшей тишине.
Раздался взрыв хохота.
"Медведев! Давыдов! - в бешенстве заорал Савёл. - Вон из класса!"
Школу я закончил с единственной тройкой. По НВП...
Настало время поступать в институт. Ровесники выбирали будущую специальность. Кем стать? Медиком или журналистом? Токарем или фрезеровщиком? Я мыслил более приземленно: как уклониться от службы? Летом 86-го в Ленинграде не брали в армию из трех институтов. Военмех, Корабелка и ЛИТМО. Ракеты, корабли или оптика? Мне было всё равно. Военмех находился ближе других к дому. Туда я и поступил...
Пока я вспоминал "этапы большого пути", ректор вовсю клеймил агрессивные империалистические страны. Но я уже не слушал. Самое главное было сказано: "Из нашего института в армию никогда не брали. И не будут!" Золотые слова!
Первый тревожный звоночек раздался в феврале 87-го. По городу поползли слухи, что из трех вузов бронь оставят лишь в одном.
- И это будет Военмех! - утешил меня одногруппник Димон Громов.
- Почему ты так уверен? - удивился я.
- Кто у нас министр обороны?
- Не знаю.
- Болван! - рассердился одногруппник.
- Знаю, что болван, - отозвался я. - Разве умного человека назначат министром обороны?
- Ты - болван! - огрызнулся Димон. - А министр - маршал Советского Союза Соколов. Выпускник Военмеха! Пока он у власти, нас никто не тронет.
![[]](/img/w/weterany_k_b/myarmy/army00005.jpg)
Эта информация меня успокоила. Но вскоре произошли непредвиденные события...
Тогда вообще были уникальные времена. Перестройка только начиналась. Провозгласили ее в 85-ом, но общество зашевелилось лишь к 87-ому. Да и то вяло. Такую махину, как Советский Союз, нелегко расшатать. На лозунги "Даешь перестройку!" и "Наш девиз - ускорение!" народ отвечал анекдотами.
В Питере перемены проявились только в одном: на Невском проспекте открыли платный туалет. Вход - десять копеек. Это стало важным событием в жизни Ленинграда. "Где это видано, чтобы мочиться за деньги?" - спрашивали друг друга горожане.
Конечно, уже выходили новые фильмы, ставили смелые спектакли, издавали прогрессивные книги. Но очень мало. Печатали то, что раньше лежало в столах, показывали ранее запрещенные кинокартины. Общество медленно просыпалось. В газетах обсуждали застойные явления и культ личности Сталина. Страна переживала настоящий читательский бум. Но цены оставались стабильными. Продукты на прилавках были. Талоны еще не ввели. Даже Прибалтика ничего не требовала!
Советский Союз жил ожиданием нового, светлого и радостного. И вдруг... В мае 87-го немецкий летчик-любитель Маттиас Руст взлетел на спортивном самолете из Финляндии. И приземлился не где-нибудь, а в Москве! На Красной площади! Военная машина СССР дала сбой. Мало того, что Руста не сбили! Ему позволили сесть в самом сердце нашей Родины!
![[]](/img/w/weterany_k_b/myarmy/army00007.jpg)
После этой истории полетели большие головы. Одним из первых ушел в отставку Соколов. Судьба Военмеха была решена. Бронь сняли. Новый министр обороны Дмитрий Тимофеевич Язов подписал указ N97. О весеннем призыве в Вооруженные Силы. Теперь он распространялся и на меня.
В то время по стране ходили глухие слухи о дедовщине. Но толком никто ничего не знал. Интернета в помине не было. Передача "Служу Советскому Союзу!" и фильм "В зоне особого внимания" рисовали слишком благостную картину, чтобы в нее поверить.
Некоторые утверждали, что служить - хорошо. Лехин отец заявил, что у них дедовщины не было. Но он тянул лямку в Польше в шестидесятые годы. С тех пор много воды утекло. Тогда даже служили дольше: на суше - три, во флоте - четыре года.
Другой мой одноклассник, Сережа Воронов, рассказал о своем старшем брате. Тот недавно вернулся с Дальнего Востока; два года клал шпалы на железной дороге.
- Толик говорит, это было ужасно, - сообщил Воронов. - Его били. Узбеки.
- Может, деды? - переспросил я.
- Никаких дедов, - уверенно ответил Сережа. - Только узбеки!
- Что за чушь! - фыркнул я.
В такую фантастику мне не верилось...
Да, еще над нами висел Афганистан! Что там происходило, оставалось загадкой. Одно знали наверняка - в Афгане убивали. Песня
Ушел служить, не встретив первую весну.
Пришел домой в солдатском цинковом гробу...
облетела все ленинградские подворотни.
- Что лучше? - спросил я Громова. - Флот или Афган?
- Разумеется, флот, - ответил Димон. - Пусть служить три года! Зато домой живым вернешься...
Когда первый шок прошел, я начал морально готовиться к армии. Особого страха перед дедовщиной не испытывал. Наверное, в силу возраста. В восемнадцать лет не сильно задумываешься, что ждет впереди. Жизнь только начинается. Практического опыта нет. Человек - как чистый лист бумаги. О чем размышлять, если еще ничего не написано?
К тому же, в те годы служили все. От призыва почти не уклонялись. Разве что имеющие блат среди врачей. А раз все служат, чего бояться? Неприятно, но как-нибудь переживем!
Больше волновало другое. Я боялся отупеть. Придти домой строевым шагом с распрямленными извилинами. Поэтому перед уходом в армию написал себе письмо. Положил в конверт. Аккуратно вывел: "Прочесть по возвращению". Оставил сам себе предостережение: "Не стань по уши деревянным! Вспомни, каким ты был до армии!"
На гражданке я жил с мамой и бабушкой. Отец ушел от нас, когда мне было два года. Раз в несколько месяцев я с ним встречался.
- Как ты служил? - однажды спросил я.
- Очень много пил, - с грустью признался отец. - Пошел после института, лейтенантом. Ездил по частям с одним майором. Тот был большим любителем поддать... А против начальства, сам понимаешь, не попрешь!
- Так что вы делали в армии? - попытался уточнить я.
- Как что? - удивился отец. - Я же сказал: "Пили!"...
Пока я настраивался на серьезные испытания, моя мама старалась их облегчить.
"Раз армии не избежать, - решила она, - надо, чтобы сын служил в приличных условиях".
В начале июня мама вернулась с работы в приподнятом настроении.
- Будешь служить в роте обслуживания, - с порога заявила она. - В Ленинграде.
- Ура! - обрадовался я. - А что такое "рота обслуживания"?
- Это при военном училище. Они моют полы, убирают помещения. - Мама взглянула на меня и добавила: - Тебе надо учиться!
- Поучишься тут, - насупился я. - Забирают прямо после первого курса!
- Учиться мыть полы! - пояснила мама. - Мне сказали, они с новенькими так поступают: выливают ведро воды на пол, а молодой должен собрать всю воду за сорок пять секунд.
- Ладно, - согласился я. - Буду учиться.
Два года мыть полы, конечно, не хотелось. Но зато сколько плюсов: остаться в Ленинграде, в увольнение приходить домой...
- Лучше служить гардеробщиком при военкомате, - сообщил мне Сережа Воронов.
Он родился после 30 июня, поэтому в весенний призыв не попадал. Как и Димон Громов. Тем не менее, оба вовсю интересовались "армадой".
- Есть такая должность? - удивился я.
- А ты думал! - подтвердил Сережа. - Зачем военкомату платить зарплату старушке? Проще посадить туда солдата.
- По блату?
- Конечно! Представь себе: одет в гражданку, нормальный рабочий день. Вечером домой! По выходным отдыхаешь!
Мой районный военкомат находился в трех минутах ходьбы от дома.
- Вот это рай! - воскликнул я.
- Рай - когда твоим личным делом подперли шатающийся шкаф в военкомате, - усмехнулся Воронов.
Через пару дней мама пришла домой расстроенная.
- Пропали твои полы! - сообщила она. - Слишком многие хотят устроиться на такую службу.
И я понял, что тренировки отменяются...
Но мама не сдавалась. Были с пристрастием опрошены все наши родственники. В частности, Вова Головин. Муж моей двоюродной сестры. У него обнаружились связи в военкомате. Вова обещал помочь.
В один из дней Головин зашел к нам домой и под рюмку-другую водки поведал интересные новости.
- У меня кореш в Кировском военкомате работает, - объяснил Вова. - Я к нему приехал, привез пузырь. Говорю: "Шурин в армаду уходит. Выручай, друган! Его мать меня совсем заела! Они - родственники мои, отказать не могу". И даю ему бутылку. Ну, кореш спрашивает: "Как фамилия?" "Медведев!" - говорю. Стали мы искать Медведева. Нашли. "Конец твоему родственнику, - говорит кореш. - Он в магаданскую бригаду зачислен. Пойдет в стройбат". Я говорю: "Никак нельзя! Меня жена убьет! Тетка всю плешь проест! Выручай! Спасай!"... Ну и, - Головин бросил на нас торжествующий взгляд, - переложили мы Мишку! В Гатчинскую учебку теперь пойдет... Да, не Гадчина, гадом буду! Гатчина, пригород Ленинграда...
Когда Головин ушел, мама сказала:
- Сильно надеяться на Вову не стоит. Он после военкомата два дня дома не появлялся. Где-то гулял. Но, надеюсь, насчет Гатчины - правда. Иначе я с ним поругаюсь!..
Думаю, мама беспокоилась за меня куда больше, чем я сам. Мой уход в армию стал для нее полнейшей неожиданностью. Всю жизнь я рос под ее неусыпным вниманием; к самостоятельности приучен не был. И хоть постоянно болтался по пионерским лагерям да группам продленного дня, меня это мало закалило.
20 июня мне стукнуло восемнадцать лет. Через два дня я прошел медицинскую комиссию. Затем - собрание призывников. Там мне вручили повестку на 27-ое. Армейская машина работала, как часы. Наверное, где-то они буксовали или топтались на месте, но когда дело касалось сроков призыва, вояки действовали с дьявольской точностью! И за три дня до окончания весеннего набора я загремел в армаду.
Уходя служить, я расставался и со своей девушкой. Звали ее Света. Фамилия - Колоскова. Ночь перед армией мы провели вместе. В моей комнате. Это было нетипично для того времени. А с утра отправились на призывной пункт...
27 июня 1987 года. 7 часов 50 минут утра. Пересечение улицы Батутина и Панкратьевского проспекта. Здание районного военкомата. Мама, Света и бабушка. У всех растерянные лица. Еще зачем-то приехал отец. На фоне остальных он выглядел слишком бодро.
7 часов 58 минут. Команда офицера: "Призывники, в автобус!" Я залез вместе с другими неудачниками. Водитель нажал на газ. И я поехал... в армию. Гражданская жизнь осталась на обочине дороги.
2. "Духи, вешайтесь!", или Первый день службы
- И помните, в армию не забирают! - убежденно заявил пенсионер в видавшем виды костюме. - В армию призывают!
Внештатный сотрудник военкомата с удовольствием поучал новобранцев. Человек триста загнали в актовый зал Дома культуры "Пролетарский". Городской распределитель. Сюда свозили призывников со всего Ленинграда. Публика слушала молча. Каждый понимал, это - не просто скучная лекция, а начало долгого пути. Можно "на дорожку" и в кресле посидеть. Это же не кросс на десять километров.
- Военнослужащий должен с достоинством нести высокое звание защитника своей страны, дорожить честью и боевой славой Вооруженных Сил, своей воинской части и честью своего воинского звания, - бубнил по бумажке оратор.
Затем пенсионер придирчиво оглядел зал и недобро усмехнулся.
- А некоторые из вас пошли на службу с длинными волосами! - В голосе идеологического работника сквозило осуждение. - Это - неуважение перед Родиной!
Я, как и большинство призывников, имел стрижку под ноль. Редких "волосатиков" отлавливали офицеры и направляли в конец зала. Там, в маленькой комнатке, сидел здоровенный бугай со зверской физиономией. Наверное, солдат срочной службы. Парень беспощадно брил новобранцев. Прядь за прядью летели на пол; машинка оставляла на черепах красные следы. Мне хватило ума постричься в парикмахерской.
- Защищать Родину - задача любого мужчины! - продолжил военкомовец. - Вы же не тряпки какие-нибудь! Здоровые парни! Значит, должны служить!
Пенсионер удовлетворенно крякнул.
- Что говорит Конституция? - Он вновь уткнулся в свой блокнот. - Служба в армии - священный долг и почетная обязанность каждого советского гражданина!..
Речь оратора никак не могла закончиться. Происходящее вокруг напоминало дурной сон. Мне хотелось проснуться. Вновь очутиться дома, в своей комнате. В качестве противоядия я провел рукой по бритой макушке. Потом полез в пакет за конфетой. Мама снабдила меня огромным количеством еды. Одному не съесть и за три дня.
Вскоре лектор стал повторяться. В зал вводили всё новых призывников; агитатор приветствовал их стандартными фразами. Затем заговорил о воинской вежливости.
- В общественных местах, а также в трамвае, троллейбусе, автобусе, вагоне метро и пригородных поездах, - прочел он, - при отсутствии свободных мест военнослужащий обязан предложить свое место начальнику.
Этот пункт вызвал у меня слабую улыбку.
- А если военнослужащие одного звания? - крикнул кто-то из первых рядов.
- Тогда, у кого кулаки крепче! - ответили сзади...
Конфеты уже не лезли мне в рот, когда неутомимого пенсионера сменил офицер.
- Призывники, встать! - зычно крикнул он. - Выйти из зала!
Новобранцы разбрелись по необъятному фойе. Каждый ждал своей команды. Некоторых забрали быстро. С интервалом в пять-десять минут у лестницы появлялся новый офицер. Он кричал: "Внимание! Команда такая-то! Иванов! Булыгин! Вальдемаров!.. Вальдемаров! Где он? Все ищем Вальдемарова!.. Вот он! Дубров! Глобин! Тьфу, Глобов! Давай сюда! Дальше..." Затем вместе с офицером команда куда-то исчезала.
Я поедал мамины бутерброды. В душе царили тоска и безразличие. В переполненном Доме культуры я остро ощутил свое одиночество. Сначала надеялся на Гатчину. Но большие команды быстро набрали, а меня никуда не вызвали.
"Головин что-то перепутал", - решил я.
Настроение еще больше испортилось. Я начал разглядывать призывников. Умные лица. Напоминали одногруппников из Военмеха. Этим летом бронь сняли со всех вузов города. Ожидая своей незавидной участи, бритое студенчество читало. Бывшие первокурсники перелистывали "Неделю", "Аргументы и факты", а также популярный "Огонек". Один нескладный и худой новобранец погрузился в "Критику чистого разума" Эммануила Канта. Этот поступок показался мне вызывающим.
"Через два года все станут дуболомами! - с неведомым ранее чувством подумал я. - И мне предстоит то же самое!"
Ощутив себя одной из многочисленных жертв, я испытал неожиданное облегчение. Лес рубят, щепки летят. Не повезло моему студенческому поколению...
Полдень. Новые команды набирали вяло. Медведева никто не вызывал. Час дня. Меня начали одолевать мрачные предчувствия. В том, что Гатчина "провалилась", я уже не сомневался. В голове всплыл знакомый вопрос: "Что лучше: Афган или флот?" Еще через час я понял, что хуже всего - находиться в городском распределителе.
"Отправляйте куда угодно!" - молил я.
Не в силах больше сидеть на месте, стал бродить по фойе. Наверное, обо мне забыли. Гатчинская команда давно уехала. А моя личная карточка лежит "бесхозная". Я представил ее на столе у офицеров. Ждут, чтобы заткнуть мной образовавшуюся дыру! Если кто-то не пришел по повестке, испугавшись Сибири, флота или Афганистана; есть свободный парень Михаил Медведев. Пошлем его к черту на рога!
От волнения я ускорил шаг. Забрел в самый дальний угол фойе. И вдруг увидел Колю Безбородова! Парень из моей студенческой группы; мы познакомились в колхозе перед первым курсом, куда институтское начальство на целый месяц отправило всех поступивших абитуриентов. Безбородов был в очках и подслеповато щурился. Сам бы он меня никогда не обнаружил.
- Колян! - воскликнул я. - И тебя забирают? У тебя же зрение - минус шесть!
- Мишель! - обрадовался одногруппник. - Долбаные уроды!.. Это я о врачах, - пояснил Безбородов.
Он отложил в сторону "Литературную газету". Я сел рядом.
- Ты же знаешь, у меня отец - полковник, - добавил Колян. - Фанатик воинской службы. Он бы меня и с минус десять в армию отправил!
Я посочувствовал Безбородову. Иметь такого отца - врагу не пожелаешь.
- Представь, меня второй день подряд вызывают! - оживился одногруппник. - Долбаный распределитель!
Похоже, слово "долбаный" пришлось Коляну по душе.
- Вчера продержали до шести вечера. Осталось нас семь человек. Офицер говорит: "Дуйте домой. Завтра снова в военкомат!" Пришел я домой, а там меня не ждали! Долбаная жизнь! Папаша подумал, что я сбежал. Еле объяснил ему, что к чему!.. Эх, еще недавно радовался гражданке, а сейчас думаю: "Долбаные вояки! Забирали бы, что ли, скорее!" Скоро уже три часа! Неужели и сегодня домой? Долбаные порядки! Папаша меня убьет...
Монолог Коляна породил во мне робкую надежду. Может, и меня отпустят? Я оглядел фойе. Оставалось человек восемьдесят.
- Что ты расстраиваешься? - сказал я. - До конца набора - четыре дня. Первого июля тебя уже никуда не отправят. Перекантуешься, и призыв закончится!
- Из когтей военкомата не вырваться, - ответил Безбородов. - В последний день засунут куда-нибудь в стройбат. А там - сплошная уголовщина.
- С чего ты взял?
- А, говорил тут один. "Случайно" уронят кирпич на голову. Прикинь, Мишель, там как на зоне!
- Да брось ты!
- Папаша всё твердит, что армия делает юношу мужчиной, - продолжил Колян. - Я говорю: "А дедовщина?" А он: "Какая дедовщина?!" Ну, явно, тронулся предок.
Одногруппник тяжело вздохнул.
- Мы же с мамой за ним по всему Союзу мотались, пока его в Ленинград не перевели, - разъяснил Колян. - Разные воинские части попадались. Там, что, судов над солдатами не было? Да каждый год кого-нибудь в дисбат сажали! И всё одна причина - дедовщина...
Но я уже не слушал Безбородова, занятый собственными мыслями. Вот бы и меня сегодня никуда не отправили! Вернулся бы домой, поспал еще разок в своей постели. Только подумать: целый день на гражданке!
...Но папаша меня не слушает, - звучал издалека голос Коляна. - Уперся рогом, тупой полковник...
"Медведев! - разнеслось по залу. - Медведев!"
- Тебя! - толкнул в плечо Безбородов. - Повезло! Забирают! А мне, похоже, опять до шести вечера торчать!
Я смерил одногруппника взглядом, в котором смешались зависть, разочарование и обида.
- Спишемся! - махнул рукой Колян. - Бывай!
И я побежал. А Безбородов уткнулся в "Литературную газету".
- Команда 541! Медведев! - надрывался офицер у входа.
- Здесь я!
- Встать в строй!
Рядом переминались с ноги на ногу человек десять. Я стал одиннадцатым.
- Новожилов! - кричал офицер. - Пешков!
- Это куда? - спросил я соседа.
- Так тебе и сказали, - ответил тот.
- Стрепетов! - продолжил офицер. - Трофимов!
Вскоре команда была набрана.
- За мной по лестнице! - скомандовал сопровождающий.
На улице стояли немногочисленные родственники призывников. Внутрь здания их не пустили. Мамы и папы, бабушки и дедушки сиротливо ютились у входа в Дом культуры. Дальше выстроилась шеренга автобусов. Команду 541 провели к одному из них. Новобранцы залезли в салон. Я сел рядом с каким-то улыбающимся парнем. Его жизнерадостная физиономия меня покоробила. В такой ситуации неприлично веселиться!
Состроив грустную мину, я уставился взглядом в одну точку. Куда же мы поедем? Когда скажут?
Пауза затянулась. Офицер чего-то ждал. Я решил, что было бы неплохо два ближайших года провести в салоне автобуса.
- Тебя зовут! - обернулся ко мне сосед.
- Что?
- Вон! - Парень показал через стекло.
Рядом с автобусом стояла моя мама. Я так обрадовался, что на секунду забыл о службе. Отодвинув соседа, открыл форточку, и высунул голову.
![[]](/img/w/weterany_k_b/myarmy/army00010.jpg)
- Как ты меня нашла?
- Всех отсюда выводят! Я сюда поехала прямо из военкомата. Торчу здесь уже шестой час!
- А нам... - Я бросил взгляд на офицера, и добавил вполголоса, - ...не говорят, куда мы поедем.
- Ты едешь в Гатчину! Я всё узнала.
- Точно?!
Новость о Гатчине услышала вся команда. Призывники оживились. Офицер кивнул. Новобранцы зашумели.
- Около часа на электричке от Ленинграда! - воскликнул кто-то из парней.
- Как приедешь, сразу напиши! - попросила мама. - Хорошо, что я тебя отыскала!
Я еле сдержался, чтобы не заплакать.
- Не беспокойся, - сказал я. - Всё будет хорошо.
Больше говорить было не о чем. Мы просто смотрели друг на друга. И тут время сдвинулось с мертвой точки. В военкомате оно тянулось, как резина, а как только мама меня нашла, стремительно понеслось вперед. Офицеру принесли какие-то документы. Он кивнул шоферу. Водила закрыл дверь. И наш автобус поехал.
Я в последний раз помахал маме рукой. Затем ее фигура скрылась из виду. Тогда я закрыл окно, и поменялся с соседом местами.
После неожиданной встречи мое настроение улучшилось. Я взглянул на парня-весельчака другими глазами. Улыбается? Ну и правильно делает!
- Миша, - представился я.
- Сергей, - ответил сосед.
- Ну что, Серж? Давай знакомиться!
Серж тоже учился в Военмехе. Правда, на другом факультете. Фамилия - Пешков. Родом из Коврова. Высокий парень спортивного телосложения. Общих знакомых у нас не оказалось, поэтому пошла беседа "за жизнь". Не успели мы толком познакомиться, как Пешков признался, что пишет стихи.
- Вот послушай! - заявил Серж. - Из недавних.
Рвутся связи. Пахнет жареным.
Кошка манит в постельный сугроб.
Даже Боже разгневан праведный.
Не цветами твой выложен грот...
- Сильно, - отозвался я, не желая обидеть поэта. - Особенно "постельный сугроб".
- А вот окончание, - улыбнулся Пешков. -
Дань хорошую даст тебе срок,
чтоб изжить погубивший порок.
На этот раз я промолчал. Стихи до меня не доходили.
- "Срок" - это про армию, - пояснил сосед.
- А "погубивший порок"? - спросил я.
- В рифму, - честно признался военмеховец.
Своей открытостью Пешков мне сразу понравился. Серж идеально подходил для армии. Бодрый и непосредственный. Такое знакомство меня устраивало. В первые дни лучше за кого-то держаться.
В Гатчину мы прибыли около шести вечера. Через ворота въехали в часть. Вышли из автобуса. Офицер с трудом построил нас в колонну по четыре. Тут же Пешков объяснил, что наш сопровождающий - капитан. Четыре звездочки на погоне.
- Я знаю только три и пять, - пошутил кто-то сзади. - И то, и другое - армянский коньяк.
- Шагом марш! - скомандовал капитан.
Мы вразнобой потопали по какой-то аллее. Наш вид вызвал у местных военных необычайное воодушевление. Несколько солдат с лопатами окапывали деревья. Когда мы шли мимо, один заорал: "Духи, вешайтесь!" Остальные дружно засмеялись.
Мы миновали желтое здание. Из окна второго этажа высунулся солдат. На его красной роже расплылась довольная улыбка.
- Душье, вешайтесь! - ликующе завопил он. - Душары!
- Что это значит? - спросил я Сержа.
- Не знаю, - беззаботно ответил Пешков. - Что-то вроде: "Что вы уши развесили?"
- Они орали: "Духи, вешайтесь!", - поправил я.
- Да не знаю я! - широко улыбнулся Серж. - Какие-то "Шушары"...
Капитан остановил команду у следующего здания. Мы зашли внутрь. Судя по баскетбольным кольцам на стенах, это был спортзал. В центре помещения поставили длинные скамейки. На них сидело человек семьдесят. Такие же призывники, как и мы. С бритыми головами. Только уже в военной форме.
Мой взгляд наткнулся на бывалого солдата. Парень со скучающим видом стоял около выхода.
- Смотри, - толкнул я Пешкова. - Вот настоящий армеец!
Военнослужащий догадался, что мы говорим о нем.
- Ну что, семьсот тридцать? - хмыкнул он. - Если бы мне столько осталось, я бы повесился! Эх, духи! Не поняли еще? Если вам 730, значит, вы - духи!
Солдат хмыкнул и вышел на улицу. Смысл фразы "Духи, вешайтесь!" стал понятен. А 730 дней - это два года службы.
- Младший сержант, - объяснил Серж. - Две лычки на погонах. Да не унывай ты!
Я попытался улыбнуться. Младший сержант произвел на меня неприятное впечатление.
Вскоре нам выдали форму. Гражданские вещи мы сложили в пакеты, чтобы потом отправить домой. Затем облачились в новое обмундирование. В спортзале сопровождающего капитана сменили сержанты. Один из них показал, как наматывать портянки.
- Зачем они нужны? - спросил я Пешкова. - Носки - удобней и проще!
Серж не ответил, занятый переодеванием.
- Ты что, не понял? - вмешался тщедушный парень с ехидной улыбочкой. Тоже из Питера, вместе с нами ехал в автобусе. - Знаешь поговорку: "Чтобы служба мёдом не казалась"?
Я пожал плечами.
- Слава Зуев, - представился парень. - А теперь о меде... Портянки нужны, чтобы мы не расслаблялись! Радуйся, что не заставляют ложку носить за голенищем сапога!
Парни вокруг засмеялись. А Зуев, несмотря на крамольные высказывания, ловко намотал свои портянки.
В остальном, форма оказалась нормальной. Трусы, майка, китель, штаны-галифе. Ремень с бляхой, пилотка. Все переоделись и в тот же миг стали одинаковыми. У каждого - бритая голова и зеленая форма.
- Эй, боец! - окликнул меня уже знакомый младший сержант. - У тебя что на голове, воин? Пилотка или пидорка? Видишь, как у меня? Вот как надо! Два пальца от бровей! Что ты ее раскрыл, как манду? Не знаешь, что такое "манда"?
И военнослужащий захохотал. А я начал судорожно поправлять пилотку.
Переодетых новобранцев построили на улице. Руководил процессом какой-то сержант. Всего получилось около ста человек. Большая команда прибыла из Мурманска. Тоже студенты. Почти все из Мореходки. Институт, выпускающий моряков. Северные ребята на два дня дольше нас были в армии; из Мурманска в Ленинград добирались на поезде.
Пешков объяснил, что "какой-то" - это старший сержант. Одна большая полоса на погоне. А три узких полосы - просто сержант.
- А одна полоса бывает? - спросил я.
- Ефрейтор, - ответил Серж.
- Старший солдат, - добавил Зуев. Слава стоял как раз за нами. - Но ефрейторов в армии не любят.
- Почему? - удивился я.
- Гнутые! - ответил Зуев.
- Что?! - переспросил я.
- Отставить разговоры! - крикнул старший сержант. - Молодое пополнение, нале-во! Шагом марш!
И мы замаршировали: кто в лес, кто по дрова.
- Раз! Раз! Раз, два, три! - подбадривал сержант.
Я старался подстроиться под идущего впереди Пешкова. Наконец, зашагал с ним в ногу.
- Стой!
Мы остановились перед очередным зданием.
- Направо!
Повернулись.
- Вольно!
|