Гаврилов Михаил: другие произведения.

У каждого своя армия, или Пеленгатор в манговой роще

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 176, последний от 05/06/2024.
  • © Copyright Гаврилов Михаил (cuba-army@yandex.ru)
  • Обновлено: 12/03/2019. 1051k. Статистика.
  • Повесть: Куба
  • Иллюстрации: 135 штук.
  • Скачать FB2
  • Оценка: 5.42*49  Ваша оценка:

    Cubanos.ru

    Белые пятна Карибского кризиса
    ~~~~~
    Тайны Лурдес
    ~~~~~
    Новости
    ~~~~~
    Видео
    ~~~~~
    Мучачи
    ~~~~~
    Сувениры
    ~~~~~
    Гавана
    ~~~~~
    Карнавал
    ~~~~~

    Еще
    читать

    Сергей Максимишин
    ~~~~~
    Михаил Гаврилов
    ~~~~~
    Владимир Дудоев
    ~~~~~
    Юрий Артюшкин
    ~~~~~
    Михаил Барков
    ~~~~~
    Николай Грачев
    ~~~~~
    Константин Гришкин
    ~~~~~
    Александр Перевозников
    ~~~~~
    Владимир Мазаненко
    ~~~~~
    Юрий Шулика
    ~~~~~
    Александр Хохлов
    ~~~~~
    Александр Хохлов-2
    ~~~~~
    Алексей Демченко
    (интервью с А.И.Швецом)

    ~~~~~
    Вячеслав Татьянин
    ~~~~~
    Вячеслав Дежинов
    ~~~~~
    Александра Писецкая
    ~~~~~
    Рудольф Шпикерман
    ~~~~~
    Дмитрий Иванов
    ~~~~~
    Сергей Некрасов
    ~~~~~
    Александр Синельников
    ~~~~~
    Александр Вивчарик
    (интервью с Танцюрой Н.А.)

    ~~~~~
    Виктор Забегалин
    ~~~~~
    Валерий Захаров
    ~~~~~
    Форум в/ч 54234
    ~~~~~
    Полезные ссылки

    Сайты

    КУБАНОС.РУ
    Ветка
    "Служили
    два товарища"

    ~~~~~
    Сайт ВетеранКуба

    ~~~~~
    Форум ВетеранКуба
    ~~~~~
    Сайт ГСВСК
    ~~~~~
    Форум ГСВСК
    ~~~~~

    Армейские
    фотки
    в/ч 52234-В

    Александр Перевозников
    1 рота; 1986-1988
    Альбомы:
    http://alexpo.io.ua/
    album97608

    ~~~~~
    Андрей Косторенко
    1 рота; 1986-1988
    Альбомы:
    http://amk.io.ua/
    album.php

    Слайды
    http://amk.io.ua/
    album78098

    Фото
    http://amk.io.ua/
    album222733

    ~~~~~
    Фото разных авторов
    http://amk.io.ua/
    album235751

    ~~~~~
    Роман Безуглый
    1 рота; 1984-1986
    http://amk.io.ua/
    album405771

    ~~~~~
    Леодин Ермолко
    1 рота; 1974-1975
    http://amk.io.ua/
    album410629

    ~~~~~
    Виктор Белов
    1 рота; 1977-1978
    http://amk.io.ua/
    album419988

    ~~~~~
    Константин Лашин
    2 рота; 1984-1986
    http://amk.io.ua/
    album453191

    ~~~~~
    Дмитрий Кондык
    1 рота; 1986-1988
    http://alexpo.io.ua/
    album248532

    ~~~~~
    Юрий Смоленцев
    в/ч 86622
    Учебка Павловск
    http://amk.io.ua/
    album228930

    ~~~~~
    Борис Галацин
    1 рота; 1986-1988
    http://amk.io.ua/
    album246235

    ~~~~~
    Александр Лысак
    1 рота; 1988-1990
    http://amk.io.ua/
    album383372

    ~~~~~
    Петр Червяков
    1 рота; 1986-1988
    http://amk.io.ua/
    album246490

    ~~~~~
    Дмитрий Щаденко
    1 рота; 1986-1988
    http://alexpo.io.ua/
    album430892

    ~~~~~
    Из истории части
    1985 год
    http://alexpo.io.ua/
    album404371

    ~~~~~
    "Тарас Шевченко
    1989 год
    http://alexpo.io.ua/
    album479622

    ~~~~~
    Дмитрий Пикулик
    1 рота; 1986-1988
    (сканировал
    Ваня Иванов)
    http://amk.io.ua/
    album246387

    ~~~~~
    Игорь Пивовар
    2 рота 1986-1988
    http://foto.mail.ru/
    mail/igpiv/22/

    ~~~~~
    Андрей Петров
    2 рота 1987-1989
    http://photofile.ru/
    users/anpetr33

    в части 54234-В
    http://photofile.ru/users/
    anpetr33/96081251

    Выезд в Гавану
    http://photofile.ru/users/
    anpetr33/96081263

    Поездка в Санта-Марию
    http://photofile.ru/
    users/anpetr33/
    96081267

    ~~~~~

    Другие
    в/части

    Николай Штукин
    осень 1990 - весна 1992
    Торренс, батальон
    Торренс 90-92
    http://foto.mail.ru/
    mail/nshtukin/3/

    Торренс 2003
    http://foto.mail.ru/
    mail/nshtukin/28/

    Встреча питерских
    кубинцев
    http://foto.mail.ru/
    mail/nshtukin/73/

    ~~~~~
    Савченко Михаил
    (Cubano)
    1986-1988
    Нарокко-Торренс
    http://photo.qip.ru/
    users/cubano/3487494/

    ~~~~~
    Заварин Олег
    1986-1988 Нарокко
    В/ч 52388
    отдельный
    реактивный дивизион
    12 учебный центр
    http://foto.mail.ru/
    mail/oleg2050/3/

    ~~~~~
    Орлов Владимир
    1984-1986 Нарокко
    Охрана Особого отдела
    http://foto.mail.ru/
    mail/vlad.or/

    1984-1986
    http://foto.mail.ru/
    mail/vlad.or/167/

    ~~~~~
    Романенко Сергей
    уч.центр N12. Нарокко
    (весна 80-го, осень 81-го.)
    http://www.photohost.ru/
    showgallery.php?galleryid
    =13834&userid=11254

    ~~~~~
    Шахов Евгений
    1981-1983, УС ВМФ,
    Пост ГПСпл - СБД
    до 1982 года
    в Торренсе,
    с 1982 в Нарокко
    http://foto.mail.ru/
    mail/ewgen_shahov/1

    ~~~~~
    Доронин Дмитрий
    Отец служил
    в Торренсе 1988-1990
    http://foto.mail.ru/
    mail/amid2/

    Фотографий тех лет
    http://foto.mail.ru/
    mail/amid2/torrens/

    Сувениры
    http://foto.mail.ru/
    mail/amid2/suvenir/

    ~~~~~
    Москалев Александр
    89-91гг.
    http://foto.mail.ru/
    mail/moskalev-71/2/

    Фото Ващаева К.В
    62-63гг.
    http://foto.mail.ru/
    mail/moskalev-71/35/

    Фото Черныша Вячеслава
    89-91гг.
    http://foto.mail.ru/
    mail/moskalev-71/57/

    Дембельский альбом
    Галкина Сергея 78-80гг
    http://foto.mail.ru/
    mail/moskalev-71/100/

    Спустя N...лет
    http://foto.mail.ru/
    mail/moskalev-71/1/

    ~~~~~
    Вербицкий Олег
    ЗРАБатр 3 батальон
    Старая бригада
    ноябрь 1987 - май 1989г
    http://oliverter.io.ua/album647756
    Житомир
    зенитно-артиллерийская
    учебка
    июль-октябрь 1987г http://oliverter.io.ua/album647764
    Дембельский альбом.
    Кальки
    http://oliverter.io.ua/album647768
    ~~~~~
    Юрий Артюшкин
    (фотоархив)
    1966-1968
    свои фото
    ~* * *~
    Наши барки
    ~~~~~
    Демченко Алексей
    http://foto.rambler.ru/users/
    alekseydemchenko/
    albums/34637927/

    ~~~~~
    Евдокимов Роман
    http://foto.mail.ru/
    mail/rom2161/1/

    Всё о Кубе, видео
    http://video.mail.ru/
    mail/rom2161/103/

    ~~~~~
    Васькин Николай
    http://foto.mail.ru/
    mail/vaskin64/156

    ~~~~~
    Гокин Владимир
    Торренс, батальон
    1 рота
    1979-1981
    http://photofile.ru/
    users/pajarita/
    3489867/

    ~~~~~
    Лященко Владислав
    апрель1990-декабрь1991,
    Торренс
    минометная батарея,
    взвод управления
    http://foto.mail.ru/
    mail/vlv_33/_myphoto

    ~~~~~
    Зиннатуллин Альфрид
    Торренс. 20 Омсб.
    http://foto.mail.ru/
    mail/zalfrid/5

    ~~~~~
    Плаксин Александр
    Касабланка
    http://fotki.yandex.ru/users/
    plakgag11/album/237064/

    ~~~~~
    Пильщиков Вячеслав
    Танковый батальон
    http://foto.mail.ru/
    mail/vizcep/1

    ~~~~~
    Серов Сергей
    Торренс. 20 Омсб.
    http://vores.ya.ru/
    ~~~~~
    Вишневский Павел
    http://fotki.yandex.ru/users/
    vishnev-pavel/album/
    34998/

    ~~~~~
    Шустанов Александр
    Платан
    http://foto.mail.ru/mail/
    alex68_89/39/30.html

    Доп.
    материалы

    ZEL-материалы
    Музей Кубы
    http://photofile.ru/
    users/cubmuseum/

    ~~~~~
    Фото "Куба 70-х"
    http://www.kochini.
    com/cuba/

    ~~~~~

    У каждого своя армия, или Пеленгатор в манговой роще

    Весь текст в формате PDF

    часть 1 | часть 2 | часть 3 | часть 4

    ЧАСТЬ 1. "ДУХИ И СЕРЖАНТЫ"

    Главы 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 |

    1. "Переложили мы Мишку!", или Как я не хотел служить в армии

    Актовый зал Ленинградского механического института был заполнен наполовину. Торжественное собрание первого курса началось. На трибуну поднялся человек в строгом костюме. Короткая стрижка, толстый мясистый нос, массивная челюсть. Темные очки с внушительной оправой. Так изображали на карикатурах генералов Пентагона, но это был ректор нашего вуза.
    - Товарищи первокурсники! - бодро начал он. - Поздравляю вас с поступлением. Уверен, вы не ошиблись адресом! Повышение обороноспособности нашей страны - задача трудная и ответственная. Вам предстоит решать ее уже в ближайшие годы.
    ("Военмехом" наш институт называли по старой памяти, его переименовали из "военно-механического" в "механический" аж в 1957-ом году, но новое название до сих пор не прижилось).

     []

    Ректор обвел глазами зал.
    - Учиться у нас трудно, но почетно, - продолжил он. - Требования к студентам в институте серьезные. Но созданы все условия для отличной учебы. Повышенная стипендия; пятнадцать рублей доплачивает министерство обороны... И, наконец, - тут ректор позволил себе улыбнуться, - из Военмеха никогда не брали в армию. И не будут!
    Аудитория взорвалась аплодисментами. Я хлопал вместе со всеми. Моя главная цель - избежать воинской службы - была достигнута. Ректор перешел к задачам советских студентов в новом (1986-1987) учебном году, а я задумался - как и когда во мне возникла неприязнь к армии? Ведь в детстве играть в солдатиков мне нравилось. Я расставлял два пластмассовых войска в комнате; фашистов и крестоносцев против наших; а затем сшибал их по очереди стирательной резинкой.
    Зато живые "солдатики" меня не вдохновили. В пионерском лагере мы участвовали в игре "Зарница". Дружно бегали по лесу с деревянными автоматами. Красные против Синих. Это всегда заканчивалось плохо. Один раз мне разбили нос. В другой - разорвали рубашку, срывая погоны; они были слишком крепко пришиты. В третий - сержант из отряда противника больно ударил автоматом по спине.
    Настоящая армия напомнила о себе в 83-ем году. Я тогда учился в восьмом классе. Ходил в шахматный кружок. Занятия проходили в Дворце Культуры "Октябрьский". Однажды наш тренер сказал: "Ребята! Сегодня у нас заседает призывная комиссия. Не шастайте по коридорам!" В тот день я очень быстро проиграл. Примитивно "зевнул" коня. Из-за досадной ошибки забыл о просьбе тренера. В расстроенных чувствах вышел в коридор, сел на подоконник и уставился в окно.
    - Призывник?! - вывел меня из задумчивости грубый голос.
    Я поднял голову. Передо мной стоял краснолицый, коренастый, крепко сбитый вояка. Звездочки на его погонах хищно поблескивали. Офицер выглядел грозно. Он был преисполнен особой важности, которая появляется у недалеких людей, наделенных властью.
    Я испугался.
    - Тебя спрашивают! - еще громче рявкнул он. - Призывник?! Живо в актовый зал!
    Мощный бас громовым раскатом пронесся по коридору. Наконец, стало ясно, что от меня требуется.
    - Не призывник! - глухо ответил я. - В шахматы играю!
    Соскочил с подоконника и потопал на первый этаж. Офицер витиевато выругался мне вслед.
    Я и раньше подозревал, что люди в погонах - не самые вежливые. Но грубость военного потрясла до глубины души. Возвращаясь домой, я думал: "Слава богу, еще три года до армии! Нет, я туда не пойду! Ни за что!"
    Постепенно я сделался убежденным пацифистом. Коллекционировал армейские анекдоты. Иногда на улице видел людей в форме: офицеров или курсантов. У каждого наблюдалась непроизвольная отмашка. Одна рука согнута в локте, другая - отведена назад. Следующий шаг - руки меняются местами. "Вы же - не на параде! - злорадствовал я. - Зачем маршируете? Условный рефлекс?"
    В девятом классе у нас появился предмет "НВП". Начальная военная подготовка. Военрук Савелий Михайлович являлся ходячей иллюстрацией армии. Излагал материал казенными фразами типа "Защита Отечества - священный долг каждого советского воина". В учениках его интересовал только аккуратный внешний вид, а у мальчиков - длина волос. Теперь я уже не сомневался: армия - большая дубовая семья. Служить в ней - верх безумия!
    Мы с моим другом Лехой Давыдовым называли учителя "Савёл". С задней парты издевались над военруком.
    - Сейчас прилетит винтикрыл, - тихо начинал я.
    - И сбросит ядреную бомбу, - чуть громче продолжал Давыдов.
    "Малчишки и девшонки! - гнусил в это время Савёл. - Важнеющим и главнеющим для солдата является"...
    Тут военрук сделал паузу.
    - Спасать своего командира! - произнесли мы с Лехой в полнейшей тишине.
    Раздался взрыв хохота.
    "Медведев! Давыдов! - в бешенстве заорал Савёл. - Вон из класса!"
    Школу я закончил с единственной тройкой. По НВП...
    Настало время поступать в институт. Ровесники выбирали будущую специальность. Кем стать? Медиком или журналистом? Токарем или фрезеровщиком? Я мыслил более приземленно: как уклониться от службы? Летом 86-го в Ленинграде не брали в армию из трех институтов. Военмех, Корабелка и ЛИТМО. Ракеты, корабли или оптика? Мне было всё равно. Военмех находился ближе других к дому. Туда я и поступил...
    Пока я вспоминал "этапы большого пути", ректор вовсю клеймил агрессивные империалистические страны. Но я уже не слушал. Самое главное было сказано: "Из нашего института в армию никогда не брали. И не будут!" Золотые слова!

    ***

    Первый тревожный звоночек раздался в феврале 87-го. По городу поползли слухи, что из трех вузов бронь оставят лишь в одном.
    - И это будет Военмех! - утешил меня одногруппник Димон Громов.
    - Почему ты так уверен? - удивился я.
    - Кто у нас министр обороны?
    - Не знаю.
    - Болван! - рассердился одногруппник.
    - Знаю, что болван, - отозвался я. - Разве умного человека назначат министром обороны?
    - Ты - болван! - огрызнулся Димон. - А министр - маршал Советского Союза Соколов. Выпускник Военмеха! Пока он у власти, нас никто не тронет.

     []

    Эта информация меня успокоила. Но вскоре произошли непредвиденные события...
    Тогда вообще были уникальные времена. Перестройка только начиналась. Провозгласили ее в 85-ом, но общество зашевелилось лишь к 87-ому. Да и то вяло. Такую махину, как Советский Союз, нелегко расшатать. На лозунги "Даешь перестройку!" и "Наш девиз - ускорение!" народ отвечал анекдотами.
    В Питере перемены проявились только в одном: на Невском проспекте открыли платный туалет. Вход - десять копеек. Это стало важным событием в жизни Ленинграда. "Где это видано, чтобы мочиться за деньги?" - спрашивали друг друга горожане.
    Конечно, уже выходили новые фильмы, ставили смелые спектакли, издавали прогрессивные книги. Но очень мало. Печатали то, что раньше лежало в столах, показывали ранее запрещенные кинокартины. Общество медленно просыпалось. В газетах обсуждали застойные явления и культ личности Сталина. Страна переживала настоящий читательский бум. Но цены оставались стабильными. Продукты на прилавках были. Талоны еще не ввели. Даже Прибалтика ничего не требовала!
    Советский Союз жил ожиданием нового, светлого и радостного. И вдруг... В мае 87-го немецкий летчик-любитель Маттиас Руст взлетел на спортивном самолете из Финляндии. И приземлился не где-нибудь, а в Москве! На Красной площади! Военная машина СССР дала сбой. Мало того, что Руста не сбили! Ему позволили сесть в самом сердце нашей Родины!

     []

    После этой истории полетели большие головы. Одним из первых ушел в отставку Соколов. Судьба Военмеха была решена. Бронь сняли. Новый министр обороны Дмитрий Тимофеевич Язов подписал указ N97. О весеннем призыве в Вооруженные Силы. Теперь он распространялся и на меня.

    ***

    В то время по стране ходили глухие слухи о дедовщине. Но толком никто ничего не знал. Интернета в помине не было. Передача "Служу Советскому Союзу!" и фильм "В зоне особого внимания" рисовали слишком благостную картину, чтобы в нее поверить.
    Некоторые утверждали, что служить - хорошо. Лехин отец заявил, что у них дедовщины не было. Но он тянул лямку в Польше в шестидесятые годы. С тех пор много воды утекло. Тогда даже служили дольше: на суше - три, во флоте - четыре года.
    Другой мой одноклассник, Сережа Воронов, рассказал о своем старшем брате. Тот недавно вернулся с Дальнего Востока; два года клал шпалы на железной дороге.
    - Толик говорит, это было ужасно, - сообщил Воронов. - Его били. Узбеки.
    - Может, деды? - переспросил я.
    - Никаких дедов, - уверенно ответил Сережа. - Только узбеки!
    - Что за чушь! - фыркнул я.
    В такую фантастику мне не верилось...
    Да, еще над нами висел Афганистан! Что там происходило, оставалось загадкой. Одно знали наверняка - в Афгане убивали. Песня
    Ушел служить, не встретив первую весну.
    Пришел домой в солдатском цинковом гробу...
    облетела все ленинградские подворотни.
    - Что лучше? - спросил я Громова. - Флот или Афган?
    - Разумеется, флот, - ответил Димон. - Пусть служить три года! Зато домой живым вернешься...
    Когда первый шок прошел, я начал морально готовиться к армии. Особого страха перед дедовщиной не испытывал. Наверное, в силу возраста. В восемнадцать лет не сильно задумываешься, что ждет впереди. Жизнь только начинается. Практического опыта нет. Человек - как чистый лист бумаги. О чем размышлять, если еще ничего не написано?
    К тому же, в те годы служили все. От призыва почти не уклонялись. Разве что имеющие блат среди врачей. А раз все служат, чего бояться? Неприятно, но как-нибудь переживем!
    Больше волновало другое. Я боялся отупеть. Придти домой строевым шагом с распрямленными извилинами. Поэтому перед уходом в армию написал себе письмо. Положил в конверт. Аккуратно вывел: "Прочесть по возвращению". Оставил сам себе предостережение: "Не стань по уши деревянным! Вспомни, каким ты был до армии!"

    ***

    На гражданке я жил с мамой и бабушкой. Отец ушел от нас, когда мне было два года. Раз в несколько месяцев я с ним встречался.
    - Как ты служил? - однажды спросил я.
    - Очень много пил, - с грустью признался отец. - Пошел после института, лейтенантом. Ездил по частям с одним майором. Тот был большим любителем поддать... А против начальства, сам понимаешь, не попрешь!
    - Так что вы делали в армии? - попытался уточнить я.
    - Как что? - удивился отец. - Я же сказал: "Пили!"...
    Пока я настраивался на серьезные испытания, моя мама старалась их облегчить.
    "Раз армии не избежать, - решила она, - надо, чтобы сын служил в приличных условиях".
    В начале июня мама вернулась с работы в приподнятом настроении.
    - Будешь служить в роте обслуживания, - с порога заявила она. - В Ленинграде.
    - Ура! - обрадовался я. - А что такое "рота обслуживания"?
    - Это при военном училище. Они моют полы, убирают помещения. - Мама взглянула на меня и добавила: - Тебе надо учиться!
    - Поучишься тут, - насупился я. - Забирают прямо после первого курса!
    - Учиться мыть полы! - пояснила мама. - Мне сказали, они с новенькими так поступают: выливают ведро воды на пол, а молодой должен собрать всю воду за сорок пять секунд.
    - Ладно, - согласился я. - Буду учиться.
    Два года мыть полы, конечно, не хотелось. Но зато сколько плюсов: остаться в Ленинграде, в увольнение приходить домой...
    - Лучше служить гардеробщиком при военкомате, - сообщил мне Сережа Воронов.
    Он родился после 30 июня, поэтому в весенний призыв не попадал. Как и Димон Громов. Тем не менее, оба вовсю интересовались "армадой".
    - Есть такая должность? - удивился я.
    - А ты думал! - подтвердил Сережа. - Зачем военкомату платить зарплату старушке? Проще посадить туда солдата.
    - По блату?
    - Конечно! Представь себе: одет в гражданку, нормальный рабочий день. Вечером домой! По выходным отдыхаешь!
    Мой районный военкомат находился в трех минутах ходьбы от дома.
    - Вот это рай! - воскликнул я.
    - Рай - когда твоим личным делом подперли шатающийся шкаф в военкомате, - усмехнулся Воронов.
    Через пару дней мама пришла домой расстроенная.
    - Пропали твои полы! - сообщила она. - Слишком многие хотят устроиться на такую службу.
    И я понял, что тренировки отменяются...

    ***

    Но мама не сдавалась. Были с пристрастием опрошены все наши родственники. В частности, Вова Головин. Муж моей двоюродной сестры. У него обнаружились связи в военкомате. Вова обещал помочь.
    В один из дней Головин зашел к нам домой и под рюмку-другую водки поведал интересные новости.
    - У меня кореш в Кировском военкомате работает, - объяснил Вова. - Я к нему приехал, привез пузырь. Говорю: "Шурин в армаду уходит. Выручай, друган! Его мать меня совсем заела! Они - родственники мои, отказать не могу". И даю ему бутылку. Ну, кореш спрашивает: "Как фамилия?" "Медведев!" - говорю. Стали мы искать Медведева. Нашли. "Конец твоему родственнику, - говорит кореш. - Он в магаданскую бригаду зачислен. Пойдет в стройбат". Я говорю: "Никак нельзя! Меня жена убьет! Тетка всю плешь проест! Выручай! Спасай!"... Ну и, - Головин бросил на нас торжествующий взгляд, - переложили мы Мишку! В Гатчинскую учебку теперь пойдет... Да, не Гадчина, гадом буду! Гатчина, пригород Ленинграда...
    Когда Головин ушел, мама сказала:
    - Сильно надеяться на Вову не стоит. Он после военкомата два дня дома не появлялся. Где-то гулял. Но, надеюсь, насчет Гатчины - правда. Иначе я с ним поругаюсь!..
    Думаю, мама беспокоилась за меня куда больше, чем я сам. Мой уход в армию стал для нее полнейшей неожиданностью. Всю жизнь я рос под ее неусыпным вниманием; к самостоятельности приучен не был. И хоть постоянно болтался по пионерским лагерям да группам продленного дня, меня это мало закалило.
    20 июня мне стукнуло восемнадцать лет. Через два дня я прошел медицинскую комиссию. Затем - собрание призывников. Там мне вручили повестку на 27-ое. Армейская машина работала, как часы. Наверное, где-то они буксовали или топтались на месте, но когда дело касалось сроков призыва, вояки действовали с дьявольской точностью! И за три дня до окончания весеннего набора я загремел в армаду.
    Уходя служить, я расставался и со своей девушкой. Звали ее Света. Фамилия - Колоскова. Ночь перед армией мы провели вместе. В моей комнате. Это было нетипично для того времени. А с утра отправились на призывной пункт...
    27 июня 1987 года. 7 часов 50 минут утра. Пересечение улицы Батутина и Панкратьевского проспекта. Здание районного военкомата. Мама, Света и бабушка. У всех растерянные лица. Еще зачем-то приехал отец. На фоне остальных он выглядел слишком бодро.
    7 часов 58 минут. Команда офицера: "Призывники, в автобус!" Я залез вместе с другими неудачниками. Водитель нажал на газ. И я поехал... в армию. Гражданская жизнь осталась на обочине дороги.

    2. "Духи, вешайтесь!", или Первый день службы

    - И помните, в армию не забирают! - убежденно заявил пенсионер в видавшем виды костюме. - В армию призывают!
    Внештатный сотрудник военкомата с удовольствием поучал новобранцев. Человек триста загнали в актовый зал Дома культуры "Пролетарский". Городской распределитель. Сюда свозили призывников со всего Ленинграда. Публика слушала молча. Каждый понимал, это - не просто скучная лекция, а начало долгого пути. Можно "на дорожку" и в кресле посидеть. Это же не кросс на десять километров.
    - Военнослужащий должен с достоинством нести высокое звание защитника своей страны, дорожить честью и боевой славой Вооруженных Сил, своей воинской части и честью своего воинского звания, - бубнил по бумажке оратор.
    Затем пенсионер придирчиво оглядел зал и недобро усмехнулся.
    - А некоторые из вас пошли на службу с длинными волосами! - В голосе идеологического работника сквозило осуждение. - Это - неуважение перед Родиной!
    Я, как и большинство призывников, имел стрижку под ноль. Редких "волосатиков" отлавливали офицеры и направляли в конец зала. Там, в маленькой комнатке, сидел здоровенный бугай со зверской физиономией. Наверное, солдат срочной службы. Парень беспощадно брил новобранцев. Прядь за прядью летели на пол; машинка оставляла на черепах красные следы. Мне хватило ума постричься в парикмахерской.
    - Защищать Родину - задача любого мужчины! - продолжил военкомовец. - Вы же не тряпки какие-нибудь! Здоровые парни! Значит, должны служить!
    Пенсионер удовлетворенно крякнул.
    - Что говорит Конституция? - Он вновь уткнулся в свой блокнот. - Служба в армии - священный долг и почетная обязанность каждого советского гражданина!..
    Речь оратора никак не могла закончиться. Происходящее вокруг напоминало дурной сон. Мне хотелось проснуться. Вновь очутиться дома, в своей комнате. В качестве противоядия я провел рукой по бритой макушке. Потом полез в пакет за конфетой. Мама снабдила меня огромным количеством еды. Одному не съесть и за три дня.
    Вскоре лектор стал повторяться. В зал вводили всё новых призывников; агитатор приветствовал их стандартными фразами. Затем заговорил о воинской вежливости.
    - В общественных местах, а также в трамвае, троллейбусе, автобусе, вагоне метро и пригородных поездах, - прочел он, - при отсутствии свободных мест военнослужащий обязан предложить свое место начальнику.
    Этот пункт вызвал у меня слабую улыбку.
    - А если военнослужащие одного звания? - крикнул кто-то из первых рядов.
    - Тогда, у кого кулаки крепче! - ответили сзади...
    Конфеты уже не лезли мне в рот, когда неутомимого пенсионера сменил офицер.
    - Призывники, встать! - зычно крикнул он. - Выйти из зала!

    ***

    Новобранцы разбрелись по необъятному фойе. Каждый ждал своей команды. Некоторых забрали быстро. С интервалом в пять-десять минут у лестницы появлялся новый офицер. Он кричал: "Внимание! Команда такая-то! Иванов! Булыгин! Вальдемаров!.. Вальдемаров! Где он? Все ищем Вальдемарова!.. Вот он! Дубров! Глобин! Тьфу, Глобов! Давай сюда! Дальше..." Затем вместе с офицером команда куда-то исчезала.
    Я поедал мамины бутерброды. В душе царили тоска и безразличие. В переполненном Доме культуры я остро ощутил свое одиночество. Сначала надеялся на Гатчину. Но большие команды быстро набрали, а меня никуда не вызвали.
    "Головин что-то перепутал", - решил я.
    Настроение еще больше испортилось. Я начал разглядывать призывников. Умные лица. Напоминали одногруппников из Военмеха. Этим летом бронь сняли со всех вузов города. Ожидая своей незавидной участи, бритое студенчество читало. Бывшие первокурсники перелистывали "Неделю", "Аргументы и факты", а также популярный "Огонек". Один нескладный и худой новобранец погрузился в "Критику чистого разума" Эммануила Канта. Этот поступок показался мне вызывающим.
    "Через два года все станут дуболомами! - с неведомым ранее чувством подумал я. - И мне предстоит то же самое!"
    Ощутив себя одной из многочисленных жертв, я испытал неожиданное облегчение. Лес рубят, щепки летят. Не повезло моему студенческому поколению...
    Полдень. Новые команды набирали вяло. Медведева никто не вызывал. Час дня. Меня начали одолевать мрачные предчувствия. В том, что Гатчина "провалилась", я уже не сомневался. В голове всплыл знакомый вопрос: "Что лучше: Афган или флот?" Еще через час я понял, что хуже всего - находиться в городском распределителе.
    "Отправляйте куда угодно!" - молил я.
    Не в силах больше сидеть на месте, стал бродить по фойе. Наверное, обо мне забыли. Гатчинская команда давно уехала. А моя личная карточка лежит "бесхозная". Я представил ее на столе у офицеров. Ждут, чтобы заткнуть мной образовавшуюся дыру! Если кто-то не пришел по повестке, испугавшись Сибири, флота или Афганистана; есть свободный парень Михаил Медведев. Пошлем его к черту на рога!
    От волнения я ускорил шаг. Забрел в самый дальний угол фойе. И вдруг увидел Колю Безбородова! Парень из моей студенческой группы; мы познакомились в колхозе перед первым курсом, куда институтское начальство на целый месяц отправило всех поступивших абитуриентов. Безбородов был в очках и подслеповато щурился. Сам бы он меня никогда не обнаружил.
    - Колян! - воскликнул я. - И тебя забирают? У тебя же зрение - минус шесть!
    - Мишель! - обрадовался одногруппник. - Долбаные уроды!.. Это я о врачах, - пояснил Безбородов.
    Он отложил в сторону "Литературную газету". Я сел рядом.
    - Ты же знаешь, у меня отец - полковник, - добавил Колян. - Фанатик воинской службы. Он бы меня и с минус десять в армию отправил!
    Я посочувствовал Безбородову. Иметь такого отца - врагу не пожелаешь.
    - Представь, меня второй день подряд вызывают! - оживился одногруппник. - Долбаный распределитель!
    Похоже, слово "долбаный" пришлось Коляну по душе.
    - Вчера продержали до шести вечера. Осталось нас семь человек. Офицер говорит: "Дуйте домой. Завтра снова в военкомат!" Пришел я домой, а там меня не ждали! Долбаная жизнь! Папаша подумал, что я сбежал. Еле объяснил ему, что к чему!.. Эх, еще недавно радовался гражданке, а сейчас думаю: "Долбаные вояки! Забирали бы, что ли, скорее!" Скоро уже три часа! Неужели и сегодня домой? Долбаные порядки! Папаша меня убьет...
    Монолог Коляна породил во мне робкую надежду. Может, и меня отпустят? Я оглядел фойе. Оставалось человек восемьдесят.
    - Что ты расстраиваешься? - сказал я. - До конца набора - четыре дня. Первого июля тебя уже никуда не отправят. Перекантуешься, и призыв закончится!
    - Из когтей военкомата не вырваться, - ответил Безбородов. - В последний день засунут куда-нибудь в стройбат. А там - сплошная уголовщина.
    - С чего ты взял?
    - А, говорил тут один. "Случайно" уронят кирпич на голову. Прикинь, Мишель, там как на зоне!
    - Да брось ты!
    - Папаша всё твердит, что армия делает юношу мужчиной, - продолжил Колян. - Я говорю: "А дедовщина?" А он: "Какая дедовщина?!" Ну, явно, тронулся предок.
    Одногруппник тяжело вздохнул.
    - Мы же с мамой за ним по всему Союзу мотались, пока его в Ленинград не перевели, - разъяснил Колян. - Разные воинские части попадались. Там, что, судов над солдатами не было? Да каждый год кого-нибудь в дисбат сажали! И всё одна причина - дедовщина...
    Но я уже не слушал Безбородова, занятый собственными мыслями. Вот бы и меня сегодня никуда не отправили! Вернулся бы домой, поспал еще разок в своей постели. Только подумать: целый день на гражданке!
    ...Но папаша меня не слушает, - звучал издалека голос Коляна. - Уперся рогом, тупой полковник...
    "Медведев! - разнеслось по залу. - Медведев!"
    - Тебя! - толкнул в плечо Безбородов. - Повезло! Забирают! А мне, похоже, опять до шести вечера торчать!
    Я смерил одногруппника взглядом, в котором смешались зависть, разочарование и обида.
    - Спишемся! - махнул рукой Колян. - Бывай!
    И я побежал. А Безбородов уткнулся в "Литературную газету".

    ***

    - Команда 541! Медведев! - надрывался офицер у входа.
    - Здесь я!
    - Встать в строй!
    Рядом переминались с ноги на ногу человек десять. Я стал одиннадцатым.
    - Новожилов! - кричал офицер. - Пешков!
    - Это куда? - спросил я соседа.
    - Так тебе и сказали, - ответил тот.
    - Стрепетов! - продолжил офицер. - Трофимов!
    Вскоре команда была набрана.
    - За мной по лестнице! - скомандовал сопровождающий.
    На улице стояли немногочисленные родственники призывников. Внутрь здания их не пустили. Мамы и папы, бабушки и дедушки сиротливо ютились у входа в Дом культуры. Дальше выстроилась шеренга автобусов. Команду 541 провели к одному из них. Новобранцы залезли в салон. Я сел рядом с каким-то улыбающимся парнем. Его жизнерадостная физиономия меня покоробила. В такой ситуации неприлично веселиться!
    Состроив грустную мину, я уставился взглядом в одну точку. Куда же мы поедем? Когда скажут?
    Пауза затянулась. Офицер чего-то ждал. Я решил, что было бы неплохо два ближайших года провести в салоне автобуса.
    - Тебя зовут! - обернулся ко мне сосед.
    - Что?
    - Вон! - Парень показал через стекло.
    Рядом с автобусом стояла моя мама. Я так обрадовался, что на секунду забыл о службе. Отодвинув соседа, открыл форточку, и высунул голову.

     []

    - Как ты меня нашла?
    - Всех отсюда выводят! Я сюда поехала прямо из военкомата. Торчу здесь уже шестой час!
    - А нам... - Я бросил взгляд на офицера, и добавил вполголоса, - ...не говорят, куда мы поедем.
    - Ты едешь в Гатчину! Я всё узнала.
    - Точно?!
    Новость о Гатчине услышала вся команда. Призывники оживились. Офицер кивнул. Новобранцы зашумели.
    - Около часа на электричке от Ленинграда! - воскликнул кто-то из парней.
    - Как приедешь, сразу напиши! - попросила мама. - Хорошо, что я тебя отыскала!
    Я еле сдержался, чтобы не заплакать.
    - Не беспокойся, - сказал я. - Всё будет хорошо.
    Больше говорить было не о чем. Мы просто смотрели друг на друга. И тут время сдвинулось с мертвой точки. В военкомате оно тянулось, как резина, а как только мама меня нашла, стремительно понеслось вперед. Офицеру принесли какие-то документы. Он кивнул шоферу. Водила закрыл дверь. И наш автобус поехал.
    Я в последний раз помахал маме рукой. Затем ее фигура скрылась из виду. Тогда я закрыл окно, и поменялся с соседом местами.
    После неожиданной встречи мое настроение улучшилось. Я взглянул на парня-весельчака другими глазами. Улыбается? Ну и правильно делает!
    - Миша, - представился я.
    - Сергей, - ответил сосед.
    - Ну что, Серж? Давай знакомиться!
    Серж тоже учился в Военмехе. Правда, на другом факультете. Фамилия - Пешков. Родом из Коврова. Высокий парень спортивного телосложения. Общих знакомых у нас не оказалось, поэтому пошла беседа "за жизнь". Не успели мы толком познакомиться, как Пешков признался, что пишет стихи.
    - Вот послушай! - заявил Серж. - Из недавних.
    Рвутся связи. Пахнет жареным.
    Кошка манит в постельный сугроб.
    Даже Боже разгневан праведный.
    Не цветами твой выложен грот...
    - Сильно, - отозвался я, не желая обидеть поэта. - Особенно "постельный сугроб".
    - А вот окончание, - улыбнулся Пешков. -
    Дань хорошую даст тебе срок,
    чтоб изжить погубивший порок.
    На этот раз я промолчал. Стихи до меня не доходили.
    - "Срок" - это про армию, - пояснил сосед.
    - А "погубивший порок"? - спросил я.
    - В рифму, - честно признался военмеховец.
    Своей открытостью Пешков мне сразу понравился. Серж идеально подходил для армии. Бодрый и непосредственный. Такое знакомство меня устраивало. В первые дни лучше за кого-то держаться.

    ***

    В Гатчину мы прибыли около шести вечера. Через ворота въехали в часть. Вышли из автобуса. Офицер с трудом построил нас в колонну по четыре. Тут же Пешков объяснил, что наш сопровождающий - капитан. Четыре звездочки на погоне.
    - Я знаю только три и пять, - пошутил кто-то сзади. - И то, и другое - армянский коньяк.
    - Шагом марш! - скомандовал капитан.
    Мы вразнобой потопали по какой-то аллее. Наш вид вызвал у местных военных необычайное воодушевление. Несколько солдат с лопатами окапывали деревья. Когда мы шли мимо, один заорал: "Духи, вешайтесь!" Остальные дружно засмеялись.
    Мы миновали желтое здание. Из окна второго этажа высунулся солдат. На его красной роже расплылась довольная улыбка.
    - Душье, вешайтесь! - ликующе завопил он. - Душары!
    - Что это значит? - спросил я Сержа.
    - Не знаю, - беззаботно ответил Пешков. - Что-то вроде: "Что вы уши развесили?"
    - Они орали: "Духи, вешайтесь!", - поправил я.
    - Да не знаю я! - широко улыбнулся Серж. - Какие-то "Шушары"...
    Капитан остановил команду у следующего здания. Мы зашли внутрь. Судя по баскетбольным кольцам на стенах, это был спортзал. В центре помещения поставили длинные скамейки. На них сидело человек семьдесят. Такие же призывники, как и мы. С бритыми головами. Только уже в военной форме.
    Мой взгляд наткнулся на бывалого солдата. Парень со скучающим видом стоял около выхода.
    - Смотри, - толкнул я Пешкова. - Вот настоящий армеец!
    Военнослужащий догадался, что мы говорим о нем.
    - Ну что, семьсот тридцать? - хмыкнул он. - Если бы мне столько осталось, я бы повесился! Эх, духи! Не поняли еще? Если вам 730, значит, вы - духи!
    Солдат хмыкнул и вышел на улицу. Смысл фразы "Духи, вешайтесь!" стал понятен. А 730 дней - это два года службы.
    - Младший сержант, - объяснил Серж. - Две лычки на погонах. Да не унывай ты!
    Я попытался улыбнуться. Младший сержант произвел на меня неприятное впечатление.
    Вскоре нам выдали форму. Гражданские вещи мы сложили в пакеты, чтобы потом отправить домой. Затем облачились в новое обмундирование. В спортзале сопровождающего капитана сменили сержанты. Один из них показал, как наматывать портянки.
    - Зачем они нужны? - спросил я Пешкова. - Носки - удобней и проще!
    Серж не ответил, занятый переодеванием.
    - Ты что, не понял? - вмешался тщедушный парень с ехидной улыбочкой. Тоже из Питера, вместе с нами ехал в автобусе. - Знаешь поговорку: "Чтобы служба мёдом не казалась"?
    Я пожал плечами.
    - Слава Зуев, - представился парень. - А теперь о меде... Портянки нужны, чтобы мы не расслаблялись! Радуйся, что не заставляют ложку носить за голенищем сапога!
    Парни вокруг засмеялись. А Зуев, несмотря на крамольные высказывания, ловко намотал свои портянки.
    В остальном, форма оказалась нормальной. Трусы, майка, китель, штаны-галифе. Ремень с бляхой, пилотка. Все переоделись и в тот же миг стали одинаковыми. У каждого - бритая голова и зеленая форма.
    - Эй, боец! - окликнул меня уже знакомый младший сержант. - У тебя что на голове, воин? Пилотка или пидорка? Видишь, как у меня? Вот как надо! Два пальца от бровей! Что ты ее раскрыл, как манду? Не знаешь, что такое "манда"?
    И военнослужащий захохотал. А я начал судорожно поправлять пилотку.

    ***

    Переодетых новобранцев построили на улице. Руководил процессом какой-то сержант. Всего получилось около ста человек. Большая команда прибыла из Мурманска. Тоже студенты. Почти все из Мореходки. Институт, выпускающий моряков. Северные ребята на два дня дольше нас были в армии; из Мурманска в Ленинград добирались на поезде.
    Пешков объяснил, что "какой-то" - это старший сержант. Одна большая полоса на погоне. А три узких полосы - просто сержант.
    - А одна полоса бывает? - спросил я.
    - Ефрейтор, - ответил Серж.
    - Старший солдат, - добавил Зуев. Слава стоял как раз за нами. - Но ефрейторов в армии не любят.
    - Почему? - удивился я.
    - Гнутые! - ответил Зуев.
    - Что?! - переспросил я.
    - Отставить разговоры! - крикнул старший сержант. - Молодое пополнение, нале-во! Шагом марш!
    И мы замаршировали: кто в лес, кто по дрова.
    - Раз! Раз! Раз, два, три! - подбадривал сержант.
    Я старался подстроиться под идущего впереди Пешкова. Наконец, зашагал с ним в ногу.
    - Стой!
    Мы остановились перед очередным зданием.
    - Направо!
    Повернулись.
    - Вольно!
    Все облегченно выдохнули. Строй рассыпался. Новобранцы разбрелись кто куда.
    - Что?! Стоять! - оторопел старший сержант. - Смирно! Команды "разойдись" не было!
    И мы вновь начали строиться.
    - По команде "вольно" разрешается лишь ослабить ногу в колене! - воскликнул наш командир.
    Новобранцы застыли на месте.
    - Вольно!
    Я ослабил левую ногу. Прошло минуты три. Сержант чего-то ждал. Мы стояли.
    - Привыкайте, - шепотом произнес Зуев. - В армии всё делается по команде.
    - А в туалет? - откликнулся кто-то из мурманчан.
    - Только строем! - нашелся Слава. - В колонну по одному.
    - Смирно! - вдруг громко крикнул старший сержант.
    Все вздрогнули и подтянулись. Из казармы вышел офицер, который привез нас в часть. - Товарищ капитан, молодое пополнение построено! - отчитался наш командир.
    - Вольно! - ответил капитан и повернулся к строю. - Меня зовут капитан Миронов. Я командир третьей роты. В ней вы и будете служить. Сержанты выдадут вам погоны, шевроны и прочую амуницию. Подошьетесь. Потом будет ужин. После ужина состоится общее собрание. Вопросы есть?
    Новобранцы молчали.
    - Перекур - десять минут! Разойдись!

    ***

    Я вышел из строя. Впервые появилась возможность оглядеться. Двухэтажная казарма из красного кирпича. У входа - место для чистки сапог. Перед казармой - площадка для построения. Дальше - курилка. Четыре длинных скамейки, в центре - цементная яма с водой. За курилкой - целый спортгородок. Кольца, брусья, перекладина... Здесь мне придется служить два года. Что ж, еще насмотрюсь!
    Я направился в курилку. Старшего сержанта со всех сторон обступили новобранцы. Наш командир со знанием дела отвечал на вопросы.
    - А что это за часть?
    - Радиотехнический полк.
    - А мы здесь два года будем служить?
    - Нет, это учебка.
    - Что?
    - Учебная часть. А вы - курсанты. Через полгода получите специальность и пойдете на "точки".
    - Что за специальность? Какие точки?
    - Потом всё узнаете! - осадил сержант особо настойчивых.
    - А где мы будем спать?
    - Здесь спалка. Скоро увидите.
    - А сколько вы прослужили?
    Тут сержант улыбнулся. Похоже, это был единственный интересный для него вопрос.
    - Я дедушка, - важно произнес он. - Полтора года... Через шесть месяцев - на гражданку.
    Воцарилась тишина. Молодые солдаты с завистью смотрели на старослужащего. Сержант оценил ситуацию.
    - Лучше и не думайте о сроке, - посоветовал он. - День прошел? Ну и @#$ с ним!
    Слово из трех букв произвело на меня впечатление. Я запомнил несложный девиз.
    - А сколько рот в полку? - спросил какой-то любознательный парень.
    "Молодое пополнение, строиться перед ротой!" - раздалась в это время команда.
    Новобранцы потянулись из курилки. Спросивший остался возле сержанта, ожидая ответа. Я тоже решил задержаться.
    - Вы, что не слышали?! - Сержант изменился в лице. От былой приветливости не осталось и следа. - Прозвучала команда "строиться"! Шевелитесь! Быстрее! Бегом!!!
    И мы рванули на построение.

    3. "Соловей - не птица!", или Сапог матерого дедушки

    - Рота, строиться в баню!
    Сто человек встали перед казармой. Вторник - банный день: хоть какое-то разнообразие в скучной неделе. Стоя в строю, я вспомнил, как в первый раз попал в баню. Мы тогда только прибыли в часть: надели форму, пришили погоны, вдели эмблемы. Вечер на дворе. И тут команда: "Молодое пополнение, в баню!" Все призывники - только с гражданки, чистые. Однако в армии не поспоришь. Зато я сразу узнал, чем хороша стрижка под ноль. Волосы сушить не надо. Вышел из душа, вытер голову полотенцем, и готово!
    С той памятной даты прошло десять дней. А кажется, я уже вечно в Гатчине...
    - Направо! - скомандовал офицер. - Шагом марш!
    Рота строем отправилась на контрольно-пропускной пункт (КПП). Через ворота вышли за территорию части. Затем направо, квартал по безлюдной улице. Спереди и сзади - сержанты с красными флажками. Один из них преградил путь транспорту. Мы свернули на проселочную дорогу. Вскоре с обеих сторон потянулись садовые участки.
    - Рота, идти не в ногу!
    Сто человек облегченно вздохнули. В армии много глупости, но всему есть предел. Маршируя строевым, мы бы устроили дачникам песчаную бурю. Я расслабился, автоматически переставляя ноги. В голову полезли всякие мысли...
    Вчера получил от Громова письмо. Димон спрашивал, что самое тяжелое в первые дни службы. Ответ лежал на поверхности - изучение уставов и строевая подготовка. И то и другое обрушили на неподготовленные головы в огромном количестве.
    Распорядок дня курсанта предельно прост. С завтрака до обеда - занятия на плацу. С обеда до ужина - зубрежка уставов. Военная присяга, уставы строевой и внутренней служб. Обещали со дня на день начать "спецпредмет". Дальше обещаний дело пока не пошло. А еще командир роты заявил, что скоро нами займется особый отдел. Это прозвучало интригующе.
    Пока я выучил лишь текст присяги и первую страницу строевого устава. Самое неприятное, что учить надо было наизусть...
    - Рота, смирно! - Внезапная команда отвлекла меня от размышлений. - Равнение направо!
    По правой стороне улицы шли две девушки. Шутник-офицер решил, что они достойны равнения ста парней.
    - Вольно! - Девушки остались позади.
    Рота углубилась в садоводство. Участки по шесть соток. Картошка уже зацвела. Клубника дала ягоды. Деревянные дома напомнили мне дачу Светы Колосковой. Три дня назад я получил от девушки первое письмо.
    "Со мной происходит что-то ужасное, - писала она. - Никак не могу поверить, что ты ушел. Хуже всего было в первый день. Я не могла заснуть, среди ночи вышла на кухню. Не знаю, что на меня нашло - встала на колени и начала биться головой о пол. Вышел отец, стал меня утешать. Говорит, чтобы я прекратила убиваться, ведь еще два года впереди..."
    Я поморщился. Вот дополнительное беспокойство! На месте папаши я бы сказал то же самое. Прошло только десять дней! Надо настроиться на долгую разлуку, а не головой о пол биться!
    Впереди показалась баня. Одноэтажное здание из белого кирпича. Обычно здесь мылись гражданские, а по вторникам - бойцы Советской Армии.
    - Рота, разойдись! - скомандовал офицер.
    Сто человек разбрелись в поисках места для отдыха.
    "В армии всегда так, - подумал я. - Либо надо куда-то бежать, либо ждать".
    Немногочисленные скамейки оккупировали сержанты. Серж умудрился пристроиться среди них, а я нашел местечко в тени. Сел на траву и глубоко задумался. Как объяснить Димону, что такое армия? Ведь в первые дни столько всего произошло!

    ***

    Хорошо еще, мы с Пешковым попали в один взвод. А потом и в одно отделение. Наши койки в "спалке" были рядом. Спалка - огромное помещение, напоминающее вагон плацкартного поезда, только без перегородок. Двухъярусные кровати стояли парами, а между ними, одна на другой, тумбочки. Поначалу я выбрал верхнюю кровать. Но после нескольких команд "Рота, отбой!" и "Рота, подъем!", пожалел об этом. С моим ростом сложно запрыгивать наверх. Серж проявил благородство, и мы поменялись местами. Все-таки, он на голову выше меня. Пешкову вообще служилось легче. Серж был гораздо крепче физически. Это стало ясно на первой же зарядке. Километр бегом - испытание для такого слабака, как я. Пока Пешков бодро бежал впереди, я тащился сзади, ожидая команды: "Две минуты - перессать!" Ее давали как раз в середине пути.
    "До присяги вас никто гонять не будет, - объяснил старший сержант. - Строевая - не больше пяти часов в день. На построение дается две минуты, а не сорок пять секунд. Но после присяги - я за вас возьмусь!"
    Впрочем, некоторые взялись сразу. Например, сержант Абрамов. Как назло, командир моего отделения. Его призвали из какого-то провинциального городка. Там, как известно, никто никуда не торопится. Вот и Абрамов не торопился. Перед тем как отдать команду, напряженно думал. Работал с подчиненными серьезно и обстоятельно. А неделю назад на учебном плацу... Вот о чем я напишу Димону!..
    - Отделение, становись! - важно произнес Абрамов. - Сегодня будем изучать строевой шаг.
    Мы встали. Девять несчастных курсантов. Сержант долго собирался с мыслями.
    - По команде "Делай раз!" тело подается вперед, - наконец, объявил он. - Центр тяжести переносится на правую ногу. Левая с оттянутым вперед носком выносится на высоту пятнадцать-двадцать сантиметров от земли. По команде: "Делай два!" - левая нога ставится твердо на всю ступню. К ней приставляется правая. Ясно?
    - Ясно! - бодро ответил Серж.
    - Я спрашиваю "Ясно?" - нахмурился Абрамов.
    - Так точно! - сообразил Пешков.
    От теории перешли к практике.
    - Делай раз! - угрожающе произнес командир отделения.
    Новобранцы подняли левые ноги. Абрамов рассеяно взглянул на подчиненных и... повернулся к нам спиной. Мы в нелепой позе застыли на плацу. Светило солнце. Пот тек по лбу. Сержант безмолвствовал.
    - Делай два! - спустя вечность скомандовал Абрамов.
    Отделение дружно топнуло. Сержант критически осмотрел строй.
    - Делай раз! - снова сказал он.
    Курсанты выполнили команду.
    - Делай два! - произнес Абрамов секунд через тридцать. - Делай раз!.. Делай два!.. Делай раз!.. Делай два!
    От завтрака до обеда мы шагали по методике "комода". ("Комод", почти не отличимое на слух от "комотд" - командир отделения).
    - Может, Абрамов - садист? - предположил Серж, когда мучения закончились.
    - Он - просто редкостный тупица! - ответил я.
    Кстати, с помощью "тупицы" мы совершили важное открытие. И об этом надо написать Громову!..
    Абрамов гонял подчиненных на плацу. На этот раз занимался индивидуально с каждым курсантом. Сержант командовал, жертва маршировала. Остальные наблюдали. Слава Зуев не сдержался от смеха, глядя на отмашку одного из солдат.
    - Зуев, не борзей! - нахмурился Абрамов. - До соловья дорасти сначала!
    Такого странного замечания Слава пропустить не мог.
    - Товарищ сержант, разрешите обратиться? - спросил он.
    - Не разрешаю! - оборвал комод. - Сначала до соловья дорасти!
    - А почему не до гуся? - не выдержал Серж.
    Отделение чуть не упало со смеху.
    - Пешков! - разозлился Абрамов.
    - Я! - рявкнул Серж.
    - Делай раз!
    Серж поднял ногу.
    - Запомни на всю жизнь, - мрачно произнес Абрамов, - что соловей - не птица. Ясно?
    - Так точно! - ответил Пешков.
    Курсанты тревожно переглянулись. Если соловей - не птица, то кто же?
    Загадка разрешилась после обеда. Слава Зуев узнал у второй роты, что соловьи - это солдаты, отслужившие шесть месяцев. После года службы "соловей" становился "черпаком". Еще через полгода "дедушкой". А под самый конец службы "дембелем"...
    - Третья рота, заходи в баню! - Команда офицера прервала мои воспоминания.
    Я вскочил с земли и побежал к своему взводу.

    ***

    Вскоре мы ворвались в баню. Еще одно правило учебки - "не водить жалом и не щелкать клювом". Иначе говоря, быстро шевелиться. Перед входом каждому солдату выдали смену белья, мыло и полотенце. Народ разделся и бросился в душевую. В тесноте и сутолоке курсанты стали намыливаться. А сержанты полезли в парилку. Духам заходить туда строго воспрещалось.
    В самый разгар мытья из парилки вышли несколько старослужащих. Судя по всему, "артюши". Так мы называли артиллеристов. Они мылись перед нами; все призывы вышли, а деды припозднились. Надо сказать, что артрота жила сама по себе, и к нашему полку отношения не имела. Мы находились за одним забором, питались в одной столовой и мылись в одной бане. На этом "близость" заканчивалась. В чем разница? У них служили все призывы, а у нас - только "отцы-сержанты" и "духи-курсанты". Кстати, именно артиллеристы кричали нам в первый день службы "Вешайтесь!"
    Деды-артюши направились в раздевалку.
    - Мыльте задницы, душьё! - крикнул один из них.
    - А ты, что, хочешь вставить? - сострил другой.
    Старослужащие засмеялись...
    Через полчаса помывка закончилась. Нас погнали в раздевалку. Я побежал вместе со всеми. Вытерся вафельным полотенцем, бросил его в общий мешок. Натянул трусы, напялил майку, влез в штаны. Намотал портянку на левую ногу, надел сапог. Потянулся за вторым... и замер. Сапог был чужим. Ношенным. Большого размера. Откуда он взялся? И где мой?
    Я огляделся по сторонам. Рядом сосредоточенно одевались мои сослуживцы. У каждого имелась своя пара сапог, которую он стремился как можно быстрей натянуть на ноги. Я надел китель, застегнул ремень. Что делать? Выходить из бани в одном сапоге? Скажут, утерял казенное имущество. Да и как? Скакать на одной ножке?
    Курсантов в раздевалке становилось всё меньше. Наконец, я остался один. Эх, была ни была! Я быстро напялил чужой сапог, и, хмурясь, заковылял из помещения. Рота уже строилась. Я встал последним.
    - Что так долго? - прошептал Серж.
    Я лишь расстроено покачал головой. Признаваться в потере сапога не хотелось. Поднимут на смех!
    - Рота, шагом марш! - крикнул офицер.
    И мы пошли в часть...
    Садоводство уже не вызывало приятных воспоминаний. Я чувствовал себя обездоленным. Отчаянно завидовал другим курсантам; ведь каждый из них имел два нормальных сапога! А мое досадное приобретение с каждым шагом напоминало о себе. Нога свободно болталась в чужом сапожище.
    "Чей же он? - лихорадочно соображал я. - Старый. Значит, какого-то дедушки. Или сержанта? Нет, наши сержанты такие не носят... Артюши! - наконец, осенило меня. - Дедушки из артроты!"
    Я вспомнил парней, с шуточками выходящих из парилки. Эти точно убьют, когда узнают, что я взял их сапог! Так что же теперь: полгода носить чужое имущество?

    ***

    После бани взвод погнали в учебный класс. Вел строй заместитель командира взвода ("замкомвзвод" или просто "замОк"). Старший сержант Смоленцев. Ленинградец, после первого курса Политеха. Шарящий командир. В переводе на гражданский - хорошо соображающий.
    - Пять минут - перекур! - скомандовал Смоленцев, и вместе с нами зашел в курилку.
    Мы смотрели на замка, как первоклассники на студента. Ведь он прослужил целых полтора года!
    - Смоленцев! - Вдали показался какой-то офицер. - Срочно десять человек на хоздвор!
    - Есть! - отрапортовал старший сержант. - Абрамов! Веди своих бойцов!
    - Отделение, строиться! - задумчиво произнес Абрамов...
    Девять курсантов под присмотром сержанта потопали куда-то вперед. Я мало думал о предстоящей работе; мысли вертелись вокруг чужого сапога. Мы миновали роту артюшей, но я не заметил там никого, прихрамывающего на правую ногу.
    Хозяйственный двор встретил курсантов легко узнаваемым запахом. Навстречу вышел парень в грязной одежде.

     []

    - Ты десять человек на работы вызывал? - хмуро спросил Абрамов.
    - Угу, - промямлил солдат.
    - А что делать? - продолжил сержант.
    Парень с хоздвора молчал, разглядывая работников.
    - Студенты? - наконец, спросил.
    - Что делать? - повысил голос наш комод.
    - А, ладно! - махнул рукой странный солдат. - Сами всё увидите!
    Через пару минут мы подошли к свинарнику. Прямоугольник, метров двадцать на пятнадцать, отгороженный низким заборчиком. Здесь пахло куда ощутимей. Я заглянул внутрь. Всё было покрыто толстым слоем вонючей субстанции. Земля вперемешку с навозом, перепаханная до состояния вязкой жижи.
    Парень с хоздвора любезно открыл калитку.
    - Дело такое, - волнуясь, начал он. - Надо загнать его!
    - Кого? - хором переспросили бойцы.
    Тогда солдат показал пальцем. Животное в дальнем углу свинарника почти сливалось с грязью. Я различил только глаз, настороженно смотрящий в нашу сторону.
    - Вон туда, - продолжил боец с хоздвора. - Видите открытую дверцу? Вы загоняйте, а я там встану. Как только забежит, я закрою. Понятно?
    - Хорошенькое дельце! - возмутился Абрамов.
    По его растерянной физиономии я понял, что хоть комод и из глубинки, общаться со скотиной ему не приходилось. Сержант подозрительно уставился на солдата:
    - Ты, что, молодой? Послали к свиньям, а ты ни хрена не умеешь?
    Парень смутился, но от своего не отступил.
    - Вы загоняйте! - повторил он. - А я там встану!
    - Что встали? - прикрикнул на нас Абрамов. - Идите! Гоните эту свинью, куда вам сказали!
    Сам сержант предусмотрительно остался за забором. А вчерашние студенты осторожно вошли на "свинскую" территорию. Ну и вонища! Животное в дальнем углу зашевелилось. Это, пожалуй, был поросенок. Килограмм на семьдесят. Настоящий хряк весит больше.
    Парень с хоздвора встал у ограждения.
    - Гоните его сюда! - прокричал он.
    Девять курсантов застыли в нерешительности.
    - Вперед! - наконец, сообразил Зуев.
    Мы начали медленно приближаться к жертве. Когда расстояние сократилось до трех метров, поросенок внезапно встал на ноги. Затем дождался удобного момента, и ловко проскочил между двух курсантов. Попутно обрызгал грязью Сержа.
    - Вот уроды! - от всей души выругался Пешков. - Хотя бы подменку дали! Мы же после бани!
    ("Подменкой" называли одежду, выдаваемую на работы).
    - Давайте, парни! - взмолился солдат с хоздвора. - Меня же убьют, если не загоню!
    - Так, рули! - в сердцах воскликнул Серж. - Мы же не умеем!
    Со стороны картина выглядела комично. Девять человек гонялись за поросенком. Последний технично убегал. Наконец, отделение обозлилось не на шутку.
    - Будем толкать его в загон, - грозно заявил Зуев.
    Мы встали цепью, и пошли на несчастного поросенка. Строптивый "свин" напрягся и... резво рванул вперед.
    - Держи! - крикнул парень с хоздвора. - Не пускай!
    Легко сказать! Поросенок без затруднений прорвал нашу цепь. Боком задел Шуру Трофимова. Студент из Кораблестроительного института плюхнулся в грязь.
    - Бля!!! Какого @#$?! - заорал Шура.
    И побежал чистить форму. На одного бойца стало меньше. Среди оставшихся наметилась легкая паника.
    - На кой лад мне сдался поросенок? - задумчиво произнес Зуев.
    - Нам его не есть, - согласился Серж...
    - Эй, бойцы! - раздался откуда-то сзади чей-то громкий голос. - Чего вы там говно месите? Да еще такой дружной компанией!
    Мы обернулись. За забором стоял еще один хоздворовец.
    - Петров? - удивился он, увидев своего. - Ты зачем, соловушка, пригнал сюда целую роту?
    - Твой воин? - оживился Абрамов. До этого комод дипломатично хранил молчание. - Слушай, этот фрукт вызвал десять человек, чтобы они загнали свинью!
    - Ты что, сержант, свинью от поросенка не отличаешь? - удивился пришедший.
    Абрамов благоразумно промолчал. А бывалый хоздворовец легко перемахнул через изгородь, умудрившись при этом не испачкаться.
    - Встали все влево! - приказал он. - Если побежит на вас, гоните ко мне!
    Восемь курсантов сместилось влево. Наш новый рулевой направился к жертве.
    - Спокойно, спокойно! - бывалый подходил всё ближе к поросенку. - А ну, пошел!
    И сильно хлопнул в ладоши. Поросенок шарахнулся в сторону загона.
    - Петров, закроешь! - крикнул хоздворовец.
    "Соловушка" схватился за калитку. Но поросенок еще не сдался. Он кинулся влево. Мы дружно заорали. Поросенок метнулся к бывалому. Тот ловко толкнул его ногой. У "свина" не осталось шансов. Животное пулей шмыгнуло в узкое помещение, а Петров захлопнул калитку.
    - Спасибо, Жора, - пролепетал он. - Костю послали на склад, а мне поручили...
    - Олух! - лаконично выразился Жора.
    - Отделение, выходи! - заорал Абрамов.
    Как только операция закончилась, комод вспомнил, что он - наш командир.
    - Ручки не замарал, зато как руководит, - зло прошептал Слава Зуев.
    Грязные, но довольные успешным исходом, курсанты вылезли из свинарника.
    - Как от вас воняет! - скривился сержант...
    Затем мы долго оттирали сапоги. Я успел в подробностях изучить "подарок артюша". Мой размер - 42-ой, а этот был 45-го. В каблук неизвестный воин умело вбил гвоздь. Головка торчала боком наружу. Разобрал я и фамилию владельца. Клюхин.
    "От Клюхи получу три плюхи! - невесело подумал я. - А то и больше!"
    Кое-как почистившись, мы отправились назад. Шура Трофимов шел в наполовину мокром "хэбэ". От него по-прежнему пахло.
    - Вот и в баню сходили! - подвел итог Слава Зуев.

    ***

    На следующий день мои мучения усилились. Чужой сапог к ноге не приживался. Правда, вчера вечером я научился высекать им искры об асфальт. Вот для чего в каблук вбили гвоздь! Но это стало слабым утешением. Во время утренней пробежки я натер мозоль. Теперь на правую ногу ступал аккуратно.
    После зарядки курсанты умылись, застелили кровати, и начали готовиться к утреннему осмотру. Еще одна армейская процедура. Сержант, словно строгий родитель, осматривает подчиненных. Как подшит подворотничок? Не грязный ли? Сапоги начищены? Бляха блестит?..
    Я остервенело подшивал воротничок. Стежки выходили кривые и крупные. Кое-как пришил. Теперь срочно чистить обувь! Надев китель, я поспешил на улицу. Навстречу попался дежурный по роте, сержант из другого взвода. Рядом шел какой-то незнакомый солдат.
    - Откуда я знаю? - пожимал плечами дежурный. - Недавно только призыв пришел.
    - Попроси дневального, - упрашивал солдат. - Выручай, братишка!
    Диалог показался мне странным. Я уже чистил сапоги, когда вспомнил... Два перекрещенных ствола на петлицах солдата! Эмблема артиллеристов!
    - Курсант Медведев! Срочно на тумбочку дневального! - раздался крик со второго этажа.
    "Нашли по фамилии! - догадался я. - Теперь артюш убьет за сапог!"
    На негнущихся ногах я поплелся наверх. Дедушка из артроты о чем-то болтал с дежурным. Я подошел ближе.
    - Курсант Медведев прибыл, - обреченно промямлил я.
    - У тебя мой сапог? - обернулся ко мне артюш.
    - Да, - тихо ответил я.
    - Твою мать! - выругался солдат. - Быстро снимай!
    Я начал стягивать чужое имущество.
    "Ну, все! Теперь останусь с одним сапогом! - тоскливо думал я. - Сначала от артюша влетит, а потом еще и старшина накажет".
    Боец артроты обеими руками схватил свою собственность.
    - Мой!!! - возбужденно завопил он. - Как же я его искал! Ты - мой ненаглядный, родненький!
    Солдат обернулся ко мне.
    - Возьми свою ужасную кирзу! - Дедушка судорожно стащил правый сапог. - Что же ты молчал, парень?! Я тебя обыскался! В трех ротах побывал! Ты - четвертый Медведев!
    Я молчал, ожидая неминуемого наказания. А артюш по фамилии Клюхин никак не мог наглядеться на свой сапог.
    - Строиться на утренний осмотр! - заорал дневальный на тумбочке.
    Я понял, что у меня появился шанс улизнуть. Тихо надел свой сапог, и рванул вниз по лестнице. Вскоре стоял вместе с бойцами моего отделения.
    - Сейчас мы проверим, кто у нас хреново подшился! - сурово произнес сержант Абрамов.
    Но угрозы комода меня не пугали. На одиннадцатый день службы я ощутил настоящее счастье. У меня были два сапога 42-го размера!

    4. "Вы не виноваты!", или Неизвестное заболевание

    Второй взвод построился перед казармой.
    - Равняйсь! - скомандовал старший сержант Смоленцев.
    Двадцать шесть бойцов повернули головы направо.
    - Смирно!
    Двадцать четыре головы вернулись в исходную позицию. А два курсанта выпали из строя. Захарова вовремя подхватили, а Спиридонов упал на асфальт. Хорошо еще, успел выставить руки.
    - Это еще что за...? - начал Смоленцев, но договорить не успел.
    Шура Трофимов покачнулся и стал валиться на спину. Его едва удержал Слава Зуев.
    - Да что вы, ребята?! - воскликнул замок.
    Впервые за три недели службы я заметил на лице нашего командира замешательство.
    - Кто еще себя плохо чувствует? - угрожающе спросил Смоленцев.
    Второй взвод молчал.
    - Да, говорите вы! - разозлился старший сержант. - Только не падайте!
    Курсанты безмолвствовали. Однако все стояли на ногах.
    - Десять минут - перекур! Разойдись! - махнул рукой Смоленцев. - А вы, святая троица, - глянул он на "падучих", - после завтрака в санчасть!
    Второй взвод поплелся в курилку...
    У меня с самого утра кружилась голова. Зарядка прошла как в тумане. Но сдаваться в санчасть я не собирался. Через два дня - присяга. Приедет мама. Света Колоскова. Нет уж, сам как-нибудь поправлюсь.
    В курилке царили подавленность и уныние. Обычно солдаты по любому поводу шутят. Сегодня больше молчали. Я не курил, но всегда сидел вместе с другими курильщиками. Всего двадцать дней в армии, а заповедь "кто не курит, тот работает" усвоил твердо. Сержант скомандует: "Перекур. Есть некурящие? Тащите трубы, ребята!" И потащишь; сколько уже раз такое бывало.
    Тишину нарушил Зуев.
    - Еле удержал его! - обратился Слава к дымящей братии. - Смотрите, какой бледный! Не нравится он мне!
    Утреннее происшествие всех обеспокоило. Предмет обсуждения, Шура Трофимов, сидел с отсутствующим видом.
    - Очнись, дурик! - ласково обратился к нему Зуев.
    - Да, в порядке я! - с трудом отозвался Шура. - Лучше спички дай!
    Но покурить не удалось. Едва затянувшись, Трофимов до слез закашлялся.
    - Ну точно кандидат в покойники! - неодобрительно буркнул Зуев. - Не переводи зря сигареты!..
    - А ты себя нормально чувствуешь? - спросил я Сержа перед построением.
    - Вроде ничего, - пожал плечами Пешков. - А ты?
    - Средне, - отмахнулся я. - Что я, дурак - заболеть на присягу?!
    После завтрака трое больных поплелись в санчасть. К ним присоединились два курсанта, которым стало плохо в столовой. Остальных погнали в учебный класс. После первого урока к доктору убыл еще один боец. А потом пришла моя очередь.
    - Медведев? - Над столом завис сержант Абрамов.
    - Я!
    - Головка от @#я! - откликнулся комод. - Третий раз тебя зову! Тоже больной? Пойдешь в санчасть вместе с Стрепетовым и Гришиным!

    ***

    Санчасть находилась в соседнем здании. Толкаешь дверь, потом вперед по коридору. Третья комната справа; там всегда пахло лекарствами.
    Доктор, долговязый мужик с редкими светлыми волосами, пребывал в дурном настроении. Звание "старший лейтенант" позволяло ему не сдерживаться.
    - Еще трое болванов! - констатировал он, увидев наши скорбные лица. - Вас мне только не хватало!
    Курсанты молча выслушали откровение офицера.
    - Голова кружится? - сердито спросил врач. - Мутит?
    Я и Стрепетов кивнули.
    - А ты что? - Старший лейтенант обернулся к Гришину.
    - Что? - испуганно откликнулся курсант.
    Похоже, ему было еще хуже, чем нам.
    - Понятно, - зловеще ухмыльнулся доктор. - Вы, что, сговорились? Яненко!
    На пороге возникла знакомая фигура фельдшера. Ефрейтор Яненко был у доктора на побегушках. Парень из нашего взвода, но прослужил на целых полгода больше. Бывалый "соловей".
    - Яненко, к тебе пополнение! Давай их ко всем остальным! Фамилии запиши, и дай левомицетин! Наглотаются у меня таблеточек!
    - Пошли! - сказал фельдшер.
    И мы потопали. Ефрейтор привел нас в спортзал. Здесь в первый день службы нам выдавали форму. На полу уже сидело человек двадцать. Шуру Трофимова я среди них не заметил. Наверное, куда-то раньше положили.
    Я чувствовал слабость. Голова кружилась. С трудом я уселся на пол. Это была баскетбольная площадка. Мы находились как раз в трехочковой зоне.
    - А почему спортзал? - тихо спросил Валера Стрепетов.
    Общительный парень из Харькова сегодня был малоразговорчив. В ответ я неопределенно пожал плечами. Затем с трудом сфокусировал взгляд на баскетбольной корзине.
    "Сколько мне понадобится попыток, чтобы забросить туда мяч?" - равнодушно подумал я.
    - Смотри! - отвлек меня Стрепетов.
    В помещение заносили кровати. Их таскали курсанты из четвертого взвода. На наших глазах спортзал превращался в лазарет. Я наблюдал, как ребята поставили первый ряд коек. Затем закрыл глаза и отключился...
    - Сюда, солдат! - Меня тормошил ефрейтор Яненко.
    - Что?
    - Ложись! - Медик указал на кровать. - Температуру мерил?
    Я покачал головой.
    - Левомицетин?
    Я кивнул.
    - Речи, что ли, лишился? Фамилия?
    - Медведев.
    - Рота, взвод?
    - Второй взвод третьей роты.
    - Это же мой взвод, - вздохнул Яненко, записав данные. - В казарме почти не бываю... Ложись, парень!
    Я дошел до койки, разделся и лег. "Накрылась присяга", - пришла мне в голову печальная мысль. Я закрыл глаза, и провалился в сон.

    ***

    Когда я проснулся, коек в спортзале стало больше. Народ прибывал. Напротив меня спал курсант с красным лицом. Раньше ни кровати, ни краснорожего не было.
    Я попытался встать и осмотреться, но сильно кружилась голова. Пришлось снова лечь. Я чувствовал себя гораздо хуже, чем утром. Знобило. Болели руки и ноги. Завернувшись в одеяло, я пытался согреться, но холод донимал. Прижав колени к животу, я обреченно дрожал.
    - Эпидемия! - донесся голос сверху.
    Я повернул голову. Кровати вдоль стенки уже стояли в два яруса. "Верхние" больные обменивались информацией.
    - Что за эпидемия? - спросил один.
    - Говорят, инфекция! - многозначительно сказал другой. - Во как!
    - Во всей части?
    - А ты что, не видишь?
    "Еще месяц в армии не прослужил, - подумал я, - а уже заболел!"
    Слово "эпидемия" звучало зловеще.
    Я с трудом поднялся. Сел на кровать. Формы не было. Зато на полу появились мои тапочки.
    "Ребята из взвода принесли! - догадался я. - Наверное, Серж Пешков".
    Надев тапки, отправился в туалет. Двести метров пути отняли последние силы. Еле добравшись назад, я упал на койку, и больше до вечера не вставал...
    Остаток дня запомнился смутно. Пару раз меня будили, я глотал таблетки. От обеда и ужина отказался. Тело болело. Мучил озноб. Ближе к ночи я крепко уснул.
    Мне снилось, будто я - троглодит, первобытный пещерный человек. С дубиной гоняюсь за мамонтами. Место действия - моя кровать, которая приобрела огромные размеры. Одетый в шкуру, я бегал за дикими животными от одного края кровати к другому. Пытался найти пещеру, где горел огонь. Жаркое пламя могло меня согреть! Но как только открывался вход в пещеру, появлялись новые мамонты. И я снова за ними гонялся.
    "Почему мне так холодно, если я бегу?" - недоумевал я во сне...
    В середине ночи кошмар закончился. Озноб прошел. Я впервые почувствовал себя лучше. Открыл глаза. Высокие окна спортзала были не занавешены; помещение заливал яркий лунный свет. Я осмотрелся. Количество кроватей было уже не сосчитать. Теперь они везде стояли в два яруса; надо мной тоже установили коечку.
    После зрения включился слух. Я вдруг различил десятки звуков: чей-то храп, громкие стоны, неразборчивое бормотание. Затем откуда-то слева раздался протяжный крик: "А-ааа! А-ааа!" Мне это напомнило фильмы о Великой Отечественной войне. Полевой госпиталь с тяжелоранеными.
    "Что же с нами случилось?" - подумал я.
    Вдалеке послышалась сирена скорой помощи. Слабый звук становился всё громче. Похоже, скорая ехала к нам. Слева опять кто-то закричал. Спортзал откликнулся дружными охами.
    Минут через пять в помещение вошел Яненко. За ним - два человека в белых халатах. Они несли носилки.
    - Вот этот! - шепотом объяснял ефрейтор. - Кричит, температура под сорок.
    - Берем, - откликнулся басом один из санитаров. - Клади его, Семен.
    Два мужика переложили бойца на носилки. Тот издал страшный вопль. Больные в спортзале заохали и заворочались.
    - Пятый за ночь, - пожаловался Яненко.
    - Понесли! - скомандовал санитар. - Не раскисай, парень, - еще и не такое увидишь!
    Вскоре дверь за ними закрылась.
    Я приподнял голову. Все спали. Никто, кроме меня, не видел прихода врачей. Вскоре скорая отъехала. Звуки сирены смолкли. И снова - лишь стоны, храп и неясное бормотание.
    "Чем же мы заразились? - подумал я. - И куда увозят? Не иначе как в реанимацию!"
    Я явственно представил, как медленно, но верно, всех нас перевезут в больницу. А потом... на кладбище. "Нас отравили! - озарило меня. - Что там говорил командир роты? Спецпредмет, особый отдел, секретность. Радиотехнический полк! Вот американские диверсанты нас и ликвидировали! Всю часть!"
    Мне всё стало ясно. Неизвестное отравляющее вещество. Неделя агонии - и смерть. Пока увозили самых слабых, но очередь дойдет и до меня...
    Умирать не хотелось. Я так мало прожил! Навалилась тоска. "Если суждено умереть, - решил я, - надо принять смерть мужественно. Не буду плакать, устраивать истерик. Надо держаться!"
    Меня снова зазнобило. Я потрогал лоб. Он был горячим. Сильно потянуло в сон. Некоторое время я сопротивлялся. "Кто знает, сколько осталось жить? - уговаривал я сам себя. - Надо подвести итоги жизни!"
    Но веки упрямо смыкались. Ничего путного в голову не шло. И я снова уснул.

    ***

    На следующий день жизнь в лазарете стала налаживаться. Новых больных за ночь не поступило. В центре помещения поставили несколько столов и скамеек. С утра притащили завтрак. Тяжелый бак с кашей волочили два курсанта из нашей роты. Еще один солдат нес тарелки. Затем ребята принесли бачок с чаем и кружки.
    - Эй, воин! - внезапно раздался голос с левого края спортзала. - Дед, что, сам за едой пойдет?
    Курсанты замерли в недоумении. В этот момент в помещение вошел Смоленцев.
    - Я тебе говорю, душара с тарелками! - продолжил командовать неизвестный. - Раскладывай кашу в миски! Остальные - обносите дедушек!..
    Это наводил порядок кто-то из старослужащих артроты. Они тоже не избежали болезни; просто всех артюшей разместили слева. Наш замок быстро оценил ситуацию.
    - Эй, больной на нижней койке! - воскликнул Смоленцев. - В своей части рулить будешь! Вас сюда доставили? Вот и лежите! Это - наши духи! Своих припахивай!
    Левый край загалдел. Артюши негодовали.
    - Сержант, ты чего? - надрывался самый старый. - Чморить свой призыв?!
    (Глагол "чморить" в армейском лексиконе имел целый букет значений. В данном случае, "унижать", "издеваться", "притеснять").
    - Совсем связисты духов распустили! - шумел второй.
    - Хватит орать! - захрипел кто-то третий. - У меня башка раскалывается!
    Смоленцев хладнокровно выдержал психологическую атаку.
    - Вас здесь от силы двадцать больных, а наших - человек сто! - сказал он. - Своими духами заправляйте!
    - Черт с вами! - снова заорал болтливый артюш. - Ваше счастье, что я болен! Неохота связываться!
    Таким образом, вопрос решился. Приободрившиеся курсанты открутили крышку бака, и принялись накладывать кашу в тарелки. Больные потянулись за едой. Мой краснорожий сосед проснулся.
    - Кто там орал? - спросил он.
    - Деды из артроты, - ответил я.
    Сосед испуганно взглянул на меня.
    - Нас больше, - пояснил я. - Они своими духами рулят.
    Есть не хотелось. Но я заставил себя подойти к столу, чтобы выпить чая. Заодно принес два куска хлеба краснорожему...
    Путь к столу, а затем и в сортир, отнял слишком много сил. После трудного испытания я снова свалился в кровать. Хотел заснуть, но тут жутко разболелся живот. На "очко" не тянуло; просто боль то стихала, то усиливалась. Сосед заснул, а я стал изучать спортзал. За сутки привык к нашему лазарету. Ночные предположения об американцах и отравляющих веществах ныне казались бредом. Но, все-таки, что с нами случилось?
    В зале наблюдалось какое-то движение. Курсанты мыли пол. Похоже, объявили специальный наряд по санчасти. Затем в спортзал заглянул Смоленцев.
    "Начальство идет!" - крикнул он, и снова закрыл дверь.
    Вскоре вошли несколько офицеров. Среди них я узнал замполита части; высокий узкоплечий подполковник неделю назад читал нам общую политинформацию.
    Спортзал затих. Офицеры о чем-то совещались. Наконец, замполит повернулся к солдатам.
    - Сегодня к вам зайдет главный врач Ленинградского военного округа! - громогласно объявил он. - В его присутствии не шуметь! Ни на что не жаловаться! Если услышу хоть одну жалобу, пеняйте на себя!
    - А чем мы больны?! - крикнул кто-то из артюшинских дедушек.
    Замполит болезненно поморщился. Затем его лицо покраснело.
    - Я же сказал, чтобы к главврачу вопросов не было! - заорал он. - Всем ясно?! Дежурный по санчасти!
    К подполковнику устремился Смоленцев.
    - Обеспечить дисциплину! - рявкнул замполит.
    - Есть! - откозырял замок.
    - Смотрите у меня! - неизвестно кому пригрозил подполковник и направился к выходу...
    - Ишь, какой борзый! - развеселился дедушка-артюш, когда дверь за начальством закрылась. - Ну что, духи? Вешайтесь! Ваш замполит мне не указ!
    Спортзал молчал.
    - Да, заткнись ты, Болт! - огрызнулся другой дед. - И без тебя тошно!
    - А что Болт? - заголосил обиженный артюш. - Я ведь дело говорю...
    Главврач пришел после обеда. Сначала в спортзал забежал командир части. Покрутил головой, и выскочил наружу. Потом замполит. Затем все зашикали, и... воцарилась тишина. И тут появился Он. Полковник. Три больших звезды. Весь украшен нашивками. Змея и чаша; эмблема медицинских войск. Следом ввалилась процессия человек из десяти. Я насчитал трех полковников. Остальные - подполковники и майоры. Главврач оглядел спортивный зал. Все ждали, что же он скажет. Но военный медик молчал.
    Я надеялся на дедушку-артюша, на его смелый крик: "Чем мы больны?!" Но тут даже Болт струсил. Главврач медленно осматривал ряды коек и важно кивал своим, военно-медицинским, мыслям.
    Наконец, полковник вздохнул. Расправил плечи.
    - Одно могу сказать! - веско заявил он больным солдатам. - Вы в этом не виноваты!
    Главврач развернулся и быстрым шагом вышел из спортзала. За ним последовали остальные офицеры.
    По двухъярусным кроватям пронесся гул возмущения. Дверь снова открылась, на пороге возник Смоленцев.
    - Они ушли! - громко сообщил он.
    И тут спортзал взорвался.
    - Что значит: "Вы не виноваты!"? - завопил Болт. - Нас, что, отравили?! Да, что же это такое, ребята?
    - СПИД!
    - Тиф!
    - Чума!
    - На нас здесь опыты ставят!
    - Братва, мы тут все поумираем!
    Орали все: духи, соловьи, черпаки и деды. Фраза главврача прозвучала как смертный приговор. Пусть мы не виноваты. Разве от этого легче?
    Я закрылся с головой одеялом. Боже, как нам не повезло!

    ***

    Следующая ночь прошла без приключений. Никого не увезли. Никого не привели. С утра я чувствовал себя немного лучше. Вчера вечером даже съел полмиски каши.
    Перед завтраком в спортзал вошел Яненко с новой порцией лекарств. Ефрейтор деловито обходил многочисленных больных. Добрался до меня. Я проглотил левомицетин. Фельдшер отправился дальше.
    - Янэк! - внезапно окликнул его сержант Смирнов. - Скажи, ради бога, чем мы больны?
    Смирнов был из первого взвода. Лежал через койку от меня. Год службы за плечами. Сержант чувствовал себя неуютно среди одних духов-курсачей.
    - Не умрешь! - отшутился ефрейтор.
    - Погоди, Янэк! - схватил его за руку Смирнов. - Что-нибудь известно?
    - Ладно, скажу, - внезапно согласился фельдшер. - Сегодня с утра доктор сообщил.
    - Что?! - Смирнов даже привстал с койки.
    - Да, тихо ты! Не положено! - зашипел ефрейтор.
    - Парни, Янэк знает, чем мы больны! - повысил голос Смирнов.
    - Знаю, - подтвердил ефрейтор. Отступать ему было некуда. - Псевдотуберкулез!
    - Псевдотуберкулез! - как придурок, заорал Смирнов. - Он говорит, что у нас псевдотуберкулез!!!
    Крик сержанта вызывал в лазарете настоящую панику.
    - От него же умирают! - свесился солдат с верхней койки.
    - Кашля ведь нет! - пробормотал краснорожий сосед.
    - Эй, фельдшер! - проснулись дедушки-артюши. - Что ты мелешь? Что за "псевдо"? Объясни по-человечески!
    Яненко сам был не рад, что проговорился.
    - Слушайте внимательно! - рявкнул он. - Два раза повторять не буду!
    Спортзал замер.
    - Во-первых, я вам ничего не говорил. Во-вторых, псевдотуберкулез - не смертельная болезнь. И не заразная!
    - А почему столько народа заболело? - возмутился краснорожий.
    - И в госпиталь увозят! - поддержал парень сверху.
    - Это же эпидемия! - обобщил Смирнов.
    - Дайте сказать! - перекрикивая народ, заорал Яненко. - Вы отравились капустой в столовой! Она лежала на складе, а там были крысы. Вот и все... Да, прекратите шуметь! Поправитесь вы! Правда, тяжелая форма...
    Но фельдшера уже никто не слушал.
    - Ура, парни! - надрывался Болт. - Живы будем! Четыре месяца - и я на гражданке!
    - Какая сволочь мыла капусту? - вопил другой. - Соловьям в столовке вставим по полной!
    - Главное, не СПИД! - орал третий. - Ну, напугали медики. Янэк, ты гений!
    Я вместе со всеми почувствовал облегчение. Зловещие слова главврача объяснялись так просто! "Вы ни в чем не виноваты" означало - заболели не по своей вине...
    К обеду сообщили еще одну новость. Присягу перенесли на неопределенное время. Слишком много новобранцев слегло. Кто же будет давать торжественную клятву?
    А мама со Светой всё равно приедут! И бабушка! Они же ничего не знают об эпидемии...

    ***

    Прошел вечер. Пролетела ночь. Настал день "присяги, которую отменили". Я плохо спал ночью: мешали скрипы кроватей, храп и бормотанье больных. После завтрака меня сморило. Хотел дождаться вестей с КПП, но не смог...
    Проснулся я от резкого толчка.
    - Медведев! - тормошил меня краснорожий сосед. - Ведь твоя фамилия Медведев?
    - Угу, - подтвердил я.
    - К тебе родственники!
    - Где? - Я мигом проснулся и начал осматриваться по сторонам. - Здесь, что ли?
    - Стоят за забором.
    - За каким забором?
    - Иди, давай! - разозлился сосед. - Тупой же ты, парень!
    Я с трудом поднялся. Повернулся к окну. Мне махал рукой незнакомый солдат. Я стал пробираться к нему.
    - Медведев? - спросил обладатель кровати у окна.
    Я кивнул.
    - Залезай на верхнюю койку! - скомандовал он. - Оттуда всё видно! Вон они стоят.
    У меня кружилась голова, и дрожали колени. Я поставил ногу на соседнюю кровать, взялся руками за верхнюю. Меня дружно подтолкнули, и я очутился на втором ярусе. Встав на колени, высунулся в форточку.
    За высоким забором стояли мама, Света Колоскова и бабушка. Некоторое время я смотрел на них, как на мираж.
    - Привет! - наконец, заорал я.
    Получилось на слабую троечку. Но близкие меня заметили.
    - Выздоравливай, Мишуля! - закричала мама. Видимо, ей уже сообщили об эпидемии и отмене присяги. - Как ты там?
    - У меня всё хорошо! - отозвался я максимально громко. Затем собрал волю в кулак и проорал: - Чувствую себя хорошо! Ничего не болит!
    Отчаянный крик отнял последние силы.
    - Как вас там кормят? - выясняла мама. - Какие дают лекарства?
    Бабушка стояла рядом и улыбалась; старушка была довольна, что выбралась за город. Света смотрела печально. Она немного стеснялась роли "девушки солдата", молчала и грустно поглядывала на меня. Зафиксировав в памяти эту картину, я понял, что ответить подробно не смогу.
    - У меня всё хорошо! - опять крикнул я. - Обо всем напишу! До свиданья!
    Вынув голову из форточки, я приготовился к спуску на пол.
    - Что, так плохо? - поинтересовался парень снизу.
    Вдвоем с соседом они помогли мне слезть. Затем обладатель блатной кровати поднялся наверх.
    - Медведев лекарства пошел принимать! - закричал он маме. - Нас тут гоняют! Сержант злой!
    Затем боец свесился ко мне.
    - Уходят! - сообщил он.
    - Спасибо! - промямлил я и побрел к своей постели.
    Лег и почти сразу уснул...
    Через пару часов я снова открыл глаза. Приподнялся на коечке. Краснорожий сосед заметил мое движение.
    - К нам замполит части приходил, - сообщил он. - Чрезвычайное известие.
    - Что на этот раз? - равнодушно спросил я.
    Сил удивляться больше не было.
    - От имени Ленинградского военного округа замполит принес извинения за перенос присяги, - торжественно отчитался сосед.
    - А за отравленную капусту прощения не просил? - спросил я.
    - Ты что, парень, момента не просекаешь? - удивился краснорожий.
    - Не просекаю, - подтвердил я.
    - Целый военный округ перед тобой извинился! - Лицо соседа просияло от удовольствия. - Такое, брат, бывает раз в жизни! Запомни! Детям потом расскажешь!

    5. "Я - гражданин мира!", или Присяга

    - Рота, подъем! - истошно заорал дневальный на тумбочке.
    Тонким, испуганным голосом. Обычно так кричат: "На помощь! Убивают!" Дежурный по роте наставлял: "Громче, боец!", но явно перестарался с наставлениями.
    - Первый взвод, подъем!
    - Второй взвод, подъем!
    - Третий взвод, подъем!
    Это заголосили замки. Их будили на пять минут раньше остальных, чтобы сержанты успели проснуться и скомандовали на совесть. У них неплохо получалось. Поставленный командный голос - лучше всякого будильника.
    Я секунду подождал, затем вскочил с кровати. Необходимая задержка. Неделю назад я получил ногой по голове. Это Пешков спускался со второго яруса. Теперь я всегда его пропускал.
    - Второй взвод, строиться в коридоре! - закричал Смоленцев.
    Я влез в штаны, застегнулся. Кое-как намотал портянки. Сунул ноги в сапоги. Схватил китель, ремень и пилотку, и побежал на построение. На ходу надел китель и встал в строй. Нахлобучил пилотку. Застегнул ремень. Успел! Выполнил нехитрую армейскую заповедь: "Здесь всё валят на крайнего. Не окажись им!"
    И только тогда проснулся. Краем глаза глянул по сторонам. Почему-то в роте находились офицеры, хотя обычно они приходили после зарядки. Я заметил капитана Миронова. Лицо ротного поразило непривычной угрюмостью. Я перевел взгляд на Пешкова. Серж показывал на часы. Мама родная! Полпятого утра!..
    Перед самым отбоем ко мне придрался Абрамов. "Медведев, ты на себя сзади смотрел? Надо, чтобы волосы на затылке плавно переходили в шею. Ночью встанешь и пострижешься!" Распространенная практика: если курсант не успевает что-то сделать днем, он занимается этим после отбоя. Я договорился с Сержем; он меня неплохо постриг. Только заснули мы около двенадцати; и вот теперь нас так рано подняли!..
    - Перемотать портянки! - скомандовал Смоленцев. - Выходи строиться!
    "Он не назначил уборщиков! - внезапно понял я. - Что-то случилось!"
    Через пару минут рота стояла перед казармой. Второе августа 87-го года. Знаменательный день. Сегодня должна быть присяга. Неужели опять перенесут?
    - Товарищ капитан, третья рота по вашему приказу построена, - отрапортовал дежурный.
    - Вольно, - кивнул Миронов и развернулся к подчиненным.
    Капитан немного помолчал, собираясь с мыслями.
    - Товарищи курсанты! - наконец, начал он. - Сегодня ночью сбежал курсант четвертого взвода Васнецов. Младший сержант Кузьмин обнаружил факт отсутствия час назад.
    Дежурный по роте, услышав свою фамилию, распрямил плечи.
    - Может быть, кто-нибудь слышал или догадывался о планах Васнецова? - спросил Миронов. - Или он кому-нибудь говорил, что собирается бежать?
    Рота молчала.
    - Я так и думал, - вздохнул капитан.
    Ночное происшествие стало для ротного полнейшей неожиданностью. Миронов постарел лет на пять; под глазами обозначились темные круги.
    - Вы прекрасно знаете, что сегодня - присяга, - хмуро продолжил он. - Я только что разговаривал с командиром части полковником Петренко. Он сказал: "Присяга состоится при любых обстоятельствах. Откладывать больше некуда!"
    Курсанты стояли, не шелохнувшись.
    - Приказываю организовать поиски курсанта Васнецова! - закончил Миронов. - Рота, разойдись! Командиры взводов ко мне!
    Офицеры начали совещаться. Наверное, делили районы поиска. Большинство курсантов так и остались стоять перед казармой. Лишь наиболее никотино-зависимые поплелись к курилке.
    Я не помнил курсанта Васнецова. Зачем парень бежал? Неужели ему было здесь так плохо?
    - Из-за этого урода мы на полтора часа меньше спали, - высказал общее мнение Андрей Максимушин, парень из Мурманска. - Найду дебила, убью на месте!
    Второй взвод одобрительно зашумел, но быстро затих. К нам приближался Смоленцев.
    - Строиться! - на ходу скомандовал замок. - Больные, выйти из строя! Убираете спалку. Старший - Гришин. Остальные - бегом марш!

    ***

    Смоленцев расставил бойцов вдоль дороги с интервалом в пять метров. По команде замка взвод дружно потопал в лес. Зазвучала веселая перебранка.
    - Ты хоть знаешь, как выглядит Васнецов?
    - Да, беленький такой. С веснушками.
    - То-то морда его мне показалась неприятной!
    - Не боись, не спутаешь! Кто еще будет в такое время по лесу шастать?
    - Парни, а вдруг он чокнутый? Сейчас выскочит на меня с палкой!
    - Да он щуплый!
    - Ежели сумасшедший, то не важно. Психи-то, они все сильные. Это же - психи!
    - А если он повесился с тоски по дому?
    - Братва, задирайте головы! Может, на каком-нибудь суку висит.
    - Делать ему больше нечего!
    - Я сам его повешу!
    - Ой, на меня труп свалился!
    - Кончай, базар! Первое отделение, не разбредаться!
    - А мне медаль дадут, если я психа поймаю?
    - Во всю задницу!..
    Утро. Начало восьмого. Взвод уже третий час блуждал по лесу.
    "Вряд ли Васнецов сюда побежал, - думал я, пробираясь между деревьями. - Скорее, уехал куда-нибудь".
    Справа от меня шел Шура Трофимов, слева - Серж Пешков.
    - А он хитрый, гад, - подал голос Шура. - Оказывается, в гражданке убег. Его же писарем хотели сделать; он в каптерку нередко заглядывал. Так умудрился стащить оттуда штаны и рубашку.
    - А ты откуда знаешь? - удивился Серж.
    - Подслушал разговор офицеров, - объяснил Трофимов. - Я последний в шеренге стоял. Слушайте, может, этот Васнецов - вовсе не сумасшедший? А мы психи, что идем сегодня на присягу? Он смотал себе в укромное местечко; никто его не найдет.
    - Чего хорошего в побеге? - возразил я. - Теперь ему надо всю жизнь бегать... Может, парень действительно тронулся? Кстати, он ленинградец?
    - Не знаю, - откликнулся Шура.
    - Парни, уже полвосьмого! - возмутился Пешков. - А в восемь завтрак. Нас, что, без жратвы оставят?
    - В день присяги можно и не завтракать! - улыбнулся я. - Мне сегодня мама еды привезет. И угораздило же Васнецова бежать в такой день! Вот кретин!
    Мы вышли на дорогу.
    - Взвод, строиться! - послышался далекий голос Смоленцева. - Возвращаемся в роту!

    ***

    После завтрака все облачились в парадную форму. Фуражка вместо пилотки. Красивые китель и штаны. "Парадка" хранилась у каптерщика, и выдавалась по праздникам. А присяга для солдата - праздник! Родные приезжают. В этот день можно нормально пообщаться с родственниками. И главное, на законных основаниях...
    Все ожидали начала торжественной церемонии. Короткий текст военной присяги мы зубрили в течение месяца. Я ощущал беспокойство. Только бы не перепутать слова! Если я ошибусь, и это заметит штабное начальство, нагоняй получат все. Комод Абрамов, замок Смоленцев, взводный Найденов и ротный Миронов. А потом этот квартет организует мне такой встречный нагоняй!
    На плацу выстроился весь личный состав части.

     []

    Четыре роты, в каждой по сто человек. Перед строем - столы; каждый накрыт красной скатертью. За ними встали штабные офицеры. На почетном месте расположился караул со знаменем части. И, конечно, полковой оркестр.

    В стороне стояли родственники курсантов. Маму с бабушкой я не заметил. Зато Зуев обнаружил своего отца.
    - Рад предок, что спровадил сына, - проворчал Слава.
    Среди гражданской публики выделялся высокий военный.
    - Это мой дед, - сообщил ленинградец Игорь Гусейников, парень из Университета. - Полковник. Еще тот оригинал! Зачем он приперся в военной форме?
    Дед Гусейникова и вправду оказался оригиналом. Растолкал всех родственников и пробился в первый ряд. На секунду показалось, что приехавшие родственники - новое пополнение части. А их командир - полковник Гусейников! Сейчас гражданских переоденут в военную форму, и у нас появится еще одна рота...

     []

    Наконец, мероприятие началось. Сначала выступил командир части. О беглеце Васнецове он даже не заикнулся. Зато мы узнали о почетной и ответственной обязанности каждого гражданина Советского Союза - службе в армии. Затем полковник Петренко объявил: "Вольно! Командирам рот приступить к принятию молодыми солдатами военной присяги!"

     []

    Раздалось еще несколько команд. Наш взводный начал по алфавиту вызывать бойцов. Курсант строевым шагом подходил к столу. Брал в руки присягу. Разворачивался лицом к солдатам и произносил заученный текст. Потом расписывался напротив своей фамилии и топал обратно в строй.
    Через час настала моя очередь. Я произнес навечно врезавшиеся в память слова: "Я, гражданин Союза Советских Социалистических республик, вступая в ряды Вооруженных сил, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, соблюдать Конституцию СССР и советские законы, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников...
    Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа".

     []

    Расписался и стал полноценным солдатом. Я не почувствовал особой гордости от случившегося. Но и смешно мне тоже не было. Я с детства привык к пионерским линейкам и комсомольским собраниям, и воспринимал официальные мероприятия как неизбежные и естественные. К тому же, не собирался нарушать присягу. Готов выполнять приказы начальников и командиров. Самое главное, что я скоро встречусь с мамой! Жаль, что Света Колоскова не приехала; она отдыхала в Сухуми с родителями...
    Когда все новобранцы приняли присягу, грянул оркестр. Личный состав торжественным маршем прошел перед трибуной с полковым начальством.

     []

    ***

    К часу дня наша рота выглядела необычно. Всю территорию оккупировали родственники. Повезло, в основном, ленинградцам. К мурманчанам приехали немногие; мало кто решился ради встречи с сыном преодолеть более тысячи километров. Но разве думаешь о других, когда у тебя счастье?
    Я, мама и бабушка разместились на спортгородке. Впервые за месяц я по-настоящему обожрался.

     []

    - Эта лесенка у нас называется "дорога жизни", - объяснял я, тяжело дыша. - Надо пройти ее на руках.
    "Дорога жизни" - сложная штука. Представьте себе гимнастические брусья, у которых горизонтальные жерди сделали железными, подняли метра на три и растянули метров на тридцать. А затем еще пустили то вверх, то вниз. Через каждые двадцать сантиметров жерди соединили поперечными планками. Получилась изогнутая лесенка на высоте двух-четырех метров. Курсанты цеплялись за первую ступеньку и, перебирая руками, проходили "дорогу жизни" от начала до конца.
    - Мама, посмотри! Вот здесь я всё время падаю, - сказал я.
    - Не хватает сил дойти до конца? - спросила бабушка.
    - Просто здесь - самое низкое место! Удобней всего падать, - объяснил я.
    - Значит, ты еще не окончательно поглупел в армии, - сделала вывод мама. - А знаешь, что бабушка мне недавно устроила?
    - Люда, ну что ты?! - забеспокоилась старушка. - Ничего особенного!
    - Нет, я расскажу, - улыбнулась мама. - Приходит бабушка из магазина и говорит: "Я там солдатиков на улице видела! Среди них, по-моему, Миша! Сейчас они к нам придут. Надо срочно еду готовить!" Я тут же начала делать оладьи, засуетилась...
    - Ну, Людочка, ошиблась я, - перебила бабушка.
    - Не беспокойся, ба! - вмешался я. - Мы в Ленинграде ни разу не были. Но если вдруг поедем, я заранее напишу.
    - А к тебе можно приезжать? - спросила мама.
    - Говорят, увольнения бывают. В субботу - с завтрака до обеда, в воскресенье - с обеда до отбоя.
    - Так это хорошо!
    - Понимаешь, всё не так уж просто. Каждые выходные меня точно не отпустят. Здесь всё зависит от контрольных, которые мы пишем по субботам. У нас пошел "спецпредмет", я об этом в письмах не писал.
    - Это еще что?
    - Да и сам толком не знаю. Сказали, после присяги расскажут. Пока мы просто учим английский алфавит "эй, би, си, ди". И расширенную форму "алфа, браво, чарли, делта". Вчера писали контрольную, но результаты еще неизвестны. Курсанты из лучшего взвода пойдут в увольнение. Но взводов - четыре! Мало самому написать, надо, чтобы во взводе двоек не было!
    - А в Гатчине можно остаться?
    - Оставят только трех человек из взвода. Сержантами.
    - Может, и ты сможешь остаться? Там что, конкурс аттестатов?
    - Ну, что ты! Просто сержанты выбирают лучших. Потом договариваются с офицером. Но сержантом мне здесь не остаться, хотя я бы не отказался. Я не стану лучшим во взводе. Тем более, по уставам или строевой. Еще я не умею командовать людьми. Главное для меня - не стать тормозом.
    - Кем?
    - Ну, не тормозить. Делать всё вовремя. Нормально маршировать. Учить уставы, бегать, сдавать контрольные.
    - А как ваши сержанты?
    - Только один хороший. Старший сержант Смоленцев. Остальные, честно говоря, дураки.
    - И чем он так хорош?
    - Он - не мутный. Не уставник. А если строгий, то по делу. Он хочет, чтобы наш взвод был лучшим. А мы хотим его не подвести.
    - А как тебе вообще служится?
    - Ма, я же тебе писал! По сравнению с настоящей армией тут детский сад. Всегда одно и тоже. Многое зависит от настроения сержанта. Когда я вижу в передаче "Служу Советскому Союзу", как пехота с автоматами бежит рядом с танками по десять-двадцать километров, то понимаю, что у меня здесь вообще всё отлично.
    - Ладно, Миша. Ты мне серьезно скажи... Куда вас отправят из учебки?
    - Пока не знаю. Много ходит разные слухов. Может, в кубинскую команду попаду.
    - На Кубу?
    - Да, но еще неизвестно. Пока только спрашивали адреса родственников. Кстати, мой отец - партийный? Он, вроде, в партию собирался вступить?
    - Не знаю. Надо будет позвонить ему.
    - Да, тут, вроде, всё связано с особым отделом. Так что ты никому пока не говори про Кубу. Может, меня туда и не отправят.
    - А кроме Кубы?
    - Да, куча вариантов! В Грузию посылают, в Туркмению. Из городов я слышал - Одесса, Подольск, Тикси. Говорят, самое неприятное - попасть в Оек.
    - А где это?
    - Не знаю.
    - А когда это будет известно?
    - Мама, это же - армия! Здесь ничего никогда не бывает известно. Скажут в самый последний момент. Смоленцев сказал, что в октябре уже всё будет ясно.
    - Так вас распределят в октябре? Так скоро!
    - Он так сказал.
    - Жаль!.. А как вас кормят?
    - Ну, нормально... Сначала я совсем есть не хотел. Если бы в столовой было что-то вкусное, я бы съел. А там всё обыкновенное. А потом то ли кончился домашний запас, то ли расти начал.
    - Ты очень сильно похудел!
    - Ну, конечно, мама. Это же - псевдотуберкулез. Я три дня вообще ничего не ел.
    - А сейчас слабость чувствуется?
    - Иногда.
    - Я тебе привезла кофеин в таблетках. Если будет давление падать, принимай...
    Время шло. Приближался обед. Я обеспокоено взглянул на часы.
    - Сказали, что родителям разрешат побыть до трех! - успокоила мама. - Я тебе говорила, что мне звонил папа Коли Безбородова?
    - Что-то не помню.
    - Коля служит недалеко от дома. В Пушкине. Я привезла тебе его адрес.
    - Так он тоже в учебке?
    - Папа сказал, что он там будет два года.
    - Вот повезло!
    - Да, Мишенька. Ты мне обязательно пиши!
    Мама обеспокоено взглянула на меня. Я вспомнил фрагмент из ее письма: "Что-то стала замечать, что разговариваю сама с собой вслух. То ли дурища такая, то ли просто нет рядом достаточно умного собеседника. Я так рада, что пришло письмо от тебя. Оказывается, я спокойно живу на этом свете три дня после твоего письма, независимо оттого, что в нем написано. На четвертый тоже живу, но уже начинается плохой сон, дурная голова на работе и слезоточение. Нет, я не плачу, но слезы так близко, что просто выступают. Тогда я сажусь перед зеркалом, очень серьезно с ним разговариваю. Я объясняю, что ничего не случилось, ничего не произошло и не произойдет плохого, так как этого просто не может быть. Помогает. А потом сразу же твое письмо. И сразу же нормально"...
    - Не беспокойся, мама! - воскликнул я. - Я и так пишу больше всех во взводе! Просто письма отсюда идут очень долго. Ты посылай мне в своих письмах чистые конверты. И еще - пиши мелкими буквами, чтобы больше влезло в маленький листик. А то мне всегда его так трудно спрятать, а выбрасывать не хочется!

    ***

    Около четырех мама с бабушкой уехали. Я возвращался в роту. Тащил с КПП огромный мешок продуктов, чтобы поделиться с ребятами. Шура Трофимов и Слава Зуев шли рядом. Тоже не пустые.
    - Так бы каждый день! - произнес я.
    - Зачем нас строили на обед? - возмущался Шура. - Лучше бы дали с родными посидеть!
    - Не забывай о воинской дисциплине! - назидательно ответил Слава.

     []

    Вскоре мы ввалились в Ленинскую комнату. Помещение, которое имелось в каждой роте. Подшивка газет, телевизор в углу и обязательный бюстик Ленина. На стенах - наглядная агитация. . За крайним столом сидел Андрей Бобров и читал газету "Красная Звезда" (орган печати Министерства обороны СССР). Андрей был из нашего взвода, призвали его из Мурманска. Судя по всему, из далекого северного города к солдату никто не приехал.
    - Держи! - Мы высыпали перед Бобровым свои гостинцы.
    - Извините, но я обожрался, - ответил Андрей. - Вы последние с КПП пришли; до вас уже приносили. Мне хватило...
    - Чтобы читать армейскую прессу? - предположил Зуев.
    - Мы должны знать своих врагов по делам их, - процитировал Бобров чье-то изречение. - И что только здесь не пишут! Вот послушайте...
    Рубрика называлась "Полевая почта". Газета получила такое письмо: "Мы, курсанты Балашовского училища, хотим продолжить разговор о так называемых самодеятельных молодежных объединениях. Нет терпения смотреть на это спокойно. Эти ребята мотивируют свое поведение тем, что им нечем заняться в свободное время. Мы считаем, что сейчас, во время грандиозных событий в стране, для молодежи раскрываются всё новые и новые возможности приложить свои силы на какое-нибудь полезное дело. Например, в организации тех же политклубов. Хотим спросить у них: металлистов, панков, хиппи - есть ли среди вас ребята из Афганистана или ликвидировавшие последствия аварии на Чернобыльской АЭС? Уверены, что нет.
    Не подумайте, что мы противники металла, как музыки. Среди нас есть ребята, которые слушают тяжелый рок, бит, брейк, но мы против "течений", против злого, обидчивого и самолюбивого фанатизма.
    12 подписей".
    - Уроды! - воскликнул Шура. - Не понимают, кто такой БГ!
    Трофимов был фанатом ленинградского рок-клуба, но больше всего балдел от "Аквариума".
    - Жаль, Андрюха, что к тебе не приехали! - перевел разговор Слава Зуев.
    - Да, ладно! - махнул рукой Бобров. - Зато я видел, как шарахались от деда Гусейникова ротные офицеры.
    - Если бы мой дед был генералом! - мечтательно протянул Зуев. - Приехал бы в нашу часть и такое здесь устроил... Я бы ему подсказал!
    - Всем бы генералам мышление, как у тебя, - согласился Бобров.
    - Генерал! - засмеялся Шура Трофимов.
    - Что? - не понял Слава.
    - Тебе присваивается внеочередное воинское звание, - объяснил Шура. - Будешь "Генералом"!
    - Это дает мне какие-то послабления? - спросил Зуев.
    - Наоборот, - оживились все. - Накладывает огромные обязательства!
    - Что за шум, а драки нет? - В Ленинскую комнату вошел Смоленцев.
    Курсанты попытались бодро вскочить, но мешали набитые животы.
    - Вольно! - скомандовал старший сержант. - Ну что, довольны присягой?
    - Довольны!
    Смоленцев усмехнулся.
    - С завтрашнего дня требования ужесточаются! - предупредил он.
    - Ничего, справимся! - загалдели курсанты.
    Старший сержант вызывал у ребят огромное уважение. Я бы даже сказал, трогательную подростковую любовь. Хотя замок был старше нас всего на полтора года.
    - Тихо, орлы! - поднял руку Смоленцев. - У меня есть для вас новость. Васнецова поймали.
    В Ленинской комнате воцарилась тишина.
    - Задержали в Питере, - продолжил замок. - Перед посольством ФРГ. Вот так-то, ребята. Перед побегом он оставил записку. Написал: "Я - гражданин мира!"
    Старший сержант хмыкнул.
    - Зачем гражданину мира принимать присягу Советского Союза? - задумчиво произнес он. - А присягу мира еще не изобрели.
    - Не такой уж он и дурак, - в полной тишине произнес Зуев. - Хотел всех обмануть.
    Смоленцев кивнул.
    - Если бы попал в посольство, получил бы политическое убежище, - добавил старший сержант. - Оказывается, он отлично говорит по-немецки.
    - Теперь ему светит тюрьма? - спросил я.
    Замок пожал плечами:
    - Присягу он не принял, так что судить не за что. Но ему точно не поздоровится. Все офицеры части теперь имеют на него зуб.
    - В психушку его отправят! - авторитетно заявил Максимушин. - Точно говорю! В психушку таких отправляют!
    - А ты откуда знаешь? - загалдели курсанты. - Может, ты сам псих? Андрюха, откуда у тебя секретная информация о психах?
    - Да, тихо вы! - нахмурился Смоленцев. - Мозгов у вас нет!
    Все стихли.
    - Не повезло парню, - наконец, произнес старший сержант.
    "Неужели он ему сочувствует?" - поразился я.
    - Ну, поздравляю вас с принятием присяги, - неожиданно закончил Смоленцев.
    Было непонятно, шутит он или говорит серьезно.
    - Сегодня у вас был выбор, - объяснил наш командир, - поступить как Васнецов, или служить в армии. Мне кажется, вы поступили правильно. Кому охота оказаться в психушке? Лучше два года ходить в сапогах!

    6. "Играем в три скрипа!", или Гости из Подольска

    - Рота, стой! - скомандовал сержант. - Налево! В столовую, шеренгой по одному, бегом марш!
    И мы побежали. Сначала через просторный холл. Затем направо в зал. Перед входом стояли лотки с нарезанным хлебом. Я всегда хапал три или четыре куска. Это же обед! После зарядки завтрак не лез в горло. А часов с десяти начинало сосать под ложечкой. Если при этом еще кто-нибудь вспоминал о домашней пище, то чувство голода становилось просто зверским.
    Курсанты разбежались по местам. Длинные столы, на десять человек каждый. По бокам - две скамьи.
    - Третья рота, садись!
    Сто человек сели. За нашим столом, на сержантском месте, расположился Абрамов. Первый от прохода, лицом к выходу.
    - Раздатчики пищи, встать!
    С середины стола поднялся курсант.
    - Раздать пищу!
    Раздатчик взял черпак и разлил суп из котла по тарелкам. Через пару минут горячая жидкость оказалась в желудках. Второе солдат раскладывал без команды. Перловка была тщательно перемешана с мясом.
    Дома я никогда не ел перловку. Разве что в грибном супе. Теперь "мел" всё без разбору. Напоследок компот. Все уже разобрали кружки...
    Еда быстро проскочила внутрь. Я не наелся. Тарелка вычищена, ложка блестит. Котлы пустые. Хотелось добавки, но я знал, что через полчаса чувство голода утихнет.
    Мы сложили котлы один в другой. В них пошли тарелки, а сверху - ложки и кружки. Курсанты закончили есть, но никто не вставал. Рота ждала команды. За первым столом неторопливо доедал наш командир. Да и Абрамов никуда не спешил.
    - Слышали новость? - шепотом спросил Слава.
    - Что, Генерал? - откликнулся Шура Трофимов.
    Зуев стал "Генералом" окончательно и бесповоротно. Отзывался на свою фамилию только на вечерней поверке.
    - Смоленчик от нас уезжает!
    - Не может быть! - воскликнул я.
    - Разговорчики за столом! - пробурчал комод, отвлекаясь от компота.
    - Уезжает! - тихо повторил Генерал.
    - Почему?
    Зуев пожал плечами.
    - Рота, закончить прием пищи! Встать! Выйти из столовой! - раздалась команда.
    Я сидел с краю, поэтому понес посуду в мойку. За весь стол. Поговорка "Моя хата с краю, ничего не знаю" в армии не работала.

    ***

    Неприятная новость подтвердилась после обеда.
    - Переводят! - признался Смоленцев в курилке.
    Замок выглядел расстроенным.
    - Не дают нормально дослужить, - покачал головой старший сержант. - Направляют в Подольск.
    - Да что же это такое?! - загалдели ребята.
    - Всех ленинградцев переводят, - объяснил Смоленцев. - В 84-ом году вышел приказ министра обороны - служить не ближе, чем за двести километров от дома. До поры до времени на это закрывали глаза. Теперь сладкая жизнь закончилась.
    Мы переглянулись.
    - Вас это не касается, - добавил замок. - Вы попадаете под распределение.
    - У меня одногруппник служит в Пушкине, - встрял я. - Коля Безбородов. Там много ленинградцев. И дедов, и духов. Никого не переводят.
    - Медведев! - нахмурился старший сержант. - Я что, министр обороны? Какое мне дело до твоего Безбородова? Меня переводят!
    Больше эту тему не поднимали. Но настроение у всех испортилось...

     []

    Через два дня Смоленцев сидел на своей сержантской кровати у стеночки, и собирал чемодан. Укладывал кроссовки, в которых вместе с нами бегал на зарядку. Второй взвод переживал больше, чем сам замок. Нас отпустили за десять минут до обеда. Курсанты ввалились в спалку, а там... Смоленчик пакуется!
    - Что пригорюнились? - спросил старший сержант. - Обед скоро.
    Он аккуратно уложил кроссовки и закрыл чемодан.
    - А кто же будет у нас заместителем командира взвода? - печально спросил Максимушин.
    - Приедет кто-нибудь из Подольска, - равнодушно откликнулся Смоленцев.
    - А почему же вас переводят?! - с обидой воскликнул я.
    Замок поморщился.
    - Что вы за меня беспокоитесь? - наконец, сказал он. - Душье, это вам служить почти два года! А я - дед! Как-нибудь устроюсь и в Подольске. Что мне будет?
    - Не уезжайте! - по-детски попросил Серж.
    Эта фраза добила замка. Пешков нашел слова, которые тронули сердце командира.
    - Достали вы меня, ребята, - произнес он, уставившись в пол. - Идите в Ленинскую комнату! Не мешайтесь собираться!
    Курсанты застыли рядом с койкой старшего сержанта.
    - Так! - повысил голос Смоленцев. - Кру-гом! Шагом марш!
    Мы неохотно вышли.
    - Самый чёткий сержант уезжает! - сказал в коридоре Генерал. - За что нам такая невезуха?!

     []

    ***

    К вечеру в роте осталась половина курсантов и сержантов. Остальные убыли в Подольск. Больше других пострадал четвертый взвод; он сократился почти втрое.
    С утра политинформацию проводил лейтенант Найденов. Командир нашего взвода.
    - Сейчас по всей стране проходит демократизация общества, - развивал лейтенант важную мысль. - Претворяются в жизнь решения 27-го съезда КПСС. Вооруженные силы Советского Союза не остались в стороне. Но демократизация в армии означает усиление дисциплины!
    Найденов являлся ходячим набором прописных истин. Он прибыл в Гатчину из глухого военного училища. Там в голову будущего лейтенанта вбили массу всякой глупости. Теперь он щедро делился ей с подчиненными.
    В лице взводного присутствовало нечто дегенеративное. Виной тому были глаза навыкате. Из-за них казалось, что Найденов непрерывно бухал. А в свободное от пьянства время пребывал в беспробудном похмелье. Молодой лейтенант выглядел лет на сорок. Носил бакенбарды, которые его старили.
    Найденов нас и смешил, и огорчал. В первый месяц службы мы почти не пересекались. Командир взвода побаивался Смоленцева; старший сержант сразу поставил лейтеху на место. Теперь, когда наш любимчик уехал, Найденов почувствовал себя главным.
    - В настоящее время сложилась непростая международная ситуация, - заявил взводный. - И вы прекрасно это знаете! - угрожающе добавил он, взирая мутными глазами на курсантов.
    "О чем это он?" - удивленно подумал я.
    Найденов, казалось, прочел мои мысли.
    - Прекрасно знаете, - с горечью повторил он, словно этот факт болью отзывался в его сердце. - Позывные на спецпредмете учите?
    - Учим! - радостно отозвался Пешков.
    - Радиообмен изучаете?
    - Пока еще не начали, - осторожно поправил Максимушин.
    - Не важно! - махнул рукой лейтенант. - Главное, воочию видите, что наш главный враг не дремлет! Поэтому вас и оставили в Гатчине.
    Уследить за мыслью Найденова было нелегко.
    - Товарищ лейтенант, а почему нас оставили в Гатчине? - спросил Генерал.
    - Ой, Зуев, не надо быть деревянным! - запричитал взводный. - Почему, почему? Вы в кубинской команде. На Кубу поедете, бороться с империализмом в самом его зародыше. Мне вчера сказали, что оттуда до Флориды - 80 километров.
    - Это точно? - не веря своим ушам, переспросил Серж.
    - Конечно, 80, - отозвался Найденов. - Ну, может быть, 100. В крайнем случае, 120.
    Курсанты молчали, пораженные радостным известием. Разумеется, насчет Кубы, а не километража.
    - Сержант, заканчивай политинформацию! - нахмурился взводный.
    Из-за стола поднялся Абрамов.
    - Второй взвод, встать! - скомандовал он. - Выйти из класса. Уборщикам - убрать помещение!

    ***

    Перед обедом мы сидели в курилке.
    - Куба - это здорово! - в пятый раз повторил Серж. - Пальмы, солнце. Два года без шинели. Туда - на корабле. В пути - двадцать дней.
    - Да погоди ты радоваться! - в пятый раз одернул его Шура. - Берут не всех. Надо контрольную сдать.
    - Главная контрольная будет в КГБ, - заметил Генерал. - Имеете ли вы родственников за границей? Жил ли кто-нибудь из ваших близких на оккупированных территориях?
    - Меня это не беспокоит, - ответил я. - Когда в Военмех поступал, всё проверили.
    - А меня проверяй - не проверяй, - вздохнул Андрюха Бобров. - Родители из Вологодской области. Оба крестьяне. Я самый народный из вас!
    - Куба - это здорово! - в шестой раз повторил Серж.
    - Да погоди... - хотел снова одернуть его Шура, но оборвал фразу на полуслове.
    К казарме топало около сорока новых бойцов. Их вел Миронов.
    - Подольские приехали! - догадался Трофимов. - Какие-то они... больно сытые!..
    Первые сведения о новичках принес Генерал. Перехватил пару подольских у спалки.
    - Они говорят, у них лучше, чем у нас, - с обидой сообщил Зуев. - Учебка при воинской части. Должны были два года служить в Подольске, но внезапно всех перевели сюда. Они все - москвичи. Злополучный приказ министра обороны!
    Вечером в наш взвод определили четырех подольских. Трех сержантов и курсанта Григоряна. Смышленый армянин-полукровка поразил нас идеальным знанием английского.
    - Что тут удивительного? - спросил он. - В Подольске все были из английских школ.
    - А у нас набрали кого ни попадя, - признался Генерал.
    - Зато мы в кубинской команде! - важно добавил Пешков.
    В отличие от Григоряна, подольские сержанты оказались "мутными". Неприятными, придирчивыми, требовательными и без чувства юмора. Найденов назначил себе нового зама. Выбор пал на старшего сержанта Волкова. Парень с высокомерным лицом. На строевой командовал так: "Шире шаг! Рэсс, рэсс! Рэсс, два, три!" С легкой руки Шуры Трофимова Волков получил прозвище "Рэсс". Двух других сержантов сделали командирами отделений. У нас по-прежнему остался Абрамов...
    После Смоленцева подольские начальники страшно раздражали. Не было у них авторитета среди курсантов.
    - Привезли сюда свою мутность, - выразил общее мнение Генерал. - А кто они такие? Мы в Гатчине дольше служим! Почему мы должны им подчиняться?
    - Верно! - поддержали остальные курсанты.
    И мы решили "метнуть заводку". В переводе с армейского - пойти на конфликт с командирами...
    Занятия по уставам проводил Волков. Остальные сержанты в это время получали инструктаж у Найденова.
    - В чем заключается принцип единоначалия? - равнодушным голосом спросил Рэсс. - Максимушин!
    - Я! - Андрей встал из-за стола. - Не знаю, товарищ старший сержант.
    - Что за ерунда? - тем же тоном произнес замок. - Мы это вчера проходили. Гришин!
    - Не знаю, товарищ старший сержант.
    - Медведев!
    - Не знаю...
    Волков удивленно поднял голову. С задней парты руку тянул Игорь Гусейников.
    - Гусейников!
    - Я! - вскочил с места Игорь. - Принцип единоначалия заключается в том, что в армии у всех - единый начальник! Это - министр обороны. И вы ему подчиняетесь так же, как и я, товарищ старший сержант!
    - Что за бред? - поморщился Рэсс. - Единоначалие - это наделение командира всей полнотой власти.
    - Вы не подчиняетесь министру обороны? - картинно удивился Гусейников. - Единому и неделимому?
    Только Игорь собрался развить свою оригинальную теорию, как в класс вошел Абрамов. Заготовленные слова застряли у курсанта в горле.
    - В чем дело? - нахмурился комод, окинув взглядом помещение.
    - В@#бываются! - популярно объяснил Волков.
    Абрамов в миг всё понял.
    - Решили залупиться? - грозно спросил он.
    Никто не ответил. Абрамов с минуту помолчал. Пауза вышла зловещей.
    - Скоро вы узнаете, что такое уставняк! - наконец, пообещал комод. - Достанет почище всякой неуставщины!

    ***

    С утра взвод отправился на строевую. После ходьбы по плацу с песней наступил долгожданный перекур.
    - Товарищ сержант, можно зайти в курилку? - неосмотрительно спросил Тимоха Захаров.
    Еще один ленинградец.
    - Можно Машку за ляжку! - хмуро отозвался Абрамов.
    "Машкой" в роте называли полотёр, модернизированный на армейский лад. Две щетки прибиты к тяжелому валику-чурке. "Подержать Машку за ляжку" означало натирать этим приспособлением пол. Подобное удовольствие ждало нас каждую субботу. Иногда на "Машку" для усиления тяжести вставал курсант, а трое бойцов тягали его вместе с полотером по паркету. Незабываемые ощущения! Кроме того, возле нашей роты постоянно ошивалась собака по кличке Машка. Иногда при общих построениях старшина грозно орал: "Можно Машку за ляжку!" и собака, услышав свое имя, заливалась громким лаем...
    - Разрешите войти в курилку, - поправился Тимоха.
    - Разрешаю, - кивнул комод, - получить наряд по роте вне очереди. Совсем расслабились, курсачи!
    - Чего Абрамов так обозлился? - спросил Тимоха, когда комод ушел.
    Захаров только что выписался из санчасти и был не в курсе последних событий.
    - Сержанты решили нас чморить, - ответил я. - Задолбать уставняком. У меня с утра подворотничок был плохо подшит. Получил два наряда вне очереди.
    - Ну и чмо этот Абрамов! - поразился Захаров.
    - Самый чмошный из всех возможных чмошников, - подтвердил я.
    ("Чмошник" - это даже хуже, чем "тормоз". Солдат, заслуживающий всеобщее презрение).
    Перекур закачивался, надвигалось продолжение строевой.
    - Был бы Смоленчик, - вздохнул Пешков, - я бы не залупался.
    - Смоленчик в Подольске, - ответил Шура.
    - Надоело петь песню! - внезапно заявил до этого молчавший Игорь Гусейников. - Давайте бросим еще одну заводку!
    - Что ты предлагаешь? - заинтересовался Генерал...
    Вскоре взвод построился на плацу в колонну по четыре.
    - Левое плечо вперед, шагом марш! - скомандовал Абрамов. - Песню запе-вай!
    Стоим мы на плацу повзводно и поротно,
    Бессмертны, как огонь. Спокойны, как гранит.
    Мы - армия страны. Мы - армия народа.
    Великий подвиг наш история хранит!
    - забубнил наш взвод маразматические строчки.
    По общей договоренности мы едва открывали рот.
    - Громче! - нахмурился сержант.
    Однако звук не прибавлялся.
    - Взвод, стой! - сделал вторую попытку Абрамов. - Кру-гом! Шагом марш! Песню запевай!
    И тут мы грянули:
    Стоим мы на пла-ЦУ!!! повзводно и по-РОТНО!!!
    Бессмертны, как о-ГОНЬ! Спокойны, как гра-НИТ!!!
    Начало фразы мы произносили вполголоса, зато в конце орали благим матом. Это и была "заводка Гусейникова".
    Мимо проходил дежурный по части (ДПЧ); плечистый и коротконогий капитан с красной повязкой на руке. Офицера наше пение задело за живое.
    - Эй, сержант! - крикнул дежурный.
    - Взвод, смир-но! - скомандовал Абрамов. - Равнение на-лево!
    - Отставить! - разозлился капитан. - Взвод, стой! Взвод остановился.
    - Сержант, если я еще раз услышу такое пение!.. Из какой роты?
    - Третья рота, товарищ капитан.
    - Так вот, чтобы больше я такого не слышал!
    - Взвод, шагом марш! - что есть мочи заорал Абрамов. - Песню запе-вай!
    На этот раз мы спели на совесть:
    Вручили нам отцы всесильное оружье.
    Мы Родине своей присягу принесли.
    И в жизни нам дана единственная служба:
    От смерти защищать грядущее Земли.
    Не надо нас пугать, бахвалиться спесиво,
    Не стоит нам грозить и вновь с огнём играть.
    Ведь, если враг рискнёт проверить нашу силу,
    Его мы навсегда разучим проверять!
    Одно дело - выяснять отношения с сержантом, и совсем другое - разозлить дежурного по части. Все понимали - это серьезный "залёт". Переводя с армейского, грубое нарушение воинской дисциплины.

    ***

    Расплата последовала после десяти вечера.
    - Рота, отбой! - прокричал дневальный на тумбочке.
    Ближайший к выключателю курсант погасил свет. Только я привычно уставился на красную лампочку, которая всю ночь горела в спалке, как в проеме между кроватями возник Рэсс.
    - Второй взвод, подъем! - скомандовал он. - Строиться у кроватей. Форма одежды номер четыре. Время пошло!
    ("Форма одежды номер четыре" - означало полную экипировку, от сапог до ремня и пилотки. Номер один - солдат в трусах. Номер два - в трусах, майке и сапогах. Так мы иногда бегали на зарядку).
    Пешков и Захаров слетели с "верхотуры". За ними поднялись я и Стрепетов...
    - Сорок пять секунд прошло, - констатировал Рэсс. - Взвод не уложился. Отбой!
    Курсанты разделись.
    - Подъем! Время пошло!
    Курсанты оделись.
    - Не уложились! Отбой!
    И снова:
    - Подъем! Время пошло!..
    К двадцатому подъему мы обессилели. Я вспомнил шутки Смоленцева. Уложив курсантов, замок командовал: "Взвод, налево!" Мы в лежачем положении поворачивались налево. "Взвод, кругом!" Мы вертелись кругом. Это было даже весело...
    Наконец, Рэсс захотел спать. Его сменил Абрамов.
    - Играем в три скрипа, - объявил сержант.
    Курсанты замерли в своих коечках.
    - Игра началась! - торжественно изрек комод.
    Мучительно потянулись секунды. Тихо. Очень тихо. Ну, совсем тихо! Тут кто-то шевельнулся. В спалке раздался скрип.
    - Раз! - объявил Абрамов.
    Прошла минута. На этот раз нервы не выдержали у Сержа. Пешков чуть-чуть сдвинул локоть.
    - Два! - угрожающим тоном произнес сержант.
    Снова тишина. Минута. Вторая. Третья.
    "Неужели от нас отстанут?" - с надеждой подумал я.
    В этот момент Абрамов со злостью дернул ближайшую койку:
    - Три! Второй взвод, подъем!.. Отбой! Играем в три скрипа!

    ***

    На следующий день пытка уставщиной продолжилась. И еще через день. Сержанты воевали с курсантами. Несмотря на подавляющее численное преимущество, мы терпели поражение за поражением.
    Противостояние не ослабло и в выходные. В субботу прошел усиленный ПХД (парко-хозяйственный день). Взвод вдоволь "подержал Машку за ляжку". А в воскресенье после передачи "Служу Советскому Союзу" нас заставили равнять коечки.
    Обычно в это время мы смотрели по телеку "Утреннюю почту". Единственный день, когда курсантов не донимали! Правда, иногда роту объявляли дежурной по части; тогда могли увести на работы. Но чаще, наоборот, отпускали в "чайник". Кафе в расположении части.

     []

    Однако сегодня - ни чайника, ни телика. Пока курсанты других взводов писали письма, мы равняли "по ниточке" кровати и тумбочки, подушки и одеяла.

    Работали молча. Два курсанта натягивали самую обыкновенную нитку. Еще двое поддерживали натяг. Остальные выравнивали по нитке кровати; чтобы получился один длинный ряд. Двухъярусные койки двигать тяжело. То дальний, то ближний угол выбивались.
    Затем перешли к одеялам. В армии ведь нет пододеяльников. Постельное белье, как в поездах дальнего следования: одеяло, подушка с наволочкой и две простыни. На гатчинских одеялах - три полосы. Дабы единообразие в спалке стало пугающим, застилали так, чтобы полосы шли параллельно спинке кровати. Но этого мало! Первую полоску еще и равняли ниточкой по всей спалке...
    В этот ответственный момент в помещение вошел Рэсс.
    - Григорян, ко мне! - приказал он. - С КПП позвонили на тумбочку. К тебе отец приехал. Отпускаю на два... Отставить! - замок жестом остановил себя, - на три часа. О возвращении доложишь!
    Счастливый Григорян побежал отмечаться у дневального. Рэсс окинул взглядом спалку.
    - Что-то долго шуршите, бойцы, - заметил он. - Так и до обеда провозитесь.
    Старший сержант неодобрительно покачал головой и вышел из спалки.
    - Везет же Григоряну! - произнес Серж, когда мы двигали тумбочки. - Отпустили на целых три часа! Вон, Шуре всего сорок минут дали.
    - К нему, все-таки, из Москвы приехали, - рассудил я.
    - А когда нас начнут пускать в увольнения? - спросил Пешков.
    - Никогда! - в сердцах ответил я. - Мне надо письмо написать, а времени нет! Может, после обеда отстанут?

    ***

    Григорян появился в роте без пятнадцати два. Наша компания сидела в Ленинской комнате. Москвич заглянул, показал пакет шоколадных конфет.
    - Сначала надо с сержантами поделиться, - виновато объяснил он.
    - Дай хоть по штуке! - возмутился Генерал. - Небось, Абрамов подавится!
    - Да, берите! - обиделся Григорян. - Мне не жалко! Просто они меня отпустили.
    Вкусные конфеты улучшили настроение. Что за воскресенье?! Сержанты мучили нас до полвторого. После спалки мы шуршали на территории.
    Через несколько минут Григорян вернулся. На его лице появилось хитроватое выражение.
    - Доволен? - спросил я.
    - Очень! - честно ответил москвич. - Папаша сообщил такую новость!
    - Выкладывай!
    - Только, ребята...
    - Да не скажем мы!
    В ленкомнате находились я, Пешков, Зуев и Бобров. Отдыхали перед построением. Больше никого не было. Григорян посмотрел по сторонам и решился.
    - Знаете, почему перевели ленинградцев в Подольск, а москвичей в Гатчину? - спросил он.
    - Нашел чем удивить! - засмеялся Пешков. - Приказ министра обороны от 84-го года!
    - Приказ тут не при чем! - перебил Григорян. - Мне отец рассказал. Это москвичи из нашей части "залетели".
    - Из-за ваших москвичей Смоленчика перевели? - с угрозой переспросил я.
    - Я, что ли, виноват? - обиделся Григорян. - В общем, слушайте!
    И мы начали слушать.
    - Я и раньше знал, что Подольск - блатное место, - начал Григорян. - Туда московские папы и мамы пристраивают своих детишек. Часть находится недалеко от столицы, да и специальность интеллектуальная. Но это еще что!.. Оказывается, в Подольске была специальная рота "слухачей". Туда брали сынков высоких начальников. Блатное место. Работы никакой. Всё собирались какую-то аппаратуру устанавливать, да так и не собрались... Офицеры - мирные, сержанты - спокойные. Короче, эти ребята просто отдыхали.
    - А ты откуда знаешь? - спросил Генерал.
    - Отец рассказал!
    - А он откуда знает? - не унимался Зуев.
    - Блин, навел справки! - разозлился Григорян. - Мой отец - не последний человек в военкомате!
    - Так вот оно что! - присвистнул Генерал. - А почему он тебя вообще от армии не отмазал?
    - А зачем? - удивился Григорян. - Я сейчас на первом курсе МГИМо. Служба в армии по специальности, с английским языком. Мои шансы при распределении возрастают.
    - Да ты нам все секреты раскрыл! - подал голос Андрюха Бобров. - Чего ради?
    - А меня переводят отсюда! - улыбнулся Григорян. - Папаша договорился. Есть прямо в Москве одна часть...
    - А как же приказ министра обороны? - зачем-то спросил я.
    - Миша, не тормози! - нахмурился Генерал. - А ты продолжай! - обернулся он к Григоряну. - Что же все-таки случилось в Подольске?
    - Из роты блатников пять бойцов пошли в увал, - сказал Григорян. - В воскресенье к ним приехали девчонки. Компания отправилась на генеральскую дачу. К папаше одного из воинов. Там веселились, как могли, да и устроили пожар! А где пожарные, там и милиция. Короче, загребли этих парней. Уж подробностей не знаю, да только доложили командующему округом. Он, не долго думая, издал приказ о передислокации. И в этой блатной роте навели шороху! Только не говорите никому, пока я в части...
    - С каких пор сын работника военкомата приказывает полковникам? - глубокомысленно спросил Генерал, когда москвич вышел из Ленинской комнаты.
    - Может, армяне - самые блатные в армии? - высказал абсурдную мысль Пешков.
    Некоторое время все молчали.
    - Из-за пятерых уродов столько народа пострадало! - наконец, произнес Бобров. - Странно, что на Кубу не отправляют блатных москвичей.
    - Может, там не так уж и хорошо? - предположил я.
    - Да, брось ты! - перебил Серж. - Там солнце, море. Девушки!!!
    - Пальмы! - подхватил Бобров.
    - И нет Рэсса с Абрамовым, - закончил Генерал. - Парни, как они мне надоели!

    7. "Вы - недееспособный боец!", или У Боевого знамени

    Третья рота собралась в Ленинской комнате. Ежедневный просмотр программы "Время". Самое прискорбное, что в половине десятого звучала команда "Выходи строиться на вечернюю прогулку!", и мы оставались без спортивных новостей.
    Сто человек набились в помещение. От моего места до телика - метров двадцать. Экран виден плохо, зато звук включили на полную громкость. Как только дикторы сказали: "Здравствуйте, товарищи!", меня одолела сонливость. Глаза смыкались, голова клонилась вниз. Но кто в армии даст расслабиться? Командиры отделений бдительно следили, чтобы курсанты смотрели прямо в экран. А то получишь наряд вне очереди. Я, как и все, уткнулся взглядом в телевизор. При этом думал о своем...
    Сегодня - первое сентября. У курсантов нашей роты - подавленное настроение. Бывшие студенты, наконец, осознали, что воинская служба - всерьез и надолго. Дети пошли в школу, студенты отправились в институты, а мы так и остались первокурсниками. Время остановилось. "Все учатся, а нам не надо! - мрачно пошутил Генерал. - Ура! За два года ни одной сессии!"
    Раньше еще можно было себя обманывать. Рассуждать: "Да я - не в армии, а в колхозе или стройотряде. Только маршируют здесь слишком часто". Но сегодня моя институтская группа пошла на лекции. А я остался служить. И всё встало на свои места. Я - в армии. Студенты - в институте. Грустно. Полная изоляция от гражданского мира. Меня с корнем вырвали из прежней жизни. А впереди еще столько служить, что выть хочется!..
    Чтобы избавиться от мрачных мыслей, я сфокусировал взгляд на телеэкране. Два диктора. Мужчина и женщина.
    - А теперь поговорим о самых маленьких, - сказала ведущая. Металлические нотки в ее голове сменились на более теплые. - Как воспитать в них доброту и отзывчивость? Мы обращаемся ко всем родителям. Дорогие мамы и папы!
    - Бабушки и деды, - продолжил мужчина.
    Ленинская комната взорвалась от хохота. Смеялись курсанты и сержанты. Представить себе "дедов", бывалых воинов, которые прививают детям доброту, было чрезвычайно сложно. Очевидно, диктор хотел вместо казенного "дедушки" употребить неформальное "деды". Эффект получился неожиданный.
    Ответственный офицер очень удивился. У старшего лейтенанта Евсеева отсутствовало чувство юмора. Старлей вскочил со стула и закричал:
    - Что вы услышали смешного?
    Смех только усилился.
    - Дежурный по роте, выводи людей! - приказал Евсеев. - Не хотите смотреть телевизор, будем маршировать!
    - Рота, встать! - поднялся дежурный. - Строиться на вечернюю прогулку!
    Тяжело загремели табуретки, задвигаемые под столы. Улыбающиеся курсанты покидали помещение, на ходу надевая пилотки.

    ***

    Много лет назад кто-то умный решил, что солдатам в повседневной жизни не хватает песен. Ситуацию исправили при очередной редакции устава. Так как служба - дело коллективное, солдат обязали петь хором. И они поют. Четыре раза в сутки. По дороге на завтрак, обед и ужин. А также перед сном - на вечерней прогулке...
    Третья рота застыла на построении.
    - Напра-во! - скомандовал ответственный офицер. - Шагом марш! Песню запе-вай!..
    Пожалуй, в учебках - самое громкое пение. В действующей армии ситуация хуже. По крайней мере, у наших артюшей. Обычно они завывали по вечерам:
    Когда поют солдаты,
    Спокойно дети спят...
    "Этот вой у них песней зовется, - шутил Смоленчик. - От таких стонов и взрослый зарыдает: что уж говорить о детях!"...
    Иначе пели выходцы из Средней Азии. Вторая рота нашей учебки. Сводный хор узбеков, таджиков и казахов бодро кричал:
    Рассыя, лубимая моя!
    Радные бероски, тополя!
    Как дорога ты для солдата
    Радная русская зэмла!..
    Мы же на вечерней прогулке пели:
    Днем в походе, а ночью в дозоре.
    Мы с любимой увидимся вскоре.
    - Громче! - крикнул Евсеев.
    И мы грохнули:
    Я б на крыльях прилетел,
    Только очень много дел!
    У солдата много дел!!!
    У солдата, действительно, много дел. Единственная адекватная строчка в песне.

    ***

    После вечерней прогулки - вечерняя поверка. Перекличка.
    - Курсант Зуев!
    - Я!
    - Курсант Медведев!
    - Я!
    Кричать надо громко. Этому учили в первый месяц службы. Некоторые из скромности не использовали всю силу легких. С такими занимались отдельно: повторение - мать учения. "Не можешь - научим, не хочешь - заставим". Верная мысль, хоть и избитая.
    - Курсант Пешков!
    - В наряде, - ответил за подчиненного Рэсс.
    - Курсант Максимушин!
    - В санчасти, - откликнулся сержант Павлов...
    Еще на вечерней поверке сообщали новости.
    - Завтра в караул заступает второй взвод! - объявил ответственный офицер. - Пост номер один - Бобров, Стрепетов, Медведев...
    Что ж, я готов. По крайней мере, теоретически. Если меня разбудить среди ночи и спросить обязанности часового, я без промедления отвечу: "Часовой обязан бдительно охранять и стойко оборонять свой пост; нести службу бодро, ничем не отвлекаться; не выпускать из рук оружия"...

     []

    - Рота, разойдись!
    Вечерняя поверка закончилась. Теперь надо за десять минут помыться и почистить зубы.
    Курсанты побежали в спалку. Разделись и, в трусах и тапочках, потопали на второй этаж. На десять кранов и семь "очек" образовались очереди. Восьмое - всегда пустовало. Для дедов. Таких у нас было очень мало. Рэсс, каптерщик Власов, писарь Бочков да несколько сержантов. Дневальный по роте чистил "дембельское" очко с особым усердием. Сегодня - очередь Сержа Пешкова.
    Мы с ним столкнулись в сортире.
    - Как наряд? - спросил я.
    - Абрамов - мутный, - пожаловался Серж. - Ночью вообще спать не даст. Знаешь, как с ним обычно? Я стою на тумбочке и смотрю вниз. В зеркало, которое висит на первом этаже. А комод спит на кровати. Как только заметил в зеркале ДПЧ, толкай сержанта. А потом кричи: "Дежурный по роте на выход!"
    - А ты пни его ногой, как следует, чтобы точно проснулся!
    - Легко тебе советовать...
    - А я завтра в караул иду.
    - Здорово! Я тоже был должен! Да в наряд залетел; теперь Петрова послали.
    - Успеешь еще.
    - Это всё из-за наряда! Да, Мишель!
    - Серж, у меня осталось две минуты.
    - Мне парень из Военмеха письмо прислал. Дали бронь тем, кто поступил в 87-ом году.
    - Черт! Ну, спасибо за хорошие новости! Теперь я точно буду крепко спать!
    - Мишель, скажи... Мы что, козлы отпущения?
    - Похоже на то, Серж... Ладно, я побежал в спалку!

    ***

    - Товарищ майор. Караул на развод прибыл в полном составе. Начальник караула лейтенант Найденов, - отчеканил наш взводный.
    Лейтенант просто надулся от важности. Небось, всю ночь не спал в предвкушении боевой задачи. Волнения на лице дежурного по караулу я не заметил.
    - Первый раз в караул?
    - Так точно, товарищ майор!
    - И курсанты в первый раз?
    - Так точно!
    - Значит, так, товарищи курсанты. - Дежурный подошел к нам.
    Мы стояли по постам. В первом ряду - Андрюха Бобров, Валера Стрепетов и я.
    - Игрушки дома закончились, - сурово произнес майор. - Сегодня вы заступаете в караул. С боевым оружием. И с самыми настоящими патронами. Вчера письма выдавали?
    - Никак нет, - ответил Бобров.
    - Правильно! - кивнул инспектирующий. - Запрещено! А почему?
    Курсанты молчали.
    - Вдруг плохая новость? - объяснил майор. - А солдат сгоряча решит парня подстрелить, который увел его девушку. Автомат уже есть, дело за малым...
    "Что это? - подумал я. - Богатая фантазия или реальная история?"
    - Лет пять назад был случай в соседней части, - продолжил дежурный. - Солдату что-то неприятное написали из дома. Он через пару дней заступил в караул. Пришел со сменой на склад боеприпасов... Как называется солдат в составе смены? - неожиданно спросил офицер у Зуева.
    - Караульный! - нашелся Генерал.
    - А когда он принял пост?
    - Часовой!
    - Верно! - кивнул майор. - Так вот, остался наш часовой один на посту. И ведь что удумал? Взорвать склад!.. Уже сбил замок! Автомат бросил... Так и застали его начальник караула и проверяющий... А ведь могли погибнуть люди! Понимаете?
    - Так точно! - от излишнего усердия ответил Найденов.
    - Я тебя не спрашиваю, лейтенант, - насупился дежурный. - Я курсантам объясняю.
    Взводный покраснел.
    - Начкару провести дополнительный инструктаж в караульном помещении! - объявил в заключение дежурный.
    ("Начкар" - сокращение от "начальник караула")...
    Не прошло и получаса, как первая смена заступила на посты. Вторая или "дежурная" готовилась к караулу, а третья, в которой был и я, считалась "свободной". Находилась в полном распоряжении Найденова.
    - Медведев! - неожиданно позвал меня взводный. - Приказываю провести беседу с караульными свободной смены на тему "Выполнение устава - священный долг каждого воина".
    - Есть, - только и смог ответить я.
    Идиот Найденов! Как такое вообще могло прийти в голову?
    Свободная смена - Трофимов, Васильев и Зуев. С унылыми лицами мы сели друг напротив друга.
    - Значит так, товарищи, - промямлил я...
    О чем говорить?!
    - Будешь жить по уставу, завоюешь честь и славу, - вспомнил я плакат в Ленинской комнате.
    - Согласен, - важно кивнул Генерал.
    Воцарилась тишина.
    - У солдата - много прав, лучше изучай устав! - родил я второе предложение.
    - Верно! - глубокомысленно согласился Васильев.
    - Что ты несешь, Медведев! - не выдержал Найденов. - Надо сказать, что воинская дисциплина обязывает каждого военнослужащего быть верным военной присяге, строго соблюдать Конституцию и законы, выполнять свой воинский долг умело и мужественно! Неужели это так сложно?

    ***

    Смена с десяти до двенадцати ночи заступала на посты. С боевым оружием, заряженным боевыми патронами я шел к Боевому знамени. Не слишком ли много боевого? Четыре человека. В колонну по одному. Я, Трофимов, Васильев и Зуев. Сбоку - разводящий. Молчаливый сержант Павлов из Подольска.
    Подошли к штабу. Смена осталась на улице. Я и Павлов поднялись на второй этаж. В холле перед лестницей стояло знамя части. Рядом по стойке "смирно" застыл Стрепетов. Штабные офицеры уже ушли; свет на этаже погасили. Лестница и пост освещались через окна; на улице перед зданием горели электрические фонари. Поэтому сдача и прием Боевого знамени прошли в полумраке.
    - Товарищ сержант. Курсант Стрепетов пост номер один сдал, - отрапортовал Валера.
    - Товарищ сержант. Курсант Медведев пост номер один принял, - доложил я.
    Караульный и часовой поменялись местами и ролями. Через минуту я остался в одиночестве...
    На первом этаже сидел дежурный по части. Иногда оттуда раздавались какие-то звуки. У меня же стояла полная тишина. Я принял положение "вольно". На бОльшие вольности пока не решился.
    Прошло минут пятнадцать. За это время я рассмотрел во всех подробностях знамя, подставку под него и темный штабной коридор. Чем заняться? Вынул из кармана военный билет. Курсант обязан всегда иметь его при себе. За два месяца службы я изучил этот документ в мельчайших деталях. Когда нечего делать, вынимаешь и читаешь от корки до корки.
    Вскоре я засунул билет обратно. Тяжело вздохнул. Тихо вокруг. Очень тихо.
    "А может именно сейчас готовится нападение на штаб?" - пришла мне в голову беспокойная мысль.
    Я живо представил, как в тени деревьев притаились люди с автоматами. Ждут сигнала, чтобы захватить знамя части! Если они со всех сторон атакуют штаб, то перебьют нас с дежурным офицером в три секунды! Я стал разрабатывать план обороны.
    "Неудобно знамя стоит, - размышлял я. - На видном месте, а надо бы спрятать. Человек пять поставить на втором этаже; организовать охрану здания. А что может сделать один часовой?"
    Я крепче сжал автомат. И вдруг услышал странный звук в пустом коридоре. Неужели уже атакуют? Подозрительный звук повторился. Я инстинктивно снял автомат с плеча. И тут одна из дверей распахнулась! От ужаса я прыгнул вперед метра на полтора...
    - Солдат! Ты что, о@#ел?! - На меня взирал штабной художник Зыков.
    Ефрейтор из первого взвода застыл в дверном проеме.
    - Сколько дураков у знамени стояло, а ты всех переплюнул! - выругался художник, осторожно выходя в коридор. - Я рисую стенд по приказу замполита! Задержался!
    Я медленно сделал шаг назад; повесил автомат на плечо.
    - Да, шорохи тут, - промямлил я невпопад. - Мне же не сказали, что здесь есть люди!
    "Часовому запрещается разговаривать, - вспомнился мне устав. - Часовой должен отвечать только на вопросы начальника караула"...
    Я сделал еще шаг назад, и безмолвно застыл на своем посту.
    - Да, парень, - вздохнул Зыков, закрывая комнату. - Тяжело тебе будет служить.
    Штабной художник засунул ключи в карман и, не обращая больше на меня внимания, стал спускаться по лестнице.

    ***

    На следующий день после караула у меня болели ноги. Утренний кросс я пробежал лишь благодаря силе воли. Однако ближе к завтраку расходился. После еды нам выдали письма. Мне пришло от мамы. В перерыве между занятиями я написал ответ. "Ходили в караул. С заряженными автоматами охраняли посты. Я был у Боевого знамени части". Про усталость решил не писать. Еще я умолчал, что в последнюю смену пришлось стоять у знамени два часа сорок минут. Потом объяснили, так всегда происходит при сменах караулов...
    Я запечатал письмо, взглянул на часы. Еще есть пара минут. Как-то странно чешется нога! Перемотать, что ли, портянку? Я стащил сапог. И обалдел. Вся ступня распухла! Не болела, но выглядела ужасно. Как будто ногу надули воздухом. Я с трудом запихнул свою "культю" обратно в сапог...
    - Что такой грустный? - спросил Пешков во время занятия.
    - Нога распухла! А мы послезавтра в караул заступаем. В Лесково поедем, охранять гауптвахту. Вот не повезло!..
    После обеда я направился в санчасть. Там сидел знакомый ефрейтор Яненко.
    - На что жалуешься? - задал он дежурный вопрос.
    - Нога, - я стал вытаскивать свою "клешню". - Точнее, ноги...
    Распухшую лапищу удалось вынуть с третьей попытки. Я размотал портянку. Ступня приобрела фантастические размеры.
    - Что произошло? - хладнокровно спросил Яненко.
    - Ходил в караул, - ответил я.
    - Тогда снимай второй сапог!..
    - Держи тапочки, - принял решение фельдшер. - Вернешься в них в роту. Наденешь свои, а эти принесешь назад... Ну, что смотришь? Бери! В свои сапоги ты больше не влезешь!
    - А это надолго? - спросил я.
    - До дембеля заживет, - философски ответил Яненко. - Хотя я такого еще не видел. Сейчас смажем тебя мазью Вишневского.
    - А она от опухания?
    - От опухания! - авторитетно подтвердил ефрейтор.
    Он достал какую-то вонючую мазь и приступил к делу.
    - Пишу тебе освобождение на неделю, - заключил Яненко. - Отдашь Найденову. То-то он обрадуется! Через два дня - ко мне на перевязку...
    Но Найденов не обрадовался. Потребовалось срочно менять караульного. Вместо меня в Лесково поехал Ленька Гришин. Я же превратился в больного солдата.
    На зарядку не бегал. Записался в вечные уборщики. По утрам равнял кровати, табуретки и тумбочки. На четвертый день научился образцово заправлять нижние коечки. Верхние, увы, так и не сумел. Вместо занятий по строевой и физической подготовке, я сидел в Ленинской комнате. Читал "Литературную газету". Иногда попадался журнал "Огонек". Я даже в столовую ходил по-особенному!
    Сзади роты топали четыре воина в тапочках. Я и еще три кадра. Погода в те дни стояла неважная; часто лили дожди. Хорошо, что любимая команда Абрамова: "Строй лужи не обходит!" на больных не распространялась.
    Больше всех мой недуг возмущал Найденова. Командир взвода замучил вопросами.
    - Когда в строй?
    - Товарищ лейтенант, мне ногу в сапог не засунуть.
    - Я сейчас так засуну! В таком состоянии вы - недееспособный боец. Когда в строй?
    Найденов редко сбивался на "вы". Только когда читал нравоучения...
    Положение "дохода" и меня угнетало. Но организм жил своей жизнью. Не желал ходить на пост номер один! Отказывался стоять возле Боевого знамени!

    ***

    Караул второго взвода уехал в Лесково. Охранять гауптвахту. Наряд и больные остались в роте. Ночь прошла непривычно тихо. Не скрипел наверху Серж, не ворочался беспокойный Стрепетов. Я даже уснул не сразу. Зато с утра было легче убираться.
    Первую половину дня я провел в ленкомнате. Пристрастился к чтению газет. Затем написал Свете Колосковой бодрое письмо. Закончил так: "Да здравствует союз армии и народа!" Надеюсь, девушка поймет, что это - шутка.
    К ужину вернулись наши караульные.
    - Ну, как съездили? - спросил я Сержа. - Кто на "губе" сидит?
    - Да, почти никого, - ответил Пешков. - Всего камер десять. Здесь вокруг одни учебки. Курсачи. Нарушений мало. Один дедушка, правда, скандалил, но не в мою смену.
    - Так если караульный - дух, а на губе - дед, - задумался я, - то дед духу ничего не сделает?
    - Дед духу даст в ухо! - Пешков вспомнил свои поэтические наклонности. - Конечно, ничего! Генерал его матом и послал.
    - А дед?
    - Грозил, что узнает номер части. Но быстро успокоился... Ах, да! Забыл! Сидел там один. Известная личность. Грузин!
    - Да мало ли грузин на свете!
    - Погоди! Он четвертый месяц на губе мается. Местная достопримечательность! Восемь лет дисбата ему светит!
    - За что?
    - Самовольное оставление поста. Вместе с оружием... Да, еще подстрелил кого-то при задержании.
    - Убил?
    - Нет, вроде. Ранил. Иначе бы жизни на губе ему не было.
    - Сильно?
    - Мишель, не знаю подробностей. Но ему теперь всё зачтут. По полной программе. Не скоро родную Грузию увидит. Нам сказали, что поначалу его еще возили к прокурору. Теперь вообще не вызывают. Он там привык, на губе. Сидит в одиночке. Там все поодиночке.
    - Такие правила?
    - Наверное. Или камер много. А в мою смену он пел песни. Грустные какие-то, беспросветные. Грузинские. Тоску на меня навёл! Лицо Сержа приняло торжественное выражение.
    - Лучше послушай, - сказал он. - Губа навеяла...
    Опять скрипят каленые скрижали.
    Один в темнице. В полной тишине.
    Срок впереди. Неведомые дали.
    Тоска грузинская. Всё ясно мне!
    - Настроение ты передал точно, - похвалил я.
    - Я так и знал, что ты поймешь! - обрадовался Пешков. - А у тебя что нового?
    - Письмо от мамы получил. Она тоже пишет, что Военмеху снова бронь дали.
    - Если мы вернемся в институт, то станем знаменитыми, - грустно пошутил Серж. - Учились в Военмехе, и пошли в армию! Солдатами! Единственный призыв за всю историю вуза!

    8. "Мишка, ты стал каким-то другим", или В увольнении

    Согласно уставу, я обратился к своему непосредственному начальнику. В четверг утром. За два дня до субботы.
    - Товарищ сержант. Прошу разрешить мне увольнение.
    - Умный ты, Медведев, - насупился Абрамов.
    Обращение было сделано по форме и в срок. Придраться не к чему.
    - Однако твой вопрос решит командир взвода, - нашелся сержант...
    После обеда у нас была строевая. Меня с занятий вызвал взводный. Через несколько минут я вошел в учебный класс. Доложил о прибытии.
    - Сколько раз ты был в увольнении? - начал Найденов.
    - Ни разу.
    - Что же, неплохо. Если ни разу не был, так, пожалуй, больше и не надо.
    - Один-то раз можно?
    - Что? - нахмурился лейтенант.
    - Один раз разрешите! - поправился я. - Пока нас на Кубу не послали.
    - Медведев, не надо быть деревянным! - разозлился взводный. - Еще не факт, что тебя возьмут на Кубу! Сначала надо проверку сдать.
    Я промолчал.
    - А ты знаешь, что в прошлые выходные курсант из второй роты получил замечание от патруля? - спросил Найденов. - Теперь количество увольнений сократят.
    - Никак нет, - пробурчал я.
    Неприятная новость застала меня врасплох. "Чертов нарушитель из второй роты! - со злостью подумал я. - Всю учебку подставил! Неужели я стану козлом отпущения?"
    Найденов, тем временем, задумался о своем.
    - А как ты, Медведев, насчет спиртного? - внезапно спросил лейтенант.
    В его глазах навыкате заплясали озорные огоньки.
    - Никак, - ответил я. - То есть, нет. Никак нет.
    - Правильно! - улыбнулся командир взвода.
    Среди курсантов ходили слухи, что Найденов - любитель выпить. Это ничем не подтверждалось, кроме вечно опухшего лица лейтенанта.
    - А я, Медведев, вообще не пью! - с подозрительным энтузиазмом заявил взводный. - Даже на собственной свадьбе пил только кофе.
    При этом нос лейтенанта заметно покраснел.
    - А, еще чай! - радостно воскликнул он. - И морс! Клюквенный!
    Затем взводный неожиданно погрустнел.
    - Ладно, иди, - равнодушно бросил он. - Записываю тебя в увольнение. Но помни, всё решит командир роты. Завтра вечером узнаешь результат.
    - Спасибо!
    - Не за что. Возвращайся на занятия. Трофимова ко мне. Он тоже в увольнение записался... Трофимов пьет?
    - Никак нет, товарищ лейтенант!
    - В наше время пить опасно, - хмуро согласился Найденов.
    - Разрешите идти?
    - Иди отсюда, Медведев! Чтобы глаза мои больше тебя не видели!

    ***

    Что может быть для солдата важней увольнения? Наверное, только отпуск и дембель. Когда в пятницу вечером ротный подписал мой "увал", я почувствовал себя абсолютно счастливым человеком.
    Серж полностью разделял мое мнение. По весьма прозаичной причине - Пешков завидовал. Его мама выбралась из Коврова на присягу, но второй раз приехать не смогла. Далековато...
    Перед программой "Время" курсанты оккупировали курилку. Генерал рассказал о своем увале. Сообщил, что ходил с родителями в парк. Затем объяснил, как туда добраться из части.
    - Я выпить хотел, но какое там! - закончил Слава. - Папаша цыкнул на меня, будто сам всю жизнь был трезвенником. Да и ДПЧ потом каждого обнюхивал. Короче, нереально сходил в увольнение! В двух шагах от водки, а выпить нельзя!
    - А на сколько времени отпускают? - спросил Андрюха Бобров. Его интерес к данной теме был, скорее, умозрительным. - Я так думаю, что можно на машине в Питер смотать. Переодеться в гражданку, и тю-тю!
    - Ты читаешь мои мысли, Боб! - воскликнул Шура.
    С его легкой руки многие ребята получили прозвища. "Боб" - сокращение от "Бобров". А Игорь Гусейников стал "Густавом". - Именно этим я завтра займусь! - громогласно продолжил Трофимов.
    Шуре тоже подписали увольнительную на субботу.
    - Что ты задумал? - нахмурился Генерал. - Почему я еще ничего не знаю?
    - Перед ужином в письме прочел! - объяснил Трофимов. - Дядька приедет на своем "Запорожце". Так что в Ленинград поеду. Домой!
    Курсанты в курилке замолчали.
    Шура плотоядно улыбнулся:
    - У меня, ребята, серьезные планы. Свою подругу я уже подготовил. Мол, только на часик к тебе! Не подведи, родная!
    "Подругой" называли девушку солдата. Армейский сленг. Просто и без выкрутасов.
    - Везет же некоторым! - пробормотал Боб.
    От сообщения Трофимова у курсантов испортилось настроение. Разговор заглох. Зависть - плохое чувство, но как с ним бороться?
    Я тоже был не прочь провести хотя бы час наедине со Светой. Но мама написала: "В Ленинград тебя украсть не получится. Машины нет". Значит, обойдемся. Они приедут втроем. Мама, бабушка и Света. Мы договорились, что родственники побудут со мной около часа. Потом останется одна Света.

    ***

    На следующее утро я и Трофимов надели парадки. После завтрака состоялся инструктаж старшины. Мероприятие прошло без приключений. Прапор нам попался мировой; ему не было до курсантов никакого дела. Куда больше "старый" интересовался чистотой в казарме. Но это надо спрашивать с дневальных, а не с увольняемых!
    "Проводи нас до ворот,
    товарищ старшина!"
    - вспомнил Шура фразу из песни.
    Мы долго смеялись. Если бы кто-нибудь из курсантов обратился с такой просьбой к прапорщику, ему бы не поздоровилось. Схлопотал бы три наряда вне очереди, да еще бы и "увала" лишился. Старый, что - девушка, провожать солдата?
    В девять утра все увольняемые отправились в штаб. Вел дежурный по роте, сержант Павлов. А дежурным по части в тот день стоял майор Лебедев. Неплохой мужик, хоть и пошловатый.
    - Если офицер мутный, он всегда ходит хмурый, - шепнул Шура, пока Павлов докладывал о нас ДПЧ. - А если шарящий, то отпускает идиотские шуточки.
    - Пусть шутит, лишь бы не придирался, - ответил я.
    Так и получилось.
    - Баб собрались трахать? - начал воспитательную беседу Лебедев. - А гондоны у вас есть?
    Майор захохотал.
    - Никак нет, - ответил кто-то из первого взвода.
    - И то верно! - еще больше развеселился Лебедев. - Трахаться в гондоне - всё равно, что играть на рояле в перчатках...
    Тут майор осекся. По лестнице спускался подполковник. Наш инструктаж проходил на первом этаже.
    - Увольнительные записки с собой? - строго осведомился ДПЧ.
    - Так точно, - ответил дежурный по роте.
    - Список увольняемых!
    Павлов протянул Лебедеву листок.
    - Что гласит устав? - важно начал майор. - Искажение воинских званий, употребление нецензурных слов, кличек и прозвищ, грубость и фамильярное обращение несовместимы с понятием воинской чести...
    Подполковник вышел на улицу.
    - Так что, трахайтесь умело! - неожиданно закончил Лебедев. - Кто патрульному попадется, яйца оторву! Шагом марш на КПП!
    Мы вышли из штаба и потопали к воротам.
    - Почему Лебедев так себя ведет? - спросил я.
    - Майор - старый воин, - объяснил Трофимов. - Достали его наряды... А вообще, Миша, не отвлекай. Меня через несколько часов ждет... сам знаешь что! Надо настроиться!
    - Прости, Шура, - только и смог ответить я. - Ни слова более...
    У ворот КПП я заметил маму и бабушку. Рядом с ними стояла Света Колоскова.
    - Ко мне подруга сама приехала! - гордо заявил я.
    Шура не ответил. Он выискивал глазами дядю с "Запорожцем".

    ***

    Мы пробыли вместе минут сорок. Всё было отлично. Мама - заботливая и родная; бабушка - смешная и трогательная; Света - немного грустная, но тоже близкая. За это время я съел бутербродов пятнадцать и выпил три чашки чая. Хорошо, что вокруг много зеленых насаждений. Иначе где справить малую нужду?..
    - Ладно, Миша, - наконец, произнесла мама. - Мы вас оставляем. Поедем домой, а вам советую пойти в парк.
    - Хорошо, - сказал я. - Мне Слава Зуев объяснил дорогу.
    - Поехали с нами, - предложила бабушка. - Быстрей получится. А обратно пойдете пешком...
    Через три остановки мы вышли. Я и Света. И впервые за долгое время остались одни.
    Я посмотрел на девушку. Высокая крашеная блондинка, примерно моего роста. Волнистые волосы до плеч, серые печальные глаза с длинными ресницами. Красивая? Ну, скажем так, "средней внешности". Фотомоделью не назовешь, но и уродиной - тоже. Колоскова выглядела взрослей меня. Может быть, за счет косметики. И всегда пахла духами...
    - Куда теперь? - спросила она.
    - Вот парк, - показал я. - Какие у тебя новости? Ты, что-то, всё время молчишь...
    Похоже, Света стеснялась моих родственников. Теперь смущение прошло. Колоскова заговорила. У нас так было принято на гражданке. Первые минуты Света болтала без передышки, а я слушал...
    - Я почти не загорела в Сухуми, - говорила девушка. - Погода испортилась. Хотя, когда мы приехали, стояла ужасная жара. Почти сорок дней без дождей; даже старожилы такого не припомнят. А потом как пошли грозы! Каждый день после обеда...
    Светины новости доходили до меня с трудом. Мы же не виделись два с половиной месяца. Кроме того, мне было непривычно в увольнении. Я всё думал: "Если сейчас появится офицер, надо отдать ему честь. Как бы вовремя заметить?" Или: "Главное, не нарваться на патруль! Может, придерутся? У меня нормально начищена бляха?"
    - Ты меня не слушаешь! - внезапно заявила Света.
    - Слушаю! - с жаром возразил я.
    - Тебе вообще нет до меня дела! - обиделась Колоскова.
    - Да, постой же! - растерялся я. - Что за глупости?!
    Света закусила губу и уставилась себе под ноги.
    - Не дуйся, - попросил я. Меньше всего мне сейчас хотелось ссориться. - Давай найдем место, где нет людей. Особенно военных. Взводный сказал, здесь часто бывают патрули.
    - Патрули? - удивилась Колоскова. - Это еще кто?
    Она была вся такая гражданская. Словно из другой жизни. "Надо срочно мириться!" - понял я.
    - Мне есть до тебя дело! - убеждал я Свету, пока мы удалялись от центрального входа. - Я слушаю внимательно. Ты говорила про сорок дней без дождей...
    Мало-помалу Колоскова успокаивалась. - Еще Люда, моя младшая сестра, с нами ездила, - снова заговорила Света. - В Сухуми красиво. А еще мы ездили в Гагры. Там парк большой, по нему гуляют павлины. Но почти все с ободранными хвостами. Они боятся людей.... А знаешь, - она осеклась, - ты похудел.
    - Знаю, похудел, - невпопад ответил я.
    Мы никак не могли привыкнуть друг к другу. Найти точки соприкосновения.
    - Я ходила на встречу одноклассников, - сменила тему Света. - К Марьяше. На прошлой неделе...
    "Марьяша" - сокращение от Марии Яковлевны. Наша классная руководительница. Мы с Колосковой познакомились в девятом классе. Света перешла к нам из другой школы, и я ей приглянулся. Почему? Как потом она сама объяснила: "Ты очень много высказывался с задней парты".
    Давно это было! Три года назад. Я тогда страдал по девочке, которую встретил в пионерском лагере. На Свету не обращал внимания...
    К концу учебного года ситуация изменилась. Я устал страдать. Свете надоело ждать, пока ее заметят. Колоскова набралась смелости и позвонила мне домой. 9 мая 85-го года. Пригласила на праздничный салют. Мы встретились в центре города. Погуляли. Так начался наш роман.
    Первое время я позволял Колосковой себя любить. Потом привык к ней. Затем увлекся Светой. Прежде всего, в сексуальном плане. Эта форма близости меня чрезвычайно интересовала. Одноклассница не смогла долго сопротивляться моему натиску. Сдалась в начале десятого класса. Это укрепило наш союз. Отношения стабилизировались. Мы часто встречались, много времени проводили вместе. Новый год Колоскова встречала у меня дома.
    После школы я поступил в Военмех, а Света - в Лесотехническую академию. Это не стало препятствием для нашей связи. Моя новая среда не представляла для Колосковой угрозы. В военмеховской группе училась всего одна девочка. Да и та интересовалась лишь математикой. У Светы в группе были какие-то мальчики, но меня это не трогало. Я считал ревность убогим чувством.
    Первые студенческие каникулы мы с Колосковой провели на турбазе в Усть-Луге. Этим летом неделю жили на даче у ее родителей. Наши отношения были достаточно крепкими...
    Мне казалось, Света меня дождется. Почему? Мы знали друг друга больше двух лет. Срок существенный. Больше, чем мне служить в армии. Я чувствовал, что Света меня любит. А если так, значит - дождется! Надо только пережить этот долгий период.
    Уходя в армию, я настраивался на бесконечное ожидание. Распланировал будущее на годы вперед. Знал, что после армии женюсь на Колосковой. Если девушка дождется, какие могут быть варианты? За неделю до армии Света вдруг сказала: "Женись сейчас!" Но как я мог? Ей еще не было восемнадцати. К тому же, это было просто глупо!..
    - Коля Мазин по-прежнему крутит баранку, - между тем, говорила Колоскова. - Костю Приходько не забрали, пойдет после второго курса. Вообще из класса много парней ушло. Одни девчонки и остались... Да, совсем забыла! Сережа Воронов привет передавал. Он, как всегда, цветет и пахнет!
    - Знаю, он мне пишет, - кивнул я...
    Мы заходили всё дальше в парк. Внезапно вдалеке показался солдат. Он был одет в парадку, как и я. Мои мысли от Светы немедленно перенеслись к службе: "Патрулю надо честь отдавать. А солдатам? Что там, в уставе, сказано на этот счет?" Но в голову лезла только идиотская фраза: "Воинское приветствие выполняется четко и молодцевато".
    "Отдам честь, - на всякий случай решил я. - Перестрахуюсь!" И как положено, за шесть шагов, салютовал солдату воинским приветствием. Разве что на строевой шаг не перешел. Военнослужащий смерил меня холодным взглядом. Честь не отдал. В его глазах я прочел нескрываемое презрение.
    "Ты, уставная крыса, - наверное, подумал парень. - Душара непуганая! Или в военное училище метишь? Что же ты, дрянь, на ГРАЖДАНКЕ, когда мы ВЫРВАЛИСЬ НА ВОЛЮ, еще и честь мне отдаешь? Да за такие вещи морду бьют!"
    Воображаемый монолог звенел в моих ушах. Лицо залило краской. Какой позор! Я украдкой взглянул на Свету. Колоскова ничего не заметила. Девушка рассказывала о новом романе Таньки Казиной, нашей одноклассницы.
    Я облегченно вздохнул. Никто не должен знать об этом ужасном конфузе!

    ***

    - Вот и пришли! - сказала Света. - Сядем?
    - Конечно, - ответил я.
    На наше счастье, в конце аллеи обнаружилась скамейка. Я вытащил из полиэтиленового пакета с продуктами пару газет. Разложил на скамье. Мы сели.
    Вдали от посторонних глаз мне стало лучше. Только сейчас я по-настоящему почувствовал себя в увольнении.
    Колоскова молчала.
    - Мишка, ты стал каким-то другим, - наконец, произнесла она. - Я думала, это пройдет. Но это не проходит.
    - Просто отвык! - объяснил я. - От гражданки...
    Хотел добавить "и от тебя", но промолчал. Девушка бы неправильно поняла. Хотя, конечно, я отвык от нее. Что здесь удивительного?
    Вместо новой фразы я наклонился к Свете. Она выглядела немного растерянно. Огромные глаза. Нос уточкой. Чуть удивленное выражение лица. Я поцеловал ее. Сначала в шею. Потом в щеку. Затем в губы. Прижался к ней губами. Света откликнулась...
    Мы много целовались в десятом классе. Однажды зашли в пирожковую на Невском и стали целоваться за столиком. Уборщица заметила и заорала на весь зал: "Вы только посмотрите! Да сколько вам лет? Вот стыдоба-то!" Было ужасно неприятно.
    Сейчас мы целовались по-другому; словно пытались вернуть что-то потерянное. И оно находилось, возвращалось. Я ощутил Колоскову прежнюю. Понадобилось больше двух часов, чтобы прошлое воскресло. Света почувствовала что-то подобное. Я вдруг заметил на своей щеке ее слезу. Чуть отвел лицо.
    - Зачем ты плачешь?
    - Я скучаю одна, - всхлипнула Колоскова. - Всё это так долго! А мне заняться нечем. Сижу дома. Я ведь везде ходила с тобой. А теперь - такая пустота!
    - Ну, что поделать? - начал я. - Не по собственной же воле я ушел.
    - А мне-то что? - еще сильней заплакала девушка. - Ты еще и на Кубу уезжаешь! Вообще будет не встретиться. Ты бы попросил, чтобы они тебя не отправляли!
    - Да, они там желания не спрашивают, - пробурчал я. - Может, и так не отправят... Понимаешь, в армии выполняют приказы. Да я тебе писал!
    Мне захотелось сменить тему. Вопреки желанию Светы, я стремился поехать на Кубу. Впервые в жизни представилась такая возможность! Может, хоть что-нибудь увижу. Хоть какую-то пользу получу от этой дурацкой армии! Да и все мои ребята в кубинской команде. Куда же мне проситься? В Оек, что ли?
    - Мишка, мне так одиноко! - воскликнула девушка.
    - Не плачь, - сказал я. - Я тебя люблю. Ты же знаешь.
    - Знаю. Я тоже тебя люблю.
    Колоскова полезла в сумочку, достала носовой платок.
    - Теперь глаза будут красные, - с обидой произнесла она.
    - Не беспокойся, - я попытался ее утешить. - Надо только не раскисать, и всё будет хорошо. Я буду писать. Время быстро пройдет...
    Малоубедительные аргументы. Но что еще я мог сказать? В любом случае, я не хотел впадать в тоску. Мы со Светой находились в равных условиях. Она без меня, но и я без нее...
    - Давай, не печалиться раньше времени, - предложил я. - Зачем опережать события?
    - А помнишь, как мы ездили на дачу? - спросила Света.
    - Конечно, помню! - ответил я.
    - Да, - снова всхлипнула Колоскова. - Это было так давно!
    - Не надо тосковать! - попросил я. - Зачем думать о прошлом или будущем, когда мы рядом?
    Я притянул Свету к себе и обнял. Колоскова подалась навстречу. Мы выбрали отличную скамейку. Никого вокруг...
    Оставшееся время, мы почти не говорили; только обнимались и целовались. Я тискал Колоскову, как в далеком десятом классе. Трогал, гладил, запоминал ее тело. Все проблемы ушли на задний план. Мысли сбились. Вопросы остались в стороне. Мы целовались. В настоящем времени. Под конец у меня даже заболели губы.

    ***

    Около полпервого дня я забеспокоился. Надо вовремя вернуться в часть! Влюбленный во мне уснул; зато проснулся защитник Родины. "Если опоздаю, десяткам курсантов запретят увольнения! - подумал я. - Как тогда ребятам в глаза смотреть?"
    Мы со Светой поднялись с укромной скамейки. Держась за руки, пошли к центральному выходу. На гражданке мы всегда ходили под ручку. А сейчас, словно пионеры, держались на расстоянии. Когда в парке появился народ, и вовсе разняли руки.
    Вновь накатила неизбежная отчужденность. Правда, не такая, как в начале встречи. Но заветная скамейка осталась позади; настоящее быстро становилось прошлым. Воинская часть приближалась.
    - Могли бы в Гатчине квартиру снять! - вдруг сказала Колоскова.
    Я кивнул. Жаль, что не получилось. Мне было бы гораздо легче расслабиться. Как же крепко меня держала армия! Эх, проклятая служба!
    - Вечером мы ходим строем по плацу и поем песни, - внезапно произнес я.
    - Поете песни? - удивилась Света. - "У солдата выходной", что ли?
    - "Пуговицы в ряд", - уныло подтвердил я.
    Затем замотал головой. Мне захотелось приукрасить армию.
    - Мы поем "Вставай, страна огромная!" - поправился я.
    - Честно?
    - Честно!
    Мне вдруг открылось, что Колоскова ничего не знает об армии. И не стремится знать. А я ей писал! И про песни тоже. Она, что, письма мои не читает?
    - Наш командир взвода - полный идиот, - заработала моя фантазия (тут, правда, я был недалек от истины). - Решил воспитывать в нас патриотизм. Каждый вечер, с девяти до десяти, мы поем "Вставай, страна огромная". По три раза. Взводный хотел, чтобы мы пели "Интернационал", но под него маршировать неудобно.
    - Ну и порядочки! - рассеяно заметила Света. - И зачем тебя забрали в армию?
    - Я тебя люблю, - невпопад ответил я.
    Мне вдруг стало стыдно за свое вранье. Девушка страдает, а я спектакль устроил!
    - Я тоже, - прошептала Колоскова...
    Впереди показался КПП.
    - Давай отойдем куда-нибудь, - предложил я. - Время есть. Еще поцелуемся.
    - Ты меня стесняешься? - нахмурилась Света.
    - Да, нет же! - рассердился я. - Тебе надо, чтобы все солдаты на нас глазели?
    И я решительно повел Колоскову к знакомой пятиэтажке. Сколько раз я видел это здание! Прохожих, идущих по тротуару. На переменках между занятиями все спешили в курилку. А я из окна сортира наблюдал за гражданской жизнью...
    Мы зашли в парадную. Встали между первым и вторым этажами. И целовались еще минут пятнадцать.
    - Пошли! - наконец, освободилась Колоскова. - Буду сдавать тебя в часть...
    - Пиши мне чаще, - попросил я на прощанье. - Мне необходимы твои письма. Иначе я здесь совсем отупею.
    - А мне необходим ты, - серьезно ответила девушка...
    Без двадцати два мы расстались. Я все-таки поцеловал Свету в присутствии дневального по КПП.

    ***

    С другой стороны КПП-шных ворот с задумчивым видом прогуливался Трофимов.
    - Пообщался с девушкой? - равнодушно спросил он.
    Говорить о Свете мне почему-то не хотелось.
    - Свиделись, - односложно объяснил я. - Лучше о себе скажи. Как подруга?
    На лице Шуры отразилась сложная гамма чувств.
    - Удалось? - конкретизировал я. - Сколько раз?
    Трофимов волком взглянул на меня:
    - @#$%@#, @#$%, $%@#, @#$%@#$$#!
    Обилие мата впечатляло. Я недоуменно замолчал.
    - Прости, не сдержался, - забормотал Шура. - Сейчас всё расскажу. Только, Миша, никому ни слова!
    - Само собой!
    - Всё обломилось! - В голосе Трофимова зазвенело отчаяние. - Если Генерал узнает, до конца службы мне не забудет! Я им совру, а ты меня не выдавай, хорошо?
    - Да что произошло?!
    - Да, дура подруга! Не дала мне! Я приехал в город, ввалился к ней в квартиру. У меня было ровно сорок минут. А она: "Хочу знать, какие между нами отношения!" Заладила одно и то же! Если бы я знал, то с другой одноклассницей бы договорился. Маринка бы не отказала! Правда, она живет дальше... Нет, ну надо быть такой дурой! Я и презервативы с собой взял. Три штуки! Думаю, авось успею... Миша, только не говори никому!..
    И Шура вновь замолчал. Затем солдат изменился в лице.
    - Не могу молчать! - решительно воскликнул он. - Пусть и Генерал знает. Дура! Так меня обломила! Зачем мне такое увольнение?
    Мы подошли к штабу. Добрались до комнаты ДПЧ. Лебедев с кем-то беседовал по телефону. Мы протянули в окошко увольнительные записки. Майор, не отрываясь от разговора, подписал. Сделал жест рукой, чтобы мы не уходили.
    - Долго нам еще здесь стоять? - нервно прошептал Шура.
    Настроение Трофимова было на нуле.
    - Может, он будет нас обнюхивать? - предположил я. - Генерал говорил, что его обнюхивали...
    Наконец, Лебедев положил трубку. Взглянул на нас.
    - Ну, что потрахались без гондонов? - состроив серьезную мину, спросил майор.
    Наверное, этот провокационный вопрос ДПЧ задавал всем курсантам, возвращающимся из увольнения. Но Шура оказался не готов к подобным шуткам.
    - Никак нет, товарищ майор! - в сердцах выпалил Трофимов. - Ни с гондоном, ни без гондона! Надо было встречаться с блядью-одноклассницей!
    От изумления у Лебедева вытянулось лицо. Затем дежурный по части пришел в себя.
    - Ничего, курсант! Болт целее будет! - жизнерадостно засмеялся он. - С блядью-одноклассницей, говоришь? Главное, чтобы не с одноклассником! Ха-ха-ха! Марш в роту, блядуны!

    9. "Пол мы пидорим по пятницам!", или Ликвидация потопа

    - Вторая рота пошла! - крикнул Генерал. - Разгребайтесь быстрее! Миша, что ты там возишься? Шура, совсем тормоз? Куда кладешь грязную посуду? Да сгребай ты всю жрачку с тарелок!
    Мойка напоминала передовую. Наряд по столовой - я, Зуев, Трофимов, Захаров, Бобров и Гусейников - отбивался от многократно превосходящих сил противника. Вторая рота, получив команду: "Выйти из столовой!", дружно несла к нашему окошку новую сотню тарелок. А мы еще не разобрались с предыдущей.
    Мойка - тесное помещение, квадрат пять на пять метров. Нас здесь заперли. Бдительный прапор закрыл на ключ. Связь с внешним миром - окошко, куда уборщики столов ставили грязную посуду. Около него трудились Зуев и Трофимов. Они раскладывали в разные стороны тарелки, ложки и кружки. Если успевали, счищали остатки пищи в бак. Не перевелись еще привередливые солдаты! В основном, оставляли подливу от гороховой каши.
    Затем посуда попадала Захарову с левого и Боброву с правого флангов. Курсанты окунали ее в огромные ванны. У каждого в руке зажата белая тряпочка; ими оттирали жир и остатки пищи. Последними стояли я и Густав. Ополаскивали тарелки и кружки. В конце мойки составляли гигантские пирамиды из чистой посуды.
    Ужин заканчивался, работа кипела вовсю. Главное, чтобы окошко не завалили. Уборщикам столов всё равно, куда ставить котлы с грязной посудой. Не останется места, поставят прямо на пол. Объясняйся потом с дежурным по столовой.
    - Завалят! - обреченно прошептал Трофимов. - Вот толпа прёт!
    - Не боись! - воскликнул Генерал. - Прорвемся!
    Он схватил сразу двадцать тарелок и понес на середину мойки.
    - Ну, спасибочки! - пробубнил Боб, вытирая пот со лба. - Мне и так работы хватает...
    В мойке было не просто душно. Самая настоящая парилка! Мы разделись по пояс, но и это не спасало. По спине и груди, с волос, по вискам тек пот. Жар исходил от двух ванн с горячей водой. Вечно открытые краны с кипятком. В маленьком помещении клубы пара устремлялись к потолку. Не найдя выхода, конденсировались и капали нам на головы.
    "А мне нравится! - неожиданно подумал я. - Вот настоящая работа! Один за всех, и все за одного. Здесь чувствуешь плечо товарища!"...
    Через полчаса поток посуды, доставляемой в мойку, иссяк. Спустя еще сорок минут на дальних столах громоздились горы чистых тарелок. Халтурить нельзя - дежурный проверит. Если вымыли плохо, заставит перемывать.
    - Ну, вроде все, - сказал Генерал. Он высунул голову в окошко и закричал: - Товарищ старший прапорщик, выпустите нас!

    ***

    Дежурный по столовой работу принял. Старший прапорщик Устинов был суров, но справедлив.
    - Умеете, мрази, если хотите! - заявил он.
    - Вы нас с кем-то путаете! - обиделся Генерал. - Может, чурбаны из второй роты плохо мыли. Но мы...
    ("Чурбанами" у нас называли выходцев из Средней Азии. Мы не сильно различали: узбек или киргиз? Одно слово - чурбан).
    - Пидорить пол, - перебил Устинов.
    - Что? - растерялся Зуев.
    - Сегодня - пятница. Предыдущий наряд почти всё сделал, - продолжил старший прапорщик. - Осталась левая половина зала.
    - Не знаю, что такое "пидорить", - прошептал за моей спиной Шура, - но ничего хорошего это слово не сулит.
    - Матвеев! - вдруг заорал Устинов.
    Из подсобки вышел кашевар. Здоровый парень почти двухметрового роста. В столовую брали физически крепких ребят. Адская работа - "веслом" (метровым черпаком) мешать кашу в котле, емкость которого 250 литров. Слабак свалится через пару минут. Кашевары месили минут по пятнадцать.
    Отношения у столовских с курсантами были натянутыми. Все кашевары - "соловьи". Мы - "духи". С нашей ротой до драк не доходило. А вот между духами-узбеками и соловьями-кашеварами произошла потасовка. С тех пор столовские немного присмирели.
    - Берем тряпки и ведра в подсобке рядом с разделочной комнатой! - распорядился Матвеев. - Потом ко мне!
    Пидорить оказалось сложно. Пол выложен цементными квадратами с мелкими вкраплениями мрамора. Надо оттирать светлые кусочки, пока те не заблестят. На каждый уходило минуты по две. Вдобавок выяснилось, что если на отдраенную плитку наступить, мрамор тут же перестает блестеть. Поэтому работа затянулась.
    - Все мы учились в институтах, изучали разные предметы, - энергично орудуя тряпкой, рассуждал Боб. - Лично я - историю.
    - А я - высшую нервную деятельность, - добавил Густав.
    - Сдавали философию, - продолжил Андрюха. - Вот дурачьё! Чистый пол - куда более насущная задача, чем всякие там философии и иные высшие нервные деятельности!
    - Попрошу без оскорблений! - встрял Густав.
    Но Боба "понесло".
    - Драить плитку! - торжественно воскликнул он. - А я-то думал, что гораздо важнее знать историю своего государства. Как я ошибался! Закройте институты и библиотеки! Все на отпидоривание полов! Разве возможна демократизация советского общества, если в столовой - грязные полы?!
    Андрюха и не заметил, как все замолчали. Увлекшись кусочком, не желающим блестеть, курсант разглагольствовал. Наконец, мрамор под тряпкой Боба засиял.
    - Кто-нибудь возражает? - удовлетворенно выдохнул Андрюха и распрямился.
    И тут увидел перед собой красное от гнева лицо Устинова.
    - Я тебе, мразь, такое возражу! - начал дежурный по столовой. - Здесь люди едят, твою мать! А ты что, книжкой щи хлебать будешь?
    Старший прапорщик осекся. Затем судорожно набрал воздух в легкие и заорал:
    - Пол мы пидорим по пятницам! Чтобы не жрать в говне!! А ты это будешь делать еще и в субботу!!!
    Запахло неприятностями.
    - Фамилия? - ледяным тоном спросил Устинов.
    - Бобров.
    - Рота, взвод?
    - Второй взвод третьей роты.
    - Все такие умные? - старший прапорщик окинул взглядом курсантов.
    - Никак нет! - ляпнул я.
    - Фамилия?! - взревел дежурный по столовой.
    - Медведев.
    - Рота, взвод?

    ***

    Около одиннадцати вечера мы с полом закончили. Нас тут же отправили на картошку.
    В столовой имелся мудреный агрегат. В бак литров на пятьдесят вываливали полмешка картошки. Нажимали на кнопку. Агрегат начинал гудеть. Внутренний "барабан" вращался. Картошка билась об остро наточенные лезвия по краям и, таким образом, чистилась. Главное - вовремя выключить машину, иначе весь картофель срежет в шелуху. С картофелечисткой мудрили кашевары. Наряд по столовой выковыривал глазкИ. Эту операцию автоматизировать не удавалось...
    Курсанты разместились в подсобке. С ножами в руках склонились над тазом с картошкой. Густав отошел справить малую нужду.
    - Мы тут с Игорем случайно зашли в разделочную, - вспомнил Тимоха. - Там на полу валялся какой-то орган.
    - Половой? - уточнил Генерал.
    - То ли сердце, то ли печень, - продолжил Захаров. - Я говорю Густаву: "Наверное, это сердце". Так он изменился в лице, схватил мнимое сердце и, буквально разрывая его пальцами, принялся доказывать мне, что это - самая, что ни на есть, печень! Видно, парень по своему биофаку скучает...
    Тут вернулся Густав.
    - Я слышал, на Кубе - страшная жара, - сменил тему Боб. - Солнце печет. Загорим, как негры! Парни, кто что знает о Кубе?
    - У меня были марки кубинские, - вспомнил я. - Какие-то корабли. Написано "Cuba", я читал "Сива". И звезды. У них еще флаг - звезда на фоне треугольника.
    - А я читал про кубинскую революцию! - заявил Густав. - В 1956-ом году Фидель Кастро и его сторонники на яхте "Гранма" подошли к берегам Кубы. После боя с правительственными войсками из 82-х человек осталось 12. Они ушли в горы, где развернули партизанскую войну. Их называли "барбудос". Они поклялись не брить бороду, пока...
    - А я пил "Гавана-Клаб"! - бесцеремонно перебил Генерал. - Гадость страшная! Но в голову бьет здорово. А еще мы с парнями курили кубинскую сигару!
    - Вспомнил! - откликнулся Шура. - Яненко в санчасти говорил. Мужики, мы будем служить в шортах, а на ногах у нас будут полуботинки и гольфы!
    - А я слышал, что Куба - это просто пересыльный пункт, - заявил Тимоха. - А оттуда нас отправят либо в Никарагуа, либо в Анголу.
    - Было бы здорово! - оживился Густав.
    - Смоленчик говорил, что на Кубе - две страшные вещи, - вспомнил Шура. - Болотная лихорадка и ядовитые насекомые. Правда, еще смерчи бывают и торнадо. Ему ребята писали из его призыва.
    - Тебя послушать, там сплошной ад! - нахмурился Генерал. - А они не писали ему, почему до сих пор живы?
    - Всё это чушь! - отозвался Густав. - Там хорошо уже потому, что иначе, чем здесь!
    - Золотые слова! - воскликнул я. - А мне казалось...
    Договорить я не успел. В подсобку ворвался Устинов.
    - Наряд, строиться в шеренгу по одному!
    Мы недоуменно уставились на прапорщика.
    - Живее! - разозлился дежурный по столовой.
    Шесть человек встали вдоль стены. Устинов начал каждого обнюхивать. Старший прапорщик напоминал собаку с плохим обонянием, но отменным усердием.
    - Что случилось? - поинтересовался Генерал.
    - Молчать! - прикрикнул прапорщик и громко чихнул.
    Благоразумно решив, что психу мешать не стоит, наш наряд выдержал неприятное испытание.
    - Разойдись! - буркнул дежурный.
    Мы переглянулись. Устинова наше поведение вывело из себя.
    - Что, умники?! - заорал он. - Студенты-раздолбаи, книжники хреновы! Упали на глазкИ, а то такую лекцию устрою! Мало не покажется!!!
    Казарменный голос сработал; объяснений больше не потребовалось. Прапор это понял и удалился. А мы "упали на глазкИ".

    ***

    Половина второго ночи. Столы вымыты, скамейки расставлены. Пол блестит. Мойка пуста. Мы валились с ног от усталости. В зал зашел дежурный по столовой. Устинов тоже набегался, выглядел миролюбивым.
    - Всё сделали? - спросил он. - Матвеев ушел?
    - Всё. Ушел, - ответил Генерал. - Бак, вроде, вымыл.
    - Идите спать, - разрешил дежурный. - Чтобы в пять утра снова были здесь!
    В казарме нас встретил Валера Стрепетов. Дневальный по роте мыл коридор. Дежурный спал наверху, второй дневальный "держал стрему". То есть, охранял сон сержанта.
    - Как наряд? - спросил Стрепетов.
    - Прапор дурной попался, - ответил Шура. - Придирается. Ночью прибежал нас обнюхивать. Совсем спятил!
    - Вы что, не знаете? - Валера разогнулся. - Это же из-за орлов четвертой роты. Они в наряде по столовой одеколон пили.
    - Не орлы, а ослы! - пробормотал Генерал. - Чтобы я одеколон? Да ни в жизнь!
    - Никто бы и не заметил, - продолжил Стрепетов, - только они кружки отмыть не смогли. Запах-то сильный. А наутро одна из таких кружек попала прапору на стол. Тот сначала удивился: почему чай одеколоном пахнет? Потом сообразил.
    - Не Устинов фамилия? - спросил Шура.
    - Может быть... Короче, вычислили этих одеколонщиков. Вот и вас для порядка проверили...
    Спалка сопела и храпела на разные лады. Посетив туалет, наряд тихонько улегся в коечки. Два часа ночи. Впереди - два с половиной часа отдыха.

    ***

    - Вставай! - Надо мной навис Стрепетов. - Вызывают в столовую!
    - Что? - Мои глаза не открывались. - А сколько времени?
    - Три часа.
    - @#$%^ на @#$! - матюгнулся я. - Валера, подожди!
    Но дневальный уже будил остальных. Я с трудом поднялся. Через две кровати от меня медленно одевался Зуев. Он был похож на лунатика.
    - Устинов позвонил на тум-бо-чкуууууууу! - Слава протяжно зевнул. - Вызывает наряд.
    - А что случилось?
    - Да кто его знает?..
    Шесть курсантов топали в столовку. Устинова завидели издалека. Прапор стоял у входа и размахивал руками.
    - Кто устроил потоп? - донесся далекий крик.
    Мы прибавили ходу.
    - Вселенский, что ли? - пробормотал Густав...
    Столовка выглядела непривычно. Всё залито водой: мойка, разделочная и даже комната для хранения продуктов.
    - Какого хрена, мрази, не выключили шланг?! - надрывался Устинов. - Матвеев же сказал вам!
    - Ничего он не говорил, - ответил Генерал.
    - Говорил я вам, душары! - В зале возник злой Матвеев. - Я положил шланг в бак, а вы должны были выключить!
    - Это он должен был выключить! - возмутился Слава.
    - Все будете наказаны! - взревел старший прапорщик. - Давайте, убирайте! До завтрака всё должно быть чисто!
    И мы поспешили за тряпками.
    - Что произошло, Генерал? - спросил я по пути. - Какой еще шланг?
    - Этот урод бросил шланг в бак, - зло прошипел Зуев. - Набирал воду для будущей каши! А почему не выключил, этого я не знаю. Всю ночь кран был открыт!..
    Полчетвертого началась ликвидация потопа.
    "Зря дома не тренировался мыть полы, - думал я, макая тряпку и отжимая ее в тазик. - Сейчас бы пригодилось!"
    Минут через сорок Генерал сообразил, как упростить дело. Теперь двое оттаскивали тазы, четверо собирали воду тряпками. Откачка пошла быстрей. А Устинов и вовсе преобразился.
    - Ну, студенты, не подведите, - суетился он рядом с нами. - Вас же в институтах обучали. Сами понимаете, надо убраться до завтрака!
    Прапорщик с тоской взглянул на огромную лужу.
    - Вызвал бы подкрепление из дежурной роты; да с ихним командиром плохие отношения, - забормотал он. - Доложит ДПЧ, и мне - выговор!.. Так что, давайте, студенты! Не подкачайте, умники!..
    Мы закончили около семи. В зале уже появились первые дежурные по ротам; они получали у хлебореза свои порции масла. Устинов отправился на контрольное взвешивание.
    - Перекур! - объявил Генерал.
    Вконец обессилевшие, мы отнесли тазы в подсобку. Руки гудели, ноги подкашивались. Вышли на свежий воздух. Курили только двое. Зуев и Трофимов. Остальные наблюдали.
    - Тоска, - выразил Боб общее настроение.
    - Служба задолбала! - подтвердил я.
    - А главное, она никак не закончится, - добавил Густав.
    - Но дни-то идут быстрей! - возразил Генерал.
    Ему никто не ответил. Слишком слабое утешение.
    У меня внезапно зачесались глаза. Какой-то нестерпимый зуд. Я отвернулся от всех, и уставился в небо.
    "Надоело здесь, - отчетливо осознал я. - Поиграли в солдатиков - и хватит!"
    - Наряд! - послышался голос Устинова. - Курсачи с третьей роты!
    Угроза затопления миновала, и прапор вернулся к привычному для него общению.
    - Студенты недоделанные! - заголосил он. - Быстро жрать! А потом в мойку!..
    Игра в солдатиков продолжалась. И не было ей ни конца, ни края.

    10. "Ты принял "месседж"?", или Проверка

    В конце сентября заметно похолодало. Пошли дожди, задули ветра. С тополей, что росли возле столовки, полетели первые листья. Затем еще и еще. Осень наступала. Дневальный по роте всё чаще шуршал по территории; сгребал листву сначала веником, а затем и граблями. Курсанты зябли в "хэбе". Китель не грел, штаны продувало. Только ноги в сапогах еще не мерзли.
    - Чтобы перейти на шинель, нужен приказ командующего округом, - объяснил Зуев. - А ему всё равно, он на машине ездит...
    Наше пребывание в учебке заканчивалось. До свидания, Гатчина! Прощай, Ленобласть! Не поминай лихом, Советский Союз! Правда, насчет Союза я забежал вперед. Точки над "и" должна была расставить Проверка. Ее ждали в начале следующей недели. И произносили с большой буквы.
    Первый этап службы почти миновал. Это понимали все: умные и тупые, азиаты и славяне, "шарящие" и "тормоза". Смешанное чувство радости и сожаления. С одной стороны, Гатчина - еще не армия. Рядом - Ленинград. Можно сходить в увал. С другой, нам здесь уже надоело! И этот минус перевешивал все плюсы. Учебка вдоль и поперек исхожена; каждый квадратный метр части изучен. Хотелось чего-то нового. А уж если на Кубу!.. Тогда чем скорее, тем лучше.

     []

    Всех охватило ожидание перемен. Оно даже нашло свое "уставное" отражение. Найденов приказал разучить новую песню. Под названием "Малый дембель". Рэсс построил взвод на учебном плацу. Словно бездушная машина, в очередной раз спрашивал слова.
    - Максимушин!
    - Я!
    - Давай первый куплет!
    - Мы здесь служили почти полгода.
    Мы здесь служили, здесь дружили,
    жили дружно, как в семье!
    - рапортовал Андрей.
    - Дальше!
    - Стоим сегодня в строю едином,
    а завтра мы по всей земле!
    - Стрепетов! - переводил взгляд Рэсс. - Второй куплет.
    - Пусть светит солнце в лазурной выси!
    - бубнил Валера.
    - Мы нашей жизни, мирной жизни
    не позволим омрачить.
    А коль настанет час испытаний
    страну сумеем защитить!
    - Это ты сумеешь защитить? - скривился старший сержант. - Почему так вяло? Ладно. Медведев!
    - Я!
    - Давай первый куплет.
    И так - до бесконечности...
    "Мы здесь служили, здесь дружили, жили дружно, как в семье!" - повторял я незатейливые слова.
    Насчет семьи - очередной армейский перегиб. А вот с дружбой военные поэты попали в точку.

    ***

    Кому проверка, а кому - практика. Недавно в роту пожаловали настоящие курсачи. Из военного училища. Для практической работы в воинской части. Так называлась их дисциплина.

     []

    Мы возвращались из учебного класса, когда заметили "дубоголовых". Будущие офицеры качались на ротном спортгородке. Как только увидели брусья, перекладину и дорогу жизни, так скинули кители, и давай отжиматься и подтягиваться!
    - Дерево на первом этапе обработки, - сказал Шура, показывая на вновь прибывших...
    Один из "спортсменов" проходил практику в нашем взводе. Найденов его не жаловал. Взводный искренне интересовался делами подчиненных; а курсант всё время проводил у турника. Увлечение спортом обернулось против практиканта, принципиальный Найденов влепил ему "три". Наши симпатии в этом вопросе принадлежали парню из военного училища.
    - Если бы наш взводный только отжимался и приседал, - заметил Боб, - мне бы легче служилось.
    - Парень любит спорт! - поддержал Густав. - Может, будущий олимпийский чемпион подрастает. А Найденов хочет воспитать очередного дуболома...
    Одновременно с будущими офицерами в части появились "партизаны". Так мы называли тридцатилетних мужиков, приехавших на военные сборы. Одетые в чмошную полевую форму с зелеными погонами, эти нестриженые и небритые люди позорили нашу учебку. С гражданскими никто не мог справиться, цель их приезда оставалась загадкой. Партизаны раздражали всех - от командира части до наираспоследнейшего тормоза-солдата.
    - У моего старшего брата есть приятель, - вспомнил Андрей Максимушин. - Я с ним говорил незадолго до армии. Он говорит: "Ну, как же! Я воинскую службу знаю. После института на сборах был".
    - Знатоки хреновы, - сквозь зубы процедил Генерал. - Я не в восторге от службы, но эти партизаны!
    Тут Зуев задумался. Ему явно не хватало слов.
    - Дискредитируют саму идею армии! - вмешался Густав.
    - Здорово сказал! - Слава взглянул на Игоря с уважением...
    Почему партизаны раздражали нас больше, чем курсанты военного училища? Ведь зеленопогонники - выпускники вузов. Значит, "социально-близкие". Наверное, из бывших студентов мы постепенно превращались в солдат.

    ***

    Перед проверкой в роте наступил аврал. Негласным распоряжением "папы" устроили дополнительные занятия. Каждый день после вечерней поверки, до двенадцати ночи. В обход уставов. Может, уставы для того и существуют, чтобы их нарушать?
    Спецпредмет. Дисциплиной под таким названием мы занимались больше всего. Своей специальностью. Наш род войск стал известен не сразу. "ОСНАЗ". Войска ОСОбого НАЗначения. Формально мы числились связистами. А в роте нас называли "микрофонщики". Одно из направлений технической разведки. Задача кубинской команды - осуществлять радиоперехват. Записывать переговоры военно-воздушных сил США.
    В любой стране существует военная авиация. Америка - не исключение. Летчик, вылетая с базы, связывается с землей по рации на коротковолновых частотах (КВЧ). Ежедневно над небом Соединенных Штатов кружили десятки военных самолетов. А советская армейская часть на Кубе прослушивала их переговоры.
    Обычно КВЧ-связь - это лаконичные отчеты (позывной самолета, время вылета и т.д.). Записать радиообмен способен и солдат, плохо знающий английский язык. Лишь бы бойца как следует поднатаскали. Надо хорошо "слышать" английские алфавит и цифры. "Привязывать" некоторые ключевые выражения... Тебе скучно, читатель? Потерпи еще пару минут.
    Занятия спецпредметом в последние недели проходили так. Сержант включал магнитофон. Взвод слушал диалог самолета с базой (или самолета с самолетом) и записывал особой "скорописью". На русском это бы звучало примерно так...

     []

    - Всем, кто в воздухе! Я - "Зяблик"! Прием! - Первый самолет вызывал на связь.
    Пауза. Треск в эфире.
    - "Зяблик", "Зяблик"! Я - "Сокол"! Прием! - отзывался второй самолет.
    - "Сокол", "Сокол"! Я - "Зяблик"! Слышу вас громко и четко. Как приняли? Прием.
    "Слышу вас громко и четко", "Как приняли?" и "Прием" - стандартные фразы радиообмена. Записывались "г/ч", "к/п" и "Пр". Позывные сокращались. Смотри ниже...
    - С→З. Г/ч. Пр.
    - З→С. Запрашиваю последнее распоряжение. Пр.
    - С→З. Вы готовы к приему? Пр.
    - З→С. Готов. Пр.
    Дальше следовал текст распоряжения. По-английски - "месседж" (message)...
    Сержант Абрамов остановил магнитофон.
    - Ты записал месседж? - спросил Андрей Максимушин у Шуры Трофимова.
    - Говори либо по-русски, либо по-английски, - поморщился Шура. - И так голова болит!
    - По-английски ты не поймешь, - обиделся Андрей. - Ты месседж записал? Какая пятая буква?
    - Максимушин! - рассердился Абрамов. - Что за разговоры? Месседж да месседж...
    - Его так зовут! - встрял Слава Зуев.
    Взвод взорвался смехом.
    - Зуев и Максимушин - уборщики класса, - хмуро отреагировал Абрамов. - Слушаем новое сообщение.
    - Месседж, - поправил Максимушин.
    - Сам ты Месседж! - не выдержал сержант.
    Так Максимушин стал "Месседжем"...
    Стандартные фразы радиообмена лезли мне в голову между нарядами в столовую и караулами. Особенно привязался английский алфавит. Мы его учили наизусть. Произносили за шесть секунд. От "эй" до "зет". Затем от "зет" до "эй".
    Часто сообщения "спеллировались", то есть, произносились по буквам. Например, слово "wood" [лес (англ.)], звучало как "Виски, Оскар, Оскар, Делта (Whisky, Oscar, Oscar, Delta)". По-русски сказали бы: "Леонид, Егор, Сергей".
    - Буква "Виски" вызывает у меня болезненные ассоциации! - жаловался Генерал. - Выпить охота!
    - А "ПапА" не напоминает о командире части? - иронизировал Шура...
    - Везде меня преследует учеба! - объяснял я Сержу. - Даже в армии! Почти каждый день провожу в классе.
    - Вот сядешь на Кубе за пост, учеба и закончится, - отвечал неунывающий Пешков.

    ***

    Из нас готовили разведчиков, но не экстра-класса. Не новых Рихардов Зорге или Штирлицев. Поэтому проверка была самая, что ни на есть, армейская. К спецпредмету добавили общевойсковые дисциплины. Строевая, "политика" (политическая ситуация в СССР и мире), "физо" (физическая подготовка), ЗОМП (защита от оружия массового поражения), стрельбы и уставы.
    Легче всего мне далась политика. Требования были, мягко говоря, скромными. Зато один боец из третьего взвода сразил комиссию наповал.
    - Покажи столицу нашей Родины! - попросили его.
    Курсант-таджик долго изучал карту.
    - Не знаю, где, - наконец, произнес он.
    - Ну, а как называется? - пошли навстречу члены комиссии.
    Таджик задумался. Через минуту прозвучал трогательный ответ:
    - Совсем не знаю...
    - Ставим тебе "три"! - решили офицеры. - И запомни, столица нашей Родины - Москва!..
    Как известно, "люди разные нужны, люди разные важны". Разведке требовались и выходцы из Средней Азии. В первой роте целый взвод состоял из таджиков. Их обучали прослушке афганских душманов. Похожие языки. А в Афгане без рации - никуда!
    Проверка принесла мне много переживаний. По ЗОМПу я получил двойку, но случайно поставили три. Мне никак не удавалось в норматив надеть ОЗК (общевойсковой защитный комплект). По строевой я заработал "четыре". Но тоже расстроился. Надо было сдавать на "пять"! Я переживал, что меня пошлют на другую "точку". А хотелось вместе с ребятами на Кубу.
    С уставами мне повезло - попались обязанности часового. А вот Серж засыпался. Пешкову достался вопрос о воинской вежливости. Надо было ответить: "Военнослужащие должны соблюдать вежливость по отношению к гражданскому населению, способствовать защите чести и достоинства граждан и поддержанию общественного порядка, а также оказывать им помощь при несчастных случаях, пожарах и стихийных бедствиях".
    Серж этого не знал. После паузы заявил:
    - Военнослужащий обязан быть вежливым!
    - Это всё? - спросил седой майор.
    - Всё! - безапелляционно ответил Серж.
    Комиссии такой подход не понравился.
    - Скажите, курсант Пешков, - продолжил майор. - Если вам надо обратиться к курсанту Иванову в присутствии лейтенанта Петрова. Что вы будете делать?
    - Не употреблять нецензурных выражений, искажения званий и использование прозвищ, - бодро отрапортовал мой друг.
    (Серж спутал две статьи устава. Правильный ответ звучал так: "Спросить разрешения у старшего по званию: "Товарищ лейтенант. Разрешите обратиться к курсанту Иванову").
    Проверяющий истолковал слова солдата иначе.
    - Значит, без офицера можно матюгаться, искажать звания и обзываться?! - возмущенно спросил он. - Свободен, курсант Пешков! Тройка с двумя минусами!
    Физо и стрельбы я вытянул на "четыре". Это стало для меня огромным достижением. А вот спецпредмет весь взвод сдал на "отлично". Почему? Все-таки, раньше мы были студентами. Привычное дело лучше получалось.

    ***

    Проверка закончилась. Комиссия уехала. Результатов никто не сообщил. Курсанты второго взвода проявляли беспокойство.
    - Чем хорош институт? - рассуждал Генерал. - Сдал экзамен - получи оценку! А тут уже два дня прошло, и ничего не известно. А я желаю знать: "Берут ли нас на Кубу?"
    У меня были дурные предчувствия. "Тройка" по ЗОМПу снижала мои шансы попасть в кубинскую команду.
    - Лучше бы высшую математику сдавал, - пожаловался я. - До сих пор помню таблицу интегралов и производных.
    - Если случится химическая атака, - съязвил Шура, - тебе поможет только ОЗК.
    - Да, пошел ты, тормоз!
    - Сам пошел! Зашивонщик!..
    ("Зашивонщик" - боец, который "зашивается". Не успевает всё сделать вовремя).
    Мы сидели в курилке, уже "дедушки" учебки. Беззлобно ругались. Подошел Дима Кустов из третьего взвода.
    - Слышали? - заговорщицким голосом спросил он. - Вчера по радио сообщили. На Кубе - жуткая жара. Погибло десять тысяч кур. Странно, ведь уже не лето. Куда же вас посылают, парни?
    - Когда приедем, похолодает, - ответил Пешков.
    - А ты вообще готовься к Оеку! - вдруг разозлился Генерал на Сержа. - Туда как раз десять человек из роты пойдут. Это - Крайний Север, если не знаешь!
    - Что ты на него накинулся? - вмешался Густав. - Кстати, Оек находится на Байкале. В Иркутской области. Нормальный там климат.
    Курсанты недоуменно уставились на Гусейникова.
    - Там база биофака, - объяснил Игорь.
    - Значит, тебе, биофаковец, прямая дорога в Оек! - изменил свое мнение Генерал. - Поближе к базе! Как же мне надоело в Гатчине!
    Обычно веселый Зуев сегодня был хмурым.
    - Мы поедем на Кубу? - в очередной раз спросил он.

    ***

    Каждый день после завтрака в части проходил "развод". Разводились не муж с женой. И не зубья пилы. В армии это слово означало "распределять на работы, наряды и учебу".
    Четыре роты гатчинской учебки выстроились на плацу. На трибуну забрались папа, замполит и несколько замов. Полковник Петренко давал распоряжения, объявлял благодарности и накладывал взыскания. Среди прочего сообщил: "Командиру третьей роты капитану Миронову довести до личного состава результаты проверки".
    Значит, сегодня всё решится. Давно пора!..
    Мы сидели на очередной политинформации, когда в класс вошел командир роты.
    - Взвод, встать! Смирно! - засуетился Найденов.
    Тридцать человек вскочили из-за столов.
    - Вольно! - прервал Миронов.
    Ротный редко посещал занятия. Обычно занимался важными делами в канцелярии. Его приход всегда означал новости.
    - Товарищи курсанты! Довожу до вашего сведения, что второй взвод успешно прошел проверку, - начал Миронов. - Всем курсантам присвоено воинское звание "рядовой". И третий квалификационный разряд. Сдадите военные билеты лейтенанту Найденову. В штабе вам сделают соответствующие записи.
    - Слушаюсь, товарищ капитан! - встрял неуемный взводный.
    Миронов жестом остановил Найденова.
    - По согласованию с командиром взвода, - продолжил капитан, - я принял решение оставить на сержантскую должность рядовых Морозова, Петрова и Спиридонова.
    Это сообщение новостью не стало. Трем курсантам объявили о повышении еще вчера...
    Тут Миронов сделал паузу. Ему хотелось особо подчеркнуть торжественность момента. Капитан медленно вынул из папки листок бумаги.
    - Объявляю состав кубинской команды! - сказал ротный. И начал читать:
    - Бобров!
    - Я!
    - Гусейников!
    - Я!
    - Захаров!
    - Я!
    - Зуев!
    - Я!
    - Медведев!
    - Я!
    Меня берут на Кубу!
    - Пешков, Стрепетов, Трофимов... - перечислял ротный.
    Мои друзья отправлялись вместе со мной!
    Глаза бойцов восторженно блестели. На Кубу не взяли буквально несколько человек. Но жалеть остающихся не было сил.
    Мы уезжаем!!!

    11. "В любой точке планеты вы служите Советскому Союзу!", или На пересылке

    - Да, жаль Гришина, - вздохнул Тимоха, укладывая форму на табуретку. - Мы ведь вместе в "Военторг" ходили. Он еще три одеколона себе купил. Я спрашиваю: "Зачем так много?" А он, так мечтательно: "Мне Смоленцев рассказывал, что на Кубе за флакон "Шипра" любая девушка отдастся"...
    Захаров развел руками, и полез на верхнюю койку.
    Спалка готовилась к отбою; обычная болтовня перед сном. История с Леней Гришиным всех огорошила. Парень в наряде по столовой свалился с телеги, на которой увозили отходы в свинарник. Неудачно упал и разрезал ногу. Казалось бы, пустяк - через неделю заживет! А врач вычеркнул Леньку из кубинской команды. Теперь Гришин отправлялся в Оек. И главное, сообщили ему об этом только сегодня.
    - Подтверждается моя теория, - сказал с нижней кровати Валера Стрепетов. - Не достоинства или недостатки человека играют в его судьбе решающую роль. Миром правит Его Величество Случай! Это как порыв ветра, который подхватывает перышко. Либо возносит ввысь, либо бросает в пропасть. Что в армии, что на гражданке. Просто здесь более заметно! Лучше ничего не загадывать, ни на что не надеяться...
    - Это называется "фатализм", - заметил я.
    - А ты как думал? - наклонился ко мне Стрепетов. - В армии всё происходит наугад! Куда попадешь: в Афган или на Кубу? К злым дедушкам или штабным писарем? Я давно уже понял, всё решает Случай!
    - А я не согласен! - возразил сверху Серж Пешков. - Если бы Гришин смотрел себе под ноги, завтра бы ехал вместе со всеми.
    - Да тише ты! - зашипел Валера. - Он уже в спалке.
    Мы покосились в сторону Ленькиной койки.
    - Ты бы тоже мог оказаться на его месте! - возмущенно прошептал Серж. - Теоретик!
    Валера только покачал головой.
    - Рота, отбой! - прокричал дневальный.
    Свет погас. Разговоры прекратилась. Наступила последняя ночь в Гатчине. Мне не спалось. Лежа с открытыми глазами, я вспоминал...
    ...Ждал-ждал отправления на Кубу, а всё произошло неожиданно. Дата отъезда постоянно менялась. То говорили - 12-го октября. Потом, что в конце месяца. Я успокоился, и зря. Вчера заступил в наряд по роте, а сегодня с утра меня сняли. Кубинской команде дали день на сборы. Сводили в "Военторг" неподалеку от части. Мы купили зубную пасту, нитки, иголки, конверты. Рэсс разрешил позвонить домой. Я поговорил со Светой Колосковой. Маму дома не застал; она еще не вернулась с работы...
    Сверху надо мной заворочался Пешков. Тоже, наверное, не спит. Серж позвонить домой не смог; послал маме письмо. Сообщил, что отправляется "на точку". Нам запретили в письмах употреблять слово "Куба". Кстати, Громову я написал: "Скоро уезжаю на остров". Вот Димон удивится!
    Неделю назад в спалке появились две сумки и три чемодана. Посылки. Слава Зуев вез внушительный саквояж деду со странной фамилией Подопригора. По личной просьбе сержанта Абрамова. "Отдашь посылку, будут нормальные отношения, - объяснил комод. - Отвечаешь за нее головой!"
    Я повернулся на другой бок. Настроение было бодрым, только мысли путались. Уж больно быстро всё получилось. Перед отбоем старшина выдал шинели и вещмешки. Шинель совсем новая, я ее ни разу не одевал. Завтра мы поедем в Ломоносов. Там пересыльный пункт. По-армейски, "пересылка".
    Ночью в наряде я почти не спал, но и теперь было не уснуть. Я вздохнул. Жаль, что не удалось поговорить с мамой! Теперь только через полтора года...
    - Братва! Кто на Кубу едет?! - вырвал меня из полусонного состояния чей-то крик.
    Я поднял голову. В спалке громко застучали сапоги.
    - Эй, кубинская команда! Меняемся шинелями!
    Я узнал по голосу Болта; дедушку-артюша из лазарета. Такого горлопана не скоро забудешь.
    - Быстрее, мужики! - кричал он, позвякивая цепочкой от ключей по спинкам кроватей. - Пока офицеров нет! Иначе в два ночи к вам нагрянем!
    - Болт, да объясни ты им по-человечески!
    - Кто идет на Кубу, подъем! - объяснил Болт. - Быстро достаем шинели!
    Артюшинские дедушки оккупировали спалку. В проем между нашими кроватями вклинился бравый воин.
    - Давай шинель! - выдохнул он в мою сторону. - Тебе всё равно не носить, а у меня дембель! Быстрее, пока в челюсть не заехал! Мужик, тебе что, жалко? Да не жмись, парень, поторапливайся! Совсем, что ли, дух, оглох?!
    В монологе солдата причудливо сочетались просьбы и угрозы.
    - Никто на пересылке ваши шинели смотреть не будет! - раздался громкий голос Абрамова. - Возьмут и старые: так что, меняйтесь!
    Фраза сержанта всё решила. Кубинская команда стала развязывать вещмешки. Я, Серж и Тимоха поменяли новьё на хлам; а Валера притворился спящим. Его никто и не тронул.
    Минут через пять артюши ушли. Стрепетов вылез из-под одеяла.
    - Что, Его Величество Случай? - спросил Пешков. - Сохранил имущество? Думаешь, на Кубу шинель взять?
    - Я просто проверял свою теорию, - гордо сообщил Валера.
    - Ну и как? - поинтересовался я.
    - Вроде, работает, - неуверенно ответил Стрепетов.
    - Парни, а я понял, почему этого артюша все называют "Болт"! - вдруг воскликнул Захаров.
    - У него @#$ больших размеров? - предположил Серж.
    Все засмеялись.
    - Просто он очень болтливый, - объяснил Тимоха. - "Болт" - от глагола "болтать"...

    ***

    После завтрака сорок "кубинцев" отделили от остальной роты. Двадцать пять человек из нашего взвода, а остальные - из первого, третьего и четвертого. Мы снова стали командой, только теперь под номером 121. Прощание с сержантами прошло без лишних сантиментов.
    - Помните, орлы, чему я вас учил! - важно заявил Абрамов. - И чтобы все посылки дошли до ребят!
    Потом комод пожал каждому руку. Этот поступок удивил всех наших.
    Подольские командиры выглядели более растерянными.
    - Ну, удачи, что ли, вам, - наконец, вымолвил Рэсс.
    Последовали натужные рукопожатия. Закончив обременительную процедуру, сержанты отправились в "чайник"...
    Найденов напутствовал нас вчера.
    - Товарищи рядовые, теперь ваша почетная обязанность - быть воином-интернационалистом, - торжественно объявил лейтенант. - Помните, в Стране Пребывания вы представляете Советский Союз, а не только Советскую армию!
    Кто-то и Найденову запретил употреблять слово "Куба". Это делало речь взводного таинственной.
    - И когда будете слушать их, - глубокомысленно продолжил он, - не забывайте, что делаете это для нас. А главное... - Найденов обвел мутными глазами аудиторию. - Что, Зуев?
    - Не быть деревянными, товарищ лейтенант! - подсказал Слава.
    - Соблюдать воинскую дисциплину, - отчеканил взводный, - даже на Ку...!
    Тут Найденов осекся.
    - В Стране Пребывания, - поправился он. - Что?! Кто сказал: "В Стране Дураков"?..
    Я устал от рукопожатий, когда дневальный по роте заорал:
    - Команда 121, выходи строиться!
    Сорок человек встали перед казармой. Каждый имел вещмешок и полиэтиленовый пакет с личным имуществом. Некоторые везли посылки дедушкам. Миронов проверил людей по списку. Затем повел в штаб.
    Казалось, кубинскую команду провожала вся воинская часть. Свободные солдаты из разных рот вышли поглазеть на уезжающих. Делились впечатлениями:
    - Глянь, на Кубу отправляют!
    - Не говори! Повезло!
    - Во дают мужики!..
    Около санчасти стоял ефрейтор Яненко.
    - Счастливого пути, пацаны! - прокричал он. - Вас ждут солнце, море и девушки!
    Затем мы миновали артроту.
    - Эй, кубинцы, не обожритесь бананами! - вопили артиллеристы. - Фиделю Кастро - пламенный привет! По пальмам лазайте осторожно! Обезьян за хвосты не дергайте!
    Около штаба кубинская команда остановилась. Ротный ушел докладывать дежурному по части.
    - Гляньте на этого кадра! - шепнул Генерал.
    Из окна второго этажа на нас смотрел ефрейтор Зыков. Его вечно презрительная физиономия на этот раз была хмурой. Даже штабной художник грустил, что остается в Гатчине.
    Миронов снова произвел перекличку. К нам "влили" несколько солдат из других рот. И воины-интернационалисты отправились на КПП.

    ***

    Через полтора часа автобус въехал на пересыльный пункт.
    - Выходим! - скомандовал Миронов.
    Пересылка занимала огромную территорию. Напомнила мне овощебазу, куда нас возили в школе. Ротный построил кубинскую команду в колонну по три, и уверенно повел между длинных зданий-ангаров. За время пути нам встретилось всего несколько солдат. Судя по всему, они здесь служили, а не коротали время перед отправкой на "точку".
    Наконец, мы достигли нужного здания. "Корпус N5" - гласила табличка на входе. За дверью сидел невозмутимый солдат с красной повязкой на рукаве. Перед ним на столе лежал толстый журнал.
    - Команда из Гатчины, - отчитался Миронов.
    - На второй этаж, - равнодушно ответил солдат, и что-то отметил в журнале. - Ваши места в самом конце; от окон и до прохода.
    Команда потопала наверх. Затем вперед по длинному коридору. Открылся громадный зал с кроватями в два яруса. На них лежали только матрасы.
    - Размещайтесь с самого конца! - скомандовал ротный.
    Ребята побежали занимать места, а мы с Тимохой замешкались.
    - Сколько здесь поместится человек? - спросил я.
    - Не меньше двухсот, - ответил Захаров.
    Задержка обошлась нам слишком дорого: свободными остались лишь две койки на проходе. Там мы с Тимохой и разместились. Он - наверху, я - внизу.
    - Старшим назначаю рядового Максимушина, - объявил Миронов. - Сидите здесь, пока я не приду...
    Только мы уселись на койки, как в спалке появился какой-то солдат. Судя по виду, старослужащий.
    - Какого @#$ вы здесь расселись? - закричал он на нас. - Что, душье, обурели? Кто вы такие?!
    Испуганные солдаты вскочили с мест.
    - Кубинская команда из Гатчины, - ответил за всех Максимушин. - Нас командир роты сюда привел.
    - Плевал я на вашего ротного! - заявил бывалый воин. - Здесь порядки устанавливаем мы. Слушайте внимательно! Не шуметь, никуда не уходить, не мусорить. Я что, нанялся на вас шуршать? Если что, после отбоя разберемся. Ясно?
    Никто не ответил. Солдат удовлетворенно кивнул.
    - Я всё сказал, - закончил он. - Чтобы здесь сидели!
    И удалился. Некоторое время мы молчали.
    - Да ничего они нам не сделают! - наконец, сказал Генерал. - Народу на пересылке служит мало. Это он пугает!
    - Всё равно, парни, не мусорите! - попросил Месседж. - Зачем с ними связываться?

    ***

    Вскоре ротный вернулся. Вместе с ним шел какой-то офицер.
    - Старший лейтенант Стрельцов назначается вашим командиром взвода! - объявил Миронов.
    - Команда, строиться! - начал рулить Стрельцов. - Проверка по списку!..
    После надоевшей процедуры мы ждали команды "Разойдись!" Пауза затянулась. Я взглянул на ротного. Миронов смотрел на нас так, словно собирался запомнить каждого на долгие годы.
    - Ладно! - вдруг спохватился капитан. - Я возвращаюсь в часть, а вам предстоит долгий путь. Служите достойно! И помните: вы - самые лучшие! Разойдись!
    Произнеся эти удивительные слова, ротный махнул рукой и выбежал в коридор.
    - Что это с ним? - спросил Зуев.
    - Наверное, на Кубу очень хочется! - предположил Максимушин...
    Вскоре первая половина команды отправилась на обед. Оставшиеся сторожили вещи. Столовка на пересылке оказалась отменной. Кормили настоящими котлетами с картошкой. На раздачу мы шли с подносами, а затем каждый убирал за собой.
    - Как на гражданке! - восхитился Захаров. - Я готов здесь жить целый месяц!
    С тех пор как мы обосновались в спалке, я общался только с Тимохой. Серж Пешков мне места не занял; да еще и попал во вторую часть списка. По алфавиту от "Н" до "Я".
    - Сегодня какое число? - спросил я.
    - Третье октября, - ответил Захаров.
    - До ноября можно и на пересылке побыть, - рассудил я. - Потом похолодает. Тогда и на корабль. В тропики...
    Пока мы обедали, команде выдали одеяла и подушки. Голодная вторая смена рванула в столовку. А мы с Тимохой устроились на нижней койке. Но и здесь было неуютно. Мимо ходили солдаты, гремя сапогами о дощатый пол. Один парень случайно толкнул меня.
    - Как на вокзале, - пожаловался я. - Только билета в руках не хватает!
    - А ты делай, как я, - предложил Тимоха. - Когда я попадаю в подобную обстановку, то просто отключаюсь. Ни на что не обращаю внимания. Мое внимание - вещь очень избирательная. Если оно не хочет ничего замечать, то мирно засыпает. Я просто не замечаю того, что привело бы меня в смятение или вызвало бы какие-то отрицательные чувства.
    - Мне этому не научиться, - покачал головой я. - Наоборот, донимают мысли! Я тут думал о теории Валеры Стрепетова... Всё ли зависит от случайности? Я вот, например, не должен был идти из Военмеха в армию. А пошел! Что это значит?
    - Ничего, - ответил Тимоха. - Просто для тебя это не было вопросом жизни и смерти. Я знал одного парня, который действительно не хотел служить. Он взял и послал свой паспорт в Кремль. И написал: "Я не хочу служить. Лишайте меня гражданства!"
    - Ну и что?
    - Представь себе, ничего страшного! - оживился Захаров. - Его вызвали в Большой дом на Литейном. Отдали паспорт и сказали: "Или ложись в больницу, или уезжай за границу". Он лег в больницу, и ему выдали белый билет. Нашли что-то психическое...
    - Так, может, он и в самом деле псих!
    - Главное не в этом, - терпеливо пояснил Тимоха. - Парень не хотел служить, и закосил армию. Назло всяким случаям!
    - Васнецов тоже закосил. Но какой ценой?
    - С Васнецовым другая история. Ему надо было раньше этот вопрос решать, а не из армии бежать. Он не закосить хотел, а уехать в ФРГ! Больно хитрый!
    - Ладно, - тяжело вздохнул я. - Все вокруг - такие хитрецы! А из меня - хитрец никудышный...
    - Я тоже больше в теории силен, - признался Захаров, рассматривая наши места на проходе. - Но в случай не верю. Человек - сам кузнец своего счастья! Об этом еще Горький писал!
    - Тогда ответь мне, - попросил я. - Хотя бы теоретически. Мне очень хочется перед отъездом Ленинград увидеть. Как это сделать? Как стать кузнецом? Что говорит об этом твой Горький?
    - Ну, Мишель, ты загнул! - рассмеялся Тимоха. - Нельзя всё воспринимать так буквально. Как увидеть Ленинград? Да никак! Здесь тебе даже случай не поможет!

    ***

    После обеда меня одолела апатия.
    - Я посплю на твоей койке? - спросил я.
    - Валяй! - согласился Захаров.
    Я полез наверх. Закрыв глаза, задумался о превратностях судьбы. "Когда в жизни происходит что-то новое, - размышлял я, - время растягивается. А если каждый день одно и то же, сжимается. Значит, чтобы полтора года службы пролетели незаметно, необходимо однообразие?"
    Решить этот сложный вопрос мне было не по силам. Я уснул... Разбудил меня новый взводный.
    - Команда из Гатчины! Первая половина списка, за мной! - скомандовал Стрельцов. - С собой взять вещмешки и шинели!
    Я неохотно слез с кровати. Как быстро отвыкаешь от армейской муштры! Мы здесь всего несколько часов, а уже лень выполнять приказы!..
    Офицер повел нас долгим путем на четвертый этаж. Там обнаружилась дверь с надписью "Кладовая".
    - Входите по двое! - сказал Стрельцов.
    Мы с Тимохой как раз стояли впереди. Я замешкался.
    - Что стоишь? Проходи! - подбодрил взводный.
    - Клад там найдем! - пошутил Захаров.
    Комната оказалась совсем крошечной. За столом сидел задумчивый прапорщик. Перед ним лежали какие-то бумаги. Несколько секунд мы с Тимохой стояли молча.
    - Гатчинские? - наконец, спросил прапор.
    - Так точно, - хрипло ответил я.
    От волнения мой голос прозвучал испуганно.
    - Фамилия?
    - Медведев.
    - Есть такой! - Мужчина поставил галочку в списке. - Размер одежды?
    - 46-ой.
    - Сулаквелидзе, 46-ой!!! - неожиданно заорал прапор.
    Мы с Тимохой вздрогнули. Из соседней комнаты показался колоритный грузин. Еще один солдат пересылки. Его черные глаза сверкнули недобрым огоньком.
    - Здес, таварыщ прапрщык!
    Горбатый нос делал Сулаквелидзе похожим на воинственного горца. Не хватало только кинжала. Не знаю, какого он был призыва, но гонора ему хватало.
    - Этому! - указал на меня прапор. - Проводишь!
    Сулаквелидзе брезгливо поморщился.
    - Пошлы! - изрек грузин.
    Мы переместились в другую комнату.
    - Шынэл здес! - сказал Сулаквелидзе.
    В углу уже валялось шинелей сто; гора одежды с человеческий рост. Я вытащил артюшинское барахло и бросил в общую кучу. Грузин даже бровью не повел.
    - Мэшок здес! - угрюмо продолжил он.
    Я кинул вещмешок в другой угол.
    - Иди здес!
    Мы перешли в следующую комнату. Там я освободился от хэбе. Еще через дверь - от сапог и портянок.
    - Беры здес!
    Стоя в одних трусах, я недоуменно уставился на Сулаквелидзе.
    - Беры! - сердито повторил он.
    И я начал брать. Темный пиджак, очень приличного качества. Брюки, чуть похуже, но тоже гражданские. Черные лакированные ботинки. Две пары носок. Длинный синий плащ. Аляповатый зеленый берет. Рубашку с короткими рукавами. Еще одну с длинными. Напоследок грузин протянул мне ремень.
    "На случай, если похудею в пути", - догадался я.
    - Здес! - пояснил Сулаквелидзе, указывая на пупок.
    Я послушно кивнул. Странный грузин действовал мне на нервы.
    В последней комнате я оделся.
    - Потом здес, и жды! - напутствовал меня Сулаквелидзе.
    Так я и поступил. Выскочил из комнаты. И оказался в другом коридоре. Стал ждать.
    Спустя несколько минут дверь, из которой я вышел, распахнулась. На пороге возник кто-то гражданский. Он взглянул на меня и захохотал. И тут я узнал Захарова.
    - Как тебе моя "тройка"? - веселился солдат. - А ботиночки?
    В придачу к костюму Тимоха получил жилетку. Захаров заложил одну руку в жилетку, а другую выставил далеко в сторону.
    - Товагищи, социалистическая революция свегшилась! - торжественно продекламировал он.
    Затем лицо солдата трагически вытянулось.
    - Мишель, тебе что, дали такие ужасные брюки? Это же одежда для пенсионеров! А ты в ней вернешься на гражданку!
    - Не рано ли ты задумался о дембеле? - спросил я.
    Тут в коридор вышел Андрюха Бобров.
    - Больше всего, парни, меня умиляет берет! - воскликнул он. - Это же порнография!

    ***

    К ужину вся команда переоделась в гражданку. Смена одежды преобразила личный состав. И не только внешне.
    - У меня такое ощущение, что завтра нас распустят по домам, - признался Тимоха. - Форму уже забрали. Осталось всего ничего!
    В ботинках и носках было чрезвычайно удобно ходить. Мы так и летали по спалке. Каждый хвастался перед другими своей одеждой, поэтому в помещении царил ужасный шум.
    В какой-то момент вдалеке показался знакомый солдат с пересылки. В руках он держал швабру. Кубинская команда притихла.
    - Сейчас заорет! - прошептал Захаров. - Заставит кого-нибудь убирать спалку.
    Однако солдата словно подменили. Он безмолвно приближался к нашим койкам, пока мы не догадались, что его, и вправду, сменили. Ну, конечно же, с шести вечера - новый наряд!
    Перед нами стоял застенчивый военнослужащий. В уголках его глаз притаилась печаль.
    - Разрешите, я здесь подмету, - попросил он. - Я дневальный по этому этажу.
    Согнувшись в три погибели, уборщик стал умело орудовать шваброй.
    - Да у нас здесь чисто, - наконец, произнес Месседж.
    - Я быстро! Не беспокойтесь! - ответил солдат.
    Мы с Захаровым переглянулись. Дневальный, как машина, подметал помещение.
    - Суровая дедовщина на пересылке! - покачал головой Тимоха. - Не повезло парню!
    - Зато обещанных ночных разборок не предвидится, - добавил кто-то с соседней койки.
    Действительно, нет худа без добра...
    После ужина Стрельцов устроил очередную перекличку. Наш гражданский вид подействовал и на офицера.
    - Хватит! - остановился взводный, дойдя до фамилии "Бобров". - Сколько человек?
    - 48, - ответил Максимушин.
    - Сходится, - согласился Стрельцов. - Вечерняя поверка закончена.
    Солдаты одобрительно загудели.
    - Тихо, ребята! - попросил офицер, словно забыв все уставы. - У меня есть важная информация!
    "Кубинцы" тут же замолчали.
    - Ночь вы проведете здесь. Завтра - общее построение эшелона. После построения - сразу в порт. Мы уезжаем поздно вечером.
    - И вы с нами едете? - удивился Месседж.
    - А ты что думал? - ответил Стрельцов. - Я тоже - кубинец!
    Все засмеялись.
    - Тихо, парни! - Офицер совсем перешел на гражданский язык. - Мне надо трех крепких мужиков, чтобы принести белье... Да, чуть не забыл! На ночь назначаются дневальные. Так, Медведев, Захаров!
    - А почему мы? - обиделся Тимоха.
    - Ничего вам делать не надо, - успокоил старший лейтенант. - Мне сказали, сюда уже никого не подселят. Но дневальные быть должны! Просто уберите вещи с прохода ближе к окнам.
    Вскоре принесли простыни и наволочки.
    - Я ушел! - объявил Стрельцов. - Не шумите, парни! Завтра много интересного увидите!

    ***

    Ночь прошла спокойно. Солдаты быстро заснули; сказалась ежедневная армейская привычка. Утро наступило полвосьмого.
    - Ребята, вставайте на завтрак! - по-отечески разбудил нас Стрельцов.
    После сытной еды безделье продолжилось. Все настолько вошли в роль гражданских, что стали даже иначе разговаривать. Месседж припомнил забытое слово "друганы".
    - Друганы! Кончай шуметь! - временами восклицал он.
    Около двенадцати в спалке появился Стрельцов. "Старлей" переоделся в гражданское; но выглядел более напряженно, чем в форме. Рядом с взводным шел какой-то мужик в костюме.
    - Команда из Гатчины, строиться! - громко крикнул Стрельцов.
    Солдаты чутко уловили перемену в голосе командира. Пятьдесят человек начали строиться. Однако воинские навыки были утеряны.
    - Быстрее, бойцы! - не выдержал спутник Стрельцова. - Времени мало! Генерал-майор ждать не будет!
    Грубый бас вернул нас в обычное армейское состояние. Через пару секунд все стояли по стойке "смирно".
    - Товарищ заместитель начальника эшелона по политической части! - отчеканил взводный. - Команда из Гатчины построена. Командир взвода старший лейтенант Стрельцов.
    - Вольно! - ответил замполит.
    Мужик повернулся к нам.
    - Я - подполковник Овечкин, - с угрозой произнес он. - Здравствуйте, товарищи!
    - Здравия желаю, товарищ подполковник! - невпопад ответила команда.
    - Что-то дисциплина у вас хромает! - нахмурился "волк в овечьей шкуре". - Это может для кого-то плохо закончиться!
    Солдаты испуганно молчали.
    - Даже в гражданской одежде вы продолжаете служить Родине! - повысил голос Овечкин. - Расслабились на пересылке? - Никак нет! - громче ответили солдаты.
    - Не слышу!
    - Никак нет!!! - заорала команда.
    - В пятнадцать ноль-ноль состоится построение эшелона, - продолжил замполит. - Инспектирующий - генерал-майор. Запомнили?
    - Так точно!!!
    - Хватит орать! - поморщился подполковник. - Генерал с вами поздоровается. Ответите: "Здравия желаю, товарищ генерал-майор!" Не перепутайте! Потом он пойдет по рядам. Если что спросит, отвечать громко и четко!..
    Овечкин оттарабанил свою речь, как бездушный автомат.
    - Запомнили?
    - Так точно!!!
    - Вольно! - отрезал замполит.
    Затем бросил быстрый взгляд на спалку.
    - Почему белье не собрано? - спросил он у Стрельцова. - Немедленно собрать!
    - Есть!
    Взводный машинально поднес руку к виску. И лишь потом понял, что одет в гражданку.
    - Да что вы, старший лейтенант! - с упреком прошипел Овечкин. - Выполняйте!
    Солдаты бросились собирать белье. Нам было очень неудобно перед Стрельцовым; ведь мы невольно стали свидетелями его унижения.

    ***

    Полтретьего кубинская команда с вещами покинула спалку. Стрельцов повел нас в главный корпус. Взводный заметно нервничал.
    - Ребята, тут уж меня не подведите! - попросил он.
    - Не беспокойтесь, товарищ старший лейтенант, - ответил за всех Месседж.
    Мы прибыли одними из последних. В гигантском зале уже стояло около двухсот солдат. В однотипных костюмах, с похожими стрижками, они больше напоминали интернатовских ребят или парней из спортлагеря. Между солдатами ходили офицеры. Тоже в гражданской одежде. Они, в свою очередь, казались тренерами или пионервожатыми. В дальнем углу зала сидели два бойца с пересылки. Их армейская форма на фоне костюмов смотрелась вызывающе.
    Слева от нас стояли выходцы из Средней Азии. Говоря армейским языком, "чурбаны".
    - Узбеки! - сказал Генерал.
    - С чего ты решил? - спросил Трофимов.
    - Потому что не казахи, - исчерпывающе объяснил Зуев.
    - Эшелон, смирно! - раздалась команда, усиленная громкоговорителями. - Равнение на средину!
    Последовала очень долгая пауза. Мы безмолвно стояли не меньше пяти минут. Наконец, по рядам пронесся еле слышный шепот: "Идет! Генерал идет!"...
    Послышался щелчок в микрофон. Затем старческий дребезжащий голос "проблеял":
    - Ззздраздвстст...вуйте, товарищи!
    - Здравия желаем, товарищ генерал-майор! - грохнула пересылка.
    - Приказззывзаю сформировать воинззсззский... - затянул "генерал-баран", - ...эшелон для прохождения маршрута "Пересыльный пункт N351 - Страна Пребывания". Начальником эшелона назначаю полковника Глотова. Командирам подразделений ознакомить личный состав с установленными правилами поведения и требованиями безопасности при перевозке войск...
    Тут генерал-майор сделал глубокий вдох. Затем с казенного языка перешел на более доступный.
    - Вы прекрасно знаете, куда вас отправляют, - заблеял он. - Но кроме вас об этом не должен знать никто! Запомните, в любой точке планеты вы служите Советскому Союзу!
    Престарелый генерал закашлялся. Пламенная речь отняла у него последние силы.
    - Во время следования эшелона солдаты и сержанты именуются "младшими специалистами по сельскому хозяйству", - продолжил он, - а офицеры - "старшими специалистами". Для несения внутренней и караульной служб назначаются дежурный по воинскому эшелону и его помощник; дежурные по ротам и взводам, а также дневальные по каютам.
    Генерал-майор снова поперхнулся. Затем шумно задышал в микрофон.
    - А теперь я лично всех проинструктирую! - грозно пообещал он...
    Обход "генерал-барана" затянулся. Инспектирующий медленно подходил к очередной команде и музыкально дребезжал: "Ззздраздвствуйте, товариззщи!"
    - Здравия желаем, товарищ генерал-майор! - кричали солдаты...
    Огромные генеральские звезды приближались. Большого начальника сопровождали два грузных полковника и неприметный человек в штатском. Вскоре проверяющие добрались до узбеков. Генерал что-то шепнул одному из военных.
    - Первая шеренга - семь, вторая - пять, третья - три... шага вперед шагом марш! - скомандовал полковник. Строй раздвинулся. Инспектирующий засеменил к дальней шеренге. Остановился перед здоровенным детиной.
    - Читай! - приказал он и протянул ему газету. - Громко и вслух!
    - Ме-ха-ни-за... то-ры, - старательно прочел детина, - сов-хо-за "По-бе-да" пе-ре-вы-пол-ни-ли...
    Генерал смотрел на чтеца и морщился, словно от зубной боли.
    - Хватит! - наконец, произнес он.
    Отняв у воина газету, инспектор двинулся дальше.
    - Читай! - обратился он к другому солдату.
    - Мэ-хА-ны... Мэ-хО-нэ... - забормотал выходец из Средней Азии.
    Генерал страдальчески взглянул на узбека.
    - Мэханызатары! - наконец, догадался солдат.
    - Давай сюда! - Генерал выхватил газету.
    Он был явно недоволен результатами проверки.
    - Вот как надо читать! - Инспектирующий впился глазами в газетную статью. - "Мехханизззаторрры совхозза "Поббедда"...
    Я с трудом удержался от смеха.
    - Теперь ясно? - спросил генерал.
    - Эст! - невозмутимо ответил солдат.
    Лицо генерала побледнело.
    - Та-ва-рыщ гэнэрал-майор! - победно закончил узбек.
    Не говоря ни слова, инспектирующий развернулся и направился к своим полковникам.

    ***

    Около пяти вечера нашу команду вывели на улицу. Неподалеку стояла колонна "Уралов", крытых армейских грузовиков. Мы долго ждали своей очереди. Было холодно, капал мелкий дождик. Будущие воины-интернационалисты одели плащи.
    Наконец, подъехал наш грузовик. В кузове по бокам стояли скамейки. Все поспешили занимать места. Я задержался, рассматривая главный корпус пересылки. В итоге, влез последним уже во вторую машину. Напротив меня оказался Слава Зуев. Затем сел Стрельцов и еще один офицер. Водитель помог закрыть борт...
    И только тут я понял, что занял лучшее место! Отсюда всё было отлично видно! Генерал понимающе кивнул. Мол, славно, Миша, мы с тобой "прошарили". Но у меня это вышло совершенно случайно!
    "Урал" на всех парах помчался к Ленинграду. Мы въехали в город с южной стороны. Я наблюдал знакомые районы. "Вот и сбылась моя мечта! - думал я. - Хоть Тимоха говорил, что это невозможно. А я все-таки увидел напоследок любимый город! Неужели сработала теория Стрепетова?"
    Родные места остались позади. Их сменили однообразные многоэтажки и грязные промышленные здания. На миг показалась дельта Невы. Потом "Урал" резко свернул...
    Грузовик остановился перед невзрачными воротами. Вскоре мы очутились на территории порта. Машина пропетляла еще пару километров, сделав с добрый десяток поворотов. Наконец, остановилась рядом с берегом.
    Из грузовика был видна лишь асфальтовая дорога, за которой белел высокий забор. Мимо прошла женщина с авоськой.
    - Пойду, узнаю, в чем дело, - сказал незнакомый офицер.
    Стрельцов остался сидеть с нами...
    4-ое октября 87-го года выдалось хмурым и холодным.
    "В плохую погоду лучше уезжать", - подумал я.
    Дождь усилился. Офицер всё не возвращался.
    - Товарищ старший лейтенант, а долго мы здесь будем сидеть? - спросил Слава Зуев. - Очень холодно!
    - Померзнем в последней раз! - утешил Стрельцов. - Как только прикажут, поднимемся на борт. Наш корабль - "Алла Тарасова".
    - Знаем такой! - зашумели мурманские ребята. - У него порт приписки Мурманск! Он ходит в круизы по Средиземному морю!
    - Вот и мы отправимся в круиз! - усмехнулся старший лейтенант. - А пока - смотрите на Советский Союз. В следующий раз нескоро увидите!
    Я сидел и разглядывал асфальтовую дорогу. Дрожал, погружаясь в задумчивость.
    "А все-таки, не прав Валера Стрепетов, - пришло мне в голову. - Не имеет случай решающего значения. И на Кубу я еду не просто так! Меня распределили в ОСНАЗ, потому что я учился в Военмехе. А Вова Головин не из какой Сибири меня не перекладывал. Просто его кореш из военкомата посмотрел, что Медведев зачислен в Гатчинскую учебку"...
    "Не так-то важен случай! - приободрился я. - В жизни бывают и закономерности. А Леньке Гришину следовало быть внимательней. Тогда бы он не упал со злополучной телеги!"...
    - Выходим, - толкнул меня Генерал.
    Я и не заметил, как открыли борт. Слава уже стоял внизу. Я передал ему пакет с вещами, и спрыгнул на землю.
    - Видишь? "Алла Тарасова"! - с гордостью произнес Генерал, показывая в сторону Финского залива. - Красивый теплоход, верно? Миша, мы отправляемся в путешествие!
    В словах Зуева мне почудился какой-то высший смысл.
    - В путешествие? - переспросил я.
    - Конечно! - подтвердил Слава. - Нас ждут новые испытания и... приключения!
    "Надо воспринимать жизнь как путешествие, - внезапно догадался я. - И тогда Случай станет другом, потому что он всегда открывает что-нибудь новое!"

    ЧАСТЬ 2. "СОЛОВЬИ И ЧЕРПАКИ"

    Главы 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 |

    1. "Если такой умный, рискуй своей жизнью!", или Шторм в Атлантике

    Морское путешествие по маршруту "Ленинград-Гавана" продолжалось. На четвертый день позади остались Финский залив и Балтийское море, Польша и Дания, неспокойное Северное море. "Алла Тарасова" приближалась к проливу Ла-Манш. Сказать, что это было фантастическое время - значит, ничего не сказать. Это было грандиозно!
    Правда, утро начиналось по-армейски. В семь часов Стрельцов стучал в дверь каюты.
    - Подъем! Выходи на построение!
    - Сейчас! - неохотно отзывался кто-нибудь из наших.
    Со мной ехали Генерал, Боб, Густав и Женя Скляренко, веселый парнишка из Мурманска. Его забрали в армию из Мореходки. Нас разместили по каютам согласно посадочным талонам. Тимоха Захаров попал вместе с Сержем Пешковым. А Шуру Трофимова поселили к незнакомым ребятам...
    Лениво потягиваясь, мы вставали с коек. В одних трусах и ботинках шли в узкий каютный отсек.

     []

    - Старший каюты? - зевая, спрашивал взводный.
    - Рядовой Зуев! - сонно бубнил Генерал.
    - Все на месте?
    - Все, - кивал Слава.
    - Раз, два, три, четыре, пять, - пересчитывал Стрельцов. - Теперь по фамилиям...
    Перекличка заканчивалась неизменной шуткой: "Куда он денется с подводной лодки?" Затем мы закрывали каюту, и снова ложились спать.
    Без десяти минут восемь по приемнику, установленному в номере, приятный женский голос сообщал: "Младшие специалисты приглашаются на завтрак". Генерал расталкивал Густава, которому требовалось отдельное приглашение, и мы шли в ресторан. Да, да! На теплоходе был именно ресторан!..
    Словом, жили как счастливые люди, волей случая отправившиеся в бесплатный круиз. Один недостаток - в четырехместных каютах размещали по пять солдат. Два нижних места, два верхних и "половое". Вместо койки - матрас с бельем. Мы решили этот вопрос демократично - спали на полу по очереди.
    В остальном всё было просто чудесно. Душ и туалет в каюте. Кроме того, работало радио. Вот только в иллюминатор ничего не видно. Из-за разницы температур за бортом и в номере стекло запотевало; поэтому у нас всегда горел свет.

    ***

    Завтрак. "Младшие специалисты" чинно расселись за столы. Наш был рассчитан на четверых; поэтому Женя ел со знакомыми мурманчанами. Меню: салат с помидорами и огурцами, яичница из двух яиц с колбасой, стакан чая и вкусная булочка.
    - Каждый раз, когда иду сюда, думаю: "Не сон ли это?" - пробормотал я.
    - Нас кормят, как в обычном средиземноморском круизе. - Боба было трудно чем-то удивить. - Я знаю, у моего дядьки знакомый путешествовал.
    Посуда в ресторане соответствовала уровню питания. Большие тарелки, сверкающие вилки, ложки и ножи.
    - А почему в Гатчине мы ели только ложками? - спросил я, поглощая салат.
    - Экономили на солдатах, - предположил Боб, откусив булочку.
    - Для единообразия, - добавил Густав. - Чтобы всё было по уставу.
    - Ерунда! - отмахнулся Зуев, налегая на яичницу. - Вилки и ножи не дают, потому что ими можно нанести увечье!
    - При желании можно и ложкой глаз выбить, - задумчиво произнес я.
    Генерал неодобрительно покосился в мою сторону.
    - Один глупец задаст столько вопросов, что и сто мудрецов не ответят, - изрек Слава. - Не переживай, на Кубе снова будут только ложки!
    И мы весело застучали вилками и ножами, наслаждаясь предоставленной возможностью...

     []

    После завтрака все разбрелись по каютам. На палубе долго не простоишь. Иногда такой ветер подымался, что даже в плащах продувало. Отоспавшись в первый день пути, мы сделали карты. Теперь часами рубились в переводного дурака. Двое на двое.
    Меньше всех карточные баталии интересовали Густава. Игорь залезал на верхнюю полку и читал "Краткий энциклопедический словарь". Нашел, что взять с собой на Кубу!..
    Я раздал. Генерал пошел под Боба двумя семерками.
    - Позавчера Копенгаген проходили, - вспомнил Женя. - С тех пор Мишель и Андрюха у нас не выигрывали.
    - Прекрасный город... - мечтательно произнес я.
    - Ничего не было видно, - возразил Зуев. - Море огней, но все издали.
    - А набережная? Порт? - удивился я. - Да это море огней я на всю жизнь запомню!
    - А я чуть не сбежал в Копенгаген! - неожиданно заявил Скляренко. - Стоял рядом со спасательным кругом. Думаю: "Сейчас сбросить его за борт, да прыгнуть следом. Ведь доплыву!"
    - Нам бы потом из-за тебя досталось, - пробурчал Боб.
    - Да ты бы и не доплыл, - добавил Генерал. - Вода холодная.
    - Не такая уж и холодная, - сопротивлялся Скляренко.
    - Тебя бы заметили, - вмешался сверху Густав. - Спустили бы шлюпку и догнали.
    - Было темно! - не сдавался Женя.
    - Что мы делим шкуру неубитого медведя? - рассердился Боб. - Давайте играть! В конце концов, ты же никуда не прыгнул!..

     []

    Карточная партия подошла к концу.
    - Иду на перекур! - объявил Генерал. - Хотя это не перекур, а форменное извращение!
    Больше в каюте никто не курил, но Славе все сочувствовали. С сигаретами вышла накладка. Утром второго дня каждому младшему специалисту выдали по двадцать пачек "Памира". И курящим, и некурящим - без разбору. "Дерьма не жалко!" - объяснил Зуев. Мало того, что "Памир" - десятикопеечные сигареты без фильтра, набитые кусками табачной соломы. Они еще оказались выпуска 1953-го года! От старости и ветхости в бумаге образовались дырки. Генерал назвал процесс курения "игрой на флейте": пальцами обеих рук затыкаешь дырки и затягиваешься изо всех сил.
    - Мишель, пошли смотреть карту, - предложил Густав.
    - Пошли! - согласился я. - Генерал, подожди нас!
    Мы надели плащи и покинули каюту. А мурманчане переключились на "Пьяницу". Отличная карточная игра - думать не надо.

    ***

    В холле на уровне средней палубы висела большая карта мира. Красным флажком на ней отмечали положение судна. Я и Густав периодически уточняли курс. Флажок переставляли каждые шесть часов. Мы наведывались чаще.
    - Я всё подсчитал, - объяснил Густав. - От Ленинграда до Гаваны - 11000 километров. Делим на 20 дней. Получаем 550... От Ленинграда до Лондона - 2200 километров. Ла-Манш чуть ближе. Значит, сегодня вечером мы будем проходить самое узкое место пролива.
    Игорь любил цифры. В его голове умещалось огромное количество информации.
    Наглядевшись на карту, мы вышли на палубу. Добрались до кормы. Там находилась главная обзорная площадка "Аллы Тарасовой".
    - А почему наш теплоход называют "баркой"? - спросил я. - Еще сержанты в Гатчине так говорили.
    - Армейский жаргон, - ответил Игорь. - Вроде "соловьев" и "черпаков". Хотя...
    Гусейников призадумался.
    - Кто-то говорил, что первых советских солдат отправляли на Кубу в трюмах сухогрузов, - вспомнил он. - Может, с тех пор слово и сохранилось?
    На корме было малолюдно. Зуев уже "поиграл на флейте" и вернулся в каюту. У правого борта стояли три выходца из Средней Азии. О чем-то болтали на родном языке. Иногда в их речи проскакивали русские матюги. Один раз я уловил слово "цивилизация".
    - Когда не хватает своих слов, они заменяют их нашими, - объяснил Игорь.
    - Е@#ный чурка! - услышал я от высокого азиата.
    Тот обращался к своему товарищу...
    Я поежился и приподнял ворот плаща. Холодно. Картина за бортом открывалась суровая. Небо со всех сторон затянуло серой, низко стелящейся, дымкой. Порывистый ветер гнал высокие волны. Покачивало. Азиаты, еще пару раз ругнувшись, ушли. Мы остались одни.
    - А почему солдат везли в трюмах? - спросил я, возвращаясь к предыдущему разговору.
    - Не знаешь о Карибском кризисе? - удивился Густав.
    - Что-то слышал, - уклончиво ответил я.
    - Всё началось с десанта в бухте Свиней, - сказал Игорь. - Слышал?
    Я отрицательно покачал головой.
    - Ну, что ты! - возмутился Густав. - Такое надо знать! Две тысячи контрреволюционеров, вооруженных ЦРУ, высадились на Кубу. А Фидель и Че Гевара разгромили их за три дня. А потом обменяли пленных на медикаменты... Вот это была заварушка! Эх, я бы там пострелял!
    Игорь чрезвычайно воодушевился.
    - Жаль, что меня не взяли в Афганистан! - выпалил он и... осекся.
    - В Афган? - переспросил я.
    - Ну, понимаешь... - замялся Густав.
    И замолчал, пристально рассматривая доски палубы. Пауза затянулась.
    - А, ладно! - наконец, решился Гусейников. - Я в Гатчине написал заявление, что хочу служить в Афганистане.
    - Зачем? - поразился я.
    - Это же классно! - в свою очередь удивился Игорь. - Поехать в экзотическую страну, пострелять там из настоящего автомата и получить за это медаль.
    - А как насчет погибнуть?
    - Ну, это ерунда! - Глаза Густава победно блеснули.
    Я взглянул на Игоря с интересом. Раньше мне такие люди не встречались.
    - Когда же ты успел написать заявление? - спросил я. - И кому отдал? Командиру части?
    - Найденову, - нахмурился Густав. - А взводный его при мне разорвал! Да еще наябедничал моим родителям! Сказал, что из нашей части никто в Афган не попадет. Хотя это не так! Таджиков отправляли.
    - Но ты же - не таджик, - улыбнулся я.
    -- Подумаешь! - даже обиделся Густав. - Ты только об Афгане никому не говори; а то народ поймет неправильно.
    - Само собой, - кивнул я. - Можешь не беспокоиться.

    ***

    Около шести вечера по обе стороны барки показалась земля. Основная масса зевак столпилась на корме. Все скамейки были заняты.
    Я остро ощущал уникальность момента. Мы проходили Ла-Манш! Справа - Англия, слева - Франция! Теперь я мог смело написать и Свете, и маме, что видел практически пол-Европы. Пусть для кого-то это "видение" было фикцией, меня переполнял восторг.
    Сначала оба берега были пустынны. Затем на английской территории показались какие-то постройки. Вдоль побережья пошла дорога. Я различил далекие фонари и одиноко стоящие дома. Франция по-прежнему оставалась темной полоской; далекие голые камни и песок. Поэтому я сосредоточился на Англии...
    Мы с Игорем стояли с правого борта на средней палубе. Парень из первой роты, зачисленный в нашу команду, вертел в руках портативный приемник "Мишутка".
    - Здесь столько радиостанций, что обалдеть! - сообщил он. - Уже нашел двенадцать штук!
    - Откуда приемник? - спросил я.
    - Родители на Кубу дали, - похвастался солдат. - Я даже занес его в таможенную декларацию.
    - Густав, а зачем нужны таможенные декларации? - задал я очередной вопрос.
    - Для соблюдения формальностей, - ответил Гусейников. - Чтобы всё было, как положено. Формально мы с тобой - специалисты по сельскому хозяйству. Попробуй, докажи обратное! Идем на Остров Свободы помогать братскому кубинскому народу выращивать сахарный тростник...
    Внезапно Игорь замолчал.
    - Ну-ка, глянь! - сказал он. - Да не туда! Вон, справа...
    "Алла Тарасова" следовала точно по фарватеру. Мы проходили узкое место пролива. Из Франции в Англию шел небольшой прогулочный корабль. Удивительно красивый, словно с праздничной открытки. Ярко горели огни; звучала громкая музыка. Народ на палубе танцевал. Я не мог оторвать глаз от чужой жизни. Ужасно захотелось туда, в недоступное веселье. Мимо нас проплывала сказка, мечта.
    - Густав, вот это жизнь! - зачарованно произнес я.
    - Ерунда! - Игорь не разделял моих восторгов. - Я бы лучше побегал с автоматом!
    - Ну, знаешь ли... - только и смог ответить я.
    Чудо-корабль быстро удалялся. Вскоре судно превратилось в светлую точку. Затем моя мечта скрылась за горизонтом...
    К восьми вечера окончательно стемнело. Мы отправились на ужин.
    - Ла-Манш разочаровал, - заявил Генерал за столом. - С одной стороны берег, и с другой - берег. Вот и все! Одиннадцать тысяч километров, парни, и ничего интересного! На палубу выходишь - мерзнешь! "Памир" - некачественный!.. Разве что еда отличная.
    - А я уж думал, ты скажешь: "Хочу обратно в Гатчину!" - усмехнулся Боб.
    - Какой у нас сегодня фильм? - вмешался Густав.
    - Говорят, "Курьер", - ответил я. - Новый. 86-го года.
    - Тогда надо идти! - постановил Боб.
    Каждый день после ужина нам показывали фильмы. На "Алле Тарасовой" - три кинотеатра. Самый крупный отдали младшим специалистам.
    - Ты, Слава, напрасно жалуешься, - продолжил Андрюха. - Где еще каждый вечер будут показывать хорошие фильмы?
    - На гражданке, - не задумываясь, ответил Зуев. - Там хоть три раза в день в кинотеатр ходи!
    - К райским условиям быстро привыкаешь, - подытожил я. - Почему человек всегда недоволен? Нам предстоит еще шестнадцать отменных дней, а вы тут тоску разводите!
    - Не загадывай вперед, - предупредил Боб.
    - А что может случиться? - засмеялся Густав. - Пираты, что ли, на нас нападут? Или американцы в плен захватят?
    - Никогда не знаешь, что ждет впереди, - назидательно произнес Бобров.
    В ответ Густав недоверчиво покачал головой.

    ***

    Слова Андрюхи вспомнили на следующие сутки. После отличного фильма "Курьер" (ребята сказали, что я похож на главного героя), "Аллу Тарасову" начало серьезно болтать. Ночью качка усилилась.
    Полшестого я проснулся от страшных матюгов. На Боброва, который в ту ночь спал на матрасе, свалился Скляренко. Два солдата морщились от боли, остальные смеялись. Затем северных парней стало тошнить. Утром Боб и Женя еле выползли на перекличку. Стрельцов и сам выглядел неважно...
    - Эти два "болезненных" заняли сортир, - пожаловался перед завтраком Генерал. - Сначала ходили по очереди; теперь заперлись вдвоем. Не знал, что любое столкновение мурманчан вызывает у них морскую болезнь.
    - Качает немного. Ну и что? - отозвался Густав. - Меня это только бодрит!
    Игорь поднялся с места и постучал в дверь совмещенного санузла.
    - Очередь, моряки!
    Вскоре оттуда вышел Скляренко. Его бледное лицо выглядело страдальчески.
    - Мутит, - тоскливо сообщил он. - Тошнить больше нечем... А Андрюхе еще хуже, чем мне! - словно хвастаясь, добавил Женя.
    - Да вы что, ребята? - воскликнул я. - Мурманск - морской город!
    Скляренко взглянул на меня с неприязнью...
    На завтрак отправились втроем. Я, Густав и Генерал. По дороге встретили Тимоху и Сержа.
    - У нас парень с радиоприемником загнулся! - гордо сообщил Захаров. - Мы уже поделили его порцию.
    - А нас ждет завтрак Боба! - парировал Густав...
    К десяти часам волна разгулялась не на шутку. Барку болтало. Мы заперлись в каюте. Приняли лежачее положение. Ощущения, словно на тренажере для космонавтов. То голова оказывалась выше ног, то ноги взлетали выше головы. При этом еще и качало в разные стороны. Разговоры почти прекратились; только невозмутимый Густав просвещал солдат.
    - Качка бывает бортовая и килевая, - объяснял он. - Бортовая - с боку на бок, килевая - вверх-вниз. Килевая хуже переносится. В нашем случае наблюдаются оба вида.
    - Я это не вынесу! - драматически прохрипел Женя. - Голова ужасно кружится!
    В этот момент заработала громкая связь. "Запрещается выходить на палубу, - сообщил женский голос. - За бортом шторм силой семь баллов".
    - Придется не курить, - проворчал Генерал.
    Боб молча поднялся с койки и направился в туалет. Все знали, по какому поводу.
    - Существует шкала Бофорта, - хладнокровно продолжил Густав. - 0 баллов - безветрие или штиль, 4 - умеренный ветер, 6 - сильный ветер, 10 - сильный шторм, 12 баллов - ураган. До шторма мы пока не дотянули... Мишель, пошли смотреть карту!
    - В такую качку? - спросил я.
    - А что тут такого?
    - Ну, пошли, - без особого энтузиазма согласился я...
    Знакомой дорогой мы отправились к карте. Долго смотрели на красный флажок. В чем дело? "Алла Тарасова" давно должна была выйти в Атлантику, но почему-то до сих пор находилась в Бискайском заливе, возле берегов Испании.
    - В кругосветку они, что ли, собрались? - недоуменно спросил Игорь.
    Я лишь пожал плечами.
    - А что? Было бы неплохо! - оживился Гусейников. - Еще, как минимум, месяц на корабле. Ну, чем не приключение? Только обратно в Союз возвращаться не надо!
    Пол под ногами качался. Мы держались за стенку и друг за друга. В холле было непривычно пусто. Тут в помещение вошел человек из команды.
    - Минуточку! - закричал Густав, боясь, что моряк уйдет. - Вы не знаете, почему мы поменяли курс?
    Мужчина обернулся.
    - Да, вы, парни, мореплаватели! - усмехнулся он, и походкой вразвалочку подошел к нам. - Шторм усиливается. К вечеру ожидают десять баллов. Выходить в Атлантику сейчас опасно. Конструкция судна может не выдержать; на такие перегрузки теплоход не рассчитан. Понятно теперь?
    Я кивнул. Игорь промычал нечто неопределенное.
    - Вот мы и идем вдоль суши, огибаем шторм. - Мужчина жестом показал маневр судна.
    - А может, стоит рискнуть?! - внезапно спросил Густав. - Пойти прямо в шторм! Да! В открытую Атлантику!
    Моряк удивленно взглянул на Игоря. Потом нахмурился.
    - В крайнем случае, - увлеченно продолжил Густав, - всегда можно послать сигнал "SOS"...
    - Если такой умный, рискуй своей жизнью! - перебил моряк. - А меня избавь от такого удовольствия!
    Махнув рукой, мужчина заспешил по своим делам.
    - А что я такого сказал? - расстроился Игорь.

    ***

    К часу дня ситуация не изменилась. Шторм бушевал вовсю.
    - На обед-то пойдем? - засомневался я. - Так качает, что на ногах не устоять.
    -- Конечно пойдем! - возмутился Густав. - Что нам, голодными оставаться?
    - На карачках доползем! - подтвердил Генерал.
    Вскоре самых смелых пригласили на обед. Тут, словно по заказу, килевая качка уменьшилась, а бортовая усилилась. Шатаясь от стенки к стенке, три ленинградца направились в ресторан. Мурманчане и на этот раз остались в каюте.
    - Классно! - веселился по дороге Зуев. - Словно выпил стакан водки!
    Я в своей жизни водку не пробовал, поэтому помалкивал...
    В ресторане почти никого не было.
    - А супа нет, - разочарованно протянул Густав. - Где суп? - закричал он, увидев официантку.
    Девушка только улыбнулась. Какой-то младший специалист выразительно покрутил пальцем у виска.
    - Разольется! - догадался Игорь.
    - Нам и второго хватит, - утешил я.
    Пока мы стояли, всё было неплохо. Но когда сели, возникли сложности. Только я взял в руку вилку, как теплоход качнуло. Мы с Густавом поехали спиной вперед, а Генерала вжало в стол.
    - Что за дела? - возмутился Густав. - И как теперь...
    Договорить он не успел. Судно накренилось в другую сторону. Теперь уже нас с Гусейниковым вдавило в стол, а Зуев отъехал на полтора метра от своей тарелки.
    - ...есть? - наконец, закончил Игорь.
    Мы посмотрели под ноги. Оказалось, ножки столов были прикручены к полу, а стулья легко скользили по гладкой поверхности.
    - Придумал! - воскликнул Зуев.
    Он схватил тарелку в одну руку, а вилку - в другую. И отправился в "свободное плавание". Ездил на стуле взад-вперед, уплетая макароны с котлетами. Мы поступили также. Удобно и... потешно!
    Однако Густаву этого показалось мало. Игорь решил "пошарить" по чужим столам.
    - Ты не лопнешь? - спросил Генерал.
    - Надо брать от жизни всё! - ответил Гусейников и резко встал со стула.
    Тут, как назло, барку тряхнуло. Густав не удержался на ногах, и вместе с тарелкой рухнул на пол. Посуда осталась целой, зато макароны разлетелись в разные стороны. Игорь хотел подняться, но последовал новый толчок. На этот раз Гусейников ударился головой об ножку стола.
    - Да что это такое? - воскликнул солдат.
    Мы с Генералом расхохотались.
    - Он сейчас здесь всё расколошматит! - предупредил Зуев...
    В конце концов, Густав сел на место. В руке он победно сжимал четыре котлеты.

    ***

    По пути назад мне захотелось острых ощущений.
    - Густав, пошли, глянем на волну! - предложил я. - Когда еще увидим настоящий шторм?
    - Мне надо в сортир, - отказался Игорь.
    - Тошнит?
    - Это тебя тошнит! - разозлился Гусейников. - Некоторые используют "очко" и по прямому назначению!
    - А ты, Генерал? - не успокоился я.
    - После обеда, Миша, надо отдохнуть, - степенно ответил Зуев.
    - Ну, как знаете! - И я пошел в одиночку.
    Пересек небольшой павильон. Миновал коридор вдоль правого борта. Добрался до выхода на среднюю палубу. Железная дверь оказалась закрыта. За ней шумел океан. В коридоре никого не было.
    Я повернул тяжелую ручку и приоткрыл дверь. И увидел потрясающую картину! Корма, главная смотровая площадка теплохода, откуда мы взирали на Копенгаген и Ла-Манш, ходила ходуном. Стремительно опускалась вниз; затем, в самой нижней точке, получала сильный удар волной. Пенные брызги разлетались по всей палубе, а саму корму подбрасывало вверх. Затем всё повторялось.
    Со страхом и восторгом я наблюдал за стихией. Находился в безопасности; брызги до меня почти не долетали. Одной рукой держался за ручку двери, другой - за железный косяк. Затем решил сменить положение рук. В этот момент теплоход резко качнуло.
    Лишившись опоры, я нелепо взмахнул руками и... вывалился прямо на палубу! Пролетев метра два, упал на колени, и по мокрому полу въехал в зарешеченный борт. Единственную преграду между мной и океаном.
    Основной удар пришелся на левый бок; им меня припечатало к железному поручню. Вцепившись в него, я подтянул к себе ноги, и сел на корточки. Через секунду меня окатило морской водой. Она подействовала как холодный душ; я не на шутку испугался. Внезапно понял, что еще пара неловких движений - и я точно окажусь за бортом. А оттуда живым уже не выбраться.
    "Буду сидеть здесь, пока качка не стихнет! - панически подумал я. - Так надежней!"
    Спасительная дверь была рядом, но я боялся даже шевельнуться. Так крепко сжимал поручень, что побелели костяшки пальцев...
    Корма, тем временем, продолжала ходить вверх-вниз. Дул сильный ветер. Каждые несколько секунд я получал в лицо заряд холодных брызг. Руки заболели, пальцы замерзли. Стихия не успокаивалась.
    "Долго так не протяну! - наконец, понял я. - Придется, все-таки, выбираться!"
    Около минуты я подстраивался под боковую качку. Выжидал, пока мой борт окажется в самой верхней точке. Затем оттолкнулся ногами от палубы, и, что было сил, побежал в сторону двери. Ухватился за ручку. Получил удар в бок. Пережил очередной крен. На обратном движении открыл тяжелую дверь... и ввалился в коридор.
    Жив! Спасся!!! Я с яростью захлопнул дверь на палубу. Стало тихо. Я обессилено сполз на пол. И лишь потом осмотрелся по сторонам. В коридоре по-прежнему никого не было. Пол около выхода залило водой. Да и костюм мой промок почти насквозь.
    "Пойду, пока никто не заметил", - тупо подумал я.
    Бок болел. Руки и колени дрожали. Восторг от морской стихии куда-то исчез. Шатаясь из стороны в сторону, я медленно поплелся в каюту.

    2. "Человек за бортом!", или Приятное морское путешествие

    "Алла Тарасова" пересекала Атлантику. Европа осталась далеко позади. Картина за бортом теперь практически не менялась: куда не кинь взгляд, везде безбрежный океан. На седьмой день пути стало тепло. На девятый - жарко. А к третьей неделе и вовсе установилась духота. Поэтому всё свободное время солдаты проводили на палубе...

     []

    Я, Густав и Генерал любовались морскими пейзажами.
    - Смотрите, опять дельфины! - воскликнул Зуев.
    - Где? - спросил я.
    - Вон, вдалеке, - пришел на помощь Густав. - Видишь, спинка показалась!
    Дельфинов мы видели часто. Они любили следовать за судном. Черные спинки с завидной регулярностью взлетали из воды, а затем вновь погружались в океан. Иногда дельфинов было трое, иногда - больше десятка. Они легко обгоняли "Аллу Тарасову", разворачивались и снова шли за кораблем. Дельфины вызывали у меня добрые чувства.

     []

    Казалось, они улыбаются, сопровождая барку.
    Встречались и более экзотические создания. Например, летающие рыбки. Даже Густав не знал их настоящего названия. В любом случае, они летали! Стоя на нижней палубе, можно было часами наблюдать, как очередная рыбешка - сантиметров десять в длину - выныривает из воды и, энергично взмахивая плавниками, несколько секунд летит вперед, обгоняя судно. Наиболее прыгучие совершали полеты на пятьдесят метров! А иногда падали прямо на палубу.
    - Зачем они выскакивают? - допытывался я.
    - Ловят насекомых, - отвечал Густав. - Или дышат воздухом. Я - не ихтиолог!
    Дельфины долго преследовали "Аллу Тарасову". Наконец, отстали.
    - Красивые, - задумчиво вздохнул я. - А главное - свободные!
    - Зато у них только один фильм каждый день, - утешил Генерал. - Называется "Опять про море"...
    К нам подошел Тимоха Захаров.

     []

    - Вы, что, забыли? - возмущенно прошептал он.
    Мы подозрительно огляделись по сторонам и направились за Тимохой. Захаров взял на Кубу фотоаппарат, но не успел купить пленку. Вчера ее удалось выменять на одеколон у какого-то азербайджанца. Теперь надо было срочно фотографироваться!

     []

    Со средней палубы четыре солдата поднялись наверх. Прошмыгнули в дальний отсек. И по крутой лесенке забрались на самую верхнюю палубу. Выше только небо!

     []

    Начальник эшелона категорически запретил младшим специалистам посещать это место, но нам хотелось красивых снимков.
    По приказу полковника Глотова на теплоходе был организован ежесуточный наряд. Два солдата и офицер. Они следили, чтобы после отбоя никто не шлялся по барке. Особо бдительные и днем ходили по судну; иногда заглядывали на верхнюю палубу. Но большинство офицеров относились к наряду спустя рукава: долгое морское путешествие всех расслабило.
    В запретном месте нас ждали Пешков и Скляренко. С высоты открывался красивый вид на океан. Из огромной трубы теплохода шли клубы черного дыма.
    - Офицеры тоже от жары страдают, - сообщил Генерал, перегнувшись через ограждение.
    Сверху было видно, что некоторые иллюминаторы открыты. Старшие специалисты устроили собственную вентиляцию: выставили из иллюминаторов листки плотной бумаги, чтобы в каюты поступал свежий воздух.
    - Что вы там копаетесь? - позвал Захаров. - Вставайте у трубы!
    Мы приняли бравые позы. Затем сделали серьезные лица.
    - Расслабьтесь парни, вы на Кубу едете! - прокричал Тимоха.
    Все засмеялись.

     []

    - Готово! - радостно сообщил фотограф.
    Внезапно он перестал улыбаться.
    - Патруль!
    Тимоха вовремя заметил на верхней палубе дежурного офицера. Осознав, что его засекли, мужик сломя голову бросился к нам. Следом нехотя семенили двое патрульных. Нас разделяло метров сто.
    - Бежим! - первым опомнился Зуев.
    И мы рванули к ближайшей лестнице.
    - Стоять! - истошно заорал дежурный по палубе.
    По голосу я узнал подполковника Овечкина.
    - Быстрей, это Овечка! - крикнул Пешков.
    Перескакивая через две ступеньки, наша компания понеслась вниз.
    - Приказываю: стоять!!! - надрывался подполковник.
    Мы только прибавили ходу. Вслед понеслись замысловатые ругательства.
    Запыхавшиеся солдаты ворвались на среднюю палубу. Оттуда - в центральный холл. А там сбавили ход и смешались с толпой.

     []

    Бдительный замполит остался с носом.

    ***

    После вечерней поверки мы улеглись спать, но сон не шел.
    - Сначала шторм на несколько суток, теперь - нестерпимая жара! - пожаловался Бобров.
    Боб до сих пор не оправился от морской болезни. Даже фотографироваться с нами отказался. Андрюха много времени проводил в каюте, и лишь иногда позволял себе часок-другой посидеть на корме.
    - Пойду, приму душ, - вздохнув, сказал солдат.
    Нас осталось четверо.
    - Духота! - печально произнес Густав.
    - Есть варианты? - спросил я.
    - А если заночевать на верхней палубе? - неожиданно предложил Зуев. - Там, где мы сегодня фотографировались!
    - Еле-еле от Овечкина удрали, - вспомнил я. - А он сегодня в наряде. Не ночью, так с утра туда поднимется.
    - Можешь не беспокоиться, - отозвался Густав. - Я проснусь в пять утра. У меня работает внутренний будильник.
    - А я не пойду, - сказал Женя. - Мне приключений хватило. А Бобу и подавно!..
    Оставив мурманчан в каюте, мы отправились наверх. Взяли с собой простыни и одеяла, а Зуев даже прихватил подушку.
    - Иначе не засну! - исчерпывающе объяснил он.
    Бесшумно миновав каютный отсек, я, Густав и Генерал вышли на нижнюю палубу. Вокруг было темно.
    - Гляньте на звезды, - прошептал я.
    По черному небу рассыпались ослепительные гирлянды. Мы находились ближе к экватору; здесь были видны совсем другие созвездия. Привычный Ковш Большой Медведицы теперь висел у самого горизонта.
    - Вон, видите? - загляделся я. - Как будто дорога из тысяч огоньков! Это - Млечный Путь!
    - Давайте прокладывать свой путь, - вмешался Генерал.
    Мы поднялись на среднюю палубу. Затем полезли дальше. Вдруг наверху что-то заскрипело.
    "Кому не спится? - подумал я. - Солдаты, что ли?"
    На верхней палубе продолжали скрипеть. Три младших специалиста в трусах и ботинках замерли на лестнице.
    - Николай Макарыч! - внезапно раздался мужской бас. - Хватит на звезды глазеть! Пошли в каюту!
    - Иду, Сергей Ильич, иду, - ответил знакомый голос.
    Это опять был Овечкин. Чертов замполит никак не мог угомониться!
    - Ты, Сергей, меня извини, - назидательно произнес подполковник, - но даже на барке за солдатом нужен глаз да глаз. Они же все - или преступники, или психи! Вот у нас в части был случай...
    Дальше расслышать не удалось; офицеры быстро удалялись. Наконец, посторонние звуки стихли.
    Некоторое время мы стояли, не шелохнувшись.
    - Проклятая Овечка! - тихо выругался Генерал.
    Напряжение спало.
    - Парни, нас не обнаружили! - засмеялся Густав. - Полезли дальше!
    - Да подожди ты! - зашипел я. - Вдруг вернутся?
    Минут через десять мы забрались на верхнюю палубу. Вдалеке белела огромная труба.
    - Там и ляжем! - постановил Генерал.
    Три воина-интернационалиста приблизились к могучей конструкции.
    - Как хорошо! - блаженно протянул Густав.
    - Лучше, чем людей в Афганистане убивать? - пошутил Зуев.
    - Не знаю, - пробурчал Игорь.
    Я почувствовал, что краснею. Зачем я разболтал историю Густава?
    Мы разложили одеяла, и укрылись простынями.
    - Надо сходить за подушкой, - забеспокоился Игорь. - Зря не взял!
    - И так уснешь! - одернул я.
    - Овечка раньше шести не заявится, Густав поднимет нас в пять, - напоследок уточнил Генерал. - А теперь, парни, давайте спать!

    ***

    Разбудил меня Зуев.
    - Уже... - начал я.
    - Тихо, - прошептал Слава, затыкая мне рот.
    Недоумевая, я приподнял голову. В утреннем свете верхняя палуба выглядела иначе, чем ночью. Всюду, куда не кинь взгляд, лежали люди. На надувных матрасах, одеялах и просто укутанные простынями. К своему ужасу я осознал, что все они - женского пола! Девочки, девушки и женщины. Во сне некоторые до неприличия оголились. От такой эротики мне стало не по себе.
    Не говоря ни слова, Зуев посмотрел в сторону лестницы.
    "Бесшумно исчезаем", - догадался я.
    Генерал перевел взгляд на Гусейникова. Великий эрудит безмятежно спал, начисто забыв о своем "внутреннем будильнике".
    - Густав, - одними губами позвал я.
    Молодецкий сон Игоря меня раздражал.
    - Да, Густав же! - Я толкнул сильней.
    - В чем дело? - не открывая глаз, заворчал Густав. - Какой мерзавец меня будит? Уйдите, козлы! Дайте поспать!!!
    Мы замерли от ужаса. Зачем голосить на всю палубу? Одна из женщин открыла глаза. Они тут же округлились.
    - Ой, девочки! - закричала дама, прикрывая грудь. - Мама!!!
    Этот крик, в свою очередь, шокировал Игоря.
    - Кто это? - заорал он, вскакивая на ноги.
    - Бежим! - перевел Генерал его мысли в более практичное русло.
    Мы подхватили свои вещи и бросились наутек. Женский визг охватил всю верхнюю палубу. Огибая лежащие тела, три солдата зигзагами неслись к заветной лестнице. Представительницы слабого пола справились с волнением и начали смеяться.
    Мы отдышались только в каюте.
    - Кто сказал, что в пять часов проснется? - накинулся я на Густава. - Сейчас уже полседьмого!
    - Внутренний будильник сбился, - оправдывался Игорь. - Мы же в другом часовом поясе... А кто там был, на палубе?
    Мы с Генералом расхохотались.
    - Жены офицеров! - объяснил Слава. - А также их дочки! Видимо, не первую ночь там спят. Тоже от духоты спасаются...
    Спустя полчаса в нашу каюту постучался Стрельцов. Мы вышли в коридор.
    - Как спалось? - Старший офицер уже не спрашивал фамилии; только смотрел, чтобы все были на месте.
    - Душно, - пожаловался Боб. - Вам хоть можно открыть иллюминатор.
    - Команда попросила закрыть, - объяснил взводный, - иначе кондиционеры работают вхолостую. Мы закрыли, и, действительно, стало прохладней. Так что, не в иллюминаторах дело.
    - То-то ваши жены спят на верхней палубе! - вырвалось у меня.
    - Так это были вы?! - изменился в лице Стрельцов.
    В глазах старшего лейтенанта заплясали веселые огоньки.
    - Значит, так, бойцы, - серьезно начал взводный. - Ночью на верхнюю палубу я вам ходить запрещаю!
    И, не удержавшись, захохотал. Солдаты из соседних кают, которых тоже выгнали на проверку, смотрели на нас с удивлением.

    ***

    В середине дня в нашу каюту заглянул Шура Трофимов. До этого мы виделись только в ресторане. Трофимов поселился вместе с меломанами, которые тащились от русского рока. Ребятам удалось выпросить у команды магнитофон с пленками. Теперь они днями напролет слушали "ДДТ" и "Аквариум", отлучаясь из каюты только на завтрак, обед и ужин.
    - Входи, входи! - обрадовался Слава Зуев. - Совсем старых друзей забыл!
    - Магнитофон сломался, - обреченно ответил Шура.
    - А я думал, совесть замучила, - покачал головой Генерал.
    - Вчера в три часа ночи маг сдох, - трагически продолжил Трофимов. - Перестал мотать. Сегодня полдня по всей барке искали специалист. В итоге, нашли какого-то кретина. Он и доломал технику окончательно.
    Шура тяжело вздохнул.
    - Теперь все! - скорбно произнес он. - Еще и с командой поругались. Хорошо, не я мафон брал... Тоска зеленая, хоть за борт бросайся! А главное, БГ больше не послушать!
    - Не переживай, через два дня мы все будем в Гаване! - успокоил Зуев.
    - Ты не понимаешь! - драматически воскликнул Трофимов. - Это же Бо-ря Гре-бен-щи-ков!
    Убитый горем меломан присел на койку.
    - Лучше расскажи, что у вас новенького? - спросил Генерал.
    - Я больше музыку слушал, - отмахнулся Трофимов. - БГ.
    - Сам ты "бэгэ"! - разозлился Зуев. - Буду теперь тебя "Борей" называть!
    - Называй! - На лице Шуры появилось подобие улыбки.
    Трофимов быстро приходил в себя, подтверждая пословицу: "В армии тоскуешь недолго, но часто".
    - Парень из соседней каюты познакомился с капитаном, - начал вспоминать "Боря". - Ходил в рубку. Капитан ему радар показывал. Там принцип работы такой: луч с постоянной скоростью вращается по кругу, и определяет направление и расстояние до приближающегося судна. Видели, антенна над рубкой всё время вращается? Это и есть радар!

     []

    - А мы с Мишелем кита видели, - перебил Густав.
    - Кита? - изумился Трофимов.
    - Вдалеке такая громадина, - подтвердил я. - Мы его сперва приняли за остров. Оказалось, кит.
    - Он еще фонтан пускал! - приврал Густав.
    - Вот на морском празднике были фонтаны! - вспомнил Шура.
    Когда "Алла Тарасова" оказалась в южных водах, команда устроила веселье на нижней палубе. Вытащили брандспойты и поливали всех пассажиров водой.
    - А вы видели военный самолет? - спросил Трофимов.
    - Какой еще самолет? - заинтересовался Густав.
    - Реактивный истребитель! - гордо ответил Шура. - Мы стояли на палубе, а он мимо два раза пролетел. В ста метрах от барки! Офицеры говорили, что это - самолет НАТО.
    - А они откуда знают? - удивился Боб.
    - Смотрели в бинокль, - объяснил Трофимов. - Да вы что, мне не верите?! Тогда еще команда по теплоходу была: "Младшие специалисты, спуститься в каюты".
    - Вот конспираторы, - покачал головой Зуев.
    - А вас не заставляли скамейки шкуркой драить? - спросил я.
    - Первый раз слышу, - удивился Шура.
    - А мы драили, - признался я. - Команда попросила; а Стрельцов нам поручил.
    - Нашли бесплатную рабочую силу! - возмутился Боб. - И главное, говорят: "Ребята, вы же для себя стараетесь. Мы ведь всегда в Гавану ходим!" Они бы еще туристов в Средиземном море попросили палубы драить!
    - Нет, мы только на камбузе картошку чистили, - сказал Трофимов.
    - Прямо как в Гатчине! - засмеялся я.
    - Ну что ты! - обиделся Шура. - Боцман специально для нас яичницу делал!
    - А помните, как мы в волейбол на палубе играли? - спросил Боб. - Еще мяч был леской привязан...
    Воспоминания затянулись. Всего две недели на теплоходе, а столько всего случилось!

    ***

    После обеда мы обычно дремали. В карты играть надоело, все истории пересказали. Одно время слушали радиостанцию "Атлантика" для моряков. Потом и она приелась.
    Пятеро парней приняли лежачее положение.

     []

    - Через два дня приходим на Кубу, - подал голос Боб.
    - Опять будем самым младшим призывом, - сказал я. - Хотя уже полгода отслужили.
    27 сентября министр обороны издал очередной приказ. Мы из духов превратились в соловьев. Особой радости это не вызвало; на Кубе нас ждали черпаки и дедушки.
    - Да нет там никакой дедовщины! - оптимистично заявил Густав. - Это же разведка, люди делом заняты.
    - Мужики, давайте спать! - перебил Женя Скляренко.
    В каюте наступила тишина. Я закрыл глаза. После супа с фрикадельками и рыбы с картошкой, состояние было умиротворенным. Я медленно погружался в сон, когда...
    - Внимание, общесудовая тревога! - внезапно заработала громкая связь. - Человек за бортом!
    Я поднял голову. Густав уже сидел на койке.
    - Это настоящая тревога! - мрачно изрек он.

     []

    За время пути команда нередко проверяла системы безопасности. Обычно закрывали задвижки на нижних палубах; звенел противный звонок, и пару часов нельзя было выйти из отсека. На этот раз женский голос из динамика звучал испуганно.
    - Айда наверх! - сообразил Генерал.
    Вскоре мы были на палубе. Там творилось нечто невообразимое. Офицеры с женами носились по корме, звали своих детей. Некоторые солдаты, наоборот, побежали в каюты. Теплоход замедлил ход, и начал разворачиваться.
    - Смотрите! - заметил Густав. - Шлюпочная команда!
    По левому борту матросы отвязывали шлюпку. Мы побежали к ним.
    - Кого спасаем? - спросил Боб.
    - Отстань! - грубо отмахнулся старший.
    Мы отстали.
    - Хотелось бы знать, в чем дело, - выразил общее мнение Генерал.
    Тут на палубе заработал громкоговоритель.

     []

    "Младшим специалистам срочно собраться в кинозале номер два! - объявил знакомый женский голос. - Повторяю: младшим специалистам срочно собраться в кинозале номер два!"
    - Ну, наконец-то, что-то объяснят! - обрадовался Боб.
    Наша компания поспешила в кинозал. На выходе с палубы образовалась очередь. Младшие специалисты возбужденно гудели. Никто не понимал, что происходит. Тем временем, "Алла Тарасова" остановилась.
    - Мы же не тонем? - испугался я.
    - Не дождешься! - невозмутимо ответил Игорь...
    Самое большое помещение на судне быстро заполнялось солдатами. В кинозале уже находился Стрельцов. Взводный быстро пересчитал людей: все наши были на месте.
    - Что случилось, товарищ старший лейтенант? - спросил Зуев.
    - Вроде, из рубки заметили человека за бортом, - ответил Стрельцов.
    - И где он?
    - Да не знаю я! - И взводный убежал докладывать.
    Через несколько минут в кинозал зашли начальник эшелона Глотов и замполит Овечкин. Таких испуганных лиц, как у этой парочки, я давно не видел.
    - Эшелон, смирно! - пронзительно закричал Овечкин.
    Глотов взглянул на него с раздражением.
    - Внимание, - негромко сказал полковник.
    В помещении тут же стало тихо.
    - Кто видел солдата в розовой рубахе? - спросил Глотов. И растерянно добавил: - Пропал солдат!
    По кинозалу пронесся легкий шум. Аудитория не поняла вопроса. Неподалеку от себя я заметил парня в розовой рубахе. Он недоумевал не меньше остальных.
    - Что-то у нашего командира с головой, - хмыкнул Зуев.
    Глотов и сам понял, что неправильно выразился. Ища поддержки, полковник обернулся к замполиту.
    - Командиры взводов! У кого все по списку! - взял инициативу в свои руки Овечкин. - Приказываю организовать поиск! По всей барке, тьфу, теплоходу! Ищем солдата в розовой рубахе! Других ориентиров у нас нет!
    Замполит перевел дух.
    - И времени тоже! - еще громче крикнул он. - Выполняйте приказ!..
    Ситуация мало-помалу прояснялась. Кто-то пропал и его надо искать. Мы повернулись к нашему взводному, ожидая указаний. Стрельцов от неожиданности растерялся.
    - Идите, ищите! - наконец, пробормотал он. - Да где хотите!
    Мы вышли из кинозала. Ноги сами понесли на верхнюю палубу. Там и без нас народа хватало. Некоторые солдаты, действительно, искали пропавшего. Кто-то лазил среди шлюпок, другие пошли на нос судна. Но большинство просто слонялись без дела. "Алла Тарасова" стояла в открытом океане. Шлюпку на воду так и не спустили.
    - Что, всё-таки, случилось? - спросил я.
    Густав развел руками:
    - За борт кто-то прыгнул. В розовой рубахе!
    Мы перегнулись через ограждение и посмотрели вниз. Ласковые волны тихо плескались, переливаясь на солнце зелеными и синими оттенками.
    - Трудно утонуть, - оценил ситуацию Генерал. - Разве что акула парня съела.
    - И поэтому мы его ищем по всему кораблю? - саркастически спросил Боб.
    - Дубизм! - лаконично ответил Густав.
    Солдаты обсуждали случившееся. В гуле голосов я различил отдельные реплики:
    - Кого искать-то? Утонул он!
    - Какое "утонул"? Сбежал с барки на резиновой лодке!
    - Дурак, что ли? Он спрятался где-то! Боится, что морду набьют!
    - Сам дурак! Где здесь спрячешься?
    Время шло. Теплоход стоял на месте. Парень в розовой рубахе упорно не желал находиться.
    Вновь заработала громкая связь.
    "Общесудовой досмотр! - объявили в репродуктор. - Всем спуститься в каюты!"
    - То ищи, то в каюту! - возмутился Зуев.
    Генерал со злостью плюнул за борт.
    - А что такое судовой досмотр? - спросил я.
    - Моряки будут лазить по всей барке, - объяснил Густав. - И в нашу каюту заглянут. Пошли вниз!

    ***

    Потянулось бестолковое ожидание. Вопреки заверениям Игоря, никто не приходил. Наконец, раздался стук в дверь.
    - Я же говорил! - оживился Густав. - Пришли досматривать!
    И побежал открывать. На пороге стоял Стрельцов.
    - Собирайтесь наверх! - приказал старлей.
    - А как же досмотр? - удивился Игорь.
    - Встречаемся на корме! - Взводный был краток.
    - Товарищ старший лейтенант, а что случилось? - заволновались мы.
    - Там всё объяснят! Собирайтесь!..
    По пути на корму нам встретился Тимоха Захаров.
    - Слышали? - возбужденно спросил он. - Мне сейчас парень, у которого я пленку на одеколон менял, рассказал. А ему земляки сообщили.
    - Да говори ты по порядку! - перебил Генерал.
    - Короче, азер утопился! - выпалил Тимоха.
    - Не может быть! - охнул Женя Скляренко.
    - Может! - подтвердил Захаров. - Ребята из его каюты сказали, что парень попросил их связать ему руки ремнем. Затем попрощался и ушел. Он вообще был странный, не от мира сего. Они думали, у него - очередной заскок, а азер взял, да прыгнул за борт! Ну и утонул! И одет был в розовую рубаху!
    - А зачем его ищут? - спросил я. - Он же утонул!
    - Уже не ищут, - ответил Захаров...
    На корме собралось человек семьдесят. Стрельцов построил наш взвод в шеренгу по четыре.
    - Внимание! - закричал незнакомый офицер. - Сейчас вам объяснят задачу!
    Слово взял какой-то моряк в погонах. Как позже выяснилось, помощник капитана.
    - Да, подойдите вы ближе, - по-граждански попросил он.
    Мы со всех сторон обступили моряка.
    - Ваш товарищ утонул, - сообщил помощник. - На корабле его нет. Мы всё обыскали. Значит, он в океане. Сами понимаете...
    Моряк тяжело вздохнул.
    - Нам надо найти его тело, - продолжил он. - Сейчас мы приступим к поискам. Корабль медленно пойдет вдоль предполагаемого места гибели солдата. Вы встанете по бортам. Командиры расставят вас, как надо. Внимательно смотрите на воду. Если заметите труп или просто фрагменты тела, немедленно сообщите старшему. Теплоход остановится, мы спустим шлюпку... Понятна задача?
    - Понятна! - зашумели солдаты.
    - Ну, тогда всё, ребята, - кивнул помощник...
    Стрельцов расставил нас с левого борта. Я оказался где-то посередине. Передо мной стоял Зуев, сзади - Гусейников.
    "Алла Тарасова" тронулась с места. Мы дружно уставились за борт. Ничего, кроме однообразных лазурных волн, я не замечал. Временами, правда, мне мерещились какие-то черные тени, но, видимо, от избытка воображения.
    Минут через сорок напряженного всматривания у меня заболели глаза. Я поднял голову и взглянул на Зуева. Тот смотрел куда-то вдаль. Судя по всему, уже давно.
    - Задолбали эти поиски, - проворчал Генерал. - Офицеры хотят задницу свою прикрыть! Пока тела нет, солдат считается без вести пропавшим. А им нужен труп!
    Зуев смачно плюнул за борт.
    - Только хрен он всплывет, - добавил Слава. - Не раньше чем через три дня. А то и через неделю!
    - А зачем нас тогда сюда поставили? - удивился я.
    Генерал не ответил. Я снова стал высматривать утопленника. "Алла Тарасова" медленно шла вперед. Корабль постоянно чуть-чуть поворачивал влево. Я уткнулся взглядом в воду. Думал о своем, как советовал на пересылке Тимоха Захаров.
    Внезапно раздался крик с правого борта. Затем еще несколько. Теплоход остановился.
    - Неужели нашли? - обрадовался Густав. - Схожу, гляну!
    И Игорь пулей сорвался с места.
    - Охота ему на покойника смотреть? - поморщился Генерал. - Я ни разу в жизни не видел, и не хочется.
    Гусейников вернулся минут через десять.
    - Ложная тревога, - с грустью сообщил он. - Парень заметил акулу или дельфина; вот и поднял шум.
    - Тормоз! - отозвался я.
    - Паникер! - добавил Зуев.
    - Ему и так крепко досталось, - успокоил Густав. - И от своих, и от офицеров.
    Вскоре теплоход снова наматывал круги. Мы привычно смотрели за борт. Теперь и мне это занятие казалось бесполезным...
    К восьми часам окончательно стемнело. Поиски стали невозможны. В начале девятого на нашем борту показался Стрельцов.
    - Давайте на ужин! - скомандовал взводный. - Там уже всё накрыли.
    - Не нашли? - спросил я.
    - Какое там! - ответил взводный и глубокомысленно добавил: - Это же океан...
    Не успели мы покинуть палубу, как теплоход развернулся, набрал ход и взял курс на Гавану.

    ***

    За ужином было непривычно тихо, только вилки звенели о тарелки.
    - Странный какой-то азер, - нарушил тишину Боб. - Чем ему Куба не понравилась?
    - Руки попросил связать, - добавил я.
    - Я бы на месте парня, который его вязал, помалкивал, - вмешался Густав. - Могут и в дисбат посадить.
    - Кто будет ему "шить" неуставные отношения? - хмыкнул Генерал. - Зачем офицерам это нужно? Самоубийство, и всё тут!
    Мы снова уткнулись в тарелки.
    - Удивляюсь нашему командованию, - вновь начал Боб. - На Кубу идет такой отбор! Мы в Гатчине медкомиссию из десяти врачей проходили. А тут посылают... ну просто натуральных психов!
    Андрюха выразительно покрутил пальцем у виска:
    - Это же надо - утопиться!
    - Да что мы знаем? - возразил Зуев.
    - А что тут знать? - удивился я.
    - Легче всего сказать: "Псих!" - вдруг разозлился Генерал. - А может, его довели! Почему, ты думаешь, они связали ему руки?
    - Он сам их попросил! - воскликнул Боб.
    - Вот-вот, - поддакнул Густав. - Если бы сейчас пришел Серж Пешков, попросил связать ему руки и попрощался. Как бы вы к этому отнеслись?
    - А почему Серж? - зашумели мы с Андрюхой.
    - Вот вам и ответ! - объяснил Генерал...
    "Алла Тарасова" шла своим курсом. Всё дальше и дальше от места трагедии. Где-то там навсегда остался утонувший солдат. Только он знал причины своего поступка.
    Одной тайной мирового океана стало больше; одним воином Советской Армии - меньше. Солдаты обсуждали случившееся до позднего вечера. А ночью мне приснился утопленник со связанными ремнем руками. В розовой рубахе.

    3. "Кубинкой заболеете!", или На Острове Свободы.

    После завтрака пассажиры "Аллы Тарасовой" высыпали на палубу. На горизонте показалась Гавана. Вскоре мы уже различали отдельные дома.

     []

    - Откуда здесь небоскребы? - удивился я.
    - Американцы построили, - объяснил всезнающий Густав. - А потом кубинцы их с острова выгнали!
    Гавана вытянулась вдоль побережья километров на двадцать. Несколько зданий, особенно в центре города, буквально подпирали небо.
    - Ничего подобного в своей жизни не видел, - признался Боб.
    - Шикарно живут кубинцы! - согласился Генерал.
    Теплоход встал на рейде. К нему подошел лоцманский буксир, и повел судно в порт. Меня охватило радостное волнение. Я находился в другой части света! И видел красивейший город! Прежде всего, поражала широкая и высокая набережная. За ней открывались старинные здания, живописные соборы и небоскребы. Я заметил вдалеке белый купол.
    - Это же Белый дом! - догадался я. - Его еще в программе "Время" показывают.
    - Белый дом в Вашингтоне! - засмеялся Густав. - А это - Капитолий. Точная копия.
    - Откуда ты всё знаешь? - расстроился я.
    - Хемингуэя надо читать, - заважничал Игорь.

     []

    Мимо проплывали городские кварталы. Каждое здание было уникальным. Мне очень понравился диковинный дворец, со всех сторон окруженный пальмами. Перед ним, на площади, стоял внушительный памятник: на белой скале застыл всадник. Впереди показался огромный маяк. За ним - старинная крепость. Можно было различить литые стволы пушек, направленные в море.

     []

    - Обязательно туда сходим! - постановил Густав. - Я читал, крепость построили после нападения на Гавану пиратов.
    - Вон настоящие пираты! - показал Генерал в другую сторону. - Смотрите, они идут на абордаж!
    Небольшой корабль умело пришвартовался к нашему теплоходу. Чернокожий кубинец закричал, обращаясь к пассажирам:
    - Сервеса! Муча сервеса! Одеколон, си! Ченч! Муча одеколон - муча сервеса!
    - Что ему надо? - не понял я.
    - Сервеса! - надрывался негр. - Ченч!
    - Сервеса - это пиво, - объяснял мальчик, стоявший рядом с нами.
    Офицерский сынок. Наверное, изучал испанский в школе.
    - А что такое "ченч"? - спросил его Женя.
    Мальчик не ответил.
    - "Ченч" по-английски значит "менять"! - сообразил Боб. - Он предлагает пиво за одеколон.
    - Сербеса, си! Ченч! - с новой силой завопил кубинец.
    - Ищи дурака! - засмеялся Зуев. - Пиво бы я выпил, и с удовольствием! Но тут вокруг - одни офицеры. Останешься и без пива, и без одеколона...
    Кубинец на буксире не унимался. Советские люди с удивлением рассматривали местного жителя. В нашей стране в 80-е годы мало кто торговался. Разве что на рынке, да и то не всегда...
    Лоцманский буксир повел "Аллу Тарасову" в пролив. Теплоход шел к причалам, замедляя ход. Вдоль шоссе, по правому берегу, росли высоченные пальмы.
    - Младшим специалистам спуститься в каюты, - внезапно объявили по радио.
    - Не дождетесь! - разозлился Зуев. - Я Гавану хочу посмотреть!
    Через несколько минут судно остановилось. "Алла Тарасова" прибыла в порт.

    ***

    Мы остались на палубе. Полезли наверх и оттуда долго глазели на город. Видели, как на судно по трапу забрались встречающие.

     []

    - Нас, наверное, Стрельцов разыскивает, - занервничал я. - Пошли в каюту!
    - Надо еще с другого борта глянуть, - возразил Генерал. - Спустимся на нижнюю палубу, там корабли лучше видно. Кто со мной?
    - Я! - отозвался Густав.
    - И я! - неожиданно вызвался Боб.
    Это был один из редких всплесков Андрюхиной активности.
    - А что со Стрельцовым делать? - спросил Женя.
    Ребята уставились на меня.
    - Один в каюту не пойду! - предупредил я.
    - Ладно, пошли вместе! - согласился Скляренко. - Генерал, давай ключ!..
    По пути мы заглянули в знакомый холл с картой. Красный флажок был воткнут точно в Гавану.
    - Всему хорошему приходит конец, - вздохнул я.
    - Если бы не моя морская болезнь, всё было бы просто замечательно, - ответил Женя.
    Мы снова оказались на палубе. Навстречу шли три парня. Лица более загорелые, чем у младших специалистов; сами - в модной гражданской одежде. На одном в обтяжку сидели новенькие джинсы фирмы "Lee". Я хотел обогнуть пижонов, когда самый смуглый схватил меня за руку.
    - Соловьи? - спросил он. - На Кубу приехали?
    - Ну, да... - отодвинулся я. - А вы кто?
    - Дембеля, мужик! - весело отозвался парень в джинсах. - В Союз на этой барке пойдем! Послезавтра!
    - Вот повезло, - позавидовал Женя.
    - Это вам повезло, что нас встретили! - вмешался третий. - Отойдем? Дело есть!
    Мы со Скляренко переглянулись. Какое может быть дело дембелям до соловьев? Но в сторонку отошли.
    - Вот что, парень, - начал самый загорелый, обращаясь к Жене. - Я, вижу, у тебя есть часы.
    Скляренко непроизвольно сделал шаг назад.
    - Да не боись ты! - засмеялся дембель, и повернулся ко мне: - А у тебя есть?
    - Нет, - ответил я. - А в чем дело?
    Жестом фокусника загорелый дембель извлек из кармана какую-то купюру.
    - Это о-дин пе-со, - важно произнес он. - Большие деньги!
    - Как в Союзе сто рублей! - пояснил дембель в джинсах.
    - Меняю один песо на твои часы! - обратился смуглый к Жене.
    - А зачем вам часы за такую цену? - недоверчиво спросил Скляренко.
    - Мужик, мы же на дембель идем! - всерьез обиделся загорелый. - Кто возвращается на гражданку без часов? Это традиция! А где их взять? В роте лишних не осталось, а в Гаване - не купишь.
    - А что в Союзе делать с кубинскими деньгами? - поддержал товарища дембель в джинсах. - В фантики играть?
    Предложение дембелей звучало убедительно, но Женя всё еще сомневался.
    - В части у тебя всё равно часы отберут, - предупредил третий дембель. - Они там дефицит!
    Скляренко в нерешительности закусил губу.
    - Ну, не знаю, - замялся он, и обернулся ко мне: - Как думаешь?
    - Решай сам, - рассеяно ответил я. - Нам уже давно пора в каюте сидеть.
    - Ты хоть на купюру глянь! - вмешался загорелый. - Это же один песо!
    Мы с Женей склонились над незнакомой банкнотой. Она выглядела солидно. Большая, хрустящая, а в центре - Фидель Кастро, сидящий на танке.

     []

    - За такие деньги легко купишь джинсы, как у меня! - сказал дембель-модник.
    Женя перевел взгляд с купюры на штаны.
    - Ладно, согласен! - решился Скляренко.
    - Молодец, мужик! - обрадовался загорелый парень. - Спас, братишка! Век не забуду!
    Сделка состоялась. Дембеля с часами тут же ушли. Женя сунул купюру в карман, и мы поспешили в каюту...
    Около дверей никто не стоял. Значит, нас и не искали.
    - Зачем ты меня гнал? - расстроился Скляренко. - Может, я бы за два песо часы продал!
    - Кто знал? - огрызнулся я. - Сам бы не торопился.
    - А эти дембеля, вроде, вольно живут, - после паузы заметил Женя.
    - Да уж, - согласился я. - Если так свободно на барку прошли.
    Мы сели на койки. Зуев с ребятами всё не возвращались. Говорить было не о чем. Женя включил радио. Зазвучала незнакомая речь. Мужской голос темпераментно выкрикивал какие-то лозунги. Затем последовал шквал аплодисментов. Каркающий, резкий, чужой язык показался мне враждебным.
    "Наслушаюсь еще", - с грустью подумал я.
    Стало жаль покидать теплоход, родную каюту. Здесь было так хорошо! Увы, не сбылась мечта Густава о кругосветном путешествии. Я встал, посмотрел в иллюминатор. Вдалеке виднелся борт другого корабля. По воде шли нефтяные разводы. Речь на незнакомом языке продолжалась. Женя молчал, рассматривал свою купюру.
    Время остановилось. Я ощутил себя, как в первый день армии, на ленинградском распределителе. Что-то светлое и яркое безвозвратно прошло; а надвигающиеся перемены не радовали.
    "Провести бы полтора года в этой каюте", - загадал я.

    ***

    Когда вернулись Зуев с компанией, я уже вовсю тосковал.
    - Где вы пропадали? - вскочил с койки Скляренко.
    - Да, дембеля хотели часы у Боба выменять, - объяснил Генерал. - Еле отвязались!
    - На один песо! - хмыкнул Густав. - Нашли дураков!
    - А я поменял, - изменившимся голосом произнес Женя.
    Лицо у него стало пепельным.
    - Один песо - это один рубль. - Игорь покрутил пальцем у виска. - Ну, может, два.
    - А они говорили... - пролепетал Скляренко.
    - Надули тебя! - разозлился Генерал. - Пошли менять обратно. Они сейчас как раз на нижней палубе.
    - А вы уверены, что это обман? - переспросил Женя. - Смотрите, какая купюра!
    - Пошли! - потащил его Зуев. - Густав, давай с нами!..
    - Что они все суетятся? - спросил Боб, когда мы остались одни. - Такое событие, на Кубе оказались! А они всё часы на деньги меняют. Как будто приехали торговаться, а не в армии служить.
    - Верно! - согласился я. - А как ты думаешь, мы здесь выучим испанский?
    - Это зависит от лингвистических способностей, - заумно выразился Боб. - Я наверняка выучу.
    Тут в каюту вошел Стрельцов. За ним плелись наши ребята.
    - Берите вещи и за мной! - хмуро скомандовал взводный. - Нашли время по судну разгуливать!
    Старлей повел нас в кинозал.
    - Это никакие не дембеля! - по дороге сообщил Зуев. - Обыкновенные солдаты-срочники. Разгрузочная команда из какой-то бригады. Мне прапор сказал; они будут вещи офицеров таскать!
    - Вот сволочи! - пробормотал Боб. - Надо же так дурить своих!
    В кинозале команды пересчитывали и по одной отправляли на берег. Очередь дошла и до нас. В сопровождении Стрельцова мы спустились по трапу. После долгого плавания я вновь ощутил землю под ногами. На этой земле нас ждали автобусы. Все, как на подбор, марки "ПАЗ". Офицеры в гражданке встречали солдат в начале дороги. Загорелые мужчины в рубашках с короткими рукавами, светлых брюках и щегольских ботинках казались группой советских туристов. Принадлежность к армии выдавали прически.
    - Кто за пополнением из Гатчины? - спросил Стрельцов.
    - Я! - молодцевато воскликнул один из военных.
    Его ответ напомнил мне крики новобранцев на вечерней поверке. Высокий мужчина подошел к нам.
    - Капитан Сакичев! - представился офицер. - Прибыл за молодым пополнением!
    Он даже изобразил подобие улыбки. Нижняя челюсть при этом сильно выдвинулась вперед. Серые маленькие глазки офицера быстро забегали.
    - Замечательно! - воскликнул Стрельцов, даже не взглянув на Сакичева.
    Взводный хотел скорее от нас избавиться. Может, ему надо было перевозить семью? Или старлей просто устал от временных подчиненных?..
    Мы снова прошли неизбежную перекличку.
    - Ну, бывайте! - радостно произнес Стрельцов.
    - Пополнение, за мной! - скомандовал Сакичев. - Наши - два крайних автобуса!
    - А далеко ехать? - спросил Шура Трофимов.
    Капитан с тревогой уставился на солдата. Невинный вопрос поставил офицера в тупик. На лице Сакичева отразилась целая гамма чувств - от крайнего недовольства до осознания собственной важности. В итоге, наш новый командир пробурчал: "Ехать около часа!" Удивляясь странному поведению военного, мы направились к автобусам. Я занял место рядом с Густавом, в первом "ПАЗе". Сакичев сел с нами. Шофер закрыл двери. Затем включил передачу, выжал сцепление и нажал на газ...
    Вскоре "ПАЗ" подъехал к портовым воротам. В будке на выходе сидел толстый кубинский охранник. Сакичев хотел показать ему какие-то бумаги, но полицейский лениво махнул рукой. Тут же подняли шлагбаум, и оба автобуса выехали в город.
    Вблизи Гавана выглядела не так красиво, как с "Аллы Тарасовой". Мы оказались в районе старых зданий и узких улочек. Фасады домов явно нуждались в покраске.

     []

    Машин было мало. Либо совсем старые, широкие и ржавые американские, либо наши "Москвичи" и "Жигули". На одной из улиц нас обогнал "Икарус", забитый пассажирами. Обе двери автобуса были раскрыты; из них торчали спины кубинцев.
    - Не так-то и шикарно они живут, - покачал головой я, - если ездят в таких условиях.
    - А мне нравится! - жизнерадостно ответил Густав. - Смотри!
    Мы проехали мимо плаката - мускулистая рука сжимала автомат Калашникова. Снизу какая-то надпись.
    - Родина или смерть! - перевел счастливый Игорь. - Вот это я понимаю!
    - Ты знаешь испанский? - удивился я.
    - Эту фразу обязан знать каждый! - обиделся Густав.
    Мы очутились на огромной площади. Таких я в своей жизни не видел. В центре возвышался исполинский столб из серого бетона. Рядом стояла белая каменная фигура.

     []

    - Густав, что это? - спросил я.
    - Ну, блин! Площадь Революции! - воскликнул Игорь. - Здесь проходят все кубинские военные парады. И Фидель выступает. А памятник внизу - Хосе Марти.
    - Понятно, - сухо ответил я.
    И замолчал. Спрашивать, кто такой Хосе Марти, расхотелось.
    - Он на купюре в один песо изображен, - уловил мое настроение Густав. - Не обижайся! Мужик с усами! Это же их национальный герой! Первый революционер! Женя, покажи!
    Скляренко с радостью вытащил купюру.
    - Один в один, - залюбовался Женя, сличая памятник с портретом на бумажке.

     []

    Гигантскую площадь мы огибали минут десять. Затем вновь заехали в район узких улочек. Автобус сбавил скорость. Я восхищенно смотрел в окно. В Гаване удивительным образом сочетались запущенность и изящество...
    Дома вокруг становились всё однообразней. Затем город закончился. По обе стороны шоссе потянулись поля.
    - Сахарный тростник, - объяснил Густав.
    Огромные стебли тянулись к солнцу.
    - Когда на Кубе произошла революция, Штаты отказались от кубинского сахара, - добавил Игорь. - Но тут на помощь пришли мы!
    Гусейников широко улыбнулся:
    - Советский Союз согласился закупать весь сахар, продаваемый раньше Америке!..
    Вдалеке виднелись пальмы. Временами попадались магазинчики; одноэтажные здания с вывесками. Вскоре шоссе сделалось шире. Стали встречаться участки невозделанной земли, которые я обозвал "пустырями". На них густо росла трава.
    Автобус обгонял редкие машины. Было заметно, что шофер знает трассу, как свои пять пальцев.
    "Хорошо, что наша часть находится недалеко от Гаваны, - подумал я. - Наверняка, будут увольнения в город!"

    ***

    На очередном повороте автобус затормозил. Влево уходила узкая асфальтовая дорога. Мы свернули. Впереди показалась кубинская деревня. Низенькие домишки смахивали на сараи. Узкие окна, кривые стены. Крыши прикрыты полосами рубероида. Его никто не прибивал, просто прижали в нескольких местах палками и камнями. Один кубинец при постройке дома использовал армейский плакат. "Служу Советскому Союзу!" - гласила надпись на стене. Рядом с "сарайчиками" возились ребятишки. Босоногие, в одних шортах.

     []

    - Зато у них победила революция! - в оправдание заметил Густав.
    За деревушкой потянулся пустырь. Справа пошел высокий забор из бетонных плит. Сверху на него натянули колючую проволоку.
    Мы подъехали к контрольно-пропускному пункту. Солдат в странной светло-зеленой форме открыл ворота. Черные полуботинки, головной убор с козырьком, куртка с короткими рукавами. Это был советский солдат. Точнее, азиат.
    - Неужели в нашей части служат чурбаны? - расстроился я.
    - Скоро узнаем, - пообещал Игорь...
    Автобусы миновали КПП. Некоторое время мы двигались по дороге, по обе стороны которой тянулись сплошные заборы. Затем мимо сложной формы здания. Наконец, остановились неподалеку от других ворот. Дальше виднелись спортгородок и большое футбольное поле с настоящим газоном и четкой разметкой.

     []

    - Ура! - воскликнул Месседж. - Будем здесь в футбол играть!
    Солдаты вышли из автобусов. Рядом с воротами обнаружилась калитка с кодовым замком. Сакичев нажал какие-то цифры и распахнул дверь. Мы по очереди прошли внутрь. За забором стоял еще один солдат. На этот раз - славянской внешности. В другой форме, оливкового цвета. Высокие ботинки на шнурках, куртка с длинными рукавами. На погонах написано "FAR".
    - Фидель Арми Революшэн, - предположил Густав. - Революционная армия Фиделя!
    Впоследствии выяснилось, что "Fuerzas Armadas Revolucionarias" переводится как "Революционная армия Кубы".

     []

    - Ты обратил внимание на бляху? - спросил я. - Звезды нет!
    - Конспирация... - протянул Игорь.
    На боку у солдата болтался штык-нож, сзади висела фляга. Боец неопознанной армии взглянул на нас с любопытством, но отстраненно.
    - Строиться в шеренгу по четыре! - раздалась очередная команда от Сакичева.
    Мы встали. К нам подошел еще один офицер. Усатый, с животом. На этот раз в форме. Капитан. Лихо заломленная фуражка, рубашка с короткими рукавами, брюки и ботинки. На погонах - тоже "FAR". Усатый обменялся парой фраз с Сакичевым, достал из кармана какой-то листок и, без всяких объяснений, начал зачитывать:
    - Баранов!
    - Я!
    - Вальдемаров!
    - Я!

     []

    Каждый, услышав свою фамилию, понимал - только что в его судьбе произошел крутой поворот. Но в какую сторону? "В Афган или штабным писарем?" - вспомнился мне вопрос Валеры Стрепетова.
    - Стрепетов! - произнес усатый.
    - Я! - громко крикнул солдат.
    - Ну, что, Его Величество Случай? - прошептал Зуев, которого пропустили. - Сработала теория?
    - Она всегда работает, - невозмутимо ответил Валера.
    - Названные солдаты, два шага вперед! - скомандовал усатый. - Направо! Строиться в шеренгу по двое!
    - Да куда же их? - не выдержал Пешков.
    - Разговорчики! - нахмурился офицер. - Во вторую роту! Считайте, им повезло!
    Стрепетов чуть заметно покачал головой. "Еще ничего не ясно", - расценил я его жест. Тринадцать человек ушли вместе с усатым. Тридцать пять остались стоять.
    Сакичев, казалось, забыл о нашем существовании. Уставившись куда-то вдаль, он задумчиво шевелил губами.
    - По какому признаку нас поделили? - тихо спросил Шура Трофимов.
    - Изучай теорию случайных чисел, - еще тише ответил Тимоха Захаров.
    - По анкетам выбрали! - предположил Густав.
    Эту фразу услышал даже Сакичев.
    - Пополнение, равняйсь! - пришел в себя наш командир. - Смирно! Шагом марш!
    Солдаты с трудом выполнили распоряжение. Отвыкли от армии, да и вещи мешали. Пока мы шли строем, я глазел по сторонам. Больше всего меня восхитили гигантские пальмы. Гладкие стволы около двух метров в обхвате, словно столбы, уходили далеко вверх. Где-то там, на высоте птичьего полета, шелестели огромные листья. Около земли пальмы побелили. Эта армейская деталь немного портила картину.

     []

    - Стой! Раз, два! - внезапно крикнул Сакичев. - Кому надо, направо! В туалет!
    Мы дружно направились в сортир. Он оказался убогим, даже по сравнению с гатчинским. Восемь дыр в одну линию: ни кабин, ни перегородок. Все на виду. Напротив дырок находился длинный желоб-писсуар.
    "Может, это уличный клозет? - подумал я. - А есть еще и нормальный, в роте?"
    - Строиться у туалета! - отвлек меня от размышлений новый крик Сакичева.
    Похоже, капитан любил всё делать по команде.
    Мы прошли еще метров семьдесят. Свернули налево. И оказались во дворе длинного и высокого белого здания, вытянутого буквой "П". Я увидел дневального. Он был в такой же оливковой форме, что и солдат у калитки.
    - Дежурный по роте, на выход! - закричал боец.
    Слева находилась заасфальтированная площадка. Справа была натянута сетка. Потом я разглядел волейбольное поле.

     []

    "В мяч играют, и то хорошо", - решил я.

    ***

    - Пополнение, стой! Налево! - скомандовал Сакичев.

     []

    Мы повернулись лицом к короткой части здания. Справа имелся вход в помещение, три ступеньки вверх и открытая дверь. Я разглядел койки в один ярус. Значит, спалка.
    В дверном проеме показался солдат в странном одеянии. На ногах у него были тапочки. Больше одежды парень не имел. Вокруг талии, словно юбка, висело узкое вафельное полотенце; его боец завязал узлом на боку. Изо рта торчала зубная щетка с намазанной сверху пастой. Солдат скептически взглянул на нас и устремился куда-то в обход строя.

     []

    Навстречу Сакичеву вышел сержант с повязкой на рукаве.
    - Товарищ капитан. Во время моего дежурства происшествий не случилось, - отрапортовал он. - Дежурный по роте сержант Кривошеин!
    - Вольно! - отозвался Сакичев. - Проводить пополнение в ленинскую комнату!
    Сам капитан, по-воровски озираясь, направился в спалку. Сержант повернулся к нам.
    - Направо! - скомандовал он. - Шагом марш!
    Мы растерялись. Где здесь ленинская комната?!
    - П@#$ец! - хлопнул себя по лбу дежурный. - Сюда! Здесь, по коридору!
    Местная ленкомната почти не отличалась от гатчинской. Черно-белый телевизор, в углу - бюстик Ленина. В учебке он был позолоченный, а тут - белый. Тридцать пять человек уселись за столы.
    - Ждите командира роты! - сказал Кривошеин и вышел.
    Мы остались одни. Только теперь я почувствовал сильную духоту. Пот выступил на лбу. Солдаты настороженно молчали. Слишком много впечатлений за один день.
    "Должны в баню сводить, - вспомнил я приезд в Гатчину. - Или сначала форму выдадут?"
    Внезапно в ленкомнату ворвался какой-то парень. В такой же форме, что и азиат на КПП. Она была белой, почти пепельной.
    "Выгорела на солнце", - догадался я.
    - Привет соловьям! - ухмыльнулся воин, однако знакомиться ни с кем не собирался.
    Солдат оценивающим взглядом скользил по нашим фигурам, рассматривая костюмы. Наконец, заметил меня.
    - Подойдет! - обрадовался он. - Снимай свой галстук!
    От неожиданности я растерялся.
    - Тебе говорю! - насел на меня боец. - Можешь взамен взять мой!
    В руках солдата оказался замызганный шнурок, который назвать галстуком язык не поворачивался. Тут в ленкомнату заглянул еще один армеец в белой форме.
    - Петруха! Ну, что? - с любопытством спросил он.
    - Наконец-то нужную расцветку нашел, - ответил довольный Петруха.
    Второй парень подошел ближе.
    - Как раз под твой костюм, - кивнул он, разглядывая меня. - Цвет идеально подходит.
    Я ощутил себя вешалкой для галстука.
    - Снимай, мужик! - повторил Петруха. - Иначе твой первый день на Кубе станет последним.
    - Да у него до сих пор Атлантика перед глазами стоит! - догадался второй солдат. - Очнись, мужик! Перед тобой - дембеля!
    - Мы послезавтра уезжаем! - подтвердил Петруха. - Здесь все берут чужую одежду! Так положено!
    Пополнение в количестве тридцати пяти человек робко помалкивало. Никто за меня не заступился. Дрожащими руками я снял галстук, и отдал Петрухе.
    - Держи! - дембель великодушно протянул мне свою "удавку".
    В дверях показался Кривошеин.
    - Ротный идет! - сообщил он дембелям.
    - У-уу, лошадь! - с глухой ненавистью пробормотал Петруха.
    И оба солдата выскочили из помещения.

    ***

    В ленкомнату зашел Сакичев. Я ожидал лекции об усилении дисциплины и интернациональном долге. Вместо этого командир роты сказал:
    - До обеда осталось полчаса, поэтому сразу о главном. Сырую воду пить нельзя! Рядом с кинозалом находится кипятилка. Будете оттуда набирать во фляги кипяченую воду.
    - А у нас нет фляг! - крикнул с места Толя Перевозников.
    Парень из третьего взвода в Гатчине. С первых дней службы его все звали "Паровоз".
    Безобидная реплика преобразила Сакичева. Лицо ротного сделалось важным, даже напыщенным; плечи дополнительно распрямились. Ноздри начали раздуваться от волнения.
    - Ваша фамилия? - спросил он, обращаясь к слишком разговорчивому бойцу.
    Толик понял, что его дела плохи.
    - Рядовой Перевозников, товарищ капитан! - бойко отрапортовал солдат.
    Но показная молодцеватость не спасла.
    - Вы хотели ко мне обратиться? - не ослабил хватки ротный.
    - Так точно, - признал свою вину Паровоз.
    - Будем тренироваться! - постановил Сакичев. Последнее слово он произнес как "тренироватса". - Рядовой Перевозников, обратитесь ко мне, как положено.
    За двадцать дней морского путешествия уставы почти выветрились из наших голов.
    - Товарищ капитан, разрешите обратиться? - с трудом вспомнил Толик. - Рядовой Перевозников.
    - Обращайтесь, товарищ рядовой.
    Ситуация складывалась комичная. Паровоз задумался.
    - А у нас нет фляг, товарищ капитан, - наконец, сказал он.
    - Садитесь, товарищ рядовой, - ответил Сакичев.
    Обескураженный солдат сел.
    - Рядовой Перевозников!
    - Я!
    - Обратитесь ко мне, как положено по уставу.
    - Товарищ капитан, разрешите обратиться? - покорно произнес Толик. - Рядовой Перевозников.
    - Обращайтесь, товарищ рядовой...
    Нам стало не до смеха. Сакичев напоминал идеальную армейскую машину, недавно поступившую на вооружение. Ничего человеческого в нем уже не осталось. Он "тренировался". Вернее, тренировал.
    - Вопросов нет, товарищ капитан, - попытался схитрить Толик.
    - Садитесь, товарищ рядовой... Рядовой Перевозников!
    - Я! - обреченно произнес солдат, вставая...
    В это время дневальный прокричал:
    - Смена, подъем!
    Капитан с досадой взглянул на часы. Затем перевел взгляд на Толика.
    - Садитесь, товарищ рядовой, - приказал он. - Потом потренируемся.
    Паровоз сел.
    - Из-за рядового Перевозникова я ничего не успел, - ровным голосом, без всякой обиды или раздражения, констатировал Сакичев. - Через сорок минут у вас построение на обед. Свои вещи пока оставите в ленинской комнате. Вопросы есть?
    Наученные сценой с Толиком, мы молчали.
    - Пополнение, встать! Разойдись!

    ***

    Я вышел из ленкомнаты. Немного подумав, повесил на шею удавку Петрухи. После встречи с дембелями настроение испортилось. Да и Сакичев не добавил оптимизма.
    Я огляделся вокруг. Здание сложной формы наводило на мысль, что его строили не для советских солдат. Дверь из ленкомнаты вела в длинную галерею. Ее внешнюю стену заменили широкими и плоскими колоннами, опирающимися на полутораметровый бордюр. Сквозная галерея с мраморным полом шла через всё здание. Ближе к площадке для построений имелась тумбочка дневального - место с телефоном, где всегда стоял боец из наряда. Выходов с галереи было два - перед тумбочкой и за ленкомнатой.

     []

    Во дворе, слева от волейбольной площадки, находилась курилка. Скамейки - каменные, а "урна-пепельница" напоминала гатчинскую. Имелись и отличия. Возле курилки росли три огромные пальмы. Согласно местной традиции, они были тщательно побелены ровно на полтора метра от земли. Рядом на клумбе росли высокие, красные и желтые, цветы. Я невольно ими залюбовался.

     []

    Когда мы пришли в роту, она была практически пуста. Теперь около входа в спалку и на волейбольной площадке стояли солдаты. Человек десять сидели в курилке. Большинство в оливковой форме, но попадались и в белой. "Это - дембеля! - догадался я. - Им просто форму не поменяли". Лица у солдат почему-то были сонными. Лишь несколько парней над чем-то смеялись у турника за волейбольной площадкой.

     []

    - Эй, соловьи! Кто вез посылку Подопригоре? - раздался крик с тумбочки дневального.
    - Я! - отозвался Генерал.
    - Ты? - К нам пробирался высокий парень. Видимо, сам Подопригора.
    - Довез в целости и сохранности! - отчитался Слава. - Грудью защищал!
    Зуев рассчитывал, по крайней мере, на "спасибо".
    - Где она? - вместо этого спросил Подопригора.
    - В ленинской комнате, - ответил Слава. - Так Сакичев приказал.
    - Отдашь после обеда, - распорядился дедушка. - Не дай бог, что-нибудь не довез!
    - Я туда не лазил, - обиделся Генерал.
    - Вот я и проверю! - пообещал Подопригора.
    Слава помрачнел. Ни слова благодарности он не услышал. Уверения Абрамова, что доставка посылки улучшит отношения с дедами, оказались ложью.
    - Рота, строиться на обед! - закричал дневальный на тумбочке.
    Солдаты направились к заасфальтированной площадке напротив спалки. Треть бойцов сделала это быстро, еще треть - медленно, а воины в белой форме продолжали курить. Около тумбочки возник Сакичев.
    - Рядовой Максимов, почему не выполняете приказ? - стал рулить ротный. - А ты что, Куксов?
    Вопросы офицера растормошили солдат. Дембеля начали строиться...
    А мы заняли курилку. Неожиданно туда вошел загорелый парень в заляпанной краской форме. Дембель.

     []

    - Соловьи приехали! - радостно воскликнул он. - Из Бобруйска есть кто?
    Из Бобруйска никого не оказалось.
    - Вот вешалка! - расстроился парень. - Перестали, что ли, на Кубу с Белоруссии брать? А кто у вас сержанты были? Смоленцев был?
    - Был! - зашумел наш призыв. - Его в Подольск перевели!
    - Хороший парень! - кивнул "работяга-красочник". - На полтора месяца раньше меня дома будет. А я возвращаюсь на последней барке. Ну, вешалка!
    Солдат достал сигарету и закурил. Рота стояла в шеренгу по трое; Сакичев ушел в спалку. Дежурный неодобрительно косился в нашу сторону.
    - Что, Шея Кривая, уставился? - крикнул ему дембель. - Вместе с нарядом жрать пойду! Не видишь? Только что с работ вернулся! Вешалка, блин! Пиши в развод, чтобы дневальный пайку оставил!
    Кривошеин послушно кивнул. Дембель обернулся к нам:
    - Ну так что, мужики? Как там в Гатчине? Что нового в Союзе?
    Как мы ждали этих вопросов! Ребята, перебивая друг друга, заговорили о барке, Гатчине и перестройке. Солдат слушал и удивлялся:
    - Платные туалеты, говорите? Что в Союзе творится?!.. Ленинградский рок-клуб? А это еще что такое?..
    - А как здесь служить? - спросил, в свою очередь, Генерал.
    - Х@#во! - безапелляционно ответил дембель.
    - Что, так плохо? - упавшим голосом уточнил Слава.
    - А ты что думал? - Дембель плюнул в цементную яму. - Вешалка здесь, мужики!
    - А увольнения бывают? - спросил Серж Пешков.
    - Увольнения? - переспросил солдат.
    На его лице появилась недоверчивая улыбка.
    - Ну, да, - подтвердил Серж. - В Гавану, например...
    - Увольнения в Гавану! - от всей души расхохотался дембель. - Ну, мужик, ты меня насмешил! Да я всего лишь раз ездил в Гавану, и два раза на пляж. И это за полтора года! Вот эта рота! Видите? Больше ничего не увидите! И еще пэцэ!
    - А это что такое?
    - Вам покажут! Надоест до чертиков!
    Дембель тяжело вздохнул. От его хорошего настроения не осталось и следа. Солдат полез в карман за новой сигаретой:
    - На королевские пальмы через полгода смотреть будет тошно! А больше здесь ничего и не увидишь!
    - А кино хоть вам показывают? - спросил Шура Трофимов.
    - Дерьмовые фильмы, - "утешил" парень. - Каждый четверг - документальная эпопея "Великая Отечественная". Двадцать серий. Я все серии по три раза пересмотрел.
    Наши лица вытянулись. Полтора года смотреть кинохронику?
    - А вы хоть в футбол играете? - с надеждой спросил Месседж. - Мы там видели большое футбольное поле.
    - Ну, мужики, вы даете! - искренне удивился дембель. - Да на батальонном стадионе за полтора года никто ни разу не играл!
    - А волейбольная площадка? - упрямо продолжил Месседж.
    - Раз в месяц старшина выдаст мячик в выходной. Да здесь такая вешалка, что и играть не хочется!
    Парень замолчал. Молчали и мы. Заманчивая Куба оказалась капканом. "Повезло Леньке Гришину! - прошептал Тимоха Захаров. - Вот в чем случай заключался!" Я вспомнил азера-самоубийцу. Теперь ясно, почему парень руки на себя наложил!..
    - Кубинкой заболеете, - хмуро пообещал дембель.
    - Что? - дрогнувшим голосом переспросил я. - Больные кубинки?
    Фантазия живо нарисовала кубинских женщин, зараженных инфекционными заболеваниями. Может, они осаждают нашу воинскую часть?
    - Болезнь такая! - пояснил парень. - "Кубинка" называется. Будешь месяц дристать кровью, сбросишь килограмм двадцать. У нас все переболели. А гепатит? Полроты с желтыми глазами!
    Дембель из Бобруйска обвел взглядом притихших соловьев.
    - Вам еще повезло, сейчас зима, - произнес он. - Жары нет. А летом настанет вешалка! У нас троих с больными почками в Союз отправили!
    Парень докурил вторую сигарету, бросил хабарик в яму.
    - Вот так-то, мужики! Я тоже, когда сошел с барки, думал: "На Кубу нагляжусь!" Всё это х@#$я! Здоровым бы домой вернуться!
    И парень зашелся туберкулезным кашлем.
    - Но хуже всего - Сакичев! - внезапно вспомнил солдат. - Такой мудила! Достанется вам от него!.. Вот - настоящая вешалка!
    Эта фраза прозвучала окончательным приговором.
    - Ладно, пойду! - Дембель смачно сплюнул и встал. - Жаль, из Бобруйска никого нет...
    И парень медленно направился к тумбочке дневального. Мы молча смотрели ему вслед. В походке дембеля было что-то старческое.
    "Куда меня занесло? - в отчаянье подумал я. - Поехал на Кубу, а оказался в армии! Да в какой армии? В тюрьме!"

    4. "Ищите крупные камни!" или Третий день на Кубе

    Нам повезло, мы приехали в субботу, поэтому до понедельника отдыхали. Я написал четыре письма: маме, Свете, Кольке Безбородову и Димону Громову. Это немного улучшило настроение.
    В первый же день нас переодели в форму. Непривычную. На ногах - сапаты, высокие ботинки со шнуровкой. От испанского слова "zapato" - башмак. Намного удобней, чем сапоги с портянками. Вместо кителя - куртка с длинными рукавами. На пуговицах изображен кубинский герб. Эта деталь никого не оставила равнодушным.
    - Мы, что, теперь защищаем кубинскую революцию? - засмеялся Серж Пешков. - Почему тогда бляха без герба?
    - Официально советских войск на Кубе нет, - объяснил Густав. - Вот и форма странная.
    - Ее шили на какой-нибудь ивановской ткацкой фабрике, - предположил Генерал, - по заказу Министерства обороны. А пуговицы забыли из Союза прислать, поэтому и пришили кубинские.
    Новая форма, в отличие от Гатчинской, ближе прилегала к телу. Маек не было. Старшина сказал: "Не положено". Вместо пилотки - кепон с козырьком. Защита от солнца. Ремень из кожзаменителя гнулся плохо; кто-то решил сэкономить на солдатах.
    Вещи мы сдали в каптерку. Поселили нас в отдельной спалке. Их здесь называли "кубриками". Да, еще к форме выдали тапочки, и заставили их подписать. Та же участь постигла и зубные щетки. Уставщина! Но жить, в принципе, можно...
    В понедельник, сразу после завтрака, пополнение отправили на стажировку. При каждом шаге мне по заднице била фляга, наполненная водой. Наслушавшись рассказов о гепатите, я пунктуально выполнял распоряжение Сакичева.
    Вышли из роты, миновали туалет.
    - Правое плечо вперед, шагом марш! - Сержант Калугин, наш временный замок, командовал усталым голосом, словно ему смертельно надоело "пасти" молодых солдат. И еще через двести метров: - Стой!
    Впереди была колючая проволока. Вдоль нее ходил часовой с автоматом. Другой застыл на вышке. За ограждением тянулся пустырь. Там располагалось антенное поле - несколько длинных мачт с "паутинкой" (лучами, соединяющими элементы системы в единое целое). Чуть ближе находилось ПЦ. Расшифровывалось: "приемный центр". Произносилось: "Пэцэ". Употреблялось в среднем роде. Еще одна речевая особенность - идут не "в ПЦ", а "на ПЦ".

     []

    Здание, на первый взгляд, очень гражданское. Одноэтажный дом с черепичной крышей. Стены побелены. Правда, окна чересчур маленькие и зарешеченные. Под ними стояли кондиционеры; здесь их называли "кондишены". Колючая проволока, антенны и вышки часовых придавала окружающей панораме зловещий вид. Даже мирное ПЦ казалось подозрительным.

     []

    Я заметил проход в ограждении, калитку с кодовым замком. Калугин нажал нужные цифры. Мы прошли на охраняемую территорию, и снова построились. В небольшом дворике перед приемным центром сержант скомандовал:
    - Стой! Направо!
    Мы повернулись.
    - Ждите, - устало добавил Калугин, и скрылся за углом.
    Вместе с сержантом вышел невысокий мужчина. Подвижные, чуть навыкате, глаза. Густые усы. Он мне напомнил капитана Врунгеля из известного мультфильма. Был одет в рубашку с короткими рукавами, светлые брюки и легкие полуботинки.
    Усатый остановился перед нами.
    - Моя фамилия - капитан Копчиков, - сказал он.
    - Здравия желаю, товарищ капитан! - отозвались мы.
    Офицер поморщился, словно подобное обращение было крайне неуместно.
    - От вас тут потребуются другие умения! - заявил он.
    Произнеся эту загадочную фразу, капитан направился в глубь дворика.
    - Калугин, веди их в класс! - обернувшись, крикнул он. - Я в радиомастерской. Скоро буду.

    ***

    Мы вошли в здание через небольшое крыльцо. Изнутри доносился равномерный гул, словно работал какой-то мощный трансформатор. Краем глаза я заметил двух офицеров в гражданке, сидящих за странным высоким столом. В дальней комнате стоял солдат в наушниках. Толстый провод тянулся куда-то вниз. Парень был без куртки, в одних брюках и тапочках. Увидев нас, он весело помахал рукой.
    Класс оказался близко: сразу направо по коридору. Маленькое помещение: несколько столов, на стене - доска. Мы с трудом все разместились. Сержант раздал тетради и ручки.
    - Готовьтесь записывать, - усмехнулся Калугин. - Капец вам сейчас всё объяснит. Устроит полный капец!
    Мы настороженно переглянулись. Когда в класс вошел Копчиков, солдаты вскочили с мест.
    - Да садитесь вы! - приказал офицер.
    Любые уставные порядки его раздражали.
    - Перейдем к делу! - веско добавил он.
    - Разрешите выйти? - устало спросил Калугин.
    - Иди, - согласился капитан. - Придешь за ними перед обедом.
    Копчиков развернулся к нам. Его лицо посуровело.
    - Завтра вы напишите контрольную, - строго объявил он. - По ее результатам вас распределят по постам. У каждого будут свои цели и задачи. Но важно представлять картину в целом! Уметь мыслить масштабно!
    В классе наступила полная тишина. Копчиков подошел вплотную к столам.
    - Значение этого приемного центра переоценить невозможно! - Рыжие усы капитана заходили вверх-вниз. - Мы перехватываем больше материала, чем вся радиоразведка в Союзе. Почему? Потому что находимся под самым боком у американцев!
    Столь эмоциональное начало подействовало на аудиторию. На секунду мне показалось, что я очутился в секретном подземном бункере, где Копчиков - резидент шпионской сети по всей Центральной Америке.
    - Сейчас я расскажу вам об управлении военно-воздушными силами США, - продолжил капитан. - В Гатчине, конечно, об этом говорили... Но что они знают там, в Союзе? Итак, записывайте!
    Послышался шелест бумаги. Копчиков взял в руки мел.
    "ВКП КНШ, - написал он на доске. - КП САК".
    Потом жирно подчеркнул написанное и зашагал взад-вперед.
    - ВКП - воздушный командный пункт, - продиктовал капитан. - КНШ - комитет начальников штабов. САК - стратегическое авиационное командование... Записали? Теперь слушайте...
    Мы отложили ручки.
    - Президент США руководит вооруженными силами через Комитет начальников штабов, - четко произнес Копчиков. - А кто мне скажет, как зовут президента США?
    - Рональд Рейган, товарищ капитан! - не задумываясь, ответил Густав.

     []

    Офицер кивнул. Ответ Игоря его явно обрадовал.
    - Итак, КП САК, - начал капитан. - Месторасположение: в районе авиабазы Оффут, штат Небраска.

     []

    Под землей, на глубине 20 метров, оборудован огромный зал боевого управления! Там постоянно находится свыше 800 человек. В случае войны КП САК способен две недели работать в режиме полной автономии. Это настоящая подземная цитадель!

     []

    Копчиков словно пересказывал захватывающий детектив. Мы слушали, затаив дыхание.
    - Предназначение: руководство стратегическими авиационными силами. Иными словами, главный штаб, куда стекается вся самая важная информация!

     []

    Офицер перевел дух и продолжил:
    - Пока КП САК управляет авиацией под землей, в небе несет круглосуточное дежурство ВКП САК. Три самолета ЕС-135 поочередно, через каждые восемь часов, сменяют друг друга в воздухе. ВКП САК - это Номер Второй!

     []

    Последнее предложение смутило стажеров.
    - А кто же тогда первый? - наконец, спросил Месседж.
    - Я ждал этого вопроса, - улыбнулся капитан. - Номер Первый - это ВКП КНШ! Самолет E-4B для высшего военно-политического руководства США. Осуществляет управление межконтинентальными баллистическими ракетами (МБР), бомбардировщиками и атомными ракетными подводными лодками.

     []

    Мы сидели, боясь пошевелиться. Не верилось, что капитан шпарил без бумажки. Однако это было именно так.
    - В случае третьей мировой войны, - сказал офицер, - управление армией США переходит в воздух. Даже если все американские города будут лежать в руинах, командование сможет дать сигнал о нанесении ответного ядерного удара. В поддержку ВКП КНШ в небо над Америкой взмывают самолеты ЕС-135, ВКП управления пусками МБР, самолеты-ретрансляторы (СР) и самолеты командующих объединенными силами в зонах Атлантического и Тихого океанов (ВКП "Атлантика" и "ТОЗ").
    Копчиков объяснял так увлеченно, будто всё происходило у него на глазах.
    - Тридцать два ВКП, - воскликнул он, - взлетают одновременно!
    Капитан развел руки, зачерпнул ладонями воздух, а затем резко поднял их.
    - Вот так! - провозгласил он. - Это называется "развертывание"! В небе над Америкой разворачивается новая стратегическая сеть управления! Между ВКП происходит интенсивный радиообмен...
    Речь Копчикова достигла эмоционального пика.
    - А мы должны все их переговоры перехватить! - рубанув рукой воздух, закончил он. - И доложить об этом в Москву!
    Лица стажеров стали напряженными. Только сейчас мы осознали, какая на нас ложится ответственность.
    - Учебно-тренировочные развертывания проходят раз в две недели, - продолжил Копчиков. - Но это еще что! Каждое лето проводится крупнейшая операция года "Глобальный Щит".
    Копчиков подбежал к доске и написал "Global Shield". Затем стер пот со лба и приблизился к солдатам. Его глаза заблестели.
    - В прошлом году мы отслеживали полет трех сотен Б-52 к нашей границе, - заявил он. - Зная, что они уже над Канадой дозаправились, и, не зная, что обозначает кодированный сигнал по управлению ядерными боеприпасами, переданный им на борт. Бомбардировщики в полнейшей тишине летели на Северный Полюс!

     []

    И вдруг эфир наполнился сотнями позывных! Их даже не успевали пеленговать!
    Пешков, сидящий на первом ряду, непроизвольно охнул.
    - Да, ребята, - сбавил обороты капитан. - Знайте, вы прибыли в очень важную часть! Я ведь закончил Ташкентский университет, а потом по собственному желанию завербовался в армию. Думаете, почему? Потому что радиоразведка - это очень интересно! Вам повезло! Готовьтесь к серьезным испытаниям!
    Мы были покорены речью офицера.
    - Вот человечище! - прошептал возбужденный Густав.
    Я иначе взглянул на воинскую службу. Ладно, буду редко в Гавану ездить. Зато здесь - настоящее дело!
    Копчиков выдержал длинную паузу.
    - Но чтобы успешно работать, надо много знать, - подытожил офицер. - Я расскажу вам о перелетах президента,

     []

    основных учениях ВВС США, самолетах-разведчиках,

     []

    "Аваксах" и командовании "НОРАД"...

     []

    А пока, записывайте "Авиабазы Б-52 и Б-1Б".

     []

    Копчиков перевернул какой-то плакат. Это оказалась карта США. Офицер вытащил указку.
    - Итак, приступим... - произнес капитан и ткнул в самое сердце Соединенных Штатов.

     []

    ***

    Мы сидели в старом ротном кинозале. Раньше здесь крутили фильмы, а теперь - отдыхали. В кинобудке стоял огромный бак, где кипятили воду для всей роты. Наружу выходило два крана: из них солдаты наполняли фляги.
    Копчиков прозанимался с нами до обеда; затем Калугин отвел в столовку. Вернулись в роту. Сержант дал тридцать минут на отдых: потом снова на приемный центр.
    После знакомства со специальностью настроение у солдат улучшилось.
    - Я и не знал, что ПЦ - такое секретное! - удовлетворенно сказал Густав. - Наслушаюсь теперь эфира! Получат у меня эти американцы!
    - А может, тот дембель из Бобруйска нас просто запугивал? - предположил Серж Пешков. - Типа проверки на вшивость. Не так уж здесь плохо!
    - Насчет ПЦ он точно ошибался! - кивнул Густав.
    - Главное, здесь дедовщины нет, - сказал я. - Это даже немного пугает.
    - Нашел, чем испугать! - рассердился Тимоха Захаров.
    - Просто странно, - пояснил я.
    - Молодое пополнение, строиться! - Наш разговор прервала команда дневального.
    - Вперед, парни! - бодро воскликнул Зуев. - Постигать азы военной разведки!..
    Около тумбочки стоял Сакичев. Даже Калугин сник, увидев в опасной близости ротного. Капитан с кем-то говорил по телефону. Беседа велась на повышенных тонах.
    - С вашим начальством всё улажено, товарищ капитан! - наконец, закончил Сакичев. - Так точно! Так точно! - повторил он несколько раз и повесил трубку.
    Офицер сделал шаг в нашу сторону, и тут заметил Калугина.
    - Почему не докладываете? - возмутился Сакичев.
    - Товарищ капитан! Пополнение в количестве тридцати двух человек для отправки на ПЦ построено, - исправился солдат. - Сержант Калугин.
    Сакичев подошел к нам. Его маленькие серые глазки беспокойно забегали.

     []

    - Форма одежды номер один, - объявил ротный. - Трусы и тапочки. Через пять минут построение на валейтбольной площадке.
    Сакичев так и произнес: "валейтбольной".
    - А как же ПЦ? - спросил Максимушин и тут же осекся.
    Наверное, вспомнил историю с Паровозом.
    - Разрешите обратиться, товарищ капитан, - запоздало добавил Андрей.
    - Стажировка переносится, - неохотно пояснил Сакичев. - Приказ замполита части. Будете строить памятник Ленину. Вопросы есть?
    Вопросов не было. Только гигантское разочарование. Кто же будет постигать азы военной разведки? Перехватывать ВКП, бомбардировщики и Аваксы? Что там говорил капитан Копчиков? Так вот с кем Сакичев разговаривал по телефону!..

    ***

    Командир роты повел нас "на объект". Но не довел.
    - Косторенко! - внезапно закричал Сакичев. - Ну что же ты делаешь? Куда ты везешь раствор? Назад!
    Размахивая руками, офицер побежал к стройплощадке.
    - Калугин! - обернулся ротный на полпути. - Ждите меня здесь. Не расходиться!
    - Направо! - среагировал сержант. - Вольно.
    Затем со скукой посмотрел в направлении Сакичева.
    - Зашивается, лошадь, - сквозь зубы процедил он. - Всё успеть хочет.
    - А где же памятник? - спросил Серж Пешков.
    - Будет стоять у штаба, - ответил Калугин. - К празднику должны установить. Скоро ведь семидесятилетие Октябрьской революции; вот Сакичев и взял повышенные обязательства.
    Перед штабом, двухэтажным зданием из бетона, находился небольшой плац. Рядом росло огромное дерево. Его называли по-разному. Паровоз утверждал, что это "Elephant tree" - "Слоновье дерево". Густав клялся, что сейба. А в роте считали, что баобаб. В любом случае, дерево поражало своими размерами. Ствол толщиной более пяти метров.

     []

    В высоту - метров двадцать пять. Но главная особенность - гигантская крона. Из-за нее возле штаба всегда была тень. Рядом с "сейбой-баобабом" суетились солдаты. Все в трусах и тапочках. Некоторые подворачивали трусы, чтобы ноги загорали. Наверное, дембеля. Кому еще в армии нужен загар? Часть работников шуршала на территории. Пять человек разводили цемент с песком и водой. Другие на тачках возили раствор к стройплощадке.
    - Памятник заказали в Гаване, - добавил Калугин. - А нам приказали сделать фундамент и этот пустырь перекопать.
    Сержант сплюнул на землю.
    - Думал, скроюсь от всех на ПЦ, - процедил он сквозь зубы. - Но приказ замполита части... Идет!
    К нам приближался возбужденный Сакичев.
    - Идиоты! - бормотал он себе под нос. - Будем тренироватса... Что стоим? Ах, да!
    Ноздри капитана нервно подрагивали. Он, действительно, напоминал лошадь.
    - Для фундамента не хватает камней, - сообщил ротный. - Видите пустырь?
    Ротный указал на заросшее пространство между нами и штабом.
    - Ищите там крупные камни. Затем несите туда. - Капитан махнул рукой в сторону стройплощадки. - Направо!.. Тьфу, кругом!
    Сакичев от волнения перепутал "право" и "лево".
    - Калугин, обеспечьте работу! - разозлился офицер.
    - Есть, - устало ответил сержант...
    И мы начали искать камни. Крупных среди них не оказалось.
    - Тащите, какие найдете! - распорядился Калугин. - Сакичев еще и не такое может приказать...
    Камни в моих руках,
    Камни, держащие мир -
    Это не одно и то же!
    - вспомнил Шура Трофимов песню "Аквариума".
    - А говорят еще, что Гребенщиков - поэт-символист, - подхватил Тимоха Захаров, зажав в каждой руке по камню. - Это же натуральный соцреализм!
    Пока ребята шутили, меня переполняли обида и возмущение. "Разве такая работа должна быть у озназовца? - думал я. - Обманул нас Капец! Сам говорил: "Вам повезло! Готовьтесь к серьезным испытаниям". Сбор камней, что ли, он имел в виду?"
    Нашей работой Сакичев остался недоволен.
    - Плохо искали, - сказал он. - Поступаете в распоряжение старшего лейтенанта Серафимова. Будете сажать розы.
    Еще час мы копали красную рассыпчатую землю. Знакомились с кубинской природой. Земля казалась безжизненной и сухой; зато из нее всё перло со страшной силой. Трава вырастала в человеческий рост. Солдаты рубили ее мачете, длинными и широкими ножами для уборки сахарного тростника.

     []

    Ближе к вечеру на стройплощадке показался человек в гражданке.
    - Замполит! - насторожился Калугин. - Вон, тот руль в голубой рубашке. Работаем, работаем!
    На первый взгляд "руль" производил приятное впечатление. Напоминал милого и доброго старичка. К "добряку" коротким путем, через траву, бежал наш ротный. Вот, действительно, Лошадь! Как только замполит увидел капитана, он тут же сделался злым.
    - Сакичев, почему так медленно работаем?! - угрожающе закричал политработник. - Вы знаете, чего мне стоило договориться с кубинцами насчет роз? Этого пустыря здесь быть не должно!
    - Есть, товарищ подполковник! - рапортовал исполнительный капитан.
    Как только замполит ушел, ротный повернулся к нам:
    - Калугин, строй людей! Слушай мою команду! Ставь цепью молодое пополнение. Цепью, понял! И пусть они руками рвут траву!
    - Но, товарищ капитан, - удивился Калугин, - здесь нужны мачете...
    - Все мачеты заняты, - перебил Сакичев. - Времени мало, а люди есть! Пусть рвут руками. Выполняйте!

    ***

    Рота строилась на ужин. Мы ждали своей очереди. Рвать траву оказалось труднее, чем собирать камни. После такой работы у меня окончательно испортилось настроение. Вдобавок я еще и порезался.
    - Говорят, здесь раны плохо заживают, - озабоченно сказал Пешков.
    - Руки-то заживут, а душа? - витиевато ответил я. - Они, может, душу мне порезали своей глупостью! Душа сколько будет заживать?!
    - Да брось ты, Мишель, - улыбнулся Серж. - На дураков не обижаются.
    Но я пребывал в депрессии.
    - Парни, гляньте! - оживился Густав. - Сегодня же проводы первой барки!
    Еще до построения на ужин некоторые дембеля угощали роту сигаретами. Высыпали в кепоны, и предлагали всем желающим. Среди раздатчиков курева был и Петруха. "Лучше бы он галстук мой не брал, - подумал я. - Что мне толку от его сигарет?"
    - Да что там смотреть? - скривился я.
    - Это - традиция! - возразил Тимоха Захаров. - Пошли, братва!
    И, действительно, на плацу происходило нечто удивительное. Дембеля, которые уходили на "Алле Тарасовой", встали в первую шеренгу. Укоротили ремни настолько, что они врезались в животы, а кепоны натянули глубоко на уши.
    - Рота, налево! - скомандовал офицер. - Шагом марш! Песню запевай!
    Два дембеля истошно завопили:
    - Шел солдат, позабыв про усталость,
    До привала немного осталось...
    При этом бойцы задирали ноги так, словно заступили в почетный караул у Кремлевской стены.
    - А вокруг цвели поля, шелестели тополя,
    Это русская земля!
    - громко подхватили дембеля первой барки.
    - Уезжают! А нам здесь еще полтора года служить, - пожаловался я. - Камни собирать да траву руками рвать.
    - Да, мутности здесь хватает, - согласился Тимоха. - Помните прапорщика Устинова из гатчинской столовки? Так он по сравнению с Сакичевым - отец родной.
    - Нет дедовщины, зато до жопы - уставщины! - сделал глубокомысленный вывод Серж.

    ***

    На ужин мы, как обычно, пришли позже всех. Молодое пополнение кормили во вторую смену. Столовка находилась на территории батальона. Наша часть - маленькая; всего две роты. А вокруг - огромный батальон. Там служили, в основном, выходцы из Средней Азии.
    Общий зал столовой - сильно вытянутый прямоугольник. На дальней стене, между мойкой и хлеборезкой, огромная копия картины Васнецова "Три богатыря". Батальонный художник постарался. Первый ряд столов - для нашей роты. Каждый стол на шесть человек. Скамейки, как в Гатчине, только короче.
    - Тяжело без теплоходного ресторана, - пожаловался Боб, ковыряясь в пшеничной каше.
    - И черного хлеба не увидишь полтора года! - добавил я.
    Деды говорили, что пшеничную муку завозят из Канады. Из нее пекли только белый хлеб. А год назад возле берегов США затонул наш сухогруз; после этого солдаты целый месяц жевали галеты из больших оцинкованных ящиков.
    - Нас кормят тем, что привозят на барках из Союза, - сказал Серж Пешков. - Я слышал от Калугина. Поэтому здесь только крупы и консервы. А если барка долго не приходит, то начинаются перебои с продуктами. Однажды рота пару недель питалась одной гречневой крупой. Суп из гречки, на второе - гречка.
    - Куба, вокруг куча фруктов, - проворчал Боб, - а мы тут одними кашами давимся. Они бы еще компот из гречки делали!
    - У нас еще ничего, - возразил Густав. - Мне одногруппник писал; он на Кольском служит. Так у них в столовке - одна "фазанка" и "болты" на воде с комбижиром, да ещё "сушняк". "Фазанка" - это пшено, "болты" - перловка, а "сушняк" - сухая картошка, которую вообще жрать невозможно...
    К нашему столу со скучающим видом подошел Калугин.
    - У чурбанов сломалась посудомойка, - устало сообщил он. - Крайний стол, шесть человек, моете ложки. Дневальному одному не справиться. Вернетесь в роту с дежурным.
    - Опять припашка! - возмутился Боб, когда сержант сел за свой стол. - Нам на посты надо садиться, а они - то траву дергай, то ложки мой.
    - Вот бы Калугин сам и мыл, - добавил Серж Пешков.
    Ужин закончился. Наших увели в роту. А мы отправились на мойку. В батальонной столовке всё было иначе, чем в гатчинской. Длинный шестиметровый агрегат назывался "посудомойкой". Ставишь на резиновую ленту тарелки, кладешь ложки - они с другой стороны выезжают чистыми. Но сегодня, как назло, аппарат сломался.
    - Мойте в ваннах, - объяснил дневальный. - Только чисто.
    - Само собой, - кивнул Густав.
    Мы бросили ложки в горячую воду. Пополоскали. После "полевых работ" трудового энтузиазма не наблюдалось. Только Коля Колокольчиков, случайно севший за наш стол, старательно драил ложку за ложкой. Он был родом из Смоленска, тихий и покладистый парень.
    Каждый из нас вымыл ложек по десять, а Колокольчиков только приступил к четвертой.
    - Коля, уймись! - сказал Густав. - И так чисто!
    Смешав идеально чистые ложки Колокольчикова с остальными, мы повесили их на длинную булавку: для этого на черенке каждой ложки имелось специальное отверстие.
    - Уже? - удивился дежурный.
    - Конечно! - беззаботно ответил Серж. - Тогда выходи строиться, - приказал сержант.
    Под присмотром дежурного мы вышли из столовой. Ложки погрузили в специальный железный чемодан. Его, опять-таки, нес Коля Колокольчиков.

    ***

    До отбоя оставалось минут пятнадцать. Время почистить зубы, сходить на очко. Вечер выдался особо прохладным.
    - Не буду сегодня мыться под душем, - заявил я. - Холодно.
    - И я не буду! - поддержал Боб.
    Мы зашли в кубрик, разделись до трусов. Как и все, намазали зубную пасту на щетки, чтобы не брать с собой лишнее. А Серж еще зачем-то снял трусы и обвязался полотенцем.
    - Ты, что, на пляже? - спросил Трофимов.
    - Чего пристал? - улыбнулся Пешков. - Мне так удобней!
    Ребята вышли из кубрика, миновали каптерку старшины и повернули к душевой.
    - Эй, мужик! Стой! - окликнул Сержа какой-то солдат.
    - Я? - удивился Пешков. - Мне?
    - Эй, Фикса! Глянь-ка! - повысил голос военнослужащий.
    - Ба! Что я вижу?! - К нашей компании подошел здоровяк по прозвищу "Фикса". - Ничего себе! Бурость залетная!

     []

    Нас окружили сразу несколько солдат.
    - Соловьи буранули! - присвистнул один.
    - Эй, черепа! Неплохая вам смена пришла, - засмеялся другой. - Только приехали, и сразу дедушки! Скоро рулить вами начнут!
    Громкий бас Фиксы перекрыл общий шум:
    - Значит, так, соловей! Чтобы я тебя больше в полотенчике не видел! Быстро улетел за трусами! Не дорос еще в полотенчике ходить! Понятно?
    - Понятно, - пробормотал Пешков, и поплелся обратно в кубрик.
    - Живее! - прикрикнул Фикса...
    Народ стал расходиться. А мы всё стояли, переваривая случившееся.
    - Ребята, в полотенцах ходят только деды, - объяснил какой-то солдат в трусах. - Прослужите еще год, и будете ходить в полотенцах. Чего вы страдаете? На вас никто не наезжает. Просто так положено. И нечего обижаться!
    - Мы же не знали, - ответил Боб.
    - Можно было и спокойно объяснить, - добавил я. - И вообще, мне в трусах даже больше нравится...
    Мы почистили зубы, вымыли ноги. На выходе наткнулись на Калугина.

     []

    - Не мылись под душем? - с напускным безразличием уточнил сержант. - Вы что, соловьи? Расслабились?
    - А в чем дело?! - не выдержал Густав. - Соловьи обязаны мыться в душе при любой погоде? Пока не станем дедушками?
    - Вы объясните сразу, что мы должны делать, а что нет? - подключился Шура Трофимов. - Может, нам и разговаривать нельзя? А то черпаки наезжают!
    Под эти слова в душевую вошел мускулистый парень. Судя по полотенцу, дедушка.
    - Кто тут выступает? - угрюмо спросил он.
    Увидев такое количество мышц, мы сразу затихли.
    - Тупые соловьи! - зло произнес качок. - Запомните: дедам плевать на ваши отношения с черпаками. Так что не жалуйтесь! А мыться вы должны независимо от призыва: иначе подхватите какую-нибудь заразу и свалитесь в санчасть. Ясно?
    Объяснив свою жизненную позицию, дед снял полотенце и аккуратно повесил на крючок. Затем подошел к душу.
    - Бля, я служу здесь дольше вашего! - добавил он. - Видел и розочки, и потницы, и чирья размером с палец! Летом умрете без душа! Здесь тропики, @# вашу мать! Надо мыться два раза в день! Тщательно мойте яйца и под мышками! А кто не хочет, пинками загоню!
    Мы сняли трусы и, зябко поеживаясь, направились к душам. Шура Трофимов чуть задержался.
    - Это кто? - шепотом спросил он у Калугина.
    - Вася Суглобин, - ответил сержант.
    "Ну и фамилия, - подумал я. - Смесь "сугроба" и "оглобли".
    Затем встал под душ. Бр-ррр! Ужасно холодно!

    ***

    Наступающую ночь я встречал в подавленном настроении. Служба в части всё больше не нравилась. Черпаки наезжали по поводу полотенец, а деды заставляли мыться холодной водой.
    - Товарищ сержант, а горячей водой здесь когда-нибудь моются? - спросил Серж Пешков.
    - Если у старшины будет хорошее настроение, когда-нибудь помоешься, - пообещал Калугин. - Я мылся раз пять за службу.
    - Рота, отбой! - закричал дневальный на тумбочке.
    - Свет, соловьи! - устало произнес сержант.
    Я поднялся и выключил свет. Плохо, все-таки, лежать на входе в спалку. В темноте вернулся, лег.
    "Сколько осталось? - подумал перед сном. - 533. Много еще".
    Считать дни до приказа было рановато, да я и не старался. Но как только приехал на Кубу, позабытая на барке цифра снова вспомнилась. Отсчет осуществлялся сам по себе.
    "Три дня на Кубе, - размышлял я. - Осталось в двести раз больше. Нет, в 175".
    Задумавшись, я, тем не менее, различил стук тапок по мраморному полу. Дверь в спалку отворилась. На пороге стояли шесть человек в трусах. Отодвинув их в сторону, в кубрик вошел дежурный по роте.
    - Слава, не мешай им! - попросил он Калугина. Затем обернулся к пришедшим: - Разбирайтесь, черпаки! Рулите или сами шуршите!
    Произнеся эту странную фразу, дежурный исчез. Черпаки приободрились.
    - Эй, соловьи! - начал один из них. - Кто сегодня после ужина мыл ложки?
    Меня словно током дернуло. Но вставать с коечки ужасно не хотелось.
    - Ну, я мыл! - Первым поднялся Коля Колокольчиков.
    Черпаки словно ждали этого момента.
    - Ты что, мужик, обурел?.. Иди-ка сюда!.. Ты что за подставу нам устроил?.. - закричали они вразнобой.
    - Хватит орать! - сел на кровать Калугин. - Кто-нибудь один, вашу мать!
    - Соловьи плохо вымыли ложки, - объяснил первый черпак. - Совсем на барке расслабились. Что теперь, такими ложками рота будет есть?
    Подобный ответ вполне устроил нашего сержанта.
    - Рулите дальше! - напутствовал он черпаков, а сам снова лег.
    Защищать нас Калугин не собирался.
    - Короче, соловьи, подъем! - скомандовал второй череп. Он упер руки в бока, приняв грозный вид. - Быстро перемывать ложки!
    Наша шестерка поднялась. "Грозному" черпаку это не понравилось.
    - Все соловьи встаём! - закричал он. - Весь прИзыв отвечает!
    Спалка стала подниматься. Я вышел из кубрика первым. Около курилки стоял дневальный.
    - Что же вы, соловьи?! - обиженно заголосил он. - Не понимаете, что ли? Если вы не вымоете, дедушки нас заставят! А мы-то тут при чем?
    Дневального услышали черпаки.
    - Что ты ему объясняешь, Пикуда? - вмешался "грозный". - Пусть шуршит и не расслабляется! Возбух? Пусть теперь уроется!
    - Ладно, Чапа, - оправдывался Пикуда. - Они просто не понимают...
    - Всё они понимают! - разозлился Чапа.
    Грозный черпак обернулся ко мне.
    - И запомни, мужик, - словно выплевывая слова, произнес он, - мы свое отработали. А вы теперь ждите своих соловьев! А если мы вас с чем-нибудь почикаем, будут вилы! Понял?
    Я понял не всё, зато уловил интонацию. Она не сулила ничего хорошего...
    Окрыленные победой над младшим призывом, черепа направились в курилку. С таким видом, словно только что совершили подвиг.
    - Молодец, Чапа! - радовался самый высокий из них. - Здорово ты им!
    - Мы с ними еще по-доброму, - важно объяснял Чапа. - Нас вообще били за кубриком первого взвода.
    - Надо было врезать тому прыщавому! - поддержал высокий.
    Видимо, речь шла о Коле Колокольчикове. Не дослушав, я отправился в душевую вместе с остальными соловьями. Драить ложки холодной водой при тусклом свете прожектора, установленного на крыше здания. Несколько минут все работали молча, медленно осознавая произошедшее.
    - Вы, что, ребята? - наконец, подал голос Месседж. - Не могли нормально ложки помыть?
    - Да, нормально мы мыли, - пробурчал Серж Пешков.
    - Нормально?! - перебил Месседж. - Тогда бы мы сейчас все спали!
    - Ты, что, Пешков, тормоз? - вмешался Максим Померанцев. Парень из первой гатчинской роты. Неприятный тип - маленький, наглый, грубый. - Так плохо мыть ложки для дедов! Ума, что ли, нет?
    - Медведев с Пешковым, наверное, больше болтали, чем мыли! - зло добавил кто-то сзади.
    Соловьи зашумели. Ребята чувствовали, что проиграли важное сражение, не дали отпор более организованному сопернику. И теперь срывали обиду на самых слабых.
    - И вообще, вы шестеро и мойте! - добавил Месседж. - Давайте, шуршите! А мы постоим, посмотрим!
    - Вот-вот! - поддержал кто-то из темноты.
    - Да, бросьте, мужики! - воскликнул Слава Зуев. - Мы же - один прИзыв! Надо держаться вместе!
    - Ну и держись вместе с тормозами, - разозлился Месседж. - А я не хочу!
    Андрей демонстративно отбросил ложки.
    - Что ты, Колокольчиков, плохо моешь?! - накинулся он на Кольку...
    - Е@#$ые соловьи! - На галерее показался взбешенный Калугин. - Ну-ка, ротики прикрыли! Моем ложечки и отбиваемся! Чтобы я больше не слышал ни звука!
    В полнейшей тишине наш призыв домыл ложки. Добросовестно, с мылом и песком. Тщательно прополоскав, их аккуратно надели на булавку. Я отнес ложки на тумбочку. Мое настроение было поганым. Ведь из-за нас подняли ребят. Хотя куда больше удручала ссора со своими.
    "Вот и в нашем призыве появились мутные! - думал я. - Как это гнусно!"
    - Не переживай, мужик, - сказал дневальный по прозвищу "Пикуда", заметив мое угрюмое лицо. - Здесь просто такие порядки. А Чапа, он - хороший парень. Справедливый. Вот увидишь!
    - Угу, - неопределенно кивнул я и пошел в спалку.
    "Увижу, пожалуй, - думал я. - Тоже мне! Нашел справедливого!"
    - Медведев, ты скоро ляжешь? - возмутился Калугин, когда я вошел в кубрик. - Все уже на местах!
    - Мишель, хоть здесь нас не подводи! - крикнул кто-то из ребят.
    Не ответив ни слова, я завалился в постель. Меня душила злоба на наш призыв.
    "Вот сволочи! - пульсировало в голове. - Как же так можно: чтобы еще и свои наезжали?!"
    Я горько пожалел, что поехал на Кубу и попал в эту чмошную роту.
    "533, - снова вспомнилось мне. - Как можно СТОЛЬКО прожить в армии?"

    5. "Воткни иголку в скорпиона!" или День 7-ое ноября

    "Здравствуй, мамочка! Снова пишу тебе с Острова Свободы. Нам дали свободное время до обеда (праздник), следующее будет только к Новому году. Поэтому хочу написать тебе побольше..."
    Я призадумался. С чего бы начать? Поднял голову и посмотрел по сторонам. Ленинская комната. 7-ое ноября. Суббота, да еще и праздник. По этому поводу бойцы смотрели кубинское телевидение. Кстати, здесь всё кубинское называли "кубашским". Только что закончились советские мультфильмы, дублированные на испанский. Всеобщий хохот вызвали "Трое из Простоквашино". Особенно выражения "компаньеро Печкин" (товарищ Печкин) и "Гаврюша, бен ака!" (Гаврюша, ко мне!). Теперь по телеку шли национальные танцы: солдаты стали расходиться.
    Несколько человек писали письма. Один дедушка листал толстую подшивку "Огонька", скрепленную нитками на деревянной планке с дырочками. Самый уважаемый журнал, на него всегда очередь. Еще были "Советский спорт", "Правда", "Известия", "Красная звезда" и "Советский воин". Деды и дембеля сидели в полотенцах. Остальные - в штанах. В ленкомнате запрещено находиться в "неприличном виде". Неуважение к Вождю! Но ответственный по роте куда-то ушел; и дедушки запрет игнорировали...
    "Мы, наконец, закончили строить памятник Ленину, - продолжил я. - С лопатами, кирками и носилками, как в легендарные 20-е годы. Осваивали смежную специальность. Послезавтра пойдем на стажировку. Потом сядем за посты, и начнется настоящая работа".
    В памяти всплыли события последних дней. Сначала мы сажали розы. Потом возили песок. Затем кирками долбили цементную кладку, потому что наши "фундаментщики" перестарались.
    "Хватит о работе! - одернул я себя. - Маме, наверное, интересно о Кубе..."
    "Всю неделю погода стояла хорошая. Обычно здесь жарче. Но ночью душно и совсем не понимаешь, что же такое прохладно? До этого три дня лили ливни; было мокро. Но тут вышло солнце и стало печь. Пока с обеда до роты дошел, пол-обеда пОтом вышло. И это в ноябре!"
    Деды пугали нас предстоящим летом. Кроме гепатита и кубинки обещали разнообразные кожные заболевания. Маме об этом лучше не знать... Я вздохнул. Надо сообщить что-нибудь позитивное!
    "Мандарины едим время от времени. Привозит старшина на тележке. В части растут королевские пальмы. А у кинотеатра - апельсиновые деревья. На них настоящие апельсины, хоть и высоко. А еще я видел колибри. Маленькая птичка, не сразу заметил. Возникает чувство нереальности, когда смотришь на пальмы, чудные деревья, огромные цветы, красивые пейзажи..."
    Я снова задумался. Вместо пейзажей вспомнилось лошадиное лицо Сакичева.
    "Вместе с тем - тупая и обыденная армия отбивает все чувства", - сама собой вывела рука.
    Оптимистичным письмо никак не получалось. Мандарины старшина привез всего один раз. Мне досталось три штуки, я их тотчас съел. Апельсины на деревьях действительно росли, но были кислыми. Писать маме про мутных офицеров и дедовщину? Пожалуй, не стоит.
    "Загар здесь очень быстро сходит. Поэтому вернусь не очень загорелый. Разве что на барке загорю. Дембель в части разбросан. В первую очередь едут самые лучшие, то есть, "прогибы". Я прогибаться не привык; поэтому рано не жди.
    Говорят, что пустят советское телевидение. То ли к Новому году, то ли к 23-ему февраля. Пока смотрим местное. Живем отдельно. Распределят, когда все дембеля уедут. Я уже не верю, что когда-нибудь выберусь в Гавану. Сейчас вот праздник, и то поехало всего 10 человек из роты".
    Последнее предложение опять вышло грустным...
    - Мишель! - В ленкомнату заглянул Серж Пешков. - Иди сюда! Потом допишешь!

    ***

    Серж чуть ли не бегом тащил меня к ротному кинозалу.
    - Сейчас такое увидишь! - пообещал он.
    Я увидел двух солдат в трусах. Один, крепкий и низенький, держал в руках карандаш. Другой, длинный и белобрысый, что-то ему настойчиво объяснял. На конце карандаша извивался скорпион. Я узнал его по длинному изогнутому хвосту.
    - Хлороформа больше нет! - сокрушался белобрысый. - Тот, что взяли из санчасти, закончился! Сейчас бы покололи, он и окочурился.
    - Пожарится на солнце, и сам сдохнет, - отвечал низенький. - Лишь бы не сильно засох, ему надо еще позу нужную придать...
    - Можно посмотреть? - спросил Серж.
    - Смотри, конечно, - сказал парень с карандашом.
    Сквозь тело скорпиона проходила тонкая игла. Она была примотана к карандашу обыкновенными нитками. Самодельное оружие. Однако ядовитый монстр умирать не собирался. Он зловеще шевелил клешнями и хвостом, а панцирь делал его похожим на средневекового рыцаря.
    - Вот зверюга! - поразился я. - А как он жалит?
    - Да, как-то хвостом, - беззаботно ответил белобрысый. - Меня ни разу не кусал!
    - Мы их ловим за спортгородком, на дороге, - с гордостью объяснил низенький. - Переворачиваешь камень, а он там лежит. Они от жары в тень прячутся. Главное - точно иголкой попасть между полосок панциря! Такие сувениры получаются! Заливаешь эпоксидкой, прилаживаешь на досочку из красного дерева...

     []

    На лице черпака появилось мечтательное выражение.
    - Ладно, мужики! - перебил белобрысый. - Мы понесем его жариться. За нами не ходите! Там наша "нычка"!
    И пожав плечами, словно признавая всю нелепость и одновременную неизбежность "нычкования" (когда свою вещь кладешь в укромное место, пряча от посторонних глаз), черпаки отправились за кинозал.
    - От кого они нычкуются? - спросил я Пешкова.
    - От дедов и дембелей, - объяснил Серж. - Черпакам еще рано делать сувениры. А нам и подавно!
    Сувенирная тема беспокоила многих. Особенно старший призыв. В кинозале шкурили ядра кокосовых орехов. Из них делали вазочки и чаши. В курилке солдат вырезал из кокоса обезьяну. Это был легендарный черпак Волков. Он почти круглые сутки работал на дембелей и офицеров. Раньше я никогда не видел кокосов. Орех размером с человеческую голову. Наружная оболочка пронизана твердыми древоподобными волокнами. Умелец Волков ловко орудовал ножом: выходили симпатичные обезьяны.

     []

    Рядом с "обезьянщиком" расположилась компания черпаков. Ребята с интересом поглядывали на невысокие, около четырех метров, финиковые пальмы. На них росли дикие финики с мелкими, но сладкими плодами. Отдаленно напоминали настоящие, которые можно было купить в Ленинграде в овощном магазине.
    - Лезь ты, Егор! - сказал один из черпаков. - Видишь ту большую ветку? Там больше всего фиников!
    - Сам лезь! - отозвался Егор. - Я с этой пальмы однажды так навернулся...
    - Эх, черепа! - поднял голову дед Подопригора. Он занимался важным делом; пилил бамбук для чашечки-стакана. - Не мне же лезть? Давай, Егорушка! Полезай в честь праздника!.
    - Кружок "Умелые руки", - пошутил я, наблюдая за сувенирщиками.
    - Ты что, Мишель? - удивился Пешков. - Это же круто! Я себе на дембель точно обезьяну сделаю. Это же память о Кубе! А некоторые дембеля покупают в батальоне парусники из красного дерева! Знаешь, как красиво?
    - Ничего домой не повезу! - решительно ответил я.
    - Какой ты душный! - расстроился Серж. - Смотри, к дедовскому передумаешь!
    - До дедовского еще дожить надо, - сказал я. - Ладно, пойду письма писать...
    Письма для меня были важней сувениров. Я ощущал, словно тоненькую, но прочную ниточку, свою связь с мамой, друзьями, Светой Колосковой. И старался всеми силами сохранить общение, пусть даже с другого края света.
    - Сначала надо поссать! - заявил Пешков, опустив меня с небес на землю. - Пошли! Одному скучно.
    - И то верно! - Мы направились в сортир.
    Тот ужасный, где восемь дырок в ряд. Оказалось, здесь один клозет на две роты! Это доставляло большие неудобства. Миновали спортгородок. Там усиленно качались деды. Турник и штанга с железными дисками использовали по очереди. Тон задавал Суглобин.
    - Как он сумел здесь так накача... - Договорить Пешков не успел.
    - Стрёма! Авакс! - раздался истошный крик дневального.
    "Аваксом" звали замполита роты, старшего лейтенанта Чалышева. За оттопыренные на девяносто градусов уши. У самолетов с системой Авакс имелась похожая антенна.
    В тот же миг рота преобразилась. Из ленкомнаты выскакивали деды в полотенцах. По лестнице, ведущей на крышу казармы, спускались дембеля. Обломился загар перед баркой... Сувенирщики сворачивали работу; половина изделий делалась тайком от офицеров. Даже качки приостановили упражнения, справедливо опасаясь неприятностей от замполита...
    - Дежурный по роте на выход! - отрапортовал дневальный.
    В коридоре-галерее показался Чалышев.
    - Рота, строиться! - прозвучала новая команда.
    - Вот и поссали, - сказал Серж. - Пошли обратно.

    ***

    Соловьи давно стояли на плацу. Так здесь гордо называли небольшую площадку для построений. Калугин нас пересчитывал. Черпаки подтянулись, деды шли неохотно, а дембеля и вовсе не желали вставать в строй.
    - Кричи снова! - сказал Чалышев дневальному.
    - Рота, строиться! - в третий раз заорал солдат.
    - Это надолго, - вздохнул Калугин, закончив подсчет. И тихо добавил: - Авакс, сволочь, портит праздник.
    Замполит пошел в ленкомнату. Оттуда донеслись крики: "Вам особый приказ нужен? Вы еще не на барке!" На плац потянулись первые дембеля.
    Когда все солдаты собрались, вперед вышли Чалышев и дежурный по роте Будкин.
    - По праздникам только чмошников ставят в наряд, - пробурчал Калугин. - Но этот тормоз точно не снимет с ручника!
    И верно, старший лейтенант и младший сержант никак не могли "сосчитать" роту. Будкин держал в руках пластмассовый планшет. На нем был записан "расход" - сколько солдат где находится. Цифры не сходились. Я пожалел, что не успел в туалет.
    - Двоих не хватает! - наконец, изрек замполит. - Заместители командиров взводов, кого нет?
    - У нас все! - ответил сержант из первого взвода.
    - Все на месте! - отчитался за роту Калугин.
    Авакс снова уткнулся в "расход". Солдаты зашумели.
    - Что, Будка, опять зашился! - крикнул кто-то из дедов. - Ты ансамбль, чмо, посчитал?
    - Посчитал, - ответил до глубины души оскорбленный Будкин. - Не первый раз дежурным хожу!
    Чалышев, заложив руки за спину, прохаживался вдоль строя.
    - Эй, долго будем стоять?! - возмутился какой-то дембель. - Сегодня выходной или нет? Семьдесят лет революции!
    - Всё вам шуточки! - Замполит остановился. Его оттопыренные уши покраснели. - Я только что от ДПЧ. Усиление контроля в связи с праздником. Будкин, где еще двое?
    - Не знаю, - в сердцах ответил младший сержант.
    - Буди смену! - разозлился Чалышев.
    - Не надо, товарищ старший лейтенант! - опомнился дежурный. - Сейчас разберемся.
    - Очко у черпака дрожит, - усмехнулся Калугин. - Если смену поднимут, Будке от дедов достанется.
    К Будкину подбежал дневальный и что-то сообщил.
    - Точно! - обрадовался младший сержант. - Двое ушли в библиотеку! Голубев и Масленников. Так что, всё сходится!
    - Посылай за ними! Пока не вернутся, никто с места не тронется! - распорядился Авакс.
    И уставился себе под ноги. Было видно, что замполита не радует затянувшееся построение. Но если надо, он готов до ночи пересчитывать солдат. Примерно также Чалышев проводил политинформации - скучно и обстоятельно.
    Дневальный вернулся с одним солдатом. Я всерьез обеспокоился за свой мочевой пузырь.
    - Где второй? - закричал Будкин.
    - В сортире, - отозвался дневальный.
    - Ты мне голову не дури! - нахмурился Авакс. - Веди его сюда!
    - У него понос! - пояснил солдат.
    В замполите неожиданно проснулся Шерлок Холмс.
    - А ты, часом, не врешь? - спросил Чалышев, пристально разглядывая дневального.
    - Масленников сказал, - ответил рядовой.
    - Точно, понос, - авторитетно подтвердил Масленников.
    - Эй, черепа, сейчас все в штаны наложите! - закричали деды. - Долго мы тут будем из-за вас стоять?
    Когда я уже был готов бежать в сортир, невзирая на команды и звания, из-за угла казармы показался "пропавший" солдат. С бледным лицом, держась за живот, он еле-еле подошел к строю.
    - Понос? - зачем-то спросил Чалышев.
    Голубев кивнул.
    - Иди в санчасть! - распорядился замполит. - Что ты нам расход сбиваешь? Рота, разойдись!
    И я побежал в туалет. Вместе со мной рванули Пешков и Гусейников...

     []

    - Зачем эти построения? - спросил я на обратном пути.
    - Борьба с самоходами, - объяснил Пешков.
    - Офицеры на них помешались! - добавил Густав. - Кубу хочется посмотреть, а как тут уйдешь? Каждый человек на счету; вы же видели!
    - Целый час потратили! - подтвердил я.
    И направился в ленкомнату. Сел за стол и продолжил:
    "А вообще, всё у меня нормально. Если стажировка пройдет удачно, и я вовремя войду в работу, то дни и ночи полетят быстро-быстро. А времени и сейчас уже нет. Боюсь, следующее письмо напишу нескоро. Но ты пиши обязательно. Здесь совсем нет никакой информации о жизни. Поэтому еще раз тебе напоминаю - шли мне газетные статьи и вырезки о ленинградском рок-клубе. Сообщай новости о Ленинграде! Я очень жду твоих писем!"
    Я склонился над листом бумаги, думая, как лучше закончить письмо. За соседний стол присели два дедушки.
    - Пельменя-то сегодня не словили, - тихо произнес один. - Будка его в фотолабораторию записал.
    - Доиграется Пельмень, - так же тихо ответил другой. - Вычислят, будет вообще в самоход не уйти.
    - Он со старым договорился, - пояснил первый. - Там всё чики-чики. Толкает остатки товара старшины.
    - Ну, если старый... - отозвался собеседник.
    И деды замолчали.
    "А вообще, здесь много непонятного, - дописал я. - Но даже разбираться не хочется. Просто бы работал до дембеля. Меня только угнетает, что полтора года - это ОЧЕНЬ МНОГО. Пока, мамочка! Всё будет хорошо!"

    ***

    В честь праздника устроили шикарный, по армейским меркам, обед. Борщ с большими кусками капусты, маленькая пригоревшая котлета, зато из натурального мяса, гречневая каша, компот из сухофруктов.
    - Представляю, что было бы, - задумчиво произнес Слава, - если бы отмечали столетие Октябрьской революции...
    - Что? - заинтересовался Шура Трофимов.
    - Выдали бы по две котлеты! - заявил Генерал.
    - То-то мы бы обрадовались! - добавил я.
    - На всю жизнь бы запомнили! - подхватил Густав. - Да и так не скоро забудем...
    Я с аппетитом смолотил обед. Теплоходный ресторан давно выветрился из памяти. Но и особой радости от еды не почувствовал. Зато некоторые старослужащие шумно выражали восторг.
    - Мяса пожрал! Что еще надо? - изрек Суглобин. - Сейчас бы еще харю замочить... - ...до самой барки! - согласился Подопригора.
    "Много ли надо для счастья? - подумал я. - Может, и сам таким стану".
    Сна после обеда не получилось. Из столовой рота отправилась в клуб батальона. На концерт, посвященный круглой и торжественной дате. Обогнув пустое футбольное поле, надолго встали. Сакичев команду "Разойдись!" не давал. Пришлось в строю, под палящим солнцем, ждать своей очереди в клуб. Впечатления от сытного и вкусного обеда были испорчены.

     []

    - Концерт по принуждению, - пробурчал Боб.
    - Подожди, еще и улыбаться заставят, - пообещал я.
    - Хватит бухтеть! - вмешался Серж Пешков. - Может, мы здесь услышим песни "Битлз" и "Роллинг Стоунз"!
    Солдата-оптимиста никто не поддержал...
    Я не ждал от концерта ничего хорошего. Подобные мероприятия проводились и в Гатчине. Там клуб был лучше, чем здесь. Гвоздем гатчинской программы являлось выступление ансамбля, состоящего из солдат. На бис они обычно пели "Я буду долго гнать велосипед" и "Аэропорт! Стою у трапа самолета". А мне хотелось услышать хотя бы "Финальный отсчет" группы "Европа" или популярную в те дни композицию "Статус Кво" "In the army now". О песнях Гребенщикова или Кинчева не стоило и мечтать...
    Когда с нас сошло семь потов, роту повели в зал. Посадили на галерку. Видно было плохо, зато слышно хорошо. На сцену поднялся какой-то высокий воинский чин.
    - Командир части, - пояснил Калугин. - Полковник Сиренко.
    "Папа" произнес буквально пару фраз. Затем раздались продолжительные аплодисменты. Офицеры зорко следили, чтобы подчиненные слаженно рукоплескали. Сакичев переусердствовал. Когда все уже затихли, наша рота продолжала аплодировать.
    Следующим выступал замполит. Этот никак не мог остановиться. Выдал кучу лозунгов и банальностей, а под конец речи что-то брякнул о дружбе Фиделя Кастро и Владимира Ильича Ленина.
    - Помните, что вы не одиноки
    На своей земле, бородачи!
    - уж совсем нелепо закончил подполковник.
    И получил свою порцию санкционированных аплодисментов.

     []

    Затем начался концерт. Дети офицеров исполнили русский народный танец. Молодящаяся женщина с чудовищным красным бантом на макушке прочла стихи о Великом Октябре.
    - Я бы лучше сочинил, - с обидой заметил Пешков.
    - Ты - не жена замполита, - осадил его Боб.
    Трое мужчин с офицерской выправкой и заунывными голосами спели под гитару "О тревожной молодости". Эстафету подхватили детишки. На этот раз с литературно-музыкальной композицией.
    Мне запомнились строчки:
    - "Ленин! Ленин! Ленин!" -
    Сердце стучит в груди.
    Ленинец - тот, кто смелый!
    Ленинец - кто впереди!
    "Лучше бы дали свободное время, - подумал я. - Хотя концерт - не уборка в кубрике".
    Наконец, пришло время ансамбля. Играли ребята из первой и второй рот. Два гитариста, клавишник и ударник. Деды и черепа встретили парней одобрительным гулом. Соловьи сдержанно похлопали.
    Музыканты начали с "Катюши". Затем спели "Если снова над миром грянет гром" и "Дороги". После официальной программы пошел "неформал" - "Под крышей дома твоего", "Малиновка". Последняя песня имела большой успех у офицеров. Да и мы аплодировали активней.
    - Хоть что-то человеческое, - высказался Боб. - И играют неплохо.
    И тут ансамбль исполнил... песню Цоя! Под названием "Я объявляю свой дом безъядерной зоной". Слова там были вполне приличные (с точки зрения армейского начальства), но музыка... наша! Публика ничего не поняла, зато любителям ленинградского рок-клуба всё было ясно. На сцене - свои! Это же - Виктор Цой!

     []

    Больше других обрадовался Шура Трофимов. Во время проигрыша он не выдержал, вскочил с места и начал пританцовывать. Деды и черпаки смотрели на соловья с удивлением, офицеры недоумевали, а Сакичев и вовсе не вынес такого безобразия.
    - Первая рота, встать! - скомандовал он, хотя песня еще не закончилась. - Строиться на улице!
    - Товарищ капитан! - возмутился Калугин. - А как же концерт?
    - На ужин не успеете! - перебил капитан. - Выходи строиться!
    - У, лошадь законопослушная, - пробормотал сержант. - А ты, Трофимов, что разошелся? Ты не в Ленинграде! Олух!
    Подгоняемые офицерами, солдаты поплелись к выходу. И тут ансамбль грянул песню "Машины времени" "Марионетки"...
    - Лучше бы мы вообще на этот концерт не ходили! - выразил общее мнение Боб. - Это же надо так обломиться!

    ***

    После ужина роту повели в кино. Длинный праздник заканчивался. Для меня главным достижением стали письма: маме, Свете, Сереге Воронову, Димону Громову и Коле Безбородову. Еще я написал Кириллу Сидельникову. Одногруппник, сейчас служил в Белоруссии. Мне хотелось расширить свою переписку. Без нашего телевидения, перестроечных газет и журналов чувствовалась оторванность от Союза. Мозгу, проснувшемуся на барке, требовались новости. Может, Кирилл что-нибудь интересное напишет...
    Мы дошли до КМЦ (культурно-массовый центр: кинотеатр, библиотека, фотомастерская и музыкалка). Затем повзводно в кинозал. Там уже сидела вторая рота. Массивные бетонные скамьи под открытым небом были заполнены на треть. Соловьев погнали на первые ряды. Дедушки и дембеля устроились сзади. Блатными считались места под навесом рядом с кинобудкой: там можно было курить тайком от офицеров.

     []

    Из темноты возникла знакомая фигура.
    - Валера! - обрадовался Пешков.
    К нам, перелезая через скамейки, пробирался Стрепетов.
    - Как жизнь во второй роте? - спросил я.
    - Нормально, - ответил Валера. - Сейчас стажировку заканчиваю. В Центре.
    ЦОИ (центр обработки информации) находился за батальонной столовой. Там работали офицеры. Из нашей роты - никого.
    - Легкий пост, - добавил Стрепетов. - Ночью себе спи! На посту - кондишен.
    - Везет вам, - присвистнул Пешков. - А у нас запарка! Офицеры мутные, стажировки еще не было. Всё на территории работали!
    - Так вы же "Китайцы"! - усмехнулся Валера. - Так все вашу роту называют! Потому что на дежурство ходит много операторов. Не повезло вам, ребята. У нас жизнь куда вольней.
    - Значит, тебе улыбнулся Случай? - спросил я.
    - Всё в жизни относительно, - пожал плечами Стрепетов. - Вот парень из нашего призыва стал фотографом. Ему повезло...

     []

    Заработал кинопроектор. Не договорив, Валера отправился к своим.
    "В учебке было больше времени на разговоры", - почему-то вспомнилось мне.
    Солдаты уставились на экран. Появилось название. "Иду на бросок". Затем пошли титры.
    "Наверное, про войну", - решил я...
    Обычно крутили фильмы про деревню. В крайнем случае, о геологах или моряках. Мне же хотелось увидеть город: высокие дома, площади, проспекты. А еще лучше Ленинград. Тогда содержание фильма уже не имело значения.
    Вчера шла картина 50-х годов. О переселении евреев в Биробиджан. Герои очень радовались новым местам, и лишь покрикивали на нерасторопного паренька: "Мойша, куда ты подевался?", "Мойша, не отставай!" Дурнее фильма я еще не видел...
    Сегодняшнее кино было об армии. Сюжет: служил на границе старший прапорщик. Многие в части его недолюбливали за тяжелый характер. Слишком нравилось военному наводить порядок, поддерживать железную дисциплину. А самым любимым занятием являлась чистка сапог. Этому делу герой посвятил ровно треть фильма. Попутно объясняя простодушной жене, желторотым солдатам и недальновидному начальству, что образцовый внешний вид - залог успешной службы.
    Словом, фильм наводил скуку. Солдаты начали зевать.
    - Где обещанный бросок? - спросил я.
    - Иду на бросок - полирую сапог, - срифмовал Серж Пешков.
    - Таких идиотов, как этот прапор, у нас и в части хватает, - обобщил Зуев...
    Наконец, зазвучала тревожная музыка. Приближалась развязка.
    Старший прапорщик решил прогуляться. Забрел очень далеко. Устроил привал; сел за крупный камень. Засмотрелся на родную природу и собственные сапоги. И тут услышал подозрительный шорох. Осторожно выглянул из-за камня. Слух, натренированный годами, не подвел: три шпиона переходили границу. Прапорщик вскочил и закричал: "Стой! Руки вверх! Вы арестованы!"
    Не вступая в излишние пререкания, главный шпион выхватил пистолет, и тремя выстрелами убил героя. "Хлоп! Хлоп! Хлоп!" - разнеслось по глухой тайге. Еще минуту старший прапорщик падал и умирал... Но на звуки выстрелов устремились советские пограничники! Заставы строились в ружье. Собаки лаяли и рвали поводки. Солдаты с автоматами долго бежали по лесу. Окружили трех нарушителей. И задержали, убив, по законам жанра, главного шпиона.
    Последняя сцена. Могила прапорщика. Проститься с героем пришли простодушная жена, желторотые солдаты и недальновидное начальство.
    "Каким человеком он был! - со слезой в голосе произнес командир заставы. - Вечная память! Родина не забудет!.."
    - Выходи из кинозала! - раздалась команда ответственного офицера. - Строиться на дороге!..

     []

    Фильм произвел на нас неизгладимое впечатление.
    - Одного не пойму, - глубокомысленно изрек Боб. - Зачем безоружный прапорщик кричал: "Стой! Руки вверх!" Может, надо было бежать к своим и доложить о нарушителях?
    - Картина называется "Иду на бросок". Вот он и бросился! - популярно объяснил Пешков. - Иначе бы фильма не было!
    - Просто после двадцати лет службы в мозгу происходят необратимые изменения, - высказал свою версию Густав. - Извилины распрямляются!
    - А после двух? - озабоченно спросил я.
    - Время покажет, - ответил Игорь.

    ***

    Рота построилась на вечернюю поверку. Кроме солдат присутствовали и офицеры. Даже старшину, матерого усатого прапорщика, который уезжал вместе с дембелями, не забыли позвать. Командиры взводов встали рядом с подчиненными, а замполит и ротный - перед строем.

     []

    - Товарищи солдаты и офицеры! - громко начал Сакичев. - Еще раз поздравляю вас с семидесятилетием Великой Октябрьской Социалистической революции!
    - Ура! Ура! Ура! - угрюмо, но громко отозвались солдаты.
    В третий раз за день.
    - Мы решили ввести в роте новую традицию, - волнуясь, продолжил капитан, - по праздникам на вечерней поверке исполнять гимн Советского Союза.
    После этих слов Сакичев вытянулся по стойке "смирно" и зычно крикнул: - Рота, запевай!
    И тут же сам начал:
    - Союз...
    - ...нерушимый
    - подхватил Чалышев.
    - ...республик свободных.
    - раздались отдельные голоса из строя.
    - Сплотила навеки Великая Русь...
    - уже пел весь личный состав под присмотром пяти офицеров и прапорщика.
    Тон задавали соловьи. Им помогали черпаки. Деды и дембеля произносили текст вполголоса.
    Песня шла плохо. Многие солдаты не обладали музыкальным слухом. К тому же, соловьи взяли слишком быстрый темп, а третий взвод, наоборот, тянул каждое слово... Уже ко второму куплету вместо гимна над строем звучал унылый и протяжный вой, который разносило ветром в разные стороны.
    В небе ярко горели звезды. На краю горизонта висел знакомый Ковш. Прожекторы освещали экзотические королевские пальмы... И вот под эту неземную красоту сто человек в чужой стране, одетые в странную форму, тянули на разные лады какие-то непонятные слова. Гимн своей далекой Родины.
    К финальному припеву разрыв между соловьями и третьим взводом составил целую строчку. Рота в последний раз заголосила:
    - Славься-аа, Отечество...
    И, с горем пополам, добралась до:
    - Нас к торжеству комму-ни-зма ве-де-еее-ет...
    Последнее слово растянулось на несколько секунд. Сначала его провыли соловьи и ротный. Затем последовательно первый, второй и третий взвода. Когда наступила долгожданная тишина, я понял, что еще никогда в жизни не сталкивался со столь чудовищной, концентрированной глупостью.
    "Что за служба такая? - подумал я. - Здесь даже выходной - не выходной! И где взять силы, чтобы пережить эту дурость? Я так хотел не отупеть в армии. Но разве есть варианты?!"
    - Рота, смирно! - прервал мои мысли Сакичев. - Дежурный по роте, приступить к вечерней поверке!

    6. "И нам оставили лишь грязь!", или Самый лучший стажировщик

    Середина ноября. Будний день. Без десяти два. Заступающая смена построилась перед ПЦ. Молодой лейтенант с тонкими губами и детским выражением лица проводил инструктаж.
    - В целом, обстановка спокойная, - сказал он. - По третьему посту - в 9-30 в сеть вошла ВКП "Атлантика". Отследить выход. Ожидается в районе 16-ти часов. Контролировать появление новых ВКП. Шестой пост - сканирование резервных частот. Посты два и четыре. Учебно-тренировочные полеты. Бомбометания с авиабаз Барксдейл и Мелсторм. Возможен полет В-1В с авиабазы Элсворф. Было нацеливание на перелет тактики из Европы, но информация не подтвердилась.
    Начальник смены несколько секунд помолчал, собираясь с мыслями.
    - Пост номер десять - учебные мероприятия системы "НОРАД", - продолжил он. - Пятнадцатый пост - поиск новых частот. Остальные - плановая деятельность. Вопросы есть?
    Офицер взглянул на солдат. Все молчали.
    - Есть ли больные? Кто не может нести дежурство? Кто не отдыхал положенное время? - Вопросы были, скорей, риторическими, но начальник смены задавал их регулярно. - Разойдись!
    - Смена, разойдись! - продублировал сержант Наумов. - Заступить на посты...
    Уже неделю мы ходили на смены. Стажировались. Сразу после праздников написали контрольную. Она оказалась легкой; почти как в Гатчине. Нас загнали в класс, включили магнитофон.

     []

    С заезженной пленки какой-то советский переводчик произнес около ста "алфа, браво, чарли" в разной последовательности и с десяток ключевых фраз радиообмена. "Кто плохо напишет, отправится в третий взвод, - пообещал Калугин. - Там вас ждет вешалка!" Вешаться мне не хотелось, поэтому я слушал каждую букву, затаив дыхание. В итоге, написал лучше многих. Получил трудный пост. Номер два. Бомбардировщики. Тут же выяснилось, что ужасный третий взвод - дежурная "страшилка", чтобы соловьи не схалявили на контрольной. Жить там было не хуже, чем в первом или втором взводах: но испытанный прием сработал; все написали на совесть. И в меру своих способностей.
    Серж Пешков тоже попал на второй пост. Бобу достался еще более сложный. Третий. Шура Трофимов сел на первый. Самолеты-разведчики. Генерал - на пятнадцатый. Поисковый. Месседж - одиннадцатый, Колокольчиков - двенадцатый, Померанцев - тринадцатый. Все - транспортная авиация. Толя Перевозников без всякой контрольной стал пеленгаторщиком: этой специальности обучали прямо в учебке. Из нашей компании хуже всех написал Тимоха Захаров. Его определили в операторы КСА (комплекс средств автоматизации). Передавать данные в Центр.
    Почти все посты были круглосуточными; и только три - дневными. На один из них попал Густав. Пост номер восемь, сухопутная сеть заявок на авиаподдержку. Игорь испытал смешанные чувства. С одной стороны, пост неответственный, что огорчало. С другой, спать по восемь часов в сутки. В нашей роте это считалось привилегией.
    Капец провел со стажерами несколько занятий. А потом нас "запустили" вместе со сменой. Шесть часов работаешь, шесть - отдыхаешь. И так - целую неделю. Называется "шесть через шесть". Я попал в смену с двух до восьми. С полночи до завтрака (2-00 - 8-00), и с обеда до ужина (14-00 - 20-00).
    И началась совсем другая жизнь.

    ***

    Приемный центр. Нижний зал. Прямоугольное помещение, шесть метров на двенадцать, заставленное аппаратурой. По периметру - девять постов. Каждый обслуживал один человек. Оператор поста. Раздетые по пояс, солдаты в наушниках "ловили эфир". Рядом с некоторыми из них сидели стажеры. К стульям операторов крепились брезентовые сумки для документации. Там лежали бланки для записи радиообмена с печатью и номером, а также журнал-методичка с описанием направления поста. Этот журнал еще называли "пособием".
    Второй пост находился рядом с входом в нижний зал. Аппаратуру составлял коротковолновый радиоприемник "Р-399А" (Катран), настроенный на частоту "6761".

     []

    Основная частота бомбардировщиков и заправщиков ВВС США. Американские летчики называли ее "Q" ("Квебек"), а на приемном центре - "шестеркой". Справа и слева от оператора стояли два бобинных магнитофона для постоянной записи частоты.
    Я стажировался у черпака Вани Иванова. Десять минут назад он сменил деда Кудашова. Который, кстати, стажировал Сержа Пешкова. Мы с Ивановым надели наушники. Я - переносные, а Ваня - стационарные, "постовые".
    - Сегодня тяжелая смена, - предупредил Иванов. - Начальник - Фифа.
    - Кто? - не понял я.
    - Лейтенант Фаличев, - пояснил Ваня. - Та еще сволочь! Ко всем придирается. Может на ровном месте минус поставить.
    На ПЦ существовала система оценки операторов. Минусы и плюсы. Ставил начальник смены. От "-100" до "+100". "Минус сто" считалось серьезнейшим залетом, из-за которого могли устроить комсомольское собрание. "Плюс сто" ставили еще реже. Ваня сказал, что всего пару раз. На ежегодном учении стратегической авиации "Глобальный Щит".
    - Сиди тихо, читай пособие, - прошептал Иванов. - И шестерку слушай! А если увидишь Фифу...
    Тут в эфир вышел самолет. Ваня повернулся к "Катрану". Схватил в одну руку карандаш, в другую - телефонную трубку с кнопкой на внутренней стороне. Обычно трубка висела в своем гнезде, с левой стороны от оператора.
    Нажал кнопку и произнес:
    - Шестерка, второй приоритет... Работает, работает. Кончил... Работает, работает...
    Так связывались с пеленгатором. Он находился примерно в километре от приемного центра. Два солдата из состава смены сидели в отдельном помещении, вокруг которого были установлены антенны.

     []

    Пеленгаторщиков отпускали в начале инструктажа, чтобы они успели смениться. Когда самолет работал (находился на частоте и выходил в эфир), оператор "наводил" на объект. Пеленгаторщик переходил на заданную частоту и определял направление на "цель".
    Я заглянул через Ванино плечо. На бланке появилась надпись: "doom 32". Позывной бомбардировщика. Затем: "jrj report". Формализованный отчет о бомбометании. Один за другим на бумаге возникали пункты. Код самолета, позывной, время начала бомбометания... Ваня с лету "привязывал" текст. Я же ничего не разбирал. Мало того, что летчик говорил быстро и с каким-то акцентом; совсем не так, как на пленках в Гатчине. Еще и мешал эфирный фон! Когда включался передатчик самолета, шел низкий гул, "наслаивающийся" на голос. Как при разговоре по рации...
    Американский летчик закончил отчет. Его коллега, диспетчер с наземного узла принял информацию. Бомбер передал "окончание связи" (по-английски "out"). Ваня снова поднял трубку.
    - Алло, Дом! - Пеленгатор все называли "Домом". - Какой пеленг на шестерку? Позывной? Doom 32. 330? Спасибо...
    Справа от нашего поста висела карта США. На ней были указаны только авиабазы бомбардировщиков. Никаких тебе Чикаг и Нью-Йорков. Направление и возможное местонахождение самолета определялось углом (пеленгом), который фиксировал пеленгатор. Ноль градусов - Северный полюс. Штаты находились в секторе от 305 до 20 градусов. За 25 градусов - глубокая "Атлантика" (Атлантический океан) вплоть до Европы - 40-45 градусов, а меньше 305 - "ТОЗ" (Тихоокеанская зона).
    Про пеленг я прочел в пособии поста. Толстый журнал делали предыдущие операторы. Там было написано много всего интересного. Например, о том, что на вооружении США в 1986-ом году находились 252 бомбардировщика Б-52 и 21 Б-1Б. Капец сказал на занятиях, что скоро у американцев появится Б-2. Бомбардировщик "Стеллс", невидимка. Как я понял, его будет не запеленговать из-за радиопоглощающего покрытия фюзеляжа и крыльев. Б-52 летали давно. За Б-1Б следили особо. Они появились всего на трех авиакрыльях в 1985-ом году.
    Бомбардировщики США размещались примерно на 30 авиабазах. Вместе с ними "сидели" и заправщики. Самолеты КС-10 и КС-135. Их еще называли "косыми". Заправщики отмечались на шестерке с проверкой связи (по-английски "signal check")...
    На бумаге всё было просто и ясно. Я запомнил названия наземных узлов связи (Эндрюс, Оффут, Макклеллан), основные учения стратегической авиации (Глобал Шилд, Ред Флэг, Бизи Обзевер), а вот в эфире не разбирал ни слова! Иногда даже не понимал, когда говорит летчик, а когда - диспетчер с наземного узла. "Самолет гудит, - объяснял Иванов. - А узел после каждого включения дает звук колокольчиком". Но для моих ушей всё сливалось в одно неразборчивое бормотание...
    Когда проходил незнакомый позывной, Ваня останавливал магнитофон, и включал на запись другой. На первом - переслушивал сообщение. Проблема заключалась в том, что самолетов выходило очень много. Всё не переслушаешь!
    "Как мне сесть за этот пост? - с ужасом думал я. - Это же невозможно!"

    ***

    Смена с двух до восьми считалась удобной. С утра не надо бежать на зарядку. Вечером всегда попадаешь в кино. Самое неприятное - пробуждение полвторого ночи. Дневальный ходит по кубрику, будит круглосуточные посты.
    - Медведев? Подъем!
    В первые минуты ничего не соображаешь. Потом просыпаешься...
    Сонные соловьи оделись в темноте. Вышли из кубрика. Справили малую нужду. В ротном кинотеатре заступающую смену ждала пайка. Чай со сгущенкой и белый хлеб. И тут не обошлось без "стариковства". Сначала дневальный по роте разлил дедушкам чай в кружки и в два блюдца сгущенку. Остатки сгущенки пошли в общий бак. Это сладкое пойло пили соловьи и черпаки.
    В нашей смене ходили Андрюха Бобров, Тимоха Захаров, Толя Перевозников и Коля Колокольчиков. На шестой пост стажировался Илья Гусаров. Высокий худой парень из мурманской мореходки. Мы его звали "Гусарыч".
    - Что за чмошный порядок? - спросил шепотом Илья. - Давали бы меньше сгущенки. Зачем ее в чай лить?
    - Дежурный по роте присваивает сгущенку себе, - важно объяснил Паровоз. - А остатки размешивает, чтобы никто не знал, сколько именно присвоил.
    Толику достался в стажировщики мрачный дед Мазепов. Между собой его все звали "Дед Мазеп". Мазепова даже Ваня побаивался. Толик и еще один черпак вовсю пеленговали, пока старослужащий спал или занимался своими делами. Зато Мазеп учил Паровоза жизни. Например, как распределяется сгущенка.
    - Если бы я был дежурным, - покачал головой Боб, - никогда бы так не делал!
    - Точно! - подтвердил Гусарыч.
    В свете прожекторов смена и стажеры построились.
    - Все на месте?- Сержанту Наумову было не до формальностей. - Тогда пошли! Шире шаг...
    Ночная смена - самая тихая. Даже на "шестерке" самолеты прекращали летать. После инструктажа начальника смены, заступления на пост и заполнения журнала каждый занялся своим делом. Спать разрешалось только дедам. Черпаки разговаривали.
    Начальник смены и помощник отдыхали по очереди. С одиннадцати вечера до двух ночи спал прапорщик, с двух ночи до пяти утра - офицер. Их места располагались в центре ПЦ, на возвышении. Не повезло четвертому посту; он хорошо просматривался, не поспишь. Остальным было легче. Рядом с нижним находился верхний зал: четыре поста - аваксы и транспортная авиация.
    В нижнем зале, кроме меня, стажировались Боб и Гусарыч. Андрюху натаскивал Наумов. Для своих - "Намик". Требовательный сержант, но справедливый. Замок первого взвода. К трем часам ночи Намик уснул, а Боб держал стрему. Иными словами, караулил сон дедушки. Если в опасной близости к посту появится прапорщик или офицер, Андрюха должен быстро разбудить Намика. На шестом посту похрапывал "Нестор". Игорь Нестеренко. Сон Нестора сторожил Гусарыч. Четвертый и пятый посты (два черпака - Хрусталев и Малинов) болтали. На первом посту "мочил харю" Денис Распорский. ("Мочить харю", "давить массу" и "плющить рожу" - означало "спать на посту").
    Я, тем временем, спрашивал у Вани:
    - Как ты разбираешь позывные? Мне даже их спелляцию не понять. "Оскар" не отличить от "Фокстрот"!
    - Я тоже сначала ничего не слышал, - утешил Иванов. - Первые две недели на посту были самыми ужасными. Каждый раз думал, что получу минус сто. У меня же стажировщиком был сержант Починок. Тот еще гад! Замок второго взвода. Набегался я тогда в ОЗК. После смен не спал...
    Ваня печально усмехнулся.
    - Слушай эфир! - резко сменил он тему. - В один прекрасный момент всё начнешь разбирать. Я сам не знаю, как это происходит. Уши, что ли, привыкают... Ничего тут страшного нет. Позывные они часто спеллируют. Услышишь несколько раз и запомнишь. Наземные узлы тебе помогут привязать, а позывные бомберов и заправщиков - неизменные. Зависят от авиакрыла. Кстати, есть такой позывной - mud bug control. Знаешь, как переводится?
    На постах лежали английские словари. Ваня нашел два нужных слова:
    - Грязный клоп!
    Мы засмеялись.
    (На самом деле, "mud bug" - сленговое название маленького рачка, обитающего в реке Миссисипи. И, кстати, в штате Луизиана блюдо из этого "мад бага" считается деликатесом. Но откуда нам было знать такие подробности?)
    - Самое сложное - слушать шестерку днем, - продолжил черпак. - Ночная частота, низкая, а самолеты выходят круглосуточно. После двух дня слышимость на нуле, а они всё лезут...
    Слова Вани заглушил громкий удар. На стол Распорского обрушилась длинная металлическая линейка. Нижний зал вздрогнул.
    - Прапорщик! - Лицо Иванова перекосилось от испуганной гримасы. - Про@#$ли!..
    Распорский спал, как и все на приемном центре. Руки на столе, локти в стороны - словно прилежный ученик на уроке. Лоб помещался точно на костяшках пальцев. Стоит закрыть глаза - тут же уснешь.
    Удар линейкой отправил Дениса в нокдаун; но вскоре бывалый солдат пришел в себя. Красное лицо дедушки выражало возмущение:
    - Я не спал!
    Первая фраза, которую произносит любой солдат, разбуженный на ПЦ.
    - Конечно! - громко захохотал прапорщик Радченко. Молодой широкоплечий парень, лет на пять старше нас. - Не спал! Распорский, я эту песню тыщу раз слышал. Почему рубимся на посту? Минус сто поставить? Поставлю!
    И, погрозив указательным пальцем, прапорщик вышел из зала.
    - Ваня, бля! - ругнулся Денис. - Трудно, что ли, бля, предупредить?
    - Я и сам не заметил, - виновато ответил Иванов. - Объяснял тут стажеру...
    - Ваня, бля, следи за стремой, - проворчал Распорский. - Голова гудит, бля, как пустой жбан! Радченко, бля, со своими шуточками...
    Довольные Намик и Нестор поднялись с мест. Соловьи сработали оперативно; дедов не "спалили". Нестор подошел к третьему посту, не снимая телефонов. Длинный толстый шнур тянулся по полу.
    - Не завидую Распору, - сказал Намик. - Мне однажды досталось от Радченко. Голова потом всю смену трещала...
    - Радченко - мужик хороший, - объяснил мне Ваня. - Не злой. Минусы никому не ставит. Только грозится. Самое страшное на смене - минус получить. Потом взводный будет долго мозги @#ать; а после смены придется работать. Фифа, сволочь, на той неделе мне минус десять поставил. Сказал, что я ему слишком поздно доложил о новом распоряжении.
    "Распоряжения" (специальные зашифрованные сообщения) "транслировали" (передавали всем воздушным судам) наземные узлы. При смене распоряжения оператор второго поста должен был немедленно сообщить об этом начальнику смены.
    - А сегодня Фифа вообще не придирался, - заметил Иванов. - Что это с ним?
    В верхнем зале грохнула линейка. Послышался смех прапорщика Радченко.
    - Охотник, бля! - ругнулся Распорский. - Взрослый мужик, а детство до сих пор в жопе играет!

    ***

    Четыре утра. Деды снова спали. Авиация не летала. Радченко отправлял оперативку в Центр. Информацию набивал оператор КСА под диктовку помощника. Специализация Тимохи Захарова.
    Мы с Ваней от работы поста перешли к более интересным темам.
    - Только на ПЦ можно спастись от армейской мутности, - объяснял Иванов. - Ротные офицеры - по уши деревянные. Сплошные комсомольские собрания. Каждый день учеба - политика, ЗОМП, строевая.
    - Даже здесь, на Кубе? - поразился я. - Зачем? Это же не учебка!
    - Надо же солдат чем-то занять! - ответил Ваня. - Хорошо, что меня в барочный период не оставили в роте. Летал бы через день в наряды!
    - А что такое барочный период?
    - Его еще называют бардачный. Когда приходят и уходят барки. Составляют дежурную смену, которая два месяца безвылазно сидит на ПЦ. А потом уезжают дембеля, соловьи садятся на посты. И начинается учебный период. Неделю первый взвод ходит на смену, неделю - второй. А когда не на сменах, то учатся.
    - А третий взвод?
    - Их делят пополам. Там пеленгатор, КСА, ЗАС, ШРВ... Короче, где слушать не надо.
    - Так почему на сменах лучше?
    - Меньше мучают уставщиной. Когда ходишь шесть через шесть, дни быстрее проходят. Я бы так и ходил до самого дембеля. Дали бы только день на стирку, да отоспаться...
    - Говорят, здесь летом тяжело.
    - Летом будет страшно! Мы, как только приехали, почти все заболели кубинкой. Я в клубе работал, так там под забором дикие апельсины росли. Мы их в чайник с сырой водой выдавливали. Пили "лимонад". Ну, всем плохо и стало. Я за неделю на пятнадцать килограмм похудел. Несло кровью. Температура не спадала... И потом еще долго держалась около тридцати семи.
    - Ничего себе!
    - Это еще что! А чирьи-фурункулы по всему телу! Где выдавишь, где сам пройдет, а где уже и внимания не обращаешь. Один так раздуло, пришлось идти в санчасть. Посмотрели и говорят: "Приходи утром". А наутро - температура, боль. Ни сесть, ни встать. Отвезли в госпиталь. Там под местной анестезией вскрыли, прочистили, а зашивать не стали. Вон, видишь шрам!
    Ваня показал порез под лопаткой.
    - А в какой взвод лучше попасть? - спросил я, добросовестно осмотрев рану.
    - В первый, - объяснил черпак. - Там порядки мягче. Они живут изолированно. А у нас во втором - мутные сержанты.
    Ваня оказался большим противником дедовщины. Как и я. Хотя мы были из разных призывов.
    - А вас в соловьиный гоняли? - задал я новый вопрос.
    - Еще как! У нас самый большой гад был сержант Починок. Уехал на дембель старшиной. Изощренно издевался. Сочетал дедовщину с уставщиной. Дедушка-сержант! А как говорил на комсомольских собраниях! Поверь мне, самая большая сволочь, какую я в жизни видел!
    Мне хотелось узнать подробности, но я не решился спросить. Кому приятно рассказывать, как его унижали?
    - Иванов! - Это проснулся Наумов. - Хватит п@#$еть с Медведевым! Ты не за жизнь с ним болтай, а работу поста объясняй! Он через месяц сесть должен!
    - Читай! - Ваня протянул мне пособие.
    - Медведев! - не успокоился сержант. - Ты чего у нас слушаешь?
    Я схватился за голову.
    - Наушники случайно сползли, - виновато объяснил я.
    - На@#$ники! - разозлился Намик. - Их называют "головные телефоны"! Еще раз услышу "на@#$ник", будешь после смены траву косить!
    Я уткнулся в пособие поста. Опять забыл осназовскую терминологию! Наверное, бытовое слово "наушники" принижало роль радиоперехвата. Так, моряки всегда говорят о судне "идет", "ходили", "шли". Мол, плавает только говно. У каждого - своя профессиональная гордость.
    Читать одно и тоже было чрезвычайно скучно. Разговаривать с Ваней куда интересней.
    - А если самолет не слышно? - спросил я.
    - Рисуешь волнистую линию, - ответил Иванов. - Как в Гатчине. Но лучше не привлекать внимания начальника смены. Совсем плохо слышно, не пеленгуй.
    - А письма долго сюда идут? - Я вновь перешел на бытовые темы.
    - Долго. - Ваня тоже был не прочь поболтать. - Сюда около двадцати дней. Домой около недели.
    - А почему такая разница?
    - Говорят, их проверяют. Некоторые вообще не доходят. А однажды парню из Харькова письмо дошло за три дня. Все просто обалдели! - Иванов вздохнул. - Вы скоро будете очень мало писать. "Жив, здоров. Все в порядке. Жди". Ведь как получается? Написал о чем-то, спросил. Ответ пришел через месяц. Уже и не помнишь, что спрашивал...
    Общение с Ваней меня успокаивало. Его спокойное, иногда даже кроткое, лицо. Едва заметная, уголками губ, улыбка, когда он рассказывал о дедах или офицерах. Все трудности службы Ваня переносил без жалоб. Никогда не стремился облегчить себе жизнь. Не стариковал.
    Мне хотелось во всем походить на Иванова: так и сидеть на втором посту до самого дембеля.

    ***

    В начале шестого на ПЦ раздался громкий голос:
    - Внимание! Смена, подъем! Я объявляю дискотеку!
    Ваня озадаченно выглянул в проход.
    - Это Фифа, - пробормотал он. - Совсем, что ли, спятил?
    Начальник смены лейтенант Фаличев возвышался над своим столом. Офицер обращался сразу ко всем постам:
    - Кто найдет хорошую музыку, ставлю плюс десять!
    - Это шутка? - переспросил только что проснувшийся Наумов.
    - Время пошло! - отозвался лейтенант.
    На голове Фаличева появились головные телефоны.
    - Не шутит! - догадался Намик...
    Начальник смены имел возможность прослушивать посты. Своеобразный контроль смены. Офицер надевал телефоны, включал какой-то агрегат, и, щелкая тумблером, быстро определял, кто и что слушает. Правда, и любители музыки - не дураки: всегда сначала смотрели, в телефонах офицер или нет, а потом уже искали музон. Зато днем у начальника смены всегда было много работы, поэтому слушали безбоязненно...
    - Каждый имеет одну попытку, - уточнил Фаличев. - Сообщает мне номер поста. Я переключаюсь и слушаю.
    Солдаты оживились. Специалисты по музыке потянулись к радиоприемникам.
    - Что с Фифой произошло? - удивился Ваня. - Неужели характер изменился? Так не бывает!
    Вместо того чтобы радоваться хорошему настроению офицера, Иванов недоумевал.
    - А кто здесь слушает музыку? - спросил я.
    - Дедушки, - ответил Ваня. - Да и то не на всех постах. На втором и третьем - не послушаешь. А дневные посты, четвертый, шестой - у них работы мало. Слушают кто музыкалку, кто "Голос Америки". Ты на шестерке будешь до дембеля бомберы слушать. Лично меня это устраивает...
    Приемный центр превратился в дискотеку. "Зажигал" лейтенант Фаличев.
    - Не пойдет! - браковал Фифа очередную мелодию. - Кто еще?
    - Одиннадцатый пост, товарищ лейтенант, - кричали из верхнего зала.
    - Это лучше! - одобрил офицер. - Все слушаем!
    И переключил музыку с телефонов на динамик. По помещению разнеслись громкие аккорды.
    - Кто еще? - рулил Фифа. - Кто хочет получить плюс десять?
    - Радченко увидит, глазам не поверит, - усмехнулся Намик. - Но он ушел будить пеленгаторщиков.
    Дискотека закончилась полшестого. Приз (оценку "плюс десять") получил дед с поискового поста...
    - Глянь в окно! - сказал Ваня.
    Из маленького зарешеченного окошка у первого поста открывалась потрясающая картина. Кубинский рассвет. Если в Ленинградской области увидишь, максимум, красно-розовую полоску, то здесь все цвета радуги плавно и величественно разлились на полнеба.
    На Кубе быстро светлело и темнело. Солдаты шутили: "Словно лампочку включают-выключают". На моих глазах в прямом смысле слова разгорался рассвет. На фоне высоких, но изящных королевских пальм (длинный ствол и сверху копна листьев) это смотрелось чудесно...
    "Жаль, что нет рядом мамы или Светы, - пожалел я. - Такую красоту надо видеть вместе с близким человеком. А одному - зачем?.."
    Тихая смена заканчивалась. Через час на завтрак. Скорей бы!

    ***

    Иногда после завтрака смена убирала территорию. Не до самого обеда, но на час-полтора могли припахать. Особенно, если ответственный по роте - Сакичев. Один раз загнали на комсомольское собрание. Сегодня, слава богу, оставили в покое. Значит, надо быстро мыться и спать.
    Каждая секунда в роте - дорога. Любые дела - письмо, стирка, разговоры - только за счет сна. Это выматывало. Сначала было еще терпимо, а потом общий недосып чувствовался. Если ходишь шесть через шесть, сужается сознание. Постепенно выключаешься из жизни. Спишь на ходу; а как присядешь, сразу слипаются глаза.
    Солдаты отправились мыться. Толпа в трусах и полотенцах.
    - Парни, смотрите! - вдруг закричал Нестор.
    - Э? Что? - забеспокоился народ.
    Сзади раздался пронзительный свист. А потом хохот и улюлюканье. Недоумевающая смена зашла в душевую.
    - Там какая-то баба в коридоре стояла, - наконец, обрел дар речи Нестор. - Увидела Намика и Мазепа. А у Мазепа #$% из полотенца вылез! Она в класс и заскочила.
    - Что за баба? У тебя, что, галлюцинации? - заворчал старший призыв. - В столовой мало брома выпил?
    - Эй, смена! - в душевую заглянул Кривошеин. Сержант ходил через день дежурным. Менялся с Будкиным. - Особо не болтайтесь по роте.
    - Это еще почему? - спросил Нестор.
    - Взводный наш, Макаров, зачем-то свою жену на территорию роты привел, - объяснил дежурный. - Что с зеленого возьмешь?..
    В середине ноября ушла вторая барка. Из дембелей остались только залетчики. Ждали последний корабль в Союз. Зато прибыл новый офицер. Таких называли "бананами" или "зеленью". Лейтенант Макаров. Его назначили командиром третьего взвода. Офицер оказался тормознутым; совершенно не умел рулить солдатами. Дембеля и вовсе Макара не слушались. Видимо, жена тоже.
    - И что мне теперь: не мыться? - возмутился Намик. - Видите ли, Мазеп свой болт не прикрыл! А кого стесняться? Я и сам баб давно не видел.
    - Сегодня ты будешь у меня вместо девушки! - громко заржал Мазепов. - Мойся, дорогуша, тщательно!
    - Ты не в моем вкусе, - парировал Намик. - К тому же, я достаточно на@#$лся со своими ВКП.
    Шутки типа "поворачивайся боком, я тобой займусь" были в роте привычны. Особенно среди дедов. Наверное, со временем от службы грубеешь.
    - Ребята! - В душевой показался сам Макаров. Его лицо покраснело; он чувствовал себя смущенно. - Разойдитесь, пожалуйста, по спальным помещениям. Я пока выведу жену... Что-то о смене я не подумал. Вы уж извините.
    Солдаты опешили. Чтобы офицер извинился? На моей памяти такого не было. Реакция оказалась самой позитивной.
    - Конечно, товарищ лейтенант, - тут же ответил Нестор. - Вы не беспокойтесь!
    - Нет проблем, - резко подобрел Мазеп. - Эй, черепа с соловьями, живо вылетели из душевой! Чтобы через тридцать секунд я вас здесь не видел!..
    - Банан-банан, - вздохнул Намик, когда Макаров вышел. - Тяжело ему будет у нас служить. Так, кто еще здесь яйца намывает? А ну быстро в кубрик!
    Солдаты разошлись по спалкам.
    - А она ничего! - минут через пять крикнул Гусарыч, подглядывающий в окошко.
    - Больше женщин ты здесь не увидишь, - пообещал Андрюха Бобров...
    Перед сном я разговорился с Тимохой.
    - Как твоя стажировка?
    - С переменным успехом. Надо печатать быстро и без ошибок. Мой стажировщик череп Крутько иногда дрючит по-черному. Тогда всю смену набиваю на бланк информацию, а потом стираю.
    - А почему ты попал на КСА?
    - В анкете написал, что раньше работал с компьютерами, - хмыкнул Захаров. - Мы на первом курсе института "Фортран" изучали. Вот и попал, хотя "Фортран" и КСА - разные вещи.
    - И что вы отправляете? И куда?
    - Мишель, ты - американский шпион? Не знаю. Помощник диктует, а КСА-шник набивает и рассылает по адресам. Неизвестно куда. Адрес - набор букв и цифр. Говорят, можно даже письмо домой переслать.
    - Домой?!
    - Я с этим пока не разобрался, - признался Захаров.
    - Ты уж разберись! - попросил я. - Хотя, как можно послать письмо через компьютер? Не понимаю!..
    - На КСА хорошо, что не надо всё время сидеть за постом, - продолжил Тимоха. - Я на дневном смене с Густавом разговаривал. Ему, кстати, нормальный стажировщик попался. Андрей Косторенко. Густав даже какую-то заявку словил!
    - А я совсем эфир не слышу, - привычно пожаловался я.
    - Сегодня и слушать было нечего, - улыбнулся Захаров. - Начальник смены сам концерт устроил! Крутько сказал, раньше такого не бывало. И еще Фифа первый раз минус никому не поставил! Веришь?
    - Может, совпадение? - предположил я.
    - Нет! - серьезно возразил Тимоха. - Фифа был сегодня какой-то... необычайно радостный! Точно говорю, я же рядом с ним сидел.
    - Значит, есть на свете чудеса! - заключил я.
    - Кстати, Густав днем рассказывал, - вспомнил Захаров, - что Сержа Пешкова стажировщик совсем затравил.
    - Кудашов, что ли?
    - Не знаю фамилии, - развел руками Тимоха. - Но Серж уже несколько раз после смены работал. А дед всё придирается. Он, к тому же, сержант!
    - А нам с Сержем никак не пересечься, - объяснил я. - Кудаш общаться не дает! На пересменке держит Сержа на посту до последнего, а когда мы с Ваней приходим - выгоняет! Дурной какой-то! Зато теперь я понимаю, как мне повезло со стажировщиком!
    - Должно же тебе хоть в чем-то везти! - ответил Тимоха.

    ***

    Через три дня я все-таки увидел Сержа. На пересменке. Кудаш почему-то отпустил Пешкова раньше.
    - Слышишь шестерку? - первым делом спросил я.
    - Только бомберы, - смущенно ответил Серж. - Узлы плохо привязываю. Научился, по крайней мере, пеленговать.
    - Ничего себе! - удивился я. - А мне Ваня пеленговать не доверяет. Я вообще не слышу ни бомберов, ни узлов. Но Ваня уверяет, что скоро начну.
    - А мне Кудаш тебя хвалит, - в свою очередь удивился Пешков. - Мол, у тебя отлично стажировка проходит. Так ему Иванов сказал.
    - Странно... - протянул я. - Ну, а как тебе ходить шесть через шесть?
    - Кудаш жизни не дает! - пожаловался Пешков. - Сплю мало. Ночью только пост снится.
    - Мне тоже, - кивнул я.
    - Слушай, а ты про Фифу знаешь? - неожиданно спросил Серж.
    - Про Фифу?
    - Сегодня все только об этом и говорят! - Лицо Пешкова расплылось в улыбке. - Меня даже Кудаш отпустил раньше... У Фифы, оказывается, был роман с женой Комбарова! Помнишь такого длинного начальника смены с усиками?
    - Который еще шепелявил? Помню!
    - Ну, вот! Поэтому Фифа и ходил такой приподнятый! Минусы никому не ставил. У него любовь была, Мишель!
    - Ах, вот в чем дело! - протянул я. - И что теперь? Любовь прошла, и Фифа снова будет ставить минусы?
    - Ты, Мишель, не высыпаешься, - огорчился Серж. - Пойми, у него был тайный роман! С чужой женой! Об этом никто не знал. А потом Фифу застукали! Теперь его и Комбарова вместе с женами высылают в Союз!
    - Не может быть! - опешил я.
    - Кудаш сказал, - заверил Пешков. - Кудаш зря не скажет! Так что больше ты Фифу на ПЦ не увидишь.
    Серж огляделся по сторонам и произнес:
    - Я тут стихи сочинил. Слушай...
    Любовь творила чудеса
    Из Фифы сделав человека.
    Но тут разверзлись небеса,
    И завершилась дискотека.
    Зачем вы засекли ту связь,
    Что превратила зло в добро?
    И нам оставили лишь грязь.
    Надежд помойное ведро...
    - Медведев! - раздался голос Намика. - Быстро дуй на ПЦ!
    - Пока, Серж! - заторопился я. - Отличные стихи!

    7. "В этот бар заходил Хемингуэй!" или Мягкая дедовщина

    - А еще в Гаване, - вспомнил Шура, - улицы, идущие от океана, называются Первая, Третья, Пятая...
    - И на всех углах висят плакаты с Кастро и лозунги Ленина, призывающие бороться с бюрократизмом, - добавил Тимоха.
    Захаров и Трофимов только что вернулись из Гаваны. Были "на выезде". Мы обступили ребят и устроили им форменный допрос.
    - Ну, сначала повезли в "Копелию", - сказал Шура. - Большое двухэтажное здание на всю площадь. Там продают около восьмидесяти сортов мороженого. Я ел фисташковое. Зеленого цвета.
    - А деньги откуда? - спросил я.
    - Чалышев выдал каждому по песо, - объяснил Тимоха. - Но не на руки; просто рассчитался за всех.
    - Мы покупали мороженое на улице возле Копелии, - продолжил Шура. - Там народу меньше. Забавно, две очереди одинаковой длины. В первую сдаешь деньги, получаешь чек. На нем ручкой сумму записывают. Потом встаешь во вторую очередь уже за мороженым. Мне сразу Ленин вспомнился: "Социализм - это учет и контроль". С контролем, ребята, на Кубе всё в порядке!
    - Там были еще наборы из трех сортов, - уточнил Тимоха. - Они раскладывались в продолговатые подносики из нержавейки.
    - А кроме мороженого, вы что-нибудь видели? - хмыкнул Игорь Гусейников.
    Стояло самое начало декабря. Третья барка уехала. Нас распределили по взводам. Я, Боб, Гусарыч и Коля Колокольчиков попали в первый. Серж Пешков, Густав, Зуев, Трофимов, Максимушин и Померанцев - во второй. Паровоз и Тимоха - в третий. Общаться стало трудней. А еще со дня на день ожидали переезда. В помещение, где жили соловьи, возвращался первый взвод. А там, где вся рота, оставались второй и третий. Спалки так и называли: большую - "кубрик второго и третьего взводов", маленькую - "кубрик первого взвода".
    Моя стажировка закончилась. Я сдал теорию Капцу и прапорщику Щербакову. Это оказалось легко; память на цифры у меня хорошая. А вот эфир я по-прежнему слышал плохо. Но "практику" здесь не проверяли. Офицеры полагались на мнение стажировщика. Серж под натиском Кудаша на пост сдал. Ваня мне сказал: "Решай сам. Я на тебя не давлю". Ну, я и решился. Стал полноценным оператором второго поста. А дальше - будь, что будет.
    Сдавших зачет выводили со смен. С каждым днем таких бойцов становилось всё больше. А лучших стажеров отправили в Гавану. От роты снова выбрали только десять человек. Из них - пять соловьев. Уехали после завтрака, вернулись в два часа дня. В глубине души я им завидовал...
    - И вообще, не понятно, вы туда жрать ездили? - добавил Густав.
    Похоже, он тоже испытывал зависть.
    - Могу больше не рассказывать, - обиделся Шура.
    - Говори, говори! - с жаром попросил Серж Пешков.
    - После Копелии нас повезли в Старую Гавану, - продолжил Трофимов. - Вышли около Капитолия. Помните, мы его с барки видели? Чалышев дал полтора часа свободного времени. Мы с Тимохой всё думали, куда пойти. А тут Мазепов и говорит: "Ребята, сейчас погуляем!"
    - Дед Мазеп? - не поверил я.
    - Никакой он не Дед Мазеп! - воскликнул Тимоха. - Его, между прочим, Андреем зовут! Он нас кофе угостил.
    - Он повел нас в бар! - подтвердил Шура.
    - Чего это на него нашло? - удивился я.
    - Мазепов - залетчик, - объяснил Трофимов. - Ни разу за всю службу в Гаване не был. А Макаров, их новый взводный, об этом узнал и отправил Андрея на выезд. Сказал, что каждый солдат должен хоть раз Гавану увидеть. Веришь? Мы с Тимохой из автобуса вышли, а Мазепов нам и говорит: "Я тут один из третьего взвода. А эти все - прогибы и офицерские любимчики. Не хочу я с ними ходить. Уж лучше с соловьями!" Вот мы вместе и пошли.
    - А деньги у него были, - вставил Тимоха.
    - Я вам лучше про бар расскажу! - оживился Шура. - Мы на него случайно наткнулись. По улице шли; Мазепов всё повторял: "Хочу посидеть, как белый человек". Смотрим, негр сидит как раз перед входом в бар и на гитаре играет. Такую тему задвинул, просто класс! Этот негр Мазепа и привлек. Он был полностью обколотый...
    - Как скорпион? - засмеялся я. - Обкололи формалином?
    - Весь в татуировках, - пояснил Тимоха. - Даже на голове. Он был бритый наголо.
    - Кудаш рассказывал, что наших солдат с наколками на Кубу не берут, - вмешался Серж. - Теперь ясно почему. У кубашей своих с татуировками хватает.
    - Фантастический негр! - подтвердил Шура. - А Мазеп бар увидел и говорит: "Пошли! Где наша не пропадала?" Сели мы за столик. Там стены такие толстые, известняк. Полутьма. Вокруг развешаны фотографии. И еще какие-то надписи прямо на стенах...
    - Это были автографы! - перебил Тимоха. - Над нашим столом висела фотография Мэрилин Монро. Ну, знаете, известная американская актриса. И еще какие-то бородатые кубаши в форме. Андрей заказал нам кофе, а себе - "мохито". Потом еще раз... Там такая атмосфера! Андрей тоже проникся. Говорит: "Именно этого мне на пеленгаторе и не хватало!"
    - А что такое мохито? - спросил я.
    - Мохито - это мохито, - важно протянул Трофимов. - Коктейль такой! Кубинский ром с мятой и льдом... Мазеп, как вторую порцию выпил, совсем счастливым стал. Говорит: "Ребята, прикройте. Надо память о себе оставить". Вынул из кармана ножик с зеленой ручкой и нацарапал на известняке "ДМБ-88". Как раз под портретом Мэрилин Монро. Никто и не заметил!
    - А как бар назывался? - подал голос Густав.
    - Какое-то длинное название, - задумался Шура. - Что-то типа "Бодегута". Мазеп говорил: "винный погреб" - переводится...
    - "Ла Бодегита дель-Медио", - внезапно изрек Густав. - А вы знаете, что в этот бар заходил Хемингуэй? Это же одна из достопримечательностей Гаваны! А вам бы только кофе попить! Эх!
    Игорь не смог скрыть досады. Он сунул руки в карманы, развернулся и ушел.
    - Густав, подожди! - крикнул Тимоха.
    Гусейников даже не обернулся.
    - Он, чего, обиделся? - удивился Трофимов.
    - Ладно, рассказывай дальше! - попросил Пешков.
    - Да, что тут говорить: здорово мы там посидели, - закончил Шура. - Только дорого. Мазеп заплатил псов двадцать.
    - Двадцать два, - поправил Захаров. - А еще Андрей сказал, что с пеленгатора легко уйти в самоход. Вот только в Гавану не выбраться. Он даже делал "фоки-фоки" с кубашками! Только это между нами, парни!
    - Что?! - в один голос переспросили мы.
    - "Фоки-фоки" означает "трахаться", - перевел счастливый Трофимов...
    - Старший призыв и сержанты! Строиться на плацу! - донеслось с тумбочки дневального.
    - Первый раз такую команду слышу, - удивился я. - Что там стряслось?

    ***

    Событие намечалось неординарное. Наших дедов отправляли на заседание военного трибунала. Судили кого-то из батальона за неуставные отношения.
    - Я здесь больше года, и ни разу на суде не был, - пожал плечами Сергей Подопригора, направляясь на построение.
    - Вернешься, расскажешь! - крикнул кто-то из курилки.
    - За мной не заржавеет! - Дедушка понимающе кивнул.
    Старослужащих пересчитали. Под командованием Сакичева вывели из роты. Это смотрелось необычно.
    - Вот бы и не возвращались, - философски заметил один из черпаков.
    - А я бы с ними сходил, - ответил другой. - Интересно, все-таки.
    - Ребята, старшина сигареты выдает! - крикнул третий.
    Черпаков словно ветром сдуло. Сигареты - дело святое. А тут еще дедов нет...
    Я нашел Игоря в ротном кинозале. Он сидел на скамейке и смотрел себе под ноги.
    - Чего ты ушел?
    - Да, Мишель, погано мне. - Густав выглядел расстроенным. - Я столько знаю о Кубе! Думал, страну увижу: а мне в Гавану не выбраться! Да еще и на дневной пост посадили. Даже в самоход не сходить. Не ночью же идти? Что за глупость: преодолел одиннадцать тысяч километров, а каких-то двадцать до Гаваны - не могу!
    - Но Тимоха-то в этом не виноват, - заметил я.
    - Ты меня учишь? - Игорь даже вскочил на ноги от досады. - Я и так лучше тебя всё знаю!
    - Пошли сахар получать, - предложил я, с трудом сдержавшись от ответного выпада.
    - Подсластить горькую пилюлю? - быстро остыл Густав. - Пошли... А с Тимохой я помирюсь. Только ты мне не напоминай об этом.
    Очередь у каптерки уже рассосалась. Я сунулся в помещение.
    - Медведев? - встретил меня старшина. - Куришь?
    - Нет.
    - Тогда бери сахар! Эй, подожди! Распишись!
    Сигареты выдавали из расчета двенадцать штук на день. Два-три раза в неделю. Кубинская марка "Популярес". Зуев утверждал, что очень крепкие. Некурящие раз в месяц получали килограмм сахара.
    - Гусейников? - Прапор заметил Игоря. - Тоже сахар?
    В каптерке распоряжался старший прапорщик Черный. Прибыл на третьей барке. Его предшественник, усатый Волобуев, уехал на второй. Но Черный совсем не выглядел "бананом". Возраст - около пятидесяти, рост - средний, телосложение - крепкое, образование - восемь классов поселковой школы. Прапор всю жизнь мотался по богом забытым гарнизонам, но затем фортуна улыбнулась, и его направили на Кубу.
    Из "глухих" воинских частей Черный привез провинциальные манеры. Например, оригинально отдавал честь: пальцы веером. Когда докладывал Сакичеву, неизменно заканчивал рапорт: "Старший прапорщик Черный!", выкрикивая последнее слово во всю мощь легких. Сакичев поначалу даже вздрагивал, зато старшине нравилось: так он подчеркивал свою воинскую выправку.
    У Черного не до конца разгибались руки в локтях. Поэтому иногда казалось, что у прапорщика под мышками - по арбузу. Бравый прапор любил подходить к дневальному на тумбочке, покручивая на пальце большую связку ключей. Глядя солдату прямо в глаза, со словами: "Ну что, боец?", он легко ударял этой связкой рядового ниже пояса. Поэтому при приближении старшины дневальные скрещивали руки на паху, как футболисты, стоящие в стенке.

     []

    Черный был проще и демократичней многих ротных офицеров. В его голову не вбивали воинские уставы; не мучили политзанятиями. Некоторые солдаты ему симпатизировали. Пытались общаться неформально. Типа: "Товарищ старший прапорщик, умираем без сигарет! Дни и ночи проводим возле каптерки!" Черный шутливый тон поддерживал, но от своих принципов не отступал. К солдатам прапорщик относился, как к детям малым. Не в том смысле, что о них надо заботиться. Наоборот - кто же будет дитя бестолковое слушать? И старшина не слушал...
    Мы с Густавом расписались за декабрь. Получили по газетному кульку с сахарным песком.
    - Товарищ старший прапорщик, разрешите конверты из сумки взять, - попросил я.
    - Какие конверты, солдат? - возмутился старшина. - Не видишь? Я занят! Иди, гуляй! Не мешай выдавать табачное довольствие!..
    Я и Гусейников спустились с коридора-галереи. Остановились у волейбольной площадки. Высыпали в рот столько сахара, сколько поместилось. И надолго замолчали, наслаждаясь повышенной сладостью. Когда жрать стало невмоготу, перевели дух.
    - Придурок Черный! - вспомнил я прапора. - Надо письма писать, а конвертов нет. Залезть в собственную сумку, и то нельзя! Ему что, конвертов жалко? Или он меня тайно ненавидит? Слушай, Густав, что я ему плохого сделал?
    - Понимаешь, Мишель, всё не так однозначно, - глубокомысленно изрек Игорь. - Черный против тебя лично ничего не имеет. Просто у него роль такая: игнорировать просьбы солдат. А у Сакичева другая роль - тренировать личный состав. А у Чалышева третья - @#ать мозги подчиненным своими скучными политинформациями. Это их роли, Мишель! Вне роты они, может, вполне нормальные люди, а дома, со своими женами, - вообще отличные мужики.
    - Какая мне разница, какие они дома? - рассердился я. - К чему все эти теории? Главное, что этот гад-прапор не дал мне конверты! Он мне жить не дает, понимаешь? Сволочь он и хам! Я вообще его ненавижу!
    - Вот и зря! - назидательно произнес Игорь. - Я же тебе толкую: старшина и офицеры играют свои роли, а ты - играй свою! Не дали конвертов, а ты не обижайся. Не обращай ты, Мишель, на этого прапора слишком много внимания: он того не заслуживает!
    - Ну, не знаю, - пробурчал я, но задумался. - Может, ты и прав...
    - Полный пофигизм: вот наш лозунг сегодня! - торжествующе провозгласил Густав. - Не надо обижаться ни на Сакичева, ни на Чалышева, ни на Черного. Представь себе, что они - актеры в театре. Тебе же легче станет служить!
    - Интересная мысль, - оценил я. - Но ведь полного пофигизма не добиться.
    - Надо к этому стремиться, - ответил Игорь.
    Договорить не удалось.
    - О, сахарок! - закричал долговязый черпак, проходя мимо. - Делись, мужики!
    Повторилась ситуация месячной давности. Только отошел от каптерки с кульком, тут же налетают бойцы из разных призывов. Вскоре наш сахар жевала вся курилка.
    В дальнем углу сидели Фикса и его друг Омельянчук.
    - Дайте и мне, мужики! - попросил Фикса.
    - Держи. - Я протянул кулек.
    Череп заглотил грамм семьдесят. Передал трофей Омельянчуку. Затем сосредоточенно задвигал челюстями.
    - А зачем вы сахар берете? - после долгой паузы спросил Фикса.
    - Потому что не курим, - ответил я.
    - Смотрю я на вас, ребята; никто вам ничего не объясняет, - усмехнулся черпак. - Скажите старому, что курите.
    - Зачем? - спросил я. - Так хоть сахар выдают. Да еще придется в очереди за сигаретами стоять.
    - "Популярес" сдают кубашам. - вмешался Омельянчук. - Фумар, табако. Курево - по-ихнему значит. Уно пако - уно песо. То есть, одна пачка - один песо. У них-то в магазинах одна пачка стоит два пса.
    - Правда, вам еще рано этим заниматься, - веско добавил Фикса. - Отдавайте сигареты дедам.
    - Или мне, - засмеялся Омельянчук.
    - А иначе Черный сам сдаст, - закончил Фикса. - Не тормозите, мужики!

    ***

    Деды вернулись в роту около шести. По команде "Разойдись!" дружно потянулись в курилку.
    - Ну, что там было? - загалдели черепа. - Как суд?
    - Вас будут судить, узнаете! - недобро пошутил Подопригора.
    - Не темни, Серега! - стал наседать Фикса. - Обещал же рассказать.
    - Ничего интересного, - отрезал дедушка, и, резко раздумав курить, двинул в ленкомнату.
    - Вы, что, дали подписку о неразглашении? - не унимался череп. - На сколько лет?.. Намик, ты хоть расскажи!
    - Какой ты любопытный! - покачал головой сержант. - Ну, загнали нас в клуб батальона. Там уже наша вторая рота сидела. Ну и батальонные, человек двести. Только старший призыв. Судили пятерых за доведение до самоубийства и систематическое издевательство. Двух чурбанов и трех русских. Всем дали срок. Кому три, кому четыре, кому пять лет.
    Из ленкомнаты вышел Подопригора. Похоже, он слышал рассказ Намика.
    - Так что, соловьи, бля, не смейте вешаться! - зло пригрозил старослужащий. - А то скажут, что во всем виноваты деды.
    И солдат в мрачном настроении направился в кубрик.
    - Что с ним? - удивился Фикса.
    - Там его одноклассник был, - объяснил Намик. - Вместе сюда на барке шли. А теперь ему три года дали. Вот Серега и не знает, что родственникам парня говорить, когда на гражданку вернется.
    В курилке наступила тишина. Все сочувствовали Подопригоре, словно это его осудили на три года...
    - А что там, все-таки, произошло? - спросил Густав. - Из-за чего суд?
    - Четыре деда пошли в самоход за бухлом, - ответил Наумов. - Пропустили ужин. А в тот день были арбузы. Деды вернулись из самохода, уже поддатые, как раз после отбоя. Стали выяснять, принесли ли соловьи в казарму их порции. Узнав, что нет, начали по очереди поднимать бойцов и избивать. К ним присоединился дежурный по роте, тоже дед.
    - Пьяные, короче, были, - вмешался Нестор. - С пьяного чего возьмешь?
    - Отоварив всех соловьев, отправились спать, - продолжил Наумов. - С одним перестарались. То ли нервный попался, то ли били слишком сильно. Короче, этот соловей ночью повесился. И записку оставил. Мол, тот-то и тот-то издевались... Наутро всех и повязали...
    - Рота, строиться на плацу! - закричал дневальный.
    - Что за суббота такая? - в сердцах воскликнул Намик. - То дисбатом пугают, то строиться...
    Инициатива исходила от Сакичева. На ротного суд подействовал своеобразно. Капитан заявил, что пришло время расселяться по взводам.
    - Решил, что после суда деды не тронут соловьев, - догадался Калугин. - Странная Лошадь! Не знает, что отношения с соловьями выясняют черпаки.

    ***

    Переезд - всегда дело хлопотное. Армия - не исключение. До ужина мы не успели. Пришлось переезжать почти до отбоя. Сакичев даже отменил вечернюю прогулку - вещь небывалая! Но я так и остался на своей койке, первой к выходу: кому еще нужно такое чмошное место?
    Состоялся и обещанный "инструктаж" от черпаков. Деды дипломатично вышли из кубрика.
    В первом взводе тон задавали братья Широковы. Одного звали Антон, другого Сергей. Близнецы, хотя спутать их было сложно. Антон - крепкий, плечистый. Сергей - худой, скуластый. Они и характерами различались. Антон - спокойный, даже медлительный, а Сергей - резкий и нервный.
    - Значит, так соловьи, - начал Антон. - Никто вас здесь убивать не собирается. Простые правила. С утра - убираем спалку. На построении встаем в первую шеренгу. На завтрак, обед и ужин - тянем ножку, поем песню...
    - Кстати, вы знаете песню первого взвода? - перебил Сергей.
    - Подожди, Серый, - терпеливо остановил Антон. - Не знают, так выучат... Что еще? Уборка территории. В столовой - относим посуду в мойку. Раздатчики пищи кто?
    Наш призыв молчал.
    - Соловьи, - подсказал Сергей.
    - Мы ребята не злые, - подчеркнул Антон. - Это вам не третий или второй взвод. Просто мы свое уже отработали. Теперь ваша очередь. Да, у нас еще есть младший сержант Капрусынко.
    Антон показал на парня в трусах. Я узнал в нем черепа, который охотился за скорпионом. Рядом стоял его белобрысый приятель.
    - Если что, Капрусынко будет гонять вас по уставу, - пояснил Антон. - Обещаю, мало не покажется.
    - И всё же, соловьи! - вмешался Сергей Широков. - Советую вам не заводиться. Мой брат тихий, а я нет. Мне уже рассказали, как вы ложки моете...
    - Нам всё понятно, - ответил за наш призыв Серега Веденеев.
    Он учился и жил в Ленинграде, но имел какие-то грузинские корни. Выглядел как русский, но иногда проявлял кавказские замашки. У Сереги был небольшой акцент, поэтому мы его звали "Кацо".
    - Только я не допущу, чтобы на меня кто-то наезжал, - непоследовательно продолжил Кацо. - У нас в Грузии...
    - Что? - завелся с пол-оборота Сергей Широков. - Буреем?
    - Минуточку внимания! - вклинился Коля Колокольчиков.
    Черпаки и соловьи замерли от удивления: никто не ожидал, что солдат-тихоня захочет высказаться.
    - Мы всё поняли, - в полнейшей тишине произнес Коля. - Говорите слова песни. Частные вопросы будем решать по мере поступления...
    Эта нелепая фраза разрядила ситуацию. Обе стороны облегченно вздохнули.
    - Слушайте! - заулыбался белобрысый приятель Капрусынко. -
    Антенны наши в синих небесах,
    Горят за далью сизые туманы.
    А мы в эфире, словно "на часах",
    Стоим на страже Родины желанной.
    В любую погоду, и ночью, и днем,
    Всегда в неусыпном дозоре.
    Наш радио-отдельный батальон,
    На страже покоя...

    ***

    Дневальный прокричал: "Отбой!" Я погасил свет, но было не уснуть: слишком много событий случилось за день. Другим солдатам тоже не спалось.
    - Намик, а в батальоне - что, жесткая дедовщина? - тихо спросил Антон Широков.
    Койки деда и черпака стояли рядом. Через две кровати от моей.
    - Еще какая! - ответил Намик. - Это тебе не наша рота. Соловьи, правда, жалуются, что их и здесь притесняют...
    - А в чем разница? - громко спросил Кацо, которому не терпелось возразить.
    - Понимаешь ли, Кацо, - на полтона выше ответил Наумов, проявив дипломатичность. - У нас в роте - мягкая дедовщина. Да, вы будете работать за наш призыв. Если что, вам помогут черепа. Хотя они вам, конечно, объяснили, что всё будете делать только вы... Иногда и деды будут работать. Но это не касается личных просьб.
    - Каких еще просьб? - не понял Кацо.
    - В батальоне к каждому дедушке приставлен соловей, - объяснил Намик. - Что дед скажет, то соловей и делает. Достает для деда сигареты. Стирает и гладит форму. Заправляет постель. Чистит сапаты.
    - Ну, это уже слишком! - возмутился Антон Широков.
    - Бывает и хуже, - усмехнулся Наумов. - Дед приказывает соловью спеть ему песенку перед сном. А потом старослужащие строят молодых на подоконнике, чтобы те высматривали дембельскую барку. Вот это уже западло... А крайняя форма, это когда отнимают вещи и деньги; бьют без повода. И вообще - всё это идет из зоны!
    Речь сержанта произвела на взвод гнетущее впечатление.
    - А в бригаде еще хуже, - сказал из угла кубрика Нестор. - Я летом ездил в госпиталь. Видел там много соловьев покалеченных. Так что, в бригаде - вообще мраки. Особенно в пехоте.
    - Что еще за бригада? - спросил Кацо.
    - В Нарокко, - ответил Нестор. - Там в два раза больше народа служит, чем во всем батальоне. Мотострелки, пехота, артиллерия, танкисты... Отсюда километров сорок.
    - Я слышал, в бригаде тоже по-разному, - не согласился Намик. - А что касается сегодняшнего суда... Если бы соловей не повесился, да записку не оставил, никакого бы трибунала и не было. В батальоне каждый день бьют соловьев.
    - Знаю я этих самоубийц! - выступил какой-то дед. - Все они - чмошники! Таких надо в армию не пускать!
    - Я самоубийц не защищаю, - ответил Намик. - Но и осуждать не берусь. Да, соловей подлянку кинул, заложил ребят на пять лет тюрьмы! Но себя-то и вовсе жизни лишил.
    - Все равно, чмошник, - пробурчал несогласный дед. - Ты, Намик, стукача и психа выгораживаешь! Не так уж сильно его и били, просто @#анутый тормоз попался...
    - Мужики, мне на смену ночью вставать! - раздался чей-то возмущенный голос. - Дайте поспать!
    - Сейчас, Серый, - отозвался Намик. - Я только одно хочу сказать: этот суд, на который дедов согнали, он для батальонных проводился. Мы там случайно оказались. Когда дедовщина переходит все границы или много соловьев бежит, то устраивают такие показательные процессы. Может, кто и испугается.
    - Для галочки этот суд, - возразил Нестор, - чтобы перед начальством отчитаться. Солдат повесился? Повесился! А мы приняли меры, посадили виновных. И снова всё хорошо, до следующей смерти...
    Спалка затихла. Каждый думал о своем.
    "Мягкая дедовщина, конечно, лучше жесткой, - размышлял я. - Кто с этим спорит? Но неужели нельзя и вовсе без нее обойтись?"
    Ответа на этот вопрос не было. Я повернулся на другой бок и уснул.

    8. "Я думал, так положено" или Соловьиная стрема

    Самый исполнительный среди дедушек - сержант Кудашов - гнал первый взвод вокруг батальонного стадиона. Впереди бежали соловьи, чуть дальше - черепа; не дай бог обогнать младший призыв. Деды покуривали, сидя в кустах. В темноте не видно - кто бежит, кто спрятался. Да и офицеров нет: ответственный появлялся в роте перед завтраком. Я обычно просыпался на втором круге, а подъем, построение и "перессык" совершал в полусонном состоянии. К середине пробежки организм приходил в норму, и я начинал осознавать, что происходит вокруг. Местная зарядка была несравнима с гатчинской. Здесь вообще не сильно напрягали физически. Главное - ходить на ПЦ шесть через шесть, а марш-бросками пусть занимаются другие.
    Среда. Конец декабря. Через восемь дней - Новый, 1988-ой, год. Ни о каких снежинках, конечно, речи не было. Минимальная температура, зафиксированная на Кубе за всю историю острова, плюс три градуса. Об этом нам еще на барке рассказывал какой-то эрудит.
    Погода здесь совершенно не менялась. Как была в октябре, так и осталась в декабре. Разве что странное дерево возле кинотеатра: за неделю все листья покраснели, а на следующей - опали. Теперь дерево стояло голое. Что будет с ним через месяц? Говорили, что офицерские жены получали по два урожая в год салата, морковки и огурцов на небольших грядках рядом со своими домами. Странная здесь природа...
    На Кубе два времени года: сухой сезон и сезон дождей. Сухой длится с ноября по апрель, а дождливый - с мая по октябрь. Правда, и в сухой сезон может целый день идти дождь. И, наоборот, в дождливый - неделями светит солнце. Осенью, с октября по ноябрь - еще и сезон ураганов. У нас один раз объявляли штормовое предупреждение. Солдаты лазали по крышам: чистили водосточную систему, чтобы она не забилась во время сильных ливней; укрепляли антенну; снимали мусор - от сильных порывов ветра он мог упасть кому-нибудь на голову. Закрывали окна и ждали урагана, но стихия прошла стороной.
    Однажды полтора дня лил мелкий дождь. Деды и черпаки дивились такой аномалии. Только сержант Авдеев, уроженец Свердловска, проучившийся год в Ленинградской Лесотехнической академии, важно повторял:
    - Ну просто питерский дождик! Как я люблю питерский дождик!
    - Ленинградец ты наш в десятом поколении! - урезонил его Намик. - Наверное, и с Петром Первым лично был знаком?..
    Как-то раз пошел град. Он вызвал в роте небывалое оживление. Бойцы, как сумасшедшие, бегали по плацу и кричали: "Снег! Это снег!" Белый горох растаял очень быстро. Проснувшаяся через час смена отказывалась верить свидетелям редкого природного явления. А так - почти было всегда сухо...
    - Прямо! - скомандовал Кудаш. - В роту бегом марш!
    Около ворот к нам присоединились дедушки. Трусцой побежали в конце строя.

    ***

    - Наумов! - крикнул старший лейтенант Дементьев. - Ко мне!
    Наш новый взводный. Лицо старлея раскраснелось; он тяжело дышал. Видимо, кто-то его разозлил.
    - Всем мыться, одеваться! - продолжил офицер. - Старший призыв - через десять минут в класс! Ясно?
    - Так точно! - отозвался Намик. - А что случилось?
    - Старикуете! - огорошил взводный. - Но я вас отучу! В классе поговорим...
    Старший лейтенант Дементьев пришел на третьей барке. Он был делегатом XX-го съезда комсомола; и это стало первым, что мы узнали об офицере. "У нас появился передовик!" - торжественно объявил Сакичев перед строем. "Намучаемся мы с этим делегатом", - загрустили солдаты. Любопытно, что Дементьев попал на последний "застойный" форум прогрессивной молодежи. Юбилейное собрание состоялось в апреле 87-го года. Спустя четыре года откроется XXII-ой чрезвычайный съезд, на котором ВЛКСМ заявит о своем самороспуске.
    "Делегат" зарекомендовал себя деятельным и инициативным офицером. Из кожи вон лез, чтобы его взвод стал первым в роте по всем показателям. Своих подчиненных старлей воспринимал как стойких оловянных солдатиков, которые обеспечат ему блестящую карьеру. Мы стали подопытными кроликами в эксперименте под названием "Настырный офицер делает передовым свое подразделение".
    Наш взводный был накачанным, скуластым мужиком с бычьим взглядом. Когда он злился, то становился опасен. Главной чертой офицера являлось упрямство, которое иногда ошибочно принимали за целеустремленность. Любую преграду на своем жизненном пути Дементьев расценивал как вызов, и бросался на ее преодоление с яростью одержимого. Главным методом работы с солдатами для офицера стало устрашение.
    - Делегат снова нашел неуставняк! - объявил Намик в кубрике. - Дедушки, чистим зубы и к взводному на беседу...
    Причина ярости Дементьева выяснилась неожиданно. Младший призыв равнял коечки. Вдруг Коля Колокольчиков сел на тумбочку и сказал:
    - Блин, попадет же мне! И от взводного, и от дедов!
    - В чем дело, Коля? - Соловьи обступили сослуживца. - Не темни! Рассказывай!
    А случилось вот что. Рота в полном составе убежала на зарядку. Остались только уборщики помещений. В нашем взводе - Колокольчиков и Гусарыч. Коля мыл пол, Илья носил воду. А в дальнем ряду спал беспробудным сном дед Иван Столяров. Он не услышал команду дневального "Рота, подъем!", а затем и Намика "Первый взвод, подъем!" Солдаты вышли из кубрика, а Столяров так и остался спать.
    Спустя 20 минут в помещение вошел Дементьев. Он был ответственным по роте, и хотел проследить, как протекает уборка. Колокольчиков старательно драил проход между койками.
    - Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! - вскинулся исполнительный солдат.
    - Ладно, уймись, - отозвался Дементьев, и тут заметил спящего Ивана.
    Лицо офицера перекосилось от злобы.
    - Столяров! - заорал Дементьев. - Подъем!
    Дед не шелохнулся. Взводный прыжками побежал к кровати солдата.
    - Столяров!!! - закричал он в самое ухо Ивана. - Подъем!!!
    Столяров не реагировал... Только когда старлей стащил рядового с кровати, дед открыл глаза.
    - Почему спим?! - взревел Дементьев.
    - Я не слышал, - честно ответил Столяров.
    Тогда взводный побежал к Колокольчикову:
    - Почему ты его не разбудил?!
    - Я думал, так положено, - пролепетал испуганный Коля. - А разве нет?

    ***

    Начался учебный период. Неделя на сменах, неделя в роте. Я не мог понять, где лучше. На ПЦ было очень тяжело, пост не давался. Поэтому, когда взвод выводили со смен, я радовался. Но ближе к концу "ротной" недели учеба так надоедала, что снова хотелось на смены.
    "Так прививается отвращение к процессу познания", - иногда думал я...
    Третий учебный час. Уставы. Занятия вел Кудашов. Дементьев отправился в ротную канцелярию за очередной порцией глупости от Сакичева. Дедушки на задних партах занимались своими делами: кто писал письма, кто разговаривал. Черпаки сидели с отсутствующим видом и молчали. Соловьи зубрили уставы.

     []

    - Младший призыв учит обязанности солдата, - объявил Кудаш в начале урока. - Устав внутренней службы, статья 140. Время пошло! В конце занятия каждый ответит...
    - Здесь целых четырнадцать пунктов, - сказал я Бобу. - Мне столько не осилить. Помню, в школе учил моральные принципы строителя коммунизма. Тот же бред. Мы же не в учебке!
    - А я и пытаться не буду, - ответил Андрюха. - Надо сопротивляться этой мутности. Иначе мы просто свихнемся!..
    В последнее время мы сильно сошлись с Бобровым. Сближение произошло стремительно. Теперь я и Боб почти всегда были вместе. На занятиях сидели за одним столом.
    - "Солдат обязан, - процитировал Боб, - не допускать недостойных поступков самому и удерживать от них товарищей". Представь, Суглобин идет в строю. Подходишь к нему и говоришь: "Товарищ рядовой! Почему не тянем ножку?"
    - И перед тем, как получить удар в грудак, - подхватил я, - произносишь: "Я действую строго по уставу. Удерживаю товарища от недостойного поступка".
    - Или зашел в каптерку к Черному, - воодушевился Боб. - Говоришь: "Товарищ старший прапорщик! Может, хватит воровать армейское имущество? Вы, конечно, старше меня по званию, но устав гласит - удерживать товарищей от недостойных поступков. В армии каждый военнослужащий - друг, товарищ и брат. Или вы не согласны?"
    - А как тебе нравится? - возбужденно зашептал я. - "Все военнослужащие обязаны при встрече (обгоне) отдавать друг другу честь, строго соблюдая правила, установленные Строевым уставом". Что там гласит Строевой устав? "За три-четыре шага одновременно с постановкой ноги... повернуть голову и приложить правую руку к головному убору". Представляешь, как бы выглядела наша курилка по уставу? Все бы ходили строевым, не отрывая правой руки от кепона!
    Последнюю фразу я сказал слишком громко.
    - Медведев! - окликнул Кудашов.
    - Я!
    - Почему болтаем?
    - Мы не болтаем, товарищ сержант, - нашелся я, - а читаем друг другу статьи из устава. Чтобы лучше запомнить.
    - Тоже мне, умник выискался. Ладно, читай!..
    До конца учебного часа оставалось пять минут. Все соловьи, кроме нас с Бобом, сдали обязанности солдата.
    - Бобров, Медведев! Почему не выучили? - спросил Кудаш.
    - А здесь есть пункт: "Солдат обязан знать должности, воинские звания и фамилии своих прямых начальников до командира дивизии (бригады кораблей) включительно", - сказал Боб. - А я не знаю фамилию нашего командира дивизии.
    - Бобров, бля! Ты в ОСНАЗе служишь! - разозлился сержант. - Из-за секретности этот пункт на нас не распространяется.
    - А его надо учить? - спросил я.
    - Всё! - отрезал Кудашов. - Доигрались! Будем придумывать вам наказание.

    ***

    Четыре часа дня. Второе отделение работало на территории. Мы с Бобом сидели на корточках и тупыми мачете рубили траву.
    - До чего мутный Кудаш! - пожаловался я. - Привязался со своими уставами, и никак не отстанет!
    - Значит, будем пол мыть или в наряд пойдем, - философски ответил Боб. - Что он нам еще сделает?
    - Нет, я понимаю - офицеры. - Мне был никак не успокоиться. - Они пять лет в военном училище оттрубили, уставы учили наизусть. Теперь других заставляют. Им обидно, что они сами потратили на эту муть столько времени! А сержанты? Зачем им это, Боб?
    - Послушай, Мишель, это же Кудаш! Ему поручили вести занятие. Если он не даст нам работу, мы станем буреть. Взводный Кудашу за это вломит. Сержанту проще заставить нас что-то учить. Ему не важно, что именно.
    - Но почему Намик или Калугин не такие идиоты?
    - Намик тоже хорош! У него иногда такие задвиги бывают!
    - Но он бы не заставил нас учить уставы! - привел я крайний аргумент.
    - А ты заметил, что здесь сержанты двух типов? - спросил Боб. - Одни вроде Намика: умные, их по делу назначили. Другие - тупые и необразованные, вроде Кудаша. Или Будка из черпаков. Они ничего из себя не представляют, поэтому очень гордятся своими лычками. И всех заставляют с собой считаться.
    - Ты мачетой-то руби, - прервал я. - Иначе заметят, что мы болтаем.

     []

    Работы на территории солдатам хватало. Облагороженный пустырь перед штабом требовал постоянного ухода. Трава на Кубе росла с поразительной быстротой.
    - Надо и работать, и общаться, - согласился Бобров...
    Мы говорили обо всем на свете. Всё время, что находились вместе. Быстро перешли на личные темы. Андрюха рассказал о своей подруге Тане: у них была просто влюбленность. В том смысле, что до секса дело не дошло. Я - о Свете Колосковой.
    - Думаешь, она тебя дождется? - спросил Боб.
    - Не знаю, - ответил я. - Раньше думал, что да. А теперь... Она мне уже две недели не пишет.
    - Моя подруга пишет регулярно, - с гордостью сообщил Андрюха.
    Мы по-прежнему называли девушек "подругами". Без всяких там "Тань" или "Свет".
    - Не знаю, что и писать ей, - объяснил я. - Понимаешь, если я вернусь, и она меня дождется... Тогда у нас всё должно быть по-другому: не так, как до армии. Например, мы с ней на гражданке часто ссорились. А после армии я ссориться не хочу. Я бы и сейчас написал ей об этом, но впереди - слишком много времени. Полтора года. Бог знает что за это время может случиться! А о чем ей сейчас писать? Все мои письма подруге - короткие и бестолковые. С эпиграфами вроде: "Советская Армия бережет спокойствие народов всей земли. В том числе, и на Острове Свободы". Когда нечего сказать, мне всегда в голову одна чепуха лезет! Я всё жду, что она ответит что-то вроде: "Девушки Советского Союза ждут верных сынов Отчизны. Служите спокойно, парни!" Если бы я получил от нее такое письмо, то точно бы знал - у нас всё отлично! Но, похоже, не дождусь...
    Закончив монолог, я почувствовал облегчение. Хорошо, когда можно говорить начистоту! Вроде, ничего не произошло, а с души словно камень упал.
    - Я заметил, что если полгода с человеком вживую не общаешься, все связи обрываются, - ответил Боб. - Общих тем не остается. У человека возникает другая жизнь, дела и заботы, в которые ты уже не вписываешься. Полгода - крайний срок. Потом всё.
    - Вот-вот, - согласился я. - Димон Громов пишет об учебе в институте, а мне уже не вспомнить половину предметов и преподавателей.
    - А если это касается парня и девушки, - добавил Боб, - то всё гораздо сильней!
    - Но ты-то со своей подругой переписываешься, - возразил я.
    - Переписываюсь, - подтвердил Боб. - Но у меня похожие проблемы.
    Мы снова принялись за траву. Светило яркое декабрьское солнце. Пот тек по спине.
    - Если подруга меня дождется - сказал я, - мне надо будет на ней жениться.
    Андрюха даже мачете опустил.
    - Ну, если ты так решил... - начал он.
    - Не в этом дело! - возмущенно перебил я. - Представь, она ждала меня два года. И дождалась. Я вернулся. Что мне делать? В любом случае, надо жениться. Нельзя же сказать: "Прости, но ты ждала меня напрасно. Я тебя разлюбил!"
    - А у нас с подругой ничего определенного, - сказал Боб. - Мы зимой вместе в Адлер ездили. Шесть человек из студенческой группы. Там красиво, даже в январе.
    - Здесь в январе теплей, чем в Сочи, - ответил я. - А мне на гражданке больше всего весна нравилась. Всё только просыпается...
    - А помнишь песню БГ "На склоне холма"? - спросил Боб.
    Я кивнул. Мы огляделись по сторонам. На нас никто не обращал внимания. Тогда мы склонились поближе к траве и душевно затянули:
    Танцуем на склоне холма,
    И полдень поет, как свирель.
    Тебя называют зима,
    Меня называют апрель.
    ...
    И нас никому не догнать,
    За тем, что, не зная пути,
    Хранили частицу огня
    И верили - все впереди...

    ***

    После ужина выяснилось, что Кудаш не забыл о своем обещании. Сержант заступил дежурным по роте и имел на нас виды:
    - Бобров, Медведев! Сегодня ночью стоите на стреме. Знаете, что надо делать?
    Мы знали. Иногда после отбоя деды смотрели телевизор или отмечали какое-нибудь событие. Тогда на углу кубрика второго и третьего взводов ставили "стрему". Иными словами, соловья-наблюдателя. С этого места хорошо было видно освещенную дорожку от штаба, по которой мог с проверкой нагрянуть ДПЧ. Задача стремы - вовремя обнаружить офицера и сообщить о его приближении дежурному по роте.
    - Сегодня у Подопригоры день рождения, - добавил Кудашов. - Как ночная смена придет, я вас подниму. Хватило бы и одного залетчика: но раз вас двое, будете вместе стоять вдвоем. Ясно?
    - Ясно, - ответили мы.
    - Пока не выучите обязанности солдата, я от вас не отстану, - пообещал Кудаш. - Не @#$ меня на посмешище выставлять. Ясно?..
    Дело шло к отбою. Я узнал, что сегодня ДПЧ - майор Пантелеев. Спокойный мужик, без заскоков. Такой специально "палить" роту не станет.
    - Может, все-таки выучить обязанности солдата? - спросил я Боба. - Иначе Кудаш нас за@#ет!
    - Мишель, это дело принципа! - вспылил Андрюха. - Когда мы траву рубим или кубрик убираем, тут всё понятно. Отрабатываем свое. А учить уставы - это мутность. Понимаешь? Это просто издевательство!
    - Ладно, понял. Спокойной ночи!
    - Полночи! Нас в два часа поднимут...
    Дневальный растормошил меня без пятнадцати три. Старый знакомый. "Пикуда". Смена с 8-ми до 2-х уже пришла.
    - Боброва сам разбудишь, - сказал черпак. - И оба дуйте на тумбочку!..
    Вскоре я и Боб, накинув на плечи одеяла, стояли в коридоре-галерее. По ночам было холодно; в одних трусах мигом задубеешь.
    - Ну, что, два привидения? - встретил нас Кудаш. - Мы будем в кинозале, а вы следите за ДПЧ. Если что увидите, не кричите, а подбегите поближе. А то один умник недавно так заорал: "Стрема!", что полбатальона с коек попрыгало.
    Дневальный на тумбочке улыбнулся.
    - Если наши с КПП позвонят, я вас предупрежу, - сказал он.
    - Всё ясно? - закончил инструктаж Кудаш. - Тогда идите.
    И мы с Бобом выдвинулись на исходную позицию. Встали спиной друг к другу. Я смотрел на Пикуду, Боб в сторону штаба. В кинозал потянулся народ. Сам именинник, несколько дедушек из второго и третьего взводов. Я разглядел мускулистую фигуру Суглобина. С ним шел чуть сгорбленный Дед Мазеп. Еще троих я не узнал. От нашего взвода пошли Нестор и Намик. Кудаш уже торчал в кинозале.
    Медленно текли минуты. Пикуда смотрел то на меня, то на тумбочку второй роты: ее было хорошо видно через коридор.
    - Что там? - спросил я у Боба.
    - Скорей бы деды закончили, - ответил Андрюха. - Глаза слипаются, а дорожка расплывается. Может, махнемся местами?
    - Давай!
    Только я уставился на штаб, как заметил вдалеке темную фигуру. Человек шел по дорожке.
    - ДПЧ! - схватил я за руку Боба. - Стрема!
    - Подожди! - удержал Андрюха. - Он в роту свернул?
    - Не знаю!
    Боб осторожно заглянул за угол.
    - Идет! - обернулся он. - Беги к дедам!
    Мы разделились. Боб помчался в кубрик, а я - к кинотеатру.
    - Стрема! - крикнул я на бегу. Вышло громче, чем хотелось бы.
    Не снижая скорости, я рванул к спалке. Перед дверью обернулся. Деды разбегались; их одеяла развевались как мантии. Я ворвался в кубрик. Нырнул в постель. Хорошо, что моя кровать близко от входа! Нестор с Намиком и вовсе проявили чудеса ловкости. "Отбились" за пару секунд. Я и не предполагал от дедов такой прыти. Еще не отскрипели пружины под сержантом Наумовым, как раздался крик Пикуды: "Дежурный по роте, на выход!" Я закрыл глаза.
    "Вроде, сработали чисто, - пронеслось в голове. - Вряд ли ДПЧ пойдет в кинозал. Значит, надо ждать, пока Пантелеев уйдет из роты. Будут деды еще сидеть? Наверняка! Когда же мне спать?"
    Медленно текли минуты. Наконец, дверь в кубрик отворилась. Кто-то вошел. Начал ходить между кроватей; до дальней стены и обратно. ДПЧ пересчитывал людей.
    - Двадцать три, - услышал я голос офицера. - А у тебя сколько отмечено?
    - Двадцать три, - ответил Кудашов.
    Майор с сержантом встали возле окна, и о чем-то тихо заговорили. Не дождавшись, пока они выйдут, я уснул. Надо будет дедушкам - разбудят.

    ***

    Беда пришла, откуда ее не ждали. Кудаш, докладывая Пантелееву, слишком близко подошел к офицеру. ДПЧ учуял запах спиртного. Хоть майор и был спокойным человеком, этого дела он так не оставил. С утра в роте разразился скандал. Сакичев снял Кудаша с наряда. А на следующий день состоялось комсомольское собрание роты.
    Сержант вел себя мужественно. А именно - всё отрицал. Не выдал ни одного участника пьянки. Получалось, что дежурный по роте употреблял в одиночку. Что, согласитесь, весьма странно. Впрочем, Кудашов поначалу не признавал и самого факта выпивки. Но на сержанта надавили.
    - По-твоему, майор Пантелеев врет? - вкрадчиво спросил Чалышев. - Офицер Советской Армии нас обманывает?
    Кудаш понял, что его прижали к стенке. Сержант тяжело вздохнул и ответил:
    - Да, пил.
    - Где взял спиртное? - тут же атаковал Сакичев.
    На этот раз Кудаш не сплоховал:
    - Нашел в кустах.
    Абсурдная, но непробиваемая версия сильно разозлила офицеров. Сержанта наказали по всей строгости: разжаловали в ефрейторы, записали на последнюю барку и заодно приказом ротного дали пять нарядов вне очереди.
    Тяжелее всех эту историю переживал Дементьев. Из-за залета Кудаша первый взвод проиграл соцсоревнование. Старлей по полной программе отыгрался на подчиненных. У нас наступили тяжелые времена. Дементьев жестоко давил старший призыв. Деды переносили удар на черпаков. Как всегда, больше всех страдали соловьи. Послабление наступило лишь 31 декабря.
    Новый год здесь праздновали дважды: по Москве (в 16-00) и по-местному времени. В 15-50 вся рота отправилась в душевую. Старая традиция - встречать "союзный" Новый год под струями воды: на свежем воздухе, голыми, под открытым небом. Где еще, кроме Кубы, такое возможно?
    - С Новым годом, Боб! - воскликнул я, намыливаясь. - Это не наш год. Но и наш наступит!
    - С Новым годом! - ответил Андрюха. - Давай ровно в четыре часа поклянемся - не мутнеть! Это очень важно - держаться до последнего! Кудаш-то от нас отстал!
    Разжалованный в ефрейторы Кудашов после всего случившегося напрочь забыл о наших невыученных обязанностях солдата.
    - Не мутнеть, что бы ни случилось! - согласился я.
    До Нового года оставалась пара минут. В Москве и Ленинграде, Киеве и Минске миллионы советских граждан сидели за столами, наблюдая в окна сугробы и падающие снежинки. Наиболее активные уже открывали бутылки с шампанским...
    Мы дождались своей очереди под душ...
    - С Новым годом! - крикнул дневальный на тумбочке.
    - Клянемся! - одновременно произнесли мы с Бобом.
    - Ура! - грянула душевая. - С Новым годом! Ура!!!

    9. "Быстро иди в санчасть!" или Нет худа без добра

    После обеда - полчаса отдыха. Затем развод на работы. Нам поставили задачу - выкопать столбы возле приемного центра. Вместо этого взвод "окопался" в курилке. Ждали старого. Черный должен был выдать инструмент, да застрял где-то на территории. Впрочем, работать никто и не рвался. Пятнадцать трудоспособных бойцов расселись по лавкам. Остальные - в нарядах да на смене.
    - Вы эти столбы видели? - спросил Намик, сплевывая в урну. - Их в землю намертво вкапывали. На века!
    - Я тоже считал, что на века, - подтвердил Кудаш. - Привык уже к этим чурбанам с автоматами... Как, все-таки, жизнь меняется!
    Стоял февраль 88-го года. Самое начало месяца. В части всё время происходили какие-то изменения. Около роты делали фундамент под антенну для советского телевидения. Перед штабом по-прежнему благоустраивали пустырь: высаживали новые розы. А через дорогу от пустыря велось самое масштабное строительство; доделывали новый приемный центр. Обещали, что когда-нибудь мы все туда переедем... А тут еще и отказались от вооруженной охраны!
    Годами старое ПЦ, пеленгатор и антенное поле караулил батальон. Территорию в несколько квадратных километров. Каждый раз, заступая на смену, мы видели безмолвных часовых. В основном, казахов и узбеков. Узкоглазые, угрюмые и сосредоточенные лица, плечистые фигуры с оружием в руках, лично у меня вызывали опасение. С вышки рядом с пеленгатором торчал ствол пулемета. Подходишь, он на тебя смотрит. Уходишь - в спину направлен. Так, по крайней мере, утверждал Толя Перевозников. Постепенно мы привыкли к охране, ограждениям и калитке. Они сделались частью пейзажа... И вот теперь - исчезли!
    Почему? Точно никто не знал. В армии приказы не обсуждают. Кто-то говорил, что, мол, приезжала комиссия из Союза: стали проверять бухгалтерию, и что-то не сошлось. Поэтому за счет роты охраны свели дебет с кредитом...
    Вышки и колючую проволоку демонтировали сами батальонные. А снос столбов поручили нашей роте.
    - Сколько всего связано с этой охраной! - пустился в воспоминания Нестор. - Никогда не забуду, как на ПЦ ввалились караульные с офицером. Все при оружии. Их офицер говорит: "Почему у вас калитка и входная дверь открыты?" А начальником смены был Капец. Он как загнул им речь о соблюдении секретности! Короче, их офицер и Капец стали орать друг на друга: а ребята с автоматами всё по сторонам глазеют. Тут я понял: им просто было интересно, что внутри ПЦ находится! Вот повод зайти и придумали!
    - А знаете, какая татуировка популярна в батальоне? - вмешался Намик. - 20 БОКС.
    - Боксеры, что ли? - предположил кто-то из соловьев.
    - Батальон Охраны Космической Связи, - расшифровал Намик. - Чушь собачья, зато как звучит!
    - Они нас, случаем, не "космонавтами" называли? - спросил Нестор. - Думали, зайдут на ПЦ, а там - все в скафандрах!!!
    Солдаты повалились со скамеек от хохота.
    - А помните, как Фифу караульный задержал? - с трудом сдерживая приступ смеха, выдавил из себя Антон Широков. - Лейтеха пошел на пеленгатор и пропал. Радченко отправился на поиски. Выходит, а Фифа лежит на бетонной дорожке: его караульный с вышки уложил! У солдата еще был такой телефон с ручкой, по которому он долго связывался со своим начальством. Заодно и Радченко уложил! То-то ржачки было! Никогда бы и не узнали, если бы Крутько их разговор не подслушал.
    - А мы как-то летом работали возле ПЦ, - вспомнил Намик. - Мазеп говорит: "Айда за манго! Я знаю, где растет". Мы пошли по дорожке, а тут часовой: "Руки вверх!" Мазеп его матом покрыл, а потом как заорет: "Нам на пеленгатор надо. Главный Авакс взлетает!" Караульный такие слова услышал и мигом нас отпустил!
    Солдаты снова заулыбались.
    - А я такую историю слышал, - сказал Столяров. - На вышке рядом с пеленгатором был грибок. Под ним всегда часовой стоял. Он днем вешал плащ-палатку на видное место, а сам спал или лежал где-нибудь рядом. Из караульного помещения его в бинокль не разглядеть - фигура стоит, и ладно. И кто-то пальнул в ту фигуру из кустов! Шум поднялся; караулка приехала. Ну, и пеленгаторщики, конечно, выскочили. Слышат такой диалог. Офицер часовому: "Спал?" "Никак нет!" "А как тогда объяснишь дыру в плаще?" "Не знаю". "Вот и молись, дурак, что спал. Дыру зашьем, трупа нет. Считай, пронесло: никому лишних хлопот не надо".
    - А кто же стрелял? - спросил я.
    - Американцы, - хмыкнул Антон Широков. - Прямо из самой Флориды.
    - Что-то странная у тебя история, Ваня, - недоверчиво покачал головой Намик.
    - Я правду говорю! - обиделся Столяров. - Мне деды с пеленгатора рассказывали!
    - Кубаши, наверное, стреляли, которые недовольны "советико", - предположил Кудаш.
    - Кто-то из своих, - высказал свою версию Нестор, - чтобы охрана не дремала. Поэтому делу ход и не дали...
    - А что теперь? - спросил молчавший до этого Гусарыч. - Если высадится американский десант, нас никто не защитит?
    История Столярова произвела на Илью сильное впечатление.
    - Да никто не высадится! - объяснил Намик. - Поэтому охрану и сняли...
    Возле тумбочки дневального возник Черный. Войдя в роту, прапор тут же заголосил:
    - Почему сидим без дела?! Кому там нужен инструмент? Ко мне!
    - Вот и руль появился, - пробормотал Нестор.
    - Подъем! Столбы ждут! - скомандовал Намик...
    - Товарищ прапорщик, как насчет сигарет? - спросил Кудаш.
    - Отстань, ефрейтор! - отрезал старшина. - Пить надо меньше.
    Кудаш нахмурился и отошел.
    Черный повернулся к Намику:
    - Выдаю десять лопат, четыре кирки и одну тачку. За инвентарь отвечаешь головой!

    ***

    Ближе к ужину все жутко устали. Пять столбов выкопали, осталась калитка. Вернее, железный столб, на котором она раньше держалась. Его закрепили особенно прочно. Я, Боб и Гусарыч битый час возились с "железным истуканом". Так мы называли между собой неуступчивый столб.
    - Живее, соловьи! - прикрикнул Кудаш. - Ужин скоро!
    - Легко сказать, - пробурчал Боб, стирая пот со лба. - Ну его и заделали!
    Истукан был уже окопан на полметра со всех сторон. Но те, кто устанавливали столб много лет назад, для верности залили яму бетоном. Железная труба плотно сидела в монолитной бесформенной "тушке". Осознав, что глубже копать не получится, мы стали кирками крушить бетон. Тупо, со всей силы, бить в одно место. Но монолит не поддавался.
    - Подожди, Боб, - сказал я. - Надо отсюда ударить...
    Зашел с другой стороны. Теперь между мной и местом, куда мы били, находился столб. Зато можно было точнее прицелиться. Я занес кирку над головой и нанес сильнейший удар. Хрясь! Крупный кусок бетона отлетел в сторону. А я почувствовал боль. Что такое? Глянул... и кирка выпала из рук.
    Безымянный палец левой руки! Верхнюю часть концевой фаланги, сантиметра полтора, расплющило и сломало. Теперь изуродованный конец сиротливо болтался на тонкой полоске кожи и мяса. Основание ногтя вырвало; он, вместе с уродливым "огрызком", свесился к ладони. Мне стало ясно, что случилось. Пока я целился, чтобы точнее ударить, то упустил из виду стоящий передо мной столб! И левой рукой - с размаху, да еще и под углом - к нему приложился. Часть фаланги зажало между столбом и киркой. Обе поверхности - железные; и вот результат!
    Я тупо уставился на свою рану.
    - Быстро иди в санчасть! - сказал кто-то сзади.
    Своевременный совет вывел меня из ступора. Я поднес к груди покалеченный палец, снизу подставил другую руку. И пошел. Мне казалось, что болтающийся кусок пальца вот-вот оторвется.
    - Бегом! - крикнул Намик. - Время дорого!
    И я побежал. Напролом, не разбирая дороги. Через розы, которые мы долго и упорно сажали. Мимо канавы рядом со штабом. Кровью запачкал и руки, и форму. Я чувствовал, случилось что-то страшное, но дальше этого мысли не шли...
    Санчасть. Одноэтажное здание за штабом. Врача-офицера не было; только фельдшер. Взглянув на него, я сразу понял - молодой и неопытный. Моего призыва.
    - Вот! - Без лишних объяснений я показал изуродованный палец.
    Соловей побледнел, но быстро взял себя в руки.
    - Минуточку, - произнес он, подражая настоящему врачу. - Садись сюда. Потерпи немного.
    У меня из глубины души рвался истеричный крик: "Что же будет с пальцем?!", но хватило ума и терпения промолчать. Я просто сидел и ждал, разглядывая дорожку из капель крови, оставленную по пути к стулу. Фельдшер застыл перед шкафчиком с лекарствами. Мне казалось, это длится целую вечность.
    Наконец, парень обернулся:
    - Иди к раковине!
    Я подошел. Солдат стал лить на покалеченный палец перекись водорода: одного флакона не хватило.
    "Хорошо, что мне попался такой щедрый медик!" - подумал я.
    Когда кровотечение почти остановилось, в ход пошли вата и бинты. Фельдшер поставил шину. Забинтовал палец: бинта ему тоже было не жалко. Он мотал и мотал: сначала - палец, потом - кисть, затем - чуть ли не всю руку до локтя...
    Оба сильно уставшие, мы сели за стол для приема пациентов. Я немного успокоился: теперь палец точно не оторвется.
    - Ты меня просто спас! - искренне поблагодарил я. - Как тебя зовут-то?
    - Костя, - немного смутившись, ответил парень.
    Почему-то он чувствовал себя в санчасти неловко.
    - А меня - Миша, - сказал я. - Понимаешь, киркой неудачно ударил!.. Слушай, а палец приживется?
    - Не знаю, - ответил фельдшер. - Тебе надо ехать в кубинский госпиталь, в Наваль. Завтра с утра будет врач; он с тобой и поедет. Так что сразу после завтрака приходи сюда в гражданке.
    - Понял. - Я встал, собираясь уходить. - Еще раз спасибо!
    - Думаешь, мне безразлична твоя рана? - неожиданно спросил солдат.
    - Ну что ты! - запротестовал я. - Вовсе так не думаю!
    - От того, приживется твой палец или нет, зависит мое будущее! - объяснил Костя. - Я же в этой санчасти только вторую неделю. На испытательном сроке. Предыдущего деда-фельдшера словили на пьянке, а здешний врач-майор этого сильно не любит. Вот деда и отправили обратно в роту, а взяли меня: я же до армии в медицинском училище полгода учился. Правда, потом выгнали... Если с твоим пальцем будет что-то не так, да еще и по моей вине, меня здесь точно не оставят. Майор сказал, у него есть на примете другой солдат.
    - Но ты-то всё правильно сделал? - на всякий случай спросил я.
    - Надеюсь, - ответил фельдшер. - Медучилище было давно!
    - Ой, время ужина! - спохватился я. - Мне надо в роту.
    - Да подожди ты! - остановил меня Костя. - Я же должен записать твои данные...

    ***

    На следующее утро я снова был в санчасти. Переоделся в гражданку: рубашка, брюки, полуботинки. Хорошо еще, Черный вовремя выдал одежду; наверное, его смутила моя многократно перебинтованная рука.
    В приемной сидел один фельдшер.
    - Врач еще не пришел, - сказал Костя. - Как твой палец?
    - Болит, - ответил я. - Дергает. Ночью плохо спал, зато с утра от зарядки освободили. Правда, с одной рукой неудобно; всё делаешь в три раза медленнее...
    Вчера в роте ко мне отнеслись с сочувствием. Только Сакичев на вечерней поверке загнул речь о безопасности труда. Обозвал меня "несознательным солдатом".
    - Может, надо перевязать? - спросил я.
    - Ой, не надо! - взмолился фельдшер. - Я ведь только хуже сделаю! Пусть уж лучше кубинцы в госпитале смотрят. У них знаешь, какая медицина?! В сто раз лучше, чем в Союзе!
    - Это на Кубе-то? - удивился я.
    - У них лекарства - самые современные, - подтвердил парень. - А еще самая низкая детская смертность! И продолжительность жизни - 72 года! Это майор говорил.
    - Ты меня утешаешь?
    - Честно! Тебе надо только быстрее до госпиталя добраться.
    - Это уже не от меня зависит, - проворчал я...
    Зазвонил телефон. Фельдшер бросился к аппарату.
    - Да, товарищ майор, - громко сказал Костя. - С КПП звоните? Он здесь.
    Солдат повесил трубку.
    - Дуй к воротам; майор сейчас подъедет, - сообщил он. - У него микроавтобус "РАФик". Синий такой, с белой полосой посередине. Удачи тебе!.. РАФик стоял сразу за воротами. Впереди сидели водитель и офицер. Оба в гражданке. Я забрался в салон.
    - Поехали! - произнес офицер гагаринскую фразу, и микроавтобус рванул вперед.
    - Как тебя угораздило? - спросил врач, разглядывая мои бинты через зеркало заднего вида.
    - Киркой об железный столб, - объяснил я.
    Майор удовлетворенно кивнул. На этом разговор и закончился. Шофер вел машину, офицер думал о своем, а я глазел по сторонам. Тревога за палец сменилась восторгом от новых впечатлений. Я был так счастлив, что удаляюсь от роты, которая давно стала заточением.
    Выехали через знакомое КПП. Мимо забора части и кубинской деревушки. Потом на шоссе. Его здесь называли "автописта". И понеслись в столицу. Минут через сорок были в Гаване. На этот раз ехали по Малекону, главной набережной города.
    Широкое шоссе. Огромные красивые фонари. Большие дома, непохожие друг на друга. А слева - бескрайний океан! Для меня он означал дорогу к дому. Я очень скучал по Ленинграду (он мне снился почти каждую ночь), поэтому в моей голове сложился причудливый образ: кубинский Малекон - один берег огромной реки, а другой - набережная Невы.
    Не успел я вдоволь налюбоваться открывшейся панорамой, как РАФик свернул.
    - На базу! - приказал майор. - Заберем лекарства, а потом на Площадь Революции.
    Водитель кивнул. Моя радость от Гаваны сменилась беспокойством. Фельдшер же говорил, что надо быстрее ехать в госпиталь! Кажется, это никого не волновало...
    Зато за следующие три часа я смог в подробностях рассмотреть кубинскую столицу. Мы столько кружили по Гаване, сколько лучшим стажерам Тимохе и Шуре даже не снилось.
    Сначала приехали на базу. Шофер с майором зашли внутрь, а я остался в машине. Разглядывал прохожих. Все выглядели цивильно, красиво. Не то, что наши кубаши-строители нового приемного центра. Те всегда работали в потертых брюках и грязных рубашках, а нам кричали только одно: "Советико - си! Кубано - си! Дай сигарету!"
    В Гаване всё было иначе. Особенно меня удивили кубинки. У них большой популярностью пользовались обтягивающие вещи. Причем, чем толще задница, тем круче наряд. Мимо прошла мулатка в каких-то немыслимых штанах. На голове у девушки красовались огромные синие бигуди. Кубинскую модницу вел под ручку кубаш с длинной сигарой во рту. Она давно погасла, но это "компаньеро" не смущало...
    Шофер и офицер вернулись с коробкой лекарств. Тащил водитель. Загрузив медикаменты в салон, поехали дальше.
    Потом мы еще много где останавливались. Всегда получалось одинаково - врач выходил, мы с шофером его ждали. Майор брал с собой либо пакет, либо дипломат, либо папку. Возвращался назад пустой или с неизменным дипломатом. Что-то негромко говорил шоферу, и мы ехали в другое место.
    Временно забыв о пальце, я сосредоточился на видах из окна. Выяснилось, что Гавана - неоднородна. Мне очень понравился красивый район, который я назвал "посольским". Там было много зелени и сказочных дворцов. На некоторых висели флаги других государств. Советское посольство выделялось огромными размерами. Я окрестил его "Серая Башня".
    Несколько раз проезжали мимо Капитолия. Огромный белый купол был виден с разных мест. Восхищала и современная гостиница "Гавана Либре". Отель "Националь" напоминал высотные здания в Москве. Мы много кружили и по Старой Гаване. Проезжали откровенно бедные районы. Узенькие улочки, обшарпанные дома. Несколько раз открывалась внушительная старинная крепость. Я вспомнил, что Густав хотел сходить туда на экскурсию.
    С какого-то момента пейзажи слились в единое целое. Я просто смотрел в окно, раскрыв рот от изумления. После унылой и однообразной воинской части - разноцветная Гавана завораживала! В памяти осталось ощущение светлого праздника. Что еще нужно для счастья?

    ***

    Майор в очередной раз ушел. Мы с шофером остались одни. Прошло минут десять. Водитель не выдержал игры в молчанку и спросил:
    - А ты откуда?
    - Из Ленинграда, - ответил я.
    - Из самого Ленинграда? - удивился парень. - У вас же, это, вроде рок-клуб есть?
    - Есть, - подтвердил я.
    - Так ты и Гребенщикова слышал? - спросил шофер.
    - Не только слышал, но и видел, - ответил я.
    - Что? - Водитель обернулся и уставился на меня.
    - Я был на пятом рок-фестивале. - Тут уже проснулось мое самолюбие. - Видел "Аквариум", "ДДТ", "Кино" и "Алису". У меня даже тексты песен есть.
    Я вынул из кармана заветный блокнотик.
    - Ну-ка, дай посмотреть! - заинтересовался водитель. - А переписать дашь?
    Я кивнул. Парень остался доволен.
    - Везет вам, ленинградцам, - пробормотал он. - Я-то из Рыбинска. Был в Николаевской учебке. Знаешь такую? Весь автовзвод из нее!
    Я покачал головой.
    - Странно... - пробормотал водитель.
    Новость о том, что я видел самого Гребенщикова, вывела солдата из душевного равновесия.
    - Зато у меня служба отличная! - после долгой паузы сказал он.
    - Конечно! - согласился я. - Мне бы так часто бывать в Гаване.
    - Это еще что! - пожал плечами шофер. - Тут такое увидишь и услышишь! Ты, допустим, знаешь, что из Гаваны можно запросто позвонить в Ленинград?
    - Что?!
    - Да, да! - звонко засмеялся шофер, наблюдая мое изумление. - Есть такая гостиница "Сьерра-Маэстро". Там живут одни русские. В холле стоит телефон. Соединяют в любым городом Союза! Причем, сразу же. Три минуты разговора стоит восемь песо.
    У меня даже перехватило дыхание. Вот это новость! Живой БГ явно проигрывал "Сьерре-Маэстро".
    - Но военным никак нельзя, - добавил водитель. - Только гражданским... Кстати, Слава.
    Шофер протянул руку.
    - Миша.
    - Но, это, Миша, еще цветочки...
    И парень стал рассказывать такое, что у меня голова пошла кругом. Через пять минут я понял, что наша часть - беспросветный мрак и отстойник, где бесцельно парятся солдаты, пока на Кубе творятся удивительные вещи. Оказывается, в Каса Бланке (место в Гаване, переводится как "Белый Дом") находится рота связистов. Ребята живут в отдельном доме без всякой охраны и заборов; ходят только в гражданке, а по ночам гуляют по Малекону с самыми красивыми девушками.
    - Для любой кубашки роман с нашим солдатом - как награда! - добавил Слава. - Они этим связистам просто на шею вешаются!
    А в Гуанабо, на берегу океана, в шикарных условиях живет генеральская обслуга. В воскресенье приезжает главный на Кубе генерал-полковник с женой, а всё остальное время бойцы развлекаются: купаются в море, ловят рыбу, загорают и смотрят новые фильмы.
    - Но это еще что! - заявил шофер. - В Ольгине, рядом с нашими моряками, стоит кубинская женская часть. Солдаты с кубашками каждый день устраивают такие оргии, что в Союзе никому и не снились!..
    Впрочем, и водителям жилось неплохо. Слава с майором недавно ездили на ночное представление в шикарное варьете "Тропикана".
    - Такие классные мучачас! - восхищался шофер. - А какие наряды! Я вообще такого в жизни не видел! Шеф провел меня в здание, а там...
    - А куда твой шеф всё время уходит? - перебил я. - То с пакетом, то с дипломатом...
    Слава на секунду помрачнел.
    - Решает свои дела, - наконец, выдал он. - Я в это особо не лезу. Меньше спрашиваешь, дольше ездишь на машине. Мне еще до дембеля восемь месяцев трубить! Так, на чем я остановился?..
    С "Тропиканы" Слава переключился на "советико". Наших соотечественников, живущих на Кубе. Оказывается, их в Гаване - великое множество.
    - Я тут разговаривал с одним гражданским, - веско сообщил водитель. - Он говорит - сейчас уже не то, что раньше.
    - В каком смысле? - не понял я.
    - В Гаване до революции было очень много золота, - объяснил Слава. - Осталось еще с колониальных времен. Огромный пиратский корабль потерпел крушение, и был подчистую разграблен гаванцами. Наши советики выменивали золотые кольца, браслеты и серьги на продукты и вывозили. Сначала литровыми банками, потом пол-литровыми, потом майонезными, потом поштучно. А тем, кто приехал в 86-ом или 87-ом, уже ничего не осталось. Вот так-то!
    Водитель многозначительно хмыкнул.
    - До революции Гавана блистала и была очень богата, а потом советики ее разграбили! - заключил он. - А вот что мне про кубашей говорили...
    Я узнал, что светлокожие кубинцы себя очень ценят и не хотят "смешиваться" с остальным населением, поэтому среди них очень много родственных браков. И все сумасшедшие дома забиты детьми от этих кровосмесительных союзов. Что в докастровские времена кубинцы очень радовались рождению девочки, ибо на свет появлялась "кормилица", будущая проститутка. А после революции стали больше ценить мальчиков, будущих солдат. Что во время ежегодного карнавала Фидель запретил носить маски. Почему? Раньше в эти дни совершалось много убийств: все в масках, ткнул ножом в толпе и скрылся.
    - А теперь боятся убивать, потому что их запомнят? - спросил я.
    - Без маски кубинцу совесть не позволяет убийство совершить, - растолковал Слава. - А маску надел - будто и сам себя не видит...
    Я удивленно покачал головой.
    - А еще в Гаване, по дороге к пятой авениде, стоит серый дом-дворец, - зловещим шепотом произнес водитель. - Он совершенно заброшенный и необитаемый, потому что там... живут привидения!
    Последнюю новость я воспринял скептически. Парень из Рыбинска обиделся:
    - А ты что думал? Это тебе не Советский Союз! Здесь - Куба, тут всё может быть! Я сам видел это здание!
    - Ну и что?
    - Ничего! Забора там нет, но никто не подходит. Там раньше жила большая семья, но все до одного погибли. Внизу у дороги растут огромные деревья. По ночам оттуда доносятся дикие крики. Сам слышал!
    Тут мне возразить было нечего.
    - А еще... - продолжил Слава. - А черт! Шеф возвращается.
    - Пожрал в кафе "Чайка", - прокомментировал водитель. - А мы тут голодные сидим. Не лучший у меня шеф. Но бывают хуже...
    Офицер вернулся очень веселый.
    - Все дела сделали, - умиротворенно сказал он. - Теперь можно и в госпиталь!

    ***

    Мы снова оказались на Малеконе. Затем нырнули в тоннель под проливом. Почти километр под землей. Тоннель разветвлялся на несколько направлений; Слава зарулил в "рукав" для легковых машин. Как только выехали на свет, микроавтобус свернул направо. На высоком холме находился огромный госпиталь. Перед воротами - остановка автобуса. Мы затормозили рядом с ней. Офицер вышел. Потом выбрался и я.
    - Отгони машину, - сказал майор шоферу. - Будем часа через два.
    Слава снова кивнул.
    - Пошли! - обернулся врач ко мне. - Будем разбираться с твоим ранением.
    Мы миновали будочку регистратуры. Никто нас не остановил, ничего не спросил. Потопали вверх по длинной лестнице.
    - Переводчица нам не нужна, - сказал сам себе офицер. - Случай у нас простой, а здесь не дураки работают...
    Мы поднимались всё выше и выше.
    - Совсем не дураки, - задумчиво повторил майор. - Нам в Союзе до них далеко!
    Больше за всю дорогу он не произнес ни слова. Мы зашли в какой-то корпус, поднялись на четвертый этаж. Я обратил внимание на симпатичных медсестер. Офицер что-то спросил по-испански; одна из девушек ответила. Мы двинулись вперед по коридору. Заглянули в дальний кабинет. В глубине комнаты за столом сидел кубинский врач.
    Майор подвел меня к нему. Между медиками состоялся короткий разговор. Офицер активно жестикулировал, а кубинец либо соглашался, либо переспрашивал. Наконец, они объяснились. Офицер пожал кубинскому врачу руку и вышел из кабинета.
    - Если задержусь, подожди в коридоре, - бросил он мне.
    Кубинец позвал медсестру. Миловидная девушка размотала мои километры бинтов, сняла шину. Открылся сломанный палец. Мне было больно на него смотреть. Зато врач никаких эмоций не испытывал. Бесстрастное лицо доктора меня обнадежило. Похоже, мое "ранение" было сущим пустяком в его богатой медицинской практике.
    Врач что-то сказал медсестре. Девушка перевязала палец жгутом. Сделала два укола обезболивающего. Через пятнадцать минут я палец не чувствовал. Тогда к работе приступил доктор. Сначала кубинец ножницами отрезал ноготь. Я мысленно попрощался с ним навсегда. Затем длинной и гибкой иголкой, словно штопая носок, методично зашил рану, поставив часть верхней фаланги на место.
    Закончив операцию, врач снова вызвал медсестру. Я успокоился, и стал разглядывать доктора. Кубинец (ему было лет шестьдесят) напоминал домоседа-пенсионера. Рубашка расстегнута, из нее виднелась волосатая грудь. Тапочки на босу ногу. Медсестра выглядела более официально, в зеленом халатике - униформе госпиталя.
    Девушка поставила мне гипсовую лангетку на два пальца. После профессиональной перевязки рана выглядела куда менее страшно. Сестра водрузила руку обратно на перевязь...
    Пока я решал - идти в коридор или остаться в кабинете, появился майор. Он обменялся с кубинцем парой фраз.
    - Хирург сказал, швы снимать через неделю, - сообщил офицер в коридоре. - А потом еще делать рентген!
    В голосе моего сопровождающего сквозило раздражение; я так и не понял, чем оно было вызвано. Когда мы вышли из госпиталя, майор взглянул на меня, и добавил:
    - Ну, вот! Совсем другой вид! А то казалось, у тебя вся рука переломана. Эти кубинцы знают свое дело! Что бы мы без них делали?
    Офицер легко нашел дремавшего в тени Славу, и мы рванули обратно в часть.
    Выезд завершился около четырех дня. Это был мой самый интересный день на Кубе!

    ***

    А потом началась жизнь больного в роте. Вместо меня на пост ходил Ваня Иванов. Мы с ним всё обсудили в тот же день, когда я вернулся из госпиталя.
    - Слушай, я тебя подвел... - начал я.
    - О чем ты?! - перебил Ваня. - Мне на смене куда лучше, чем в роте! Лечи свой палец и ни о чем не думай... Кстати, что там у тебя?
    - Вроде, кубинский доктор всё зашил. Через неделю надо снимать швы.
    - Мой тебе совет - снимай швы через месяц! А я пока буду ходить на ПЦ...
    Я еще раз осознал, какой у меня хороший сменщик.
    - Кстати, тут летом история была, - вспомнил Ваня. - Парню из нашего призыва отрезало три пальца. Он вместе с Радченко железный шкаф по лестнице тащил. Пальцы пришили, а они не прижились. Так и остался калекой! В Союз его отправили... А прапор постоянно бегал в санчасть. Та еще сволочь! Заискивал перед солдатом, чтобы тот не стуканул начальству. Я ведь сам видел, как Радченко тогда рулил: "Давай, боец, поднажми! Хватай шкаф снизу!" Но наш парень его не выдал... Думаешь, почему тебя Сакичев назвал нерадивым солдатом? Боялся за свою задницу! Вы ведь наверняка выкапывали столбы с нарушением техники безопасности...
    - С нарушением, - подтвердил я.
    - Так что выздоравливай! - заключил Ваня. - Обо мне не беспокойся...
    И я начал выздоравливать. Быть инвалидом - достаточно неудобно. Самое трудное - стирать одной рукой носки. На раздевание и помывку уходило много времени. Но плюсов - больше!
    День начинался так: все убегали на зарядку, а я в это время застилал постель. После завтрака - развод. Всех отправляли - кого учиться, кого работать: а мне-то работы не найти! В первый день Сакичев поручил раскладывать газеты в ленкомнате. Уже через час не знал, что со мной делать.
    Дабы избавиться от лишних вопросов, я стал сразу после завтрака уходить в санчасть. Сидел там час, хотя дел было на пять минут. Болтал с Костей или просто отдыхал на скамеечке. Затем, когда в роте заканчивался развод, возвращался. Меня встречали тишина и покой. Первый взвод на сменах, второй и третий - учатся. Сидят себе по классам; их и не видно. Смена с двух до восьми готовилась ко сну. Я пробирался в кубрик, смешивался с отдыхающей сменой и... читал до обеда. В основном, газеты. Несколько старых "Аргументов и фактов", журнал "Современник". Появилось время и для писем. Маме я пока ничего не сообщил о пальце. Вместо этого написал: "Волей случая побывал в Гаване. Город - обалденный!" После обеда всё повторялось. Вместо развода я шел в санчасть, а потом до ужина читал в кубрике.
    Я словно вывалился в параллельную реальность. Жизнь роты шла своим чередом, а я наблюдал за ней со стороны. Спал по восемь часов. Это обострило сознание.
    Однажды я увидел, как наши ребята встают на смену, поспав днем около двух часов. Какие страдальческие лица! Раньше я не мог этого заметить, ибо всегда был одним из них - таким же сонным и подавленным. "Как же нас изводят недосыпанием!" - поразился я.
    Но поделиться наблюдениями было не с кем. Боб ходил на смены седьмую неделю подряд. Наше общение разладилось. Он приходил со смены, мылся и тут же ложился спать. Мы успевали лишь обменяться несколькими фразами. Я не держал обиды на Боброва: просто чувствовал себя более одиноко, чем обычно.

    ***

    В воскресенье я пришел в санчасть, уточнить насчет поездки в госпиталь.
    - Никуда ты не поедешь, - сообщил Слава. - Майор сказал: "Перевязывайте два раза в неделю! И всё!"
    - А когда же снимать швы?
    - Не знаю...
    Вторая неделя "на больничном" ознаменовалась важным событием. Я вырвался из роты в библиотеку! И мне открылся новый мир. Представьте себе - пустое помещение. Тишина. За столом библиотекарь, жена офицера, занята своими делами. И больше никого! Только я один читаю лучшие газеты и журналы. Мою любимую "Литературку". Тот же "Футбол-Хоккей" и "Ровесник". Хороших книг в библиотеке не было, зато периодических изданий - навалом! "Работница", "Крестьянка", "Советское фото", "Смена", "Аргументы и факты", "Неделя". Библиотеку сделали специально для солдат, но ее никто не посещал. И не потому, что дубовые воины читать не хотели. Просто не было возможности!
    Я же буквально заболел чтением. Под всяческим предлогом, а то и вовсе нелегально, уходил в библиотеку. В "Ровеснике" обнаружил статью о группе "Криденс". В "Советском экране" - большой материал о Высоцком. В "Смене" - интервью с Рыбаковым. Я даже нашел текст новой песни "Алисы" - "Тоталитарный рэп" и переписал в свой блокнотик...
    К следующему понедельнику меня замучила совесть. Сослуживцы уже бросали косые взгляды. Бездельничать стало невмоготу. С решительным видом я направился в санчасть. Дождался майора.
    - Некогда мне с тобой возиться! - в сердцах ответил офицер...
    Эпопея с пальцем продолжалась месяц. Майор все-таки съездил со мной в Наваль. Швы сняли. Потом я еще неделю ходил на перевязи, уже ни от кого не скрываясь. Офицеры и сержанты не обращали внимания - привыкли...

     []

    В один прекрасный день халява закончилась. Костя разбинтовал мой палец и... не стал бинтовать заново. Но тут я еще раз поехал в Наваль - делать рентген. Сказали, что состояние костной мозоли удовлетворительное. Палец потихоньку сгибался; с каждый днем всё лучше. Правда, ногтя не было. Но обещали, что к дембелю вырастет.
    - Может, и мне что-нибудь сломать? - сказал как-то Густав, недобро усмехаясь. - Или ногу тебе сломать, чтобы ты до конца службы по госпиталям мотался?
    Игорь два месяца безвылазно сидел на сменах. Мои рассказы о Гаване его нервировали.
    - Со следующей недели иду на пост, - ответил я. - Просто мне улыбнулся Случай. Ударь я сильней, остался бы без пальца. Слабей - не было бы перелома. Кто виноват, что я ударил в самый раз?

    10. "Бомберы пошли на ШРВ!" или Поспешай, не торопясь.

    Нет худа без добра. И наоборот. В этом я еще раз убедился, заступив на смены. Пока я ходил в библиотеку да спал по восемь часов, бывшие стажеры освоились с постами. Боб пережил несколько развертываний, Серж Пешков успешно принимал по 40-50 бомберов за смену, а Слава Зуев отследил перелет президента США. Кстати, самолет с президентом на борту имел неизменный позывной "Air Force One" ("Борт Номер Один").
    Я же слишком медленно осваивался среди бомберов, заправщиков и наземных узлов. Каждая смена превращалась в испытание. То на связь выходили сразу три самолета, и я один из них пропускал. То бомбардировщик и узел устраивали продолжительные переговоры, смысл которых я не понимал. Следовало вызвать обработчика, но мне было некогда искать по ПЦ дежурного офицера. И я благополучно "херил" этот материал. Выражаясь армейским языком, "про#$ывал".
    Подобные проколы меня нервировали. Ведь я не знал, что про#$ал! О чем говорили летчик с диспетчером? Хорошо, если о неудачном попадании в цель номер пять. А если о перелете в Европу? И что за бомбер я упустил? Учебно-тренировочное мероприятие? Или он уже летит бомбить Кубу?
    С пеленгаторщиками тоже случались накладки. Я звонил на "Дом" с привычной фразой: "Дайте пеленг на шестерку", и слышал в ответ: "На кого наводишь, дурень? Долго будешь узлы с самолетами путать?!"
    Новые позывные, странные фразы, непонятные выходы в эфир. Шестерка представлялась минным полем, на которое меня выгнали, забыв дать миноискатель. Я не справлялся с постом. После каждой смены вздыхал с облегчением. Слава богу, на этот раз пронесло! Но уже через шесть часов всё повторялось заново.
    Я ходил в смене с Тимохой Захаровым. Как-то пожаловался ему:
    - Зря я с Ваней болтал во время стажировки! Кудаш Сержа гонял? Гонял! Зато теперь у него всё в порядке с постом! А я эфир не слушал, только за жизнь разговаривал.
    Тимоха взглянул на меня с осуждением.
    - Я не говорю, что Ваня должен был меня гонять! - поправился я. - Но ему стоило объяснить мне, что надо больше слушать шестерку!
    - Вспомни, какой у Вани был стажировщик, - хмыкнул Захаров. - Ты же сам рассказывал, как сержант Починок издевался над соловьем Ивановым. Я думаю, именно тогда Ваня и решил, что не будет гонять молодых. Может, даже клятву себе дал!.. Он хотел как лучше, а ты его обвиняешь!
    - Да не давал он никакой клятвы! - воскликнул я. - Просто Ваня - очень мирный и хороший человек. Но я-то из-за этого расслабился! А потом еще месяц в роте проторчал! И что мне теперь делать?
    - Ходить на смены, - исчерпывающе ответил Тимоха.

    ***

    Середина марта. Смена с восьми вечера до двух ночи. В нижнем зале сидели: деды Распорский и Наумов, черпаки Малинов и Хрусталев, а также соловьи - я и Гусарыч. На шестерке вовсю кипела работа. Низкая частота "остыла" от жарких солнечных лучей: шумы ушли, слышимость улучшилась. На "Q" (Квебек) с более высоких "R" (Ромио) и "A" (Алфа) потянулись бомбардировщики и заправщики. Одни сообщали об успешных бомбометаниях, другие - о проведенных дозаправках в воздухе. Наземные диспетчеры фиксировали эту информацию; а я один и принимал, и пеленговал, и... пропускал часть материала. Помощи ждать было не от кого.
    Распорский, пост слева от меня, был погружен в себя. Сначала я думал, что Денис слушает музыку. Но на его частоте отмечались самолеты-разведчики. Короткий отчет занимал всего несколько секунд. За это время самолет нужно было запеленговать. Не успеешь - получишь минус сто. Может, у Дениса были железные нервы, и он все равно ловил музон? Вряд ли. Скорее, размышлял о приближающемся дембеле, считая дни до барки. Задумчивое выражение не сходило с его лица: мои проблемы дедушку Распорского не волновали.
    Справа сидел Федор Хрусталев. Этот, даже если бы и хотел, не мог мне помочь. Черпак Хрусталев считался главным тормозом нашей смены. Самолеты на четвертом посту (резервные частоты стратегической авиации) летали редко. Но для Хрусталева и рядовой выход на связь превращался в катастрофу мирового масштаба.
    Однажды у солдата вышел на связь какой-то бомбардировщик. Федор жутко испугался. Он вскочил с места и дикими прыжками понесся в дальний угол зала, переставлять антенну (от этого иногда улучшалась слышимость). Втыкая штырь поочередно в каждый из разъемов, Хрусталев возбужденно кричал в трубку: "Внимание, Дом! Частота 9027, работает, работает!", пеленгуя бомбардировщик. Лишь когда самолет закончил связь, Федор пришел в себя. И тут он с ужасом заметил, что конец шнура от его телефонной трубки болтается в воздухе. Хрусталев вырвал шнур из гнезда, пока бежал в конец зала. Разумеется, Дом никаких наводок не услышал...
    На сменах у черепа были две задачи. Бороться со сном и следить за соловьями. Если Гусарыч делал что-то не так, Федор читал ему нотации. Иногда доставалось и мне, но реже - на шестерке почти всегда валила работа.

    ***

    Начальником смены был капитан Кашутин. Между собой солдаты называли его "Кошмар". Пустые серые глаза, тонкий нос, узкие губы и... дурной характер! Вот вам и объяснение прозвища.
    Кашутин слыл махровым карьеристом и бездарным оперативником. Он и сегодня отчудил. Инструктируя поисковый пост (речь шла о наземных мобильных командных пунктах) капитан с важностью добавил: "Они будут передвигаться на легковых автомобилях. Скорее всего, на джипах!"
    Эта деталь особо насмешила солдат.
    - Он бы еще номерные знаки указал, - хмыкнул после инструктажа Намик. - Нам-то какая разница - джипы или грузовики? Мы же не в бинокль на них смотрим, а в эфире слышим!
    Пару Кашутину составлял старший прапорщик Щербаков. Высокого роста, с огромным животом, он напоминал чрезвычайно подвижного бегемота. Еле умещался в кресле. К тому же, обладал громовым голосом. К карьерному росту Щербаков не стремился, зато считался отличным спецом и просто хорошим человеком. Может, из-за того, что в прапорщике всего было очень много - веса, мощи, голоса - у него и сформировался щедрый, открытый характер?
    Щербакова солдаты боготворили, а Кашутина - и не любили, и не уважали...
    - Медведев, у тебя прошло распоряжение?! - Бас помощника смены выдернул меня из эфира.
    - Нет! - крикнул я.
    - Жди! - прогудел со своего места Щербаков. - Пройдет, докладывай!
    Распоряжения ("сообщения" или "месседжи") определяли всю учебно-тренировочную активность военно-воздушных сил США. Эти кодированные сообщения - 26 или 28 буквенно-цифровых знаков транслировали по всем рабочим частотам воздушных командных пунктов (ВКП) и стратегического авиационного командования (САК).
    Выходили они нерегулярно. По выходным и в праздники могли не меняться сутками; во время учений новые месседжи шли через каждые полчаса. Сначала на частотах ВКП (3-ий пост), потом в сети САК (1-ый, 2-ой и 4-ый посты). На шестерке их давал главный наземный узел. Это всегда происходило волнующе: сначала в ушах громко "фонило". Затем раздавалось: "Sky king, sky king! Do not answer! Message follows". ("Всем наземным и воздушным объектам! Ответа не требуется! Распоряжение следует".) И дальше - "ДЕЛТА!" (эхом - "делта, делта"); "СЬЕРРА!" (эхом - "сьерра, сьерра"); ТУ!, ТЭНГОУ!, ПАПА!, КВЕБЕК!, ЗИРОУ!, БРАВО!.." Казалось, что Господь Бог зачитывал миллионам прихожан свои новые наставления...
    - ds2tp q0b... - старательно записывал я.
    Потом вскочил и побежал к помощнику смены. Перед Щербаковым стоял черпак Коваленко с двенадцатого поста. Он отвечал за транспортную авиацию в Тихоокеанской зоне, поэтому солдата все звали "Тоз", а в исключительных случаях - "Тозик".
    Отодвинув Тоза, я пролез к столу:
    - Второй пост, 21-15, прошло распоряжение!
    - Хорошо! - издал трубный зов Щербаков, что-то помечая в своих бумагах.
    Ощутив прилив радости от скромной похвалы, я помчался обратно к своему посту.

    ***

    Ближе к часу ночи бомберы взяли паузу. Я разобрался с последними вызовами и огляделся по сторонам. Намик дремал. Распорский отвернулся к окну. Хрусталев мужественно боролся со сном. Малинов в позе греческого мыслителя сверлил глазами "Катран". Гусарыч уныло читал пособие поста. По его грустным глазам было видно: Илья умирал со скуки.
    Ко мне подошел Тимоха Захаров.
    - Я прошарил, как послать письмо домой! - выпалил он. - Щербаков разговорился и объяснил привязку некоторых адресов. Ну, куда мы сообщения рассылаем. Оказывается, один из них - Даугавпилс, город в Латвии. Он ближе всех по системе ОСНАЗа к Ленинграду. Я списался с их оператором. Спросил: "Перешлешь, если надо, короткое письмо?" Тот ответил: "Шли".
    - Здорово! - обрадовался я. - Надо эту систему опробовать!
    Тимоха, в отличие от меня, прекрасно справлялся с работой.
    - А еще я узнал, что наша часть называется "Пальма"... - продолжил солдат.
    - Захаров!!! - Голос старшего прапорщика всколыхнул весь приемный центр. - Ты почему не на КСА?
    В нижний зал спускался Щербаков. В руках он держал кисточку и пузырек с тушью. Если Радченко лупил линейкой по столам, то "прапор-бегемот" художественно раскрашивал уснувших воинов. Но, в отличие от своего молодого коллеги, увалень Щербаков был никудышным охотником. Вот и теперь "спугнул дичь". Намик и Распорский уже подняли головы. Прапорщик понял, что оплошал. Он огорченно всплеснул руками, и тушь разлилась по полу.
    - Эх, чтоб тебя! - раздосадовано прогудел Щербаков. - Гусаров! Вытри тушь! А ты что улыбаешься, Распорский? Я еще до тебя доберусь!..
    К концу смены на ПЦ стало твориться что-то странное. Обычно в это время помощник уже спал. Но сегодня Кашутин и Щербаков сидели на своих местах, о чем-то оживленно разговаривая. Затем прапорщик куда-то звонил. И уж совсем я удивился, когда рядом с Кашутиным возник Ваня Иванов. Начальник смены что-то долго объяснял моему бывшему стажировщику.
    "Кудаш, что ли, заболел? - подумал я. - Ваня пришел на замену?"
    Вскоре меня сменил абсолютно здоровый ефрейтор Кудашов. Иванова я больше не видел. Чудеса, да и только!
    Уже в роте ситуацию прояснил Тимоха; оператор КСА всегда в курсе событий, происходящих на приемном центре.
    - На ШРВ какие-то чудеса творятся, - сообщил он.
    - Что еще за "шээрвэ"? - переспросил я.
    - Широкополосный ретранслятор высокочастотный, - расшифровал Захаров. - Пост за спиной у начальника смены.
    - А, такое шипение! - вспомнил я. - Они еще на бумаге всё распечатывают.
    - Вот-вот... - подтвердил Тимоха. - А сегодня ночью на этом посту в эфир полезли бомбардировщики! Такого раньше никогда не было! Сейчас там Ваня Иванов сидит и принимает бомберы. Кашутин в панике. Сам Щербаков ничего не понимает!
    - А оперативному доложили?
    - Пока нет...
    Наш приемный центр официально именовался "вторым отделом". Всего их в части было около десятка. Все донесения от разных отделов поступали к оперативному дежурному. Тот сидел в Центре и наиболее важную информацию тут же прямиком отправлял в Москву. Существовало негласное правило: сначала разобраться самим, и лишь потом докладывать оперативному. Сообщение: "У меня на ШРВ творится что-то непонятное", могло стоить начальнику смены карьеры. Поэтому Кошмар и медлил...
    - И что теперь? - спросил я. - Будет еще один пост бомбардировщиков? Или американцы переходят на новые частоты?
    - Думаю, этого пока никто не знает, - ответил Тимоха, - кроме генералов из Пентагона.

    ***

    На утреннем построении я заметил Ваню Иванова. Сонный черпак уныло застыл в первой шеренге. Мы смогли поговорить только в туалете.
    - Ты почему не на ШРВ? - спросил я, справляя малую нужду.
    - Перед завтраком расскажу, - пообещал Иванов.
    Вскоре я узнал интересные подробности...
    Ваню подняли среди ночи. Около двух он явился на приемный центр. Получив инструктаж от Кашутина, сел на пост ШРВ. Начал принимать отчеты бомберов и "косых". Радиообмену сильно мешало ШРВ-шипение.
    - А главное, летчики в своих докладах постоянно повторяли "on Q", - подчеркнул Ваня. - То есть, "выхожу на Квебеке". Но отмечались-то они на другой частоте! Я сначала подумал: "Может, они дублируют сообщения с шестерки?"
    Но на втором посту царили тишина и спокойствие. Ефрейтор Кудашов скучал. Бомберы "летали" только в одном месте, а именно - на ШРВ-частоте, где раньше их отродясь не было!
    В начале третьего к Ване подошел Кашутин.
    - Ты не знаешь, почему они в своих отчетах время неправильное дают? - озадаченно спросил он. - С отставанием на 5 часов и 22 минуты.
    Иванов не знал.
    - А дом пеленг не берет, - в свою очередь пожаловался солдат. - Говорят, не видят - ни самолетов, ни наземных узлов.
    - Что за чертовщина? - разозлился начальник смены. - Я сейчас разберусь с этими обормотами!
    И побежал звонить на пеленгатор...
    Количество "непоняток" превысило критическое. Коллективный разум приемного центра закипел. Кончилось всё тем, что Щербаков остановил магнитофон, записывающий ШРВ-частоту. И в тот же миг бомберы исчезли! Осталось только привычное шипение. Тогда прапорщик снова включил магнитофон на запись. И снова в эфир полезла стратегическая авиация! Тут стало ясно, что самолеты обитают не на ШРВ-частоте, а записаны на магнитофонной пленке!
    Бобинник на посту сломался уникальным образом; записывал новую информацию, не стирая старой. Поэтому свежие ШРВ-сообщения накладывались на давнишние отчеты о бомбометаниях!
    По горячим следам Кашутин провел расследование. И вот что вскрылось...
    Однажды Сергей Подопригора, оператор ШРВ, захотел послушать радиообмен бомбардировщиков. Чтобы, таким образом, бороться со скукой на посту. Кудашов презентовал ему пленку с записью "шестерки". Подопригора послушал разок-другой, а потом ему надоело. Дед отложил бобину в сторону и благополучно забыл о ней.
    Пленка пылилась, пока, наконец, не понадобилась другому оператору. ШРВ-шник вставил ее в магнитофон, как чистую. Включил на запись и, надев головные телефоны, услышал:
    "Chaplain, Chaplain - this is Rocky 13 on Q, over".
    ("Капеллан, Капеллан - это Рокки 13 на частоте Квебек, прием").
    Перепуганный оператор пару минут послушал эту "белиберду", и побежал докладывать Щербакову...
    - В этой истории виновата техника, - заключил Ваня. - А наказали оператора ШРВ. Другой бы начальник смены никогда минус сто не поставил! Но это же Кошмар! Та еще сволочь! Лучше бы он сообщил о странных бомберах оперативному дежурному. Этого карьериста быстро бы поставили на место!

    ***

    После завтрака - новая смена. Начальник - капитан Молчанов, помощник - прапорщик Денисов. Оба - настоящие спецы, пользующиеся заслуженным авторитетом среди солдат.
    - Второму посту! С утра из центра пришло нацеливание на "Ред Флэг", - сообщил на инструктаже Молчанов. - Напомню, два бомбардировщика с позывными "Red 51" и "Red 52" должны отметиться на шестерке с интервалом в пятнадцать минут. Форма отчета - стандартный "сигнал-чек", проверка связи... Медведев! Не пропусти Red 51! Это очень важно!..
    Сидя на посту, я перечитал пособие.
    "Потери большого числа истребителей и бомбардировщиков США во вьетнамской войне вынудили командование ВВС США разработать более реалистичные учения для своих летчиков. В начале 70-х годов стали проводиться летные маневры под названием "Red Flag" ("Красное Знамя") на авиабазе Неллис, штат Невада. Для полноценной имитации противника были созданы специальные эскадрильи, получившие название "агрессорских" или "красных"...

     []

    "Ред Флэг" считался одним из самых важных учений САК. В пособии шел сразу за "Глобал Шилд". Я чувствовал, сегодня - мой день. После череды нелепых ошибок мне представился шанс исправиться. И даже заработать свои первые "плюс 10", а то и "плюс 20". Надо только поймать "red51"! Ред 51. Самолет "красных"...
    На шестерке отмечались бомберы и "косые". Обычная работа; будни стратегической авиации. Я думал только об одном самолете. В ушах звенела фраза начальника смены: "Медведев! Не пропусти Ред 51!"
    И вот около десяти утра долгожданный бомбардировщик "красных" вышел на связь!
    Я схватился за трубку:
    - Шестерка, первый приоритет, работает!
    Записал столь нужный "сигнал-чек". Взял пеленг у Дома. Услышал, как летчик "красных" произнес: "out" ("конец связи"). Узел ещё что-то спросил у бомбера, но я не стал дальше слушать. Всё и так ясно - Ред 51, сигнал-чек, конец связи... Бросил на стол головные телефоны и помчался к Молчанову.
    - На шестерке вышел Ред 51! - закричал я.
    - Молодец, Медведев! - похвалил начальник смены. Он тут же связался с оперативным дежурным: - Товарищ майор, в 10 часов 3 минуты на частоте 6761 отметился Ред 51. Так точно, сигнал-чек. Понял. Доложу.
    Молчанов повернулся ко мне:
    - Быстро оформляй бланк, и неси сюда! Через пятнадцать минут должен выйти Ред 52. Не пропусти!
    И я побежал обратно. Тимоха Захаров проводил меня одобряющим взглядом.

    ***

    Через пятнадцать минут Ред 52 не вышел. Не объявился он и через полчаса. Напряжение на ПЦ возрастало. Молчанов о чем-то переговаривался с Денисовым. Офицер и прапорщик бросали на меня тревожные взгляды. Я ничем не мог им помочь. Второй бомбер как сквозь землю провалился!
    Ко мне тайком пробрался Тимоха.
    - Ты один учение словил, - сообщил Захаров. - В Подольске информацию не подтвердили. По другим каналам - тоже. Тут что-то не так, Мишель...
    - Да что тут может быть не так? - удивился я.
    Но Тимоха уже исчез. Я повернулся в сторону начальника смены. Ко мне приближались капитан Молчанов и прапорщик Тафтин. Этот прапор сидел на офицерском посту, в отдельном помещении. "Свободный художник" Тафтин занимался поиском новых частот, отслеживал ВКП при развертываниях, дублировал основные частоты САК.
    - Где у тебя записан "Ред 51"? - с ходу спросил Тафтин.
    - Здесь. - Я указал на магнитофон.
    Переключил запись "шестерки" на другой. Прапорщик воткнул в мафон головные телефоны, и стал мотать пленку назад. Я наблюдал за его действиями с опаской.
    - Так я и знал! - торжествующе воскликнул Тафтин. - Будешь слушать?
    Молчанов кивнул. Прапор щелкнул тумблером. По нижнему залу разнеслось:
    - Stranger, Stranger - this is Red 51, out.
    (Незнакомец, Незнакомец - это Ред 51, конец связи).
    - Red 51 - this is Stranger. Please, spell your call sign.
    (Ред 51 - это Незнакомец. Пожалуйста, назовите по буквам ваш позывной).
    - Red 51, Romeo, Hotel, Echo, Tango 51. RHET 51!!!
    (Ред 51, Роман, Харитон, Елена, Татьяна, РЭТ 51!!!)
    У меня потемнело в глазах. Это был Рэт 51! Обыкновенный заправщик с авиабазы Барксдейл. Диспетчер засомневался и попросил дать спелляцию. А я ее даже не прослушал!
    Молчанов побледнел. Он считался одним из лучших оперативников на ПЦ; и тут - такой промах! Не сказав ни слова, капитан развернулся и ушел. Ему предстоял тяжелый разговор с оперативным дежурным. Зато Тафтин не смолчал.
    - Ты слышал, солдат?! - заорал прапор. - Заправщик даже спеллировал! Зачем ты здесь сидишь, идиот? Кретинов на посты посадили, полных уродов! Ты хоть понимаешь, что ты наделал?!

    ***

    По итогам смены я получил минус сто. Дементьев был вне себя от бешенства. Пообещал сгноить меня в нарядах. Новость о том, что я "нарисовал" Ред Флэг, мигом разнеслась по всему второму отделу. В глазах офицеров и прапорщиков я моментально сделался солдатом-изгоем. Тормозом похуже Хрусталева. Мне просто перестали доверять.
    Деды тоже подвергли обструкции; еще бы, подставил самого Молчанова! Единственным, кто меня не осудил, стал пеленгаторщик Мазепов.
    - Не унывай, соловей, - заявил Андрей. - С кем не бывает? Не бери ты в голову эту мутотень!
    - Я хотел быстрее доложить, - промямлил я. На глаза навернулись слезы.
    - Да, брось, салабон! - толкнул меня в плечо Мазепов. - Только представь, какой ты им шухер устроил? Оперативный доложил в Москву, главному дежурному по всему ОСНАЗу. Тот еще выше. Наверняка до министра обороны дошло. Вся цепочка сработала! Представляешь, Медведев, сколько из-за тебя генералов, полковников и простых майоров взбучку получили? Один солдат весь ОСНАЗ замутил! За это надо орден давать!

    11. "Ну и шуточки у тебя, Мишель!" или В ожидании генерала

    - Товарищ майор. За время моего патрулирования происшествий не случилось! - отрапортовал я. - Патрульный по части рядовой Медведев.
    Усатый ДПЧ сонными глазами смотрел прямо перед собой. Он сидел в специальной комнатке, за перегородкой, и напоминал крупного и упитанного кота.
    - Ладно, иди, - наконец, изрек майор.
    Я повернулся, пересек вестибюль и вышел из штаба. Через минуту оказался на исхоженной вдоль и поперек дороге...
    Середина апреля 88-го года. Наряд патрульным. Два солдата делили ночь пополам. Я заступил вторым. С двух ночи до шести утра, вооруженный тупым штык-ножом, охранял покой нашей части. Раз в час докладывал обстановку дежурному...
    Раньше по концам маршрута (от роты до дальних ворот) была установлена простейшая система оповещения. Боец подходил к дальним воротам, нажимал на кнопку - в штабе на пульте загоралась зеленая лампочка. Патрульный топал к роте. Жал вторую кнопку - зеленая лампочка гасла, зажигалась красная. Дежурный по части радовался, как ребенок: лампочки переключаются, значит, патрульный бдит! Зато солдатам не нравилось, как проклятым, топать туда-сюда по дороге.
    Сначала кнопки просто ломали. Офицеры вычисляли "вредителей" и строго карали за порчу государственного имущества. Тогда умные головы придумали новый ход. Ближе к вечеру кнопку на дальних воротах коротили, а на кнопку за ротой клали блин от штанги. Туда и направлялся заступивший в наряд патрульный. Вместо бесцельного хождения взад-вперед, солдат всё время проводил за ротой. Сначала снимал тяжелый железный диск с кнопки (в штабе загоралась красная лампочка), а через некоторое время пристраивал его на место (загоралась зеленая). У ДПЧ всё работало как часы, а солдат мирно дремал, изредка манипулируя блином.
    Всё испортил особо тупой патрульный. Неправильно понял инструкцию. Солдат приподнимал блин с кнопки и через секунду опускал его обратно. У дежурного по части глаза на лоб полезли! Если верить пульту в штабе, солдат нажимал кнопку на дальних воротах и пулей мчался к роте. Пробежав с космической скоростью весь маршрут, патрульный жал ротную кнопку и затем со скоростью черепахи возвращался к дальним воротам, чтобы оттуда вновь совершить немыслимый марш-бросок.
    Обман вскрылся. Разразился скандал. И патрульным снова пришлось полночи мерить ногами дорогу...
    Когда офицеры уже праздновали окончательную победу, солдаты нанесли ответный удар. Дембеля-залетчики, уходившие последней баркой, раздолбали ненавистные кнопки и вырвали, к чертовой матери, все провода. После этого систему восстановить не удалось. К нашему приезду патрульный ходил, как его душе угодно. Главное - вовремя докладывать ДПЧ. Я был благодарен дедам, дембелям и уже гражданским - они самоотверженно боролись за свои права. Теперь наряд патрульным мне даже нравился...
    От штаба я направился к дальним воротам. Там было уютно. Обычно я садился на камешек возле забора и в щелку между воротами и бетонной плитой смотрел на уходящую вдаль дорогу. Мечтал: "Эх, выбраться бы отсюда!" Шоссе вело к офицерскому городку; на полпути к нему находилась каса (по-испански - "дом") комбата. Но я воображал, будто дорога идет прямиком в Гавану.
    "Сейчас бы подъехал шикарный автомобиль, - фантазировал я, - и увез бы меня в город! Гулять вместе с красивыми девушками по Малекону! А еще лучше - сразу на корабль! И в кругосветное путешествие вместе с Бобом, Густавом и Тимохой!"
    Когда надоедало смотреть на далекие огни офицерского городка, я разглядывал небо. Красотища! Восторг! Млечный Путь - миллионы мерцающих огоньков и завораживающее свечение. Перед рассветом была видна красноватая Венера. Я сидел, запрокинув голову, и мне было по-настоящему хорошо.
    В армии ведь редко остаешься один. Всё на виду, в тесном коллективе. Иногда возникала потребность в одиночестве. Наряд патрульным меня успокаивал. И еще мне здесь нравилась (хоть к наряду прямого отношения не имела) полная свобода от вещей. У меня ничего не было! Только форма, зубная паста, щетка, бритва, помазок и мыло в тумбочке, да конверты в каптерке у старшины. Мне вполне хватало блокнотика с адресами родных и текстами песен. Я ощущал "вещественную" невесомость. А вот от мыслей и воспоминаний не был свободен...
    После обидного провала с "Ред Флэгом" всё, вроде, успокоилось. Я отходил свои наряды. До сих пор ощущал недружелюбное отношение офицеров второго отдела, но залетов у меня больше не было. Жизнь потекла по накатанной колее. Я стал привыкать - и к части, и к Кубе. Но теперь всё чаще одолевала скука. Тяжело жить на ограниченном пространстве! Каждый уголок роты знаком, любая мельчайшая деталь исследована. Похожие чувства мы испытывали в Гатчине, перед отъездом на Кубу. Однако здесь застряли слишком надолго. Может, когда приедут новые соловьи, станет веселей?..
    Приказ от 29 марта поднял всех военнослужащих на одну ступеньку вверх. Но пока не пришла барка с молодыми, бывшие черепа считались "бумажными" дедушками (только на бумаге), а мы - "бумажными" черпаками. Лишь деды стали настоящими дембелями. Ведь высшее звание в воинской иерархии - гражданский человек!..
    28 апреля придет барка с соловьями. А 26-го составят дежурную смену, которая два месяца будет ходить шесть через шесть.

    ***

    Я встал с насиженного места. Решил прогуляться по дороге. Фонари освещали только дальние ворота; на остальной территории части было темно. Я дошел до штаба; рассмотрел огоньки ПЦ. Слева, за туалетами, находились первая и вторая роты. Меня туда не тянуло. Я развернулся и потопал обратно...
    Внезапно накатила тоска по дому. Это чувство - такое давнишнее! Глубокое, как старая незаживающая рана. Кажется, что в армии - уже вечность, хотя прошло меньше половины срока. Тоска притуплялась, обострялась, снова притуплялась. Только на Кубе я понял, как много для меня значит дом, где прошла вся моя жизнь.
    Чаще всего я представлял себе два момента. Первый - моя комната, я лежу на кровати, смотрю в окно, слушаю музыку и СВОБОДЕН! Второй - я на кухне, разговариваю с мамой, бабушкой, Светой Колосковой. И ем что-нибудь вкусненькое...
    От нарисованных картинок стало грустно... Всё, что было на гражданке, весь мир, окружавший меня, за эти десять месяцев исчез. Моя институтская группа распалась. Остался Димон Громов, от которого я получал короткие весточки раз в месяц. Письма Сереги Воронова казались мне детскими и наивными.
    А Света Колоскова... Она очень сильно изменилась. Один раз три недели не писала. Я уже думал - всё. Потом, как ни в чем не бывало, получил письмо. Но кроме новых текстов "Кино", которые Света присылала регулярно, всё остальное казалось чужим и далеким. То у нее возникали проблемы с институтом, какие-то задолженности, то появлялись новые знакомые. Попробуй, пойми этих гражданских! Мне было не ясно - чем она живет, что ее волнует? Все-таки мы уже очень давно не виделись.
    Я тяжело вздохнул. Прошлое - закончилось, настоящее - пусто, а будущего - нет. И планов на будущее тоже. Всё стало безразлично. Мне ничего не надо: ни легкой жизни (готов работать целыми днями), ни личных вещей (блокнотика с песнями достаточно), ни милости начальства (если командир - идиот, и плохо к тебе относится, значит, ты не идиот). Лечь бы и поспать. Даже в библиотеку больше не тянуло. Я уже не мог понять, что происходит на гражданке. Что они там обсуждают в газетах и журналах?.. Эх, зачем об этом думать? Надо просто прожить оставшиеся четырнадцать месяцев...
    Еще я сильно ослаб из-за пальца; больше месяца не бегал на зарядку, еле-еле двигался. Буду восстанавливаться в барочный период. А если с Бобом попадем в одну смену, станем "качаться" по примеру Суглобина...
    Всё как-то приелось, стало будничным и неинтересным. Лишь одна новость заслуживала внимания. И то вынуждено. К нам собирался приехать какой-то важный генерал. В последние дни командование стояло на ушах; в части творился настоящий аврал. Глобальная уборка по-армейски...
    Я прислушался к далекому радио, работавшему в батальоне. Зазвучали знакомые позывные. Значит, без пяти минут четыре. Пора идти в штаб.
    По пути я еще раз повторил: "Товарищ майор. За время моего патрулирования происшествий не случилось. Патрульный по части рядовой Медведев". Главное, не сбиться. Зашел в штаб, встал перед ДПЧ. Поднес руку к кепону. И тут обнаружил, что майор спит. Дежурный опустил голову на стол, почти как дедушки на сменах...
    "Что же делать? - подумал я. - Его же не разбудишь ударом линейки. Да и тушью не обольешь".
    Я стоял и смотрел на офицера. Тот спал. Время шло. Уходить без доклада не хотелось. Нештатная ситуация поставила меня в тупик. Я совсем задубел в этой армии! Всегда докладывал раз в час с покорностью робота. А тут... Я не выдержал и ударил рукой по перегородке. ДПЧ поднял голову и уставился на меня осоловевшими глазами.
    "Товарищ майор, - монотонно забубнил я, - за время..."
    К концу доклада офицер проснулся.
    - Ладно, иди патрулировать, - пробормотал он.
    Я отдал честь и вышел. Меня охватила злость к нерадивому офицеру.
    "Вот уж хрен я тебе буду патрулировать! - выругался я на улице. - Ты тут дрыхнешь, а я чем хуже?"
    Выбрал густой куст возле дороги. Сел на землю. Замаскировался. И погрузился в дрему. Я точно знал, что этой ночью дежурный не пойдет проверять патрульного.

    ***

    После завтрака Дементьев раздал письма. Уже счастье! Иногда взводный, в целях воспитания личного состава, задерживал выдачу на целую неделю. Меня бесило такое самоуправство: получишь писем пять и как всем сразу ответить?
    Сегодня написал Коля Безбородов. Его из учебки перевели в Сертолово, поселок под Ленинградом. Рота охраны; сутки через двое - в караул. Вот и вся служба. Из караулки Безбородов строчил длинные послания, но я успел прочесть до развода. А потом нас погнали на работы...
    В ожидании генерала мы только и делали, что шуршали на территории. В основном, занимались покраской... всего. Штаба, ворот, разметки на плацу, дверей и стен кубриков. Даже сделали синюю каемку по периметру крыши.
    - Генерал, что, на крышу полезет? - недоумевали солдаты. - Смотреть, как загорают дембеля?
    Но это еще что! Покрасили очки в сортире: снаружи и изнутри! Личное распоряжение Сакичева. После этого мы уже ничему не удивлялись...
    - Мой одногруппник, Кирилл Сидельников, служит в Белоруссии, - сказал я Густаву. - Он писал, как в их части готовились к приезду большого начальства. Ротному не понравился сук на дереве, что росло рядом с казармой. Не вписывался в общий вид. Ну, солдаты его спилили. Пришел замполит части и как заорет: "Что это за проплешина на дереве?" Так Кирилл и еще два солдата проволокой привязывали сук на место!.. Почему офицеры такие дубовые?
    - Роль у них такая, - отозвался Густав. - Знают, что делают глупости, но только сценарий к спектаклю под названием "Армия" уже давно написан! И не ими!..
    Словно подтверждая слова Игоря, и вторая рота не ударила в грязь лицом. "Кампучия" (мы их так звали в отместку за "Китайцев") покрасила дорогу от штаба до ворот в черный цвет. Взяли смолу, залили ее соляркой и размазали по асфальту. Красота продержалась до первого ливня.
    - Надо было раскатать по дороге прапорщика Черного! - зло пошутил Толя Перевозников. - Этого ворюгу никакой дождь не смоет!..
    На разводе меня и Боба распределили в КМЦ. (Расшифровывается "культурно-массовый центр". Еще одно армейское сокращение, как и ДПЧ, КПП, ПХД или БПП. Последняя аббревиатура означала "боевая и политическая подготовка"). Задача - заново белить королевские пальмы, причем - тщательней! Именно так выразился Сакичев. Заодно порубать траву мачете.
    Пальм было три; огромные деревья росли вокруг курилки. Именно они так поразили мое воображение в первый день на Кубе. Теперь королевские пальмы стали обыденным явлением; величественные деревья использовались в практических целях. Из упавших листьев (длиной до двух метров) делали веники. Экзотическими метелками убирали плац возле штаба и ротную территорию.
    Эти листья, нижние от ствола, сначала долго росли, увеличивались в размерах, а потом падали с большой высоты. Обычно сверху доносилось характерное шуршание и бойцы разбегались из курилки в разные стороны. А один солдат не успел: здоровенная махина обрушилась ему прямо на голову; и воин заработал сотрясение мозга.
    Кстати, Густав где-то вычитал, что в тропических странах смерть от падения на голову кокоса случается в три раза чаще, чем от зубов акулы.
    - А если бы на Сакичева упал кокос, - заметил Тимоха, - он бы ничего не почувствовал.
    - Его бы и акула не сожрала, - добавил Боб. - Он бы ее копытом лягнул!

    ***

    Мы с Бобом приволокли в КМЦ две мачете, две кисточки и ведро с белилами. Здесь их называли "массея". Белая гашеная известь, которая разъедала пальцы, просто разбавлялась водой и тщательно перемешивалась. Потом можно белить. Дотащив всё до первой пальмы, мы взяли в руки кисточки и... начали разговаривать.
    - Коля Безбородов написал про учебку! - выпалил я. - Оказывается, у них там были ужасные порядки! Слушай...
    Я достал из "кармана" письмо одногруппника. Мы ведь работали в трусах и тапочках: ткань трусов подворачиваешь, фиксируешь резинкой - получается карман.
    - "...А еще, Мишель, был у нас в учебке замком сержант Туркин, - зачитал я. - Он в каком-то фильме про армию увидел, как бойцы по тревоге одеваются и строятся, пока у поднявшего их командира в руке горит спичка. Решил попробовать и у нас такое. Начал дрессировать. После трех недель тренировок мы за это время уже могли построиться в форме. Я потом проверял - спичка горит не более 30 секунд.
    А в соседнем взводе имелся сержант Галимов. Однажды после стрельб мы сидели своим взводом на травке. Вдруг невдалеке раздался топот, какое-то хрюканье, и мимо нас пробежала цепочка бойцов в надетых противогазах. Спустя несколько минут пробежали обратно, уже в мокрых от пота гимнастерках. Это Галимов гонял своих курсантов. Наш Туркин ему говорит: "Бойцы, наверное, устали. Пусть немного отдохнут". Тогда Галимов скомандовал: "Взвод, стой! Ложись, ползти тем же маршрутом..."
    - Это еще не всё! - Я перевернул страницу. - Вот самое главное!.. "Но самый отвратный тип у нас был в третьем взводе. Старший сержант Бабичев Сергей Алексеевич, житель города Иваново. Точно моральный урод. Когда после окончания учебки солдат распределяли по частям, он около недели прятался в учебном классе, куда ему кто-то из сержантов приносил пайку. Боялся физической расправы. Ребята рассказывали про него сущие страсти. Например, как он в ночное время бегал в сапогах по спящим курсантам"...
    Я сложил письмо и спрятал в трусы:
    - Как такое может быть, Боб?
    Андрюха почему-то выглядел хмурым.
    - Понимаешь, уродов везде хватает, - устало произнес он. - Этот Бабичев из Иваново - просто натуральный садист. В армии его наклонности развились. Вот и всё.
    - Что значит всё? В батальоне за мордобой судят! И даже срок дают! А сержант, значит, разрешено бить рядового?
    - Мишель, здесь нет никакой взаимосвязи. Садист может быть и дедушкой, и сержантом. Попади этот Бабичев из учебки в армию, где дедовщина, он бы бегал в сапогах по соловьям...
    Бобров склонился к ведру с массеей, старательно размешивая известь.
    - А кино, где бойцы одеваются, пока спичка горит, я видел, - добавил Андрюха. - Это - американский фильм; он называется "Офицер и джентльмен". Там два мужика проходят офицерские курсы. Над ними всячески издеваются командиры. Один не выдерживает и вешается, а другой - преодолевает все трудности и становится офицером. Вывод такой - офицер не может быть джентльменом.
    - Это еще почему?
    - Ну, такова мораль фильма! Мол, офицер ведет солдат в бой, отдает приказы. Фактически, посылает людей на смерть. Какая тут может быть вежливость? Я так думаю, этот замок Туркин просто хотел сделать из курсантов настоящих мужиков. Крепких, понимаешь, парней. По крайней мере, он так понял фильм. И этот второй, татарин Галимов. Оба воспитывали в солдатах силу воли...
    Боб впервые за утро улыбнулся:
    - Так и напиши своему Безбородову. И пусть не жалуется, рохля!.. А тебя, я смотрю, мало гоняли. Посмотри на свой живот! Где мышцы?! Где мышцы, я спрашиваю, рядовой Медведев? Упал, отжался!
    Мне Андрюхины речи не понравились:
    - Это неправильно - тупо гонять солдат. Коля Безбородов ведь не в десанте служит! Это же не фильм "В зоне особого внимания". Зачем ему одеваться за тридцать секунд? Ты иногда, Боб, такое ляпнешь!
    - Перекур, - остановил меня Бобров. - Конечно, я шучу. Лучше с Густавом поговори на эту тему, он у нас теоретик...
    Мы сели на скамейку. Боб достал из трусов сигареты в полиэтиленовом пакете и коробок кубинских спичек. Андрей уже месяц курил. С каждым днем всё больше. Тимоха Захаров отдавал сигареты Мазепову. Только я и Густав получали сахар.
    - Держи, - сказал Боб, затянувшись.
    И протянул письмо от своей подруги. Мы уже давно читали письма друзей. В том числе и личные.
    - Вот здесь, - показал Андрей.
    Я начал читать: "... А еще у меня для тебя не самые хорошие новости. Стало точно известно, что мы переезжаем в Москву. Папа получил новую работу. Теперь ходит довольный. Мама не хочет уезжать из Мурманска, но что тут поделаешь? И я тоже. Только ты не думай, что это что-то меняет в наших отношениях. Я буду по-прежнему тебе писать. И ждать..."
    - Переезжает? - Я поднял голову.
    Боб печально кивнул.
    - Помнишь, мы говорили, что через полгода все связи обрываются? - спросил он. - Иногда бывает и хуже. Пустота гораздо мучительней любого разрыва.
    Андрюха несколько секунд молчал.
    - В любом случае, на отношениях с подругой можно ставить крест, - закончил он.
    - Нет, Боб! - запротестовал я. - Она же может вернуться в Мурманск. Или ты переедешь в Москву.
    - Всё. Конец, - глухо произнес Бобров. - Не надо себя обманывать.

    ***

    Мы приступили к побелке третьей пальме. Для начала обошли дерево со всех сторон.
    - Слушай, она скоро рухнет, - заметил я.
    - Что? - рассеянно отозвался Бобров.
    Андрюха всё еще думал о своей подруге.
    - Смотри! - Я показал на огромное дупло, примерно в метре от земли.
    Пальма гнила. В одном месте сердцевина ствола была полностью изъедена и большей частью выкрошилась. Дерево держалось только на "коре", внешнем твердом слое. Но никто не обращал внимания на этот дефект. Королевские пальмы казались такими же прочными и незыблемыми, как и здания вокруг.
    - Точно упадет, - постановил Боб. - Не завтра, так через месяц. Ветер дунет посильнее, она и не выдержит.
    Отложив в сторону ведро и кисти, мы изучали дерево.
    - Причем, прямиком на штаб, - сообразил я.
    - Здорово! - почему-то обрадовался Бобров. - То-то их и прихлопнет!
    Мы вышли на дорогу, чтобы оценить перспективы падения. От пальмы до штаба было метров шестьдесят. Дотянет?..
    Навстречу со стороны приемного центра топал Густав. С матерчатым портфельчиком в руке. Игорь был в наряде, посыльным. Раз в два-три часа (во время учений - чаще, ночью - реже) начальник смены отправлял оперативному дежурному все добытые материалы - бланки радиообмена с постов, длинные распечатки с ШРВ. Эти бумаги офицер складывал в светло-зеленый портфельчик, закрывал и опечатывал пластилином. Вручал посыльному. Солдат относил "секретный кейс" в Центр. Оперативный проверял печать, забирал бумаги - и посыльный с пустым портфельчиком возвращался обратно на ПЦ.
    - Эй, мужики! - крикнул Гусейников. - Чего это вы там вычисляете?
    Мне в голову пришла неожиданная мысль.
    - Густав, нам Сакичев такое задание выдал! - воскликнул я. - Видишь, пальма скоро завалится?
    Любознательный Гусейников свернул в курилку.
    - Ротный приказал ее срубить, - продолжил я. - Выдал мачеты. Видишь? А если мы ее срубим, она прямо на штаб упадет. Совсем Лошадь сдурела!
    - На штаб? - переспросил Густав. У него загорелись глаза. - Вот и отлично! Давайте, я вам помогу!
    Солдат отложил в сторону секретный портфельчик, схватил в руку мачете, и начал рубить пальму. Удары посыпались один за другим. Мы с Бобом застыли в оцепенении. Я не ожидал, что умный Густав поверит в мою байку.
    - Завалим на штаб! - приговаривал Гусейников, оставляя на пальме всё новые зарубки. - Я уже ничему не удивляюсь! Зато те, в штабе, удивятся!
    Угроза падения, минуту назад еще гипотетическая, становилась всё более реальной.
    - Густав, стой! - Я, наконец, пришел в себя, и схватил Игоря за руку. - Это же шутка!
    - Отстань! - всерьез отмахнулся Гусейников.
    Я упал на траву.
    - Недолго осталось! - добавил Игорь. - Упадет как миленькая!
    Похоже, наш друг перешел от теорий к практическим действиям. Армейский маразм давил на психику; отрицательные эмоции требовали выхода. Игорь решил отыграться на королевской пальме. А заодно и на штабе части.
    - Уймись, Густав! - вмешался Боб. - Она и вправду упадет!
    Пришлось вдвоем оттаскивать Игоря от пальмы.
    - Вы пошутили? - Гусейников тяжело дышал. - А я нет! Мне не до шуток!
    Наконец, солдат успокоился.
    - Ну и что ты сделал? - спросил Боб.
    - А я тут не при чем, - Густав стер пот со лба и расправил плечи. - Никто не видел, как я ее рубил. Если упадет, так это вы сделали!
    Пижонски помахивая портфельчиком, Игорь стал удаляться. Мы с Бобом остались одни.
    - Ну и шуточки у тебя, Мишель, - пробормотал Боб, разглядывая пальму.
    С одной стороны дупла в коре был вырублен внушительный кусок: треугольной формы, сантиментов на пятнадцать.
    - Густав поработал на славу! - присвистнул Андрюха.
    - Кто же знал, что он перегрелся на солнце? - ответил я. - С ним и не такое бывает!
    - Сейчас мачетами подравняем, - решил Бобров. - Потом замажем это место массеей. А там будь, что будет.
    - Может, надо кому-нибудь сказать? - спросил я.
    Боб взглянул на меня, как на сумасшедшего.
    - Тебе мало "Ред Флэга"? - спросил он. - Будешь объяснять Дементьеву, что хотел уничтожить штаб части? Заметем следы и в роту! Скоро обед. Забудь ты про эту пальму!

    ***

    После обеда состоялась "отоварка". Мероприятие, на котором солдаты тратили свои деньги. Рядовой получал в месяц 5 песо 50 центаво, сержант - около 7 псов. Раз в две недели проводились "пищевая" или "вещевая" отоварки. На вещевых можно было купить одежду (особо ценились джинсы, кроссовки и полотенца); на пищевых - сок из гуаявы, печенье, галеты, конфеты, сгущенка, а также сигареты "Столичные", "Ява" и "Прима".
    Младший призыв старался не тратить деньги. Покупать что-то из одежды было глупо - могут украсть. А из еды ничего не брали в целях экономии: чтобы накопить какую-то сумму и уже перед дембелем взять джинсы, пару рубашек и кроссовки. На этом деньги обычно заканчивались.
    Отоварка находилась рядом со столовой, и напоминала обыкновенный сельский магазин. Вместе с взводным солдаты подходили к прилавку и заказывали товар. Деньги на руки не выдавали. Учет вели на специальных картах. Солдат брал пачку печенья или футболку, а взводный вычеркивал из карты стоимость покупки...
    Сегодня была пищевая отоварка. Первая партия солдат во главе с Дементьевым зашла в помещение. Остальные ждали снаружи. Мы с Бобом стояли в тени деревьев.
    - Надо, все-таки, зайти, - сказал я. - Хотя бы посмотреть, что там предлагают.
    - А я не хочу, - отмахнулся Боб. - Какой смысл?
    Андрюха пошел в курилку, на ходу доставая "Популярес". Сел на скамеечку, чиркнул спичкой и с наслаждением затянулся...
    Прошло минут двадцать.
    - Боб, сюрприз! - Я, Гусарыч и Коля Колокольчиков незаметно подошли сзади.
    Курильщик обернулся. Мы протянули ему четыре банки сока гуаявы и пачку печенья.
    - Андрей, мы узнали, что у тебя неприятности. И решили их скрасить таким образом, - тактично выразился Коля. - Прими наше сочувствие.
    - Еще не все потеряно, Боб! - добавил Гусарыч. - Переезд в Москву - не самое страшное. А горе надо заесть!
    Бобров со смешанным чувством взглянул на меня. С одной стороны, я проболтался. С другой, организовал праздник живота. Мы открыли сок и печенье, и прямо в курилке стали их поедать.
    - Вкуснотища!
    - Класс!
    - Отличное жорево!
    Я чувствовал, как мой желудок обретает приятную тяжесть. На Боба еда тоже подействовала положительно.
    - Спасибо, парни! - расчувствоваться он. - В следующую отоварку - я угощаю!
    - Боб, это же от чистого сердца! - обиделся Гусарыч. - Меня подруга бросила на второй месяц! Пусть хоть у тебя всё будет хорошо!
    У большинства парней, призванных на службу, девушек и вовсе не было. Не успели обзавестись на гражданке. Но солдату в армии подруга очень нужна! Не реальная, так выдуманная. Илья Гусаров всерьез поверил, что одногруппница, с которой он пару раз танцевал на дискотеке, обязана ждать его два года. А когда девушка перестала отвечать, мучительно переживал "разрыв"...
    - Андрей, научи меня курить, - неожиданно попросил Коля Колокольчиков.
    - Что? - не понял Бобров.
    - Я хочу перейти с сахара на сигареты, - пояснил солдат-тихоня. - А Черный устраивает проверки курильщиков.
    - Ну, это проще простого, - заулыбался Боб.
    Он зажег "Популярес", затянулся, выпустил дым.
    - Главное - правильно держать сигарету! Тогда Черный ничего не заподозрит. Аккуратно зажимаешь между указательным и средним пальцем... А дым вдыхать не обязательно. Просто набери в рот, а потом выдохни...
    - Я так не могу, - покачал головой исполнительный солдат. - Мне надо научиться по-настоящему.
    - Тогда вдыхай, - сказал Боб. - Держишь дым в легких пару секунд, а потом выдыхаешь.
    Правильно держать сигарету Коля научился очень быстро.
    - Хватаешь на лету! - обрадовался Андрюха. - Теперь затягивайся!
    Колокольчиков вдохнул... и тут же поперхнулся. Из глаз хлынули слезы. Солдат вскочил с места, выронил сигарету на асфальт и дико закашлялся. Мне показалось, его сейчас вытошнит.
    Коля долго ходил, тяжело дыша и размахивая руками. Потом плюхнулся на скамейку.
    - Буду получать сахар! - наконец, произнес он. - Ну не могу я курить!!!

    ***

    В три часа дня роту построили на развод. В части еще оставались неокрашенные поверхности. Нас ждали ротный кинозал, мусорка за кубриком первого взвода и финиковые пальмы в курилке. К тому же, поднялся сильный ветер, что крайне обрадовало офицеров - краска будет быстрее сохнуть.
    Неожиданно перед солдатами выступил Чалышев. На его лице застыло торжественное выражение.
    - В связи с приездом в нашу часть комиссии из Союза, - заявил замполит, - мы начинаем борьбу со словами-паразитами, наххх...
    Привычку вместо обычного "на @#$" произносить "наххх", Чалышев приобрел всего пару недель назад. Видимо, уже тогда в голове Авакса созрел смелый план по исправлению солдатской речи.
    - Вы, воины-интернационалисты, выполняете здесь почетный долг, - продолжил замполит. - Должны быть, наххх, во всём и всем примером... На то он и есть - великий и могучий!
    Осознав, что аргументы закончились, старший лейтенант обобщил:
    - Слова-паразиты мешают нам жить! Чтобы я больше ни от кого, наххх, не слышал ни одного матерного слова!
    Инициативу поддержал Сакичев:
    - Нельзя засорять наш язык! Особенно перед приездом...
    Где-то вдалеке раздался грохот. Солдаты переглянулись, командир роты замолчал.
    - О чем я говорил? - потерял мысль Сакичев. - Ах, да! Здесь вам не тюрьма какая-нибудь!
    Капитан надолго задумался.
    - А если кто-нибудь хоть раз матюгнется... - начал он...
    - Сакичев, @#$%! - раздался истошный крик. - Ты, что, о@#ел, @#ное ты @#ило!
    На территорию роты ворвался замполит части.
    - Там пальма королевская упала, а он тут речи толкает, @#и его мать! - заголосил подполковник. - До штаба десяти метров не хватило! Мои розы @#$%ой накрылись! Хорошо еще, никого не убило!
    Я сразу понял, о чем идет речь.
    - Срочно давай солдат на уборку! - кричал, тем временем, замполит. - Живее, @#$дь, на @#$! Мне нужно тридцать... Нет, сорок человек!
    Разъяренный подполковник обернулся к солдатам. Рота хохотала над его матюгами.
    - Что вы скалитесь? - разъярился политработник. - В части ЧП!!!

    ***

    Случаются и удачные стечения обстоятельств. Озабоченные приездом высокого начальства, офицеры не стали разбираться в причинах падения дерева. Вернее, искать виноватых. Всё списали на стихию. В суматохе, крике и аврале (убирались до 12-ти ночи) никто и не вспомнил, что два солдата с утра белили злополучную пальму массеей. Нас никуда не вызывали, никто не "колол" и ни на что не "раскручивал". Вдобавок, густавские зарубки от мачете оказались как раз в месте перелома; их просто стерло в труху.
    Срочно исследовали остальные королевские пальмы - в части и в батальоне. У артюшей обнаружили дерево с похожим дефектом. Пригласили кубашей. Местные умельцы пальму спилили. И объяснили, что такая болезнь иногда поражает величественные деревья. Кстати, королевская пальма изображена на гербе Кубы. Как символ несгибаемого характера здешнего народа.
    О нашей роли в нашумевшей истории я, Боб и Густав никому не распространялись. Даже Тимохе Захарову и Сержу Пешкову. Иногда втроем обсуждали эту тему.
    - Мишелю не надо было так шутить, - начинал Игорь.
    - Не фиг мачетой было рубать! - возражал Боб.
    - Надо было хоть кому-то сообщить, - твердил я...
    Со временем споры утихли. Зато выражение "А пальму мы все-таки срубим!" прочно вошло в наш лексикон.
    - А если бы дерево, все-таки, упало на штаб? - однажды спросил я. - И убило бы пару-тройку офицеров... А дознаватели бы вычислили нас по зарубкам на пальме... Сколько бы лет тюрьмы нам дали?
    - Да такого просто не могло быть! - зашумели Боб и Густав.

    ***

    До приезда генерала оставались считанные дни. В понедельник наш взвод заступил на смены. Я ходил с восьми до двух.
    В 14-30 освободившаяся смена ввалилась в столовку. На обед была какая-то похлебка, отварной рис, кусочки мяса на отдельной тарелке и компот.
    Я и Гусарыч сели за стол дембелей. Илья был раздатчиком пищи. Закончив с первым, перешли ко второму.
    - Мужики, это что? - вдруг спросил Распорский.
    Рука Нестора с ложкой остановилась на полпути ко рту. Солдаты уставились в тарелки. Какие-то странные рисинки! У некоторых - один конец почерневший.
    - Да это черви! - охнул Нестор. - Распор, спасибо! Вовремя заметил!
    От мысли, что секунду назад он мог сожрать червей, дембель скривился. С соседних столов тоже слышался ропот. Смена негодовала.
    - Сейчас я им устрою броненосец "Потемкин"! - разозлился Намик, старший смены. - Гусарыч, дуй за прапором!
    Вскоре к нам подошел огромный, под два метра ростом, толстый и красномордый дежурный по столовой.
    - Товарищ прапорщик! - вставая, сказал Намик. - Посмотрите сюда! Что это?
    - Что, что? - немного смутившись, пробормотал дежурный. - Обычные пищевые черви. А я что могу сделать?..
    И красномордый детина стал удаляться.
    - Товарищ прапорщик! - крикнул старший смены.
    Но дежурный, не обернувшись, скрылся в подсобке.
    - Что делать, Намик? - спросил Нестор. - Я червей жрать не буду!
    В этот момент в столовую зашел маленький человек в необычной офицерской форме. Осмотрел зал. Тихо приблизился к нашим столам. Смена горячо обсуждала так называемым "обед".
    - Как служба, бойцы? - спросил незнакомец.
    При ближайшем рассмотрении этот маленький, щуплый человек оказался... генералом. Большие зеленые звезды на погонах, обрамленные дубовыми ветками. Оригинальный кепон, с вышитой спереди звездой и зеленой капроновой сеткой по бокам и сзади.
    - Вот видите, товарищ генерал, - не успев удивиться, ответил Намик. - Рис с червями!
    - Что?! Маленький человечек на глазах стал преображаться. Брови сошлись на переносице, лицо покраснело. Генерал словно вырос на несколько сантиметров.
    - Че-е-рви?! - со зловещим присвистом выкрикнул он. - Дежурного по столовой ко мне!!!
    Кто-то из батальонных метнулся за прапором. Красномордый детина вприпрыжку подбежал к генералу.
    - Дежурный по столовой...
    - Молчать! Ты что? Что ты подсунул за @#$ню?!
    - Никак нет, не знаю!
    - Не знаешь?! - Генерал рассвирепел. - Быстро неси нормальную пищу! По банке! По две банки тушенки на стол! Хлеба свежего!!!
    Прапор, склонившись в подобострастной позе, услужливо кивал.
    - Лука б еще! - попросил осмелевший Нестор. - А то лука никогда не дают.
    - И лука! - громогласно закончил наш благодетель. - Быстро!
    - Так точно, сию минуту, - бормотал испуганный прапорщик.
    Генерал, резко развернувшись, вышел из столовой...
    Через две минуты всё стояло на столах. Мы чувствовали себя победителями.
    - Это и есть генерал, которого мы ждали? - спросил Илья Гусаров. - Да ради такого человека я готов... что угодно покрасить!

    ***

    "Маленький генерал" оказался ответственным за приезд большого начальства. Он еще пару дней ходил с проверкой по батальону и нашей части. А Самого я так и не увидел. Когда Он приехал, мы сидели на сменах. Очевидцы рассказывали, что Сам с важным видом ходил по части, здоровался за руку с солдатами и много улыбался. На приемный центр так и не зашел. Заметил ли он синюю каемку на крыше кубрика? Оценил ли черный асфальт? Этого мы так и не узнали. Событие, к которому все долго и упорно готовились, прошло незаметно. Зато случайные эпизоды прочно врезались в память.
    Служба в армии, тем временем, продолжалась. Огромный срок тянулся и тянулся. Но барка с соловьями уже подходила к Острову Свободы. Ребятам из нашего призыва предстояли новые роли.

    ЧАСТЬ 3. "ЧЕРПАКИ И СОЛОВЬИ"

    Главы 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 |

    1. "Да это же беглый соловей!", или Романтика в армейских условиях

    В части со дня на день ожидали соловьев; уставной Сакичев заранее освободил для молодого пополнения спалку первого взвода. Теперь вся рота размещалась в кубрике второго и третьего взводов - огромном помещении, больше похожем на склад. Туда принесли дополнительные кровати, поставили в два яруса. Но солдат оказалось больше, чем коек, а я проявил нерасторопность. В итоге, вторую ночь подряд спал на новом месте - кровати очередного дежурного по роте. Это было очень неудобно.
    Вдобавок установилась жаркая погода. Внезапно и основательно. Как назло, в большом кубрике сломались кондиционеры, а потолочных вентиляторов на всех не хватало. И жизнь стала невыносимой. Ночью - душно, не уснуть: закроешься простыней и тихо потеешь. А чуть раскрылся - комары начинают кусать. Выйдешь из кубрика на улицу: такое ощущение, что по-прежнему находишься в комнате.
    Офицеры составили дежурную смену на весь барочный период. Круглосуточные посты делили одну кровать на двоих: совсем как вахтенные матросы на корабле - пока один спал, другой сидел на приемном центре. На второй пост ходили Иванов и Пешков, а меня со смен вывели. Густава, к его большой радости, тоже. Оставшихся в роте ожидали наряды через день: Игорь летал посыльным, я - дневальным...
    Новых соловьев я встретил на тумбочке. Повторилась ситуация полугодичной давности, только со сменой ролей. Тогда я сам, оглядываясь по сторонам, подходил к незнакомому зданию. Сегодня кричал: "Дежурный по роте, на выход!" И снова Сакичев проводил дурной инструктаж в ленинской комнате. А соловьи опять привезли посылки. Но за эти полгода я стал другим. К ребятам, что пришли из учебки, не испытывал особого интереса. Еще недавно, общаясь с Бобом, говорил: "Вот приедут соловьи: что-нибудь новенькое расскажут". Но как только увидел ребят в гражданке, сразу расхотелось у них что-либо спрашивать...
    Вечером, после наряда, мы сидели с Густавом.
    - Что ты хочешь, Мишель? - сказал Игорь. - Они же теперь - самый младший призыв. Им придется песню запевать и территорию убирать. О чем с ними сейчас разговаривать, если через месяц придется заставлять их работать?
    - Я не хочу стариковать, - возразил я. - Конечно, кубрик убирать и маршировать - теперь обязанность новых соловьев. Но они и сами это поймут.
    - Ни за что! - ухмыльнулся Густав. - Никто не хочет просто так работать. Вот увидишь!

    ***

    На следующее утро ребят, с которыми мне не хотелось знакомиться, стало на одного меньше. Выяснилось это при построении.
    - Будкин, где рядовой Селезнев? - словно попугай, твердил Дементьев.
    - На вечерней поверке был, - отвечал испуганный дежурный. - Точно был!
    Наконец, старшему лейтенанту стало ясно, что Селезнев сбежал.
    - Будкин, почему ночью не пересчитал всех по койкам?! - заорал наш взводный. - Недавно дали сержанта? Разжалуем в ефрейторы!
    После завтрака подошли остальные офицеры. Затем в роту заявился сам командир части. Под его руководством организовали поиски. Соловьев к этому делу не подпустили; вдруг кто-нибудь еще сбежит? Зато всех остальных, кроме смены, послали за территорию. Дементьев, как ответственный по роте, остался; а с нашим взводом на прочесывание местности отправился старший прапорщик Черный.
    - Это похоже на поиски Васнецова, - вспомнил Кацо, пока старшина вёл нас к дальним воротам. - Только на Кубе не попросишь политического убежища!..
    Кацо недавно стал младшим сержантом, а потом и командиром отделения. Прошел курсы младшего комсостава (МКС). Шестерых парней из нашего призыва на неделю вывели со смен и усиленно долбали строевой, физо и уставами. Затем МКС-ники сдали нормативы и получили свои лычки. Кстати, младшим сержантом сделался и Померанцев. От нового звания его характер еще больше испортился. Ну что за человек? Вот Кацо нисколько не изменился!
    Наши дембеля раньше в поисках солдат не участвовали.
    - Зачем он удрал? - недоумевал Нестор. - В первую же ночь! Осмотрелся бы сначала.
    - Потому что был в гражданке, - объяснил Денис Распорский. - Решил, что в форме сбежать уже не сможет.
    - Сакичева испугался! - нашел свою причину Намик. - От этого придурка хоть на край света умчишься...
    Первый взвод добрался до дальних ворот. Их специально для нас открыли. И я, впервые за долгое время, оказался за территорией части. В месте, которое раньше часто рассматривал сквозь щелку между забором и воротами.
    - Вон, каса комбата! - показал Распор. - Видите белое здание? Там еще отличное королевское манго растет. А дальше - офицерский городок и автописта.
    - Вот так и попадаются самоходчики, - пробурчал Черный. - Экскурсию здесь устроил!
    Денис только улыбнулся: такие угрозы дембелей не пугали.
    - Это и есть Торренс, - добавил Распорский. - Местечко на Кубе, где мы все живем. Маленький поселок, который когда-нибудь я буду вспоминать!
    Первый взвод свернул с дороги, и двинулся вдоль забора части. Трехметровый, с колючей проволокой наверху, он казался непреодолимым. Метров через двести мы наткнулись на первую дыру. От нее шла тропа куда-то в заросли.
    - Будем искать, - распорядился старшина. - За мной! И наверх, на деревья смотрите! Может, повесился! Был у нас такой случай под Новосибирском.
    - Расскажите, товарищ прапорщик! - зашумели солдаты.
    - Ищите! - Черный, как обычно, просьбы игнорировал. - Кто найдет, выдам месячную норму "Популяреса"...
    Но что тут найдешь? С обеих сторон - непролазная чаща. Настоящие джунгли, не проберешься. Чего только стоил ветвистый кустарник, который мы называли "держидерево". Хуже колючей проволоки! Вдалеке торчали высокие королевские пальмы. В глаза лезла мелкая мошкара. Где только можно, из земли перла трава в человеческий рост.
    - Смотри, лианы! - показал мне Коля Колокольчиков. - Вот паразиты! В этот кубинский лес без мачете и не войдешь.
    Минут через пятнадцать взвод остановился. Лес закончился, впереди виднелась заброшенная хижина.
    - Чего мы стоим? - спросил я.
    - Манго в саду растет, - пояснил Распор. - Я его в свое время обожрался.
    - Товарищ старший прапорщик, вы же морковное манго еще не пробовали! - услышал я голос Намика. - А оно уже созрело! Давайте мы наберем? И жене своей принесете.
    - Лучше манго есть, чем какого-то шизика искать, - глубокомысленно изрек Нестор.
    Черный думал недолго.
    - Трое идут за манго, - распорядился он. - Остальные ждут здесь!
    Послали меня и Колю Колокольчикова. С нами пошел Антон Широков - объяснять, какое манго надо собирать.
    Незнакомый фрукт мне сначала не очень понравился. Плод желто-красного цвета, чуть больше яблока. Только плоский, как камень. Снимаешь кожуру и ешь. Внутри большая косточка. Правда, следующее манго я уже съел с аппетитом.
    - Есть еще персиковое и яблочное, - объяснил Антон. - Когда распробуешь, за уши будет не оттащить... Медведев! Ну, ты не жри, а собирай!
    Черному манго сразу понравилось.
    - Перекур двадцать минут, - объявил наш командир. - И никуда не расходиться!

    ***

    - Ох уж этот соловей! - ворчал Кудаш. - Сегодня первую барку провожаем, а он такое учудил! Что за призыв душный приехал?
    - А, ерунда! - отмахнулся Намик. - Я хоть в последний раз побродил за забором... На пальмы и держидерево посмотрел. Интересная, все-таки, здесь природа: будет о чем в Союзе вспомнить.
    - В Союзе? - изменился в лице Кудаш. - О чем ты, Намик? В Союзе надо водку пить и девок трахать! О Кубе он там будет вспоминать! Да, вернешься домой и забудешь эту Кубу к чертовой матери!
    - Может и так, - легко согласился Намик. - Просто не верится, что меньше суток здесь осталось...
    Внезапно сзади раздался громкий вопль. Дембеля обернулись. "Ты что, балбес? Мозгов нет? - различил я чью-то ругань. - Быстро дуй к старшине!" Оказалось, отличился Гусарыч. Солдат съел свое манго и, от нечего делать, начал камни переворачивать. Под одним из них обнаружил небольшого черного скорпиона.
    - А он, гад, как ужалит меня в мизинец! - жалобно объяснял Илья старшине. - Словно иголкой кольнуло. Больно так!
    - Сейчас тебя так кольнет! - разозлился прапорщик. - Дурья башка, на тот свет захотел?
    - Рука немеет, - пролепетал испуганный Гусарыч.
    - Широковы! Срочно отведите этого урода в санчасть, - приказал старшина. - Не дай бог с ним что-нибудь случится - я ведь буду отвечать!
    Отряд, лишившись трех человек, продолжил поиски. Мы с Колей шли рядом с дембелями. Нестор и Намик обсуждали случившееся.
    - Скорпионов я ловил за кубриком первого взвода, - вспоминал Игорь. - Помнишь, Намик, тот пожарный ящик с песком? Под ним они обитали. Ящик сдвигаешь в сторону, накалываешь самого большого, и дело в шляпе. Потом потрошишь и сушишь. Я даже нескольких, особо крупных, домой послал. Упаковываешь между двумя открытками и шлешь родителям или друзьям. И ни разу скорпионы меня не кусали!
    - А у нас был случай на смене, - поддержал тему Намик. - Толя Мизин поймал во время перекура скорпиона. Притащил в нижний зал и стал гонять карандашом по столу. Потом отвлекся, а тут стажер пустые бланки принес. Положил Толику на стол; скорпион стажера и ужалил! Толик тут же потащил соловья к начальнику смены и говорит: "Отпустите в санчасть; загнется ведь боец!" А офицер отвечает: "Фигня! Сейчас зима, а скорпионы опасны только во время брачного периода". И правда, у того стажера к концу смены опухоль прошла.
    - А когда у скорпионов брачный период? - влез в разговор дембелей Коля Колокольчиков.
    - В мае, - ответил Наумов. - Так что не повезло твоему Гусарову.
    - И что с ним будет? - побледнел Коля.
    - За время моей службы от укуса скорпиона еще никто не умер, - рассмеялся Намик. - Зато сколько скорпионов солдаты загубили!
    - А что, отличный сувенир! - вмешался Нестор. - Только сушить правильно надо.
    - Вот-вот, - радостно подтвердил Наумов. - А потом парни удивляются: почему их жалят скорпионы? Да скорпы просто мстят за своих засушенных товарищей!

    ***

    Вернувшись в роту, мы первым делом справились о Гусарыче. Илью положили в санчасть - температура высокая.
    - Ему там какую-то сыворотку вкололи, - объяснил всезнающий Фикса. - Короче, жить будет...
    Сбежавшего соловья так и не нашли: рядовой Селезнев как сквозь землю провалился. Перед обедом солдаты сидели в курилке и ругали пропавшего воина последними словами.
    - Что теперь: до ужина среди манговых деревьев расхаживать? - возмущался Кудаш. - Когда от дембелей, наконец, отстанут?
    - Не переживай, последняя барка нескоро, - подколол его Нестор. - Успеешь еще побездельничать.
    Теплоходы уходили так: первый - 30 апреля, второй - 5 мая, третий - 17 мая, а четвертый - только 6 июня. Дембеля последней барки вызывали у всей роты сочувствие, поэтому шутка Нестора успеха не имела.
    В курилку вошел Намик.
    - Что-то загулял наш соловей! - задумчиво произнес он. - Увижу ли я этого кадра?
    - Может, барку задержат, пока его не поймают? - предположил Кацо.
    - Ты так не шути! - нахмурился сержант. - Барка - это святое!
    - А раньше кто-нибудь из роты убегал? - спросил Густав.
    - У нас дебилов не было, - ответил Намик. - А вот за полгода до нас... Когда соловьев по взводам раскидали, то черепа из второго взвода устроили им особо "теплый" прием. Ну, один чудик и решил слинять из такой страшной части.
    Народ в курилке заулыбался. Если наша часть страшная, то каково служить в мотострелковой бригаде в Нарокко? Вот там, если верить слухам, и есть самая настоящая дедовщина.
    - Парень сбежал ночью после смены, - продолжил Наумов. - Хватились его еще до подъема; всю часть на уши поставили. А днем беглеца привезли офицеры-кубаши. Говорили, что он шел по шоссе в сторону Гаваны и совсем не прятался. Кубаши сами остановились и предложили подвести. Узнав, кто он и откуда, развернулись и доставили парня прямо в штаб части.
    - Ну и что ему сделали? - спросил Кацо. - В дисбат отправили?
    - Дальше части дело не пошло, - ответил Намик. - Офицеры не хотели лишних неприятностей. Так что парень дослуживал вместе с нами. А эту историю старались не вспоминать: особенно, когда беглец стал дедом. Правда, он так и не заслужил к себе уважения. Это как закон: каким был соловьем, таким становишься и дедушкой.
    - Если боец в бегах меньше трех суток, это считается самоволкой, - разъяснил Распор. - От трех дней до месяца - побег. А больше месяца - дезертирство. Так что, если послезавтра этот Селезнев не вернется, он точно попадет в тюрьму.
    - В тюрьму или в дисбат? - переспросил Кацо.
    - Чего к словам придираешься? - обиделся Распор. - Если хочешь знать, в дисбате гораздо хуже, чем в тюрьме!
    - А мне кореш из батальона рассказывал, - вспомнил Нестор. - У них там тоже однажды боец сбежал. Так батальонные солдаты масштабный ченч устроили! Каждый день ходили в деревню, толкали товар. Беглеца никто и не искал. Всё это время сбежавший соловей прятался у местного кубаша. А главное, кубаш сам хотел его сдать. А батальонные и отвечают: "Мужик! Нам твой дурик не нужен! Мы тебе завтра принесем три банки тушенки, и ты держи этого психа у себя сколько влезет. Нам погулять на воле охота!"
    Курилка одобрительно загудела.
    - На третий день тот дебил всё же вернулся, - с сожалением закончил Нестор. - С кубашом не поладил или совесть замучила, не знаю. Кореш рассказывал, его свои же потом чморили.
    - Если наш соловей пропадет, здесь все с ума сойдут, - сказал Антон Широков. - Такое усиление дисциплины устроят, хоть вешайся!
    - Да что они могут? - засмеялся Фикса.
    - Тебе хорошо рассуждать, - насупился Антон. - А нас тут замучают построениями через каждые десять минут...
    Фикса и Омельянчук были радиомастерами. Блатная должность по армейским меркам. Под командованием прапорщика Тищенко чинили магнитофоны, приемники и прочую аппаратуру. Мастерская находилась рядом с ПЦ. Ребята с утра отмечались на тумбочке дневального, отправлялись в радиомастерскую и... здравствуй, вольная жизнь! Слушали музыку, сколько влезет, в самоходы ходили. Иногда авралили, особенно после случая с бомберами на ШРВ, но чаще всего били баклуши.
    - Да, найдут этого урода! - беззаботно отозвался Фикса. - Лучше меня послушайте! Наш Сергеич похлеще истории про побеги знает.
    Начальник радиомастеров Андрей Сергеевич Тищенко первый раз служил в нашей части с 79-го по 82-ой годы. Через пять лет его снова отправили на Кубу.
    - Сергеич рассказывал, что в восьмидесятом году одного из соловьев схватили прямо в гаванском порту, - сообщил радиомастер. - До этого десять дней искали. Сначала лазили, как у нас, по всем окрестностям. Потом командование решило, что если солдат не дурак, то к исходу третьих суток сам вернется. Но боец не вернулся. Тогда из тех, кто знал беглеца в лицо, сформировали патрули. Они его и взяли, когда солдат пытался проникнуть на итальянское судно.
    - Вот чмо! - хмыкнул Сергей Широков. - И что с ним стало?
    - Сначала на губе больше месяца проторчал, - ответил Фикса. - Там ему всё припомнили. В караулке завелся штатный полотер: вылизывать помещение перед сдачей наряда стало его святой обязанностью. А потом был суд. Парня признали не только дезертиром, но еще и влупили восемь лет тюрьмы.
    - Почему так много? - удивился Густав.
    - Наверное, в шпионаже обвинили, - предположил Намик. - Итальянское судно? Значит, территория Италии. А там, как известно, капитализм...
    - А кто знает историю про самый смешной побег? - вдруг спросил Иван Столяров.
    - А что, бывали и такие? - заинтересовался Колокольчиков.
    - А то! - усмехнулся Иван. - Деды рассказывали! Сбежал один соловей, но далеко не ушел. Сначала ногу подвернул, перелезая через забор. Хромал, хромал. Жрать захотелось. Нажрался какой-то гадости. Подхватил "кубинку". На следующий день совсем ему худо стало. Решил сдаваться. Вышел на шоссе, еле на ногах стоит... Тут его машина и сбила! Насмерть.
    - А что же тут смешного? - оторопел Коля.
    - Смешного? - переспросил Столяров. - А то, что родителям парня написали: "Погиб, выполняя боевое задание"!
    Дембель сплюнул в яму, встал и потопал в кубрик. В курилке все замолчали.
    - Вот как бывает, - тяжело вздохнул Распор. - История поучительная, черепа!

    ***

    В шесть часов я снова заступил в наряд. Дневальным по роте. Дежурным был Сергей Капрусынко, недавно получивший звание сержанта. Вторым дневальным - его белобрысый друг Паша Гудкевич. Оба дедушки - родом из Минска, не разлей вода. В таких нарядах вся тяжесть ложилась на дневального-черепа; не будет же сержант припахивать своего друга! Гудкевич, в основном, стоял на тумбочке, а я шуршал по роте: подметал плац, мыл душевую, протирал мокрой тряпкой пол в галерее.
    До ужина рота занималась поисками беглеца. Безрезультатно. Вечером устроили проводы первой барки. Дембеля менялись с черпаками ремнями. Отдавали настоящие кожаные взамен на негнущиеся из кожзаменителя. В первом взводе повезло Кацо и Коле Колокольчикову. Солдату-тихоне достался потрепанный ремень Намика.
    - Носи, Колокольчиков, не робей! - добавил сержант. - Буду вспоминать тебя на гражданке! Особенно фразу: "А я думал, так положено"...
    Отъезда барки я ждал с нетерпением; еще ночь и у меня будет собственная кровать! Мук расставания и тяжести утраты не испытывал: чем раньше мои бывшие деды дембельнутся, тем быстрее я сам поеду домой. И зла на уезжавших не держал...
    Из санчасти выпустили Гусарыча. Он выглядел здоровым. Пока я подметал рядом с курилкой, Илья с жаром расписывал свой "подвиг".
    - А как там фельдшер из санчасти? - спросил я. - Ну, Костя, который мне палец спас. Он ведь отличный парень!
    - Чмо он страшное! - скривился Гусарыч. - Хоть и нашего призыва, а строит из себя черт знает кого. Сказал: "Я тебя оставлю еще на несколько суток, если ты будешь убираться по санчасти. Соловьев у нас нет, только два дедушки лежит. Кому еще, кроме тебя? Или выпишу в роту". Ну, я выбрал роту. Пусть сам шуршит!
    - Раньше он был совсем другим, - удивился я.
    - Власть портит людей! - авторитетно заявил Илья.
    - Даже самая маленькая, - грустно согласился я. - А ты их майора видел?
    - Он меня и выписал. По просьбе твоего высокомерного приятеля.
    - А как ты себя чувствуешь?
    - Не очень, - признался Гусарыч. - Тошнит. Палец болит. Знаешь, жжет так. Майор сказал, это может продлиться несколько дней. А потом добавил: "Но лишних мест у нас нет"...
    - Эй, ужаленный! - Мимо проходил Сергей Подопригора. - Как тебя угораздило? Ты что: в траве под камнями Селезнева искал?
    Курилка грохнула от хохота.
    - Ну, всё! Теперь задразнят, - расстроился Илья.
    - Не дергайся, - прошептал я. - Подопригора скоро уедет, зато ты на гражданке героем станешь.
    - Это еще почему? - удивился Гусарыч.
    - Скажешь: "Меня на Кубе скорпион укусил, а я выжил!" - объяснил я. - Вот увидишь, от девушек отбоя не будет!

    ***

    Я не спал первую половину ночи. После двух часов Капрусынко и Гудкевич собрались что-то отмечать. Вроде бы, участвовать в проводах барки. Меня это мало интересовало. Я забегался. Устал шуршать. Ноги сильно гудели. А впереди - почти весь наряд.
    После двенадцати в роте стало тихо. Из кубрика соловьев не доносилось ни звука. Да и большая спалка угомонилась. Капрусынко отправился в ленинскую комнату, якобы подшивать новые газеты. На самом деле, дежурный клал на стол подшивку, на нее голову и спал. Если ДПЧ неожиданно нагрянет - железная отмазка: "подшивал газеты, задумался".
    Я уныло стоял на тумбочке. Невеселые мысли вертелись в голове. Барочный период мне не нравился.
    "Скорей бы, что ли, соловьев перевели во взвода, - думал я. - Надоело за всех лямку тянуть. Дембеля выпали из этой жизни, новые дедушки ничего не делают. Только наш призыв шуршит, хотя мы уже год прослужили!"
    К нарядам по роте я привык. Физически тяжело, зато морально легче. На сменах - очень сильно устает голова, по ночам пост снится. А тут - всего лишь ноги болят. К тому же, последние два дня шел дождик, стало прохладнее...
    Говорили, с конца мая установится такая погода: до обеда - страшная жара, сорок градусов в тени; после обеда - ливень, который смывает всё на своем пути. Поживем - увидим. Интересно, что дедушки, которые пугали нас кубинским летом, теперь стали дембелями. И многие из них этого лета здесь уже не застанут. Зачем тогда было пугать?
    Задумавшись, я смотрел то на дневального второй роты, то на угол большого кубрика. Два места, откуда мог появиться ДПЧ. Внезапно что-то заскрипело. Я прислушался. Скрип не прекращался. Он шел откуда-то... с неба! Я сошел с тумбочки, спустился с галереи. Глянул вверх. Что за бред? Кто-то, плохо различимый в темноте, спускался по лестнице с крыши здания.
    "ДПЧ!" - понял я. И закричал:
    - Дежурный по роте, на выход!
    Из ленинской комнаты выскочил сонный Капрусынко. Я встал обратно на тумбочку.
    - Где? - прошептал сержант, оглядываясь по сторонам.
    - С крыши спускается, - ответил я.
    Судя по безграничному удивлению, отразившемуся в глазах сержанта, ДПЧ так раньше никогда не поступал. Капрусынко метнулся к лестнице. Задрал голову. Наверное, разглядывал офицера.
    - Эй, боец! - неожиданно закричал он. - Слезай, а то хуже будет!.. Ты что там делаешь? Постой-ка... Да это же беглый соловей!!!
    Я мигом слетел с тумбочки. На лестнице обреченно висел парень в гражданской одежде. Пока я звал дежурного, он успел спуститься ниже и теперь был хорошо виден в свете прожекторов.
    - Селезнев, слезай по-хорошему! - вел переговоры Капрусынко. - Сам сдавайся, иначе в дисбат попадешь! Слышишь? Слезай, я тебе сказал! Это приказ!
    Последние слова беглец воспринял по-своему. А именно - полез наверх.
    - Стой! - закричал Капрусынко. - Из-под земли достану!
    Но соловей только быстрей заработал руками и ногами.
    - Медведев! Дуй во вторую роту! - распорядился сержант. - Там есть другой спуск. Бери их дежурного и дневального! Полезайте наверх. А я здесь этого придурка...
    Не договорив, сержант подпрыгнул и уцепился за лестницу. Я помог ему забраться. Потом побежал во вторую роту.
    - У нас беглец на крыше! - кричал я на бегу. - Он может спуститься по вашей лестнице! Где у вас спуск? Надо перекрыть ему дорогу!
    Через несколько секунд меня поняли. В солдатах второй роты проснулся охотничий азарт.
    - Никуда он не уйдет! - пообещал младший сержант. - Толян, у нас где-то была веревка...
    - Бежим, Макс! - отозвался Толян. - Некогда искать. Скорее!
    Два бойца с таким рвением помчались к спуску, словно всю жизнь ловили людей. Я за ними.
    - Оставайся здесь! - распорядился дежурный по имени Макс. - Смотри, чтобы он не слез. А мы сейчас...
    Я наблюдал, как ребята резво поднимаются по лестнице. Лично меня на крышу не тянуло. Я не испытывал симпатии к Селезневу, но и ловить его мне не хотелось.
    "Лишь бы вниз не сиганул! - подумал я. - Разобьется. Крови много будет..."
    - Медведев! - Наверху показалась голова Капрусынко. - Звони ДПЧ! Скажи, мы задержали беглеца, которого все разыскивают. А потом дуй в роту! И Гудкевича разбуди!

    ***

    Так и закончилась история с побегом. Всё время, пока солдаты и офицеры искали бойца за территорией части, он прятался на крыше. И свысока наблюдал за организацией собственных поисков!
    Селезнева отвели в штаб. Там с ним беседовал дежурный по части, майор Голубев. Соловей был вялым, ослабевшим и быстро во всем сознался. Подробности разговора нам передал Капрусынко, которого ДПЧ оставил для охраны.
    Майора Голубева, прежде всего, интересовали причины побега. Не запугивал ли солдата кто-нибудь из старшего призыва? Может быть, бил? Издевался? Селезнев отвечал отрицательно. В чем же тогда дело? Оказалось, солдат решил... остаться на Кубе! Он немного знал испанский; был похож на местного - смуглый, черноволосый. Еще на барке надумал бежать из части и поселиться в какой-нибудь тихой кубинской деревне. А когда перестанут искать, путешествовать по стране.
    Узнав мотивы, майор расслабился. По крайней мере, сажать никого не надо. Напоследок Голубев спросил:
    - А кто же служить за тебя будет, если все захотят путешествовать?
    Но Селезнев не оценил чувство юмора дежурного по части и промолчал.
    Странного юношу положили в санчасть. Там он провел трое суток. Потом его куда-то увезли. Больше о беглеце мы ничего не слышали.
    В один из дней я заглянул к Косте-медбрату, справиться о нашей знаменитости. Фельдшер сказал, что Селезнев - парень образованный, много знал о Че Геваре и кубинской революции. В санчасти организовали специальный наряд, но соловей больше сбежать не пытался.
    - Майор говорит, все беглецы делятся на две категории, - объяснил Костя. - Психи и косари. Первые - действительно шизики, а вторые - косят под шизиков. Но Селезнев - и не псих, и не косарь. Майор назвал его романтиком... Но романтизм в наше время - вещь непрактичная.
    Я молчал, разглядывая фельдшера. В роте Селезнева считали психом. Наверное, майору видней. Что же касается романтики... Похоже, в армии она действительно не котируется. Вот, например, Костя. Раньше он был скромным парнем, а теперь вовсю использовал свою блатную должность. Больные делали ему сувениры, убирали санчасть. Я слышал, что фельдшер через водителей толкал медикаменты и инвентарь кубашам... Какая уж тут романтика?
    - И куда его отправили? - спросил я.
    - Первой же баркой пойдет в Союз, - ответил Костя. - И Кубы своей любимой не увидит. А дальше: кто его знает? Может, дослуживать будет, а может - в психушку загремит...
    Остался невыясненным и другой вопрос - зачем беглецу понадобилось забираться на крышу? Сам Селезнев объяснять свой поступок отказался. Зато в нашей роте на эту тему спорили долго. В итоге, решили, что парень хотел осмотреться - куда ему бежать. Сориентироваться на местности. Хотя была ночь, но электрический свет-то горел! Когда все заснули, соловей вышел из кубрика, пробрался мимо дневального (на тумбочке стоял дедушка; наверное, смотрел телик вместе с дежурным). Беглец забрался на крышу, а затем... не смог спуститься. Фильм закончился, пришла смена, а после трех ночи дембеля провожали барку. Пришлось отложить спуск на сутки.
    - Тяжело ему было на крыше торчать!- рассуждали сердобольные солдаты. - Наверное, от жажды мучился. Зато дислокацию изучил досконально!
    - Может, он специально там сидел, чтобы спутать всем карты? - гадали другие.
    - Он полез на крышу, потому что у него поехала крыша! - утверждали третьи...
    Так побег Селезнева стал ротной легендой. А самого соловья прозвали "Карлсоном, который бежал на крышу".

    2. "А почему они, как дураки, в гражданке?", или Немного истории.

    - Товарищи военнослужащие! - голос Сакичева сорвался на крик. - В связи с укреплением советско-кубинской дружбы наша рота идет к мемориалу погибшим советским воинам. Командирам взводов, переодеть личный состав в гражданскую одежду. Рота, разойдись!.. Отставить!
    Солдаты зашумели. Мозг ротного, как обычно, дал сбой.
    - Молодое пополнение, в ленинскую комнату! - скомандовал капитан. - Рота, разойдись!
    - Первый взвод, к каптерке старшины! - принял эстафету Дементьев. - Получаем одежду по отделениям!
    Мы отправились за гражданкой.
    - Наконец-то куда-то выберемся, - прошептал я Коле Колокольчикову. - Первая суббота, когда не работаем на территории!
    - Я бы лучше в роте "Огонек" почитал, - проворчал Иван Столяров. - Знаю я этот мемориал. Через него в самоход за автописту ходят. Ничего там интересного нет: монумент стоит да вечный огонь горит!
    Реакции были разными, действия - одинаковыми. Первый взвод столпился возле каптерки. Черный где-то застрял. Потянулись минуты ожидания...
    7-ое мая 1988-го года выдалось жарким. Уже с утра припекало. Барочный период продолжался. Позавчера ушел второй теплоход. Нестор, Распор, Калугин и еще десяток дембелей раздали соловьям припасенные сигареты, отмаршировали с песней на ужин, спели любимые песни в курилке. Утром обе роты простились с отъезжающими. Построились у штаба. Замполит части произнес короткую речь. Дембеля с чемоданами залезли в автобусы. И всё. В кубрике стало просторней; на душе - более пусто.
    На выходные Дементьев освободил меня от нарядов. Я был доволен. Ходить по роте через день - тяжелое испытание. Слава богу, дневальными начали ставить и соловьев, в пару к черпаку: поэтому я и получил передышку. Кстати, сам отходил наряд с младшим призывом. Мне достался в напарники Игорь Малый из Гродно. Худой парнишка. Сообразительный, но замкнутый. Я с ним подчеркнуто не стариковал. Мы равное время стояли на тумбочке, одинаково шуршали. Наряд прошел без приключений, но я устал больше обычного. Всё время ощущал себя кем-то вроде старшего товарища. После сдачи наряда мне хотелось услышать от Малого хотя бы "спасибо"! Ведь, поровну разделив обязанности, я сделал ему большое одолжение. Но Игорь молча направился в свой кубрик. Ну, и ладно! Когда-нибудь оценит мою доброту.
    Отношения с соловьями постепенно налаживались. Генералу привезли посылку, он познакомился с "курьером". Им оказался Леха Попов; единственный парень из Ленинграда. Любитель Розенбаума, он хорошо пел и играл на гитаре. Правда, о рок-клубе ничего не знал. Остальные ребята были, в основном, из Белоруссии. Пошли в армию осенью, нестуденческий призыв. Новые соловьи держались обособленно. Интересно, мы вели себя также?..
    - Когда придет этот старый? - Сергей Широков пнул дверь каптерки, вернув меня в реальность. - Кацо, шли бойца на тумбочку!
    - Колокольчиков! - сориентировался новый комод. И тихо добавил: - Сходи, Колян, узнай, где старшина. Сам понимаешь, сколько нам еще здесь торчать?
    Командовать ребятами своего призыва было сложно. Но у Кацо получалось.
    - Долго мы еще в роте проторчим, - пробурчал Паша Гудкевич. - Сакичев соловьям часовую лекцию загнул! Боится, что кто-нибудь из них повторит подвиг Селезнева. Тогда Лошадь точно разжалуют в лейтенанты...
    - Кто там меня дожидается? - В коридоре показался старший прапорщик Черный. - Колокольчиков, не путайся под ногами. Эй, бойцы у каптерки! В сторону! Выстроились по одному! Десять человек! Остальные - марш отсюда!

    ***

    Около девяти рота двинулась к мемориалу. Бойцы шли строем. Соловьи - в одинаковых рубашках и брюках. Черепа - в том, что осталось у старшины. Например, мой костюм уже давно отбыл в Союз с кем-то из дембелей весеннего призыва. По крайней мере, в каптерке я его не нашел, поэтому напялил чьи-то безымянные штаны и рубаху. Лучше других смотрелись деды и дембеля - почти все в фирменных рубашках, джинсах и кроссовках. Купили на отоварке. Впрочем, люди в гражданке, идущие в ногу, в любом случае выглядели нелепо.
    Вышли из части. Мимо столовки в сторону Центра. За знакомыми зданиями открылись новые территории. Метров пятьсот вдоль гаражей и складов. Затем поворот к батальонному КПП. За шлагбаумом началась дорога, которая и вывела на плац мемориала. Там уже собралось немало народу. Вторая рота, офицеры из Центра с семьями, военнослужащие кубинской армии. Вся эта большая разношерстная толпа дожидалась начала мероприятия. На шоссе вереницей вытянулись пустые автобусы. Ближе к мемориалу установили трибуну.
    - Рота, разойдись! - скомандовал Сакичев. - Держаться повзводно!
    Строй тут же рассыпался. Первая рота быстро растворилась среди собравшихся. Мы с Колей скромно пристроились сбоку. Советских солдат больше всего интересовали кубинские девушки (по-испански - "мучачи"). Особо привлекательно выглядели кубашки в белых кителях. "Форма ВВС!" - громогласно заявил Кудаш, пожирая глазами красавиц. Девушкам нравилось быть в центре внимания. Они улыбались и громко смеялись, поглядывая на "советико"...
    Не успел я насмотреться на кубинок, как начался митинг. К микрофону подошел кто-то из гражданских. Судя по бурной реакции собравшихся, лицо известное. Оказалось, Рауль Кастро, брат самого Фиделя! Впрочем, видно его было плохо, а слышно - еще хуже. После каждого предложения Рауль делал паузу, давая время переводчику. Толпа почтительно молчала, прислушиваясь к словам второго лица в государстве. В какой-то момент слышимость улучшилась. Я различил "...кубинцы XXI века вместе с будущими поколениями советских людей высоко понесут славные знамена, поднятые в дни Великого Октября..." Говорил Рауль Кастро гладко. Наградой ему стали аплодисменты.
    Затем выступил посол СССР на Кубе. Его я уже слышал вполне отчетливо.
    - Солдаты и офицеры! Уважаемые кубинские товарищи! - уверенно начал посол. - Мы собрались здесь, чтобы почтить память тех военных специалистов, которые, внося свой вклад в развитие Революционных вооруженных сил Кубы, отдали свои жизни при исполнении этой миссии.
    Человек на трибуне сделал паузу, чтобы высокие слова дошли до слушателей.
    - 23 февраля 1978 года, в честь шестидесятилетия создания Красной Армии, был открыт этот мемориал советскому солдату-интернационалисту, - продолжил выступающий. - И сегодня в преддверье не менее важной даты, дня Победы над фашистской Германией...
    Впереди Столяров и Подопригора что-то спросили у девушек в белых кителях. Мучачи прыснули от хохота. Мое внимание тут же переключилось на них. Еще бы! Я несколько месяцев не видел ни одной особы женского пола; не то, что девушки... Деды говорили, что нам в чай добавляют бром для снижения потенции. Может, так оно и было. По крайней мере, я часто ощущал это "снижение". Но только не сегодня!
    - Дружба народов-братьев крепится не только общими усилиями в развитии экономики и культуры, - уловил я последние слова посла, - но и готовностью борцов-интернационалистов в случае необходимости отдать жизни, придя на помощь друг другу!
    Раздались редкие хлопки...
    Потом говорили другие кубинские и советские ораторы. Какая-то женщина прочла свои стихи. Над мемориалом зазвучало:
    Им жить бы, учиться,
    Любить и дружить
    И срочную службу
    Давно б отслужить...
    Но план не всегда
    Выполняется точно,
    Так, срочная вдруг
    Обернулась бессрочной...
    Рифмованные строки сильно взволновали собравшихся. Возможно, в стихах присутствовала та самая человечность, которой были лишены официальные речи...
    - А почему эти солдаты умерли? - спросил Коля Колокольчиков.
    - Наверное, воевали в Бухте Свиней, - предположил я. - Густав рассказывал, там много народу полегло...
    - А сейчас состоится парад! - сообщили с трибуны.
    Заиграл военный оркестр. Кубинские военнослужащие сорвались с места. Участники готовились к выступлению. Тем временем солдаты обсуждали мучачес. Иногда доходило до ссор.
    - Видел, какие буфера?
    - Та, черненькая, очень приятная...
    - Приятная?! Ну, ты и слово нашел!
    - А ты девушку от крокодила отличить не можешь!..
    Начался парад. Прошли кубинцы просто здорово: четко и слаженно, громко чеканя шаг. Три рода войск: ВВС, ВМФ и сухопутчики.
    - Вот это боеготовность! - пробормотал Коля.
    - Наши так маршировать не умеют, - согласился я.
    - Глупые черепа! - В наш разговор вклинился Фикса. - Они же служат рядом с домом! По субботам-воскресеньям - в увал! Если бы у нас так служили, я бы первый замаршировал: не хуже, чем эти кубинцы!

    ***

    После парада в толпе возникла неразбериха. Все разошлись, куда глаза глядят. Я, немного подумав, побрел к мемориалу. Странное чувство - предоставлен сам себе. Когда в последний раз такое было?
    - Мишель! - раздался оклик сзади. - Помоги, а?
    Я обернулся. Это был Толик Перевозников. Рядом шли дембеля Мазепов и Кондык, неразлучные друзья-товарищи. Они до армии учились на одном факультете Киевского Политеха, а теперь уходили на четвертой барке...
    Последним теплоходом обычно шли залетчики и пофигисты. Первых - спалили в самоходе, на пьянке или ином неблаговидном, с точки зрения командования, поступке. Один серьезный залет мог кардинально изменить судьбу самого образцового солдата. Характерный пример - Кудаш. Пофигисты - другое дело. Эти бойцы не хотели "гнуться" и выполнять идиотские приказы. На этой почве у них возникали конфликты с офицерами. Пофигисты могли не иметь залетов, быть отличными специалистами. Тем не менее, уезжали последними. Почему? Большинство солдат предпочитали не высовываться, а пофигисты открыто высказывали свое мнение. Вот и расплачивались. Впрочем, в нашей роте встречались и "раздолбаи" - залетчики и пофигисты одновременно. Например, Фикса.
    Конечно, это разделение было условным, но Мазепов и Кондык считались стопроцентными пофигистами. О таких говорили: "Последняя барка на лице написана"...
    - Мишель, сфотографируй нас у памятника, - попросил Паровоз. - Будет у меня фотка на память: череп с двумя дембелями. Если, конечно, Андрей пришлет.
    - Пришлю, - пообещал Мазепов. - Надо только правильно попросить.
    Дима Кондык, высокий симпатичный брюнет, засмеялся:
    - Ничего он тебе не пришлет! Я его знаю.
    - Чего ты гонишь? - заворчал Мазепов.
    - Андрей, с тебя фотография! - настаивал Толик. - Ты же обещал!
    Я с удивлением наблюдал за этой троицей. Мазепов и Кондык за последнюю неделю сильно изменились. Они уже выглядели как гражданские люди! Впрочем, пофигисты никогда не вписывались в армейские условности. Дембеля панибратски общались к Толиком, несмотря на разницу в призывах. Да и вообще! Они были уже не похожи на солдат.
    - Сфотографируй, Медведев, - попросил Мазепов. - Мы и тебя сфоткаем. У меня пленка - 36 кадров...
    Сделав групповые снимки, дембеля с Паровозом пошли смотреть могилы. Я увязался за ними. Стройные ряды надгробий, на каждом - имя, фамилия, звание. Почти все солдаты, только несколько офицеров. Два майора. Одна медсестра 26-ти лет. Все погибли в 1962-1963 годах.
    Созерцание могил привело нашу компанию в задумчивое состояние.
    - Почему они погибли? - спросил я. - Воевали в Бухте Свиней?
    - С чего ты взял? - удивился Андрей Мазепов.
    - Женщина стихи читала, - ответил я. - "Здесь отдали Кубе они свои жизни. Под солнцем горячим вдали от Отчизны".
    Толик Перевозников засмеялся.
    - То поэзия, Мишель! - сказал он. - А у нас - проза жизни.
    - Ладно, поэты-прозаики, - вздохнул Мазепов. - Сейчас разберемся... Пошли на травку!
    Мы уселись на газоне возле мемориала. Солдаты обеих рот ходили вдоль автобусов, знакомились с кубинцами. Большая группа наших парней обступила полицейских на мотоциклах. Самые бойкие разговаривали с девушками. Кроме красавиц в белых мундирах, немало симпатичных кубинок стояло в почетном карауле. Но мне было интересней послушать дембелей.
    - Что здесь было двадцать пять лет назад? - задумчиво начал Андрей. - Доподлинно никому не известно. Всё, что имеется - это могилы. А больше ничего нет!..
    Я ожидал услышать что-то более конкретное, но мысль бывалого пеленгаторщика ушла в сторону.
    - Вот и мы дембельнемся, - грустно произнес он. - А кто потом вспомнит, что здесь служили Мазепов и Кондык? Книжек о нас не напишут, фильмов не снимут... Вернусь домой, так еще придется доказывать, что на Кубе служил. Вот и фотографируюсь, чтобы поверили!
    Пессимизм Мазепова мне не понравился.
    - От призыва к призыву передаются истории, - возразил я. - Самое интересное - запоминается. Эти истории и останутся.
    - А много ты слышал о том, что здесь было раньше? - спросил Дима Кондык. - Вот, допустим, в нашей части. Прямо целый день интересные истории слушаешь!
    Дембеля засмеялись.
    - Ну, кое-что слышал, - ответил я. - Раньше у нас была жуткая дедовщина. За кубриком первого взвода били в грудак соловьев. Ну, чтобы синяков не осталось. А дедушкам жилось вольно. У них даже был автомобиль, на котором они ездили в Гавану.
    - И это все? - с видом сурового экзаменатора спросил Кондык.
    - Еще жгли дембельские костры, - добавил я. - А в казармах до нас жили американские летчики...
    - При чем тут американские летчики? - разозлился Мазепов. - Мы же про наших солдат спрашиваем! Что за дембельские костры?
    - Наверное, большие, - задумался я. - Чтобы издалека было видно. Вроде пионерских...
    - Из псов они костры жгли! - засмеялся Кондык. - Из кубинских песо! Потому что у дембелей денег было много!
    - Тогда были другие времена, - важно сказал Мазепов. - Дембель мог любого банана-офицера заставить на пальму влезть.
    - Зачем? - удивился я.
    - Чтобы вдаль смотрел, - объяснил Андрей, - не видно ли дыма из пароходной трубы той барки, что идёт за дембелем. Уяснил? Боялись офицеры дембелей! Не то, что сейчас!
    - А еще так говорили, - вспомнил Кондык. - "На твою барку, соловей, пионеры еще металлолом не начали собирать, а моя уже в порту дымит".
    - Самое главное забыл! - спохватился Мазепов. - Раньше было просто с мучачами! За кубриком первого взвода стояла кровать. Там каждую ночь кто-нибудь из дедов развлекался. Кубашку можно было снять за набор иголок. Они за забором толпами прохаживались. Иногда дежурный по роте приходил на утреннюю поверку, стрелял в воздух, и только когда все кубинки разбегались по своим касам, а солдаты выходили из кубрика.
    - Здорово тогда было! - поразился я. - Только если сразу дедушкой, а не соловьем.
    - Ну, ты оригинал! - засмеялся Мазепов. - Так не бывает! И не должно быть! Вот смотри, новые соловьи приехали. Им ведь разделение на призывы не нравится, а ты-черпак, считаешь это нормальным. Верно?
    - Верно, - согласился я. - Соловьи должны песню петь и посуду выносить. Это - нормально. Но я стариковать не собираюсь. Наезды на другой призыв...
    - А, молодой еще! - отмахнулся Кондык. - Пойми, никто ничего не поймет, пока ты его отжиматься не заставишь.
    Дембеля опять напоминали армейцев. Все их гражданские повадки куда-то исчезли.
    - "Стариковство", "дедовщина", - поддержал товарища Мазепов. - В газетах об этом пишут, на комсомольских собраниях обсуждают. Да такая дедовщина, как у нас, в армии необходима! Я бы повесился полтора года ходить соловьем. Вот скажи, Паровоз, если бы я тебя не гонял во время стажировки, ты бы дал мне поспать в дедовской? Да ты бы меня на @#$ послал в первый же день службы!
    - Не послал бы! - возразил Толик.
    - Ну и зря! - засмеялся Кондык.
    - Чего, чего? - наигранно возмутился Мазепов. - Меня послать? Сейчас я тебе пошлю!
    Дембеля начали в шутку возиться. Они снова стали похожи на гражданских людей, которым глубоко безразличны армейские проблемы.
    - Первая рота, уходим! - раздался далекий крик Сакичева.
    - Лошадь поспешная! - выругался Мазепов, вставая с травы. - Сейчас будет строить, пересчитывать! Пошли!

    ***

    После обеда я встретил Тимоху. Захаров вернулся со смены. Мы зашли за кинозал, сели рядом с асфальтовой дорогой и стали делиться новостями.
    Я похвастался, что ходил на мемориал.
    - Везет тебе! - протянул Тимоха. - А на ПЦ - ничего интересного. Ждем соловьев; у них с понедельника стажировка. Правда, на нашем посту - два деда и два черепа. Поэтому стажера у меня не будет. Следующие полгода опять с Крутько меняться.
    - А что там в эфире? - спросил я.
    Тимоха тяжело вздохнул:
    - Походишь пару недель подряд, Мишель, и всё становится безразлично. Вот в среду развертывание было. Боб получил плюс двадцать...
    Андрюха Бобров ходил в другую смену. Тоже ничего не рассказывал. Видимо, любое однообразие надоедает.
    - Сегодня было тихо, - добавил Захаров. - Я ночью даже пару часов поспал.
    - А как же деды?
    - Я ведь КСА-шник! Что они мне скажут? А с помощниками, кроме Радченко, у меня всё в порядке...
    Тимоха задумчиво смотрел на далекие королевские пальмы.
    - Скучно, Мишель! - пожаловался Захаров. - Я вот вчера послал письмо на гражданку. Маме в Ленинград по КСА-шной связи. Помнишь, я объяснял тебе систему?
    - Конечно, помню, - ответил я. - Вот здорово! Ну, рассказывай!
    - Да, чего тут рассказывать? - Тимоха даже крякнул от досады. - На ПЦ - полная тишина. Я сидел-сидел. Думал, чем бы заняться? Вот и отправил в Даугавпилс небольшое письмо. "Здравствуй мама. У меня все хорошо. Тут лето настало"...
    - Мог бы что-нибудь пооригинальней придумать, - проворчал я.
    - Да, Мишель, здесь всё уже надоело! - воскликнул Тимоха. - Ничего не придумать в этой дурацкой части!
    И Захаров вновь уставился на пальмы.
    - Поэтому и надо идти! - внезапно сказал он. - Пусть рискованно, зато не скучно!
    - О чем это ты? - переспросил я.
    - А? - Тимоха очнулся от своих мыслей. Потом внимательно взглянул на меня. - Ладно, Мишель, скажу. Только никому! Я уговорил Паровоза сходить со мной в самоход.
    - Ну, надо же! - Мне стало обидно. - Я сегодня с ним целый день общался, а он мне ни слова об этом не сказал!
    - Пойми, Мишель, мы из одного взвода! - стал оправдываться Захаров. - А тебя он плохо знает...
    - Да уж куда мне! - в сердцах ответил я. - Но ты там хоть прошарь, как ходить за забор. Может, меня потом сводишь.
    - Обязательно, Мишель! - с жаром заверил Тимоха. - Слово друга!
    Отношения были восстановлены.
    - А как там кубашки на мемориале? - вернулся к началу разговора Захаров. - Толстые? Знаешь, как у них задницы называют? Пропуск! Чем шире, тем лучше.
    - Эти были симпатичные! - оживился я. - Но с ними больше дембеля общались. Они хоть одеты по-человечески, а я в каких-то чужих мятых брюках...
    - Кубашки, что, только на одежду смотрели? - засомневался Тимоха.
    - Может, и так! - соврал я. - Вон, у Мазепа - такие красивые светло-синие джинсы! Я таких на отоварке не видел.
    - Ты, что, новой моды не знаешь? - удивился Захаров. - Все дембеля словно с ума посходили! Они же варят джинсы! Берут штаны, завязывают разными хитроумными узлами и опускают в раствор хлорки. Получается как раз светло-синий цвет... А Мазепов с Кондыком вообще такое отмочили! Кондык схватил джинсы Мазепова и помчался с ними по роте. Мазепов за ним. Столько шуму! Мазепов кричит: "Отдай!", Кондык: "Ни за что!" Даже Сакичев из канцелярии выскочил. А Мазепов так и гонялся за Кондыком, пока тот со всего размаха не опустил мазеповские джинсы в раствор хлорки. Мазепов разозлился, а Кондык ржет. Веришь, они чуть не подрались! Потом Мазепов с убитым видом поплелся в курилку - рассказывать всем о подлом поступке Кондыка.
    - Странно, - удивился я. - Джинсы выглядели вполне нормально...
    - Тимоха! - Перед нами возник Толик Перевозников. - Блин, я тебя по всей роте разыскиваю!
    - А мы тут с Мишелем... - замялся Захаров. - Я вообще спать собирался...
    Возникла неловкая пауза. - Ладно, пойду в ленкомнату, - сказал я, поднимаясь. - Телик посмотрю...
    И ушел. А Захаров и Перевозников сели рядом и стали что-то обсуждать. Я знал, что. Предстоящий самоход. Я бы и сам с удовольствием их послушал, но приходилось соблюдать правила игры.
    "Что за гнусная атмосфера в нашей роте? - думал я. - Люди одного призыва, в нормальных отношениях, а должны всё скрывать друг от друга. И главное - это нормально! Почему Паровоз мне не доверяет? Я, что, стукач?"
    Настроение стремительно портилось. Впечатления от мемориала отошли на задний план. Накатила обида на Тимоху и Паровоза. Партизаны хреновы!

    ***

    По кубинскому телевидению шла передача о природе. Еловые леса сменялись величественными озерами. "Клуб кинопутешествий" по-испански о Канаде. Только я сел смотреть, как выпуск закончился. Начались местные новости. Несколько минут я вглядывался в кубинских военных, фермеров и уборщиков сахарного тростника. Наконец, собрался на выход.
    - Мишель, ты куда? - окликнул Гусарыч. - Сейчас кубашек покажут. В прошлый раз были очень классные!..
    Иногда по телеку шли интересные передачи. Диснеевские мультфильмы или американские музыкальные заставки с Мадонной и Майклом Джексоном. Но сегодня не повезло. А мучачи с телеэкрана меня не волновали...
    Я вышел в коридор. Делать было нечего. И общаться не с кем. Боб - на смене, Густав - посыльный. Пешков, Шура Трофимов и Генерал - мои приятели по учебке - в последнее время отдалились. Другой взвод - другая жизнь. Коля Колокольчиков и Илья Гусаров? С ними я не мог быть до конца откровенным: всегда сохранялась какая-то дистанция. Почему? Ну, знакомых - много, а друзей - единицы...
    От скуки я заглянул в ротный кинозал. На последнем ряду, ближе к спортгородку, сидели Мазепов и Кондык. Андрей лениво шкурил кусок красного дерева, а Дима курил, поглядывая на товарища. Мне в голову пришла смелая мысль. Я направился к дембелям.
    - Медведев? - удивился Мазепов. - Ну, что скажешь?
    - Мы тут разговаривали на мемориале, - начал я. - А ты так и не ответил, почему погибли наши солдаты.
    - Тебя это до сих пор беспокоит? - усмехнулся Мазепов. - Тогда садись!
    Я сел. Дима Кондык выпустил дым и сплюнул на пол.
    - А чего тебя заклинило на этих погибших? - вдруг спросил он. - Так с обеда о них и думаешь?
    Я почувствовал себя идиотом. Сначала перешептывания Тимохи и Паровоза, а теперь еще и насмешки Кондыка!
    - Кому интересно джинсы варить, - с обидой ответил я, - а кому - узнать, что было двадцать пять лет назад!
    Я встал со скамейки, собираясь уйти.
    - Чего ты там про джинсы ляпнул? - вдруг остановил меня Мазепов. - С чего ты взял, что я их варил?
    - Об этом все друг другу рассказывают! - выпалил я.
    Тут дембеля расхохотались. Мазепов согнулся пополам, а Кондык медленно оседал на пол. Я недоуменно смотрел на друзей-пофигистов.
    - Медведев, мы ржем не над тобой, - пришел в себя Андрей. - Садись! Куда намылился? А на Димку не обижайся, он всегда так шутит.
    Я снова сел.
    - Ты спрашиваешь, что было двадцать пять лет назад? - издалека начал Мазепов. - Почему умерли солдаты и офицеры? Должен тебя разочаровать: все они погибли не от пуль врага. И не в боях за независимость Кубы.
    - А как? - упрямо спросил я.
    - Кто утонул, кто черепушку себе проломил, - ответил Андрей. - Кто заснул за рулем, а кто - утонул в море... Говорят, в 63-ем году был сильный ураган. Несколько человек пропали без вести.
    - А почему же их похоронили с почестями?
    - Ну, ты даешь! - восхитился Мазепов. - На каждый ответ у тебя новый вопрос! Чего ты такой любознательный?
    - Хочу не отупеть в армии, - объяснил я.
    - Ну, понимаешь, Медведев, - вмешался Кондык, - мы, все-таки, оказываем помощь кубинскому народу. Советские ракеты в свое время защитили Кубу от американцев. Если бы наши солдаты погибли в Союзе, им бы, конечно, мемориал не поставили. А кубинцы хотят выразить нам свою признательность. Правильно, я говорю, Андрюха?
    - Верно, - кивнул Мазепов.
    - А после 63-го года больше никто не погиб? - спросил я.
    - Конечно, погибли! - ответил Кондык. - Только мертвых теперь отправляют в Союз. Во время Карибского кризиса было не до этого; все думали, вот-вот ядерная война начнется. А потом, когда ракеты убрали, ситуация изменилась. Ну и командование призадумалось: вроде, мирное время, а солдаты все равно гибнут. Зачем их на Кубе хоронить? Вот и повезли на родину в цинковых гробах, как из Афганистана.
    Дима опять смачно сплюнул.
    - В армии всегда кто-то погибает, - добавил он.
    - И в нашей части? - удивился я.
    - У нас? Не слышал, - покачал головой Кондык. - А в батальоне год назад старлей погиб. Авария. Но сам виноват. Офицерам запрещается садиться за руль, а он не справился с водовозкой на узкой дороге. Перевернулся, от удара вылетел из кабины, и цистерной его накрыло. Ужасное зрелище. А старлей был отличным мужиком, прекрасно ладил с солдатами. Так, по крайней мере, о нем парни из батальона отзывались.
    - А еще смертельные случаи были? - спросил я.
    Дембеля засмеялись.
    - Что тут смешного? - не понял я.
    - Ты мертвого вопросами замучаешь, - объяснил Мазепов. - До ночи не ответишь. Знаешь, что, Медведев? Я понял! Помнишь, ты говорил, что после нас останутся истории, которые будут передаваться из призыва в призыв?
    - Помню, - неуверенно ответил я.
    - У тебя память хорошая?
    - Нормальная.
    - Вот и собирай! - постановил Мазепов. - Кстати, я знаю одну страшную историю. Ты же слышал про манговую рощу у пеленгатора? Так вот...
    - Андрей, об этом не надо! - вмешался Кондык.
    - А? - осекся Мазепов. - Точно!
    Дембеля виновато заулыбались.
    - Ты, Медведев, знаешь прапорщика Тищенко из радиомастерской? - сменил тему Кондык. - Вот у него целый арсенал историй! Сейчас расскажу тебе одну, как раз из того времени, а ты запоминай!
    - Хорошо. - Я кивнул и приготовился слушать.
    - В далеком 63-ем году наши солдаты и офицеры служили на Кубе в гражданской одежде, - начал Дима. - Это было сделано в целях конспирации, чтобы американцы ничего не заподозрили. И вот на Остров Свободы собрался с проверкой министр обороны Гречко. Не путать с космонавтом! Наши отцы-командиры стали думать, как же встретить важную шишку? И решили вымыть с мылом шоссе перед частью. Вам это ничего не напоминает?
    - Черный асфальт! - живо откликнулся Мазепов.
    - Вот показался лимузин с Гречко, - с улыбкой продолжил Кондык. - Тут же выстроился личный состав. Маршал вышел на блестевшее, как зеркало, шоссе, но не обратил на него никакого внимания. Посмотрел на солдат и спрашивает: "А это что за сброд?" "Товарищ маршал Советского Союза, это не сброд, - покраснел командир части, - а наши военнослужащие". "А почему они, как дураки, в гражданке?" Сел с недовольным видом в машину и укатил.
    - Так вот как на нас надели форму! - догадался я. - А могли бы до сих пор в гражданке ходить...
    - Главное, что это было на самом деле! - важно пояснил Мазепов. - А ты почему новые вопросы не задаешь?
    И дембеля громко расхохотались.

    ***

    За пару недель до своей барки ко мне подошел Мазепов.
    - Ну, что, собираешь истории? - спросил он.
    Вопрос дембеля застал меня врасплох. С того разговора прошло немало времени; да и отнесся я к нему несерьезно.
    - Сейчас еще одну расскажу, - не дождавшись ответа, сказал Мазепов.
    Мы отошли в сторонку. Андрей достал сигарету. Закурил. Выпустил дым и посмотрел на меня.
    - Джинсы я свои не варил! - наконец, изрек он. - Что я - идиот?
    - Так почему тогда... - начал я.
    - Слушай молча! - перебил Мазепов. - Иначе замучаешь своими вопросами. Дело было так. Еще в черпачьем я купил на отоварке джинсы "Lee". Как сейчас помню, за восемнадцать псов. Они лежали в каптерке, ждали дембеля, но тут мне захотелось купить еще одни. Да не с отоварки, а фирменные, в магазине Гаваны. Я собрал нужную сумму (примерно 70-80 псов) и через друга, который ехал в госпиталь, приобрел шикарные испанские голубые джинсы. Пару недель перепрятывал их у радиомастеров, в нычке у Фиксы. Потом был филигранный заброс в чемодан, Черный даже ничего не заподозрил. А что делать дальше? Как легализовать джинсы перед офицерьем? Одень я их - первый вопрос: откуда? Они же голубые, а на отоварке только синие. Отобрали бы без вопросов!
    Андрей шумно выдохнул воздух. Затем наклонился ближе ко мне.
    - И тут я замечаю, - заговорщицким тоном продолжил дембель, - что некоторые ребята из нашего призыва начинают варить джинсы. Говорю Кондыку: "Тебе штаны нужны? Дешево отдам, только варить их будем вместе". Короче, мы отличную сцену разыграли! Варили-то мы штаны Кондыка, синие с отоварки! А на мемориал я одел фирменные испанские! Словил пару косых взглядов Сакичева, но все-то помнят - я их варил! Мы же с Кондыком из-за них чуть не подрались! Вот так и произошла легализация! Дошло теперь?
    Словно сбросив с души тяжкий груз, Мазепов загасил сигарету.
    - Запомни, это история про Мазепова и Кондыка, - серьезно добавил дембель. - Не забудь, Медведев!

    3. "Фантомас вернулся!", или С Густавом на КПП.

    Я сидел и крутил телефонный диск. Звонил маме на работу - 540-24-03. В трубке - тишина.
    - Не отвечают, - сказал я Густаву.
    - Набери мой, - попросил Игорь. - 212-85-06.
    Я стал набирать:
    - А что бы ты сделал, если бы соединили?
    Густав хмыкнул:
    - Сказал бы: "Мама, звоню тебе из резиденции Фиделя! Сейчас в Гаване будет праздничный салют в нашу честь!"
    Увы, трубка молчала. Я положил ее на рычаг.
    - Все равно прикольно, - сказал я. - Наберу-ка я еще номер Светы Колосковой...
    В моей жизни наступило замечательное время. Тяжелые наряды по роте закончились. Теперь я ходил помощником дежурного по КПП. А самим дежурным - Густав! Счастье продолжалось уже целую неделю: мы в третий раз заступили в наряд.
    Центр - территория, огороженная забором: два здания и множество антенн, кунгов и разной непонятной аппаратуры. Ворота для проезда транспорта, рядом калитка и "вертушка", как на заводской проходной. Здесь и находился контрольно-пропускной пункт - будка с двумя окошками. Одно - для проверки документов у входящих; второе - без стекла, но с деревянными жалюзи - для вентиляции. Жалюзи открывали днем, когда на улице было жарко.
    В маленьком помещении - стол, скамейка и стул. У дальней стенки - топчан с марлевым пологом. Уютно. К тому же, Густав прихватил на дежурство фотографию симпатичной девушки (вырвал варварским образом из журнала "Работница", пока библиотекарша занималась своими делами). Эту фотку мы поставили на видное место, и теперь несли службу "втроем".

     []

    Двадцать первое мая. Семь часов вечера. Только что заступили в наряд, а уже скоро ужин! Обычно с субботы на воскресенье на КПП было тихо...
    Барочный период заканчивался. Третий теплоход отправился в Союз. В роте готовились к переселению по взводам. С середины мая установилась типичная для лета погода: в первую половину дня - жара, после обеда, всегда в одно и тоже время, - ливень. Потоки воды обрушивались с неба; потом за час всё высыхало. Становилось влажно и душно. Ночью - полегче. На главном здании в Центре висел градусник; температура днем доходила до 37 градусов.
    Здесь, вдали от роты, моя жизнь сильно изменилась. Голова прочистилась, появились мысли. А еще - я в первый раз сходил в самоход! Около шести утра, когда в части было наиболее тихо. На территории Центра есть дальние ворота, в самом углу, на границе с автопарком батальона. Перелезаешь и через 300 метров - манговая роща. В первый наряд туда смотался Густав, а в следующий - я. Морковное манго - отличная вещь! Чем больше ешь, тем больше в этом убеждаешься. Говорили, что самое большое и вкусное - королевское. Не знаю, пока не пробовал...
    - Мишель, кончай возиться с телефоном! - толкнул меня Густав. - Вдруг ДПЧ позвонит?
    - Да, брось! Этот банан еще службу не прошарил, - ответил я, но трубку положил.
    Тут же раздался звонок. Трубку взял Густав.
    - Дежурный по КПП рядовой Гусейников, - представился он. - Так точно, товарищ капитан. Готовимся к ужину. Телефон был занят?
    Игорь многозначительно посмотрел на меня.
    - По нему звонил капитан из шестого отдела, - объяснил он. - Фамилия? Не знаю фамилии... Если узнаю, доложу.
    Густав повесил трубку.
    - Банан-то - банан, но дотошный, - вздохнул он. - Не знаю, идти с утра за манго?
    - Посмотрим, - ответил я.
    - Кстати, хотел показать. - Густав полез в карман куртки. - Вчера получил письмо от парня. На, почитай. Вот отсюда...
    Я взял листок бумаги в клетку.
    "...Так что кормят нас здесь тушенкой с жареной картошкой, почти всегда. А каша бывает только по праздникам. Мой сосед давно мечтает о перловке. А вообще места тут дикие, непролазные. Медведи по части иногда разгуливают. Замполит полка отдал приказ - по медведям не стрелять. Говорит, они занесены в Красную Книгу..."
    - Что за чушь? - Я вернул Густаву письмо. - Не могут медведи по части ходить!
    - Конечно, не могут, - усмехнулся Игорь. - Там еще солдаты раненного старшину несли на руках до госпиталя. Потому что он, призадумайся, честнейший человек! А главное, начинается как нормальное письмо... Одногруппник прислал, он в Карелии служит.
    - Густав, так это прикольно! - внезапно дошло до меня. - Твой одногруппник - молодец!
    Я вспомнил, как еще в учебке расписывал Свете Колосковой свою службу. Что мы поем "Вставай, страна огромная!" по три раза на дню. Кто знаком с армией, тот сразу распознает ложь. А кто не служил - пусть головой думает. Нельзя же всему верить!
    - Парень нашел тему! - подтвердил Игорь. - Я так и думал, что тебе понравится!
    С конца соловьиного периода меня и моих друзей преследовала скука. В части всё было изучено до малейших деталей; а впереди - целый год службы. До дедушкиных свобод еще далеко. Ежедневное однообразие угнетало, и каждый боролся с ним по-своему. Боб, замученный сменами и развертываниями, спал, Тимоха планировал самоходы, Густав - теоретизировал, а я... Мне хотелось и в самоходы, и теоретизировать, и истории собирать. А можно, оказывается, и письма придумывать!
    - Давай пошлем кому-нибудь прикол, - предложил я.
    - После ужина, - кивнул Густав. - Кстати, я понял, откуда пошло выражение "ченч"!
    ("Ченч" - продажа кубашам дефицитных товаров: мыла, одеколона, сигарет и любого армейского имущества - от трусов до плащ-палаток. "Ченчить" - продавать, "идти на ченч" - отправляться в самоволку с товаром).
    - Это же и так всем ясно, - ответил я. - "Ченч" - английское слово, переводится как "менять".
    - А почему не говорят "обмен"? Или по-испански "камбио"? - спросил Игорь. - Просто раньше кубинцы меняли товары у американцев, а теперь - у советико! Продавцы поменялись, а слово осталось.
    - Ну, ты голова! - восхитился я. - А Фидель Кастро этот ченч одобряет?
    - Фидель - умный мужик! - заверил Густав. - Он всё обращает в свою пользу! И ченч тоже! Знаешь, в восьмидесятом году за пределы Кубы были высланы более ста тысяч человек. Фидель сказал: "Кто хочет в Штаты?", и туда отправился всякий сброд - недовольные, преступники и даже душевнобольные. В итоге, Куба только очистилась! А еще кто-то из бригадных рассказывал, что Фидель Кастро хотел для наших войск открыть бесплатные публичные дома. Честно! А наше начальство отказалось... Вот дураки!

    ***

    В восемь вечера к нам присоединился Коля Колокольчиков. Солдат-тихоня заступил патрульным. На ночь бдительное командование усиливало охрану Центра. Может, опасалось внезапного нападения американцев? Хотя вряд ли три солдата со штык-ножами могли оказать достойное сопротивление.
    В любом случае, роли распределялись так. Гусейников, главный в наряде, с десяти вечера до шести утра сидел на КПП и обеспечивал связь с дежурным по части. Я и Колокольчиков сменяли друг друга: до двух часов ночи по территории Центра топал я (в качестве помощника), а патрульный (в обличии Колокольчикова) спал на топчане. После двух мы менялись местами.
    А топать надо было по строго определенному маршруту. Мимо главного здания, где сидел оперативный дежурный и спецы-офицеры. Кстати, за ним находилась большая антенна-тарелка для связи с Москвой. К ней запрещали подходить - опасное излучение. Гусарыч рассказывал, что однажды он по глупости сел рядом. Через минуту из кунга выскочил офицер с криками: "Эй, боец! Дуй отсюда! Антенна фонит! Без детей остаться хочешь?"
    Держась на почтительном расстоянии от зловещей антенны, патрульный проходил вдоль здания поменьше, с солдатскими круглосуточными постами. В конце пути, совершив эффектный левый поворот, упирался в дальние ворота. Разворачивался на 180 градусов и топал обратно. Шаг в шаг, ни на метр не отклоняясь от установленного маршрута. И так - все четыре часа.
    Мы с Густавом придумали свой метод несения службы. Игорь не спал. Я, прикрывшись плащ-палаткой, дремал под маленькой финиковой пальмой, недалеко от ворот. Свет от фонарей туда не попадал. Когда приходил ДПЧ, Игорь выскакивал с докладом: "Происшествий не случилось". "А где патрульный?" - спрашивал офицер. "На территории", - отвечал Игорь
    Заинтересованный дежурный шел проверять патрульного. Как только он скрывался за углом, Густав устремлялся ко мне. Проснувшись, я бежал с другой стороны маленького здания, огибал его и переходил на шаг. А, увидев дежурного, спокойно докладывал, что за время патрулирования и у меня происшествий не случилось. Схема отлично сработала в первом наряде. На второй раз ДПЧ и вовсе не пришел. Значит, и сегодня всё будет нормально...
    Ночь. Коля Колокольчиков спал на топчане. Густав сочинял фантастическое послание в Карелию в стиле: "решил дописать тебе письмо, а то в прошлый раз обезьяна спрыгнула с дерева и украла ручку". Я затих под пальмой. Назвать это полноценным сном было трудно. То ноги, то руки затекали, и я просыпался. В полудреме мне мерещились то королевское манго небывалых размеров, то Фидель Кастро, открывающий в нашей роте публичный дом. Ленточку перерезал сам капитан Сакичев. Наконец, я крепко уснул. Прислонился головой к стволу пальмы и...
    - Мишель! Вставай! Беги скорей! - Густав тормошил меня изо всех сил. - Этот банан - придурок! Я пошел тебя будить, а он как выскочит из-за угла и заорет: "Куда ты?" Я говорю: "Проверяю обстановку"... Будь осторожней!
    Последние слова Густав прокричал уже мне вслед. Схватив в руки тяжелую плащ-палатку, я, как загнанный заяц, помчался в обход дежурного по части. Вылетел за короткое здание. Нет никого! Вдоль корпуса... Бац! В бок ударилось что-то тяжелое и живое. Потеряв равновесие, я полетел в темноту.
    - Стой, кто идет? - раздался испуганный крик. - Кто тут?
    Я понял, что столкнулся с ДПЧ. Заворочавшись, забормотал:
    - Товарищ капитан, за время моего дежурства...
    - Лёжа не докладывают! - разозлился офицер. - Вставай! Почему ты выскочил на меня из-за угла?
    - Это вы на меня налетели! - обиженно сказал я. - Я патрулировал по маршруту.
    - Патрулировал? - переспросил капитан. - А почему плащ-палатка в руках? Почему бежал? И не говори, что ты не спал! Я же вижу, спал! А главное - врезался в меня со всей силы!
    Год службы научил меня не спорить с офицерами. Это не только бесполезно, но и вредно. Особенно в нарядах. Всё равно ничего не докажешь.
    - Фамилия? - спросил ДПЧ.
    - Медведев.
    - Завтра всё сообщу твоему командиру, - пообещал дежурный по части.
    И зашагал к КПП. Я обреченно поплелся за ним...
    Как только капитан ушел, Густав набрал "00-33", номер первой роты:
    - Кацо, у нас только что был ДПЧ. Ждите!
    Если дежурный приходил в Центр, мы всегда звонили на тумбочку. И наоборот. Потому что обычно офицер проверял всех сразу. Дежурным по роте сегодня стоял Кацо, а дневальными - Гусарыч и Пикуда.
    - Этот капитан, оказывается, бежал мне навстречу! - пожаловался я Игорю. - Вот мы и столкнулись! Спалить он меня не смог, но обещал накапать Сакичеву.
    - Жалко будет, если нас разгонят, - расстроился Густав. - Хитрый банан! Теперь он в роту пошел. Сегодня же суббота. Деды фильмы смотрят.
    - А что Кацо?
    - Сказал, что деды хрен разойдутся, - ответил Игорь. - Будет стрему из соловьев ставить...
    В ночь с субботу на воскресенье по кубинскому телевидению показывали сразу две фильма. С десяти вечера до двух часов ночи. Пользуясь близостью от Америки, кубаши открыто воровали у штатовцев популярные картины. Ловили УКВ-антеной телеканалы Флориды, и записывали на качественную технику всё, что считали нужным. А потом крутили по собственному тиви без перевода, с испанскими субтитрами. "Монахи Шаолиня", "Рембо", "Охотники за приведениями", "Кулак ярости", "Возвращение дракона" - эти названия были на слуху у солдат. Новоявленные дедушки не могли пропустить субботнего показа; они еще не насладились обретенными привилегиями. Тем более, подъем в воскресенье на час позже.
    - Сколько сейчас времени? - спросил я.
    - Начало второго, - ответил Густав.
    - Чертов ДПЧ! Всё настроение испортил! - Я зашел в будку. - Залеты мне совсем не нужны!
    С расстройства я начал будить Колокольчикова:
    - Вставай, Колян! Пора патрулировать!
    Солдат-тихоня заворочался под пологом. Затем, кряхтя, сел на топчан.
    - Зачем ты его так рано разбудил? - возмутился Густав.
    - Все равно ДПЧ больше не придет, - проворчал я. - Поспишь, Колян, под пальмой...
    И залез под полог.
    - Что случилось? - услышал я вопрос Коли.
    - Пошли на улицу, - ответил Игорь. - Мишель тут в печали. Похоже, он заработал залет.

    ***

    Проснулся я без пятнадцати семь. Меня толкал Густав.
    - Вставай, скоро спецы припрутся.
    Перед завтраком, на нескольких автобусах, к Центру подъезжали офицеры. Возглавлял колонну ПАЗик с командиром части и начальником штаба. Первым делом пропускали "папу", затем проходили все остальные.
    Предыдущий командир части, полковник Сиренко, превратил эту встречу в настоящий ритуал. Дежурный по КПП выскакивал из будки и, за десять шагов до командира, переходил на строевой. Затем громко докладывал: "Товарищ полковник! За время моего дежурства происшествий не случилось!" Сиренко, весь пунцовый от важности, слушал рапорт по стойке смирно, а потом долго жал руку исполнительному солдату. Видимо, не хватало отцу-командиру общения с простыми служивыми.
    Его приемник, полковник Груздин, оказался более скромным. Густав отдавал ему честь через стекло, даже не выходя из КПП...
    Спецы прошли вертушку и разбрелись по отделам. Густав сел на стул.
    - Ну, что, Коля выспался? - спросил я.
    - Ага, жди! - отозвался Игорь. - Этот банан такое устроил!..
    Наведя шороху в Центре, офицер отправился в роту. Кацо заблаговременно выставил стрему. Но капитан обогнул часть со стороны батальона, и пробрался на территорию через двухметровый забор за кубриком первого взвода!
    - Там же грязно, - поморщился я. - Рядом мусорка.
    - Этому банану все равно, - ответил Густав...
    Дальше сюжет разворачивался, как в приключенческом фильме. Под покровом темноты офицер прокрался в курилку. Стрема секла опасность со стороны штаба, поэтому банана не заметили. Кацо стоял на тумбочке вместо Пикуды, следил за второй ротой. И тоже прозевал ДПЧ. А человек двадцать "новых" дедов смотрели фильм в ленинской комнате. Картина называлась "Фантомас". Эта комедия с Луи Де Фюнесом воспринималась солдатами как напряженнейшая драма: ведь субтитры на испанском не проясняли сюжета. Дедушки были взволнованы и немного испуганы...
    Когда по ящику крупным планом показали страшного лысого человека, в дверном проеме возник подозрительный силуэт. Таинственная тень, в которой угадывались очертания руки, медленно потянулась к выключателю...
    Ближе всех к выходу сидел Хрусталев.
    - Фантомас вернулся, - дрожащим голосом произнес Федор.
    Тут зажегся свет.
    - А!!! - закричали от неожиданности деды.
    На пороге стоял дежурный по части. Офицер перепачкался, перелезая через забор, вспотел и выглядел страшнее Фантомаса...
    - А дальше что? - спросил я.
    - Банан загнал дедов в кубрик, - сказал Густав, - и пообещал, что с утра доложит ротному. А потом стал охотиться за Колокольчиковым. Пока ты спал, ДПЧ сюда несколько раз наведывался. Коля все четыре часа отходил по маршруту, как заведенный. Зря ты его рано разбудил, Мишель!

    ***

    После завтрака Густав отправился спать в роту. Мне предстояло до обеда дежурить одному. Только я задумался о разнице между королевским и морковным манго, как зазвонил телефон.
    "Неужели ДПЧ? - испугался я. - Сейчас снимет с наряда".
    - Помощник дежурного по КПП рядовой Медведев, - обреченно представился я. - Медведев? - Я услышал голос Кацо. - Банан нас помиловал! Хороший офицер оказался! Ничего Сакичеву про телик не рассказал. И про тебя тоже. Так что, дежурь спокойно, а я пошел спать.
    - Спасибо, Кацо, что позвонил.
    - Не за что! - рассмеялся комод. - Радуйся жизни!..
    После звонка я повеселел. В кои веки мне улыбнулась удача! А банан... Теперь с ним всё было ясно. Изредка встречались такие офицеры. Наверное, в детстве не наигрались в войнушку или в ковбоев с индейцами. Главное для них было застукать подчиненного, а наказывать - не обязательно. Солдаты к "игрунам" относились спокойно. Куда лучше, чем уставные придиральщики!..
    В Центр пришла немногочисленная смена из второй роты. Шесть человек, среди них - Валера Стрепетов.
    - Валера! - обрадовался я. - Какими судьбами?
    - Да вывели одного обормота в ансамбль, - объяснил Стрепетов. - Теперь я буду за него до конца барочного ходить...
    Его Величество Случай не изменился. Последний раз я видел Валеру пару месяцев назад. Он тогда рассказывал про свой пост. Стрепетов сидел в седьмом отделе. Шесть через шесть. Два солдата и три офицера-переводчика. Отдел прослушивал телефонные переговоры важных американских шишек. Белый Дом, Комитет Начальников Штабов, Пентагон, а также командование ракетных пусковых установок и авиабаз.
    "А они знают, что вы их подслушиваете?" - спросил я тогда.
    "Думаю, да, - ответил Валера. - Но всегда найдется дурак, который сболтнет что-то лишнее"...
    Информация бралась специальной антенной, а записывалась на восемьдесят кассетных магов. На каждом было запрограммировано несколько номеров, по приоритетам. Когда абонент выходил на связь, включалась запись. Все разговоры прослушивали солдаты. Надо было отделить важную информацию от второстепенной. У каждого бойца имелся список из двухсот ключевых слов и выражений (имена военного и политического руководства, "пуск ракеты", "передислокация войск" ... "тревога", "внештатная ситуация" и, не дай бог, "война"). Если слышали ключевое слово, вызывали офицера...
    - Какой номер нашей роты? - Валера зашел на КПП и уставился на стенку.
    Там висел список телефонов на специальном листке с подписью зампотеха части. Валера нашел свою роту, набрал 00-34. Раздались длинные гудки.
    - Дневальный по роте рядовой Головко, - услышал я в трубке звонкий голос.
    - Головко? - грозно переспросил Стрепетов. - Полковник Цыганков звонит! Позови-ка мне рядового Скляренко!
    Валера прижал трубку к груди и беззвучно засмеялся.
    - Нет рядового Скляренко? - продолжил он. - Тогда зови ефрейтора Бондаря! Живо!
    Услышав на том конце провода: "Ефрейтор Бондарь, подойти к тумбочке дневального, вызывает полковник Цыганков!", счастливый Валера повесил трубку.
    - Бондарь - наш взводный, - давясь от смеха, пояснил он. - Соловей на тумбочке - из связистов, всех фамилий еще не знает. А Коля Цыганков - наш главный залетчик! Прикинь, залетчик лейтеху на тумбочку зовет...
    Шутка, на мой взгляд, была не очень удачной. Ведь соловью влетит по полной программе от взводного. Правда, и в нашей роте так прикалывались: "Прапорщика Черного вызывает генерал Белый".
    - Как там Женя? - спросил я. - Давно его не видел...
    Скляренко сидел в первом отделе; высокая башня недалеко от нашей роты. Отдел вел слежение за западным ракетным полигоном - старты ракет, проводка спутников, съем телеметрии.
    - У них вообще лафа! - ответил Стрепетов. - Иногда отпускают в самоход за манго и кокосами. Ладно, пойду меня соловья. Я еще выйду. Жди!
    И я стал ждать.

    ***

    Валера появился около одиннадцати. К тому времени я заскучал. Делать нечего; письма всем написаны и даже отправлены. Сидел и думал о разных армейских историях. Вот со мной, почему-то, ничего не происходит!
    Стрепетов ввалился на КПП в тапочках и без кепона:
    - Я минут на двадцать! Ну, как там твои дела?
    - Мои нормально, - ответил я. - А у тебя?
    "А что рассказывать? - пронеслось в голове. - О мутном Сакичеве? Или о провале на Ред Флеге? Уж лучше спрашивать".
    - Недавно ездил патрульным в Новую Деревню, - похвастался Стрепетов. - Жена офицера нас домашним обедом кормила!
    В Новой Деревне жили спецы. Туда каждый день направляли двух патрульных из первой или второй роты. Ребята рассказывали, что там - около двухсот одноэтажных домиков, в которых живут офицеры с семьями.
    - А как дела в Пентагоне и Белом Доме? - спросил я. - Американские шишки ничего важного не сболтнули?
    - Ой, точно! - спохватился Валера. - У нас же недавно весь отдел на ушах стоял! Знаешь авиабазу Элсворт? На ней находится 44-ое крыло ракет "Минитмен".
    - Конечно, знаю, - ответил я. - Там и мои Б-1Б базируются.
    - Так вот, заработал номер их командования, - сказал Стрепетов. - Я слушаю, а там "тревога", "нападение", "МБР". Ну, я сразу позвал переводчика. Офицер надел телефоны и побледнел. Я: "В чем дело?" Переводчик: "Нападение!" И, не дослушав, побежал к оперативнику. Я думаю: "Всё! Война! Нас же здесь, на острове, первыми и прихлопнут!" Через минуту в отдел ворвался оперативный. Послушал запись, и... сел на пол от смеха. Оказалось, на Элсворт проникли местные индейцы! Нагрянули на двух грузовиках прямо к пусковой шахте. Украсть, что ли, ракету хотели? Ну, полицейские их и арестовали. Внештатная ситуация! Нападение! А переводчик решил, что ракетную установку захватили преступники, и через минуту последует пуск! А цель-то у штатовцев одна - Советский Союз!
    Валера довольно ухмыльнулся:
    - Теперь этот переводчик ходит зашуганный...
    - А у нас однажды бомберы на ШРВ пошли! - вспомнил я.
    И поведал Валерке замечательную, с точки зрения любого бойца нашей роты, историю. Но Стрепетова она не сильно впечатлила. Как впрочем, и меня его рассказ об индейцах.
    "Наверное, комичные случаи на сменах интересны только тем, кто на эти смены ходит, - подумал я. - Короче, юмор не для всех".
    - Верно! - Валера словно прочел мои мысли. - Всё это ерунда, Мишель! Со мной недавно такое случилось!
    Его Величество Случай вскочил со стула и заходил туда-обратно. Через пять минут моя коллекция армейских историй пополнилась еще одной...
    Итак, Стрепетов заступил на дневную смену. В два часа спецы уехали на обед в Новую Деревню, а Валера вместе с корешем намылились за манго. Открыли запасные ворота, и вышли за территорию. Стрепетов залез на дерево, и начал сбивать созревшие плоды, а кореш внизу собирал манго в мешок. Вдруг как закричит:
    - Шухер! Караул с батальона!
    Рядом с манговой рощей проходила дорога. По ней арестованных с гауптвахты водили на покос травы. На этот раз повели раньше обычного.
    Испуганный кореш схватил мешок с манго и - шасть за забор. А Валера-то высоко забрался. Что делать? Стрепетов решил затаиться на дереве. Видит, прошли караульные с автоматами. Вроде, не заметили. И только солдат расслабился, как снизу голос: "Созрел? Можно сбивать!"
    Под деревом стоял старлей из батальона.
    - Слезай, боец! Ты откуда?
    Валера спустился. Кивнул на Центр. А сам без кепона, в тапочках.
    - Оставил пост? - Старлей даже удивился. - Ну, тогда тебе дисбат светит... Сидоров!
    Подошел караульный.
    - Поведешь этого воина на губу, - приказал офицер. - Только сначала доложишь их дежурному по части.
    Сидоров снял автомат с предохранителя, и повел любителя манго на гауптвахту...
    - Блин, так страшно! - прервал Валера свой рассказ. - Я за эти минуты постарел, наверное, лет на десять. Думаю, точно посадят!..
    Два бойца подошли к нашей части. А калитка на кодовом замке. Рядом никого. Караульный подергал-подергал за ручку.
    - Знаешь код? - наконец, спросил он.
    - Я-то знаю, - ответил Стрепетов, у которого на миг появилась надежда. - Но тебе не скажу. Наша часть - секретная, и код секретный...
    Тут Сидоров задумался.
    - Ладно, - сказал он. - Сам иди к своему ДПЧ. Доложи, что тебя арестовали. А я буду здесь ждать.
    Не веря своему счастью, Валера нажал код, и скрылся за калиткой. Дойдя до штаба, шмыгнул в сторонку и побежал к сортиру. Оттуда - в кинотеатр. Перемахнул через забор, заглянул за угол. Видит, возле калитки по-прежнему стоит Сидоров. Валера обогнул караульного через батальон и помчался в Центр. Перелез через запасные ворота и - пулей в отдел! А там его за это время никто не хватился.
    - Прошарил! - восхитился я...
    - Просто мне повезло! - объяснил Валера. - Зато потом посыпались неприятности. Сначала взводный взъелся из-за какой-то ерунды, затем мои вещи пропали из каптерки. А теперь вот на смены пошел вместо сачка-музыканта. Думаешь, просто так? Расплачиваюсь за то везение...
    Стрепетов принял значительный вид.
    - В этом и заключается моя новая теория! - провозгласил солдат. - Везения на человека приходится ровно столько, сколько и невезения. За белой полосой всегда следует черная. И наоборот!

    ***

    Полвторого на КПП пришел Густав.
    - На обед арбузы дают! - с порога сообщил он.
    - Ладно, я пойду. - Мне не терпелось в столовку; последние полчаса я просто помирал от голода.
    - Подожди! - остановил Игорь. - Помнишь, Тимоха послал своей маме письмо по КСА-связи? Так он сегодня получил ответ. Знаешь, какой? Мама спрашивает: "Тима, что с тобой случилось? Почему письмо не твоей рукой написано? Не обманывай меня, сообщи правду!" Веришь? Тимоха срочно накатал объяснение, и в штаб побежал, к почтовому ящику.
    - Блин! - У меня даже аппетит пропал. - А как он объяснил, что письмо пришло из Даугавпилса?
    - Никак! Просто написал, что жив и здоров. Своей собственной рукой!
    Случай с Захаровым подтверждал теорию Стрепетова. Сначала Тимоха удачно сходил в самоход, а потом получил неприятное письмо из дома...
    Вскоре я уже топал на обед. Солнце палило вовсю. В небе собирались облака. Пока добрался до столовки, буквально взмок от пота. За столом для наряда меня встретил Илья Гусаров:
    - Садись! У меня куча гречки осталась! И арбуз бери! Откуда? Да говорят, сейчас на Кубе сезон арбузов. Правда, они какие-то странные: по форме на дыни похожи...
    Минут через двадцать я понял, что объелся. Со мной такого давно не случалось. Аж с той пищевой отоварки, когда мы Боба утешали. Илья так заботливо меня кормил, что я слопал порции четыре. Кацо - дежурный; кто что скажет?
    - Пережрал! - пожаловался я. - Как теперь до Густава дойти?
    - И это вся твоя благодарность?! - засмеялся Гусарыч. - Дойдешь! Главное, чтобы не лопнул!
    Еле передвигая ноги, я побрел к контрольно-пропускному пункту. Мне было плохо. Казалось, живот трещит по швам. Едва я прошел метров пятьдесят, как начался дождь. Кое-как я добрался до маленького бетонного козырька возле забора, и встал под укрытие. И тут ливень грянул в полную силу! На Кубе всё, что касалось природы, происходило в полную силу. Дождь лил так, что дальше пяти метров ничего не было видно. По дороге в сторону столовой потекли мутные ручьи.
    Я пережидал непогоду. Хоть и стоял под козырьком, меня порядком забрызгало. Взглянул на небо. Дождь не стихал. Потом себе под ноги. Блин! Пикуда!.. "Пикудами" у нас в роте называли пауков-птицеедов. Больше обыкновенного раз в сто. Они умели прыгать вверх до полуметра, а самое главное - кусались! Я вспомнил рассказ Кудаша, как однажды пикуда тяпнула за лапу батальонную собаку. Несчастная псина на следующие сутки умерла...

     []

    Большого черного паука с толстыми мохнатыми лапами, как и меня, застиг врасплох дождь. И он тоже спрятался. На дороге, залитой дождем, больше никого не было - только рядовой Медведев и пикуда без лычек.
    "Сейчас как прыгнет на меня и укусит!" - подумал я.
    Словно услышав мои мысли, паук-птицеед медленно пополз в мою сторону. Тут я по-настоящему испугался. Спрятал кепон под куртку, согнулся в три погибели и выскочил под дождь. И проклиная паука, заковылял по дороге.

    ***

    Наряд заканчивался. Густав выглядел счастливым.
    - Так бы до дембеля на КПП ходить, - мечтательно произнес он.
    - А как же самоходы? - спросил я.
    - Когда буду дедушкой, смогу и отсюда срыть, - ответил Игорь. - Одно плохо, что я - во втором взводе. Наши бывшие черпаки - такие мутные. А сержанты вообще постоянно наезжают!
    - А у нас всё нормально, - сказал я. - Комод у меня теперь Кацо. После барочного буду учиться вместе с Бобом. Может, в одну смену запишут. Да и деды у нас спокойные. Хоть и кричат иногда, но вполне мирные.
    На дороге показались наши сменщики. Два неразлучных друга - Гудкевич и Капрусынко. Я надел кепон. Пора в роту!..
    - Медведев, тебя переводят во второй взвод, - с порога сообщил Капрусынко.
    - Что? - Мне показалось, я ослышался. - Это еще почему?
    - Из-за залета на Ред Флеге, - объяснил Гудкевич. - На ПЦ решили, что ты для второго поста не подходишь. Тебя пересаживают на четвертый. Поэтому и в другой взвод переводят. Понял?
    Я всё понял. За секунду моя жизнь перевернулась. Теперь мне предстояло ходить на чмошный четвертый пост, и жить в мутном втором взводе. Я вспомнил теорию Валеры Стрепетова. Черт, всё сходится! Сегодня мне целый день везло. Банан-дежурный не заложил Сакичеву. Стрепетов развлекал интересными историями. Гусарыч до отвала накормил в столовке. Даже пикуда не укусила! И вот теперь наступила расплата! Не слишком ли жестокая, Мистер Случай?

    4. "Работайте, падлы!", или Мутность второго взвода.

    - Второе отделение, кепоны снять. - Сержант Будкин инспектировал подчиненных.
    Процедура называлась "утренний осмотр", и очень нравилась новому дедушке...
    Каждый божий день, за полчаса перед завтраком, солдаты строились на плацу. Ответственный офицер вместе с дежурным по роте пересчитывали людей. Затем замки и комоды проверяли внешний вид своих взводов и отделений...
    - Содержимое карманов к осмотру! - приказал Будкин.
    Он любил командовать. Тот факт, что целых десять человек находятся в его подчинении, наполнял душу сержанта радостью. Правда, деды приказ не выполнили, зато соловьи и черпаки высыпали в кепоны всё, что имели.
    - Так, Медведев! - Комод подошел ко мне. - Это еще что?
    Будкин выудил из кепона мою записную книжку. Стал перелистывать.
    - Стихи какие-то, - недовольно пробурчал он. - "Кино", "Аквариум"...
    Как относиться к текстам в блокнотике, Будкин не знал. Ленинградский рок-клуб его совершенно не интересовал. Однако сержант помнил, что дембеля что-то переписывали из моей книжечки. Значит, там не полная глупость написана. Пожав плечами, сержант бросил блокнот в кепон, и последовал дальше...
    Алексей Будкин - командир третьего отделения второго взвода. Кроме меня, там служили Пикуда, Федор Хрусталев, Шура Трофимов и другие, незнакомые читателю, солдаты. В моем новом непосредственном начальнике, прежде всего, запоминались его выпученные, навыкате глаза. Пустые и глупые. В них было трудно уловить мысль. Думать сержант не любил, да и умников не жаловал. Разговоры о фильмах, книгах или музыке, особенно среди младшего призыва, он прерывал вопросом: "Чего ты умничаешь?" "Умничанье", по мнению Алексея, являлось одним из самых тяжких преступлений против человечества.
    В глупости командира имелись и определенные плюсы. Чувства Будкина лежали на поверхности, легко угадывались. По ним было нетрудно предсказать его дальнейшие поступки. А предупрежден, значит вооружен. Почему такого дубину сделали сержантом? Будкин отличался исполнительностью, завидной старательностью. Год службы на Кубе закалил сержанта: вдобавок он учился на собственных ошибках. А если и путался в "расходе", когда ходил дежурным по роте, над ним уже никто не смеялся. И "Будкой" его теперь называли только между собой...
    Алексей перешел к другому солдату.
    - Попов! - повысил голос сержант. - Это что за срань?
    - Письма, - пробормотал его тезка; соловей из Питера, который привез посылку Генералу.
    - Письма храним только три дня! - рявкнул Будкин. - Чтобы вечером в кармашках ничего не было!..
    Во втором взводе я чувствовал себя скверно, а утренние осмотры - просто добивали. Конечно, и в первом взводе устраивали такую дурь. Тоже строились, вытаскивали вещи из карманов. Но не всегда! Да и Кудаш обычно проверял с ленцой, а Будкин - всерьез, с тупой упертостью.
    - Прохоренко! - продолжил утренний осмотр сержант. - Ты, что, совсем оборзел? Ну-ка, солдат, подтяни ремешок!
    Будкин схватился обеими руками за ремень соловья и дернул на себя. Солдат вылетел из строя. Я наблюдал за происходящим с двойственным чувством. Прохоренко мне и самому не нравился. Уж больно наглый. С новыми соловьями так бывало - ты не старикуешь, а они садятся тебе на шею. Но и Будкин тоже хорош!
    Сержант отошел на пару шагов от подчиненных.
    - Так-то лучше, - глубокомысленно изрек он.
    - Ты черепов как следует проверь! - вставил Пикуда.
    - Еще успею! - заважничал Будкин. - Такую проверку устрою, что не обрадуются...
    Меня поражала перемена в поведении новых дедушек. Ну, ладно, Будкин. Он - сержант. А Пикуда? Я помнил, как в первые дни моего соловьиного он чуть ли не защищал младший призыв. А теперь стал главным идеологом "стариковства"...
    - Рота, закончить утренний осмотр! - скомандовал ответственный офицер.
    "Ну, наконец-то, - подумал я. - Отмучились".
    - Второй взвод, стоять! - Этот голос я легко отличал от сотни других.
    Сержант Чапкевич. Чапа. Мрачная личность.
    - Ну, что черепа, соловьями рулить не умеем? - Чапкевич обращался к нам. - Значит, так, сейчас все заходим в кубрик, равняем коечки и тумбочки, убираем мусор. Потому что соловьи этого не сделали!.. Черпаки - в кубрик шагом марш! Остальные, разойдись!
    Коля Чапкевич - самый мерзкий сержант из второго взвода. Я помнил его еще по истории с ложками. Но следующие полгода мы, разделенные кубриками, почти не пересекались. Теперь я в полной мере ощутил, что значит всего один человек из ста, если он тебе по-настоящему не нравится!
    Больше всего в Чапе раздражала его улыбка. Даже не улыбка, а иногда - презрительная, временами - надменная, а чаще - издевательская ухмылка. Губы у Чапы всё время кривились, уголки рта находились в постоянном движении. Слова Чапкевич словно выплевывал, а иногда выдавливал из себя. В общении с ребятами своего призыва он просто лыбился, растягивая губы, но и эта улыбка больше походила на оскал.
    Двенадцать черепов отправились в кубрик.
    - Живее-живее! - приговаривал Чапа. - Чего, бля, уроды, не видите? Вон тумбочка криво стоит! А тут бумажка валяется. Ну, бля? Теперь шуршите, черепа! Чтобы до построения на завтрак я вас не видел!
    Сержант вышел. Мы, средний призыв, остались одни. Делать в кубрике было нечего. Кроме "кривой" тумбочки и обрывка конверта на полу соловьи всё убрали. Да и не мудрено! После вливания во взвод с ними провели суровый разговор. Здесь нашлись достойные объясняльщики. Померанцев и Месседж наглядно расписали младшему призыву их обязанности. Соловьи теперь запевали песню, уносили посуду и везде шуршали первыми. Правда, делали это неохотно и, при малейшей возможности, сачковали.
    Взять того же Прохоренко. Всё он выполнял с ленцой, будто делая одолжение. Я уже видел, каким он станет дедом. А что? Чем активней соловей уклоняется от работы, тем более рьяно он будет потом припахивать других. Конечно, среди молодых попадались и нормальные ребята. Но и они частенько недорабатывали. Тогда деды обрушивались на черепов. А сегодня наказали и вовсе без повода...
    Толик Балашов, парнишка из Россоши, поправил тумбочку. Самый мирный черпак второго взвода. Я поднял обрывок конверта. Остальные ребята встали в проходе между кроватями. Настроение у всех было скверным.
    - Да придирается Чапа! - в сердцах сказал Шура Трофимов. - Без повода в кубрик загнал! Он сам, наверное, тумбочку сдвинул, да и бумажку бросил.
    - Зачем ему это? - спросил Месседж. - Он, что, долбанутый?
    - А что, нет? - переспросил Шура.
    - Не в этом дело, мужики, - вмешался Жора Краснов, парень из Мурманской мореходки. - Просто вы плохо рулите соловьями! Вот бля, и причина! Они ни черта не делают, кладут на службу болт, а деды заставляют нас шуршать. Надо, чтобы каждый череп всегда говорил соловью: "Шурши на территории! Кубрик убирай! Песню запевай!" Тогда и Чапа отвяжется. А то у нас все словно немые!
    - Верно! - поддержал Максим Померанцев. - Только я один соловьев гоняю! Сделай то, сделай это! Язык скоро отвалится! А вот Медведев или Трофимов их вообще не замечают. Я уж не говорю про Балашова... Бля, мужики! Ну, что, так и будем до дембеля шуршать? Ну, откройте вы рот, когда надо! Мы же одного призыва!..
    Шура промолчал. Я тоже. В незнакомом взводе лучше помалкивать. Здесь я дружил только с Густавом да с Сержем Пешковым; а к остальным пока притирался. Но Густав сегодня был дежурным по КПП, а Серж - патрульным. Поэтому я остро чувствовал свое одиночество. Генерал уже третий месяц ходил на сложный пятнадцатый пост, и фактически выпал из жизни взвода. Вот и сейчас сидел на смене. С Шурой Трофимовым мы мало общались. Мне казалось, что Шура заигрывает с некоторыми дедами. Не лебезит, но чересчур преданно смотрит им в рот, смеется над их глупыми шутками. Мне такое поведение не нравилось. С Максом Померанцевым мы не враждовали, но недолюбливали друг друга. Я был даже рад, что мне попался в комоды Будкин. Померанцев бы ставил меня в самые тяжелые наряды и посылал на самые грязные работы.
    А Жора Краснов, может, и прав. Но слышать это было неприятно...
    - Рота, строиться на завтрак! - закричал дневальный.
    - Призыв должен быть вместе! - подытожил Месседж. - Надо, чтобы каждый череп рулил соловьями, а не только Макс и Жора. Иначе будем вечно кубрик убирать!

    ***

    - Поражающими факторами ядерного взрыва являются: световое излучение, проникающая радиация, ударная волна и радиоактивное заражение, - перечислял Владимир Киселев, замок второго взвода. - Электромагнитный импульс влияния на людей не оказывает, зато выводит из строя электронное оборудование...
    Шел третий учебный час. Занятия по ЗОМП (защита от оружия массового поражения). Хорошо еще теория, а не практика. А так пришлось бы надевать противогазы и ОЗК (общевойсковой защитный комплект).
    - Поражающее действие ядерного оружия, - продолжил Киселев, - основано на энергии, выделяющейся при ядерных реакциях. Мощность...
    Сержант читал методичку. Вдумчиво, серьезно и с выражением. Мой новый замок был уставным сержантом. Нередко он сам себя так называл. Киселев хотел служить по уставу. Более того, ему нравилось в армии! Первый и единственный случай на моей памяти.
    Замка раздражала неуставщина, творящаяся во взводе; но сержант понимал, что бороться с ней бесполезно. Киселев, по крайней мере, не поддерживал ту гнусную политику, которую проводили Будка и Чапа. И за одно это я был ему благодарен. Однажды я собственными глазами видел, как замок вместе с соловьями рубил траву на пустыре перед штабом! Соловьи удивлялись не меньше моего.
    В то же время Киселев был на редкость занудлив. Густав как-то назвал его "Маленьким Сакичевым". Будь воля сержанта, в казарме бы все ходили строевым шагом и обращались друг к другу на "вы". Не повезло Денису Мельникову, парню из нашего призыва, которого Киселев стажировал. Пост номер 12 - транспортники Латинской Америки. Киселев заставил Мельникова выучить двести позывных "косых", названия ста пятидесяти авиабаз и бесчестное количество фраз радиообмена. От непомерной нагрузки Мельников слег в санчасть. Киселев и там его достал: наведывался дважды в сутки, проверяя здоровье своего "сына". Почему-то сержант считал, что если на посту сидит дед, то череп - его сын, а соловей - внук. Не хотел бы я иметь такого дедушку!..
    - Медведев! - вырвал меня из задумчивости оклик Киселева.
    Я встал.
    - Назови поражающие факторы ядерного взрыва.
    Я перечислил. В школе по НВП проходили, затем в учебке, да еще и Кудаш спрашивал. Поневоле запомнишь.
    - А что такое световое излучение? - продолжил замок.
    - Поток лучистой энергии, - с трудом вспомнил я.
    - Включающий что? - Киселев был беспощаден.
    Я молчал. На языке вертелся ответ "лучи", но хватило ума не острить.
    - Меньшиков! - перевел взгляд замок. - Что включает в себя поток лучистой энергии?
    "Меньшиков" - фамилия Пикуды. Дед, неодобрительно морщась, встал. - Володя, ты кого спрашиваешь? - с легкой укоризной спросил он. - Ты соловьев и черепов спроси! Они тебе расскажут про поток лучистой энергии, включающий в себя видимые ультрафиолетовые и инфракрасные лучи...
    Меньшиков сел. Киселев снова уставился на меня.
    Деды знали, что их замок - чересчур уставной. Но какой уж есть, зато из своих! К попыткам Киселева равнять призывы относились спокойно. Да и сам сержант частенько спохватывался. Я вообще заметил, что, как только уехали дембеля, между дедами сгладились все конфликты. Отныне старослужащие выглядели большой, дружной семьей, и любые разногласия решали миром.
    - Садись, Медведев, - сказал Киселев. - Через двадцать минут подробно ответишь мне по факторам ядерного взрыва. Если что забудешь, ночью станешь учить... Прохоренко! Как при ядерном взрыве распределяется энергия?
    Замок не шутил. Это был не Кудаш. И не первый взвод. Я начал судорожно учить поражающие факторы. Лишь бы успеть за двадцать минут!

    ***

    Мы с Пешковым сидели в кинозале. Изматывающие занятия закончились. Впереди - обед. Серж ночью отходил патрульным, после завтрака вернулся в роту и попал на все учебные часы. Однако вид у него был более довольный, чем у меня.
    - Почему у вас такие мутные сержанты? - пожаловался я. - Да и деды! В первом взводе - лучше.
    - Сам не знаю! - пожал плечами Серж. - Раньше такого не было. Один только Чапа выступал, да и то недолго. Как-то Суглобин ему такого смачного пендаля отвесил, что Чапа и заткнулся. У нас ведь во взводе такие дедушки-качки были: Суглобин, Гаврилов, Косторенко. С ними не повыступаешь. Будка вообще в тряпочку молчал.
    - А Киселев? - Я вспомнил сегодняшние уроки.
    Слава богу, мне удалось отбиться от въедливого замка. Иначе бы он меня замучил, как в свое время Мельникова.
    - Рулил себе соловьями и черепами, как и сейчас, - ответил Пешков. - Этот никогда не изменится, даже через двадцать лет. Да не расстраивайся ты! Подумаешь, деды! Через полгода они уедут!
    Серж Пешков остался прежним. Таким же, как в учебке: простым, улыбчивым и неунывающим. Но если в Гатчине эти черты меня привлекали, то сейчас, после года службы, скорее, раздражали. Я считал, что нельзя быть таким безучастным к придиркам сержантов и нападкам дедов.
    - Зато у нас взводный хороший! - продолжил Серж. - Помню, в соловьиный мы ездили в кубашскую часть, играли в волейбол. И я был в команде! Ради этого взводный меня специально со смены вывел. До сих пор помню, какой мы там вкусный рис жрали. Такой длинный, не слипшийся! Эх, скорей бы обед!
    Старший лейтенант Серафимов был лучше Дементьева. Никогда не кричал на солдат, и даже не повышал голос. Мы вообще его редко видели; в основном, нами занимались сержанты. Правда, Густав, да и Ваня Иванов, старлея не жаловали. Но у меня не было повода на него обижаться...
    - Не знаю, Серж, - пробурчал я. - Мне так плохо в вашем взводе! Чувствую себя соловьем. Даже хуже! А ты... Я тебе просто поражаюсь!
    - Да не парься ты! - Серж, казалось, излучал хорошее настроение. Он заговорщицки подмигнул и полез в карман. - Я тут стихи во время патрулирования сочинил. Хорошие! Решил их в журнал "Юность" послать. Хочешь послушать?
    - Читай, - согласился я.
    Пешков откашлялся и начал:
    Швыряя усталость в постельный сугроб,
    Надеждой тоску не напоишь.
    Чего я ищу средь невзгод и тревог?
    Зачем ты меня беспокоишь?
    Пустая улыбка, как исповедь дня,
    И блеск нищеты - не помеха!
    Согреет меня даже пинта огня,
    Лишь искорка здравого смеха...
    Серж остановился и взглянул на меня.
    - Искорка здравого смеха, - повторил он. - Ведь это оригинально, Мишель?
    - Оригинально, - подтвердил я. - Читай дальше!
    - Всего одно четверостишие осталось, - с сожалением сообщил Пешков. - Ну, слушай!
    И сказочный кот, перейдя Рубикон,
    В кармане не спрячет улыбку.
    Богами наказанный град Вавилон
    Слизнет, и исправит ошибку!
    - Для меня это очень сложно, - сказал я. - При чем тут Вавилон? Что кот слизнет? И какую ошибку он исправит?
    - Я тут в библиотеку ходил, читал одну статью в журнале, - важно пояснил Пешков. - Много лет назад люди хотели построить Вавилонскую башню такой высоты, чтобы она достигла неба. А Бог их наказал, смешав языки. Но прошло время, человечество стало придумывать сказки. Например, "Алису в стране чудес", где есть улыбающийся Кот. Потом эту сказку перевели на многие языки мира. Сечешь?
    Я кивнул. Мысль Сержа улавливалась, но весьма смутно.
    - Понял, но не сразу, - добавил я.
    - А сразу и не надо! - воскликнул Пешков. - Я над этим стихом четыре часа потел! Пусть теперь читатели попотеют! Знаешь, как трудно писать стихи? Можешь сам попробовать!

    ***

    После обеда я пошел в спалку. Не стихи сочинять, как предлагал Пешков. Мне надо было ответить Сереге Воронову. Мы уже год переписывались. Воронов рассказывал о своей гражданской жизни; а я талдычил ему об армии. Разные миры плохо стыковались.
    Я всё повторял, что Сереге стоит лучше запомнить гражданку; потому что, когда он вернется из армии, этого мира больше не будет. Одноклассник ответил: "Зачем? Что в окружающем мире хорошего? Ничего!" В другой раз он написал: "Ты упрекаешь меня, что я не интересуюсь, как там в армии. Но зачем мне знать все эти трудности? Скоро я и сам там буду".
    Серегу должны были забрать в конце июня. В последнем письме он рассказывал, как ходил в гостиницу "Ленинград" на отлов проституток и фарцовщиков. Воронов состоял в группе ОКОД (оперативный комсомольский отряд дружинников). Мы не всегда понимали друг друга, но общались искренне. Поэтому связь и не прервалась.
    Но сегодня мне писалось тяжело. Клонило в сон. И я даже имел на него право. После обеда солдатам давали час на отдых: можно было лечь в кровать и заснуть. Но до этого раздеться, сходить в сортир, помыться. На сам сон оставалось не так уж много времени. Поэтому я обычно катал письма. Но находились и любители подремать. Например, Боб мог обрубиться даже на пять минут. Я уж не говорю о легендарном Иване Столярове...
    "Из-за этой армии, Серега, мы расстались с тобой на целых три года, - написал я. - Когда я вернусь домой, тебе придется еще год трубить. Ну, ничего, тогда уже я буду сообщать тебе новости с гражданки. Кстати, как узнаешь свой армейский адрес, сразу сообщи. Я отпишусь. Письма в армии, Серега, очень важная вещь. Особенно в первое время. Думаю, и Светка тебе напишет..."
    Воронов общался с Колосковой. Сначала писал о ней довольно часто. Как-то раз сообщил: "Встречался тут со Светкой. Она поделилась своим горем (одиночество)". С тех пор упоминал о моей подруге реже. Я понимал одноклассника. Зачем постоянно твердить, что Колоскова тоскует? А недавно Серега написал: "Светка, получив письмо, где ты говоришь, что я тебе пишу грустные письма, устроила мне бучу по телефону. Я в ответ разозлился и сказал, что вообще писать тебе не буду. Ну, погорячился, конечно. Только это - между нами, Светке об этом не пиши! Иначе мы с ней можем всерьез поругаться".
    Это письмо Воронова меня встревожило. Может, у Колосковой какие-то проблемы? А она молчит, потому что не хочет слать грустных писем. Я спросил у Боба, но Андрюха ответил, что беспокоиться нечего. Просто подруга обо мне заботится: оберегает от плохих новостей...
    Без пятнадцати три из столовой пришла смена. Я отложил письмо и вышел из кубрика. В этой смене ходил Боб. С тех пор, как меня перевели во второй взвод, мы встречались урывками...
    - Привет, Мишель! - Андрюха выглядел усталым. - Как дела?
    - Взвод мутный, - пожаловался я. - Особенно Чапа. А что там на ПЦ?
    Обычно летом была запарка. Про учение "Глобальный Щит" слагали легенды. Две-три недели в середине июня бойцы "умирали" на своих постах.
    - Да, ждали этого глобального щита, а его нет! - сплюнул Боб. - Дополнительные посты развернули, нагнали спецов - а в эфире тишина! Струсили, наверное, американцы! А как нас на эти учения натаскивали! Особенно Капец. Выходит, зря.
    - Может, на зиму перенесли? - предположил я.
    - Может, - согласился Боб. - Сейчас спецы говорят, что "Глобал Шилд" отменили из-за встречи Горбачева и Рейгана в Москве. Мол, политика разрядки, холодная война закончилась... По-моему, лажа это всё! Лучше послушай, что мне бывший стажер рассказал.
    "В первом взводе у черпаков и соловьев лучше отношения, - с завистью подумал я. - У нас даже Леха Попов мне ничего не скажет".
    - Ты ведь умеешь держать язык за зубами? - спросил Андрюха.
    - Конечно! - ответил я.
    История оказалась... противной. Соловьи, в том числе и бобовский стажер "Сизый" (Ромка Сизов), шли на Кубу теплоходом "Клавдия Еланская". На корабле был врач, который нравились не девушки, а юноши. Во время перехода этот педик склонял к интиму Сизого и его знакомого по учебке "Кола" (Борю Колесникова). Предлагал за близость разные западные шмотки. Сизый отказался, а вот Кол клюнул на приманку.
    - Как он мог согласиться за какие-то джинсы? - возмущенно спросил я.
    - Дебилов-то хватает! - аргументировано ответил Бобров.
    Этим бы всё и закончилось, но по прибытию в роту, Кол обратился в санчасть. И тут забили в колокола! Парень подхватил что-то заразное. На следующей барке солдата отправили в Союз. - Эта история офицерьем не афишировалась, - закончил Боб. - Сизый мне по большому секрету рассказал.
    - Да, одного соловья назад послали, - припомнил я. - Мы думали, псих. Как Селезнев.
    - А к тебе на барке никто не приставал? - неожиданно прикололся Боб. - Может, у тебя всё нормально получилось? - Приставал один чувак по фамилии "Бобров", - рассмеялся я. - В челюсть получил и успокоился. Слушай, а этот врач... Он, что, так и ходит в рейсы?
    - Вряд ли, - сказал Андрюха. - Наверное, посадили гада.
    - Хорошо бы, - кивнул я.
    - Кстати, Широковы говорили, - вспомнил Боб. - Им какой-то дембель письмо прислал. Уходил на нашей "Алле Тарасовой". Так он написал, что в Союз везли двух солдат-гомиков, осужденных на Кубе. Они были заперты на ключ в отдельной каюте, и их водили в ресторан отдельно от всех. А за столом они вели себя как голубки, ухаживали друг за другом.
    - Вот придурки! - поморщился я. - Зачем им это надо?
    - Пидарасы! - исчерпывающе ответил Боб. - Пи-да-ра-сы!!!

    ***

    После развода нас послали на территорию. Подмести плац возле штаба, да порубать траву за памятником. Главным назначили Максима Померанцева. Деды и соловьи отправились к месту работы. А я с Жорой Красновым и комодом-черпаком пошли за инструментом. Получили у Черного мачете и носилки.
    - Если соловьи там ничего не делают, я их урою! - сказал Жора, когда мы вышли из роты. - Достал уже меня их призыв. Особенно Прохор. Ленивый, гад!
    - Вот-вот, - поддержал Максим. - Разве мы были такими? Шуршали по-честному. А с этими пытаешься по-человечески, а они...
    - Бля, сидят! - выругался Краснов...
    Издалека была видна безмятежная, ласкающая взгляд, картина. Деды - Пикуда, Хрусталь и Ваня Иванов расположились в тени "сейбы-баобаба".

     []

    Рядом сидели... соловьи. Прохоренко что-то рассказывал двум молодым. И только Костя Лаврик, нелепый парнишка из Минска, мел листья на плацу перед штабом. Отрабатывал за весь младший призыв.
    - Прячься! - скомандовал Померанцев.
    Мы свернули с дороги.
    - Сейчас они получат! - пообещал Краснов.
    Через минуту три черепа вылетели на соловьев из засады.
    - Прохоренко! - взревел Жора и с размаха отвесил парню оплеуху.
    - Что? Я? - Прохоренко вскочил.
    - Что, боец? - закричал Померанцев. - Равняйсь, бля! Смирно! Ты что, сука, себе позволяешь? Жора, веди этих му@#$бов работать, а я с этим чмом пойду в роту. Там мы с ним и потренируемся!
    - Молодцы, черепа! - из тенечка донесся голос Пикуды. - Рулите, рулите этими чмошниками! Иначе сами будете работать.
    Ваня Иванов сидел рядом. Вид у него был смущенный.
    - А что, Ваня, я не прав? - возмутился Пикуда. - Вспомни Починка! Вот сволочь был.
    - Дай, лучше, закурить, - сказал Ваня...
    - Держите, - Жора бросил перед оставшимися соловьями мачете. - Почему, бля, вы не можете, как люди? Почему, бля, я должен за вами следить? Вон, Лаврик метет. Чем он хуже вас?
    Развернувшись, Краснов пошел к Лаврику. Я остался с двумя соловьями.
    - Что мы такого сделали? - сказал один из них. - Чего он на нас так орет? А Колю вообще ударил...
    Это сюсюканье вывело меня из себя. Я вспомнил наезды дедов и свои попытки не стариковать. Идешь им навстречу, а они - всё претензии предъявляют!
    - А ну-ка ротики закрыли, бля! - закричал я. - Схватили, бля, мачеты, и на территорию! Бля, прослужите здесь хотя бы пару месяцев! Что вы понимаете, бля, в армии? Да нас @#али так, что вам и не снилось! А вы всё не довольны! Живо @#$уйте к памятнику!
    Два парня безропотно взяли инструмент и отправились в указанном направлении.
    - Работайте, падлы, соловьи! - прокричал я вслед.

    ***

    Вечером из наряда по КПП вернулся Густав. Мы с ним толком и поболтать не успели. Дневальный на тумбочке заорал: "Рота, приготовиться к построению на ужин". А через пять минут: "Рота, строиться на ужин!"
    Три взвода встали на плацу.
    - Налево. Шагом марш. Песню запе-вай! - скомандовал дежурный офицер.
    Соловьи из взвода Макарова затянули:
    Солнце скрылось за горою,
    Затуманились речные перекаты...
    Рота подхватила:
    - А дорогою степною,
    Шли с войны домой советские солдаты...
    Я шел рядом с Прохоренко. Тот еле открывал рот и маршировал куда хуже, чем я. Меня это раздражало. Но я уже и так наорал на соловьев во время уборки территории. Теперь дал зарок больше не вмешиваться. Я помнил, как меня стажировал Ваня Иванов. Если бы он всё время орал на меня!
    Рота миновала туалет и КМЦ. Соловьи из третьего взвода запели второй куплет. Затем младший призыв проорал две последние строчки. Прохоренко опять халявил. И только я собрался толкнуть его в бок, как сзади по ногам ему со всей силы двинул Шура Трофимов.
    - Прохор, падла! - зашипел я. - Кто за тебя маршировать будет?
    - Давай, гад, громче пой! - добавил Трофимов. - #$%бали уже, соловьи @#аные!

    ***

    Перед кино солдаты сидели в курилке. Мы с Густавом пошли в сортир.
    - Что у вас во взводе деды такие мутные? - в очередной раз спросил я. - Особенно Чапкевич. Да и Будка не лучше! Пикуда постоянно старикует.
    - А ты чем лучше? - неожиданно отозвался Густав. - Вон как сегодня на Прохоренко наехал!
    - Да, Прохор - гад! - возмутился я. - Ты, что, не видишь? Если не наорать на Прохора, то соловьи ничего не будут делать, и нам придется до дембеля шуршать! Вот так и будешь целый год маршировать, носить тарелки в мойку...
    - Да, остановись ты, Мишель! - Игорь схватил меня за руку. - Совсем уже взбесился! Послушай!
    - Ну, слушаю, - пробурчал я, но руку выдернул.
    - Деды наезжают на нас, чтобы мы заставили работать соловьев, - объяснил Густав. - Ведь кто-то должен маршировать, создавать видимость дисциплины. Хотя бы для офицеров. Любой взводный, даже Макар, не будет терпеть целый взвод "дедов". Понимаешь? А если припрет, работать будут и черпаки. Главное, чтобы дедов вообще не трогали. Помнишь наших дембелей? Они же не работали в дедовском! Вот и эти деды не хотят. Так идет из призыва в призыв. Если бы соловьи объединились с черепами, то деды ничего не смогли бы сделать. Вот им и надо разъединить два призыва. Поэтому они и давят на нас, чтобы мы давили на соловьев.
    - И что ты предлагаешь? - спросил я.
    - Ничего, - пожал плечами Игорь. - Остается только принять правила игры. Если ты вдруг запоешь песню вместе с соловьями, тебя свои же черпаки зачморят!
    - Не хочу я запевать вместе с соловьями, - пробурчал я. - И тебе не советую.
    - Вот видишь, - кивнул Густав. - Это - мутная система, и ее не изменить. Но лично я на соловьев кричать не буду. А ты, как знаешь...

    5. "Это Б-1Б из ФРГ!", или Будни четвертого поста.

    - Пятнадцатому посту: президент США должен возвращаться из Майами в Вашингтон, - нацеливал начальник смены, старший лейтенант Андреев. - C авиабазы Макдил в Эндрюс. Отслеживание "сэм ту сикс трипл зирроу". Зуев, всё понятно?

     []

    Я стоял в первом ряду и вполуха слушал офицера. Точно знал, что четвертому посту никаких нацеливаний не будет. В голове пронеслось, что "сэм ту сикс трипл зирроу" (sam 26000) - позывной самолета президента США, когда его нет на борту. Как только Рейган взойдет по трапу, самолет примет позывной "Air Force One" (AF-1).
    "Везет Генералу, - с грустью подумал я, - будет самого Рейгана ловить! А мне снова резервные частоты слушать".
    Андреев закончил инструктаж. Смена пошла на приемный центр. Дедушки, не спеша, курили в сторонке. Я менял Хрусталева. Мой новый сменщик - дед, поэтому стоило поторопиться.
    Федор без лишних слов отдал телефоны. Я сел. На втором посту занял место Ваня Иванов. Он улыбнулся мне своей кроткой улыбкой: мол, жаль, что всё так получилось. Тут же на шестерке вышел бомбер. Ваня схватил трубку и начал пеленговать.
    Я расписался в журнале поста. Перевел взгляд на карту Соединенных Штатов. Теперь она висела прямо передо мной. Я ее часто и подолгу рассматривал...
    Четвертый пост - резервные частоты стратегической авиации. Проще говоря, там всегда царит тишина. У меня этих частот было три (Ромио "R" - 9027кГц, Сьерра "S" - 13241кГц и Тэнгоу "Т" - 17975кГц).
    На посту стояло два катрана. Один "сканировал" (включал по очереди на малый промежуток времени) Ромио, Сьерру и Тэнгоу, а на другом - крутились с десяток вообще "мертвых" частот - где, дай бог, раз в жизни вышел стратегический бомбардировщик. Из этих "трупаков" меня больше всего раздражал Майк "М" - 8023: на нем всегда отвратительно фонило. Контакт самолета и наземного узла на Майке был невозможен, летчик и диспетчер просто не услышали бы друг друга. Тем не менее, офицеры ПЦ включили Майк в список частот, используемых стратегической авиацией.
    И вот в правое ухо - "шшш, ббух, тррраххх... шшш, ббух, тррраххх...". Это катран перебирал знакомые R, S и T. В левое - непередаваемая череда звуков - сканировались десять пустых, безжизненных частот. И так - все шесть часов, без перерыва...
    Может, читатель ждет, что я, творчески изучив работу поста, перехвачу какой-нибудь сверхценный контакт на богом забытой частоте? Например, перелет бомбера в Европу или выход самолета-разведчика. И офицеры второго отдела, обрадовавшись, пересадят меня обратно на второй пост... Как бы ни так! Через неделю я и вовсе плюнул на все шипящие, жужжащие и трещащие неиспользуемые частоты. С таким же успехом можно было слушать работающий в поле трактор!
    Теперь я ставил в правое ухо главную частоту (R - ночью, T - днем), а в левое - две оставшиеся. И целыми сменами вслушивался в эфир. Днем проходило максимум пять-семь контактов. Один-два самолета давали отчеты о бомбометании, остальные ограничивались обычным сигнал-чеком. Ночью - и того меньше. Тоска!

    ***

    А тут еще смену перевели на боевое дежурство; раньше оно у нас было оперативным. "Боевое дежурство" или БД - звучало грозно. Напоминало о боях, войне и вылазках разведчиков в тыл врага. Солдаты ходили потерянные и испуганные. По роте поползли слухи. Одни говорили, что БД ввели после провала какого-то нашего разведчика. Другие, что это - обыкновенное усиление дисциплины в системе войск ОСНАЗа. Антон Широков принес и вовсе сногсшибательные новости:
    - Парни! Десять человек из нашей роты отправят в Никарагуа!
    - Зачем?!
    - Для помощи партизанам! Американских сухопутчиков слушать! Помните, как во "Взводе"?
    Недавно по телику показывали фильм "Взвод" о войне во Вьетнаме. Деды безошибочно разобрали все позывные штатовской пехоты. Наверное, кому-то после просмотра картины пришла в голову идея-фикс...
    Не успели затихнуть споры о Никарагуа, как пошли новые разговоры, будто нас всех оставят на Кубе еще на полгода. Почему? Мы - дети детей войны. На 1967-1969 годы пришлась малая рождаемость, а теперь служить некому!
    Слухи множились, плодились, обрастали подробностями. Верную информацию принес Тимоха Захаров.
    - Молчанов проговорился, - сообщил он. - Все микрофонщики, которые контачат с ПВО, переводятся на боевое дежурство. И Подольск, и Оек, и Даугавпилс. Потому что участились случаи нарушения воздушного пространства СССР.
    - Какая же на Кубе граница? - удивился я.
    - Мы же входим в систему "Круг", - объяснил Тимоха. - Точек пятнадцать по всему миру разбросано.
    Я представил себе Советский Союз, окруженный точками. Если включать туда Кубу, широченный круг получится!
    - А еще на боевом дежурстве могут за ошибку в тюрьму посадить! - зловещим шепотом предупредил Захаров. - Так что, Мишель, больше не рисуй "Ред Флег"!..
    Теперь смена перед заступлением шла в Центр. Строилась перед главным зданием. К нам выходил офицер и говорил: "Смена, приказываю заступить на боевое дежурство". Вот и вся разница.
    Зато на ПЦ резко изменилось поведение спецов. Ушли в прошлое удары рейсшиной по столам и мазание чернилами среди ночи. Теперь никто никого не будил. Просто если офицеры видели, что солдат спит - сразу ставили минус десять. А потом в роте Сакичев и взводный устраивали воспитательную работу...
    - В Сеть вошел ВКП ТОЗ! - доложил оператор третьего поста, Вадик Уткин. - Время...
    Его крик отвлек меня из размышлений. Я огляделся по сторонам. Вокруг кипела работа. Андреев что-то горячо доказывал телефонной трубке. Помощник, старший прапорщик Андрюнин, диктовал отчет КСА-шнику. Ваня дописывал очередной контакт, Сеня Пивовар с первого поста пеленговал, а даже Густав что-то увлеченно строчил на бланке.
    Бездельничали четвертый, пятый, седьмой и девятый посты. Дед Малинин с пятерки отрешенно смотрел себе под ноги. Мыслями он был далеко за пределами нижнего зала. Операторы семерки и девятки сидели ко мне спиной, но их неподвижность настораживала. Зато соловей Сергеев с шестого поста напряженно слушал эфир.
    "ВКП хоть переходы дают, - с завистью подумал я. - А бомберы нет".
    Ведь для чего нужны резервные частоты? Переходить на них, когда загружены основные. В сети ВКП так и делали. А стратегическая авиация жила по своим законам. Иногда шестерка просто переполнялась от самолетов, но никто из летчиков даже не думал менять частоту. Почему? Кто знает этих американцев! В любом случае, работы у меня не было.
    Ситуация напоминала то время, когда я бездельничал из-за перелома пальца. И смотрел на роту как бы со стороны. Теперь я наблюдал со стороны за приемным центром. Но несколько месяцев назад я мог читать книги и журналы! А сейчас - изнывал от скуки.
    Я вспомнил Федора Хрусталева. Как он здесь восемь месяцев отсидел? Кстати, у него на сменах самолеты и вовсе не летали. Я с гордостью сообщал Федору обо всех словленных бомберах и косых, но мой сменщик был к этому совершенно равнодушен. У меня за смену проходило три-семь контактов, а у Хрусталева - ни одного! Только однажды вышел какой-то заправщик. Это меня удивляло и даже немного настораживало. Зато к деду-Хрусталеву я претензий не имел. Он сменял меня позже, но особо не запаздывал. Иногда деды чморили "младших" сменщиков: "Чего у тебя пост такой грязный? Почему пыль за магнитофонами?" Хрусталев так никогда не поступал.
    Я вздохнул, и, в который раз, стал разглядывать карту США. Вот Эндрюс - номер девятый по классификации стратегического авиационного командования. Пеленг - 10 градусов. Находится на Атлантическом побережье. Вот Оффут - главный узел. Номер третий. Штат Небраска, в центре Америки. Пеленг - 330. А вот Макклеллан - одиннадцатый. Пеленг - 315. Недалеко от Тихого океана, рядом с Сан-Франциско. Три наземных узла на территории США, принимающие отчеты всех бомбардировщиков и заправщиков. Нет смысла искать их в географических справочниках - это названия авиабаз.
    Вдруг в ухе что-то загудело. Я остановил сканирование на левом катране. Частота Сьерра!
    - Sky bird, sky bird - this is Annex 21 on Sierra, over...
    (Всем наземным узлам - это Аннекс 21 на частоте Сьерра, прием...)
    Бомбер вызывал наземный узел. Я схватил трубку связи с пеленгаторщиками.
    - Sky bird, sky bird - this is Annex 21 on Sierra, over, - продолжил самолет.
    - 13241, второй приоритет, работает, работает, - в это время наводил я.
    - Sky bird, sky bird - this is Annex 21 on Sierra, over, - в третий раз сказал бомбер.
    Я опять навел.
    - This is Annex 21, out, - угрюмо закончил бомбардировщик и отключился.
    Наверное, пошел искать счастья на других частотах.
    Я позвонил на Дом:
    - Сколько пеленг на 13241?
    - Позывной?! - прокричал Паровоз. - Annex 21? Ну, пиши 320!
    Похоже, на Доме и без меня было забот выше крыши.
    - Да, Мишель! - добавил Толик. - Не пеленгуй самолеты, пока они с узлом не свяжутся! Тебе что, делать нечего?
    Я повесил трубку и взглянул на часы в углу зала. Записал контакт. 9-54. Annex 21. До конца смены оставалось четыре часа и шесть минут. Мне, действительно, было нечего делать.

    ***

    Перед построением я спросил у Густава:
    - Чего ты там всё время строчил?
    - Андреев - банан! - весело отозвался Игорь. - Ничего еще не понимает. А я хотел плюс заработать, вот и нарисовал войну у себя на частотах. И, действительно, поставили плюс десять!..
    Восьмой пост отвечал за тактическую авиацию, состоящую из несколько авиакрыльев штурмовиков и "Фантомов", широко используемых во время вьетнамской войны, но к моменту нашей службы - безнадежно устаревших. Эти самолеты за территорию США не вылетали, до Кубы без дозаправки добраться не могли, но вокруг авиабазы Бергстром кружили регулярно: с позывными "Бест" плюс номер коннектились с наземным командным пунктом "Форсайт 3". Такие проверки связи несколько пугали бананов, так как формально проводились "непривязанными" боевыми самолетами, летящими неизвестно куда и зачем. Опытные офицеры внимания на них не обращали, точного указания - писать их или нет - не было: так что Густав "ловил" тактику исключительно под настроение...
    Двадцать человек стояли и ждали пеленгаторщиков. Паровоз и Шар (Серега Шаров, угрюмый, но начитанный, дедушка) запаздывали.
    - Идут! - наконец, заметил старший смены. - Направо! Паровоз, шевелись!
    Мы потопали на обед. Я шел в последнем ряду. Рядом встал Толик Перевозников.
    - Рейган никуда не улетел, зато меня за смену издергали, - пожаловался он. - Этот банан звонит через каждый пятнадцать минут: "Как пеленг? Как пеленг?"
    "А ты попробуй шесть часов без работы просидеть, - подумал я. - Думаешь, это - лучше?"
    - Генерал, зачем ты всё время пеленгуешь этот sam 26000? - Перевозников толкнул в бок Зуева. - Он же на земле сидит!
    - Андреев над душой стоял! - огрызнулся Генерал. - А sam 26000 связывался с наземными узлами. Что мне оставалось делать?
    - Да чего вы развонялись, черепа, со своим "Сэм ту сикс трипл зироу"? - пробурчал из крайней шеренги самодовольный дед Цопа. - Ротики прикройте!
    Разговоры прекратились.

     []

    "Всё-таки на смене лучше, чем в роте, - решил я. - Деды не так до@#ываются".
    После обеда смена разбрелась кто куда. Я подошел к Перевозникову. Давно хотел рассказать ему историю Мазепова про джинсы. Настоящую...
    - Не знал! - удивился Толик. - А чего это Андрей с тобой разоткровенничался?
    Я объяснил.
    - Теоретик, - покачал головой Паровоз. - А фотки с мемориала мне так и не прислал!
    - Может, еще пришлет? - предположил я. - Там и моя рожа имеется.
    - Вряд ли, - ответил Толик. - Ладно, когда-нибудь и я тебе историю расскажу. Про самоходы...
    "Да я и так знаю, что ты ходишь!" - подумал я и выпалил:
    - Я тоже лазил за забор! За морковным манго!
    Паровоз снисходительно улыбнулся. Затем огляделся по сторонам:
    - Ладно, собиратель историй, айда за мной!
    И повел меня за спортгородок. Мы пересекли дорогу, прошли вдоль густых зарослей и оказались на полянке. Там сидели Шар и Тимоха Захаров.
    - Это еще кто? - скривился Шаров.
    - Наш! - поручился за меня Толик. - Парень ни разу королевское манго не пробовал!
    - Вечно, Паровоз, ты что-нибудь дурное отмочишь, - пробурчал Шар. - Ты сюда еще всех соловьев приведи! Они тоже королевское манго не пробовали. Блин, хожу с ним на Дом, учу уму-разуму, а он...
    - Да это же Мишель! - вмешался Тимоха. - У него есть блокнотик с песнями Гребенщикова! Это же свой кореш!
    - Свой кореш? Блокнот? - Шаров сменил гнев на милость. - Ну, ладно. Потом дашь мне тексты списать.
    Внезапно в руках дедушки, как у опытного факира, показались огромный плод желтого цвета и ножик с зеленой ручкой.
    - Сейчас попробуешь королевское манго! - заявил Шар, и стал резать фрукт, который мне снился по ночам...
    О, королевское манго! Нет слов, чтобы описать твой восхитительный вкус!

    ***

    Если днем на приемном центре я вел борьбу со скукой, то ночью - со сном. Переход на боевое дежурство дреме не способствовал. Помощник начальника смены задумчиво разглядывал нижний зал. Операторы постов бодрствовали.
    - Бедный "Ку-ку", - покачал головой Ваня. - Не развлечься!
    Старший прапорщик Андрюнин, низенького роста, с выразительным лицом, на котором выделялся крупный и мясистый нос, обладал сложным характером. Свое прозвище прапор получил за оригинальную манеру будить военнослужащих. Другие помощники били железной линейкой по столам, лили солдатам на волосы тушь или мазали соням носы и щеки краской. Андрюнин действовал иначе. Он бесшумно подходил к спящему оператору и тихо говорил прямо в ухо: "Ку-ку". (Крылатая фраза из фильма "Неуловимые мстители" - "Ку-ку, Гриня".) Боец тут же просыпался. Вкрадчивое "ку-ку" было пострашнее удара линейкой, потому что Андрюнин, если застукал со сном, обязательно ставил минус. А когда наша часть перешла на боевое дежурство, солдаты на сменах спать перестали. И старший прапорщик заскучал.
    Пол-первого ночи. Работы становилось всё меньше. Еще переговаривались "Первый" со "Вторым" на частотах воздушных командных пунктов, последние Б-1Б и Б-52 возвращались на авиабазы после удачных бомбометаний. Несколько минут на шестерке никто не выходил. Иванов сосредоточенно точил карандаш. Иногда Ваня делался молчаливым. Наверное, мысленно готовился к гражданке. Я замечал это и по предыдущим дедам - когда до дембеля оставались считанные месяцы, солдаты становились задумчивыми и отстраненными.
    - Жара, блин, такая днем стоит! - неожиданно произнес Иванов.
    - Хорошо еще, без курток сидим, - с радостью подхватил я, - а то вообще бы вешались! Жара-то страшная!
    От скуки я готов был поддержать любой разговор с Ваней, но начать его первым не решался.
    - Когда-то на ПЦ все сидели в трусах, - сказал мой бывший стажировщик, - а потом приехала комиссия из Москвы. Пришли сюда разные генералы и полковники и видят - полуголые солдаты перехватывают вражескую авиацию. Разразился скандал: не положено заниматься столь важным делом в таком непотребном виде! Вот всех и одели. Да еще и посты переименовали, чтобы нумерация шла строго по периметру нижнего зала. Так пару лет третий пост называли восьмым.
    - А с формой-то что?
    - Целая история! - усмехнулся Ваня. - Солдаты посидели месяцок в туфлях и куртках. Потом настало лето, самое пекло. Ну, наши и устроили бунт на корабле. Разделись до трусов прямо на своих постах! Что тут началось! Пришел командир части, что-то долго обсуждал с офицерами. Хотел сначала полсмены на гауптвахту посадить, а ему и говорят: "А кто будет американцев перехватывать?" В итоге, папа разрешил солдатам сидеть на постах в штанах и тапочках.
    - Здорово! - восхитился я. - Были же люди! И не побоялись!
    "Те" солдаты вызывали у меня уважение. То они кнопки на дальних воротах ломали, то раздевались в знак протеста. Что и говорить, я гордился своими предшественниками.
    - Раньше было лучше! - как само собой разумеющееся, подтвердил Иванов. - А сейчас - вообще мраки! Правда, после той комиссии поставили кондишены в окна. Да и то! Думаешь, о солдатах позаботились? Об аппаратуре: чтобы не перегревалась. Знаешь, сколько стоит один катран? Десять тысяч рублей, как автомобиль "Волга"!
    Ваня повернулся ко мне.
    - А здание, в котором мы сидим, до революции принадлежало сестре Кастро! - авторитетно заявил он. - Да, да! Ведь Кастро - из богатых, на юриста учился; но потом подался в революционеры. А их младшая сестра, наоборот, была против революции. Когда Фидель пришел к власти, сестра сбежала в Америку, на Майами. А Фидель этот дом специально нашим отдал. Потому что кубано и советико - амистад! Понял? "Дружба" по-испански!
    - Это было во время Карибского кризиса? - спросил я.
    - Нет, позже! - ответил Иванов. - Первые советские солдаты шли на Кубу в трюмах. И почти все были моряками. Потому что моряки отлично переносят качку! Они тогда еще служили четыре года, и слушали американцев на старом приемном центре, который назывался "Подлодкой". Спустя десять лет "Подлодку" демонтировали и отправили в Союз...
    - Рядовой Иванов! - В нижний зал бесшумно пробрался Ку-ку. - Минус десять за разговоры на посту.
    Мы с Ваней уставились на прапорщика. Всё-таки нашел, к чему придраться! Я медленно развернулся к своим катранам. Эх, не повезло!
    - И минус двадцать за дезинформацию! - отчеканил Андрюнин, нависая над Ивановым. - Запомните, товарищ солдат, здесь никогда не служили моряки. День рождения нашей части - 25 июня 1964-го года, а этот приемный центр работает с 71-го года. До Карибского кризиса здесь находилась колония для трудных подростков, и никогда не было никаких "Подлодок"!
    Старший прапорщик сделал шаг назад.
    - Итого минус тридцать, - тоном, не терпящим возражений, объявил он. - Вы согласны, товарищ солдат?
    - Так точно, товарищ старший прапорщик, - послушно ответил Ваня. - Разговоры на посту и дезинформация.
    Андрюнин кивнул и направился в верхний зал.
    - Блин, Ваня! - прошептал я. - Какой облом!
    - Может, и не поставит, - тихо сказал Иванов. - Самое главное с Ку-ку - не спорить. А насчет "Подлодки" и моряков он ошибается. Не зря же наши спалки "кубриками" называют! Еще и колонию какую-то выдумал...

    ***

    Ваня оказался прав: Ку-ку его пожалел. Зато минус десять получил Цопа за... разговоры на посту. Дедушка стал спорить с помощником начальника смены: "Я не разговаривал, а обсуждал новые частоты!" Ну и довыступался...
    В двадцать минут третьего смена зашла в кубрик. Солдаты крепко спали; почти никто не ворочался. Стараясь не шуметь, вошедшие раздевались. Бойцы складывали форму на табуретки привычным образом - сначала штаны, затем куртку, а сверху - кепон. Я пробирался к своей кровати, когда услышал громкий крик:
    - Отделение, подъем!
    Смена замерла.
    - Подъем, я сказал! - уже тише донеслось с дальнего ряда.
    Оказалось, во сне раскомандовался младший сержант Петров. Комод даже ночью рулил своими подчиненными. Крик Петрова услышал соловей из его отделения. Решив, что пора идти на зарядку, парень встал и... сомнамбулической походкой отправился к выходу.
    - Уложите вы этого придурка! - зашипел Будка, пока остальные солдаты помирали со смеху.
    Соловью преградил дорогу Толик Балашов.
    - Иди спать, - тихо сказал он. - Успеешь еще набегаться...
    Я разделся и побрел в душевую. Около курилки столкнулся с Паровозом.
    - А у нас на Доме удавчик появился! - похвастался пеленгаторщик.
    - Удавчик? - переспросил я.
    - Ну, да! - засмеялся Толик. - Шар ночью вышел поссать, так змей на него и свалился! Прямо с Дома! Не знаю, то ли ночью туда заполз, то ли весь день на крыше грелся. А Шар не растерялся, сбегал за ведром и палкой, приподнял удавчика и затащил в ведро.
    - Он же оттуда вылезет!
    - Ведро сделано из коробки для галет, - успокоил меня Паровоз. - Высокое, с отвесными стенками... Так что мы с Шаром решили на Доме зооуголок открыть. Кормить удавчика будем! Ухаживать!
    - А как он хоть выглядит?
    - Ну, метра полтора в длину, а в толщину сантиметров десять. Завтра с утра получше рассмотрим. Темно было!

    ***

    Новая смена. Одиннадцать часов утра. Нижний зал. Первый пост - Пивовар, второй - Иванов, третий - Уткин, четвертый - я.
    У ребят валила работа. Я же читал пособие второго поста: "Комплексное учение САК ВВС США "Глобальный Щит" проводится один раз в год (март-апрель или июнь-июль). В ходе учения отрабатываются вопросы перевода стратегических наступательных сил с мирного на военное положение и один из вариантов их использования во всеобщей ракетно-ядерной войне..."
    Временами я поглядывал на начальника смены. У него на столе лежал журнал. Каждому оператору разрешалось покинуть помещение на пять минут. Один раз за смену. Солдат записывал в этом журнале свою фамилию и время ухода. А потом ставил время возвращения. Иногда деды гуляли минут по пятнадцать. Я ждал, когда вернется самовлюбленный Цопа.
    "Как правило, учение проводится в три этапа, - гласило пособие. - Первый этап - перевод сил САК с мирного на военное положение: наращивание дежурных сил стратегической авиации на земле, выход бомбардировщиков на маршруты боевого патрулирования. Второй этап - ведение ракетно-ядерной войны. Мероприятия: передача управления на ВКП, массовый старт стратегической авиации, реальные учебно-боевые пуски МБР "Минитмен-2/3", баллистических ракет с атомных подводных лодок и крылатых ракет с бомбардировщиков Б-52 и Б-1Б. Третий этап - восстановление боеспособности сил и средств САК. Основные мероприятия: ликвидация последствий применения оружия массового поражения, передача управления на командные пункты, дальнейшее применение ракетно-ядерного оружия. Продолжительность учения - 8-10 суток..."
    Я поднял голову. Цопа пришел! Я рысью понесся к журналу. Записался. Вышел. И по узкой бетонной дорожке отправился в далекий сортир с шиферной крышей. Внутри тубзика страшно воняло. А еще там водились крысы. Я справил нужду и поспешил обратно.
    Намик перед отъездом рассказывал, что однажды в этот сортир забежал какой-то зверек. Боец вошел, сел на очко, тут зверек и вылез. Однако солдат не растерялся. Сделав свои дела, он ловко схватил странную крысу за хвост и с размаха ударил об стену... И, радостный, понес показывать труп сослуживцам. Рядом оказался старший прапорщик Тищенко. Он сказал, что убитая тварь - вовсе не крыса, а какой-то редкий мангуст! К тому же, занесенный в Красную Книгу. После этого солдата обозвали живодером, и из героя-охотника он превратился в палача.
    Я спросил об этом случае Густава. Игорь пробурчал, что мангустов на Кубе не водится, но историей заинтересовался. Через пару месяцев ему написали с биофака, что убитый зверек - кубинский щелезуб. Редкий вид. Ядовитый. Очень напоминает крысу. Любопытно, что щелезубы не имеют иммунитета к собственному яду и погибают даже от легких укусов, полученных во время драк между собой.
    Я подошел к приемному центру. Минуту просидел на веранде. Неужели здесь когда-то жила сестра Фиделя Кастро? Немного посмотрел на ящериц-хамелеончиков, которые проворно ползали по волнистому шиферу. Иногда они замирали, как изваяния. А если загородить свет рукой, меняли свой цвет со светло-зеленого на темно-коричневый.
    Ровно через пять минут я был на ПЦ.
    - Медведев! - оглушил меня Щербаков, помощник начальника смены. - Бомбер на "Тэнгоу" проходил?
    - Какой еще бомбер? - спросил я, расписываясь в журнале.
    - Минус сто! - Прапорщик ударил рукой по столу. - В Подольске этот Б-1Б уже словили! Только что оперативный дежурный звонил.
    На негнущихся ногах я направился в нижний зал. Взял свои головные телефоны у соловья Сергеева с шестого поста. Может, бомбер коннектился, пока я выходил?
    - Было что-нибудь? - спросил я убитым голосом.
    - Нет, - побледнел Сергеев. - А что?
    На время выхода мы передавали свои телефоны соседнему посту. Но мало кто внимательно слушал чужие частоты. Разве что я - второй пост, а Сергеев - третий.
    Ничего не ответив, я сел на стул. Поставил в одно ухо Тэнгоу, в другое - сканированием Сьерру и Ромио. На Тэнгоу царила безмятежная тишина. Высокая частота, отличная слышимость. И никого! Только наземные узлы, каждый в положенное ему время, транслировали текущее распоряжение.
    Новость о минус сто меня просто подкосила. Еще и во время БД! В тюрьму я слабо верил, но "вешалку", которую мне устроят Чапа и Будка, представлял вполне реально. На всякий случай перемотал пленку назад. Переслушал. Пусто! Левый мафон постоянно писал Тэнгоу, но там ничего не проходило!
    "Что теперь делать? - подумал я. - Показать запись? Но на пленке не указано, что это - частота "Тэнгоу", да и время не стоит. Да и кто поверит раздолбаю Медведеву, который на втором посту работать не смог, а теперь и на четвертом всё пропускает? Просто поставят минус сто".
    Медленно текли минуты. Тишина. Никого в эфире! Я впал в уныние. Где этот Б-1Б? Не могли же его в Подольске нарисовать!..
    Через полчаса ко мне подошел Тимоха Захаров. Вид у него был встревоженный.
    - Мишель, готовься к худшему! - прошептал он. - Ты пропустил Б-1Б! Какая-то навороченная модель. Этот самолет был на международной авиавыставке в ФРГ, а сейчас возвращается в Штаты с авиабазы Рамштайн. Вылетел около девяти, а в десять его засекли в Подольске.
    - Не выходил он у меня! - возмутился я. - Может, они что-то перепутали? Ведь нацеливания не было!
    - Ничего они не перепутали, - ответил Захаров. - Нацеливания не было, а он взял да полетел!
    Тимоха ушел, а я и вовсе затосковал. Что меня ждет? Презрение со стороны офицеров и прапорщиков приемного центра. Рубка травы вместо сна, последняя барка. Письмо домой со словами "Ваш сын - нарушитель боевой и политической подготовки"...
    - Iron Man, Iron Man - this is Swan 01, Swan 01 on Tango, over, - раздался чистейший вызов Эндрюса, самого западного штатовского узла. - I have report to Deep Lake control...
    ("Железный Человек" - это Сван 01 на частоте Тэнгоу, прием. У меня есть отчет для авиабазы "Глубокое озеро").
    Я судорожно перевел "Тэнгоу" в оба уха и схватился за трубку:
    - 17975, 1-ый приоритет! 17975! Паровоз, это Б-1Б из ФРГ!!! Работает, работает...

    ***

    Б-1Б вышел еще дважды. Давал свои координаты, запрашивал погоду у диспетчера. "Deep Lake" - неизменный позывной авиабазы Элсворт. Туда и возвращался выставочный бомбардировщик. В последний раз Б-1Б затеял длинный разговор с наземным узлом. Я вызвал обработчика. Им оказался капитан Молчанов.
    Офицер сел на специальный стул с большим подлокотником, воткнул в маг телефоны, положил перед собой лист бумаги и стал записывать разговор. Я перегнулся через плечо капитана.
    "Wingspan: 137 feet extended forward, 79 feet swept aft; Length: 146 feet, - строчил Молчанов. - Weight: approximately 190,000 pounds..."
    "Мура какая-то! Одни цифры! - Мне стало обидно. - Зачем я обработчика позвал? Только от дел отвлекаю! И как назло - Молчанова!"
    В этот момент офицер снял телефоны.
    - Бомбер дал свои ТТХ (тактико-технические характеристики)! - возбужденно произнес капитан. - Очень ценная информация! Я забираю у тебя пленку; перемотай на начало. Молодец, Медведев!
    Одобрение Молчанова дорогого стоило. Я знал, что офицер никогда не забудет тот злополучный "Ред Флег". И все-таки похвалил!..
    - Медведев! - громовой раскат накрыл меня с головой.
    Это пришел Щербаков. Я инстинктивно втянул голову в плечи.
    - Минус сто отменяется, - прогудел помощник. - Расстреляем тебя в другой раз!
    - Товарищ старший прапорщик, вы же видели его первый пеленг! - стал оправдываться я. - 25 градусов. А когда бомбер в Подольске словили - все 45, наверное, были! Я же просто не мог его слышать, когда он над Европой летел!
    - Верю-верю, обормот! - протрубил Щербаков. - А в Подольске-то последний выход не взяли! Мы единственные словили ТТХ бомбера! Так что, поздравляю, Медведев! Слушай дальше "Тэнгоу"!
    Я развернулся к катранам. Опасность миновала. Мне захотелось сбросить головные телефоны и пуститься в пляс прямо в нижнем зале. Вспомнились слова Валеры Стрепетова: "Никогда не знаешь, когда удача сменится неудачей. И наоборот! Понял?" Теперь мысль великого теоретика была мне понятна.

    6. "Они же - дети солнца!", или На Эль Саладо.

    ПАЗик стоял за воротами части. Восемь солдат с радостью вышли за калитку.
    - Свобода! - провозгласил Капрусынко. - Эх, покупаемся!
    И рванул к автобусу. Там уже сидели бойцы из второй роты.
    - Занимай места! - толкнул меня Паровоз.
    Мы оттеснили соловьев и влезли сразу за дедушками. Последним в салон забрался лейтенант Макаров, наш сопровождающий.
    - Будем проезжать КПП, помашу Тимохе ручкой! - засмеялся Толик.
    Я ощущал воодушевление. За перехват Б-1Б получил плюс двадцать. И заработал первый выезд за службу!
    С начала мая лучших, по мнению ротного начальства, бойцов отправляли на пляж. Обычно это происходило в воскресенье. Сержу Пешкову повезло уже целых два раза, но он был любимчиком Серафимова. Меня же взводный не жаловал; но всё-таки отметил за плюс. Для выезда требовались плавки и наличные деньги. Плавки я взял у Пешкова, а денег мне дал Паровоз.
    Мы с Толиком за последнее время сдружились. Вместе ходили на смены и много общались. Маленького роста, подвижный, часто улыбающийся - Паровоз неизменно вносил оживление в любую компанию. И всё у него было искренне! Пешков тоже никогда не унывал, но почему-то казался глупым. А Толик Перевозников был сообразительным малым.
    - После отдашь! - объяснил Паровоз. - Попросишь маму десять рублей в письме прислать. Как, как? Пусть вложит червонец в открытку; а я потом в батальоне его на псы поменяю...
    Зимой солдат вывозили в Гавану. Летом - на побережье Мексиканского залива. Иногда случались и уникальные выезды. Например, Боб и еще несколько счастливчиков за успешно перехваченное развертывание были премированы поездкой в кубинский зоопарк. Там животные гуляли свободно, а посетители передвигались на специальных машинках с прицепами-вагончиками. В зоопарке были и огромные вольеры с разными животными. Андрюха видел даже гималайского медведя!
    Деды рассказывали, что раньше организовывали экскурсии в океанариум и в музей Хемингуэя. Мы этого не застали. Самым классным считался ночной выезд на карнавал, но Сакичев отменил это "безобразие". Наверное, подумал: "Вдруг что случится? Эти солдаты - такие ненадежные, даже лучшие из лучших". А вот вторая рота ездила. Им очень понравилось...
    Автобус проехал мимо Центра. Тимоха из будки не вышел.
    - Завидует! - подмигнул мне Паровоз. - Эх, скоро из части вырвемся! Вон, смотри, справа мемориал. Мазепов, гад! Что он там говорил об историях? Знаешь, какая от него останется история? Обещал мне фотки прислать и зажилил!
    - Когда приходишь на гражданку, не до этого, - предположил я.
    - Нечего было обещать! - отрезал Толик. - А мы на Доме его часто вспоминаем.
    - А как там ваш удавчик? - сменил я тему.
    - Да это не удавчик, а настоящий удав! - оживился Перевозников. - Мы для него отличный корм придумали. По Дому с утра ползают лягушки, висят на своих присосках... Так вот: ловишь лягушку, бросаешь в ведро. Удав на нее сначала не обращает внимания, а потом кольцами опутывает жертву и начинает заглатывать с головы. Страшная картина! "Еда" медленно продвигается по телу, постепенно уменьшаясь в размерах. Правда, ест он только раз в неделю. Зато как!
    Паровоз заразительно засмеялся.
    - А еще около Дома много странных птиц! - серьезно добавил он. - Если издалека смотреть, они кажутся без голов. А на самом деле, они - лысые. Это - грифы. Сидят себе на телеграфных столбах, жертву караулят. Там неподалеку овчарня находится... А ты слышал, как в нашей антенно-фидерной системе крыса устроила гнездо? А как мы ее потом ловили?..
    По рассказам Толика выходило, что пеленгатор - вовсе не "Дом", а какая-то сказочная избушка на курьих ножках.

     []

    - Но это ерунда по сравнению с манговой рощей, - авторитетно заявил Паровоз.
    - Это еще почему?
    - Да потому что... - перешел на шепот Толик.
    Тут автобус затормозил.
    - Засада! - завопили дедушки, сидящие впереди.
    Дорогу на автописту перекрыл отряд каких-то повстанцев. Таинственная манговая роща тут же вылетела из моей головы.

    ***

    Мы уставились в окно. Колоритный дед лет под семьдесят жестами приказывал свернуть на обочину. Мне бросились в глаза его белая рубашка со сверкающим жетоном и огромный пистолет в кобуре на поясном ремне. Рядом с дедом стоял мужик неопределенного возраста, тоже с огромной пушкой на боку. На его голове потешно смотрелся красный шерстяной берет.

     []

    ПАЗик остановился. Шофер открыл переднюю дверь. Макар пошел выяснять, в чем дело. Вернулся назад очень быстро.
    - Кубинцы проводят учения резервистов, - сказал офицер. - А автописту используют как взлетно-посадочную полосу. Говорят, через пятнадцать минут нас пропустят. У них как раз всё заканчивается...
    - Блин, да в резерве кубашской армии состоит всё население страны, - засмеялся на переднем сиденье Фикса. - Сколько раз по телеку показывали! Толстозадые кубашки, идущие в атаку с винтовками Мосина, или старенький фермер в сомбреро, строчащий из станкового пулемета Максим.
    - А я своими глазами видел танк Т-34 в одной из кубашских частей, - поддержал друга Омельянчук...
    - Товарищ лейтенант, так у нас, что, выезд из-за этой задержки сократится?! - внезапно дошло до Фиксы. - Один раз за службу на пляж выберешься, так и тут обманут!
    - Ничего не сократится, - пообещал Макар. - На двадцать минут будем дольше на пляже,
    - Ура!!! - заорали деды.
    - Наш взводный - человек! - восхищенно сказал Паровоз. - Всех на выезды отправляет, а не только прогибов. Макар считает, что каждый солдат должен увидеть Кубу. Вот послал двух залетчиков - Фиксу и Омельянчука. Так они - никакой благодарности, только права качают!
    Перевозников покачал головой.
    - У нас Макара вообще никто не слушает, - добавил Толик. - Во взводе такой бардак! Вроде, и неплохо - только лейтеху жалко. А с другой стороны - ну, что он, солдат "построить" не может?..
    Автописту освободили, и мы поехали дальше. Я помахал рукой воинственному деду. Повстанец счастливо улыбался.
    - Боевая нация! - восторженно сказал я. - Такие точно прогонят американцев.

    ***

    Приехали около десяти. Место называлось "Эль Саладо". Иногда вывозили и на Санта-Марию, один из лучших пляжей Кубы. Недавно туда ездил Киселев. Очень расхваливал: мол, чистый берег, ровное песчаное дно. "Жаль только, что строевым в воду не заходят, - додумал я за сержанта. - И по плавкам звание не определить".
    На Эль Саладо выезжали гораздо чаще. Ближе, зато пляж - хуже качеством. Но я не привередничал...

     []

    Автобус развернулся на небольшой площади, окруженной низким кустарником. Шофер открыл двери.
    - Собираемся возле автобуса в час дня! - закричал Макар. - У кого нет часов, держитесь около меня! Далеко не уходите!
    Лейтенанта никто не слушал. Бойцы вылетели из ПАЗика, и, как малые дети, помчались к морю по дорожке, выложенной плиткой. Дедушки тащили с собой ласты и маски, "цивильные" полотенца. Я и Паровоз ограничились плавками. А у соловья Лаврика даже плавок не нашлось.
    Мы с Толиком переоделись, оставили вещи на берегу и бросились в воду.
    - Первый раз купаюсь в океане! - завопил я.
    - Я тоже! - подхватил Перевозников. - Но не в последний!

     []

    Много ли надо солдату для счастья? Впервые за долгое время я почувствовал себя свободным. Мексиканский залив напомнил Черное море, куда я часто ездил с мамой. Только вода здесь - более соленая и хорошо держит: можно даже лежать на спине и поднимать вверх ноги. Я нырнул. С непривычки хлебнул воды. Она оказалась очень горькой.
    Сзади раздался чей-то крик. Мы обернулись.
    - Что там? - спросил я.
    - Айда к берегу! - предложил Паровоз.
    И мы наперегонки поплыли обратно. На суше выяснилось, что Лаврик наступил на морского ежа.
    - Аккуратней надо быть! - отчитывал солдата Макар. - Вода же прозрачная! Если видишь на дне черные шары, зачем встаешь ногами?
    У соловья был грустный вид. В своих синих армейских трусах он уныло сидел на камне и возился с распухшей пяткой.
    - Бедный Лаврик! - сказал Паровоз. - Он и так у вас во взводе - главный тормоз. А тут еще на выезде не повезло.
    - Его же никто не заставляет тормозить, - возразил я. - Хотя, конечно, служить ему плохо. Его так все и зовут "Тормоз Лаврик"... Но ты же знаешь, наш взвод - ублюдочный. А этот Лаврик, когда станет дедом, сам начнет чморить других. Вот увидишь!
    - Не увижу! - улыбнулся Перевозников. - Я уже дембельнусь к тому времени...
    Мы устроились на берегу. Вдоль пляжа росли кокосовые пальмы. Один из кубашей, помогая себе руками и ногами, забрался на дерево. И сбрасывал оттуда питьевые кокосы своему товарищу. Второй, на земле, умело бил их друг об друга. Потом приставлял кокос к губам и пил сок.

     []

    - Как у них ловко получается! - поразился я.
    - Они же - дети солнца, - ответил Толик. - Всё у них есть: лето - круглый год, куча фруктов, кокосы с бананами, да еще и море вокруг! Рви себе орехи, пей кокосовый сок и танцуй!
    Я рассматривал пляж. Справа от места, где мы купались, было мелководье. Метрах в тридцати-сорока от берега стояли несколько кубинских парочек.
    - Знаешь, что они делают? - Паровоз перехватил мой взгляд. - Трахаются!
    - Прямо в море? - не поверил я.

     []

    - А что тут такого? - пожал плечами Перевозников. - Это же Куба! У них так принято... Помню, Мазепов однажды рассказывал...
    Толик замолчал на полуслове.
    - Что рассказывал? - переспросил я. - Еще одну историю?
    - Придумал! - воскликнул Паровоз. - У меня есть больше, чем история! Рассказ! Но ты должен запомнить его для будущих соловьев. Иначе не расскажу!
    - Ладно, запомню, - пообещал я. - А у твоего рассказа есть название?
    - Назовем его так, - произнес Паровоз...

    ***

    СТАТЬЯ В "КОМСОМОЛЬСКОЙ ПРАВДЕ"
    Дело было летом 87-го года, в барочный период. К черпаку Мазепову подошел черпак Намик. И недвусмысленно спросил:
    - Как насчет сходить в самоход?
    После чего выдал гениальную фразу:
    - Спермотоксикоз замучил!
    Мазепов секунд пять обдумывал предложение.
    - А кто ответственный по роте? - наконец, спросил он.
    - Прапорщик Мосин.
    - Ладно, - согласился Андрей. - Пойдем после занятий, когда офицерье разойдется по домам. Будь готов, за час должны успеть.
    - А ты знаешь, куда идти по этому вопросу? - уточнил Намик.
    - Не боись, всё найдем, - успокоил Мазепов. - Только возьмем с собой Нестора.
    - Нестора?!
    - Обещал ему. Он же и твой дружбан, не сдаст. К тому же, у него много товара...
    Ровно в двенадцать офицеры ушли на обед. В роте остался один старшина. Пошатавшись минут десять, прапор заперся в каптерке. Тогда бойцы рванули через пеленгатор. Там, под забором, был лаз, заботливо выкопанный хозяевами "Дома"...
    Мазепов повел товарищей прямо по дороге, не сворачивая и не заходя в касы для ченча. Неподалеку от трех огромных авокадо солдаты заметили двух девчушек лет восемнадцати-двадцати.
    - Сеньоритас, фоки-фоки?! - не поздоровавшись, выдал Мазепов.
    - Si, si, compañero, (Да, да, товарищ) - чуть смущенно ответили кубашки.
    - Куанто? (Сколько?) - перешел к делу Андрей.
    - Veinte pesos del compañero! (Двадцать псов с каждого).
    - Скока, скока?! - вмешался Намик, знавший по-испански только: "Viva Cuba" и "No pasaran". - Это же грабеж среди бела дня!
    - Ты знаешь, как будет "пятнадцать" по-испански? - перебил его Мазепов.
    - Нет!
    Тогда Андрей достал из кармана две купюры - пять и десять песо:
    - Но биенте песос, вот! (Не двадцать песо, а пятнадцать!)
    - Si, si! - посовещавшись, согласились мучачи.
    - Что "си, си"? - встрял в разговор Нестор. - Нас же трое, а их двое!!!
    - Ты же шел на ченч! - возмутился Намик.
    - Я тоже хочу и у меня есть пятнадцать пачек "Популяреса"!
    Тогда Мазепов выдал фразу на почти правильном испанском:
    - Нессесарио трес мучачос, фор ме энд май компаньерос! (Нужны три девушки - для меня и моих друзей).
    - No problema! (Нет проблем!)
    И солдаты с девушками направились к касе, которая находилась поблизости...
    ...Тут Паровоз замолчал.
    - Ну? Как у них получилось? - возбужденно спросил я. - Рассказывай подробно, я всё запомню!
    - Не знаю, - мрачно изрек Толик. - Мазепов только сказал, что всё прошло нормально, и сигареты Нестора приняли в оплату.
    - Что же это за история? - расстроился я. - О главном ни слова!
    - А это и не главное! - сказал Перевозников. - Слушай дальше...
    ...Бойцы-самоходчики вернулись вовремя. Помывшись под душем, пошли на обед. Потом был тихий час, развод, работа на территории, свободное время и, наконец, построение на ужин.
    Уже в строю Андрей Мазепов услышал рассказа дембеля Володи Туромши:
    - Только что в "Комсомолке" прочел! Новая болезнь - СПИД! Передается половым путем. Двадцать процентов населения Кубы уже заражено. Сначала грипп, а потом... мучительная смерть!
    Мазепов тут же почувствовал легкое недомогание. Кое-как дойдя до столовой, Андрей плюхнулся на лавку. Кусок в горло не лез.
    "Как же так? - обреченно думал солдат. - Погибнуть в девятнадцать лет из-за каких-то фоки-фоки!"
    После ужина рота остановилась возле медпункта.
    - Больные, выйти из строя!
    Вышли только два бойца: рядовой Нестеренко и младший сержант Наумов.
    "У них те же симптомы, что и у меня! - догадался Андрей. - Всё, кранты!"
    Придя в роту, Мазепов бросился в ленинскую комнату. Статья на третьей странице "Комсомолки" не сулила ничего хорошего. СПИД - чума ХХ века! Андрей закрыл подшивку и, стал ждать товарищей по несчастью.
    "Придется огорчить парней", - думал он...
    Вскоре все вместе курили у спортгородка.
    - А чего вы пошли в санчасть? - как можно спокойней спросил Мазепов.
    - Я ногу растер, - ответил Намик.
    - У меня - розочка никак не заживет! - пожаловался Нестор.
    Глубоко затянувшись, ничего не сказав про статью, Андрей выдохнул дым и тихо произнес:
    - Вроде, пронесло на этот раз...

    ***

    Впечатленный услышанным, я засмотрелся на кубинские парочки, стоящие в воде. Кажется, они действительно занимались "этим самым".
    - Я бы не решился переспать с кубинкой, - признался я.
    - Ну и дурак! - покачал головой Паровоз. - Ладно, пошли тратить деньги! Там, на площади, есть кафе.
    Мы надели рубашки, чтобы не обгореть. Толик сунул ноги в тапки.
    - Там дорога плохая, - объяснил пеленгаторщик. - Босиком не ходи!
    Остальные вещи мы оставили рядом с нашими. И пошли... По пути наткнулись на старика-фотографа.
    - Смотри! - обрадовался Паровоз. - Техническое чудо!
    Фотокамера представляла собой деревянный ящик на высокой треноге. Примерно так снимали в начале ХХ века под возгласы "Сейчас вылетит птичка!" Однако кубинец пошел значительно дальше; его модель работала по принципу "Поляроида". Старик фотографировал, потом залезал руками внутрь аппарата, совершал там какие-то хитрые манипуляции и через пару минут доставал готовый мокрый снимок.
    - Куанто? - спросил Толик.
    - Трэс песо пор уно фотографиа, - ответил кубинец.
    Даже я всё понял без перевода. Мы сделали два незабываемых кадра. Старик долго колдовал со своей камерой. Потом отдал нам снимки, а мы ему - деньги.
    - Не очень четкие, - исследовал фотки Толик. - Зато память на всю жизнь!..
    Через сто метров нас ждало новое чудо техники. Самодельная машинка для выжимания сока из тростника: две шестеренки, к одной из которых приделана ручка-рычаг, как у домашних мясорубок. Бородатый кубинец совал стебель между шестеренок, крутил ручку и сок стекал в подставленный снизу стакан. Потом кубаш доставал из стоявшего рядом с ним металлического ящичка кубик льда и бросал в сок. Стоило это удовольствие один песо.

     []

    - Ты ел сахарный тростник? - спросил Толик.
    - Конечно! - ответил я. - Как-то раз деды приносили.
    - Берем! - решился Паровоз.
    Сок оказался очень вкусным...
    До площади мы так и не дошли; свернули направо. Там протекала узкая и быстрая река. Через нее был мост, на котором стоял кубашский контрольно-пропускной пункт. На другом берегу находилась закрытая территория, какие-то шикарные касы. Они-то и привлекли наше внимание.
    - Что это за социализм на Кубе? - усмехнулся Паровоз. - Одни живут бедно, а другие устроились в роскошных хоромах, да еще и под охраной!
    - Откуда ты знаешь? - возразил я. - Может, здесь принимают важных гостей.
    - Каких еще гостей? - засмеялся Толик...

     []

    Мы побрели вдоль берега, рассматривая красивые здания. За поворотом русла пошел высокий забор.
    - Ничего не видно, - проворчал Паровоз. - Вот и у нас в Союзе - то же самое. Вожди живут отдельно, а народ - отдельно.
    - Не обобщай! - снова запротестовал я. - А как же Фидель Кастро? Он всегда открыт для простых кубинцев!..
    За разговорами мы вышли к морю. В устье реки кубаши удили рыбу. Один молодой парень стоял на уходящих далеко в воду камнях. В левой руке он держал моток лески, а в правой - крючок с куском мяса. Увидев нас, парень оживился и стал работать на публику. С громким возгласом: "Ое, советико!" ("Ое" у кубинцев означало что-то вроде нашего "Эй!") он закинул крючок в воду. И начал медленно тянуть леску на себя. Мы внимательно следили за рыбаком. Парень вытащил пустой крючок.
    - Пойдем, - сказал я Толику.
    - Подожди, - прошептал Перевозников. - Вот увидишь - сейчас он поймает.
    Кубинец несколько раз кидал наживку, но безуспешно.
    - А можно я? - вдруг спросил Паровоз.
    Парень недоверчиво взглянул на Толика, но снасти отдал. Паровоз забросил. Стал умело тянуть. И тут - клюнуло! Толик ловко подсек.
    "Наверное, в Киеве, на Днепре, удить научился, - подумал я. - Широченная река, там такие экземплярчики водятся. Не зря он мне так часто о ней рассказывал".
    Кубаш что-то громко лопотал по-испански.
    - Да, тяну я! - в азарте отвечал Толик. - Сильная, гадина!
    Оба парня понимали друг друга без переводчика...
    Через несколько секунд над поверхностью воды показался нос рыбы. Кубинец поднес сачок, который до этого валялся на камнях. Опустил в воду. Толик переместил туда добычу, и... вытащил из воды!!!
    - Какая огромная... - только и смог сказать Паровоз.
    Таких странных рыбин я еще не видел. Около полуметра, узкая, она больше напоминала змею. Спина - жёлтая с тёмными мраморными пятнами, брюхо - буроватое. Рыба извивалась и старалась вырваться, но Толик держал ее крепко. При этом пеленгаторщик аж светился от счастья. Кубинец тоже был в восторге.
    К нам подбежали несколько рыбаков; все они шумно хвалили Перевозникова. Похоже, в этом месте удили давно, но никто не мог похвастаться богатым уловом, а Толик с первого раза вытащил крупную рыбу!
    - Продай, а? - обратился пеленгаторщик к обладателю снастей. - Мне же на память!
    Кубаш протестующе замахал руками. Толпа возбужденно загудела.
    - Не продашь? - расстроился Толик. - Это же я поймал!
    Тогда кубинец снял рыбу с крючка и протянул Перевозникову.
    - Даром? - поразился солдат. - Вот спасибо!
    Кубинцы вокруг нас улыбались. Толик и щедрый парень долго клялись друг другу в вечной дружбе.
    - Мишель, подержи рыбу! - сказал Паровоз.
    И передал мне бесценное сокровище. Затем вынул из кармана брюк запечатанную пачку "Популяреса" и шариковую ручку.
    - Подписывал конверт и машинально сунул в карман, - объяснил он. - И надо же, пригодилась!
    Пеленгаторщик размашисто вывел на пачке под большой буквой "P" - "Толик Перевозников, Киев, ДМБ-89", и протянул сигареты кубинцу. Тот был счастлив.
    - Мужики! - заорал Паровоз на весь пляж. - Я поймал! Смотрите!!!

     []

    И мы побежали к своим.

    ***

    Без десяти час солдаты сидели в автобусе. Мы с Толиком устроились сзади. Паровоз никак не мог налюбоваться своей добычей. Макар сказал, что Толик поймал мурену, рыбу из семейства угревых. Она - хищник и даже может укусить человека. Кусачую рыбину положили в полиэтиленовый пакет.
    Деды давали советы. Через сиденье перегнулся Капрусынко:
    - С нее надо снять шкуру, мясо-то несъедобное!
    - Лаком покрой, - предложил кто-то из второй роты.
    В салон зашел Макаров.
    - Час дня, - сказал он. - Пора отправляться. Все на месте?
    Не было двоих - Фиксы и Омельянчука.
    - Он их на выезд послал, хотя Сакичев возражал, - прошептал Паровоз, - а теперь они опаздывают.
    - Кто видел Артемьева и Омельянчука? - спросил Макаров.
    - Они пошли в сторону кубашского КПП, - сказал Лаврик.
    - Блин, уроды! - выругался Капрусынко, нарушив неписанную дембельскую субординацию.
    - Сакичев мне такое устроит! - невольно вырвалось у Макарова. - Ведь я же всем говорил: "В 13-00 у автобуса". Сколько ехать до части, если быстро?
    - Сорок минут, - ответил водитель из второй роты. - Если повезет, за полчаса успеем.
    - Хорошо. - Лейтенант взглянул на часы. - У нас есть еще минут пятнадцать...
    Омельянчук и Фикса появились полвторого. Навстречу им выбежал злой Макар.
    - У вас, что, часов нет?! - заорал он.
    - Товарищ лейтенант, ну чего вы так кричите? - улыбнулся Омельянчук. - Ну, опоздали, и что с того?
    - Сакичев и так орать на вас будет! - ляпнул Фикса.
    - Что?! - Разъяренный Макар задохнулся от возмущения. - Это - подло! Я - вам, а вы...
    Взводный нелепо взмахнул руками. Затем изо всех сил толкнул Фиксу в грудь. Радиомонтер полетел за землю.
    - Чего вы делаете?! - вскричал Омельянчук, и тут же получил короткую затрещину.
    - В автобус! - рявкнул Макар, развернулся и поспешил к ПАЗику.
    Фикса поднялся с земли, Омельянчук потер ухо... Дедушки понуро поплелись в автобус.
    - Он не должен был так поступать, - прошептал Паровоз. - То мягкий-мягкий, а то драться! Даже Дементьев руки не распускает...
    Инцидент слегка испортил праздничное настроение. Возвращались молча. Шофер гнал изо всех сил, но вовремя мы не успели. И Макар получил очередной нагоняй от Сакичева.

    ***

    Вечером я встретился с Бобом. После восторженного рассказа о выезде, упомянул о поступке Макарова.
    - Паровоз сначала взводного хвалил, - добавил я, - а потом сказал, что Макар зря ударил Фиксу.
    - Зря-то зря, - усмехнулся Боб, - только Фикса и сам хорош. Впрочем, если офицер ведет себя по-человечески, на него тотчас обрушиваются неприятности. Причем, со всех сторон!
    - Но почему? - возмутился я. - Что плохого в хорошем отношении офицера к солдатам?
    - Просто в армии каждый сам за себя! - убежденно ответил Андрюха. - Здесь нельзя быть слабеньким и справедливым. Солдаты Макара не слушаются, потому что он - рохля. Надо заставлять работать, а он не может. А никто по собственной воле шуршать не будет... А взводные офицеры и того хуже! Ты заметил, что Серафимов с Дементьевым уже давно вместе ходят?! Думаешь, почему? Почему они ничего не советуют Макару, и вообще с ним почти не разговаривают? Просто им удобно, что этот лейтеха стал в роте штатным козлом отпущения. Пока на него все шишки валятся, Дементьева и Серафимова никто не трогает!
    - Ну и что Макару делать? - спросил я.
    - Вешаться, - усмехнулся Боб. - Пойми, он просто находится не на своем месте. Вот его и шатает из стороны в сторону. То он солдатам выезд продлевает, то затрещины налево и направо раздает. Нелепый твой Макар, вот в чем дело! Зачем он пошел в военное училище? Ему надо было воспитателем в детском садике работать. Помнишь фильм "Усатый нянь"? А здесь армия!
    Андрюха презрительно фыркнул.
    - Но тогда объясни, каким должен быть нормальный взводный? - упорствовал я. - Дементьев - плохой, потому что карьерист; Серафимов - себе на уме, его и не поймешь; Макаров - слишком мягкий...
    - Не знаю, Мишель, - тяжело вздохнул Боб. - Одно из двух: либо хороших офицеров не бывает, либо нам с тобой просто не повезло!

    ***

    А судьба мурены оказалась незавидной. Паровоз ее разделал, набив финской бумагой с пеленгатора. Стал сушить в кинозале. А до барки далеко. Тогда Толик предложил мурену будущим дембелям. Но те не прошарили оригинальность сувенира - им подавай обезьян из кокосов, стаканы из бамбука или барки из красного дерева. В итоге, уникальную рыбину съели муравьи: ведь Паровоз ее даже лаком не покрыл!
    Не дожили до дембеля и снимки "Поляроидом". Через несколько часов они побледнели, расплылись, и наши с Толиком лица превратились в бесформенные пятна.
    Я очень расстроился.
    - Не переживай, - утешил Паровоз, - воспоминания-то остались! Когда-нибудь ты поймешь, что это - самое главное!

    7. "Здесь тебе не секретариат Белого Дома!", или Rock Around A Clock

    - Слушай, а что означают их распоряжения? Они же короткие! Что в них можно зашифровать?
    Полчетвертого ночи я пытал Ваню вопросами по специальности. Бомберы давно отлетали. Шестерка затихла.
    - Еще Капец объяснял, что 28 знаков - это код, - ответил Иванов. - Понимаешь, как бы ключ ко всей информации.
    - Все равно не понятно! - воскликнул я. - Вот, помню, в рассказе про Шерлока Холмса был шифр. Из всем известного справочника, который можно найти где угодно, брали номер страницы, номер строчки и номер слова в строке. Эти три числа определяли одно слово в зашифрованном сообщении. Прямое соответствие, понимаешь! А тут как?
    Распоряжения или месседжи будоражили мое воображение. Наземные узлы через каждые десять минут транслировали распоряжения по всем частотам САК, а самолеты постоянно запрашивали месседжи у диспетчеров. Короче, американская стратегическая авиация и часа не могла прожить без каких-то 28 знаков!
    - У каждого радиста на борту есть "Код бук" (Code book), - терпеливо объяснил Ваня, - специальная книга для расшифровки. Радист находит в ней текущее распоряжение, а ему соответствует, допустим, две или три страницы текста. Мы же не знаем, сколько именно символов приходится на один знак распоряжения.
    - Медведев, что ты хочешь выяснить? - К нашему разговору подключился Уткин с третьего поста.
    ВКП уже не летали, а Вадику еще не спалось.
    - У меня эти месседжи постоянно проходят, - объяснил я. - Я "ромио" от "оскара" даже во сне отличу. В Гатчине четыре месяца на "алфа, браво, чарли..." натаскивали. А что они означают - не знаю! Какой тогда смысл их записывать?
    Уткин встал со стула, и сдвинул на виски головные телефоны.
    - Тебе твой кореш Захаров не говорил, что за ошибку в одном знаке распоряжения КСА-шник получает минус сто? - язвительно спросил он. - Думаешь, просто так? Вот и фиг тебе! В Москве наверняка есть специалисты-дешифровщики...
    - Если в Москве систему месседжей расшифровали, - стал рассуждать я, - значит, американцам надо новую придумывать? А они знают, что мы их раскусили?
    Иванов и Уткин засмеялись. Мои бесконечные вопросы их забавляли.
    - Ты пойди в Центр, - предложил Вадик, - и спроси об этом оперативного дежурного. Он тебе всё расскажет. И даже Код бук подарит!..
    - Это что еще за собрание?! - В нижний зал ввалился старший прапорщик Щербаков.
    Помощник начальника смены оглядел посты.
    - Никто не спит? - с досадой пробасил он. - На болтовню потянуло?
    К боевому дежурству солдаты и спецы привыкли за месяц. Теперь всё было, как раньше: операторы спали, помощники их будили, а Радченко по-прежнему лупил линейкой по столам. Только офицер в Центре перед каждой сменой говорил: "Приказываю заступить на боевое дежурство".
    - Товарищ старший прапорщик! - решился я. - Мы не болтаем, а говорим по специальности. О распоряжениях, которые проходят в сети САК и ВКП. Вот скажите, в Москве знают, как их расшифровывать? Или мы принимаем абракадабру?
    Щербаков осуждающе взглянул на меня.
    - Медведев, ты зачем здесь сидишь? - прогудел он. - Чтобы вопросы задавать или осуществлять радиоперехват вероятного противника?.. Вот и перехватывай! В Москве и без тебя разберутся!
    Старший прапорщик с досадой крякнул и отправился к себе на место. На полпути обернулся.
    - В Москве всё знают! - изрек он. - Но я тебе этого не говорил!
    Нижний зал торжествовал. Солдаты улыбались. Мы так и знали, что наши разведчики перехитрили американцев!

    ***

    Полпятого ночи. Ваня дремал, как и большинство солдат на ПЦ: руки на столе, локти в стороны, лоб покоится на переплетенных пальцах рук. Уткин скрючился в более сложном положении: низко опустив голову, закинув ногу за ногу и скрестив руки на груди. При этом слегка завалившись влево.
    Смешнее всех спал дед Коваленко из верхнего зала. Он опускал руки вдоль туловища, закрывал глаза и... отправлялся в полет. Голова, шея и вся верхняя половина тела солдата совершали удивительные движения. Первую минуту Коваленко сидел нормально. Затем начинал клевать носом. Потом раскачивался по кругу, словно ручка от волчка, который вот-вот закончит вращение. Через каждые две секунды голова дедушки проносилась в опасной близости от поверхности стола. Однажды садист Радченко поставил перед солдатом банку с чернилами. Ее Коваленко и сбил, при этом испачкав всего прапорщика...
    Итак, деды "мочили хари". Соловьи бодрствовали. Сеня Пивовар с первого поста тосковал. Поговорить ему было не с кем, поэтому он неотрывно смотрел в маленькое зарешеченное окошко. Но там было темно. До рассвета оставалось около часа. Сергеев с шестого поста базарил с Годунком с пятого. Я не делал им замечаний. Пусть говорят! У меня имелись дела поважней. Увидев, что помощник дежурного ушел, я полез под пост. Добрался до стены, нащупал рукой карту США, на которую так часто днем любовался. Отодвинул ее от стенки и достал из нычки бобину. Зарядил пленку в магнитофон и нажал клавишу "воспроизведение".
    "Говорит "Голос Америки" из Вашингтона, - произнес голос с акцентом. - Программу "Шедевры рок-н-ролла" мы начинаем композицией Билла Хейли "Рок круглые сутки" (Rock Around The Clock). 12 апреля 1954 года коллектив "Bill Haley & his comets" записал песню, изменившую мир - композицию, прямым образом повлиявшую на развитие всей рок-музыки в целом".
    Затем раздались аккорды, и зазвучала моя любимая песня:
    One, two, three o'clock, four o'clock, rock
    Five, six, seven o'clock, eight o'clock, rock,
    Nine, ten, eleven o'clock, twelve o'clock, rock,
    We're gonna rock around the clock tonight...
    Рок-н-ролл звенел в моих ушах. Я развернулся лицом к выходу из нижнего зала. Ваня спал, Сергеев болтал, Пивовар тосковал, а я чувствовал себя счастливым!

    ***

    Седьмую неделю подряд я ходил на смены. Заканчивался август месяц. Наверное, в кубинской природе происходили какие-то изменения, но я ничего за пределами нижнего зала не замечал. При жестком разбиении суток на "шесть через шесть" свободное время оставалось лишь на сон. А также на поесть, постирать форму, почистить туфли и зубы, перекинуться парой фраз с друзьями, прочитать письмо и написать даже не короткий ответ, а весточку - два-три предложения. Но я не страдал. Считая свой новый взвод ублюдочным, я на ПЦ скрывался от сержантов и мутных дедушек.
    И помог мне в этом соловей с четвертого поста Игорь Колесов. Его вывели в стройбригаду. Обычно от смен и учебы освобождали старший призыв, но Дементьев усиленно боролся с дедовщиной. К тому же, Колесов умел работать руками. Сначала Игорь делал фундамент под антенну для советского телевидения. Затем забор вдоль дороги, по которой ходил патрульный. Постепенно Колесов сделался большим специалистом по цементно-бетонным работам, и на смены возвращаться не хотел. Он приобрел бронзовый загар и основательно развил мускулатуру. А я сидел на ПЦ - неделю менялся с Хрусталевым, неделю с соловьем из первого взвода Димой Поташовым.
    Конечно, с Поташовым ходить было приятней. Мирнейший, пусть и недалекий парень. На четвертый пост всегда сажали недалеких, и я невольно затесался в их дружную компанию. Дима каждый раз старательно заполнял журнал смены, каллиграфическим почерком выводя: "Пост N4 сдал - Поташов, принял - Медведев". Он отмечал каждый контакт на Ромио, Сьерре и Тэнгоу; у меня же теперь - почти ничего не летало. В один прекрасный момент я решил: "Да, черт с ними, с резервными частотами! Если будет что-то серьезное, начальник смены даст нацеливание". История с Б-1Б меня ничему не научила. А всё потому, что я начал слушать музыку!
    На ПЦ постоянно твердили, что в свободное от работы время, когда враг спит или не выходит на связь, оператор должен быть занят делом. Либо читать (составлять) пособие поста, либо искать новые частоты. Капитан Кашутин, который стал начальником второго отдела после отъезда Капца в Союз, просто помешался на этом поиске. За нахождение частоты первой категории (ВКП, КНШ) обещали плюс 100. На моей памяти никому не поставили. Почему? Никто не нашел.
    Когда на посту стоит два катрана, заниматься поиском - элементарно. Пока правый сканируют родные Ромио, Сьерру и Тэнгоу, на левом устанавливаешь произвольную частоту. Конечно, в диапазоне КВ. А затем крутишь до умопомрачения черный диск ручной подстройки. Там даже есть специальное углубление для пальца. Некоторые бойцы так и засыпали, с пальцем в диске, в вечном поиске врага... Первое время я прилежно искал новые частоты. Несколько раз натыкался на какие-то переговоры. Но это всегда оказывались либо уже найденные источники, либо никому не нужные сухопутчики, флот, а то и вовсе гражданская авиация США.
    Однако с КВ так легко перейти на УКВ - надо всего лишь переключить тумблер. Что я однажды и сделал. И тут же нарвался на музыкальную частоту. Вот это оказалось интересно! Сначала я ловил кубинские радиостанции; их было лучше слышно. Но кубашское радио мне не нравилось; их музыку я совершенно не понимал. К тому же, у кубашей слишком часто звучали пламенные речи. Наверное, о социализме и светлом будущем. Через некоторое время мне стали попадаться американские радиостанции. В основном, там крутили джаз, блюзы, какие-то старые, на мой взгляд, песни... Если бы мне разрешили их слушать круглые сутки, я бы, наверное, не стал. Но запретный плод - сладок. И я слушал.
    В армии ведь очень мало личного. Музыка, несколько найденных радиостанций, стали для меня чем-то своим, собственным, сокровенным. У меня появился мир, где я мог спрятаться от надоевшей и однообразной воинской службы. Это был своего рода самоход, только в радиоэфире. В нижнем зале никто из дедов меня особо не "пас". Да это было и не так просто. Больше я боялся офицеров и прапорщиков, но научился маскироваться, подстраховываться и держать стрему.
    Поймал я и "Голос Америки". Катран принимал этот "Голос" замечательно. На Кубе ведь его не глушили. Но мне враждебную радиостанцию слушать было скучно. Политические новости меня не интересовали, а больше про Союз там ничего не говорили. Зато хватало всякой американщины - нескончаемые передачи о бейсболе и баскетболе, долгие разговоры о жизни фермеров. Как-то раз я наткнулся на чтение романа "В круге первом" Солженицына. Не покатило.
    Зато, когда я поймал передачу "Шедевры рок-н-ролла", у меня уже была свободная пленка для записи. Бобины на ПЦ крутились сутками, без перерыва; магнитофоны вообще мотали в режиме "запись" месяцами. В них только горели предохранители. А вот пленка не выдерживала. Места обрыва склеивали с двух сторон изолентой. Особенно было обидно, когда пленка рвалась на важном радиоперехвате. Чтобы этого избежать, раз в месяц выдавали новые бобины. Однажды принесли пару нестандартных, маленьких. Я под шумок себе одну прихватил. Полсмены думал, куда ее деть? В итоге, спрятал за карту США. Как и любой стенд, карта состояла из прямоугольной рамы и самого плаката. Между рамой и стенкой имелся зазор - туда аккуратно вставала бобина. Несколько недель она лежала в тайнике, дожидаясь своего часа... И, наконец, понадобилась!
    Услышав забойные рок-н-роллы, я забыл об опасности. Вытащил бобину из-за карты, вставил в магнитофон и записал всю передачу. Теперь эта пленка грела мне душу. В особо тихие смены я вытаскивал ее из тайника и слушал.

    ***

    Днем, конечно, было не до музыки. Шастали офицеры, валила работа на ответственных постах, случались и развертывания. Иногда прапор слонялся по нижнему залу с мрачным видом. Оставалось только читать пособие поста, изучать карту США, да в носу ковырять. И еще заниматься поиском.
    Однажды от нечего делать я набрал на левом катране шестерку. Было скучно, а Ваня что-то строчил себе в бланк, пеленгуя уже третий самолет подряд. На частотном индикаторе появились знакомые цифры "6761". И в этот момент свершилось чудо. Я понял, что ВСЁ СЛЫШУ! Неизменные позывные бомберов и их авиабаз, сменные позывные наземных узлов, ключевые фразы радиообмена, отчеты о бомбометании, короткие ответы диспетчеров и отдельные реплики летчиков. Я слушал шестерку и не мог оторваться - частота открылась мне. Теперь я мог спокойно сидеть на втором посту, не хуже Сержа Пешкова или даже Вани. Я стал "слышать" в миг! За секунду. Как будто в организме включилось какое-то новое чувство.
    Но хотелось ли мне обратно на второй пост? Ведь там я буду всегда занят. На шестерке слишком много бомбардировщиков и заправщиков. Большинство контактов - однотипные. Когда же рассматривать карту Соединенных Штатов? Музыку слушать? И я понял, что привык на сменах по-своему отдыхать...
    Так и повелось: ночью я слушал музыку, а днем - чужие рабочие частоты. Сначала шестерку. Потом алфу. Записал несколько выходов самолетов-разведчиков. В основном, они отмечались по утрам. SR-71, U-2. Короткий отчет на несколько секунд под крики Пивовара: "Работает алфа, первый приоритет!"
    Затем я переключился на третий пост. ВКП скакали по частотам, обменивались сигнал- и радио-чеками, а также входили и выходили из сети. Никакой сверхсложной информации там не проходило. Первый (ВКП КНШ) постоянно коннектился со вторым (ВКП САК). Иногда они говорили: "Let's go to green". (Переходим на "green"). Дальше шло непонятное бульканье. Этот "green" у нас назывался ЗАС - засекреченная связь. Если знать коды и иметь аппараты для дешифровки, бульканье превратится в нормальную английскую речь. Так, по крайней мере, Бобу объяснил Молчанов.
    Часто в сеть ВКП входили "ТОЗ" или "Атлантика". Изредка (опять-таки с запада или с востока) ВУСРы. Хуже было при развертываниях, когда шел интенсивный радиообмен сразу между восьмью, а то и шестнадцатью ВКП. Самое сложное - "привязать" всех входящих в сеть, определить их позывные и пеленги. Разумеется, Дому тоже работы хватало.
    Когда сеть воздушных командных пунктов переполнялась, то и в нижнем зале было не протолкнуться. На третьем посту - четыре магнитофона, два под столом и два на столе. Нередко я наблюдал такую картину: Уткин пеленгует новый ВКП, за верхним магнитофоном сидит один обработчик, второй пристроился у нижнего мага, а третий офицер, обычно начальник смены, слушает эфир вместе с оператором поста. И еще двое спецов на шестом посту сканируют резервные частоты...
    - Мишель! - От дум меня отвлек Тимоха. - Ты чего, уснул?
    - Какое "уснул"?! - обиделся я. - Сейчас только шесть часов вечера. Просто задумался.
    - А я тут историю про Фифу услышал, - похвастался Захаров. - Помнишь, у которого был роман с женой Комбарова? Соснин Макару рассказывал...
    Начальник смены лейтенант Соснин недавно прибыл из Союза. Спецы не шли, как простые смертные, на барках, а летели самолетами. Общее время в пути - восемнадцать часов с пересадкой в Канаде (обычно в Гандере). И служили не два, как ротные офицеры, а три года. Соснин оказался хорошим мужиком. На первых дежурствах слегка зашивался, но потом службу просек. А главное, он не "душил" смену, не высокомерничал с солдатами и не держал дистанцию, как некоторые другие спецы.
    Помощником начальника смены заступил лейтенант Макаров. Он дежурил на ПЦ по собственной инициативе. Это поощрялось командованием, но ни Дементьев, ни Серафимов рвения в данном вопросе не проявили. Все-таки, надо пройти стажировку, а потом еще и зачет сдать. А у Макара ходить помощником получалось. Со спецами лейтенант общался куда свободней, чем с ротными офицерами, и находил общий язык почти с любым начальником смены.
    Парочка Соснин-Макаров была идеальной для солдат. Особенно в субботу. Офицеры в дела смены не лезли, никого не будили, занимались оперативными делами, а в свободное время - болтали между собой.
    - Оказывается, Соснин знал Фифу по военному училищу, - продолжил Тимоха. - Они учились на одном курсе, но в разных взводах. Как-то раз взвод Фифы решил ночью что-то отметить. А в училище водку просто так не пронесешь. Тогда пришла Фифе в голову светлая мысль - перелить содержимое бутылки в медицинскую грелку. Так он и поступил. И вот идет вечерняя поверка. А Фифа не дурак - водку по тумбочкам прятать. Он взял грелку и спрятал ее под гимнастеркой. Дежурный офицер ходит вдоль строя курсантов. Вдруг замечает, что Фифа - какой-то нервный. "Фаличев, выйти из строя!" И тут - хрясь! На втором шаге грелка шлепнулась на пол. Весь взвод смеялся сквозь слезы: курсант - дебил, но водку жалко!
    - А что Фифа?
    - Получил свои наряды вне очереди. Ему еще повезло, что это произошло до антиалкогольной кампании Горбачева. Иначе бы и вовсе отчислили.
    - Может, и стоило, - сказал я.
    - Но это еще не всё! - засмеялся Захаров. - Дежурный вернулся к себе и подумал: "Чего добру пропадать?" Плеснул содержимое грелки в стакан. Но даже бывалый офицер не смог это выпить. В грелке началась реакция спирта и вонючей резины. А Фифа на все последующие годы учебы заработал прозвище "Грелка". Жаль, мы об этом не знали.

    ***

    Очередная смена закончилась. Бойцы построились перед приемным центром. Капрусынко отправился за Сосниным. Офицер вышел к солдатам:
    - Зуев, Перевозников - плюс двадцать. Цопа - минус десять, самовольное оставление поста. Вольно.
    - Налево, - скомандовал сержант. - Шагом марш!..
    После ужина отдыхающая смена могла выбирать: или вместе с ротой смотреть фильм, или спать, не дожидаясь отбоя. Если идешь в кино, потом вместе со всеми маршируешь на вечерней прогулке. В последнее время фильмы я пропускал. Уже в девять вечера засыпал, пока не пришли ненавистные Чапа с Будкой...
    - Смена, разойдись!
    Соловьи пошли к кинотеатру. Молодых еще тянуло к прекрасному. Черепа разделились примерно поровну. Большинство дедов остались в роте. И я. Зашел в кубрик, снял форму, закинул на плечо полотенце, намазал на зубную щетку пасту, сунул щетку в рот. Надел тапочки и побрел в душевую.
    - Мишель! - У выхода из спалки меня остановил Толик Перевозников. - Сегодня на смене произошла обалденная история!.. А чего ты такой мрачный?
    - Серафимов перед обедом письма выдавал, и все вскрыл! - объяснил я. - Вот моя десятка и накрылась. Так и знал, что "на третий раз не пропустим вас"!
    Предыдущие два червонца дошли без проблем. Я написал маме, что лучше всего засунуть десятку в непросвечивающуюся открытку. И поздравить меня с чем угодно. Но мама - плохой конспиратор. Она просто клала купюру между листками открытки. Серафимов вскрыл письмо, развернул и десятка вылетела на пол.
    - Ваш взводный - свинья! - разозлился Паровоз. - Наш Макар так никогда не поступает. А вот Дементьев, помню, даже посылки потрошил! У Намика ленточки изымал, которые были спрятаны в зубной пасте!
    - Хорошо еще, что Серафимов не сдал меня Сакичеву, - сказал я. - У меня и так залетов достаточно!
    - Думаешь, он тебя пожалел? - хмыкнул Паровоз. - Просто себе твою десятку прикарманил. А так пришлось бы с ротным делиться.
    - Больше всего жалко, что мама свои деньги прислала, - ответил я. - И напрасно!.. Ладно, проехали! А что у тебя за история?
    - Бери выше! - заважничал Толик. - Еще один рассказ! Только теперь от моего имени.
    - А название есть?
    - Конечно! Сейчас помоемся, а я потом в кинозале тебе всё расскажу.

    ***

    ЧУДЕСА ПЕЛЕНГАЦИИ
    Субботний день не предвещал ничего необычного. Я (Толик Перевозников, конечно!) и дедушка Серега Шаров после обеда заступили на смену. Начали с перекура. Мы молча сидели на ступеньках, ведущих в "Дом": было жарко, тихо и спокойно. Вдруг по громкоговорящей связи с приемного центра послышался голос, срывающийся на крик:
    - Частота 13658! Ррр-работает первый!!!.. Ррр-работает второй!!!..
    Мы с Шаром переглянулись. Что бы это значило: суббота и такая суета? Настроение сразу ухудшилось. Я встал и отправился на пост. Сев за "Пеликан" (пеленгационный радиоприемник), я совершил ошибку. Не надел телефоны; они так и остались лежать на столе. Подумал: "Ну, что там может быть серьезного? Наземный и мобильный узлы связи проводят сигнал-чек". С последней наводки я запеленговал: первый - 320 градусов, второй - 10 градусов. Пеленг - хороший, устойчивый. Значит, работали мощные источники или располагались недалеко, во Флориде или в Техасе.
    Минут через десять наводящий боец перезвонил. Это оказался соловей Шутиков с седьмого поста. Спрашивает:
    - Сколько на первый?
    - 320.
    - А на второй?
    - 10.
    И всё. Никаких позывных.
    "Ладно, - подумал я. - В столбике "позывные" поставлю прочерки"...
    Вскоре на Дом позвонил Слава Зуев с пятнадцатого поста.
    - У нас, что, президент куда-то улетал? - ехидно спросил он. - В Техас?
    - Генерал, бля, здесь тебе не секретариат Белого Дома! - рассвирепел Шар, который в тот момент шкурил очередной кокос-вазочку. - В чем дело?
    - А в том, - обиделся Слава, - что Паровоз дал направление на Sam26000 - 320 градусов. А это, между прочим, в Техасе! А президент у нас сейчас находится в Вашингтоне. И если уж куда и полетит, то с авиабазы Эндрюс, пеленг на которую 10 градусов! Так что, неправильный вы дали пеленг!
    - Ничего я такого не давал! - возмутился я. - А будешь умничать, так в грудак получишь! Правда, Шар?
    Шаров неопределенно хмыкнул, а Генерал не на шутку разозлился.
    - Паровоз, кончай тормозить! - сказал Зуев. - Ко мне только что Соснин прибегал с соловьем перепуганным. У парня на частотах вышел Sam26000, провел проверку связи с наземным узлом, а затем дал переход на мои частоты. А соловей даже переговоры не записал, только запеленговал. И на Сэма - 320 градусов!
    - Шутиков с седьмого поста? - спросил я.
    - Вот-вот!
    - Блин, соловей вонючий! - выругался я. - После смены на "говно" пойдет! А Соснин уже доложил в Центр?
    - Конечно, - злорадно произнес Генерал. - Это же такой прогиб!
    И тут у меня случился шок. Надо было надевать телефоны! Sam26000 наверняка связывался с авиабазой Уорт в Техасе, направление на которую было как раз 320 градусов, Шутиков-тормоз просто перепутал пеленги. В результате, авиабаза Уорт стала у него Эндрюсом, а президентский самолет из Вашингтона "переместился" в Техас!
    "Всё, алес! - подумал я. - В Москву информация уже ушла. Теперь поздно оправдываться: "Мол, мне не на тех навели..."
    - Чего молчишь? - спросил Генерал. - "Сэм" у меня выйдет с минуты на минуту. Какой пеленг на него писать?
    - Пиши 320, - ответил я...
    - Что, Паровоз, минус сто за рисовку? - спросил Шар, который мигом всё прошарил. - Если Сэм начнет базарить, это надолго. Этак он и в AF-1 превратится. А потом еще и взлетит... из Техаса!
    Всё к тому и шло. Сэм появился на частотах Генерала и стал активно коннектиться с Эндрюсом и Уортом, запрашивал "weather report" (прогноз погоды на полет). Не было только Рейгана на борту. Позывной на "AF-1" не менялся.
    В очередной раз позвонил Генерал.
    - Как там Соснин? - спросил я. - Ничего не подозревает?
    - С Макаровым болтает, - ответил Слава. - Нацеливания на перелет президента не было. Но, чует мое сердце, Рейган полетит...
    - Слушай, есть идея, - сказал я. - Давай "перегоним" Сэма обратно в Вашингтон?
    - Давай, - после паузы согласился Зуев. - Я же ничем не рискую.
    Действительно, он ничем не рисковал. А мне, да еще и в условиях БД, грозило минус сто, а то и последняя барка!
    Часы показывали 15-00. Мы с Шаром прикинули, что от Уорта до Эндрюса примерно четыре часа лету. И президентский самолет "полетел"!
    "Сэм ту сикс трипл зирроу" был как никогда активен - каждые 15-20 минут выходил в эфир. А я планомерно смещал его в сторону Эндрюса. (Стоит ли говорить, что всё это время самолет сидел в Эндрюсе, и пеленг на него был 10 градусов?) Итак - "320", "330", "345", "358", "3", "7"... И, наконец, 10. Всё! Sam26000 сел и затих. 19-45. Как раз смена заканчивается...
    Ровно в 19-50 тишину нарушил голос Славы Зуева:
    - Частота 11175! Работает AF-1! Дает "граудн чек" (т.е., скоро будет взлетать)...
    В начале девятого AF-1 с Рейганом на борту вылетел из Вашингтона в Техас. Оказывается, американский президент решил на выходные посетить свое ранчо. Мне - плюс двадцать, Генералу - плюс двадцать... А Шутиков? Соловей после смены отправился на "говно". Куда, куда? С мачете на территорию: отрабатывать за свои дурацкие шуточки...
    - Рассказ - отличный, - похвалил я. - Но его, кроме нас, никто не поймет. Кто на ПЦ не сидел и в головных телефонах не спал, не оценит!
    - Ну и не надо! - махнул рукой Толик. - Ты же не подруге своей рассказывать будешь, а новым соловьям! Это история для пеленгаторщиков!

    ***

    Прошло полночи. Затем еще одна смена. После завтрака Серафимов отдал мне другое письмо. На этот раз невскрытое. От Сереги Воронова. Одноклассника, как и ожидалось, забрали в армию. Пару недель он мотался по разным призывным комиссиям, а затем его определили в службу горючего. Направили в учебку под Мурманском. Серега жаловался, что работа теперь для него как отдых. Ругал сержантов. Но меня взволновали другие строчки из его письма...
    Дневальным по роте стоял Густав. Я нашел Игоря возле стойки для чистки обуви. Солдат с остервенением драил свои туфли.
    - Мне тут письмо от Воронова пришло!
    - Ну, читай! - Густав ожесточенно полировал правый башмак.
    - Да, отвлекись ты!
    - Не могу! Сакичев придирается. Говорит, у дневального обувь должна блестеть!
    Наконец, мы отошли в сторонку.
    - "Светке я написал письмо и сейчас жду ответ, - зачитал я. - Вроде, у нее всё нормально с учебой. А вот в том, что она тебя ждет - сильно сомневаюсь. Извини, я - свинья, что тебе это сообщаю, но я - друг и молчать не могу более. Короче, не удивляйся, если этой осенью она выйдет замуж. Ради бога, не пиши ей об этом, а то меня и армия не спасет от ее гнева. Это жестоко с моей стороны, и вообще не мое дело, но долг дружбы меня вынудил это тебе сообщить. Хотя может, она тебя и дождется, но не знаю, устроит ли тебя та Света, которая сейчас..."
    - Это всё? - хмуро спросил Густав.
    - Дальше он пишет про учебку, - ответил я. - Больше про подругу ни слова. Ты мне объясни - она выходит замуж?
    Гусейников неодобрительно хмыкнул:
    - С чего ты взял?
    - Ну, Воронов написал...
    - Он тебе что написал? - перешел в наступление Игорь. - "Не удивляйся, если выйдет". Это всё его дурацкие домыслы!
    Густав положил мне руку на плечо, что за ним обычно не водилось.
    - Тебе подруга пишет? Пишет! - с нажимом произнес он. - Ждет тебя? Ждет! Вот и отлично! Выкини ты из головы всякие предположения! Твой Воронов в армию попал, вот ему там башню и переклинило.
    Густав тряхнул головой, словно отбрасывая все неприятности, и пошел на тумбочку дневального. А я остался один. Слова Игоря меня утешили. Мало ли что одноклассник выдумал! Но полностью выкинуть из головы "всякие предположения" не получилось.

    ***

    С утра начальником смены заступил капитан Кашутин, а помощником - прапорщик Радченко. Одно из самых худших сочетаний. Мы пришли на приемный центр с самыми тревожными предчувствиями. Кошмар за последние недели заматерел, превратившись из амбициозного карьериста, рвущегося вверх по служебной лестнице, в требовательного командира, наводящего страх на офицеров и прапорщиков ПЦ. А Радченко из кожи вон лез, чтобы выслужиться перед новым начальником отдела. А как это сделать в воскресенье? Конечно же, устроить грандиозную проверку постов. Ведь по выходным авиация почти не летала.
    Кстати, были и другие "дни тишины". В каждом пособии поста на последней странице имелся список американских праздников. Например, 4 июля - День независимости, последний четверг ноября - День Благодарения. Придет смена на ПЦ, а работы нет. Значит, смотри последнюю страницу. Перед Новым годом мы и вовсе неделю бездельничали. В один из редких контактов я услышал, как летчик пожелал диспетчеру: "Happy New Year!" Значит, и там не бездушные машины работают.
    Проверки постов проводили редко. Разве что после серьезных залетов, или если помощник имел зуб на конкретного солдата. Но сегодня у Радченко просто не было выбора. До обеда молодой прапор тщательно прибирал свое место, а в три часа дня взял плоскогубцы, плоскую и крестообразную отвертки и отправился в нижний зал.
    Не повезло дневным постам. Правда, Шутикову бояться было нечего. Соловей с интересом наблюдал, как Радченко раскручивает его пост до последнего винтика. Заодно помощник поднял верхние крышки магнитофонов. Молодому солдату подобное внимание даже льстило.
    Густав был не столь благодушен. На глазах нижнего зала Игорь разыграл целый спектакль. Тактический разведчик "Бест 01" связывается с наземным командным пунктом "Форсайт 3", а тут какой-то Радченко отрывает от работы! Всё время, пока помощник "курочил" восьмой пост, Густав остервенело пеленговал, и лихорадочно заполнял бланки радиоперехвата. Но прапорщика это не остановило.
    Жертвой Радченко стал Сергей Широков с девятого поста. Возбужденный прапор извлек из магнитофона шесть пачек "Популяреса". И торжествующе огляделся по сторонам. Поймал! Сработало!
    Некоторые солдаты хранили ченч на постах. Маг "М-64", железный гроб весом 48 килограмм, который даже переносили вдвоем, за специальные ручки, считался одним из самых надежных тайников. Он имел в своем корпусе большое количество пустот, а снять верхнюю крышку никому не приходило в голову. Но недаром Радченко за глаза называли "охотником"; он имел нюх на нычки.

     []

    - Широков, минус сто, - объявил на весь зал прапор.
    Он морально воодушевился после находки сигарет, но физически устал. Смахнув пот со лба, помощник оглядел нижний зал. Девять операторов сидели без дела - ничего не летало. Тогда Радченко решил схитрить.
    - Сейчас я обыщу все посты, как эти три, - пригрозил он. - Если найду сигареты или другой ченч, ставлю минус 100. Предлагаю упростить дело: сами признавайтесь, что и где спрятали. Я отберу, но минус не поставлю...
    "На понт берет, - решил я. - Нашел дураков! Да кто ему поверит?"
    Солдаты молчали. Дураков не нашлось.
    - Ах, не хотите? - оскорбился Радченко, видя, что его план провалился. - Ну, тогда держитесь!
    Не зная точно, что предпринять, прапорщик перелез через седьмой пост и начал протискиваться по узкому проходу между стенкой и столами.
    - Сами виноваты! - приговаривал помощник, распаляя сам себя. - Я хотел, как лучше! Но теперь проверю всех!
    Разъяренный прапорщик почти проскочил мой пост. Ему и в голову не пришло искать за картой США. Но Радченко умудрился задеть стенд своей задницей. Карта закачалась, немного отошла от стены. Моя заныканная бобина с рок-н-роллами сдвинулась, упала на пол и, прокатившись метра три, осталась лежать в проходе.
    Услышав шум, Радченко обернулся. И увидел бобину.
    - Чья пленка? - воскликнул помощник. - А, понял... Годунок!
    Бобина лежала напротив пятого поста. Радченко решил, что соловей выкинул ее в проход, опасаясь обыска. Ведь прапор провел психологическую атаку, вот молодой парнишка и запаниковал.
    - Твоя?! - Радченко в угрожающей позе завис над Годунком. - Ну, признавайся!
    Соловей с пятого поста затрясся от страха. Наверное, представил себе, какое наказание последует от Дементьева.
    - Не моя, - еле слышно пролепетал Годунок.
    Но Радченко уже всё "понял".
    - Ставлю минус сто, - строго сказал он. - Бобина лежала напротив твоего поста. Значит, твоя! А ты еще струсил и не признался.
    Тут мне стало ясно, что надо вмешаться.
    - Это - не Годунка бобина! - заявил я.
    - Твоя, Медведев? - заинтересовался Радченко. - Чего же ты молчал?
    - Не моя, - ответил я.
    - Так ты, что, защитник? - Помощник смены подошел ко мне. - Могу и тебе, и Годунку минус сто поставить.
    - Товарищ прапорщик, Годунок еще года не прослужил, - ответил я. - Он не будет музыку на посту слушать. А бобина упала, когда вы шли мимо моего поста. Я видел, она лежала за картой и упала... Значит, могла принадлежать кому угодно - и второму, и третьему, и пятому, и шестому посту. А также их сменщикам. И еще дембелям, которые уже давно в Союзе...
    - И четвертому, Медведев, - вмешался Радченко. - Четвертому! Я чую, твоя бобина. Твоя? Ну, признавайся!
    - Да почему же моя? - слабо отбивался я.
    - А потому что ты сказал, что Годунку не положено слушать музыку. Значит, знал, что на пленке музыка записана!
    - А что на ней еще может быть записано? - заступился за меня Ваня. - Товарищ прапорщик, при чем тут Медведев? Тогда надо всем минус ставить!
    - Почему это всем? - возразил Уткин. - Никому не надо!
    - Ах, у вас сговор? - рассердился Радченко. - Ну, ладно! Пусть начальник отдела решит.
    И ретивый помощник побежал за Кошмаром.
    "Товарищ капитан, подойдите, пожалуйста! - расслышал я. - Тут надо ставить минус сто, но вот кому?"
    Солдаты затаили дыхание. Я приготовился к самому худшему. Если за дело брался капитан Кашутин, наказание грозило всем: Широкову, Годунку, Медведеву, Иванову и Уткину.
    Офицер и прапорщик спустились в нижний зал.
    - Тут на полу валялась бобина... - начал Радченко.
    - Неучтенная?! - перебил Кошмар.
    - Да, - осекся помощник.
    - А кто их выдает? - спросил Кашутин.
    - Помощник начальника смены, - с трудом выдавил из себя Радченко.
    Кашутин побагровел.
    - Значит, вы выдали солдатам неучтенную бобину?! - воскликнул он. - И спрашиваете, кому из них поставить "минус сто"? Да вам самим надо минус тысячу ставить! Вы знаете, что будет, если кто-нибудь из солдат запишет на этой пленке эфир и вынесет за пределы части? Чем вы здесь сейчас занимались?! Кому нужны эти сигареты?! Неучтенные бобины гораздо важней!!!..
    Кошмар при всех распекал Радченко, а солдаты злорадствовали. Это был один из редких случаев, когда Кашутин принял нашу сторону. Да и то случайно. Просто на совещании, которое состоялось накануне, поднимали вопрос об учете магнитофонной пленки...
    Итоги смены оказались приемлемыми: только Сергей Широков получил минус 20. Зато мы приобрели нового врага - Радченко. Молодого прапорщика унизили на наших глазах; а такое быстро не забывается. Но мне больше всего было жалко бобину с рок-н-роллами.
    "Ладно, что-нибудь другое послушаю, - думал я, слушая оценки смене. - Зато Радченко за инициативу вломили, и Годунок без вины не пострадал".

    8. "На губу бегом марш!", или Сломанная челюсть.

    - Ну и что там было? - спросил я.
    - Да, выходит Слава Зуев, весь в крови, - ответил Леха Попов. - Полотенце к лицу приложил - всё красное. Никто даже не понимает, в чем дело. А Слава вообще ничего сказать не может. Ну, тут Будка выскочил из кубрика. Сакичев ему: "Сержант Будкин! Кто рядового Зуева ударил?" А Будкин: "Я ничего не видел". Тут наши ребята подбежали. Лаврик говорит: "Он с пола поднялся. Наверное, упал". Сакичев к Зуеву. Ну, тот кивнул. Потом Макар подошел. Говорит: "Не до расспросов сейчас! Надо срочно в санчасть!" Сакичев сначала хотел разбираться, а потом испугался за здоровье Зуева. Не дай бог, что серьезное! Ну, Слава и пошел в санчасть. А потом, говорят, его в госпиталь отправили...
    Эту сцену я вчера вечером не застал. Был патрульным по КПП. Утром пришел; а мне сообщают! А после завтрака вообще чудеса начались. Сакичев, Серафимов, Киселев и Шура Трофимов поехали в Наваль - проведать Славу Зуева.
    - Так кто-нибудь из ваших видел, как Генерал упал?
    - Нет. Лаврик слышал, кто-то крикнул: "Смотрите, упал!" А кто - он не помнит. Да никто и не признался. Но драки никакой не было. Если бы была драка, наши бы точно заметили...
    - Просто бред какой-то! - подытожил я. - Драки не было, зато - море крови!
    Леха Попов промолчал. Мы топали в Центр; только что вышли из роты. Черный послал рубить траву.
    - Мачеты у них есть, - сказал старый. - Поступите в распоряжение лейтенанта Дергачева. Он вас там встретит. Короче, дуйте живее!
    И мы "подули". Миновали туалет, вторую роту, КМЦ и штаб. Вышли из части. Вдоль столовки и на дорогу, ведущую к Центру...
    Сентябрь 88-го года. Серафимов на неделю вывел меня с ПЦ. Колесов по-прежнему "стройбригадил", но на четвертый пост пошел Хрусталев. После трех месяцев смен жизнь в роте казалась непривычной. Одно хорошо - спишь по восемь часов в сутки.
    Из новостей только две заслуживали внимания. Во-первых, я начал курить. Меня заразил своим примером Боб. Я попробовал и втянулся. Теперь, как и все, получал сигареты вместо сахара. Если, конечно, у Черного было хорошее настроение. В мрачном расположении духа старший прапорщик неделями не выдавал "Популярес". Солдаты себе места не находили; стреляли курево у всех, начиная с ребят второй роты и заканчивая офицерами ПЦ. Мне пока хватало пяти-шести сигарет в сутки, а остальные я отдавал на ченч Тимохе с Паровозом. Еще не испытывал никотиновой ломки; поэтому выходки Черного меня мало трогали.
    Во-вторых, я попросил маму прислать мне посылку. Традиционным способом, с новыми соловьями, которые через пару месяцев придут в нашу часть. Мне нужен был хоть какой-то чемодан на дембель; а Бобу - сумка. Как только мама ответила утвердительно, я сделался таким озабоченным! Заодно все вокруг начали советовать, что везти сюда из Союза.
    Из Гатчины написал Коля Спиридонов, парень из нашего призыва, который остался в учебке сержантом. Сообщил, что одна мама послала сыну с соловьями какие-то ценные вещи, а те не дошли. Мамаша не придумала ничего лучше, чем пожаловаться самому командиру части. Тот отреагировал по-армейски - запретил все посылки вообще! Теперь гатчинским сержантам не разрешали хранить посылки в казарме, а извещения с почты (так многие родители пересылали вещи) отправляли назад.
    Эти известия меня просто убили. В кои веки я решил хоть что-то сделать для себя! И вот, как всегда, не положено! Мы с друзьями стали лихорадочно искать выход. Допустим, заранее известить сержанта, в самый последний момент приехать в Гатчину и передать вещи. Или встретить команду перед входом на пересылку. А если барка пойдет из Одессы или Калининграда, то отдать посылку на железнодорожном вокзале.
    Все эти расклады я подробно расписывал маме. Недавно предложил новый вариант: "Возможно, ты сумеешь договориться с какой-нибудь мамой ленинградца-соловья, который уезжает на Кубу. Скажи этой маме, пусть ее сын везет на Кубу советские деньги. Естественно, нелегально. Их будут пугать, что на таможне будут осматривать. Это - вранье! Осмотр очень поверхностный. Пусть не боятся много вещей вести".
    Ох уж эта посылка! Не столько мне хотелось ее получить, сколько не тормознуть, не остаться без нее. Я всё боялся, что меня обманут...
    В остальном, дни и недели тянулись однообразно. Если бы не происшествие с Генералом!

    ***

    - А ты-то что думаешь? - спросил я. - Что со Славой случилось?
    - Не знаю, - ответил Леха. - Я же говорю, никто ничего не видел.
    Видимо, мои вопросы ему надоели.
    - Я после обеда ходил в санчасть, - пояснил я. - У меня там фельдшер знакомый. Он сказал, что у Генерала - перелом челюсти. Я спрашиваю: "А можно так на пол упасть?" А он отвечает: "При желании всё возможно. Может, за угол тумбочки задел или ударился о спинку кровати". А я ему говорю...
    В этот момент я поднял голову, и слова застряли у меня в горле... Навстречу шел комбат. Командир нашего батальона. Главный военный чин в Торренсе: ему подчинялись и батальон, и артдивизион. Но главное даже не в этом... Это был страшный человек!
    Напрямую с комбатом мы никогда не сталкивались. На территорию нашей части он не заходил, а мы по батальону без дела не шатались. Тем не менее, все солдаты знали, что есть полковник, которого лучше обходить стороной.
    Первый раз я увидел комбата еще в соловьином. Первая рота шла на обед. Строй вел Сакичев. Со всех сторон к столовке подтягивались разные подразделения батальона. Деды шли расхлябано, соловьи печатали шаг... Вдруг всё изменилось. Словно все батальонные разом получили какую-то беззвучную команду. Раздались крики: "Рота, смирно! Равнение налево!" Даже офицеры перешли на строевой шаг. Да такой, что ноги задирались чуть ли не до плеч! Что уж говорить о солдатах. Внезапно я попал в другую армию. Я раньше не видел, чтобы военнослужащие так маршировали. Сакичев тоже на всякий случай крикнул: "Смирно!", но мы больше смотрели по сторонам...
    И тут увидели причину переполоха! По дороге со стороны Центра шел комбат. Это ему рапортовали все подразделения, перед ним маршировали солдаты и офицеры, а один майор перешел на строевой шаг метров за двадцать до полковника.
    А комбат шел... словно какое-то необыкновенное животное. Огромного роста, с большим животом и лысой головой. Походкой царя-государя или, на худой конец, удельного князя. Уже потом я узнал, что в Торренсе комбат обладал почти абсолютной властью. У него имелась самая лучшая каса, где росло самое вкусное королевское манго, самая быстрая машина и самый лучший шофер... Да чего только у него не было!
    И вот теперь это чудище, этот монстр в погонах, приближался к нам. У меня коленки задрожали от страха. Золотое правило "Обходи комбата стороной!" крепко сидело в моей голове.
    - Идем быстрее, - сказал я. - Может, успеем проскользнуть на КПП.
    - Мы же из другой части, - удивился Попов. - Что он нам сделает?
    - Эх, соловей! - воскликнул я. - Ты, что, не знаешь комбата?! За двадцать метров до него перейдем на строевой шаг. И уж маршируй, будь любезен! - А честь отдавать?
    - Что, совсем сдурел? - разозлился я. - Учебку забыл? К пустой голове руку не прикладывают! Башку повернешь, а свои клешни вытяни по швам! Запомни, этого полковника нельзя злить!
    Стоял на редкость жаркий сентябрь. На территории части мы работали в трусах и тапочках. А тут, на всякий случай, надели брюки и туфли. Представляю, как бы озверел комбат, увидев Леху, раздетого по пояс и отдающего честь!
    Вскоре стало ясно, что встречи с полковником не избежать. Здоровенный кабан-комбат двигался слишком быстро. Только мы собрались перейти на строевой, как...
    - Эй, солдаты! - Словно где-то сирена заработала. - Это что такое?!
    Похоже, комбат кричал нам.
    - Почему не по форме одеты?! Приказ мой не знаете?! На губу!
    Мы с Лехой застыли на дороге. Что-то объяснить (а, тем более, возразить) такому зверю было немыслимо.
    - Вам не ясно?! - пуще прежнего завопил полковник. - Кругом!
    Мы развернулись.
    - На губу бегом марш!!!
    И мы побежали. Остановиться было нельзя: сзади шел комбат. И он видел, как мы бежим. Всю дорогу до столовой, метров триста, мы с Поповым преодолели трусцой. Потом свернули к стадиону и перешли на шаг.
    - Что теперь делать? - спросил Леха, тяжело дыша.
    - Идти на губу, - ответил я. - Этот комбат, ты его не знаешь... С ним лучше не связываться. Если его приказ не выполнишь, он из-под земли достанет и до дисбата дело доведет. Он же здесь царь!
    - А ты знаешь, где губа? - помрачнел Попов.
    - Где-то в конце футбольного поля.
    Мы проходили мимо ворот нашей части. Около калитки стоял дневальный по штабу. Еще один наряд, только от второй роты. Солдат выполнял мелкие поручения ДПЧ и открывал ворота, когда наши роты шли в столовую и обратно.
    Я подошел к забору. Судя по всему, дневальный был соловьем.
    - Эй, парень! - крикнул я. - Сходи в санчасть! Позвони в первую роту! Скажи, что Медведева и Попова комбат отправил на губу! За то, что были не по форме одеты! Только сразу беги, понял?
    Соловей всё понял. После слов "комбат" и "губа" скучающее выражение мигом исчезло с его лица.

    ***

    Батальонная гауптвахта располагалась в одноэтажном здании, обнесенном заборчиком. Вход через контрольно-пропускной пункт. Мы обреченно прошли в тесное помещение. Первым я, следом - Леха Попов. Я увидел сержанта с автоматом на плече.
    - Нас комбат послал на губу, - уныло сказал я.
    Сержант не удивился. Я ожидал хотя бы вопроса: "За что?" или "А кто вы вообще такие?" Вместо этого солдат показал на соседнюю дверь. Мы прошли и туда. За столом сидел красномордый старший лейтенант. Перед ним лежал журнал.
    "Начальник караула", - догадался я.
    - Фамилия? - спросил офицер.
    - Медведев, Попов, - ответил я.
    - У тебя две фамилии?
    - Никак нет. Медведев.
    - Из какой роты?
    - Из первой. Но мы из другой военной части. Там, за забором.
    Старший лейтенант на секунду замешкался.
    - Ладно! - наконец, сказал он. - Сколько?
    - Что?
    - Сколько суток ареста?
    - Не знаю, - промямлил я. - Мы командира батальона встретили, а он закричал: "На губу!"
    - Ясно, - сказал старший лейтенант. - Фамилия?
    - Попов, - еле слышно ответил Леха...
    - Снимайте ремни! - скомандовал начкар.
    И тут мне сделалось нехорошо. Я до последнего момента надеялся, что нас отпустят. Ведь произошло какое-то недоразумение...
    О гауптвахте мне писал Коля Безбородов; он ходил туда в караул. Из его рассказов я почему-то запомнил нары, которые в рабочем положении выглядели как койки купе, а в сложенном - прижимались к стенам. Рычаг, приводивший в действие этот механизм, находился вне камер. С утра караульный просто пинал рычаг ногой, и койки складывались. "Веселый подъем, не правда ли?" - вопрошал в письме Колян. Затем, к своему ужасу, я вспомнил, что одногруппник ругал какого-то бойца-губаря, который всех достал своей тупостью. Его на несколько суток поместили в карцер, где он сидел по щиколотку в хлорке. Ничего себе! Что же нас ждет?!
    Мы сдали ремни.
    - Алексеев! - позвал офицер.
    В помещение вошел солдат с автоматом.
    - Веди к остальным, - приказал начкар.
    - Есть, товарищ старший лейтенант! - отчеканил Алексеев.
    Мы очутились во внутреннем дворике. Вышли прямо на второго караульного. Тот развалился на скамейке, пристроив автомат на коленях. По всему было видно, что парень - дед, которому недолго осталось до барки.
    - Еще двое, - сообщил Алексеев.
    - Вставайте к этим! - скомандовал солдат, лениво махнув дулом автомата.
    Я посмотрел в указанном направлении... И только сейчас заметил небольшую асфальтовую площадку. По ней строевым шагали пять человек. Я сразу понял, что это - "губари". Парни были без ремней, в мятой форме, с унылыми лицами. Мы с Лехой встали в конец строя. И потопали вместе со всеми "по квадрату". Солнце светило, по спине тек пот...
    Всё произошло так буднично и стремительно! Еще недавно мы шли в Центр рубить траву, а теперь загремели на гауптвахту... Меня не покидало ощущение, что мне снится дурной сон, который никак не может закончиться.
    - Эй, новенькие! - крикнул дедушка с автоматом. - Выше ножку поднимаем!
    И я начал печатать шаг.

    ***

    - Явились нарушители! - загудела курилка. - А мы вас заждались!
    Я и Леха Попов смущенно улыбались. В нашей части на губу сажали нечасто; поэтому даже короткое задержание вызвало живой интерес.
    - Идите сюда! - закричал Фикса.
    Старший лейтенант Серафимов кивнул. Мы пошли к нашим. Это взводный вызволил нас с гауптвахты. Мы пробыли там не больше часа. Маршировали по квадрату, пока нас не освободили. Всё очень быстро разрешилось. Видимо, дневальный по штабу сообщил нашему дежурному по роте, а тот - офицерам.
    Что Серафимов сказал начкару? Почему нас выпустили? Один бог знает! По пути в роту офицер не произнес ни слова. Ни ругал нас, ни сочувствовал...
    - Ну, рассказывайте, как вас угораздило? - спросил Омельянчук.
    Я в красках описал встречу с комбатом. Леха Попов изредка поддакивал: ему тоже нравилось быть в центре внимания.
    - Ну, комбат - зверь! - зашумели солдаты. - С каких пор нельзя ходить раздетыми по пояс?
    - То ли дело Серега Шаров, - вспомнил кто-то из дедов. - Попался так, что не отвертишься!..
    Однажды Шарова, еще в черпачий период, поставили на дальние ворота. Наряд - не бей лежачего, с завтрака до ужина отдыхаешь. Если кому надо проехать, звонишь в штаб. Дежурный по части командует: "Пропустить", ты и пропускаешь: открываешь ворота, потом закрываешь... А Серега решил совместить приятное с полезным. Кубаши как раз подвозили стройматериалы для нового приемного центра; вот пеленгаторщик и взял с собой в наряд одеколон и сигареты...
    Но бизнес шел вяло. То ли кубаши оказались жмотами, то ли Серега цены завысил... В очередной раз подъехала машина. Шар открыл ворота. Орет: "Кубано, ченч!" И тут видит УАЗик командира части. А Шар стоит перед полковником, красивый такой: в одной руке - одеколон "Шипр", в другой - сигареты "Популярес". Папа, не долго думая, отправил солдата на губу...

     []

    - Но я вместо трех пробыл там сутки! - вмешался Шаров, который вместе со всеми сидел в курилке. - Меня Макар защитил. Сказал, что у американцев начинаются учения, и без меня на Доме никак... А вы внутри-то губу видели? Ну, много потеряли, здание примечательное! Мраморный пол и стены, как у Ленина в Мавзолее. Один узбек мне говорил, что при американцах там был публичный дом. Ну, а при нас - конечно, тюрьма! На ночь караульные выдают "вертолеты" - жесткие лежаки, сколоченные из досок. А единственное развлечение - черпание дерьма ведром с верёвкой, и перенос этого удобрения метров за сто под дулом автомата...
    - А помните Колю Давыдова из нашего взвода? - спросил Омельянчук. - Ну, который дембельнулся прошлой осенью. Он еще сидел на восемнадцатом посту, принимал морзянку...
    - Качок, что ли? - отозвался кто-то в курилке.
    - Вот-вот! - засмеялся Омельянчук. - Об этом и речь! Тогда перед барочным набирали дедов на строительство нового ПЦ, и брали почему-то только залетчиков. А Коля Давыдов позарез хотел туда попасть. Так он во время смены снял с поста какой-то аппарат, и начал с ним заниматься физподготовкой. Начальник смены увидел и обалдел! Ну и дали солдату трое суток губы. Охраняющим запретили с ним разговаривать, на работы его не выводили. А самое смешное, что потом его записали в стройбригаду. Добился, все-таки, своего!
    Солдаты оживились: поступок Давыдова вызывал уважение.
    - А мне Сергеич рассказывал про бойца из секретной части, - вспомнил Фикса. - На каком-то передающем радиоцентре он вел аэрофлотовский "борт". Короче, отправлял им в закодированном виде сводку погоды. Раз передал. Они просят: "Не поняли. Повторите". Солдат второй раз передал. Опять не поняли. Тогда парень им открытым текстом в эфир: "Идите на @#$! Я вам не попугай!" Те по прилету доложили командованию. В итоге, солдата упекли на губу.

     []

    - Жаль, я американцев послать не могу, - пожаловался Ваня Иванов. - Представьте, "косой" передает отчет о дозаправке в воздухе, а тут я вклиниваюсь: "Slowly, please! I have you very unreadable (Пожалуйста, медленнее. Я слышу вас очень неразборчиво)". А затем - матом их всех трехэтажным!
    Солдаты развеселились.
    - Чего ржем? - В курилку заглянул Антон Широков.
    - Базарим про губу, - ответил Шар.
    - Да у меня же кореш из батальона туда в караул ходит! - обрадовался Антон.
    Травить байки в курилке - подлинное искусство. Широков считался хорошим рассказчиком.
    - Из всех губарей наиболее известен Мирза Усманов, - с ходу заявил он. - Этого "казбека" кубашская полиция поймала в одном из отелей Гаваны при обмене тридцати тысяч псов на доллары!
    - Враки! - перебил Омельянчук.
    - Честно! - обиделся Антон. - А Усманов из этой истории вышел сухим. Отправили первой баркой в Союз с официальным диагнозом - геморрой. В батальоне до сих пор гадают, сколько ему стоила такая справочка.
    - Наверное, это были деньги офицеров, - предположил Фикса. - Не может один солдат столько наченчить.
    Народ в курилке замолчал: каждый пытался представить такую кучу денег.
    - А про желтых на губе слышали? - нарушил тишину Широков, которому не терпелось поделиться новой историей.
    - Валяй, - без энтузиазма отозвался Фикса.
    - Два парня из батальона рванули за забор из санчасти, где лечились от желтухи, - начал Антон. - Когда они возвращались, уже темнело, но ребята все же заметили, как около кустов блеснула офицерская кокарда. Самоходчики затаились. Ждут-ждут, а офицер не уходит. Тогда один из парней запустил туда камнем, и больные бегом рванули в санчасть. Но не учли, что дежурный по части, а это был именно он, сумеет разглядеть их больничные робы! А выбрать из всех больных двух запыхавшихся - труда не составило. Вот ДПЧ и препроводил обоих на губу.
    - Ну и что тут такого? - пожал плечами Фикса. - Вот я слышал...
    - Погоди, я еще не закончил! - возмутился Широков. - Начкар в это время проверял посты, а когда вернулся, завопил: "Полундра! Желтые в карауле!" И приказал этих двух больных пинками выгнать с гауптвахты. Утром заявился ДПЧ и начал шуметь: "Какое право имели отпускать?!" А начкар: "Вы, что, эпидемии хотите? Подрываете боеспособность караула?" Ну, парни так и остались в санчасти. Так что, "желтым" рыть в самоход - милое дело!
    История Антона мне понравилась. Наступила очередь Фиксы.
    - Боец из батальона ушел в самоход, - принял эстафету радиомастер. - И так там напился, что по дороге назад ему стало плохо. Рядом с батальоном есть свиноферма со здоровенным огражденным полем. Солдат прямо там, посреди загона, и упал. Как он туда забрел? Никто не знает, а сам воин - не помнит. Но кубаши увидели безжизненное тело и сообщили в батальон. За бойцом поехал начальник клуба, большой любитель фотографии. Потом по ротам ходил увеличенный до безобразия снимок. А на нем - весь в грязи, перекошенный, с одной закатанной штаниной, пьяный в дупель солдат. Результат - десять суток губы и письмо на родину. Правда, потом говорили, что письмо начальник клуба отправлять не стал, но хранил у себя на всякий случай.
    Довольный Фикса взглянул на Широкова. Тот сидел в задумчивости. Курилка поняла, что идет негласное соревнование между рассказчиками.
    - Один - один, - выразил общее мнение Ваня Иванов. - Слово Антону.
    - А еще мой кореш говорил, - после паузы изрек Широков, - что губарей из Нарокко в клетках возили показывать в Торренс!
    Курилка замолчала.
    - И кто придумал такую глупость? - наконец, спросил Омельянчук.
    - Не знаю, - хмуро ответил Антон. - Но в клетках точно возили, парень врать не станет...
    История Широкова успеха не имела. Солдаты ждали рассказа Фиксы.
    - Один дед в самоходе в Гаване напился, - начал радиомастер. - Потом поймал такси и, пока ехал в бригаду, уснул. Ну, таксист и подвёз его к центральному КПП. И вот представьте себе такую картину... Стоит дежурный по КПП, лейтеха-банан. Тащит службу, отдает честь проезжающим майорам и полковникам. И вдруг перед ним тормозит такси, а в салоне - пьяный самоходчик! Вот как жить надо, зелень!
    Курилка легла от хохота.
    - Короче, очухался парень на губе, - тоном победителя закончил Фикса.

    ***

    - А что там с Генералом? - вдруг вспомнил я.
    - Молчит, - ответил Шар. - У него же челюсть сломана.
    - Ты лучше к Трофимову подойди, - посоветовал Ваня. - Он тебе всё подробно расскажет...
    Шура был рад в сотый раз повторить свою историю.
    - Представляешь, Мишель, мне с утра надо было идти на смену. Вдруг вызывает Сакичев и говорит: "Едешь с нами в Наваль. Ты - друг Зуева, а он нуждается в помощи". Ну, а я что? Мне, конечно, жалко Генерала, а смены и вовсе до чертиков надоели! Отвечаю: "Есть! Так точно!" Ну, мы и поехали: я, Серафимов, Сакичев и Киселев...
    - А почему они с собой полроты не взяли?
    Трофимов засмеялся:
    - Неужели не понятно? Сакичев решил, что Генерал расскажет, кто ему челюсть сломал. Вот и взяли меня для поддержки. Мол, и друг твой с нами заодно. Идиоты!
    - Так ему сломали челюсть?
    - Откуда я знаю? Я же тебе говорю, они сами хотели это выяснить. Бараны! Ну, как Генерал проболтается? У него же челюсть сломана, скоба железная стоит, два зуба выбиты. Он ест-то с трудом. Вернее, пьет. А уж говорить и подавно не может!.. Я волновался за здоровье Генерала, но вид у него боевой. Ты же знаешь, характер у Славки крепкий!
    - И то хорошо, - успокоился я.
    - Зато я Гавану увидел, - похвастался Трофимов. - Мы же прямо по Малекону ехали. А в этом кубашском госпитале - такие медсестры! Все смугленькие, красивенькие, в коротких зеленых халатиках! Это мне больше всего и запомнилось!
    - А о чем вы с Генералом говорили?
    - Да ни о чем! Серафимов что-то спрашивал, а Слава мычал да писал ответы на листочке. А я больше на медсестер смотрел. Ну, Сакичев и взводный остались недовольны, а Киселев на прощание руку Генералу пожал. И говорит: "Желаю тебе скорейшего выздоровления, чтобы ты, как и прежде, служил на благо Родины".
    - Так и сказал?
    - Вот-вот! Слово в слово! Все поглядели на Киселева, как на больного, и промолчали!
    - А долго еще Генерал в госпитале пробудет?
    - Говорят, месяц...

    ***

    После ужина меня нашел Тимоха Захаров.
    - Целый день не мог с тобой встретиться! - проворчал он. - До завтрака тебя не было, а после обеда я на смену пошел.
    - Я был патрульным по КПП. Потом на губу попал.
    - Это уже все знают... Слушай, Мишель, есть разговор!
    Мы сели около турника. Уже стемнело. На Кубе это происходит быстро.
    - Генерала ударил Чичкин! - огорошил меня Тимоха.
    - Олег? За что? Они же - приятели!
    Тимоха тяжело вздохнул и подвинулся поближе ко мне.
    - Мы вернулись вечером со смены, - начал он. - На фильм не пошли. В ленинской комнате по телеку шла какая-то кубашская муть. Ну, зашло нас туда человек пять. Чичкин сел на стол впереди Генерала. Слава ему: "Олег, отодвинься!" А Чичкин: "Да, пошел ты!" Тогда Генерал встал со стола, дернул Чичкина за плечо. А Олег с разворота ему правой в челюсть! Слава чуть не упал! Мы все обалдели, а Чичкин, по-моему, больше всех испугался.
    Захаров перевел дыхание. И продолжил уже шепотом:
    - В ленинской комнате и народу-то почти не было; могли бы спокойно пересесть. Короче, поссорились на ровном месте, просто от мутности армейской. Генерал, прикрываясь полотенцем, побрел в спалку. Я за ним. А Чичкин, от греха подальше, в душевую. Я вижу, Генерал зашел в кубрик, и лег там аккуратно между коек. Ну, я и заорал: "Смотрите, упал!" А сам подальше от кубрика двинул...
    - Тимоха, а ведь твоя отмазка сработала! - обрадовался я. - Но как Слава сообразил в кубрик пойти? Ведь боль, наверное, была адская!
    - Сам удивляюсь, - ответил Захаров. - Но тему он верно просек. Иначе бы им пришили драку, и такие разборки устроили! Только, Мишель, об этом никому ни слова.
    - Ты же знаешь... - начал я.
    - Знаю, что ты - болтун! - перебил Тимоха. - На этот раз держи язык за зубами!

    9. "А иногда целует мне ноги!", или Неожиданная встреча.

    - Ну, Шахновский на меня и обозлился! Говорит: "Зуев в госпитале, а ты - в ансамбле! Что мне теперь, жить на пятнадцатом посту?" - Паша Борисов почесал затылок. - А я что? Ну, умею играть на гитаре. Что, молчать надо было?
    - Конечно, Шахновский недоволен, - ответил я. - Ему-то что до твоих умений? Кому охота ходить шесть через шесть до новых соловьев?
    - Я этого не понимаю, - пожал плечами Паша. - Ну, вывели меня в ансамбль... Зачем чморить? Мы же не всё время сидим в музыкалке, а только перед праздниками...
    Я и Борисов (на призыв младше меня) дежурили на КПП. Обсуждали извечную тему халявы в армии. Всегда имелись две точки зрения: тех, кто пашет и тех, кто сачкует. Конечно, в армии позарез нужны музыканты, фотографы, писари и сувенирщики. Но вместо них службу тащат другие...
    Октябрь 88-го года. Неделю назад вышел приказ. Он сделал меня дедом, а Борисова - черпаком. Обоих - бумажными. Нашим дембелям оставалось еще два месяца париться на Острове Свободы. Кое-какие поблажки мой призыв всё же получил - теперь мы ходили в душевую, обернувшись полотенцами, и почти никогда не носили трусов.
    Правда, на следующий день после приказа я их по привычке надел. Пошел в сортир, встретил там черпака Игоря Малого.
    - Миша? Ты почему в трусах? - искренне удивился он. - Ты же дед!
    Пришлось трусы снять и, как все нормальные дедушки, хранить их под подушкой. И надевать, только когда работаем на территории. Со временем без трусов оказалось лучше. Не зря, видимо, это привилегия старослужащих.
    Примерно в те же дни Густав получил бандероль. В ней был журнал "Юность" от ноября 87-го года с повестью Юрия Полякова "Сто дней до приказа". Такой подарок сделали Игорю друзья-биологи с гражданки. Бандероль вызвала настоящий переполох в особом отделе. Уничтожить крамольную повесть - означало ущемить права солдата. Отдать в роту - породить всплеск неуставных отношений. Так, по крайней мере, считали особисты. Поэтому Игорю объявили, что его будут вызывать в особый отдел, где он сможет ознакомиться с журналом. Теперь Густав по понедельникам и средам ходил в штаб, где солдата ждал капитан в гражданской одежде. Он заводил Игоря в комнату, выдавал "Юность", и Гусейников в спокойной обстановке знакомился с сочинением Полякова.
    - Ну, как, интересно? - спрашивал солдаты.
    - Ничего особенного, - отвечал Игорь. - Зато сколько внимания к моей скромной персоне!..
    Меня снова на неделю вывели со смен. На этот раз Колесов чем-то не угодил Дементьеву и тот, презрев все строительные умения и навыки солдата, отправил его на приемный центр. В остальном всё оставалось по-прежнему: Чапкевич мутил, Будка тормозил, а Киселев - мучил уставщиной...
    - Слушай, давно хотел тебя спросить, - вспомнил я, - а как вам разрешили исполнять песню Цоя?
    - Это еще какую? - удивился Борисов.
    - "Я объявляю свой дом безъядерной зоной".
    - Ты что? - засмеялся Паша. - Это Лысый сочинил! И музыку тоже.
    "Лысый" - парень из второй роты, москвич Костя Лысенко. Солист нашего ансамбля. Значит, Костя обманул куратора, капитана Павлова, да еще и впарил мозги своим ребятам?
    "Молодец! - подумал я. - Внедряет рок-музыку в армейские массы".
    - Это - Цоя песня, - объяснил я Борисову. - Только Лысому не говори! Он ведь специально так сделал, чтобы офицеры не догадались. А Костя и круче сочинить может...
    - Кто бы сомневался! - отозвался Паша.
    - А у вас Павлов какие-нибудь песни запрещал? - спросил я.
    - Есть такая тема у группы "Динамик", - вспомнил Борисов, и напел:
    Плещет волна, лижет пятки
    Ты лежишь, словно овощ на грядке
    Вся такая спелая, загорелая
    Как дочь далекой республики Чад...
    Тут подошли два африканца
    Достали модные джинсы из ранца
    Все такие синие и красивые
    Что ты не в силах была устоять...
    Когда я предложил ребятам исполнять эту песню, они долго смеялись! Говорят, куратор ни за что не пропустит. Здесь же задет моральный облик советской молодежи. Даже в Новой Деревне сыграть не дадут...
    Паша взглянул на часы:
    - Без десяти семь... Ну, я потопал в столовку?

    ***

    Борисов вернулся через полчаса.
    - Что там?
    - Пшеничка, как обычно.
    Я позвонил ДПЧ:
    - Товарищ майор. Дежурный по КПП рядовой Медведев. Разрешите пойти на завтрак... Есть. Да, в часть. Так точно...
    Оставив Пашу одного, я отправился в столовку. А потом спать в роту. Солнце уже начинало припекать. Я шел, как и полагается деду Советской Армии - руки в карманах, взгляд отсутствующий. Навстречу брел какой-то парень в гражданке. Я равнодушно скользнул по нему взглядом...
    - Мишка? - спросил парень. - Медведев?
    И тут я узнал Колю Штукина! Мы вместе учились до девятого класса, и даже сидели за одной партой. Жили рядом, часто гуляли во дворе: обливались из брызгалок, играли в войнушку и футбол. Потом родители Штукина переехали в Купчино, и он стал ходить в другую школу. Мы еще созванивались, но больше друг друга не видели.
    - Колька!
    На радостях мы обнялись.
    - Какими судьбами? Почему я раньше тебя не видел? Ты где служишь? В батальоне? - завалил меня вопросам Штукин.
    - Нет, в части... Там, за забором. - Я показал в сторону нашей роты. - Ну, около стадиона.
    - Альбинос? - удивился Штукин.
    - Какой еще альбинос?
    - У нас так ваших называют. Вы же, вроде, под землей всё время сидите. Потому и незагорелые, альбиносы.
    - Не сидим мы под землей. Кто тебе такое сказал?
    - Значит, наврали, - засмеялся Колька.
    - Наш приемный центр вообще в другом месте находится, - пояснил я. - А здесь - отделы офицеров... А ты-то как служишь? Да вижу, вижу, что водитель!
    - Трудно не увидеть! - Колька расцвел, с гордостью демонстрируя гражданскую одежду. - Я езжу на УАЗике скорой помощи! Ее еще все "таблеткой" называют. Уже почти пять месяцев за рулем. Слушай, совершенно другая жизнь! Я ведь раньше, в соловьином, пахал на ПТУРах, но всегда мечтал о баранке. А мой кореш служил в ВМО водилой. Он и порекомендовал меня...
    - Подожди! - перебил я. - Что такое ПТУРы? И ВМО?
    - Противотанковые управляемые ракеты. А ВМО - взвод материального обеспечения... Короче, парень порекомендовал меня на командирский УАЗик, но я не успел - другой "влился". Потом совершенно случайно разговорился с водилой таблетки: ему очень нравились мои концерты под гитару по вечерам. Он меня и привел к зампотеху и начмеду... Начмед - это начальник санчасти. Мой шеф! Оказался очень классным человеком! Я теперь в Гавану почти каждый день катаюсь: на запад доезжал до самого края Кубы, на восток по национальной автописте - километров за двести за попугаями. А однажды мы уехали почти на двое суток... Блин, да разве сразу всё расскажешь?!
    Мы со Штукиным застыли на дороге, словно два случайно встретившихся в море корабля. Я уже опаздывал в столовку; да и Колька куда-то торопился.
    - Я сейчас в парк за машиной, - пояснил Штукин. - Потом в санчасть. С шефом в госпиталь поеду.
    - В Наваль?
    - А, знаешь!
    - Да, был там. А ты к обеду вернешься?
    - Наверняка.
    - Заходи на КПП, поболтаем, - предложил я. - Вон, видишь домик с жалюзи? Я там буду после обеда сидеть.
    - Заметано! - обрадовался Штукин. - Ну, бывай, Мишка!
    - До встречи, Колька!
    Штукин походкой гражданского человека зашагал в парк. А я, окрыленный новой встречей, поспешил в столовку. Надо же, какая удача - в армии, да еще и на Кубе, встретить одноклассника!

    ***

    Я поспел в роту к выдаче писем. Пришло от Светы Колосковой. В последнее время это случалось редко; примерно раз в две недели. Я отвечал с той же периодичностью. С тех пор как Сережа Воронов меня "обрадовал", мое отношение к подруге стало более отстраненным. Похоже, у нее, как пел БГ, было "что-то, что-то не так".
    Я взял письмо и пошел в кинозал. Лучшее место, чтобы уединиться. Вскрыл конверт. Развернул листок...
    "Мишка, привет. 10 ноября я выхожу замуж. Я пишу тебе об этом, потому что хочу, чтобы ты эту новость узнал от меня, а не от Воронова. Его зовут Антон. Он - хороший парень, хотя я не хочу вас сравнивать. Иногда мы ругаемся и ссоримся, а потом он носит меня на руках и целует мне ноги..."
    На этой фразе я остановился. Вернее, у меня всё остановилось после слов "я выхожу замуж". Но выражение "целует мне ноги" - и вовсе ошарашило.
    Я перевел дух и снова уткнулся в письмо.
    "Ты очень изменился. Я сразу это поняла, когда ты написал, что стал курить..."
    "Значит, она выходит замуж, потому что я начал курить", - мрачно усмехнулся я.
    Дальше шло что-то сбивчивое. Света писала, что по-прежнему меня любит. Но всё равно выходит замуж за Антона. Эта нелогичность сбила меня с толку. Наверное, в армии я окончательно отупел и перестал понимать гражданских людей. Хотя общий смысл письма был ясен: "Всё кончено".
    Заснуть после таких новостей я не мог. Мне вообще было сложно оставаться с этим письмом один на один. Я оделся и пошел на приемный центр. Там сидел Боб. Отметиться на тумбочке у меня даже мысли не возникло.
    Из роты, мимо сортира и разбитой калитки... Я шел и думал, что не испытываю вселенской скорби; просто новость никак не укладывалась в моей голове. Меня бросила подруга! За что? Как такое может быть? В конце концов, я мог ее бросить! Но не она! Хоть Серега Воронов и предупреждал, я почему-то до конца ему не верил. И зря!
    Ощущение глобального предательства жило во мне с тех пор, как я получил повестку в военкомат. Со временем оно только окрепло. Я ведь не должен был служить! Я должен был учиться! Но вот - загремел в армию, и жизнь пошла наперекосяк. А тут еще и Колоскова! Сейчас бы учился на третьем курсе, вдыхал бы полной грудью воздух свободы... Эх! От жалости к себе на глаза навернулись слезы...
    На крыльце приемного центра стояли скамейки. Какой-то соловей сидел и курил. Вернее, уже черпак.
    - Позови Боба, - хмуро сказал я. - Быстрее! Очень важно.
    Наверное, вид у меня был расстроенный. Череп, не докурив, вскочил с места. Бросил окурок в ведро с водой, и исчез на ПЦ. Я сел на скамейку.
    Боб появился очень быстро.
    - Меня бросила подруга! - сказал я. - Она выходит замуж!
    И протянул ему письмо. Бобров взглянул на меня. В его глазах было столько сочувствия! Мне сразу сделалось легче; как будто с души упал тяжелый камень.
    Андрюха не стал читать письмо, а просто сел рядом и сказал:
    - Давай закурим.
    - Давай, - выдохнул я.
    Боб вытащил "Популярес", и мы сосредоточенно задымили. Потому что оба знали - нет слов. Нет слов в такой ситуации. Если солдата бросила подруга, а ему еще служить больше полугода... Что тут скажешь?!
    После четвертой затяжки Боб взял письмо. Пробежал глазами текст.
    - Всё это чушь, что она тебя любит, - сказал он. - Это разрыв, Мишель. Окончательный.
    Я кивнул.
    - Мне надо что-то ответить?
    - Не знаю, - после паузы сказал Боб. - Подумаем...
    Мы еще минуту просидели молча.
    - Извини, Мишель, - наконец, сказал Андрюха. - Мне надо на пост. Там "Атлантика" в сеть входит. Гусарыч один не справится. Еще поговорим...
    Бобров исчез за стенами ПЦ, а я немного успокоился. Мне стало ясно, что я - не один. Пусть меня и бросила подруга, зато есть Боб - настоящий, самый лучший друг!

    ***

    Разбудил меня дневальный. Вместе с ротой я потопал на обед. После столовки - на КПП. Там сидел веселый Борисов. Он же не знал, что меня бросила подруга.
    - Что там?
    - Суп кашный.
    На обед часто давали суп-кашу; в воде плавало огромное количество крупы.
    - А на второе?
    - Пюре с тушенкой.
    - Жить можно. А чего ты такой мрачный?
    - Не выспался...
    Штукин появился около трех. После письма Колосковой мне было трудно с ним общаться. Но Колькина физиономия так и сияла от радости, поэтому я невольно улыбнулся:
    - Давай за мной!
    - Что, в секретную часть?
    - Да не бойся!
    Мы прошли через КПП за ворота, затем вдоль забора, за финиковую пальму... Чуть дальше места, где я обычно спал, когда ходил патрульным. Присели на бетонный фундамент. Паша Борисов нас видел. Если что - даст знак.
    - Ну, рассказывай! - начал Колька. - Что у вас за служба секретная? Обещаю, никому не скажу.
    Нам всё время твердили офицеры, и в Гатчине, и на Кубе особенно, чтобы мы никому не болтали о своей специальности. Контакты с батальонными были ограничены. Не зря Штукин считал, что мы сидим под землей... Но он же - мой одноклассник!
    - Ладно! - сдался я.
    И объяснил Кольке, что такое приемный центр, и чем мы там занимаемся. На это ушло не более пяти минут. Ведь не столь важно, чем "Первый" отличается от "Второго". Моя информация одноклассника не впечатлила.
    - Не повезло тебе, - подытожил Штукин. - Да еще такая секретность! Ну, я примерно так и думал. Радиоразведка, космическая связь и прослушивание телефонных переговоров... А знаешь, что у нас говорят? Что батальон здесь находится для уничтожения вашей части! Ну, если на Кубу нападут американцы.
    - Вы нас охраняете! - возразил я.
    - В течение четырех часов! - добавил Колька. - А в это время инженерно-саперная рота будет уничтожать вашу аппаратуру. Я в соловьином ездил на полигон в Канделярию; разговаривал с парнями из бригады. Знаешь, на каком расстоянии от Торренса расположены огневые позиции реактивки? Километров десять по прямой. А основное направление всегда одно - 32.0!
    - Что это значит?
    - Да прямо на Торренс! - воскликнул Штукин. - Так что если американцы нападут, вам всем кранты! Наши же и уничтожат...
    Столь дьявольский план не укладывался в моей голове.
    - Ты уверен?
    - Когда я служил в ПТУРах, в случае боевой тревоги наши позиции были вокруг Торренса, - авторитетно заявил Штукин. - Во взводе - всего четыре машины, а на складе - около восьмидесяти боевых ракет. Так что дольше четырех часов мы бы не продержались. Но вам-то еще хуже! Сидите на своем "Пэце" шесть через шесть, как камикадзе!
    Из Колькиных слов выходило, что служить в нашей части - плохо. Это мне не понравилось.
    - Зато у вас - одни чурбаны! - парировал я.
    - А почему ты их "чурбанами" называешь? - спросил одноклассник.
    Вопрос Штукина поставил меня в тупик.
    - Так все говорят, - наконец, нашелся я. - Вы же зовете нас альбиносами...
    Слово "чурбан" в нашей роте не носило подчеркнуто националистического характера. По крайней мере, для меня и моих друзей. Азиатов у нас не было; они служили там, за забором. Мы называли всех батальонных - чурбанами, просто чтобы отличать от своих. А иногда понятия перемешивались; тогда происходили казусные, на мой взгляд, истории.
    Так, месяца два назад, Чапкевич был дежурным по роте, а дневальным - Прохоренко. Оба солдата шуровали в столовой, готовясь к приходу голодных бойцов. Прохор забыл разложить по столам ложки, и Чапкевич заорал на весь зал: "Ты что, чурбан, о@#ел? Сейчас у меня получишь!" Все "чурбаны", находившиеся в столовой, тут же приняли боевую стойку. Узбеки, киргизы и казахи решили, что Чапкевич кричит на кого-то из них. А затем увидели, как один "русский" (по их понятиям) орет на другого "русского", хватая того за грудки: "Ты у меня, чурбан, за это ответишь!"
    - У нас в батальоне "чурбан" не говорят, - объяснил Штукин. - Да, есть много узбеков, таджиков, казахов и азеров. Хотя и русских хватает. Но ни разу ни одна земляческая группа не смогла стать преобладающей... Зато из Ленинграда в моем призыве только двое.
    - А у нас много! - соврал я.
    Хотя, на самом деле, человек десять на всю роту; и то шестеро - из моего призыва. Просто мне хотелось хоть в чем-то переплюнуть Кольку.
    - У ребят из Средней Азии есть такая особенность, - продолжил одноклассник. - Если ты с кем-нибудь из них сцепился, он обязательно приведет на разборку еще человек десять своих. У нас во второй роте служит Денис Королев. Однажды он что-то не поделил с одним узбеком. Тот предложил разобраться после отбоя у душевой. Денис, как честный человек, пришел один, а этих уже было около пятнадцати. Часть из них он завалил, но остальные просто числом взяли. Потом всех этих узбеков на губу посадили, собирались даже под трибунал отдать. Так они толпой шли к Денису с просьбами забрать заяву, даже деньги предлагали. А он никакую заяву не писал, просто после избиения попал в санчасть, а там уж всё само собой завертелось. В общем, эту историю как-то замяли, но сейчас все узбеки тихие ходят. Да и вообще - не проблема это. Я вон с одним таджиком дружил - отличный парень!
    - Вот именно! - подхватил я. - У нас офицеры такие мутные, что хуже всяких там чурбанов...
    Слово "чурбан" невольно вылетело изо рта. Штукин сделал вид, что не заметил.
    - Чего у меня нет, так это проблем с офицерами, - хмыкнул он. - Я, как перевелся в водилы, живу вольной жизнью! А сколько я всего за эти месяцы увидел!

    ***

    И одноклассник начал рассказывать. Я замолчал, пытаясь сосредоточиться на его историях. Но внимание почему-то рассеивалось. А когда Колька пустился в долгие рассуждения о попугаях Ара, мне стало ясно: я ведь знал, что мы расстанемся с подругой! Знал, причем, уже давно, но не отдавал себе в этом отчета. Речь Штукина лилась и лилась, а я всё глубже погружался в свои мысли...
    Еще в начале года Колоскова внезапно прекратила писать. Целый месяц от нее не приходило ни строчки. Я уже приготовился к самому худшему. "Именно тогда она встретила этого Антона!" - пронзила меня неприятная догадка. Уже тогда! Затем их отношения испортились, и Света возобновила переписку. А я... Что я? Что мне было видно отсюда, с Острова Свободы? Конечно, я ответил...
    В последнее время Колоскова присылала мне тексты Цоя. "Идешь по улице один", "Мои друзья", "Транквилизатор". Ей очень нравилась группа "Кино". Эти стихи я с гордостью показывал сослуживцам. Мол, смотрите, какая у меня подкованная подруга! А затем старательно переписывал их в свой блокнотик. Черт! Мне захотелось тут же перечеркнуть все "киношные" странички, а адрес Светы тщательно замазать черной пастой... Хотя, что толку? Ее адрес и телефон я знал наизусть - вряд ли они быстро сотрутся из памяти. И, все-таки, самовлюбленный идиот! Нашел, чем хвастаться! Песни "Кино" присылала! Но я даже не мог себе представить, что Света меня бросит. Мы были знакомы до армии почти два с половиной года. Дольше, чем срок службы...
    Почему-то вспомнилась военмеховская дискотека перед Новым, 1987-ым, годом. Колоскова обожала такие мероприятия. Я массовые пляски не любил, но пошел ради нее. Ради нее, блин! Меня словно встряхнуло. Спасибо тебе, огромное спасибо, Антон-гандон! Ходят такие сволочи по земле! Этого гада, небось, в армию не забрали...
    - А на обратном пути мы взяли кубашскую компанию, - вдруг прорезался голос Штукина. - Они ездили на море отдыхать. Вот тогда я и искупался на Карибах...
    - На Карибах... - машинально повторил я. - Понятно!
    И снова отключился... Мысли вернулись к тому Новому году. Военмеховская дискотека считалась престижной. Я надел свой костюм с выпускного вечера, Света вырядилась в модные джинсы и ярко-желтый свитер... У нее вечно возникали проблемы с одеждой. Когда мы куда-то шли вместе, повторялась одна и та история. Я заходил за ней, и заставал подругу в "разобранном" состоянии. Колоскова бегала по квартире, примеряя в зеркале то одно, то другое платье или юбку. "Тебе нравится?" "Да". "Ну, как это может нравиться?!" И убегала за новым нарядом. "Ой, я же еще не накрасилась! А в чем же идти? Как тебе эта блузка?" И я, уже не глядя, отвечал: "Нравится!" Мне просто хотелось побыстрее выйти из квартиры... Но это всё мелочи! Главное, что там, на дискотеке, Света была по-настоящему счастлива! Говорила, что давно мечтала сходить на такие танцы. А я гордился своим институтом... А потом, в зимние каникулы, мы взяли путевку на туристический поезд по маршруту "Ленинград-Смоленск-Киев-Ленинград". Помню, как вышли из Киевско-Печорской Лавры; нам тогда дали свободное время. И побрели по незнакомому городу, разглядывая красивые здания. На улице было так холодно, зато в душе царил настоящий праздник!.. А как мы ночью возвращались с последнего дня рок-фестиваля? Транспорт не ходил, мы шли пешком по Петроградской стороне. Я чувствовал себя просто обалденно. Правда, Колоскова жаловалась, что у нее болят ноги. Ну и что? Всё равно и вечер, и ночь прошли великолепно! Может, у нас и не было сумасшедшей влюбленности, но на гражданке я себе жизни без Светы не представлял. А как она расстраивалась, когда меня забрали в армию...
    Ах, чертова служба, нескончаемый срок! После январского молчания письма Колосковой стали отстраненными. Наше общение разладилось. Мне было нечего сказать ей об армии, а она писала что-то незначительное... Я знал, что связь между нами ослабла. Это было неизбежно. Но нельзя же сразу замуж выходить! Ведь мы сотни раз сказали друг другу "люблю". И в письмах тоже. Я считал это нашим общим обещанием. Неужели оно ничего не значило? И как теперь понимать строчку из ее письма: "Я тебя люблю, но выхожу замуж за другого"...
    Конечно, я задумывался: что будет, когда я вернусь? Сразу жениться на Свете? Я ей ничего не обещал, но это, вроде, подразумевалось. В итоге, решил - приеду, встретимся, посмотрим друг на друга. Ведь за два года мы сильно изменились. Пообщаемся, тогда и поймем, что будет дальше. А Колоскова не дождалась! Это - подло!
    Когда я ушел в армию, жизнь на гражданке замерла. То есть, она продолжалась, но я в ней больше не участвовал. Мир застыл, как на фотоснимке. И не должен был двигаться, пока я не вернусь домой! А мне осталось служить еще восемь месяцев...
    Да, я подозревал, что у Светы что-то не так. И Серега Воронов мне писал. Но я не верил. Блин! Еще одно озарение! Во всем виноваты Боб и Густав! Что они мне советовали? "Мишель, тебе подруга пишет? Так и не беспокойся". "Забудь ты о всяких предположениях. Твоему Воронову башню в армии снесло!" Зачем они меня успокаивали?! Вот из-за кого я оказался таким дураком!..
    - Ты слушаешь? - вырвал меня из задумчивости вопрос Кольки.
    - Конечно! - спохватился я. - Говоришь, на рыбалку ездили?

    ***

    - Точно! - подтвердил Штукин. - Самое яркое воспоминание! В открытое море выходили на маленьком баркасике. Там горы подходят вплотную к воде, поэтому сразу у берега очень глубоко. Сидишь в лодке, под тобой метров пятнадцать, а дно видно. Всякие интересные рыбы плавают, черепахи. И барракуды, и рыба-меч! Сам лично поймал трех шариков и несколько лангустов...
    Я взглянул на Кольку. Хорошо ему. На рыбалке был...
    - А где это? - Мне стало интересно.
    - Если на карту Кубы смотреть, то слева от Гаваны, - важно объяснил Штукин. - Там деревушки стоят по всему побережью. В одну из них мы и ездили, к знакомому деду-кубинцу. Там ночью с пограничных застав освещают море. Если в луч прожектора попадает плавсредство, его просто расстреливают из пулеметов. Сам видел катера с продырявленными бортами... А еще там в горах живут какие-то сухопутные крабы. Их очень много выползало на дорогу. Едешь по шоссе, а они хрустят под колесами.
    При упоминании о крабах я оживился:
    - Спрошу у своего друга, он - биолог. Хотя...
    Мне вспомнилась фраза Густава: "Тебя подруга ждет? Вот и отлично!" Не буду ничего у него спрашивать!
    - Как там было хорошо! - Колька замолчал, погрузившись в собственные мысли.
    - А мы на Эль Саладо ездили, - сказал я. - Мурену там поймали!
    - Ой, Эль Саладо, да что это за пляж? - презрительно протянул Колька. - То ли дело мы с шефом! Каждое воскресенье - на Санта-Марию. Там песочек, дно ровное!..
    - Зато у нас был такой побег! - перебил я.
    Мне тоже захотелось что-нибудь рассказать. Я в красках описал случай с Селезневым. Даже приврал, что тот с крыши свалился и ногу сломал. К сожалению, история не произвела впечатления.
    - У нас несколько раз бежали, - откликнулся Штукин. - Но только один побег был выдающимся.
    - Соловей в подвале прятался? - обиженно предположил я. - Или в манговой роще?
    Мысли о подруге вылетели из головы. Что такого выдающегося может рассказать Колька? Моя история о Селезневе наверняка интересней!
    - Когда я стал водилой таблетки, то переехал в санчасть, - начал мой бывший одноклассник. - Кроме меня там жили фельдшер и два сувенирщика - молдаванин Жора и русский Вовка Кондратов. Оба работали на комбата: числились в пехоте, но никогда там не появлялись. Их в свое время отобрали деды, обучили сувенирному делу, а перед дембелем они должны были найти себе замену из соловьев.
    Но ребята и в черпачий работать не хотели, поэтому присмотрели себе молдаванчика из числа больных: он пахал, а они бездельничали. Моему шефу это не понравилось. А парни, решив, что комбат - важнее начмеда, пропустили его замечания мимо ушей. Но просчитались: шеф своего добился - Жору выгнали обратно в пехоту. Он этого пережить не смог, и вместе с двумя своими корешами-молдаванами сбежал из части. Искали их потом дней восемь, но безрезультатно.
    Потом Вовка Кондратов мне признался, что Жора давно планировал побег. И не куда-нибудь, а в Штаты. Он ездил вместе с нами на ту рыбалку, о которой я тебе рассказывал. И видел, как мы за небольшую плату арендовали у кубашского деда лодку. Так Жора решил нанять того деда, в море грохнуть, и уплыть во Флориду.
    - Ничего себе! - Я даже открыл рот от изумления. - Они убили кубашского деда?
    - Через три недели поиски прекратили, - продолжил Штукин. - Только на вечерней поверке, когда произносили фамилии беглецов, сержант отвечал: "В побеге". Все считали, что они давно в Америке. А спустя три месяца Жору и его дружков привезли на нашу губу.
    - Которая рядом со стадионом? - нервно уточнил я.
    - Был на губе? Ай да молодец! - покачал головой Колька. - Ну да, она у нас одна. Там мы всё и узнали. Вовка Кондратов договорился с начкаром-лейтенантом, и тот пустил нас переговорить с Жорой... Оказалось, когда эти молдаване ушли из части, то перепутали направление, и попали совсем в другое место. Испанский язык похож на молдавский, поэтому они легко познакомились с предприимчивым кубашом. Мужик поселил беглецов в своей касе, и они на него работали: делали сувениры, как и в части. Жора - главный, а его кореша - на подхвате. Ребятам так понравилось жить на Кубе, что они решили легализоваться. Парни отправились в советское посольство. Сообщили, что они - гражданские специалисты, потеряли паспорта и хотят получить новые. А в посольстве об их побеге знали. Позвонили в нашу часть: "Приезжайте, посмотрите - не ваши?" Оказались, наши. Ну, их тут же под арест...
    - И что с ними сейчас? - спросил я.
    - Сидят на губе, - сказал Штукин. - Говорят, первой баркой в Союз отправят...
    История оказалась интересной. Во мне проснулась тяга к вопросам.
    - Скажи, а как Гавана устроена? - спросил я. - Вот в Ленинграде всё понятно: центр города и окраины. А тут? Малекон - посередине, а вокруг - трущобы?
    - Сравнил тоже! - одноклассник засмеялся. - Здесь всё сложней... Гавана делится на три части. При въезде со стороны Торренса вдоль моря - отели, пляжи и магазины. Низкоэтажный зеленый фешенебельный район Пятой улицы. Там еще много русских живет. Далее вдоль Малекона - деловой район. Здесь много высоченных и красивых домов. Гостиница "Гавана либре", отель "Националь". А в конце Малекона и в глубь от моря - Старая Гавана... Да, забыл! Есть еще Мирамар - район шикарных особняков, напоминающих дворцы. Многие переделаны в посольства...
    - "Посольский" район! - вспомнил я свои скудные познания о кубинской столице. - Видел его!
    - Короче, Гавана - очень разная, - закончил Колька. И внезапно добавил: - А какие там симпатичные кубашки встречаются! Некоторые девчонки до сих пор перед глазами стоят. Но наши, русские - лучше!
    - Лучше, - эхом отозвался я.
    Снова вспомнилась Колоскова. Но теперь мне было не отвлечься. Вселенская тоска накрыла с головой. Я даже начал тереть глаза, чтобы не расплакаться.
    - Что с тобой? - забеспокоился Колька.
    - Подруга бросила! - вырвалось у меня. - Сегодня получил письмо, что она выходит замуж!
    - Ну надо же! - искренне огорчился одноклассник. - Что же ты молчал? Я смотрю, сидишь какой-то рассеянный...
    - А что тут скажешь? - буркнул я. - Мы с ней жениться после армии собирались.
    - Ну тогда вообще труба! - расстроился Колька. - Здесь можно курить?
    Я кивнул. Штукин потянулся за сигаретой. Некоторое время мы молча смолили.
    - А у меня, Мишка, совсем другая история, - наконец, произнес Колька. - Я тут влюбился в одну девчонку, дочку нашего зампотылу. А она в меня. Только Ленка уезжает на первой барке...
    Пользуясь водительскими свободами, Колька, его друг - шофер автобуса и водила из артдивизиона почти каждый вечер наведывались в офицерский городок. Тот, что я видел через щелку на дальних воротах. Командование об этих визитах знало, но никто особо не запрещал. В результате каждый солдат нашел себе девчонку. Но у Кольки было серьезней, чем у остальных.
    - Вот уедет, и не знаю, что буду делать, - вздохнул одноклассник. - Видимо, Мишка, это - любовь...
    - Встретишься с ней потом на гражданке! - заявил я.
    - До дембеля еще восемь месяцев, - печально отозвался Колька. - А потом, Ленка живет в Куйбышеве.
    - Это - ерунда! - запальчиво бросил я. - Поедешь в Куйбышев! Если бы меня подруга дождалась, я бы за ней хоть во Владивосток отправился!
    Конечно, я преувеличивал. Но теперь, когда Колоскова меня предала, какое это имело значение?..
    Штукин ушел около пяти; ему надо было в парк. Я вывел одноклассника за ворота.
    - Ты когда в следующий раз дежуришь? - спросил Колька.
    - Через сутки, - ответил я.
    - Вот послезавтра и встретимся! - обрадовался одноклассник. - Да ты не переживай из-за своей подруги. Если сама бросила, значит - к лучшему...
    Штукин уходил. Я смотрел ему вслед. Почему-то было очень грустно.
    "Кто-то теряет, а кто-то находит, - думал я. - Я расстался с Колосковой из-за армии, а Колька, наоборот, со своей Ленкой встретился. Но скоро опять ее потеряет. Или, всё-таки, нет?"

    ***

    Мы с Бобом думали до отбоя. Потом свои мнения высказали Густав и Тимоха. Еще я консультировался с Паровозом, Гусарычем и Шурой Трофимовым. В итоге, написал подруге такой ответ: "Поздравляю! Будь счастлива!"
    Бросил письмо в почтовый ящик, что висел у штаба. По пути в роту встретил Боба.
    - Отослал?
    Я кивнул.
    - Пошли, покурим.
    Мы свернули в курилку у кинотеатра. Сели возле памятного пня - всё, что осталось от упавшей полгода назад пальмы.
    - Знаешь, почему она тебе раньше не сообщала? - спросил Боб.
    - Потому что предательница, - буркнул я. - А может, выбирала между мной и Антоном-гандоном.
    - Она не хотела тебя расстраивать, - сказал Андрюха.
    - Какое это сейчас имеет значение?! - внезапно разозлился я.
    - Ты должен знать, почему всё так получилось, - твердо ответил Боб.
    - Ах, так?! Значит, должен?! - Меня словно прорвало. - Ты лучше ответь, зачем вы с Густавом мне голову морочили?! Вот что я хотел бы знать! "Мишель, тебе подруга пишет! Не беспокойся!"
    В моей душе уже давно копилась обида на Боброва и Гусейникова, но до сих пор я не решался ее высказать. А тут - понял, что перегнул палку, но было уже не остановиться.
    - Я подходил к каждому из вас! - Взмахнув руками, я вскочил со скамейки. - Просил совета! Делился сокровенным! А вы меня просто-напросто обманывали! Зачем, Боб?!
    - Мишель, успокойся. - Андрюха выглядел смущенным. - Сначала послушай.
    - Хорошо. - Я снова сел. - Выкладывай.
    - По-твоему, лучше неопределенность? - спросил Боб. - Ну, сомневался бы ты в своей подруге. Всё равно бы точно ничего не знал; только мучился бы, да себя изводил. Поэтому я и говорил: "Выкини эти мысли из головы". А обманывать тебя никто не собирался.
    Боб затянулся "Популяресом". Сплюнул в урну. И выразительно посмотрел на меня. Я отвел глаза. На душе было муторно...
    - Да я сам себя обманывал, - признался я. - Только недавно это понял. Знал, что подруга меня бросит. Но из-за вас...
    - Пойми, Мишель! - перебил Андрюха. - Тебе так было легче! Это называется инстинкт самосохранения. Вот мы с Густавом и...
    - Сговорились? - досказал я. - Нет, - ответил Боб. - Просто думали одинаково...
    Я немного остыл. Мне сделалось как-то неловко.
    - А что ты говорил в самом начале? - спросил я. - Что я там должен знать?
    Андрюха достал новую сигарету. Прикурил от старой. Я тоже полез за куревом.
    - Подруга не писала тебе, что встречается с Антоном, - сказал Бобров, - потому что она не знает армии.
    - Что? - не понял я.
    - Ну, кто-то ее надоумил, а может, она в какой-то книжке прочитала, - стал разъяснять Боб, - что если девушка напишет солдату правду, то боец от тоски повесится, застрелится или просто из части сбежит. А твоей подруге этого не хотелось. Вот она и слала тебе ничего не значащие письма. И Воронову, кстати, велела избегать грустных тем. Помнишь?
    - Ну и дура! - с обидой ответил я. - Лучше бы сразу сказала, что между нами всё кончено.
    - А ты бы этого хотел? - спросил Боб.
    - Конечно! - с жаром воскликнул я. - Если не любит, зачем мне ее письма?
    Бобров промолчал. А я призадумался. "Может, и не хотел бы, - пришло мне в голову. - Но Бобу я в этом точно не признаюсь".
    - Если она меня так жалела, - сказал я, - могла бы до сих пор свои дурацкие письма слать.
    - Уже не могла, - ответил Андрюха. - Она же выходит замуж. А это скрыть сложно. Или Воронов проговорится, или твоя мама узнает. Вот она сама тебе и написала. Да и то! Добавила, что по-прежнему тебя любит. Это, чтобы ты не повесился.
    - Какая трогательная забота! - съязвил я. - Вот назло ей возьму и повешусь!
    - Да найдешь ты еще себе подругу! - заверил Боб. - Ты же - сильный человек, Мишель! Не чмо и не тормоз!
    - Конечно, - ответил я. - Я - не чмо и не тормоз.
    В голове вертелись мысли, что проблема с подругой - гораздо сложней. И тут не только в двух словах, но и за двое суток всего не расскажешь...
    - Вот и не грусти. - Андрюха поднялся со скамейки. - Пошли! А о предавшей подруге - забудь!
    И мы с Бобровым пошли в роту.

    10. "Какой негр? Какие тапочки?", или Тревожный самоход.

    В 1988-ом году барки уходили 2-го, 5-го, 12-го и 16-го декабря. Все сроки были сдвинуты. Первый теплоход задержали больше, чем на месяц; а промежутки между рейсами сократили до нескольких дней. И всё из-за глобальной проверки боевой и политической подготовки. Из Союза прилетела большая и представительная комиссия. Генералам и полковникам из генштаба нужно было показать, что несколько тысяч советских солдат и офицеров не зря несут службу на Острове...

    ***

    В конце учебного периода у нас всегда проходила "проверка". Как в учебке - ЗОМП, политика, строевая. Меня это сильно удивляло в начале службы, но к дедовскому я уже привык. Видимо, отчетность в армии - вещь необходимая. В батальоне и бригаде устраивали учения на полигонах; у нас - проверки по специальности, прием на слух радиопереговоров вероятного противника. Называлось - "контрольная по СЭС" (станционно-эксплуатационной службе). Примитивные тексты радиообмена много лет назад надиктовали на пленку советские переводчики.
    В связи с комиссией зимнюю проверку усложнили. Каждый день к нам в роту приходили полковники и подполковники. Под их бдительным контролем мы бегали, прыгали, надевали противогазы, объясняли по карте политическую ситуацию в мире, а напоследок писали СЭС. Никого не волновало настоящее боевое дежурство - бомберы и аваксы, месседжи и развертывания. Смена, вернувшись с завтрака (полночи не спали), шла сдавать очередные нормативы. На сон оставалось от силы час-два. Но комиссия важнее защиты Родины! Как в анекдоте: "Фигня война, главное - маневры!"
    Проверка заканчивалась тревогой, которой предшествовали неоднократные репетиции. В уставе записано, что тревога бывает учебной и боевой. Боевая - когда на часть внезапно нападает враг или в случае объявления войны. А учебная... Ну, чтобы служба медом не казалась. То есть, наш случай.
    О тревоге (или ее репетиции) мы всегда знали заранее. Чаще всего предупреждали сержанты. Один раз Сакичев объявил перед строем: "Завтра - тревога. Придет сам командир части. Поэтому сейчас будем тренироватса!" А Чалышев добавил: "Запомните, наххх, рядом США! До Майами - 180 километров. Если там взлетит вертолет, то через 45 минут он сядет, наххх... Да не наххх, а на футбольное поле батальона!"
    Без пятнадцати шесть дневальный орал: "Рота, подъем! Тревога!" Солдаты вскакивали под душераздирающие крики сержантов. Одевались и бежали в оружейную комнату. Дежурный по роте выдавал автоматы, каски, противогазы и вещмешки. Меня особенно раздражала каска. Если ее надеть на голову, она сползала на глаза, болталась и норовила слететь.
    Получив снаряжение, рота строилась и... снова бежала. Метров шестьсот, до дальних ворот. В прошлом году, под предводительством Дементьева, солдаты добрались аж до КПП батальона. Тогда я страшно вымотался; да и все бойцы проклинали усердного делегата. С тех пор старлей поумнел, и дальше ворот не выдвигался.

     []

    После неудобного пятиминутного бега (каску приходилось держать в руках) солдаты около получаса отдыхали. Затем брели обратно в роту и сдавали оружие. Тревога проходила строго по расписанию - до завтрака!
    Между собой мы называли тревоги словом "война". Мол, командиры решили в войнушку поиграть. Но зимой 88-го года всем стало ясно - пробежкой до дальних ворот союзную комиссию не удивишь. Поэтому после проверки у нас объявили "войну" на двое суток.

    ***

    Всё это время рота жила по боевому расписанию. Смена ходила шесть через шесть с автоматами, касками и противогазами. Наряд тоже тащил службу с оружием. Специальная мобильная команда, для которой оборудовали кунг с пятью постами, выезжала куда-то "в поля". Зачем? По задумке предусмотрительного командования, если приемный центр уничтожит вероятный противник, мобильщики должны заняться радиоперехватом в другом месте. Говоря высоким слогом: "Подхватить знамя, выпавшее из рук убитых товарищей".
    Поэтому спецкоманда во главе с офицером-начальником и прапорщиком-помощником устраивала собственное развертывание. В безлюдной местности устанавливали антенну, а затем солдаты даже что-то ловили с катранов, находящихся в кунге. Хорошо, что никто не сравнивал результаты мобильщиков и приемного центра. В полевых условиях принималась только музыка. Вдобавок, в этом кунге было... ужасно холодно!
    Представьте себе: сидит пять солдат, слушают музыку. Кондиционер работает на охлаждение. Бойцы дрожат, кутаются в легкие курточки. Щелк! Кондиционер отключился. Достиг положенных двадцати градусов. Солдаты переводят дух; скоро придет долгожданное тепло. Кунг начинает прогреваться... и тут - щелк! Кондиционер снова заработал. Температура повысилась до двадцати пяти градусов, надо охлаждать помещение до положенных двадцати...
    Чудо-кондиционер сделали в Союзе. Испытывали и при кавказской жаре, и в сибирских морозах. И всё было отлично. Но на Кубе организм привыкает к жаре! Малейшее похолодание (например, плюс двадцать два) вызывает озноб. Поэтому бойцам приходилось время от времени выбегать из кунга и греться...
    А некоторые военнослужащие (в том числе и я) от завтрака до ужина сидели в стрелковых ячейках. Попробую объяснить, что это такое... За антенным полем по границе части шел забор. В нем, через каждые сто-двести метров, находились ячейки - овальные бетонные "бочки", отдаленно напоминавшие крепостные бастионы. Вход был со стороны части, а амбразура, узкое окошко для стрельбы, выходила за забор. Когда я впервые их увидел, мне вспомнился Александр Матросов, бросившийся на дзот. Я бы так не смог.
    Когда сделали эти сооружения? Наверное, в далекие 60-е. Предполагалось, что если на часть нападут американцы, в ячейках будут сидеть наши доблестные автоматчики и, через амбразуры, рядами косить наступающих морпехов. Всерьез ли советское командование планировало отражать атаки американцев? Или укрепления возвели для отчетности? Этого я не знал.

    ***

    Всего ячеек было десять. Развод осуществлял Дементьев. Вчера с утра каждому показали его боевую позицию, и там оставили. Наши с Генералом ячейки оказались последними; метрах в ста друг от друга. Мы, как дураки, в них полдня просидели. Я страшно одурел от безделья и одиночества. После обеда Слава меня разыскал. Его ячейка была самой дальней: Зуев просто вернулся назад, когда Дементьев отправился в роту. Вдвоем стало легче: Генерал до ужина рассказывал мне всякие истории.
    Сегодня, как только делегат ушел, мы встретились на старом месте, недалеко от тропинки, по которой разводили по ячейкам. Слава вынырнул из-за кочки с автоматом, противогазом, вещмешком, каской и подсумком с четырьмя запасными магазинами. Тяжело опустился на землю. Шумно выдохнул.
    - Хорошо сейчас тому матросу с научно-исследовательского судна, который со мной в госпитале лежал! - произнес он, стирая пот со лба. - Вот кого война не коснулась! Парень утверждал, что у них хоть и есть автоматы на борту, но служба заключается в мытье пробирок и другой помощи ученым. А ученых там куда больше, чем солдат! Такие корабли еще называют "белыми". А мы с тобой, Миша, негры!
    Генерала неделю назад выписали из госпиталя. Там за полтора месяца он узнал столько, что и за год не расскажешь. Даже я, со своим сломанным пальцем, за две-три поездки в Гавану много чего увидел. А Слава и подавно! Рассказы Зуева напоминали мне истории Коли Штукина. Правда, с одноклассником мы больше так и не встретились. Вместо дежурства по КПП я с температурой загремел в санчасть.
    - А офицеры с вами лежали? - спросил я.
    - Только кубинские, - ответил Генерал. - Один болтун-лейтенант, разоткровенничавшись, говорил, как здорово "есть сметану". Видя, что мы не понимаем, показывал жестами. Наконец, поняли... Это значит - "нырять в пилотку". Ну, лизать у мучачи! Это же кубаши, у них одни мучачи на уме! А их капитан, более серьезный мужик, объяснял, что если жена пошла налево - это нормально. Она же не навсегда ушла...
    Слава мыслями был еще в Гаване. Кажется, он до сих пор не понял, что вольная жизнь больного в госпитале закончилась и снова начались армейские будни.
    - Наш корпус стоял на берегу какого-то залива, - вспоминал Зуев. - К причалу подходили танкеры с советскими красными флагами. Говорили, что однажды в Атлантике случился шторм на две недели; так вся Куба встала без топлива!.. А как нас кормили в Навале! Жаль, первые дни я не мог толком пожрать. Зато потом отыгрался...
    Генерал перележал в госпитале три недели. Майор из санчасти просто забыл о солдате со сломанной челюстью. Бывает же такое везение! - Пан - булочка, ароса - рис, чичар - чёрная фасоль, - перечислял Слава. - Вечерами сок из большого бака или гелятина - очень густой кисель, обязательно полный стакан. А по выходным давали хеладо - мороженое.
    - Блин, заканчивай о еде, - попросил я. - Жрать охота!
    - А иногда был какой-то мясной фарш с изюмом, - невозмутимо продолжил Генерал. - Вкусно, всем нравилось. А тот матрос с "белого" судна спросил, что это за мясо. Ему ответили, лягушатина. После этого некоторые есть перестали. Но только не я!
    Самой смешной была история Генерала о кубашской медсестре. "Лежу я, значит, - рассказывал Слава, - второй или третий день. Заходит мулатка неземной красоты из медперсонала. И выдает: "Мол, компаньеро, давай поженимся, а потом ту-ту в советико". При этом трет один указательный палец об другой - у кубашей это означает "давай потрахаемся". "Ну, а ты что?" - допытывались солдаты. "А я что? У меня челюсть сломана!" - под дружный хохот отвечал Зуев...
    - Кубинцы иногда так забавно говорят. - Слава опять пустился в воспоминания. - Гавана у них всегда - "Абана", а тот матрос Владимир - "Блядимир". Вот мы над ним прикалывались!..
    Внезапно Генерал замолчал. Запас историй у него, что ли, истощился? Солдат взглянул на часы.
    - Половина десятого, - сказал он. - Делегат до обеда не вернется, а комиссия поехала к мобильщикам - спецы будут полковникам кунг со всех сторон показывать. Ну и Сакичев с нашими офицерами туда же намылился; надо же контролировать солдат. Так что, Миша, о нас до часу дня никто и не вспомнит.
    - Это ты к чему? - не понял я.
    Вместо ответа Зуев молча вынул несколько свернутых в рулончики ленточек. Широких, капроновых, разных цветов, из которых девочкам делают красивые банты на праздники. Ходовой товар для ченча. На Кубе капрон не производили, а кубинки, как и все женщины на свете, любили прихорашиваться.
    - В посылке прислали, - объяснил Слава. - Я их давно перепрятал в нычку, а потом в госпиталь загремел. И только вчера перед отбоем до меня дошло, что тревога - отличное время для самохода!

    ***

    - Мне всё равно терять нечего, - добавил Генерал. - Не хочешь со мной, пойду один.
    Тот удар в челюсть не забылся. Кто-то настучал офицерам про Зуева и Чичкина. Серафимов пообещал обоим последнюю барку.
    - Конечно, я пойду, - ответил я. - Только у меня товара нет.
    - Велика беда, - усмехнулся Слава...
    Мы долго прятали автоматы, каски и вещмешки. Если пропадет автомат - посадят! Но вокруг была такая безлюдная местность, да еще и нычка нашлась подходящая - заросшая травой яма и непроходимый кустарник вокруг. В этой яме мы также оставили куртки с кепонами. И, в одних штанах и ботинках, пошли вдоль забора.
    Он был, как и везде вокруг части, три метра высотой, а сверху, по спирали, намотана колючая проволока. Но если возле КПП батальона за сохранностью забора следили, то здесь в одном месте отсутствовал целый бетонный блок. Правда, туда было не пробраться. Красноватая земля превратилась в грязь после редкого для ноября дождя: и нам пришлось искать другую лазейку.
    Даже идти параллельно забору оказалось тяжело. Трава в человеческий рост и разросшийся кустарник перекрывали путь. Иногда встречалось колючее держидерево. Некоторые препятствия мы обходили, а кое-где продирались сквозь заросли.
    - Тут должна быть тропинка, - повторял Генерал. - Она выведет к дыре. Когда все искали Селезнева, наш взвод в этих местах шарился. Серафимов нас оставил, а сам смотал в магазин.
    Мы шли еще минут десять. Наконец, наткнулись на едва заметную тропку. Обогнули кустарник, и стали пробираться через высокую траву. Есть! Один из бетонных блоков не выдержал испытаний временем и кубинской природой; по нему пошла трещина, и, в итоге, часть блока отвалилась. Открылся проем, через который мы и вылезли на волю.
    Свобода! У меня перехватило дух от восторга. Слава Зуев стоял рядом и улыбался. Наконец-то мы вырвались из этой части!
    Впереди шла проселочная дорога. Вдалеке виднелись какие-то дома.
    - Это касы кубашей, - объяснил Генерал. - Я буду с ними торговаться, а ты смотри по сторонам. Если что - делаем ноги.
    - Сначала надо туда дойти, - сказал я.
    Озираясь, мы выбрались на дорогу. Некоторое время она тянулась вдоль забора, а затем свернула в деревню. С непривычки я сильно нервничал: а вдруг нас заметит кто-нибудь из офицеров? Говорили, за забором ходит батальонный патруль...
    - Не паникуй! - уловил мое настроение Зуев. - Сейчас все комиссию ублажают! Им не до самоходчиков!
    Вот показались первые дома-касы. Кубинская деревня напоминала ленинградское садоводство. Такие же маленькие, но более убогие сарайчики или подсобки. Среди них выделялся двухэтажный дом с верандой и балконом. Наверное, там жил какой-то местный начальник. А может, удачливый подпольный спекулянт. Мы прошли мимо банановых плантаций - небольших участков, огражденных колючей проволокой. Вид у нас был диковатый - по пути перепачкались, да еще и ободрались об колючки.
    - Где народ? - возмущался Генерал. - Вымерли все, что ли?
    Наконец в глубине одного из дворов Слава заметил пожилую негритянку.
    - Буэнос диас! - закричал Зуев. - Ченч! Синта (лента)!
    Женщина подошла к нам. Почему-то она улыбалась.
    "Наверное, ей очень нужны ленточки", - подумал я.
    Домик и участок негритянки были маленькими, зато чистыми и аккуратными. Везде царил порядок. Я обратил внимание на удобное кресло-качалку возле крыльца. Наверное, хозяин касы любил сидеть в нем вечерами, покуривая гаванскую сигару.
    - Куанто? - спросила кубинка.
    Судя по всему, она часто общалась с советским солдатами.
    - Уно синта - синко песо, - ответил Генерал...
    В госпитале Слава здорово прибавил в испанском: теперь его словарный запас вызывал уважение. Правда, для ченча особых знаний не требовалось. Помогали жесты, а также словарик начинающего самоходчика, куда входили наиболее употребляемые выражения. Ченч - обмен, нессесарио - необходимо; уно, дос, трес, куатро, синко ... дьес - один, два, три, четыре, пять ... десять; ун поко, поко-поко - немного; мучас грасиас - большое спасибо, лече - молоко, кесо - сыр, чикилитос - тапки, кучия - лезвие, фосфорос - спички, хавон - мыло, дондэ - где, альто - стой...
    Каждый солдат, отправляющийся за забор, имел свои языковые предпочтения. Например, Паровоз заучивал целыми фразами (нессесарио меса пара куатро - нужен столик на четверых), а Густав, наткнувшись на разговорчивого кубаша, непременно выспрашивал у того испанские ругательства. В итоге, Игорь собрал целую коллекцию (коброн - козел, марикон - педик, а из матерных - пинга, пинья, мамалон, бугарон). Правда, при ченче от этих слов толку было мало...
    Я почти не слушал разговор Генерала с кубашкой, внимательно поглядывая по сторонам. Ни одного подозрительного человека не заметил. Через несколько минут торги закончились. Ленточки ушли по четыре пса за штуку. Женщина отправилась за деньгами.
    Слава Зуев аж запрыгал от возбуждения.
    - Только что состоялась сделка века! - воскликнул он. - Миша, теперь мы - богачи!
    Негритянка вернулась. Произошел тот самый "ченч", который так часто обсуждают в солдатских курилках.
    - Мучас грасиас, - закивал Генерал, получив деньги. - Советико - си, кубано - си! Амистад!
    Мы быстро ретировались с гостеприимного двора.
    - Блин, понес какую-то ахинею! - нервно засмеялся Зуев. - Когда не надо, вечно вспоминаются крики кубашей с нового ПЦ!
    Мы шли всё дальше по улице. По обе стороны дороги тянулись кубашские сады.
    - Где-то рядом должен быть магазин, - сказал Слава. - Серафимов очень быстро вернулся... А, вот!
    На пересечении двух улиц стояла небольшая лавочка. Решетки на окнах и деревянные жалюзи, как на нашем КПП. Мы зашли внутрь. Я увидел прилавок, цементный пол и продавца - бородатого кубинца неопределенного возраста. На стеллажах были выставлены товары: молоко в стеклянных бутылках, булки и печенье. Я разглядел консервы и табличку с надписью "Solo por tarjetas" (только по карточкам). На пластмассовых подносах лежали какие-то овощи. Похожи на редиску, только крупнее. Позже я узнал, что они назывались "батат".
    - Блин, Миша, только мешаешь! - вдруг занервничал Генерал. - Иди, лучше, постой на стреме!
    - Да пожалуйста, - обиженно буркнул я и вышел из лавки.
    На улице было малолюдно. Жара, пыль. Несколько мелких собак лежали в тени. Вдалеке играла ребятня, черные и белые вперемешку. Такое ощущение, словно я оказался в кино. Не в кинотеатре, а прямо в каком-то фильме.
    Из дома напротив вышел высокий негр. Он выглядел не бедно, а, скорее, неряшливо. Мятая клетчатая рубашка, мешковатые штаны неопределенного цвета. Когда кубинец поравнялся со мной, я зачем-то поднял правую руку:
    - Буэнос диас, компаньеро!
    Негр кивнул и улыбнулся. Затем показал пальцем куда-то вниз. Я посмотрел на его ноги. Кубинец был обут в легкие тапочки: подошву держали две боковые лямки "крест-накрест" из кожзаменителя. Типовая модель, такие носили у нас в роте. На верхней лямке каждого тапка было каллиграфическим подчерком выведено "Тарасов". Белой несмывающейся краской.
    Блин, Тарасов! Меня разобрал хохот. Коля Тарасов уехал на первой барке вместе с Намиком. Образцовый боец из второго взвода. На дембель получил почетный значок "Воин-интернационалист", такой давали лишь одному солдату из роты. Коля Тарасов был отличником боевой и политической подготовки, специалистом первого класса (ловил аваксы на десятом посту), а также носил столь нелюбимое в армии звание "ефрейтор". Однако его тапочки ушли в самоход!
    - Генерал! - Я ворвался в магазин. - У негра - тапочки Тарасова!
    - Что? Стрема?! - Слава бросился к выходу.
    - Нет, тапочки у негра...
    - Какой негр? Какие тапочки? - накинулся на меня Зуев. - Ты, что, сдурел? Хватай галеты и молоко! Уходим!

    ***

    Весь обратный путь мы бежали. Хорошо, что куртки оставили в нычке, иначе бы совсем взмокли.
    - Миша, поднажми, - повторял Генерал, когда я отставал. - Потом в ячейке будешь до обеда отдыхать!
    Я еле поспевал за Славой. Он же полтора месяца в госпитале пролежал, а бегает, словно стайер-разрядник! Через десять минут мы уже были у забора. Свернув с дороги, пролезли в лаз. И лишь на территории части остановились.
    - Ну и напугал ты меня! - Зуев, наконец, пришел в себя. - Больше в самоход с тобой не пойду! Чего ты дергаешься, Миша? Впрыгнул в лавку, как сумасшедший...
    - Да, Генерал, послушай... - начал я.
    - Пошли к нычке! - перебил Зуев...
    Увидев автоматы в целости и невредимости, Слава оттаял. Я же и вовсе пришел в восторг. Нас не застукали! Ура! Всё прошло удачно!
    Мы долго и жадно пили теплую воду из фляжек, пока Генерал не сказал:
    - У нас же есть молоко!
    Тут нас одолел непреодолимый приступ смеха. Мы хохотали до истерики, а когда успокоились, я рассказал про негра и тапочки.
    - Прикол, да? - закончил я. - Привести бы этого негра на награждение Тарасова значком "воина-интернационалиста"! Он бы рассказал, как Коля укреплял дружбу между народами.
    - А Коля тут при чем? - хмыкнул Генерал. - Это деды украли тапочки у соловья Тарасова и заченчили. Твой негр, небось, уже давно их носит...
    Мы надели куртки, разобрали снаряжение. Переместились на вчерашнее место, откуда хорошо видна тропинка. Сожрали галеты. Выпили молоко. Времени до обеда оставалось вагон и маленькая тележка.
    - Зря торопились! - пожалел Генерал. - Можно было еще грейпфрутов собрать... Это всё ты меня напугал! У тебя, что, первый самоход?
    - Если не считать походов за манго из Центра, - счел своим долгом уточнить я.
    - А я еще через роту ходил, - похвастался Зуев. - В прошлое воскресенье. Мы же - дедушки, Миша! Самое время для самоходов.
    Слава полез в карман, вынул сигареты.
    - Будешь?
    - Давай, - ответил я.
    Мы закурили.
    - Хорошо, что ты пошел со мной за забор, - после паузы сказал Слава. - А то я думал, это ты стучишь нашему взводному.
    - Почему это я?! - Мне стало обидно. - Я же только в черпачий период к вам во взвод перешел!
    - Какая разница? - ответил Генерал. - Понимаешь, в нашем призыве есть стукач. Кто знал о нас с Чичкиным? Тимоха Захаров, сам Чичкин, Месседж и я. Захаров еще тебе рассказал. Вот и всё. Так откуда офицеры об этом узнали?
    - В ленинской комнате были еще соловьи, - предположил я. - Наверное, они проболтались.
    - А ты сам, Миша, кому еще рассказывал? - напрямую спросил Зуев.
    Мне сделалось стыдно. Проклятая болтливость! А главное - Тимоха же предупреждал!
    - Густаву и Бобу, - промямлил я. - Но они, слово даю, никому не говорили. Честно!
    - Вот так и пошло-поехало от одного к другому, - хмыкнул Генерал. - А потом кто-то стуканул Серафимову. Меня ведь сначала взводный колол, а только потом Сакичев. Так что стукач из второго взвода!..
    Мы сидели и смотрели на небо, забор, далекие ячейки. В животе приятно урчали галеты и молоко.
    - Так бы до дембеля здесь отдыхать, - мечтательно произнес Зуев. - Каждый день ходить в деревню... Это и есть настоящая свобода. Ради этого стоит жить!
    - Ради чего? - не понял я.
    - Да хотя бы ради самоходов, - ответил Зуев. - Ради острых ощущений. Я тебе рассказывал о своей прогулке по Гаване?
    - Конечно, нет! - воскликнул я. - Чего же ты раньше молчал?
    Зуев пожал плечами.
    - Боялся, что я стукану взводному? - обиделся я.
    - При чем здесь взводный?! - возмутился Генерал. - Просто, понимаешь, это такое яркое воспоминание. Его не будешь каждому пересказывать. Только в особых случаях... Короче, слушай!

    ***

    ОДИН ДЕНЬ НА СВОБОДЕ (рассказ Славы Зуева)
    В госпитале мне довелось познакомиться с одним интересным дядечкой. Звали его Артур Гонсалес. Испанец, но по паспорту - советский гражданин, он даже был прописан в Москве. Хотя уже давно жил на Кубе. Так давно, что успел жениться на кубинке и обзавестись сыном, который в свои пять лет не знал ни слова по-русски.
    Дядечка этот работал переводчиком в заведении, аналогичном Кремлёвскому Дворцу Съездов, только в Гаване. Он хорошо знал местный быт, город, историю; имел много друзей, которые периодически навещали его в палате. И, что самое удивительное, тоже сломал челюсть! Артур страдал эпилепсией, припадок случился прямо на улице... Наверное, он нашел во мне брата по несчастью.
    В выходные те, кто мог, и кому было куда идти, разбегались до понедельника. Я же торчал в госпитале. И вот однажды Артур вызвался показать мне Гавану. В воскресенье с утра его супруга принесла для меня кое-какую одежду поприличней, и мы ушли в загул.
    Начали с Кафедральной площади. Там собирались местные умельцы, чтобы за умеренную цену предложить свои поделки. Чего там только не было! Начиная от ожерелий из ракушек и заканчивая прикольными сандалетами, в которых кожаные ремешки верха были приделаны к подошве, вырезанной из куска автомобильной шины. Маски, подсвечники, кошельки. Запомнилась обезьянка из кокосового ореха с разлохмаченной копрой; такая взъерошенная сидящая мартышка. Там же художники за один песо рисовали шаржи на всех, кто пожелает, на листах с памятным штампом "Пласа де Катедраль".
    Потом Артур показал мне памятник индейской принцессе. Он сказал, что по легенде полтора десятка испанских рыцарей разогнали несколько тысяч воинов племени сибонеев, пользуясь тем, что индейцы никогда не видели лошадей. И после этой фантастической победы передрались между собой, поголовно влюбившись в дочь вождя...
    Затем мой провожатый потащил меня по новой Гаване. Мы обошли все основные гостиницы, Капелию, площадь Революции, Мирамар, Капитолий и Музей искусств. В вестибюле "Гавана Либре" Артур сказал:
    - Видишь, мы с тобой никого не встретили, но однажды в посольстве меня спросят, что я тут делал...
    От него я узнал, что в Гаване вполне официально существуют дома свиданий. Туда можно прийти с подругой и получить за некоторую плату чистую постель и пару часов времени. Иногда там даже стоят очереди.
    Ближе к вечеру мы зашли в кафетерий "Салон Рохо" при гостинице "Капри". Ничего революционного там, правда, не было ("рохо" переводится как "красный"). Сели поужинать, выпили по чашечке обалденного кофе... И тут мой провожатый спросил:
    - А ты когда-нибудь пил кубинские коктейли? Пошли в бар!
    Мы переместились в бар. Народу там было предостаточно, но местечко нашлось. Артур усадил меня за стойку, а сам встал за моей спиной:
    - Ну, заказывай!
    - А что?
    - Ну, скажи: "Компаньеро, дос Мохито!"
    Я заказал. Пришлось ждать. Бармен как будто забыл обо мне. Артур начал подначивать:
    - А ты его матом! По-русски! Они боятся, когда иностранец нервничает!
    Без мата обошлось, но голос я повысил. Через секунду два стакана с веточками мяты и кубиками льда стояли перед нами.
    Но мы сидели недолго; надо было возвращаться. Влезли в автобус, который шел до самого госпиталя. Народ вокруг потихоньку жужжал за своими разговорами; мимо проплывала вечерняя Гавана. Я же сидел и молчал, по самую макушку переполненный впечатлениями от одного, такого огромного, дня.
    Это было по-настоящему здорово! Такое, Миша, никогда не забудется!

    ***

    Зуев перевел дух. Я молчал, боясь вымолвить хоть слово. Как же Славке повезло!
    - А на следующий день приехал майор и отвез меня в часть, - закончил Генерал. - Веришь?
    Я кивнул. Мне было знакомо, когда после яркого, счастливого дня в жизни наступает черная полоса...
    - И я решил, что при любом подвернувшемся случае надо рыть в самоход! - заявил Зуев. - Как сегодня! Последняя барка или нет; это не важно. Нас загнали за забор, и дрючат сменами и уставами. Я за год службы, кроме ПЦ, ничего и не видел. Ты считаешь, это правильно? Ведь вокруг идет жизнь! Вот приеду домой, а что мне вспомнить?..
    Я отлично понимал Славу. Мне вспомнился маленький прогулочный кораблик в проливе Ла-Манш; слова Генерала перед посадкой на "Аллу Тарасову": "Мы отправляемся в путешествие!" Ведь, правда, вокруг идет жизнь! Она где-то рядом, а мы ее не замечаем. Она проходит у нас перед самым носом. Нет, я не должен ее упустить!..
    - Делегат идет, - спустил меня с небес на землю Слава.
    Я выглянул из укрытия. По тропинке со стороны роты шагал Дементьев.
    - Расходимся! - шепнул Генерал.
    Мы схватили автоматы с противогазами, и стали пробираться к ячейкам. Мутная армия вновь охватила меня своими крепкими щупальцами...
    Дальше был обед в полевых условиях; посыльный принес в алюминиевых котелках остывшую жратву. Затем нас снова развели по ячейкам. Прошло еще несколько часов тревоги. Я по-прежнему оставался солдатом Советской Армии, но самоход изменил мое мироощущение. Слава Зуев нашел верные слова. Теперь в моей жизни появилась цель - самоходы. А если брать шире - стремление узнать мир. И, возвращаясь вечером с Дементьевым в роту, я про себя улыбался. Хотите, чтобы я отупел? Фиг вам! Я буду ходить в самоходы!

    11. "Оскаль зубы!", или Декабрьские проводы.

    Дембеля уезжали. Но не только они. Первой баркой уходил и Сакичев. Он был самым "старым" из ротных офицеров; и его два года службы на Кубе подошли к концу. Мы сидели в курилке и обсуждали отъезд капитана.
    - Да, повезло вам! - Фикса сплюнул в яму. - В дедовской и без Лошади! Вот счастье привалило! До конца жизни не забуду, как он тапочки проверял...
    Как-то раз Сакичев решил, что тапочки, в которых ходят солдаты, после отбоя должны быть заправлены под тумбочки. Зачем? Наверное, для единообразия. О своем решении капитан сообщил на вечерней поверке. И стал контролировать выполнение. В четыре или пять часов утра бдительный Сакичев наведывался в роту. Заходил в кубрик, где спали уставшие воины, и тщательно исследовал тапочки. Если замечал хоть один тапок не под тумбочкой, тут же включал свет с криком: "Рота, подъем!" Сонные бойцы, многие после смены, с трудом поднимались с кроватей. "Отбой! - Сакичев выключал свет. - Тапочки заправить под тумбочку!" Через минуту свет зажигался вновь. "Подъем!" "Отбой! Тапочки!!!"
    - А как он нас учил ходить в сортир, - усмехнулся Тимоха Захаров. - Забудешь такое!
    Однажды ротному пришло в голову, что мы перед зарядкой слишком долго торчим в туалете. Вместо занятий капитан погнал солдат к отхожему месту. "Первая рота, зайти в туалет". Мы зашли. Кто-то даже справил нужду. "Строиться перед туалетом!" Построились. "Зайти в туалет!" "Строиться перед туалетом!" И так - раз двадцать...
    - А кто-нибудь знает историю про кусок трусов в ширинке? - спросил Пикуда.
    Курилка молчала.
    - Наши деды рассказывали, - с готовностью пояснил дембель. - Как-то раз захотел Сакичев проверить, носит ли старший призыв трусы. А как это сделать? Не снимать же штаны, чтобы вывалилось всё хозяйство. Вот ротный и скомандовал: "Расстегнуть ширинки, показать наличие трусов!" Тут и наступило палево. Почти у всех старослужащих под брюками ничего не оказалось. Кроме сами понимаете чего!
    Солдаты заулыбались.
    - Последовали разборки и наказания, - продолжил Пикуда. - Мол, развели тут дедовщину! По уставу не положено! Зато к следующей проверке солдаты подготовились. Каждый, кто не носил трусов, всегда имел с собой лоскуток синего цвета. И по команде Лошади: "Расстегнуть ширинки, показать наличие трусов!", деды вытащили из штанов эти кусочки ткани. То-то ротный был доволен! Решил, что его морали подействовали! С тех пор и не было таких проверок.
    - А у меня Сакичев ножик с зеленой ручкой отобрал, - вспомнил Серега Шаров. - Мне этот ножик Андрюха Мазепов оставил! У, Лошадь Зубастая! Этого я ему никогда не прощу!
    Некоторые солдаты ротного не любили. Другие относились к Сакичеву равнодушно. Но практически все считали капитана ходячим воплощением глупости. Если какой-нибудь соловей тормозил, ему вполне могли сказать: "Ты, что, Сакичев?"

     []

    Однажды мы с Бобом сидели в кинозале. Вдруг подошел командир роты.
    - Бобров, я тут читал твое личное дело, - сказал он. - Оказывается, ты родом из Вологодской области. У тебя, что, там родители жили? А где?
    Андрюха назвал какой-то поселок.
    - А какая девичья фамилия твоей матери? - заинтересовался ротный.
    Боб ответил.
    - Мы же с тобой - родственники! - обрадовался Сакичев. - Тетка твоей матери приходится моему куму...
    Капитан замолчал, тщетно пытаясь сосредоточиться.
    - Или свекру... - неуверенно добавил он. - Короче, я знал этих Бобровых!
    Сакичев пришел в восторг от своего открытия. Зато Боб заметно помрачнел. Услышав о свекре, солдат обреченно кивнул, и на дальнейшие расспросы офицера отвечал кратко: "Да", "Нет", "Не знаю".
    Как только ротный ушел, Андрюха подскочил ко мне:
    - Никому не говори, что мы с Сакичевым - родственники! Обещаешь? Поклянись самым дорогим на свете!
    Я дал стопудовое обещание. И только потом понял Боба. У нас в роте слова "идиот", "дубина" и "Сакичев" являлись синонимами. Кому охота быть родственником идиота?..
    - А помните, как ротный додумался проверять, был ли солдат в самоходе? - спросил Паровоз. - Команда: "Оскаль зубы". Если волокна от манго торчат, то попался...
    - Да, Лошадь такие номера отмачивала, - задумчиво произнес кто-то из дембелей. - Я ведь даже не могу себе представить роту без Сакичева. Наверное, будет... скучно.
    - Что за чушь? - отмахнулся другой дембель. - Наоборот, парни хоть вздохнут свободно!
    - А вдруг кто хуже на его место придет? - осторожно предположил Коля Колокольчиков.
    - Хуже не бывает! - хором воскликнула курилка.

    ***

    Ваня Иванов уходил на третьей барке. Самый близкий мне человек из старшего призыва. Мы сидели рядом с антенной для советского телевидения. Ее уже установили, но сигнала со спутника она еще не принимала.
    Я записал в блокнотик Ванин адрес.
    - Там, в курилке, обсуждали Сакичева, - вдруг вспомнил Иванов. - А ведь он - тоже человек.
    - Какой он человек? - удивился я. - Он - Лошадь!
    - Но ходит-то на двух ногах, - загадочно ответил Ваня...
    Иванов был родом из Киева. Окончив школу, пошел в трамвайно-троллейбусное училище. Многие ребята советовали ему после армии поступать в вуз. Ваня только отмахивался. "Меня ничего, кроме троллейбуса, не интересует", - часто повторял мой бывший стажировщик. Скоро дембель Иванов вернется на гражданку: пройдется по родному Крещатику, вдохнет полной грудью воздух свободы...
    - Везет тебе, - вздохнул я. - А скажи, что чувствуешь перед отправкой домой?
    - Такое ощущение, будто едешь в пустоту, - неожиданно признался Ваня. - Тревожно расставаться с армией, где за тебя думают и решают. На гражданке всё придется делать самому, а я от этого отвык.
    - Это пусть Киселев тревожится, - насупился я. - Он привык здесь жить по уставу, а на гражданке строевым не походишь. Да и не поорешь командным голосом.
    - Киселев не пропадет, - ответил Иванов. - Он в армии приобрел уверенность в себе. Глядишь, в большие начальники выбьется. А я...
    - Да брось ты! - перебил я. - На гражданке каждый миг - счастье!
    Ваня улыбнулся своей кроткой улыбкой:
    - Ты спросил, я ответил. Посмотришь, как будет у тебя...
    "Не дай бог мне возвращаться в пустоту! - со страхом подумал я. - Меня еще и подруга бросила. Но мама-то ждет! А друзья? С Димоном Громовым давно не переписываемся..."
    - Не переживай! - Ваня поднялся с места. - Договорились, я тебе напишу. Заодно расскажу, куда вернулся.

    ***

    Если с Сакичевым я расставался, как с заповедным животным, а с Ваней - как с близким человеком, то отъезда некоторых дембелей ждал со жгучим нетерпением. Особенно Чапкевича.
    Наши кровати стояли рядом; мы спали головами друг к другу. Однажды, еще в черпачьем, я возвращался ночью со смены. Чапкевич дрых. На спинке его кровати висело большое белое полотенце. Охваченный внезапным порывом ненависти, я сбросил его на пол. Наутро Чапа полез ко мне:
    - Ты скинул мое полотенце?
    - С чего ты взял?
    - Кроме тебя, некому! Бля, я тебя сгною, Медведев! Ты у меня, бля, будешь языком пол под моей кроватью вылизывать, а потом полотенце стирать!
    - На @#$ мне нужно твое полотенце? - отбивался я.
    - Чего, бля, ты сказал?..
    Чапа накинулся на меня, но драться не решился. Может, боялся поставить мне синяк? Как только у кого-нибудь в роте появлялся фингал, офицеры устраивали разборки. Да и стукачи не дремали. История с челюстью Зуева всё показала...
    - Медведев, ты чего язычок распускаешь? - наехал на меня после этой стычки дедушка Володя Бубнов. - Забыл, из какого ты призыва?
    - Всё, что надо делать черпакам, я делаю, - ответил я. - Нечего надо мной издеваться!
    - Медведев, кто над тобой издевается? - засмеялся Будка. - Ты хочешь, чтобы над тобой издевались?
    Я смолчал. Но эту сцену запомнил. И ненавидел Будку, Чапкевича, Бубнова и некоторых других "бывших черепов". Я так и не стал называть их дедами...
    Затем случилась драка между Густавом с Чапой. Даже не драка... Мы шли на обед. Впереди, через несколько человек от меня, шагали Гусейников и Чапкевич. Густав - потому что высокий, а Чапкевич - сержант, ему положено в первом ряду топать.
    Чапа стал наезжать на Игоря: мол, плохо маршируешь. Тот ему ответил. Через мгновение оба солдата, сцепившись, вылетели из строя. Прошло две-три секунды, растянувшихся в моем сознании на минуты, пока они нелепо толкались. А я всё это время шел дальше. Шел и смотрел, хотя надо было выскочить из строя и заступиться за Густава. Но я струсил и тормознул. Зато Тимоха не растерялся. Он прибежал аж из третьего взвода, и отвесил Чапе смачный пендаль. Тут сцепившихся солдат заметил Макар. Хорошо, что вел роту он, а не Сакичев! Офицер заорал, два черепа и дед-сержант встали в строй. Этим дело и закончилось; хотя вони со стороны старшего призыва было потом предостаточно.
    Я еще больше невзлюбил Чапу: старался реже заходить в наш кубрик и считал дни до отъезда этого чмошника.

    ***

    Сержант Чапкевич уходил второй баркой, пятого декабря 1988-го года. За день до этого, в воскресенье, всех уезжавших дембелей переодели в гражданку. Праздные и неприкаянные, они шатались по роте, не зная, чем заняться. А мы, новые дедушки, ждали, когда же они уедут.
    Время медленно ползло к обеду. Чапкевич в компании Володи Бубнова шел в ленинскую комнату. Мы с Густавом стояли на галерее, недалеко от тумбочки дневального. Внезапно Чапа столкнулся с Сержем Пешковым. Совершенно случайно. На что-то засмотрелся, вот Пешков и въехал плечом прямо в грудь сержанта.
    Чапа отскочил, как ошпаренный. Сжал кулаки и завертел головой.
    - Что, чморье?! - закричал он, заметив нас с Густавом. - Чего вылупились? Ненавидите меня? А я вас!
    На лице сержанта появилась привычная ухмылка.
    - Может, кто хочет перемахнуться? - загримасничал он. - Эй, Пешков, пошли за кубрик первого взвода!
    Но Серж уже топал дальше.
    - Пешков, стой, бля! - надрывался Чапа.
    Серж даже не обернулся. Зато Густав дернулся вперед. Я с трудом его удержал.
    - Уймись, - прошептал я. - Чапа завтра уедет.
    Из ленинской комнаты вышли Фикса с Омельянчуком.
    - Чапа, ты чего шумишь? - удивился Фикса. - Твоя барка уже в порту стоит, а ты всё права качаешь! Ты же - дембель!
    Но Чапкевичу было не остановиться. Он кричал, что гноил и гноить будет. И что мы его надолго запомним. Никак не превращался в нормального гражданского человека, а всё оставался "вонючим" дедушкой с длинным языком...
    Я стоял на галерее. Меня переполняла ненависть. Но я не сдвинулся с места.
    "Не надо с ним драться, - убеждал я себя. - Осталось только день перетерпеть".
    И я перетерпел тот день. Проклятый сержант уехал. Но сколько дней потом я жалел, что не подрался с Чапой! Сколько дней!.. И до сих пор жалею.
    Но Чапкевич уже в Союзе. И его не достать. А воспоминания остались. И мучают меня иногда.

    ***

    А посылку я всё-таки получил. Ее привез соловей по фамилии Митрохин. Большой синий чемодан с надежными замками и удобной ручкой. Там лежали мыло, одеколон, сумка для Боба и... блок "Родопи"! Лучшие болгарские сигареты, которые продавали в Союзе.
    После ужина я, Боб, Тимоха и Густав синхронно растворились в наступающих сумерках. Мы пошли в наше излюбленное место за кинозалом. Сели на бордюр тротуара - спиной к спортгородку, лицом к освещенной башне первого отдела. Я вынул из кармана заветную пачку, раздал сигареты. Боб чиркнул спичкой. И мы закурили. Это было незабываемо!
    После кубинского табака "Родопи" казались совсем легкими. Но слабый, едва различимый привкус кислинки; тонкий и незнакомый аромат значили для нас так много! Это был запах приближающегося Дембеля. Затягиваясь "Родопи", мы переносились далеко-далеко, в нашу, лежащую за океаном, Родину. И ощущали себя гражданскими людьми...
    А потом Боб сказал Тимохе: "Ну что, споем нашу любимую?" И два бойца затянули тихую песню БГ:
    Спи, пока темно,
    Завтра вновь утро случится.
    Я открыл окно,
    Слышишь - спят звери и птицы...
    В конце шел весьма затейливый проигрыш, который Бобров и Захаров исполняли на губах. Я и Густав молчали и слушали. Но в тот момент все мы, четверо, были заодно.
    Каждый из нас ощущал, что за время службы между нами возникло взаимопонимание с полуслова. Что есть - мы, четыре бойца Советской Армии, и есть - весь остальной мир. Мы были друг другу важнее всего остального мира.
    А впереди лежали целых полгода. И дедовской период, самый сложный, потому что каждую секунду хочется домой. Никто не знал, что произойдет за эти долгие шесть месяцев. Но армейская партия плавно переходила в эндшпиль.

    ЧАСТЬ 4. "ДЕДЫ И ОФИЦЕРЫ"

    Главы 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9

    1. "Забег в одних трусах слабо организовать?", или Ранчо Луна

    В январе стало холодно. По утрам и вечерам дул сильный, пронизывающий ветер; а ночью наступал такой колотун, что врагу не пожелаешь! В небе звезды - яркие-яркие, а стужа - просто небывалая! На ночные смены отправлялись в одеялах, накинутых на плечи. Потом передавали их солдатам, выходящим из приемного центра. Те кутались, тщетно пытаясь согреться, пересчитывались и рысцой бежали в роту. Дежурный по части и начальник смены смотрели на этот бардак сквозь пальцы.
    Но хуже всех приходилось обитателям Дома. Железный вагончик, пусть и с шиферной крышей; как тут согреешься? Пеленгаторщики врубали все магнитофоны, предварительно отключив у них вентиляторы. Становилось немного теплее. Но под утро надевали на себя всё, включая сапаты.
    Возле штаба висел термометр. Однажды он показал плюс четырнадцать. Этот температурный рекорд в четыре утра зафиксировал продрогший до костей патрульный; дежурному по части он докладывал, громко стуча зубами. Еще бы, по кубинским меркам, небывалый холод!..
    Ночь. Без пятнадцати два. Озябшие солдаты, смена с двух до восьми, столпились в ротном кинозале. Пили чай.
    - Никогда в жизни так не мерз! - выразил общее настроение Померанцев.
    - Макс, передай сгущенку, - подтолкнул его Месседж. - Заодно и согреешься...
    Теперь, нам, дедушкам, полагалась сгущенка, а остальные - хлебали сладкий и противный чай. А дежурным по роте был... Угадайте с трех раз, кто?.. Боб, наш Андрюха Бобров! В первом взводе не хватало сержантов; комода Дениса Мельникова с больными почками отправили в Союз. Вот Дементьев и назначил Боба, отличного специалиста по ВКП. Андрюхе присвоили звание ефрейтора, и доверили командовать отделением. Интересно, помнил ли Боб свое обещание годичной давности - никогда не мешать сгущенку с чаем? Наверняка, забыл...
    В дальнем углу кинозала раздался шум, зазвенела опрокинутая кружка.
    - Бля, что там еще?! - выругался Померанцев.
    - Соловьи из первого взвода буреют, - отозвался Прохор, новоиспеченный череп.
    В свое время он сам "бурел" больше других. Теперь роли поменялись, и черпак Прохоренко учил жизни младший призыв.
    - Лучше надо воспитывать, - авторитетно объяснил Месседж. - Забег в одних трусах до ПЦ слабо организовать?
    - Это мы мигом устроим! - отозвался Прохор. - Только в санчасть все соловьи слягут! Кто на смены будет ходить?
    Народ в кинозале заулыбался. Вскоре бойцы легкой трусцой двинулись к приемному центру. Зябко поеживаясь, построились перед зданием. Вышел начальник смены...
    Всё происходило, как обычно. Кроме одного: мы переехали на новое ПЦ... Без всякой помпы и торжественных речей. Офицеры провели с солдатами пару вводных занятий; на новых постах были немного другие коммутация и аппаратура. Но частоты-то остались прежними.

     []

    Небольшой предбанник, за ним - огромный зал. Здесь еще ни разу не было душно; работали кондиционеры. Как входишь, направо, в дальнем углу - место начальника смены. Вдоль противоположной стенки - шесть рядов постов, по три в каждом. Самый ближний ряд к выходу - наш, стратегической авиации. Первый пост, второй и мой, четвертый. В нижнем зале старого ПЦ я сидел на виду у прапорщика. Если заснешь, сразу окрик Щербакова или Радченко: "Медведев, подъем!" Теперь мой пост был самым дальним от начальника смены...

     []

    Войдя вместе с дедами, я взял головные телефоны у соловья Батькина. Плюхнулся в кресло и огляделся по сторонам. Да, да! На постах стояли вращающиеся кресла. Узкие и жесткие, они имели важное преимущество; в них можно было спать, опираясь на подлокотники. Туловище - ровно вдоль спинки кресла, кисти рук - в замок, жесткий упор локтями. Закрываешь глаза и "отъезжаешь"...
    На первом посту уже нес службу череп Сеня Пивовар, на втором - соловей Ваня Омельченко. А я устроился у самой стенки. Благодать! Сдвинув к вискам телефоны, я равнодушно слушал клацанье "Тенгоу", "Сьерры" и "Ромио". Вот уж что совершенно не волновало! Я думал о другом; до моего приказа осталось 77 дней. А вчера было 78. Надо пережить еще целые сутки, чтобы стало 76. А сколько еще дней торчать здесь после приказа? Ходили слухи, что последняя барка уйдет 22-го июня. Не попасть бы на нее!
    Когда уехали дембеля, жить стало легче. Теперь я зависел только от офицеров, а солдаты и сержанты - отошли на задний план. В том смысле, что никто из них не мог мне приказывать. Сержанты никогда на дедушек не давили, а другие солдаты... Ну, что мне мог сказать военнослужащий моего призыва? А черепа с соловьями и вовсе помалкивали, лишь бы я не делал им замечаний. Быстро наладились отношения и с замком Померанцевым, хотя раньше Макс меня сильно раздражал. Но теперь мы оба - дедушки! Что нам делить? Да и зачем?
    Черпаки нашего взвода легко поставили на место новых соловьев; им даже помощи дедов не понадобилось. Рулил процессом Прохор, помогал Лаврик. Второй взвод оставался ублюдочным: но это уже не раздражало. Главное, что меня никто не трогал.
    Третий взвод под руководством Макара по-прежнему был самый раздолбайским: там все солдаты, независимо от призыва, старались уклониться от работы. То есть, соловьи, конечно, запевали песню и относили посуду, но из-за всеобщего пофигизма конфликты между призывами сглаживались. А во взводе Андрюхи Боброва возникли проблемы. Там дедушки и черепа относились друг к другу слишком дружественно. Я в свое время им даже завидовал. Хорошие отношения вышли ребятам боком. Соловьи первого взвода "залупились", а мирные черепа не сумели на них надавить. Дедушки не знали, как разрулить ситуацию: мешал Дементьев, активно сопротивлявшийся неуставщине. В итоге, три призыва конфликтовали...
    В дедовской мне жилось без проблем, но это уже не доставляло удовольствия. К хорошему быстро привыкаешь. Меня одолела другая напасть: я постоянно думал о доме. И о том, что будет, когда я вернусь. Количество дней до приказа стало магическим числом. Я вспоминал о нем каждые пять минут! Как и все дедушки, завел карманный календарик, где тщательно зачеркивал прожитые сутки...
    - О чем задумался? - Ко мне подошел Тимоха Захаров.
    - О гражданке, - ответил я. - Хочется домой, но как там жить? В Военмехе учиться больше не тянет. Этот институт связан с войной, а мне армия и так до чертиков надоела.
    Захаров лишь присвистнул:
    - Мишель, нам здесь еще трубить и трубить! Не о том думаешь! Рано еще!
    Солдат огляделся по сторонам и перешел на шепот:
    - Ты помнишь, что мы сегодня идем на "Ранчо Луна"?
    - Ясен пень, помню! - воскликнул я.
    - А чего не спишь? - с досадой спросил Тимоха. - Днем будешь вялым и сонным, начнешь тормозить. А ранчо Луна - дело серьезное.
    - Да как тут заснешь? - начал оправдываться я. - Холодно, такой дубак стоит!.. Ну, ладно-ладно... Сейчас отрубаюсь...

    ***

    Ранчо Луна было известно любому солдату в Торренсе. И нашим, и батальонным, и артдивизиону. Ведь там продавалась выпивка! А у Боба в конце января - день рождения, двадцать лет. Мы хотели отметить Андрюхин юбилей по-взрослому...
    После самохода с Генералом я еще пару раз бывал за забором. Сначала с Густавом ченчил сигареты, а затем с Тимохой покупал рисовые булочки в ближайшей лавке. Механизм ухода за территорию обычно был одинаков. Лучше всего сматывать, когда ходишь в смену с 2-х до 8-ми. После завтрака рота начинала учиться, а смена - ложилась спать. Тогда мы шли "заниматься спортом". Надевали кеды (их стали выдавать с прошлой осени), отмечались на тумбочке дневального и отправлялись "на дело".
    Вдоль роты проходила дорога, по которой ночью туда-сюда вышагивал патрульный, а днем некоторые дедушки бегали. Еще одна мода среди старослужащих. Парни пытались на дембель нарастить хоть какие-то мускулы: обидно возвращаться из армии более хилым, чем туда пришел. Я и Боб за год службы на Кубе приобрели округлые животики, а Тимоха и Густав почему-то не располнели. Несколько раз мы с Андрюхой даже бегали, чтобы похудеть, но надолго нас не хватило. Одно дело - из-под палки "тренироватса", а совсем другое - заниматься по собственному желанию. Это как с библиотекой: в соловьином - я туда рвался, а в дедовской, хоть имелись все возможности, не ходил...
    Срыть в самоход стало легче с новым ротным, капитаном Максютой. Он пришел на третьей барке вместо Сакичева. Худощавый, высокого роста, с тонкими усиками, офицер поначалу сам побаивался солдат. Первую неделю мы даже честь ему не отдавали! Потом Максюта освоился, но смену еще ни разу не будил и не строил, как бдительная Лошадь...
    Пол-одиннадцатого мы с Тимохой подошли к дневальному:
    - Пиши! Захаров, Медведев. Занятия спортом.
    Соловей сделал отметку в "расходе". А мы перешли дорогу за ротным кинозалом и свернули в заросли. Мимо места, где полгода назад ели королевское манго с Паровозом и Шаром. Дальше сквозь густую траву до двух заброшенных кас. В первой у нас имелась нычка. Там хранилась подменка - армейские брюки и гражданские рубахи. Неподалеку, в более надежном месте, мы держали деньги. Сегодня я и Захаров шли без товара; задача была одна - закупиться спиртным.
    Обогнули башню первого отдела. Во времена Мазепова с нее караулили самоходчиков. Затем по тропе, раздвигая траву в человеческий рост. Через лаз под забором около пеленгатора; Тимоха знал о нем благодаря Паровозу. Вылезли с другой стороны, и сразу оказались на проселочной дороге. Пошли по знакомым ориентирам. Сначала участок с кофейными кустами. Слева остался дом, где никогда не брали сигареты. Через двести метров - пальмы за забором. Шикарные кокосы, я на них всегда засматривался. Потом мы свернули на другую улочку. Потянулись бедненькие домишки. Здесь охотно покупали сигареты и хозяйственное мыло, но особенно ценилось туалетное...
    Пока я наслаждался свободой, Тимоха не забывал о деле.
    - На ранчо Луна продают банановый ликер за десять псов, - рассказывал он, - "Столичную" водку за двадцать и коньяк "Белый Аист" тоже за двадцать. Что будем брать?
    - Конечно, ликер, - не задумываясь, ответил я.
    - А он вкусный? - недоверчиво спросил Захаров.
    - Еще бы! - с видом знатока заявил я. - Он же - банановый!..
    На гражданке я ни разу не пил. Бокал шампанского в Новый год не считается. Наверное, попробовать ликер было бы... славно!
    - Не понимаю я "диких" самоходчиков, - пожаловался Тимоха, завидев на одном из участков авокадо. - Послушаешь рассказы и наших, и батальонных... Ужас! Набежали гурьбой, ободрали дерево и смылись. Как саранча! А потом удивляются, почему кубаши на них косо смотрят.
    - Солдат - как охотник, - объяснил я. - Собранный урожай - его добыча. Мы же, солдаты, Тимоха. Нам не хватает войны! Вот мы и действуем, как десантник в логове врага. Помнишь, Фикса однажды украл целую банановую ветвь? Ума не приложу, как он дотащил ее до роты. Радиомастерам было столько не съесть, так они всех дедов этими бананами угощали! А Широковы из-за манго вообще чуть с кубашами не подрались. Те кричат: "Уно манго - уно песо!", а наши братаны - мешки за спину и деру.

     []

    - Ну и что здесь хорошего? - не понял Захаров.
    - Не знаю, - сказал я. - А ты, что, иначе поступаешь?
    - Мы с Паровозом или Густавом всегда спрашиваем, можно ли взять авокадо, манго или гуаяву, - серьезно ответил солдат. - Однажды набрели на участок, где на земле лежала куча кокосов. Мы взяли штук пять, а когда стали уходить, откуда-то возник кубаш и попросил всё положить на место. Ну, мы и положили.
    - Да вам памятник надо ставить! - засмеялся я. - Может, и королевское манго вам просто так давали?
    - Давали, - подтвердил Тимоха. - Королевское манго растет на очень высоком дереве; свисает, словно на нитке. Некоторые кубаши сбивают их камнями. Мы подбирали только те, которые упали... А еще я слышал, есть такая зеленая фруктобомба! Она взрывается по ночам... Веришь?
    - Не может быть! - поразился я. - И где она растет?
    - Где-то за ранчо Луна.
    - Надо бы туда сходить... - задумался я. - Кстати, ты не знаешь, почему ранчо Луна так называется?
    - Жил такой Лун, очень богатый кубаш, - стал объяснять Тимоха. - И построил он себе шикарный бар. Здесь же раньше служили американские летчики: так они целыми эскадрильями к Луну захаживали. Вот он и разбогател. А после революции ранчо национализировали...
    - А что здесь делали американские летчики? - спросил я.
    - Какая разница?! - отмахнулся Захаров. - Летали, наверное... Не просто же так штаны просиживали... Ты только представь, Мишель - раньше здесь жили штатовские летчики, а теперь мы их ловим по радиообмену!
    Мы засмеялись. Слева показалась роща гуаявы. В одном из дворов я заметил курятник. Чуть дальше, справа, росли авокадо.
    - Сейчас будет ранчо, - пообещал Тимоха.

    ***

    Впереди показалась площадь. На ней были припаркованы несколько машин: между двух огромных бьюиков затесался наш "жигуль-копейка". Чуть дальше стоял видавший виды мопед. Асфальтовая дорога уходила в сторону шоссе; оттуда доносилось урчание грузовиков.
    - Куда ты уставился? - толкнул меня Тимоха. - Вот ранчо Луна!
    Я поднял глаза и увидел культовое для каждого самоходчика заведение. Одноэтажное строение, сильно вытянутое в длину, сверху заканчивалось высокой соломенной крышей. А под этой крышей разливали самое настоящее спиртное! И обставлено всё было соответствующе. В просторном зале и на открытой площадке стояли элегантные столики. Они были украшены цветами. В центре зала, в специальных кадках, возвышались три декоративные пальмы. Отличная атмосфера для расслабона!
    За ближайшим к нам столиком сидели два пожилых кубаша. Они неспешно цедили кофе из маленьких чашечек, а рядом стояли большие стаканы с водой.
    - Пошли! - Захаров увлек меня к стойке.
    - Бери банановый, как и договаривались, - заранее сказал я. - Может, еще что-нибудь пожрать купим?
    Скользнув рассеянным взглядом по сторонам, я сфокусировал внимание на полках бара. Вот они, вожделенные бутылки со спиртным! Чуть ниже располагались бочонки с пивом. Только я собрался как следует изучить ассортимент, как... заметил прямо перед собой "наших"! Одинаковые клетчатые рубашки и короткие стрижки, а также едва уловимая печать несвободы на лицах, не оставляли сомнения - это был патруль из батальона. Офицер и два солдата. Нас разделяло всего несколько метров.
    Я даже испугаться не успел.
    "Черт, попался! Бежать? Но куда? Поздно!" - слабо запульсировало в мозгу.
    В этот момент Тимоха сам шагнул к батальонным.
    - Товарищ майор, вы тоже в патруле? - различил я неестественно бодрый голос Захарова.
    Это было наше "ноу-хау" - всех офицеров в гражданке называть "майорами". Обычно они оказывались капитанами или старлеями, но повышение в звании им льстило...
    - А наш капитан зашел в магазинчик с той стороны площади, - как ни в чем не бывало, продолжил Тимоха. - Знаете? Ну, там еще варенье в пол-литровых банках продают. Капитан сказал, чтобы мы пока сюда шли, а он хотел дочке мандариновое купить. Да, в том магазине оно часто бывает. Ну, мы сюда и пошли...
    Захаров врал столь уверенно, что я сам на секунду поверил в его слова. Наш капитан... Какой капитан?!
    - С этим нарядом нам так подфартило! - продолжал пускать пыль в глаза Тимоха. - А вы давно здесь?
    - Часа три, - ответил один из солдат. - А вы, парни, откуда? Из реактивки, что ли?..
    - Ладно, пойду к вашему капитану, - перебил его офицер. - И вы давайте со мной! Потом поболтаете...
    Солдаты с сопровождающим прошли мимо нас. Мы с Тимохой застыли в центре зала. Надо было идти к стойке, но я не мог отвести взгляд от офицера - словно кролик, загипнотизированный удавом. Наконец, меня "разомкнуло". Я и Захаров медленно направились к бару.
    Батальонные из патруля вышли на площадь. И зачем-то остановились.
    - Ребята, а где этот магазин? - внезапно обернулся к нам офицер. - Пошли вместе, покажете!
    Это было уже лишним.
    - Там! - замахал руками Тимоха. - За углом! Мы сейчас подойдем...
    Вместо этого Захаров повернулся ко мне.
    - Сматываем, - тихо прошептал он и нырнул в проем под стойкой.
    Я пригнулся и юркнул вслед за ним.
    - Эй! Куда? - донесся сзади крик офицера.
    Больше медлить было нельзя. Разогнувшись, я глянул по сторонам. Мы оказались за прилавком; между витриной и залом. Захаров пробежал вперед, толкнул какую-то дверь. Она поддалась, я рванул за ним. Через секунду мы оба вылетели на кухню. Здесь пахло жареной курицей.
    - Налево! - скомандовал Тимоха.
    Не вписавшись в поворот, я врезался в огромный шкаф. Даже не почувствовал боли. В следующую секунду вместилось много событий. Сначала перед нами возник испуганный кубинский подросток. Тут же Тимоха опять куда-то свернул, я еле-еле за ним поспел. Сзади с грохотом обрушился злополучный шкаф. Подросток закричал. Мы опять свернули.
    Наконец, лабиринты закончились. Через какую-то дверь мы выскочили на задний двор. Несколько кубинцев обернулись в нашу сторону. Не мешкая, мы рванули дальше. Я заметил калитку на улицу. Вот он, путь на волю!
    Мы выскочили с территории ранчо Луна и помчались вперед. Прочесав с космической скоростью метров триста, обернулись. Нас никто не преследовал. Тогда Тимоха свернул в какие-то кусты. За ними открылось большое поле...
    - Ты что, аккуратней не мог? - зашипел Захаров. - Из-за тебя мы чуть не попались! Чего ты дергался перед патрулем? И что ты сшиб там на кухне?
    Этот град вопросов меня только разозлил.
    - А ты, что, предупреждал, что на ранчо может быть патруль?! - в сердцах ответил я. - Лучше не ори, а веди в роту!
    - Думаешь, я знаю, куда идти?! - заорал Захаров. - Я вообще здесь первый раз! Из-за тебя!
    Переругиваясь, мы двинулись через поле. А когда Тимоха сориентировался, побежали. Взмокли, перенервничали, и еле успели к построению на обед.
    - Мишель, ты какой-то невезучий! - пробурчал Тимоха, когда мы забежали в душевую. - Сколько раз я был в самоходе, и никогда на патруль не натыкался.
    - Вот и Генерал об этом твердил! - обиженно ответил я. - Тоже мне, нашли крайнего!

    ***

    А на смене повалила работа. Не у меня, а у Вани Омельченко. Соловей зашивался, я ему помогал: так продолжалось уже вторую неделю. Мне Ваня нравился - тихий, спокойный парнишка. По характеру напоминал дембеля Иванова. Вот только ко второму посту оказался не готов. Омельченко проходил стажировку у Славы Сатина, черепа из первого взвода. Наверное, они больше болтали, чем слушали эфир.
    В итоге, повторилась моя ситуация годичной давности. Мне тогда никто не помог. На этот раз я взял Омельченко "на поруки". В одном ухе у меня постоянно работала шестерка. В другом брякали Ромио, Сьерра и Тэнгоу. На выходах "Ваниных" бомберов я писал позывной самолета и ключевые цифры отчета. Таким образом, у Вани всегда имелась подсказка, с которой он мог свериться. Кстати, нам легко удалось сгладить разницу в призывах: мы были из разных взводов и жили в разных кубриках.
    Омельченко быстро осваивался еще и потому, что на новом ПЦ стало проще работать. Вместо бобинников появились кассетники. Если переслушиваешь позывной, не надо наклоняться почти к полу, манипулируя кнопками "прокрутка назад" и "воспроизведение". Ушли в прошлое утомительные перезарядки бобин. Нажал кнопку, вынул кассету, перевернул, захлопнул створку - и записывай по новой! Исчезла трубка связи с пеленгатором: теперь к головным телефонам крепился специальный микрофон. Включил тумблер и говори, сколько хочешь. Руки при этом свободны. Новые посты напоминали специальные пульты управления для боевого дежурства, а не столы, на которые поставили аппаратуру и провели коммуникацию...
    К четырем дня активность авиации снизилась. Как на шестерке, так и на алфе. Это удивляло - обычный будний день, до этого самолетам в эфире было не "протолкнуться". Пару раз у Вани Омельченко прошло сообщение "Request you go to BP". Диспетчер просил летчика перейти на частоту "Браво-Папа". Такой частоты в нашем пособии не значилось.
    В пять часов на алфе и шестерке воцарилась тишина. Ни одного бомбера или заправщика. Только шумы и плановые трансляции наземных узлов. Мне стало тревожно. Не к добру это молчание! Может, война сейчас начнется?
    Я решил узнать, как обстоят дела на других постах. Подошел к Ромке Сизову, бывшему стажеру Боба. Сизый прошарил сеть ВКП на отлично.
    - С шестерки и алфы бомберы куда-то ушли, - пожаловался я.
    - А у меня уже час Первого и Второго нет, - ответил череп. - Дали переход на "Фокстрот-320" и "Сьерра-Виски". И исчезли! А я таких названий-то ни разу не слышал! Сейчас вместе с шестым постом сканируем резервные частоты. Везде тишина. Бред какой-то!
    Я глянул на "кафедру". Так теперь называли место начальника смены. Бледный Андреев сидел с угрюмом лицом. Даже старший прапорщик Андрюнин выглядел растеряно. Похоже, никто не ожидал от американцев такого сюрприза.
    Я вернулся на пост. Отключил шестерку. Настроил резервные частоты САК. Запустил сканирование. Глухо, как в танке! Памятный "Майк" по-прежнему отвратительно фонил. Самолеты не коннектились. Нет, тут что-то было не так.
    - Есть что-нибудь? - спросил я у Вани.
    - Молчат, - беззаботно ответил соловей. - Может, сегодня праздник какой-нибудь?
    Омельченко наивно радовался внезапному затишью: в кои веки можно на посту отдохнуть.
    - Ага, жди, - мрачно изрек я. - А ты знаешь, что на третьем посту...
    Договорить мне не удалось. На шестерке вышел самолет. Ваня нажал кнопку связи с пеленгатором.
    - Шестерка, второй приоритет, работает, - стал наводить он.
    Я набрал на катране 6761.
    - Kisra 02 - this is Gold Eagle, - спокойным голосом говорил диспетчер. - Request you go to BP. I say again, BP. (Золотой Орел - Кисре 02. Переходите на Браво-Папа. Повторяю, Браво-Папа).
    Однако летчик, невзирая на инструкции, стал передавать отчет о бомбометании:
    - Item 1 - 1b, item 2 - Kisra 02.. (Пункт 1 - плановое выполнение, пункт 2 - позывной самолета, Кисра 02...)
    - Кисра 02! - повысил голос диспетчер. - Переходите на Браво-Папа!
    Летчик замолчал. Я прямо-таки чувствовал, как скрипят мозги у этого американца! То ли он не получил свежее полетное задание, то ли это и вовсе был его первый полет.
    - Повторите, - наконец, сказал он.
    - Браво-Папа! - раздраженно вскричал диспетчер. - Повторяю, Браво-Папа!!!
    - Не понял, - обреченно ответил летчик.
    Мне стало ясно, что он просто не знает такой частоты. Вот так конфуз!
    - 12353, - быстро произнес диспетчер.
    - Понял! Ждите меня на Браво-Папа! - радостно отрапортовал радист с Кисры 02.
    И связь оборвалась...
    Я записал на планшете пять заветных цифр. Есть! Чудо случилось! В прямом эфире диспетчер открытым текстом назвал номер частоты. Он, что, забыл, что его прослушивают?
    Первым делом я посмотрел на Омельченко. Ваня, как ни в чем не бывало, запрашивал пеленг у Дома. Я бросил взгляд на его бланк. Пусто! Никакого перехода на другую частоту. Только два пункта отчета о бомбометании.
    Я набрал на катране 12353. Там вовсю общались диспетчер с узла Gold Eagle и бомбер с позывным Kisra 02.
    - Тормоз, пиши переход на частоту 12353! - толкнул я Омельченко. - Это и есть Браво-Папа! Срочно докладывай Андрееву!

    ***

    После смены я, Тимоха и Густав в кино не пошли. Боб тоже уклонился, воспользовавшись сержантскими привилегиями. Наша компашка сидела в излюбленном месте...
    - Ну, вы даете, - озадаченно произнес Андрюха.
    Бобров только что узнал историю о ранчо Луна.
    - Я же в это время дежурным стоял, - добавил он. - Вас бы поймали, а меня сняли с наряда. Не надо было вообще туда соваться...
    - Это всё Мишель! - завел свою пластинку Тимоха. - Я еще ни разу на патруль не нарывался!
    - Я, что ли, их туда привел? - Мне стало обидно. - Ты у нас опытный самоходчик, а о патруле не подумал! Надо было сначала смотреть по сторонам, а потом идти на ранчо!
    - Оба хороши! - изрек Густав. - Боб, а ты знаешь, что Мишель и на ПЦ сегодня отличился? Словил переход бомбера на новую частоту. Мог получить плюс сто; "нарисовать" новую частоту по поиску. Вместо этого плюс двадцать поставили Омельченко.
    - Ничего вы не понимаете! - разозлился я. - Нам с Тимохой повезло на ранчо Луна, потому что нас не поймали! А то, что мы ликер не купили - пустяки! И плюс сто - тоже ерунда! Главное, что американский диспетчер проговорился. Понятно?
    - Да ты, Мишель, стал теоретиком, - засмеялся Густав. - Лавры Стрепетова покоя не дают? Лучше скажи, как теперь быть с выпивкой?
    - Да, черт с ней! - отмахнулся я.
    - Если задача поставлена, она должна быть выполнена, - не согласился Игорь. - Надо покупать бухло!
    - А я согласен с Мишелем, - сказал Бобров. - И без выпивки забот хватает. У нас же тут драка во взводе была. Слышали?
    - Нет! - хором отозвались мы.
    - Вот и отлично, - кивнул Андрюха. - Может, стукачи не разнесут...
    - Колись! - потребовал я.
    - Вы же знаете про наших "бурых" соловьев, - начал Боб. - Призыв душный приехал. В наше время всё было гораздо проще. Мы, например, легко со своими черпаками договорились. Помнишь, Мишель?
    Я кивнул. Братья Широковы не сильно на нас наезжали. А по сравнению со вторым взводом - вообще был курорт!
    - Надо, чтобы соловьи работали по мелочам, - вмешался Тимоха. - Как у нас во взводе, и всё будет нормально.
    - У вас - Макар, а у нас - Дементьев! - возмутился Боб. - Легко тебе советы давать! Этот делегат никому не даст покоя; везде ему нужна образцовая чистота! Из-за этого всё и получилось. Ведь среди этих соловьев только человек пять борзеют, а остальные ведут себя нормально. А главный заводила - Хабибуллин.
    - Хабиб? - переспросил Густав. - Такой высокий, с ушами оттопыренными?
    - Вот-вот, - кивнул Андрюха. - Чебурашка-баскетболист! Крупный, гад, и очень борзый. Соловьи плохо убрались в кубрике, и Кацо приказал Хабибу отжиматься. А тот, сволочь, отказался! Ну, что Кацо оставалось? Вот он и полез в драку. А Хабиб, гандон, сопротивляется! Ну, я этого стерпеть не мог! Мы подбежали вместе с Шахновским, заломили Хабибу руки, и Кацо несколько раз врезал ему в живот. Тот, вроде, и угомонился. Соловьи пошли в кубрик и заново всё убрали... А теперь, если Хабиб стуканет взводному, то мне, Кацо и Шахновскому будут "вилы".
    - Если стуканет, мы этого Хабиба всем призывом отметелим! - пообещал Тимоха. - Стучать - самая большая подлость.
    - Не стуканет, - ответил Густав. - Этот Хабиб себе на уме...
    - А меня даже не это волнует, мужики, - неожиданно признался Боб. - Мы с Мишелем, еще в соловьиный, обещали друг другу не мутнеть. А я, как увидел, что соловей полез на дедушку, сразу бросился в драку.
    - Да разве это мутность?! - воскликнул я. - Правильно поступил Кацо, и вы с Шахновским - молодцы! А что, надо было смотреть на это? Если соловьи не будут слушаться, всё в роте встанет. Ведь над ними никто не издевается, как Чапа! Пусть просто выполняют свои обязанности.
    - Верно, - подтвердил Тимоха. - Хабиб сам залупился! А Кацо - его командир. Команды старшего по званию надо выполнять. Иначе бардак наступит!
    - Ну, ладно, вы меня утешили, - сказал Боб. - А знаете, после этой драки всё пришло в норму. Соловьи шуршат, черпаки рулят, а дедушки отдыхают. Как будто, пока не ударишь, договориться невозможно. Почему так происходит, парни?
    - Потому что это - армия, - глубокомысленно изрек я.
    - И иначе быть не может, - философски добавил Тимоха.
    - Мужики, да хватит об этом! - перебил Густав. - Лучше скажите, что решим с выпивкой?

    2. "Поручик Голицын, а, может, вернемся?", или Еще немного истории

    - Когда не было соловьев, черпаков и дедов, солдаты делились на "молодых", "фазанов" и "стариков". И каждый призыв четко знал свое место...
    Я читал лекцию Славе Сатину со второго поста: какие порядки царили в батальоне много лет назад. Смена с 2-х до 8-ми утра - спокойная, даже на шестерке самолеты не летали. Вот я и разглагольствовал.
    - Каждый молодой, попадая с барки в батальон, прикреплялся к конкретному старику, - профессорским тоном объяснял я. - Молодой отдавал старику половину сигарет, гладил и стирал его форму. Взамен старик защищал своего молодого - записывал на выезд или угощал мороженным. А главное - отбивал у других стариков, если те нагружали слишком непосильной работой. Фазаны служили прослойкой между стариками и молодыми. Сам старик редко снисходил до приказаний молодому. Обычно он говорил любому фазану, тот находил молодого и...
    Совет Мазепова претворялся в жизнь: я собирал новые истории. Для тренировки памяти и закрепления информации использовал Сатина. Славе, наверное, надоели мои рассказы, но он делал вид, что слушает.
    - Главное, что запрещалось молодым - так это сидеть без дела! - назидательно произнес я. - А самым грозным наказанием были "колодки". Иногда колодки отпускались даже фазанам, если те сильно борзели.
    Тут я выразительно посмотрел на Славу, дабы череп осознал, насколько ему сейчас хорошо живется.
    - А что такое колодки? - спросил боец.
    - Да, тапочки, блин! - я даже разозлился.
    Какой же мне попался неблагодарный слушатель! Я ему практически открывал Америку, а он не знал элементарных вещей.
    - Пойми, балда, - сжалился я над невеждой. - Раньше тапочки делали сами - из досок, ремней и гвоздей. Если такой деревянной подошвой с размаха по заднице приложиться - мало не покажется...
    О дедовщине в батальоне мне рассказал Колька Штукин; теперь мы снова встречались - то на КПП, то в кинозале нашей части. Одноклассник знал столько всего интересного! После одной такой встречи я несколько ночей мучил Сатина новыми историями.
    - Колодками также переводили из молодых в фазаны, - важно добавил я. - Слушай и запоминай!..
    В барочный период, когда часть дембелей уже ушла и прибыла "зелень" из Союза, с молодых собирали деньги на перевод. Сумму определяли новые старики. Они же назначали дату перевода. В каждой роте она была своя и держалась в тайне от офицеров.
    В ночь перевода накрывали стол, выбирали старшего среди стариков и молодых. Когда в роте становилось тихо, вызывали старшего молодого. Он входил со словами: "Уважаемые старики, молодой такой-то прибыл для перевода в фазаны". Старший старик спрашивал: "Ну, что уважаемые старички, переведём молодого в фазаны?" "Переведём, переведём". "Тогда давайте отмерим меру его борзости".
    Старики по очереди вставали и перечисляли, какие претензии у них накопились к молодому. Каждый в конце выступления называл число колодок, которые заслужил молодой лично от него. Старший суммировал количество, затем высказывался сам. Окончательный результат округлялся в сторону увеличения.
    Молодой разворачивался в угол, где стоял стул с привязанной подушкой; ее можно было закусить, чтобы не стонать. Каждый старик брал специально приготовленную колодку, надевал на руку и отвешивал по голой заднице обещанное количество ударов. Сила удара зависела от самого старика. Некоторые символически прикасались, другие били в полный размах и с оттяжкой. Иной старик все удары отхлопывал слегка, зато на последнем выкладывался полностью. Старик мог попросить и другого отвесить его долю, чтобы не вставать.
    Молодому во время перевода запрещалось стонать или оборачиваться. В этом случае счет обнулялся. Если молодой терял сознание, процедура заканчивалась, но такого фазана потом презирали. Также перевод прекращали, если кто-то ронял колодку. Иногда ее роняли специально.
    Зато после колодок страдальцу подносили бокал из кокосового ореха с банановым ликером, в рот пихали сигарету, поздравляли, и новый фазан звал следующего претендента. Утром в душевой по синим задницам можно было понять, в какой роте вчера произошел перевод...
    Сатин был шокирован услышанным.
    - Это наша с тобой биография! - продекламировал я.
    Но Славу такая биография не радовала.
    - Это еще что! - распалился я. - Раньше было хуже! Каждый старик имел своего молодого, низведённого до уровня животного. Он назывался "лошадью". На нём можно было поехать в соседнюю роту, к приятелю. А пока старики курили и базарили, лошади паслись под койкой. А свободных лошадей отдавали кубашам в рабство за десять песо в сутки. А ты что думал, мужик?!

    ***

    Ближе к четырем утра я устал рассказывать. И заснул. Полшестого проснулся: затекли руки. Оторвал голову от стола и сонным взором окинул ряд постов. Сатин уныло смотрел прямо перед собой: тяжело, все-таки, сидеть между двумя дедушками. Зато Шура Трофимов с радостью перехватил мой взгляд.
    - У меня разведчик, сволочь, не выходит! - пожаловался он. - Падла, замучил совсем! Все дрыхнут, а я тут...
    На первом посту отмечались самолеты-разведчики. Короткий отчет - пять знаков, пароль и время контакта. Пропустишь - получишь минус сто; поймаешь - плюс десять, если хороший начальник смены.
    К дедовскому Шура изучил свою частоту досконально: разведчики выходили на связь строго по расписанию, каждый в свое время. Поэтому в ночные смены Трофимов спал, а ближе к предполагаемому выходу самолета просыпался. Боец спокойно ловил разведчика, рапортовал начальнику смены и дрых дальше. Но иногда пунктуальные американцы задерживались с докладом на "алфе". Тогда Шуре приходилось караулить заветный выход, и солдат становился нервным и раздражительным.
    - Это - ЭсЭр семьдесят первый, - мрачно добавил Трофимов. - Тот еще кадр! Неделю назад всю ночь мне испортил! Отметился только в девять утра у Пивовара, а я его ждал до конца смены!
    В радиообмене американцев постоянно что-то менялось. То они работали на ранее неиспользуемых частотах, то внедряли новые схемы выхода на связь. Тимоха Захаров слышал от Молчанова, что вся стратегическая авиация США переходит на какую-то "глобальную высокочастотную систему". Советским осназовцам это доставляло одни неприятности...
    Самолеты-разведчики SR-71 периодически облетали Кубу на высоте, недоступной всем средствам противовоздушной обороны. Выходили на связь два раза с интервалом в пятнадцать минут. Пеленг между выходами самолета менялся на двадцать градусов. У них был особый тип передатчика, с громким фоном. Один раз услышишь - на всю жизнь запомнишь.
    - Что мне теперь, до восьми утра его караулить?! - заканючил Шура. - Жду еще пять минут - и к черту этого ЭсЭра!
    - Лучше отдай мне кассету, - посоветовал я. - А сам жди своего разведчика.
    - Ну, Мишель, мы же договорились! - обиделся Трофимов. - Не обламывай кайф!
    Я пожал плечами и развернулся к своему посту. Я знал, из-за чего Трофимов так дергался: и сон здесь был не при чем. Просто известного меломана оторвали от нового альбома Виктора Цоя!..
    Из Союза недавно прилетели новые спецы. Один из них, старший лейтенант Зверков, оказался большим любителем рок-музыки. Таких офицеров мы раньше не видели. Худощавый, угловатый, с видом "ботаника", он сильно отличался от наших командиров взводов. Как Зверков умудрился сдать физо в военном училище? А может, просто работал по найму? Энергичный старлей из Москвы вечно щеголял в видавших виды джинсовых шортах, и больше напоминал "неформала", чем советского офицера.
    Трофимов сошелся со Зверковым на почве любви к БГ. А после произошло и вовсе невероятное: офицер принес на ПЦ кассеты, записанные в Союзе. Благодаря неформальному старлею, я, Шура и Гусарыч прослушали "Красную волну", сборник песен "Наутилуса-Помпилиуса" (эта группа стала популярной, когда мы уже служили в армии), а вчера Зверков притащил "Группу крови", новый альбом "Кино"!..
    Мне стало грустно. "Отдал бы кассету, жадюга, - думал я о Шуре-меломане. - Сам не слушает, и другим не дает. Сейчас бы включить Цоя на весь ПЦ, и проблема бы решилась. Те, кому надо, сразу бы прослушали. А так..."
    - Группа крови на рукаве!
    - На весь приемный центр разнесся голос Виктора Цоя.
    - Твой порядковый номер на рукаве...
    Я, как ошпаренный, вскочил с кресла.
    - Пожелай мне удачи в бою,
    Пожелай мне-е-е...
    - наяривала группа "Кино".
    - Алфа, первый приоритет! - перекрывая музыку, пеленговал Трофимов. - Дом! Смотри в оба! Разведчик на Алфе! Работает, работает!
    Ситуация складывалась фантасмагорическая. Из левого магнитофона на весь зал гремела музыка, а на правый записывался ответственный выход SR-71-го. Наконец, я понял, в чем дело. Шура слушал левым ухом Цоя, когда на Алфе вышел долгожданный ЭсЭр. Одним движением Трофимов включил связь с пеленгатором, при этом случайно нажав тумблер левого мага. И музыка пошла прямо в зал! А солдат-меломан врубил в оба уха самолет-разведчик и стал принимать контакт.
    Я бросился к первому посту. Выключил динамик, остановил мафон, вынул кассету. И, пригибаясь, чтобы не засек помощник, побежал к своему месту. Там встал, обернулся в сторону кафедры. К нашему ряду приближался взбешенный Шербаков.
    Я зарулил на соседние посты, к ВКП-шникам:
    - Гусарыч, давай свою кассету! Быстро!
    И протянул ему пленку с "Группой крови". Илья не подкачал. Шарапову оставалось несколько метров до Трофимова, когда я бросил на первый пост кассету Гусарыча. Шура даже не заметил. Забыв о "Кино", солдат-меломан брал пеленг у дома:
    - Янчуков, пиши позывной. Хабу01. Как, как... Хотел, Алфа, Браво, Юниформ. 350 градусов? Жди, череп, он через десять минут снова выйдет...
    - Трофимов! - громоподобно взревел Щербаков, добравшись до цели. - Ты, что, обалдел?
    - Товарищ старший прапорщик! - Шура радостно обернулся к помощнику. - ЭсЭр семьдесят первый! Habu 01. Время 05-47. Пеленг 350 градусов.
    - Отлично! - похвалил Щербаков. - Оформляй бланк... Стой! А откуда музыка гремела?
    Прапорщик перевел взгляд на левый мафон. Тот был открыт. Кассета лежала на столе.
    - Ты разведчика ловишь или музыку слушаешь? - По лицу Щербакова пошли багровые пятна. - Да еще через динамик!
    Шура Трофимов в миг всё понял. Отпираться было бесполезно. Солдат лишь затравленно смотрел на разъяренного прапорщика.
    - Ты сейчас у меня будешь плясать под эту музыку! - затрубил помощник, вставляя кассету в мафон. - А я похлопаю... тебе по заднице!!!
    Щербаков переключил звук на динамик, и нажал воспроизведение.
    "Little Rock, Little Rock - this is Red Fish, signal check..." - донеслось из кассетника; это был типичный радиообмен Первого и Второго.
    Щербаков озадаченно остановил маг.
    - Я же слышал музыку! - возмущенно забасил он. - Трофимов, в чем дело?
    - Да не было никакой музыки! - дружно запротестовали я и Сатин.
    Тут же с ряда ВКП-постов поднялись Сизый и Гусарыч.
    - И мы ничего не слышали! - хором подтвердили они.
    Это было, пожалуй, перебором.
    - За дурака меня принимаете? - разозлился Щербаков. - Почудилось мне, что ли?! Трофимов, минус сто. Оформляй бланк со своим Хабу ноль первым и тащи ко мне быстрее...
    Старший прапорщик походкой гиппопотама направился к кафедре.
    - Парни, а где кассета с "Кино"? - спросил Шура, когда помощник отошел на безопасное расстояние.
    Но у нас не хватило времени, чтобы ответить. Хабу 01 снова вышел на связь; разведчики на алфе всегда отмечаются дважды...
    В 8-15 лейтенант Соснин стоял перед солдатами.
    - Оценки смене, - начал офицер. - Зуев - плюс десять. Янчуков - плюс десять. Трофимов...
    Начальник смены посмотрел на меломана.
    - За перехват Хабу 01 - плюс двадцать, - объявил он.
    Лицо Шуры вытянулось от изумления.
    - За музыку на посту - минус двадцать, - продолжил Соснин и, без тени улыбки, добавил: - В итоге, получается ноль. Смена, направо. Шагом марш!
    Солдаты, посмеиваясь про себя, потопали в столовку. Встречаются, все-таки, хорошие офицеры и прапорщики!

    ***

    В роте меня ждало письмо от Вани Иванова. Все-таки написал! Я позвал Андрюху Боброва и Толика Перевозникова.
    - Читай вслух! - постановил Паровоз.
    - Здравствуй, Миша! - начал я. - Привет из Киева! Вот уже две недели, как я дома. Пессимизм, который наблюдался по прибытию, прошел. Всё встало на свои места. К дому привыкаешь очень быстро, вот только ванную освоить никак не могу. В Гатчине мылся с тазиком, на Кубе - под душем. А тут неудобняк страшный, прямо ржачка разбирает.
    Толик и Андрюха, как по команде, засмеялись.
    - Вчера вызывали в военкомат, - продолжил я. - Агитировали работать прапорщиком; только нужно было переучиваться на морзянку. Я подумал: "Ну, какой из меня прапор? Как собака гавкать я не могу; солдатам, естественно, дам свободу. Больше младшего прапорщика из меня не выйдет". Ну и отказался...
    Иногда хочется сорваться и махнуть обратно на Кубу, подменить старика Пешкова на недельку, всё вспомнить, набить руку заново. Вот сижу и мечтаю, пойти бы сейчас на смену с 2-х до 8-ми, сесть за пост, сделать чуть погромче эфир и сладко рубануться, а потом почувствовать текущую тушь по лицу и гордо заявить: "Я не спал!" Сейчас вспоминаю, и улыбка с лица не сходит. Веселое было время...
    - Что тут веселого? - возмутился Паровоз. - Ваня службу, что ли, забыл? Сейчас бы вернулся, так мигом домой захотел бы!
    - Это он нас утешает, - догадался Боб. - Чтобы нам служилось легче.
    - На барке ничего особенного не было, - прочел я. - Зато времени навалом. Помнишь, я говорил тебе, что Сакичев - не Лошадь? За восемнадцать дней пути накатал про него целый рассказ. Прочтешь, ребятам покажи...
    - Читай! - загорелся Паровоз.
    Я перевернул листок...

    ***

    КАПИТАН САКИЧЕВ И ПОРУЧИК ГОЛИЦЫН
    Командира нашей роты я увидел, как только прибыл на Кубу. Спустился с трапа теплохода, и... вот он стоит! С того дня я сталкивался с капитаном постоянно: выполнял его маразматические приказы, удивлялся глупости ротного и возмущался его особо дубовыми поступками. Короче, ненавидел Сакичева, как и все солдаты. Но однажды стечение обстоятельств позволило мне иначе взглянуть на офицера...
    Смена стояла на плацу. Я вместе со всеми. Сакичев зачитывал фамилии заступающих на дежурство. В ответ звучало: "Я!", "Я!", "Я!". В курилке, метрах в тридцати от ротного, сидели бойцы и пели под гитару. Капитан почти закончил перекличку, когда оттуда донеслось:
    - А в комнатах наших сидят комиссары...

     []

    Сакичев изменился в лице. Его, обычно бездушная, физиономия приобрела какой-то человеческий, и даже... жалкий вид. Развернувшись к отдыхающим бойцам, ротный крикнул:
    - Прекратите петь!
    Но из курилки еще громче раздалось:
    - И девушек наших ведут в кабинет!
    Тут произошло и вовсе невероятное: Сакичев понуро повернулся к смене, и тихо произнес:
    - Ну и что? Пускай мне уже тридцать пять, а я - всё еще капитан...
    С трудом подбирая слова, ротный продолжил:
    - Меня ведь на срочную забрали во Вьетнам. ПВО, война... Служил я на совесть. Дали хорошую характеристику. В колхоз не очень хотелось возвращаться, я ведь из Вологодской области... Чтобы ближе, поступил в Череповецкое военное училище... Женился... Дети...
    Солдаты удивленно слушали офицера. Я подумал: "Что это он так разоткровенничался? Неужели песня подействовала? Или с женой поссорился?"
    Семью Сакичева я видел лишь однажды. Мы ехали на пляж Эль Саладо в одном автобусе. Капитанша - толстая, некрасивая женщина, с печатью усталости на лице. Запомнились ее нелепые, не к месту и не по возрасту, две заплетенные косы. Дети, как дети, девчушки лет шести и восьми. Можно даже сказать, симпатичные...
    - После училища послали на Дальний Восток, - тем временем, говорил Сакичев. - А потом вот отправили заграницу, на Кубу...
    Пацаны в курилке еще громче запели:
    Поручик Голицын, а, может, вернемся?
    Зачем нам, поручик, чужая земля?!
    - И вот теперь я тут, с вами, - добавил Сакичев.
    Он глянул в сторону курилки. Песня закончилась.
    - Да, я здесь! - внезапно воскликнул ротный. - И не жалею! Да, я - всё еще капитан, но зато не карьерист! Смена, направо! - Тут Сакичев не перепутал, как обычно, право и лево. - Шагом марш!
    Солдаты потопали на ПЦ. Все, как и положено, смотрели вперед, а я обернулся. Командир роты, опустив голову, задумчиво стоял на плацу...
    И тут мне стало его жалко. Забылись старые обиды. И ежедневные шмоны карманов с проверкой швов одежды (так Сакичев искал кубинские деньги)... И как мы опускали руки в бак с хлоркой перед входом в столовую (так ротный боролся с эпидемией желтухи)... И даже его крики "Подъем!" по ночам (так капитан тренировал солдат)...
    "Ведь Сакичев - тоже человек, - подумал я, - а не "Лошадь", как зовут его ребята"...
    С того дня мне стало проще относиться к выходкам капитана. Когда ротный совершал очередную глупость, я вспоминал его жалкую физиономию.
    "А в комнатах наших сидят комиссары,
    И девушек наших ведут в кабинет"...
    Бедный Сакичев! Наверное, в детстве, играя с мальчишками, он услышал от кого-то эту песню. А потом, уже в армии, замечал, как более хваткие, чем он, малые занимают высокие посты. А может, еще в военном училище, у него увели девушку более удачливые сокурсники? И тогда будущий капитан женился на дурнушке с двумя косами?
    Не знаю. Всё может быть. Да это и не важно. Главное, что после той сцены с песней, я перестал ненавидеть капитана Сакичева.

    ***

    - Вот это рассказ! - шумно выдохнул Паровоз. - Я бы так точно не написал. Мишель, это в твою коллекцию!
    - Я же наизусть его не выучу, - пожаловался я. - Даже и не знаю, что теперь с ним делать. Это же палево! Хорошо, хоть Серафимов письма не вскрывал. Нашел бы, точно записал меня на последнюю барку...
    - Надо спрятать Ванин рассказ в нычку! - придумал Бобров. - Переписать, а письмо отослать домой Мишелю.
    - Я перепишу! - вызвался Толик. - На Доме времени много. Вот только кому Ванину историю оставить после дембеля?
    - Хорошо бы существовала такая аппаратура, - мечтательно начал Боб, - чтобы люди могли обмениваться сообщениями. Ну, как Тимоха со своей КСА-связью. Ведь он же пишет и в Оек, и в Даугавпилс, и в Москву - и тут же получает ответ. Вот бы и мы, бывшие и нынешние солдаты, могли так переписываться! А еще лучше - иметь такое место, ну, типа книги или журнала какого-нибудь, где бы собирались все наши сообщения. Понимаете? Чтобы каждый туда что-то своё добавлял, а остальные - читали. Ванин рассказ там, в этом журнале, отлично бы смотрелся!
    - И моя история про Эйр Форс Уан! - добавил Паровоз.
    - Да вы, что, ребята, фантастики перечитали? - засмеялся я. - Такого в жизни никогда не будет! КСА-связь - секретная, только для военных - да и там никаких книг и журналов нет. Мы еще лет сто будем переписываться по почте. Зато можно встречаться! Я вот точно к Толику в Киев съежу!
    Но Бобров всерьез зажегся новой идеей.
    - А место, куда сходятся все сообщения, - серьезно продолжил Андрюха, - надо будет назвать "Кубанос". По-испански это означает - "кубинцы". То есть, все мы - служившие на Кубе.
    - Что еще за "Кубанос"? - засмеялся я. - Поумней не мог названия придумать?
    - Кубанос и точка! - заупрямился Боб.
    - Точкару! - вмешался Паровоз.
    - Это еще почему? - Мы уставились на Перевозникова.
    - Потому что "рулит", - важно объяснил Толик. - Классно звучит, вы только послушайте: "Кубанос-точкару"!
    В этот момент мимо проходил Гусейников. Со светло-зеленым портфельчиком в руках солдат топал от приемного центра к оперативному дежурному.
    - Густав, заходи! - закричал я.
    - Некогда! - отозвался Игорь. - Радченко сказал: "Срочно!"
    Тогда я вскочил со скамейки и подбежал к Гусейникову.
    - Ваня письмо прислал, - тяжело дыша, сообщил я. - Обалденное!
    - У меня тоже есть новости, - ответил Густав. - После обеда на ПЦ расскажу...

    ***

    Два часа дня. Старший лейтенант Андреев закончил инструктаж. Соловьи пошли к своим сменщикам; дедушки курили в сторонке. Густав появился, когда я уже собрался идти в зал.
    - Чего так долго?
    - Кошмар на меня наорал! - объяснил Игорь. - Понимаешь, я тут познакомился с одним прапором. Фамилия - Куценко. Отличный мужик, много знает о нашей части...
    - Так, а Кошмар чего? - перебил я.
    - Да, заметил, как мы болтаем! Взял и отчитал этого Куценко по полной программе. Говорит: "Секретность еще никто не отменял. Что вы тут солдатам рассказываете?" Гад! Теперь даже боюсь в комнатку прапорщиков заходить...
    - Слушай, Густав, возьми себе Ванино письмо. Прочтешь, когда время будет... А мне пора соловья менять.
    - Мишель, да подождет твой Батькин! - обиделся Игорь. - Я тут такое узнал...
    Пока я собирал армейские байки и случаи, Густав всерьез увлекся новейшей историей.
    - Наша часть образовалась в 1964-ом году, - начал Игорь. - К тому времени батальон уже здесь дислоцировался. В здании штаба поселили первых офицеров, на стадионе разбили антенное поле, а там, где сейчас кубрик первого взвода, устроили приемный центр.
    - А я-то думаю, почему мне в первом взводе всё время сны про пост снились? - оживился я. - Это призраки первых осназовцев никак не успокоятся... А как же старое ПЦ?
    - Там раньше был штаб части. А до того жила сестра Фиделя Кастро. Ее звали Хунита, она потом уехала в Америку. А я думал, это враки!
    - Никакие не враки! А ты откуда всё это узнал?
    - Я же говорю: "Куценко"! Он раньше служил в Спасско-Рязанске. Ну, это учебка типа Гатчинской. Там у них был полковник - участник тех событий. Он рассказывал, что когда построили башню первого отдела, надо было наверх установить спутниковую антенну. Высота башни - тридцать метров, а антенна весит несколько тонн. Сначала хотели строить специальную железную дорогу, но потом под руководством Рауля Кастро пригнали единственный на Кубе многотонный кран, брошенный американцами, и сам Рауль в течение пяти часов командовал подъемом и установкой антенны!

     []

    - Вот это да! - поразился я. - А как же "Подлодка", которую демонтировали в Союз?
    - Ничего никуда не демонтировали! - разозлился Игорь. - Подлодкой называли здание с 13-тью окнами, где сейчас...
    - Медведев!- Меня вернул к жизни крик Жоры Краснова. - Быстро меняй Батькина! Смена уже стоит...
    И я, не дослушав Густава, помчался на ПЦ...
    Шесть часов за постом пролетели незаметно. Шура, наконец, отдал мне "Группу Крови". И я оттянулся по полной программе. Правда, это был какой-то другой Цой. В Союзе всё стремительно менялось.

    ***

    После ужина смена вернулась в роту. Разошлись по кубрикам. В спалке меня перехватил Тимоха.
    - Нет, ну Густав каков! - с ходу начал он. - Из-за него меня чуть не спалили!
    - Что случилось? - не понял я. - И где он сам?
    - В кино поперся, баран! - выругался Захаров. - Говорит, у него есть для нас сюрприз, но он скажет об этом только тебе. Вот чмошник!
    Тимоха еще пару минут крыл Игоря последними словами; а потом я узнал, что же произошло...
    Густаву нравилось ходить посыльным. Во-первых, иногда удавалось поболтать с прапорщиками, узнать что-то новое. Во-вторых, из наряда можно срыть в самоход. Что Игорь пару раз и проделал. И вот снова намылился...
    В три часа дня солдат отпросился в роту. В кубрике переоделся, затем подошел к Тимохе. Захаров стоял дневальным на тумбочке.
    - Меня Радченко отпустил на час, я иду в самоход, - популярно объяснил Густав. - Если что, прикрой меня, а то этот прапор на меня зуб имеет.
    - Да как я тебя прикрою? - возмутился Захаров, но Гусейникова уже и след простыл.
    Прошел час. Игорь не возвращался. Затем еще пятнадцать минут. Густав словно сквозь землю провалился! В этот момент на тумбочку позвонили.
    - Дневальный по роте рядовой Захаров! - отрапортовал Тимоха.
    - Где посыльный Гусейников? - раздался голос Радченко.
    - Ушел в санчасть, - нашелся Захаров.
    - Ах, в санчасть?! - разозлился прапор. - Мне надо материал в Центр сдавать: только что звонил оперативный. Ищи срочно Гусейникова, где хочешь!
    - Товарищ прапорщик, разрешите, я сам отнесу, - вызвался Тимоха.
    - Давай, только быстрее. - Прапорщик повесил трубку.
    Захаров оставил на тумбочке соловья и отправился на приемный центр. Отнес материалы в Центр. Вернулся. На кафедре его ждал злой-презлой Радченко.
    - Где твой Гусейников? - спросил он. - Он отпросился у меня до четырех. Сейчас уже пять! Вечно он где-то застревает! Мне капитан Кашутин на него сегодня уже жаловался!
    - Гусейников в санчасти, - опять соврал Захаров.
    Но не очень убедительно.
    - Ты, что, Захаров, меня обманываешь? - Радченко-охотник почуял добычу. - Ты - плохой дневальный: не знаешь, где находятся солдаты твоей роты! Я вот сейчас позвоню в санчасть, и если там нет Гусейникова, тебе придется худо! Лучше сам говори, где он!
    И прапорщик схватился за телефон. Тимоха понял, что влип.
    - Санчасть? - заорал в трубку Радченко. - Это помощник начальника смены! Я с ПЦ звоню, ясно?! Гусейников у вас?
    На том конце что-то ответили.
    - Ах, у вас... - сбавил обороты прапор. И, обернувшись к Тимохе, добавил: - Ладно, иди...
    Изумленный солдат, не говоря ни слова, вышел. И прямиком направился в санчасть. Надо было выяснить, как там оказался Густав?!
    Захарова встретил новый медбрат, соловей из второй роты. Его лицо выражало тоску и уныние. Больше в помещении никого не было.
    - А где Костя? - на всякий случай спросил Тимоха.
    - Уехал вместе с майором в госпиталь, - похоронным голосом ответил соловей.
    - А чего ты такой грустный? - удивился Захаров.
    - Мне тут с самого ПЦ звонили, - обреченно произнес медбрат. - Спрашивали, нет ли у нас какого-то Гусейникова. А тут как раз зашел один солдат. Я решил, что это и есть Гусейников. Говорю: "У нас". Те сразу трубку и повесили. А тот боец оказался вовсе не Гусейниковым...
    Медик тяжело вздохнул.
    - Меня теперь, наверное, накажут, - добавил он. - Надо позвонить на этот ПЦ, сказать, что ошибся, а я их номера не знаю!
    - Не надо никуда звонить! - воскликнул Тимоха. - Ты всё сделал правильно!
    Соловей недоверчиво посмотрел на дедушку.
    - Я и есть Гусейников, - для убедительности соврал Захаров. - Нашли меня на ПЦ, так что не беспокойся! Костя придет, привет передай. Он меня знает. А на ПЦ звонить не надо...
    И довольный, отправился в роту...
    - Везет же Густаву! - с завистью сказал я. - А на меня одни неприятности сыплются! Так ты его встретил?
    - Разминулись, - ответил Захаров. - Этот олух сразу пошел на приемный центр. А Радченко у него даже ничего не спросил. Так этот баран, вернувшись с наряда, даже не сказал мне "спасибо"! Сюрприз у него, видишь ли, секретный! Чмошник! Самый настоящий чмошник, вот он кто!

    ***

    Рота вернулась из кинозала. Я валялся в кровати, дожидаясь Густава. В дедовской наши койки стояли рядом. У окна спал Паша Борисов, череп с 15-го поста. Парень целыми днями пропадал в музыкалке...
    Я думал о том, что завтра будет ровно 60 дней до приказа. Это много или мало? Стал считать до шестидесяти. На цифре 53 раздалась команда: "Рота, разойдись".
    К своей коечке пробирался довольный Гусейников. Самый настоящий чмошник, по определению Захарова.
    - Ты знаешь, что Тимоха тебя спас? - встретил я вопросом самоходчика.
    - Да, ладно! - отмахнулся Густав. - Я же его просил меня прикрыть...
    - Ну, ты даешь!
    - Да, ладно, Мишель! - опять отмахнулся Игорь. - Извинюсь. Ты лучше меня послушай!
    Мы вышли на улицу.
    - Я задержался не просто так, - сказал Густав по пути в сортир. - Ни в одной касе не было тростниковой браги!
    - Браги?
    - Ну, да! Кубаши из нее ром делают... Помнишь, мы хотели отметить день рождения Боба?
    - Так он уже прошел!
    - Ну и что? Короче, в самой дальней касе налили целую флягу! Всего за пять псов! Понял? Ну, как тебе мой сюрприз?
    - Обалдеть! - признался я.
    - А фляжку я спер у старшины в каптерке! - похвастался Густав. - Запомни: если задача поставлена, она должна быть выполнена. Так что готовься к выпивке, Мишель!

    3. "Отодрал ее по полной программе!", или Девушка для переписки

    Три часа дня. Смена пришла с обеда. Бойцы помылись и улеглись в кровати. Я уже собирался спать, когда в кубрик влетел Макс Померанцев.
    - Мужики, к нам мучачи пожаловали! - В голосе дежурного по роте звучало удивление. - Ждут у автобусной остановки. Со второй роты позвонили, а им - батальонные сказали. Говорят, две девицы. Молодые. У кого есть десять песо, вперед!
    Спалка отреагировала пассивно. Один Густав вскочил и начал одеваться, словно последние несколько месяцев только и ждал такой возможности.
    - Мишель, пойдешь? - обернулся ко мне Игорь.
    - Не хочу, - промямлил я.
    - Ну, ты даешь! - удивился Гусейников, натягивая штаны. - Еще пожалеешь!
    На этой неделе дневные посты перевели на круглосуточное дежурство. Американцы снова меняли частоты, а Кошмару не хватало людей для поиска. Вот Игорь и ходил шесть через шесть. Ему даже нравилось, а тут еще мучачи...
    Схватив куртку, Густав вылетел из кубрика. Больше желающих не нашлось.
    - Гусейников - половой гигант! - захихикал Толик Балашов. - А с первого взгляда и не скажешь.
    - А мне денег жалко, - откликнулся из дальнего угла Шура Трофимов. - Я лучше джинсы себе куплю.
    Мне вспомнилась история про его неуступчивую подругу. Давно это было, еще в Гатчине. Что ж, времена меняются.
    - Парни, давайте спать! - недовольно заворчал Генерал.
    Народ затих. Я повернулся на бок. Закрыл глаза.
    "Я бы так не смог, - заработала предательская мысль. - Конечно, было бы здорово потрахаться. Но у остановки, за деньги... Нет, это уж слишком".
    Я вздохнул, намереваясь уснуть. Не тут-то было. Девушки за забором растревожили мои фантазии...
    За время моей службы мучачи к нашей роте никогда не подходили. Правда, дедушки рассказывали всякое. Говорили, что раньше ежедневно, как только стемнеет, кубаш приводил к забору двух женщин. Одну молодую, а другую - в возрасте. Цена за каждую одинаковая. К молодой, пусть и небольшая, но образовывалась очередь. Хочешь ко второй - проходи сразу.
    "Я бы лучше в очереди постоял", - подумал я и заворочался.
    А в батальон до сих пор наведывались мучачи. По Торренсу ходила история о начальнике клуба, которого солдаты за глаза звали "Клуб". Этот капитан был не прочь переспать с кубашкой; но просто зверел, если это удавалось кому-то из солдат. Однажды Клуб заступил дежурным по батальону. Как раз в тот день мучачи пришли к забору. Свободные дедушки, в полотенцах и тапочках, потянулись за плотскими удовольствиями. Клуб, пронюхав, что творится аморалка, двинулся следом...
    Капитан возник около забора, когда процесс был в самом разгаре. Клуб думал недолго. Дежурный по батальону вытащил из кобуры табельный пистолет и выстрелами в воздух разогнал "несанкционированный митинг". Его участники - солдаты, мучачи и сутенеры - бросились врассыпную. Часть бойцов рванула к манговой роще. Клуб погнался за ними. Парни добежали до боевого парка техники (где стояли БТРы и БМПшки). Там дедушек встретил двойной ряд колючки и караульные вышки. Бойцы, не долго думая, полезли через ворота.
    Очевидцы утверждали, это было незабываемо - выстрелы, крики, затем из боевого парка несутся дедушки в полотенцах, а за ними - злой и взмыленный Клуб. Больше всех в этой истории пострадали часовые на вышках. Парни получили от Клуба пять суток губы: согласно уставу караульной службы они должны были стрелять, даже в своих...
    Девушек и их сутенеров разгоняли не только наши офицеры, но и идейные коммунисты-кубинцы. Иногда вдоль забора патрулировали местные на лошадях и с мачете в руках. Но "фоки-фоки" было не остановить! В батальоне ходила молва о некой Леле, героине секса. Она работала за десятерых, кочуя из роты в роту. Платили Леле деньгами, шмотками, сигаретами и мылом. Брала всё. Однажды писарь из штаба получил кумач для оформления ленинской комнаты. Заплатить Леле было нечем, а трахаться очень хотелось: вот солдат и отдал казенный материал. И всё бы ничего, но нашелся стукач!.. В итоге, состоялось комсомольское собрание, где замполит орал, что у него в голове не укладывается, как можно про@#$ть кумач! Вот ржачка-то!
    Иногда становилось грустно. Один боец из Нарокко раскрутил местную девицу на "фоки-фоки". Пообещал заплатить, а сам сбежал. Кубашка обратилась в полицию: мол, изнасиловали. Её повезли в бригаду для опознания виновного. Пятьсот человек выстроились на плацу. Мучача шла вдоль строя и искала обманщика. Солдаты замерли от страха: а вдруг перепутает? Ткнет на кого-нибудь пальцем и прощай, молодость! По кубинским законам за изнасилование давали пятнадцать лет тюрьмы. Говорили, есть специальная зона на острове Хувентуд, где сидят только насильники...
    И вдруг эта девица указывает на одного солдата, и что-то лопочет сопровождающему полковнику. Боец чуть в обморок не грохнулся. Он был дедом, месяца три до барки осталось, отличник боевой и политической подготовки. Тут переводчик поясняет: "Волосы такие же, рыжие"...
    Только я начал засыпать, как услышал скрип кровати. Густав вернулся.
    - Ну, как? - Я приподнял голову.
    - А, не спишь? - прошептал Гусейников. - Да, всё хорошо.
    На лице солдата появилось воодушевленное выражение.
    - Отодрал ее по полной программе! - популярно объяснил он. - Только очень неудобно! Представляешь, на асфальте! Все коленки ободрал.
    И Гусейников с гордостью продемонстрировал свои ноги.
    - Так ты один был из нашей роты?
    - Еще Коля Колокольчиков.
    - Колокольчиков?!
    - Представь себе, за мной увязался, - зашептал Густав. - Первый раз его таким видел. Глаза горят, весь на взводе. Видно, парню сильно приспичило.
    - Ну и как у него получилось?
    - Не знаю. Я раньше ушел. Наверное, всё в полном ажуре!
    Игорь повернулся лицом к своей тумбочке и затих.
    "Вот Густав дает! - с завистью и уважением подумал я. - Ничего не скажешь, настоящий мужик!"

    ***

    На следующей неделе мы с Колокольчиковым сидели на КПП. Я - дежурным, Коля - помощником. Дементьев с Серафимовым затеяли новый эксперимент - в один наряд ставили солдат из разных взводов. Мол, это поможет нашей роте побеждать в соцсоревновании. Максюта не возражал, вот офицеры и развлекались.
    После обеда время тянулось медленно. К трем часам я закончил письмо Вале. Запечатал конверт.
    - Ну, и что ты ей накатал? - полюбопытствовал солдат-тихоня.
    - О жизни, блин! - важно ответил я. - Заодно попросил, чтобы фотку прислала. Она пишет, что на лицо - симпатичная, только фигура - полноватая. Вот я и хочу проверить...
    Валя - мое новое увлечение. Подругой ее назвать нельзя; скорее, девушка для переписки. В этом щепетильном деле мне помог Густав. После разрыва с Колосковой я пожаловался Игорю:
    - За полтора года так привык переписываться с подругой... А теперь - писем нет, и пустота какая-то. Тяжело на душе: словно я дефектный, что ли...
    - Брось страдать! - успокоил Гусейников. - Найду я тебе девчушку для переписки.
    - Что значит "найду"? - не понял я...
    В Союзе были широко распространены "письма счастливому солдату". Девчонки находили адреса воинских частей и слали наугад: "Здравствуй, Счастливый Солдат! Пишет тебе Маша (Саша, Наташа). Давай переписываться". Обычно такие послания оседали у почтальона и допущенные к ним деды отвечали: "А меня зовут Миша (Паша, Гриша). Я очень рад твоему письму! Пришли посылку с продуктами".
    Но иногда адреса для переписки специально публиковали в журналах "Юность" или "Работница", и тогда девичьи письма шли напрямую к замполиту, а тот уже распределял корреспонденцию среди "свободных" солдат. Тут уж служивым приходилось отвечать в любом случае, даже если отправительница не нравилась. Иначе замполит выговор объявит, а командиры - нарядами замучают. Об этом мне писал Коля Безбородов...
    Но наш адрес (Москва-400, а/я 257) был девушкам неизвестен и в журналах не печатался; поэтому письма Счастливому Солдату до нас не доходили.
    - Ты, что, в советское посольство на Кубе хочешь обратиться? - недоуменно спросил я.
    - Баран! - выругался Игорь. - У меня есть Анька, одногруппница с биофака. А у нее - полно подружек...
    И, действительно, в конце года мне пришло письмо от Вали. Больше всех этому событию обрадовался Гусейников. Гордый тем, что выполнил ответственное дело, Игорь, наконец, отстал от меня со своей идеей-фикс - послать Свете Колосковой адекватный ответ на ее замужество - грязный след сапаты на чистом листе бумаги. По логике Густава это означало: "Я даже память о тебе растоптал!"
    Валя написала кратко - учусь в техникуме, живу на Васильевском острове, слушаю рок-музыку. Последним пунктом она попала прямо в точку.
    В ответ я послал девушке своеобразный тест - очередное творение Сержа Пешкова:
    Во сне метели наслаждаются,
    Снежинки тихо улыбаются,
    К тебе, родная, возвращаются,
    И заново преображаются...
    Эти строчки даже самого поэта не радовали. Вымученные и насквозь фальшивые.
    "Что ты думаешь об этих стихах?" - в лоб спросил я. Валя написала, что ничего в них не поняла. И это был лучший ответ. Потому что честный. В подобной переписке я больше всего боялся фальши и вранья. Сколько времени меня обманывала Колоскова? Если бы Валя сказала, что стихи - хорошие, это стало бы приговором: она хочет мне польстить, поэтому врет. Но она ответила правильно. И мы стали переписываться.
    Валя рассказывала о своих биофаковских подругах, новых фильмах, рок-концертах. От нее я узнал о гонениях на Костю Кинчева и статье в газете "Смена" под названием "Алиса с косой челкой". Я писал девушке немного о Кубе ("здесь высокие пальмы, если лист с нее упадет, может башку проломить"), немного об армии ("у нас, конечно, мутно, но в дедовской жить можно"). Мне не хотелось выдумывать армейских небылиц ("в Гаване - наводнение, мы спасали местных жителей, а в болотах до сих пор скрываются американские наемники, и мы их по средам и пятницам отстреливаем"). Я стремился к более серьезным отношениям. Старался, как умел, с Валей заигрывать. Мне ведь был не нужен собеседник мужского пола, здесь таких хватало...
    - А сколько твоей Вале лет? - спросил Коля.
    - Шестнадцать, - ответил я.
    - Да тебя посадят! - засмеялся солдат-тихоня. - За развращение малолетних!

    ***

    - Чего ржем? - На КПП заглянул Коля Штукин.
    - Мишель развращает малолетних! - радостно сообщил Колокольчиков.
    - Да, хватит тебе! - вмешался я, но два солдата уже хохотали во весь голос...
    Штукин расстался со своей Ленкой, дочкой зампотылу батальона. Она уехала в начале декабря. Теперь жила в Харькове, но писала моему бывшему однокласснику длинные и трогательные письма. Колька отвечал тем же. Об их романе знал весь Торренс. Когда Ленка уехала, незнакомые бойцы из разных подразделений подходили к Штукину и выражали искреннее сочувствие:
    - Держись, Колян!
    - Она тебя дождется!
    - Не переживай!
    За моего одноклассника беспокоился весь батальон! В армии ведь как? Когда у самого на любовном фронте - пусто, эмоций - мало, что остается? Правильно, всей душой переживать за другого! В Колькином романе воплотились мечтания многих ребят. Они желали Штукину "за себя", а потом его история стала легендой...
    В первые недели после разлуки Колька ходил грустный. Но к Новому году повеселел...
    - А к нам в автопарк водила на КРАЗе приезжал, - сообщил одноклассник, отсмеявшись. - Искал какие-то запчасти. Я думал, он с "Платана", а он - с самого "Востока"! Так парень рассказывал...
    "Платаном" называлась небольшая часть моряков рядом с антенным полем. У нас с ними контактов не было. Мы только знали, что они служат полтора года в Союзе, а затем еще полтора - на Кубе. Правда, моря эти ребята не видели; их даже на Остров Свободы доставляли самолетами. Кстати, нашу часть называли "Пальмой". Говорили, есть еще "Тростник" и "Банан". Последнее название всегда вызывало у солдат улыбку. А о "Востоке" я слышал впервые.
    - Там всего двадцать солдат и десять офицеров, - продолжил Штукин. - "Восток" находится на другом конце Кубы, прямо на берегу океана. Там неподалеку есть город Ольгин.
    - Иными словами, на востоке, - уточнил Колокольчиков.
    - И то верно! - засмеялся одноклассник. - Я как-то не подумал. КРАЗ с "Востока" раз в полгода что-то возит на "Платан", так этот водила проехал через всю страну. Повезло парню!
    Из уст Штукина было странно слышать, что кому-то везет. Впрочем, всё в этом мире относительно.
    - Рядом с "Востоком" находится женская кубинская часть, - сказал одноклассник. - Водила говорит, бухту переплываешь и оказываешься в раю голодных до мужиков, хотя и не очень привлекательных, мучачей...
    Я покосился на Колокольчикова. Интересно, его кубашка была привлекательной? Солдат-тихоня почему-то выглядел смущенным. "Блин, как трахаться - так в первых рядах, - подумал я. - А как речь зашла о мучачах, так сразу молчок"...
    - А в городке у каждого солдата - своя "еспоса", - объяснил Штукин. - Ну, типа жена. Городские мучачи покрасивее будут. Они там стараются иметь постоянных партнеров. Потому что даже в госпитале соседней части, тот водила сам видел, в инфекционном отделении лежат одни гонорейные. Это для них как насморк, хоть презики продают в любой аптеке...
    Я снова взглянул на Колокольчикова. А он не боялся заразиться гонореей, когда шел на "фоки-фоки"? Но на лице солдата-тихони было написано одно любопытство.
    - Но парни с "Востока" все равно к армейским кубашкам бегали, - подытожил одноклассник. - В городок ведь не часто выберешься. У этих мучачей, водила божится, в тумбочках самотыки с вазелином лежали. Когда они до солдат дорывались, то в кроватях такое вытворяли...
    Штукин многозначительно присвистнул.
    - Парни просто балдели от счастья! - воскликнул он.
    Я в третий раз посмотрел на Колокольчикова. Надо же, тихоня, а с кубашкой переспал! Что же она с ним вытворяла? Молчит, словно воды в рот набрал...
    Рассказав еще несколько историй, Штукин заспешил в парк. Я вышел с ним за ворота:
    - Колька, а ты можешь спиртное достать? У моего друга - день рождения...
    Андрюхина дата давно прошла, но Густав никак не мог успокоиться. Наш ботаник, историк и половой гигант в одном лице вбил себе в голову, что надо обязательно выпить! Его-то поход за брагой закончился неудачно. Гусейников оставил флягу в зарослях, на подходе к роте. Но сильно спешил, поэтому просто бросил ее на землю. На следующий день засветило яркое солнышко. Фляжка нагрелась; внутри пошел процесс. В итоге, она рванула, как граната. Крышка вылетела, половина жидкости вылилась, а градусы улетучились... Но Густав не сдался. Он настоял, чтобы я обратился к Штукину.
    - Достать можно, - ответил Колька. - А что тебе нужно?
    - А что ты можешь купить? - замялся я.
    - Обычно мне заказывают ликеры, - сказал одноклассник. - Кофейный или банановый. А однажды я ментоловый привез, зеленого цвета. Загнал в два раза дороже. А вот анисовый ликер - редкостная гадость. Никому не посоветую!
    - А еще что? - спросил я.
    Мне вспомнились вчерашние наставления Густава. "Только не ликер! - твердил Игорь. - Это же дамский напиток!"
    - Ну, я не знаю, - пожал плечами Штукин. - "Столичную" водку еще продают. Албанский коньяк. Ром.
    - Нам нужен ром! - обрадовался я.
    - Самый крутой ром - "Карта Бланка", - авторитетно объяснил Колька. - Но он редко бывает. Посмотрю "Гавана Клаб". 25 песо - бутылка. Денег за доставку с тебя не беру.
    - Спасибо! - Мне было неудобно. - Я бы и не просил, но друзья... Позарез нужно!
    - Ладно, - кивнул одноклассник. - Встретимся в субботу в кинозале.

    ***

    На КПП задумчиво сидел Колокольчиков, и читал список телефонов нашей части.
    - А ты будешь с этой Валей трахаться на гражданке? - внезапно спросил он.
    - Откуда я знаю? - Мне стало смешно. - Я ее вообще ни разу не видел! Это вам с Густавом, половым гигантам, всё равно, кого трахать и где! Пошли, куда сказали, "отбомбились", вернулись и легли спать!
    После того случая с мучачами, Гусейников и Колокольчиков сделались героями. Вся рота знала подробности: дело происходило за обелиском какому-то кубинскому лидеру, неподалеку от автобусной остановки. На ступеньках перед памятником сидели страждущие солдаты, а за обелиском - две девушки выполняли свою работу.
    Кстати, больше эти кубинки не приходили. Так что Игорь с Колей использовали свой единственный шанс. Колокольчиков до этого вообще не спал ни с одной девчонкой! А тут - решился и всё получилось. Во дает!
    - У Густава, понимаешь, всё время стоит! - распалился я. - Ему любая мучача нипочем! Из-за этого сексуально озабоченного чувствуешь себя ущербным.
    - Всегда стоит? - живо заинтересовался солдат-тихоня.
    - Ну, да! - как само собой разумеющееся, ответил я. - Игорь мне рассказывал, что когда в первый раз трахался, ну, на гражданке, то надел презерватив заранее, еще в лифте. Он к какой-то девчонке ехал на квартиру. Да! И считал, что так все делают, понимаешь? А разве будешь думать иначе, если у тебя всё время стоит! А еще Густав говорил, что ему с девчонкой шесть раз подряд - не проблема! Ты только прикинь! У меня с Колосковой больше одного раза никогда не получалось...
    Колокольчиков отвел взгляд.
    - Чего ты молчишь? - накинулся я на Колю. - Сам трахнул кубашку прямо на асфальте и помалкивает! Девственник-самоучка! У Густава-то, понятно, всё отлично получилось...
    - А вот и нет! - вырвалось у Колокольчикова.
    - Врешь, - опешил я.
    - Своими глазами видел!
    - Ну, тогда рассказывай! - потребовал я.
    - Только Густаву ни слова, - предупредил солдат-тихоня.

    ***

    ИСПОВЕДЬ ПОЛОВОГО ГИГАНТА
    Колокольчиков вернулся со смены и лег в кровать. Но сон не шел. Колю одолевали навязчивые мысли. Бойца мучил известный каждому солдату "спермотоксикоз". Известие Померанцева о мучачах у обелиска Колокольчиков воспринял, как знак свыше. И, не раздумывая, стал одеваться...
    - Ты же раньше никогда не трахался, - прервал я.
    - Я думал, что с опытной женщиной всё должно получиться, - серьезно ответил Коля. - Если что, она сама всё объяснит...
    Два солдата, Гусейников и Колокольчиков, перелезли через колючую проволоку, и вдоль батальона, тропой через густые заросли, вышли к обелиску. Там, на ступеньках перед памятником, сидели несколько солдат из батальона. Лица у них почему-то были грустными.
    Густав сразу взял быка за рога:
    - Где бабы?
    Ему кивком указали за памятник. Игорь крепко сжал в руке заветную десятку и исчез за обелиском. А Колокольчиков сел на ступеньки вместе с остальными. Постепенно, из грустных взоров военнослужащих, коротких реплик и красноречивых жестов, Коля выяснил причину печали.
    - Им надо, чтобы сразу стоял, - подтвердил его догадку один из батальонных. - Презерватив надеваешь и давай...
    После этих слов спермотоксикоз Колокольчикова куда-то испарился. Коля сидел на ступеньках и не понимал, как такое возможно? Только что стоял, а теперь... И тогда солдат придумал способ "подзарядки".
    - Слева от памятника росли кусты, - перешел на шепот Колокольчиков. - Я пошел туда, якобы поссать. А на самом деле - посмотреть, как идут дела с другой стороны. Я думал, у меня после этого встанет.
    - И что ты увидел? - спросил я.
    - Голую задницу Густава, - покраснел Коля.
    Одна кубашка стояла у обелиска и пересчитывала деньги. Вторая лежала под Гусейниковым. Игорь занимался делом. Его пятая точка ритмично двигалась вверх-вниз, притягивая внимание Колокольчикова.
    - А кубашка-то была голой? - вклинился я.
    Это меня интересовало больше, чем зад Густава.
    - У этих двух девиц были длинные юбки, - ответил Колокольчиков, - а под ними - ничего. Они просто их задирали и ложились, а на асфальте была подстилка какая-то...
    - Так у тебя встал? - спросил я.
    - Нет, - покачал головой Колокольчиков. - Но потом стало еще хуже...
    Внезапно кубашка что-то закричала. Густав пытался продолжить, но девица согнула ноги, уперлась в бока солдата, и с силой оттолкнула его. Игорь упал на асфальт, а кубашка вскочила и стала кричать на Гусейникова. Матерясь в ответ, Густав стащил с члена презерватив и натянул трусы. Затем, не оглядываясь, пошел в роту...
    - Она ругалась, что он не может кончить? - спросил я.
    - Похоже на то, - ответил Колокольчиков. - У твоего Густава хоть всегда и стоит, но кончает он слишком долго.
    - А Игорь тебя не видел?
    - Нет, - покачал головой Коля. - Только ты сам теперь не проболтайся.
    - Могила! - заверил я. - Ну, а дальше что?
    Тут солдат-тихоня смутился. Он уже и сам был не рад, что затеял это разговор.
    - Да, что тут рассказывать? - с досадой пробормотал Колокольчиков. - Я выбрался из-за кустов, вернулся к обелиску. Одна из девиц вышла из-за памятника. Никто из батальонных даже не шелохнулся. А мне уже в роту пора. Ну, я и пошел...
    - С ней?
    Коля кивнул.
    - А девицы-то были симпатичные?
    - Да, белые, - подтвердил солдат-тихоня. - Совсем еще молодые. Лет по шестнадцать, как твоей Вале. Я отдал деньги той, что повыше. Не той, что была с Густавом. Она мне выдала презик. Ну, мы и пошли к "месту"...
    Тут Колокольчиков тяжело вздохнул и замолчал. Я ждал продолжения, но солдат-тихоня словно оцепенел. Напрасно я старался его растормошить: Коля замкнулся. Пришлось рассказывать ему в подробностях, как я трахался с Колосковой. Интимные подробности подействовали, в глазах Колокольчикова проснулся интерес.
    - Ну, ты же знаешь, у меня до этого ничего не было, - неуверенно начал Коля. - Но член-то стоит! Иногда даже очень. Эта девица, как мы подошли, сразу легла, раздвинув ноги. Я подумал, что если лягу рядом и потрогаю ее грудь, у меня точно встанет. Лег, трогаю; а эта мучача лежит как бревно. Ждет, а у меня не встает! Кубашка поняла, в чем дело, оттолкнула меня, а сама смеется... Я встал, надел штаны и ушел...
    Услышанное с трудом укладывалось в моей голове.
    - И деньги тебе не отдала? - спросил я.
    - Мне кажется, эти девицы просто решили заработать, - печально ответил Колокольчиков. - Может, они даже школьницы. Вот нашли самый легкий способ.
    - Школьницы обобрали солдат! - хмыкнул я. - А кто-нибудь из вас кончил?
    - Не знаю, - ответил Коля. - Хотя там валялось несколько использованных презиков. А эти кубашки уже собирались сматывать. Я слышал, как одна говорила другой: "Фин трабаха".
    - Конец работе, - перевел я. - Да уж, поработали они на славу!

    ***

    Мы замолчали. Солдат-тихоня размышлял о чем-то своем. Может, жалел, что проговорился. А я... У меня перед глазами, как живая, стояла та сцена у обелиска. И не было в ней ничего возбуждающего. Скорее, наоборот. Я бы, наверное, как и Колокольчиков, не проявил мужской силы. Куда там! Просто не пошел бы за памятник.
    Мне вспомнилась давнишняя история Мазепова в изложении Паровоза. Когда Намик мучился спермотоксикозом, а потом три солдата договорились с мучачами. "Короче, всё у них прошло отлично", - сказал тогда Паровоз. "Ага, жди! - злорадно подумал я. - Наверняка, Мазепов что-то скрыл. У него самого ничего не получилось! И вообще, трахался ли кто-нибудь нормально с кубашками? Может, и водитель КРАЗа всё врет о прелестях мучачей?"
    В седьмом часу на КПП появились наши сменщики - Густав и Тимоха.
    - Штукин был? - с ходу спросил Гусейников. - Ты с ним договорился?
    - Не успел, - соврал я.
    У меня из головы не выходила история Колокольчикова. Раздражало, что Густав приукрасил свои сексуальные успехи. Если он врет, то почему мне нельзя?
    Но Игорь сразу понял, что я его разыгрываю.
    - Кончай шутить, - засмеялся Гусейников. - Что там со Штукиным? Это - дело серьезное!
    Лучше бы он этого не говорил.
    - Ты - половой гигант? - выпалил я. - Вот ты и кончай! Желательно вовремя. Это, действительно, дело серьезное! Понимаешь?!
    Густав осекся на полуслове. Колокольчиков стремительно начал краснеть. А я понял, что сказал лишнее.
    - "Гавана Клаб" тебя устроит? - желая исправиться, спросил я. - Игорь, ты меня слышишь? Я говорю, ром! "Гавана Клаб"!!!

    4. "Ты мне всё расскажешь!", или Плохие новости

    - В Союзе таких не продают, - сказал я. - Там они - горькие, а розовых вообще не бывает.
    - Кубинские грейпфруты - спелые, потому и вкусные! - согласился Тимоха. - Блин, шнурок развязался...
    Мы с Захаровым возвращались из самохода. Как раз успели до сумерек. Уже сняли подменку и теперь, в одних трусах и кедах, топали в роту. Сигареты были проданы, деньги - заныканы. Оставалось метров двадцать до дороги, по которой ночью ходил патрульный, а днем - бегали дедушки. Как только ты на ней очутился - все опасности позади. Если заметит офицер, есть железная отмазка: бегал, занимался спортом - ни о каком самоходе знать, не знаю; и ведать, не ведаю...
    Я шел первым. Солнце садилось. Высокая трава отбрасывала длинные тени. Мыслями я был еще там, за забором. В памяти вспыхивали яркие картинки: авокадо, королевское манго, сочные огромные грейпфруты.
    "Почему в нашей части так мало красок? - думал я. - Теперь буду жить воспоминаниями о самоходе".
    Тимоха замешкался. Я подошел к колючей проволоке и обернулся, высматривая товарища.
    - А ну стоять! - раздался чей-то высокий голос.
    Я застыл, как вкопанный.
    - Стоять на месте! Эй, ты, второй! - в поддержку первому "тенору" зазвучал сочный бас. - Стой, кому говорю?!
    Всё произошло очень быстро. Я растерялся. Никак не ожидал встретить кого-либо в трех метрах от спасительной дороги. А когда очухался, ко мне уже подбежали два офицера.
    - Я видел еще одного! - возбужденно сказал "тенор. - Удрал, гад! Держи этого!
    - Блин, да этот парень не из нашей роты, - разочарованно произнес "бас".
    Тут я совершил и вовсе непозволительное.
    - Отпустите меня, пожалуйста, - забубнил я. - Я же ничего плохого вам не сделал... Ну, отпустите! Пожалуйста!
    Мне уже стало ясно, что это офицеры из второй роты устроили засаду на своих. А тут, как назло, вышли мы с Тимохой. "Кампучийцы" ждали не нас, зачем я им сдался? К тому же, за время моей службы еще ни одного солдата не ловили в самоходе. Мне было очень страшно оказаться первым...
    - Чего ты ноешь, боец? - рявкнул "тенор". - Говори, откуда ты взялся?!
    "Нет, эти точно не отпустят, - дошло до меня. - С таким же успехом можно просить миллион у нищего".
    - Из первой роты, - обреченно ответил я.
    - Тогда пошли в вашу канцелярию!
    Два офицера, "бас" и "тенор", схватили меня за руки и буквально поволокли в роту. Они были похожи на охотников, поймавших добычу. Настолько ценную, что, не дай бог, ускользнет! Я понял, что влип серьезно. Мне было только обидно, что я так глупо попался и беспечно повел себя в самый ответственный момент...

    ***

    В ротной канцелярии сидели Максюта, Серафимов и Чалышев.
    - Ваш самоходчик? - спросил бас, широко распахнув дверь. - Принимайте!
    И втолкнул меня в помещение. Следом зашел тенор. Как только наши офицеры увидели меня, у них вытянулись лица. Взводный посерел от злости, замполит возмущенно закашлялся, а ротный - сильно растерялся.
    Первым опомнился Чалышев.
    - Где вы его взяли? - хриплым голосом осведомился старлей.
    В его вопросе слышалась слабая надежда. Мол, сейчас "Кампучия" скажет: "А он по дороге бегал", и Чалышев засмеется в ответ: "Да это не самоходчик! Он просто спортом занимался!"
    - Мы наших архаровцев стерегли, - объяснил тенор. - Сидели с Петровичем в засаде, как раз у вашей роты. Ну, на тропе там, в зарослях. Видим, идут оболтусы. А это ваши оказались! Один сбежал, а этого парня мы сцапали. Тоже уйти хотел, но от нас не скроешься!
    Офицеры из Кампучии захихикали словно дети, хотя я даже попытки убежать не сделал. Герои наслаждались своим подвигом.
    - А вы что, не рады? - отсмеявшись, спросил бас. - Кстати, не пытайтесь это дело скрыть...
    - Мы сообщим, куда надо, о вашем самоходчике, - веско добавил тенор.
    Максюта, услышав эти слова, и вовсе скис. Между ротами, как и между взводами, шло соцсоревнование: самоходчик "в стане врага" давал Кампучии верный шанс занять первое место.
    - Ладно, ищите своего второго! - закончил бас-офицер. - А мы пошли. - Вот только "спасибо" не слышу! - хмыкнул напоследок кампучиец-тенор.
    Мучители, которых я так уговаривал меня отпустить, ушли. А я остался со "своими". Ничего хорошего это не предвещало.
    - Садись, Медведев, - сказал Чалышев.
    Я сел.
    - Кто с тобой был? - замполит обратился ко мне, как к больному - тихим и участливым голосом.
    - Я был один, - ответил я.
    - Кто с тобой был?! - заорал старлей.
    От его участливости не осталось и следа.
    - Никого, - снова ответил я.
    - Не ври, Медведев! - разозлился замполит. - Рассказывай, как было!.. Ты же у нас из второго взвода?
    Упоминание о номере взвода вывело Серафимова из состояния прострации.
    - Товарищ капитан, я объявлю построение роты? - наш старлей вскочил и направился к двери.
    Максюта кивнул. Взводный вышел. Чалышев поднялся с места. Замполиту так хотелось выбить из меня признательные показания, что он стал кругами ходить вокруг моего стула.
    Наконец, встал рядом и, сопровождая каждое слово тычком кулака мне в плечо, заговорил:
    - Ты скажешь, Медведев... Нет, ты скажешь!.. С кем ты ходил?.. С кем ты ходил?
    Я чувствовал, еще немного, и он начнет меня избивать прямо в канцелярии. Но я и в мыслях не мог представить, что выдам Тимоху. Просто сидел и молчал. Мне было холодно в одних трусах; уже вечерело. В то же время я наблюдал за происходящим словно со стороны: никак не мог поверить, что, всё-таки, попался.
    - С кем ты ходил? С кем ты ходил? - размеренно приговаривал Чалышев.
    Испуганный Максюта молча взирал на это зрелище. Наконец, и у него нервы не выдержали.
    - Хватит! - бросил капитан. - Оставьте его!
    Замполит нехотя отошел. Следователь из него получился никудышный. В этот момент в канцелярию заглянул Серафимов. Его лицо приобрело какое-то хитрое выражение.
    - Роту и смену построили, - доложил он.
    Максюта вышел. Мы с Чалышевым остались вдвоем.
    - Лучше сам сознайся, - пробурчал замполит. - Не скажешь, хуже будет. Обещаю, Медведев!
    Я молчал.
    - Из-за таких как ты, всё в роте так и происходит! - в сердцах воскликнул Чалышев и тоже затих.
    Так мы и сидели, пока не вернулись Максюта с Серафимовым.
    - Медведев, ты был в самоходе вместе с Захаровым, - с порога заявил взводный. - Он уже во всем признался.
    - Я ходил один, - как попугай, повторил я.
    - Как один? - возмутился Максюта. - Тебя видели вместе с другим бойцом!
    - Значит, это был кто-то из батальона. - Я выдал последний аргумент, который пришел мне в голову.
    Хотя такая отмазка была шита белыми нитками. Ни один боец из батальона в здравом уме не направился бы на территорию нашей секретной части.
    Но я решил упорствовать до конца. Вспомнился сержант-ефрейтор Кудашов, мой комод соловьиной поры, до последнего утверждавший, что бутылку с выпивкой он нашел в кустах. Ведь тогда офицеры ничего не смогли с ним поделать! И Кудаш никого не сдал.
    "Главное, - прочно засело в моем воспаленном сознании, - не менять свои показания".
    - Медведев, ты понимаешь, что говоришь!? - нервно заорал замполит. - Ты над нами издеваешься?!
    - Я тебя снимаю со смены, - постановил Максюта. - Одевайся и готовься к построению на ужин. После столовой - в канцелярию!..
    Но дальнейшие расспросы офицеров ни к чему не привели. Я стоял на своем. Вплоть до самой вечерней поверки.

    ***

    А Тимоха ушел на смену с восьми вечера до двух ночи. Поговорить с ним удалось только на зарядке. Пока соловьи с черепами бегали по стадиону, мы присели возле кустиков. Тимоха выглядел хмурым.
    - Значит, и тебя раскололи, - печально заключил я. - Одного не пойму, зачем ты им обо мне проболтался?
    - Что ты несешь?! - Захаров даже на ноги вскочил от возмущения. - Это ты меня сдал!
    - Никого я не сдавал! - зашипел я.
    Тимоха недоверчиво взглянул на меня. Затем сел рядом.
    - Лучше расскажи, как ты вернулся, - примиряюще сказал я.
    - Повезло, - ответил Захаров. - У меня тогда шнурок развязался. Я и отстал. Поднимаюсь, вижу - на фоне светлого неба офицерские фуражки. И кто-то орет: "Эй, ты, второй, стой!" Ну, я и рванул быстрее. Побежал в роту через пеленгатор и старое ПЦ. Подбегаю, смотрю - рота строится, а смена уже на плацу стоит. И Померанцев-сволочь, вместо того, чтобы промолчать, надрывается: "Где Захаров? Куда делся Захаров?!" Он был старшим смены и выделывался перед взводным. А Серафимов как раз на галерее стоял. Увидел меня, подозвал к себе и спрашивает: "Ты откуда?" Я говорю: "Бегал по дороге". А он: "А почему ноги оцарапаны? Вон, колючка к трусам прилипла". А я: "С дороги увидел построение, ну и сократил путь через заросли. Наверное, там и зацепился". Он мне: "Кончай врать! Там твой товарищ Медведев уже во всем сознался. Вы с ним вместе в самоход ходили". Ну, я ему ответил, что ничего не знаю. Вот и всё.
    - Мне Серафимов то же самое про тебя говорил! - воскликнул я. - Вот гад!
    - Да, Мишель, - серьезно подтвердил Тимоха. - Он еще хуже, чем Дементьев... Так, значит, ты меня не выдал?
    - Нет, конечно!
    - И что тебе теперь офицеры говорят?
    - До отбоя пытали меня, но я ничего не сказал. Теперь Чалышев грозиться письмо домой послать. Говорит, напишем твоей маме, какой ты плохой солдат, если не назовешь фамилию второго самоходчика.
    - Пугают! - махнул рукой Тимоха. - Это же подло! Так никто не делает.
    Подобное наказание считалось самым жестоким. В нашей роте благодарственные грамоты еще изредка посылали, а "ругательные" письма - никогда.
    - Слушай, Мишель, - Захаров вдруг тяжело засопел. - Эти офицеры из Кампучии, оказывается, своих самоходчиков пасли. А наткнулись на нас.
    - Знаю! - хмыкнул я. - Вот не повезло!
    - Так этих ребят, оказывается, вычислили, - продолжил Тимоха. - Знаешь, два парня из нашего призыва. Один - рыжий, низенький такой. А второй - высокий, черноволосый. Ну, помнишь, с прыщами на роже? Он еще в Центр на смену ходит!
    - Не помню, - равнодушно ответил я. - Как же неудачно всё вышло! Пройди они раньше нас всего на пять минут! Их бы и поймали!
    - Мишель, может, ты скажешь, что второй боец и был этот рыжий? - спросил Захаров. - Ты же знаешь, что для меня значит последняя барка.
    Я знал. Тимоха собирался после армии поступать на физфак университета. Последняя барка приходила в Союз слишком поздно, на вступительные экзамены не успеешь.
    - На меня Чалышев наезжал, - продолжил Захаров. - Если ты скажешь про рыжего, он от меня отстанет. Ты пойми, тех двоих все равно уже поймали! Им хуже-то не будет!
    - Нет, я так не могу! - отказался я. - Да я и не знаю совсем того рыжего.
    Мне стало обидно. Я прикрывал Тимоху, как мог - а ему и этого мало!
    - Ну, как знаешь, - обиделся Захаров.
    Зарядка заканчивалась. Соловьи и черпаки побежали в роту. Мы, вместе с остальными дедушками вышли из кустов и потрусили следом.
    - Пойми, я же не стукач! - шепнул я Тимохе. - Чем парни из Кампучии передо мной провинились? Не могу я на них донести! Неужели не ясно?

    ***

    На следующий день тема стукачества получила неожиданное продолжение. На имя командира части пришло письмо из Союза, подписанное... ефрейтором Кудашовым! Тем самым Кудашом, который дембельнулся летом прошлого года. После восьми месяцев гражданки бывший ефрейтор надумал поступать в военное училище. А туда не брали без положительной характеристики из армии! Понимая, что после залета с пьянкой ничего хорошего ему не напишут, Кудаш выдал человека, у которого покупал выпивку. Им оказался... старший прапорщик Тищенко!
    Командир части полковник Груздин, хоть и считался либеральным, на этот раз пришел в ярость. Тищенко ближайшим самолетом отправили в Союз. Я видел прапорщика за пару дней до отъезда - начальник радиомастерской постарел лет на десять. Зато Кудаш добился своего: Дементьев, по указке Груздева, написал солдату хорошую характеристику...
    После этих событий моя поимка отошла на задний план. Вся рота гудела, как встревоженный улей: солдаты осуждали Кудаша и жалели Тищенко. Находились и защитники командира части.
    - Понимаете, Груздев не мог поступить иначе, - растолковывал солдатам Месседж. - Сигнал поступил, надо реагировать. Кудаш всё правильно рассчитал. Письмо заказное, значит, надо зарегистрировать. А официальная бумага требует ответа...
    Письма начальству от бывших солдат уже приходили. В наш соловьиный отличился сержант Починок. Тот, который в свое время издевался над Ваней Ивановым. Дембель со второго поста, как и Кудаш, собрался поступать. Только не в училище, а в высшую школу милиции города Минска. Туда тоже требовалась рекомендация из армии.
    Сакичев, будучи уставным до кончиков ушей, провел комсомольское собрание роты. Я там не присутствовал, сидел на сменах. Зато Густав с Паровозом рассказали, как всё проходило. Лошадь поставила вопрос на голосование. "Не рекомендовать!" - ответило большинство бойцов. Только Ваня Иванов проголосовал "за". Почему? "В милиции Починку - самое место!" - объяснил солдат.
    В итоге, Сакичев отослал плохую характеристику. И в Минске недосчитались одного милиционера.
    "Надо было Починку настучать на кого-нибудь, - после истории с Кудашом мрачно шутили солдаты. - Его бы приняли без экзаменов!"
    В ротной курилке вовсю судачили о стукачах. Вспомнили Пашу Кузнецова. Парень до армии учился в Ленинградской Корабелке. В его студенческой группе было несколько кубинцев. Когда Паша узнал, что едет на Остров Свободы, то через маму взял у одногруппников домашние адреса и телефоны. Во время редких выездов в Гавану солдат уходил подальше ото всех и звонил своим знакомым из телефонов-автоматов. Несколько раз писал письма; сложным путем добывая местные конверты. Но связаться с одногруппниками не удавалось. А спустя некоторое время солдата вызвал к себе особист: "Ты зачем, Кузнецов, находясь в секретной части, пытаешься связаться с кубинцами?" И Паше стало ясно, почему его в последние месяцы не записывали на выезды.
    Солдат быстро вычислил стукача. Ночью поднял его, якобы на смену, и в душевой набил морду. Однако переусердствовал, раскроил губу. Кровищи было много, да еще стукачок крик поднял. Прибежал дежурный по части. В итоге, Кузнецову дали десять суток губы. Паше еще повезло, что избитый оказался одного с ним призыва; иначе бы приписали дедовщину...
    Стукачи имелись и во второй роте. Валера Стрепетов жаловался: что ни случится, на следующей день офицеры всё знают. И главное - так подробно пересказывают, словно на камеру снимали. Два деда ночью, без свидетелей, подрались - наутро замполит роты всё узнал. Иногда Его Величество Случай слышал от офицеров такое, о чем и сам не догадывался. Их дембеля, предыдущий призыв, перед самым отъездом в Союз, буквально за два часа до барки, пытались вызнать у нормального взводного фамилии стукачей. Но офицер не выдал. Сказал: "Вы их на барке убьете, а меня потом посадят".
    Некоторые солдаты считали, что офицеры всё знают - вплоть до того, кто и когда за забор ходит. Другие уверяли, что слухи о стукачах сильно преувеличены. Но все сходились в одном - Кудаш совершил самое гнусное стукачество за всю историю нашей части.

    ***

    После залета с самоходом меня сняли со смен, и запустили через день в наряды. Конечно, дневальным по роте - что можно придумать хуже? Правда, дедушке любые наказания не страшны. Но все равно, жить стало тяжелей. Зато ротные офицеры обо мне забыли. Серафимов и Чалышев на новые беседы-допросы не вызывали. Так что Тимоха зря гнал волну.
    В один из дней я готовился к наряду. После занятий пошел в бытовку - гладить форму. Подменку, второй комплект формы, мне одолжил Боб. В ней я ходил на обед, в это время как отглаженные куртка и брюки висели на спинке кровати. Потом отдыхал вместе с остальными солдатами, пока народ, заступающий в наряд, гладил форму.
    В бытовке никого не было. Я взял единственный нормальный из трех утюгов (второй - прижигал форму, оставляя черные пятна на одежде, а у третьего искрил шнур около вилки). Положил куртку и начал гладить. Движения были отработаны до автоматизма. Мысли при этом в голове вертелись невеселые. Самоход, а вернее, его неудачная концовка, здорово испортил мне жизнь! Теперь я был "под колпаком". И новых залетов боялся, как огня. Иначе, действительно, отправят письмо маме. А то и в институт напишут. Чалышев сказал: "Если что, сообщим о твоем поступке по месту учебы". А в Военмехе возьмут, да отчислят меня!..
    Накануне моей поимки Колька Штукин принес на КПП обещанный ром. Я переправил "Гавана Клаб" в роту. Теперь пузырь емкостью 0,75 литра, на который было потрачено 25 псов, лежал в нычке. Мы собирались бухнуть после ночной смены.
    "Теперь уж не получится, - печально подумал я. - Пусть без меня пьют свой ром".
    Отгладил куртку. Принялся за брюки. Мысли становились всё тоскливей. Зачем я так испортил себе дедовской?..
    В бытовку заглянул Серж Пешков.
    - Привет, Мишель! - заметил он меня. - Опять в наряд? Сочувствую.
    Почти все в роте так ко мне и относились. Только Померанцев что-то гундосил о чести взвода, которую я опозорил.
    - А ты как? - отозвался я. - Есть новые стихи?
    - Рожаю тут один в муках, - то ли пожаловался, то ли похвастался Пешков. - Рабочее название - "В доме с гробами".
    Я отложил утюг.
    - Да, Мишель, в Гаване есть такой дом! - оживился солдат. - Собственными глазами видел. Недалеко от подземного тоннеля по дороге в Наваль.

     []

    Сержу в последнее время везло. Серафимов записывал его почти на все выезды. А что? Залетов у парня нет, на посту всё в порядке: вот он и путешествовал.
    - Этот дом стоит прямо на Малеконе, - начал Пешков, - а окнами выходит на Мексиканский залив. На крыше здания - огромный серый гроб, и все балконы - в форме гробов. А в доме - четырнадцать этажей. Знаешь почему? Никогда не догадаешься! Мне водила из второй роты объяснил. Короче, у одного миллионера был сын. Однажды он пошел купаться в море и утонул. Вот отец и построил здание, с крыши которого видно место, где утонул его сын. Там и стоит главный гроб! Сыну было как раз четырнадцать лет, поэтому здание - четырнадцатиэтажное!..
    Тут Серж сделал театральную паузу.
    - Самого стиха еще нет, - добавил он, - но концовку я уже придумал.
    Поэт откашлялся и зловещим шепотом начал декламировать:
    Вот дом, от которого пахнет могилой.
    Замри, но смотри в оба!
    Ползет, извлеченный таинственной силой,
    Мертвец из балкона-гроба!
    Последние слова Серж произнес с таким надрывом, словно воочию увидел воскресшего мальчика.

     []

    - Ну, ты даешь! - поразился я. - Здорово! Надо будет потом Вале послать.
    - Вале? Валяй! - Пешков наслаждался произведенным эффектом. - Я эти строчки три часа сочинял.
    - Везет тебе, - мне стало завидно. - Стихи пишешь, в Гаване бываешь. А я тут с самоходом залетел...
    - Бывает, Мишель, - кивнул головой Серж. - Так вы с Тимохой ходили?
    - Конечно! А с кем же еще? - ответил я. - Только меня схватили, а он успел убежать.
    - Ясно, - протянул Пешков. - А вы сигареты ченчили?
    - Сигареты? - переспросил я.
    Серж ни разу не ходил в самоход. Говорил, что боится попасться. Поэтому о вылазках за забор имел весьма смутное представление.
    "Парень заливал мне про гробы, - подумал я. - Теперь мой черед".
    - Мы с Тимохой обнаружили банановую плантацию. - Во мне проснулся сочинитель. - Знаешь, там листья такие огромные, а под ними громадные ветки, все усыпанные бананами. И из кубашей - никого. Мы сначала этими бананами обожрались, поэтому я и не смог от офицеров убежать. А потом еще срубили ветку и потащили ее к роте!..

     []

    Врал я вдохновенно. Мне очень хотелось верить, что так всё и было. Тем более, что плантации выдумывать не пришлось, о них мне подробно рассказывал Колька Штукин. Мы их видели издалека, но пробраться туда даже не мечтали. К тому же, Тимоха возражал против набегов на местных. Но Пешков-то об этом не знал!
    - Так что же вы их в роту не принесли? - расстроился Серж.
    Я видел по его глазам, что он завидует.
    - Меня спалили. - Я развел руками. - А Тимоха куда сейчас пойдет? Так что, накрылись бананы. А ветка до сих пор лежит в кустах...
    Лицо Пешкова сделалось задумчивым.
    - Здорово, наверное, в самоходе, - вздохнул он. - Но очень опасно.
    - Верно! - согласился я. - Тут нужно везение. А мне, как видишь, не повезло!

    ***

    После обеда меня вызвал Серафимов.
    - Куда идти? - спросил я дневального.
    - В класс второго взвода, - ответил соловей.
    С тех пор, как офицеры из Кампучии притащили меня в канцелярию, мы с Серафимовым больше не общались. Он вообще со мной редко разговаривал. В класс я зашел с большой неохотой и смутными опасениями:
    - Рядовой Медведев по вашему приказанию прибыл.
    - Садись. - Старлей жестом указал на стул.
    Я сел. - Замполит роты настаивает, чтобы мы отправили письмо тебе домой, - начал взводный.
    Эта новость меня просто убила.
    - Зачем домой? - жалко пролепетал я. - Товарищ старший лейтенант, не надо! Лучше объявите мне хоть двадцать нарядов вне очереди!
    Серафимов промолчал. Затем встал и начал ходить вдоль доски.
    - Ты, понимаешь, Медведев, что ты наделал? - наконец, спросил взводный. - Мало того, что подвел всю роту. Ты еще очень сильно навредил нашему взводу. Мы теперь - последние в соцсоревновании! Кто теперь из солдат поедет на выезды? Ты не меня подвел, а взвод, своих же товарищей!
    Я опустил голову. Блин, чего он так распинается? Мне было довольно и язвительных реплик Месседжа. Забыв о дедовской солидарности, он высказал мне всё, что думал. Если тормоз, нечего в самоход соваться! А Жора Краснов к нему почему-то не присоединился. Вот человек!
    Пока эти мысли проносились в моей голове, я сидел с виноватым видом, и слушал нотации. Лишь бы письмо домой не отослали.
    - На втором месте теперь - третий взвод! - продолжил Серафимов. - А ты еще защищаешь Захарова! У них ребята на выезд поедут, а у нас нет! И всё из-за твоего молчания.
    Мне стало ясно, куда он клонит.
    - Я ходил один, - после долгой паузы ответил я.
    - Медведев, я всё знаю. - Взводный остановился напротив меня. - Пойми, командир третьего взвода и так Захарова накажет. Я с ним договорился. Но если ты сознаешься, наш взвод займет второе место. Тебе надо только подтвердить, что ты был вместе с Захаровым, а я сделаю так, что замполит не пошлет письмо твоей маме.
    Некоторое время во мне боролись два чувства. Хотелось и от письма отвертеться, и Тимоху не предавать. Наконец, я решил прикинуться полным дураком.
    - Товарищ старший лейтенант, я не ходил с Захаровым, - как можно честнее произнес я.
    - Хватит врать, Медведев! - разозлился Серафимов. - Захаров из самохода прибежал. Я же своими глазами видел.
    - Он, наверное, спортом занимался. - Я решил стоять на своем. - Товарищ старший лейтенант, я с ним не ходил! Что же мне теперь, оговаривать его?
    - Что ты несешь?! - взорвался старлей. Таким раздраженным я его еще не видел. - Мне отлично известно, что ты ходил с Захаровым! Может, это не вы бананы из самохода тащили? А потом бросили ветку в кустах? Не вы?!
    Серафимов шумно задышал.
    - Это мне Захаров сказал, - добавил он. - Если хочешь знать, он во всем сознался. Только тебе об этом не говорит. Ну что, поверил теперь?!
    Я смотрел на взводного ошалевшими глазами. Какие бананы? Что за ветка в кустах? Офицер истолковал мои чувства иначе; ему показалось, я клюнул на приманку.
    - Признавайся, Медведев, и дело с концом! - сказал он. - И письма домой не будет. Обещаю.
    "Пешков! - вдруг осенило меня. - Это же ему я наврал про бананы! Так вот кто стукач в нашем призыве!"
    - Товарищ старший лейтенант, - произнес я, сжигая все мосты, - я вспомнил. Сзади, действительно, шел какой-то солдат. Но я его не знаю. Это был кто-то из батальона.
    - Ах, так, Медведев! - взводный побледнел, но справился с эмоциями. - Считай, письмо домой тебе уже отправлено. Иди, готовься к наряду!

    ***

    Я направился в курилку. Мне было так плохо, словно Колоскова второй раз вышла замуж. Даже хуже! В голове стали складываться строки письма маме...
    "Здравствуй, мамочка! Тут события произошли неприятные: меня спалили с самовольной отлучкой. По этому поводу тебе придет ругательное письмо. Там наши офицеры напишут, что я совершил воинское преступление и буду приговорен чуть ли не к расстрелу. Но ты мне, наверное, веришь больше, чем им. Максимум, что мне грозит - это последняя барка.
    Главное, чтобы ты не волновалась, не пришла в ужас от этого письма. Ты верь мне. Не скажу, что очень хорошо служу, но я и не враг народа..."
    На этой нелепой фразе моя фантазия иссякла. Я обнаружил себя в курилке, почти добившим "Популярес". До построения наряда оставалось сорок минут. Надо было срочно писать письмо.
    "Как же закончить? - задумался я. - ...Пусть не очень хорошо служу, но обязанности свои выполняю"...
    - Мишель! - Меня оторвал от дум Серж Пешков. - Слушай, я придумал начало стиха про дом с гробами!
    Мой старый товарищ, еще с учебки, выглядел таким радостным и беззаботным...
    - Пошел ты на @#$ со своими стихами! - выпалил я. - Ты - сволочь, Серж, и сам это знаешь!..
    Пешков сразу всё понял. Улыбка слетела с его лица. Солдат молча развернулся и пошел в кубрик.
    - Ты мне больше не друг! - прокричал я вслед. - Я больше с тобой не разговариваю! Стукач хренов!

    5. "Держи крокодила!", или Пеленгатор в манговой роще

    Манговой рощей у пеленгатора пугали молодых солдат.
    "Будешь рубиться на смене - отправлю в рощу! Ночью, в одних трусах! Понял?" - воспитывали на приемном центре.
    "Что, соловей, буреешь? Почему песню не поешь?! В манговую рощу перед Домом захотел? Так я мигом устрою!" - чморили в роте.
    Дальше угроз дело не шло; но и этого было достаточно, чтобы из призыва в призыв, из года в год, в головах солдат оседал непреложный факт: манговая роща по пути на пеленгатор - одно из самых таинственных мест на Кубе!
    То из этой рощи доносились крики кошки, которую тянут за хвост; то раздавался оглушительный рев быка, хотя никакого пастбища и близко не было. По ночам в кронах деревьях зажигались сотни ярких огней; казалось, там происходит какой-то мистический обряд. Огоньки таинственно мерцали под визг кошек и рев быков...
    Что только не говорили об этом солдаты! Самая романтическая легенда гласила, что огоньки - души местных аборигенов, которых в Средние Века истребили испанцы. Сердца убитых индейцев до сих пор бьются, и когда-нибудь коренные жители Кубы воскреснут. Тогда современных кубинцев ждет жестокая расплата за преступления предков. Визг символизировал страдания погибших, рев - жажду мщения. Кто придумал это объяснение? История не сохранила имени автора; но соловьи обычно верили...
    Через полгода многие загадки разрешались. Некоторые тайны, уезжая, раскрывали дембеля. И выяснялось, что в глубине рощи протекает ручей. А где вода, там водится разнообразная живность. Например, жаба-бык - огромная лягушка черного цвета. Немногие солдаты ее видели, но слышал каждый. Именно она орала, словно сирена; как услышишь, невольно начинаешь искать глазами стадо коров.
    А душераздирающий крик кошки... Так звучала предсмертная агония лягушки-прилипалы, когда ее заглатывал удав. Змея переваривает пищу медленно, и пока лапы жертвы превращались в пищу, глотка орала, что есть мочи. Ужас!
    Сотни огней, горящих в ночи, оказались огромными светлячками. Иногда они даже залетали на антенное поле...
    А однажды рядом с рощей произошло нападение! Паровоз с Шаром возвращались с Дома. По пути Шар заметил какую-то лягушенцию и, от нечего делать, спихнул ее в канаву. Переворачиваясь, лягушка выпустила струю жидкости, которая попала бойцу в глаз. Шар ничего не видел пару часов, несмотря на все процедуры, которые с ним проделали в санчасти. Пеленгаторщик божился, что лягушка с виду была совершенно обычная: прилипала с "вертикальным взлетом" - такие легко ползают по стенам и даже по потолку...
    Стоит ли удивляться, что вокруг рощи циркулировало множество слухов? И хоть большинство из них выдумали для устрашения младшего призыва, даже дедушки обходили это место стороной.
    Но однажды в "обитель духов" собрались Паровоз и Густав. Толик хотел поймать удава, чтобы устроить рядом с Домом зооуголок. Лучше места, чем манговая роща у пеленгатора, для этой цели не найти. Бескорыстный Гусейников вызвался помочь. Все-таки, биолог. Да и спокойней вдвоем.

    ***

    Толик ходил на смены, Игорь заступил посыльным. Операцию под кодовым названием "Удав" назначили на 15-30. Паровоз отправлялся на поимки прямо с пеленгатора, а Густав - со стороны нового ПЦ.
    За несколько часов до этого волнующего события мы сидели на спортгородке. Толик с Игорем обсуждали детали операции, а я больше слушал. Рядом никого не было. Идеальное время: рота учится, смена отдыхает; вот только Паровоз со сном припозднился. Густав по-наглому смотал с приемного центра, где начальником сидел Соснин, а помощником - Макаров. Эта парочка разрешала посыльному почти всё, лишь бы документы относил вовремя. А я, уже традиционно, тащил наряд дневального. Правда, львиную долю припашек за меня отрабатывал Батькин. Вот и сейчас исполнительный соловей стоял на тумбочке.
    - Я тебе объясняю, ведро с собой прихвачу! - втолковывал Густаву Паровоз. - Из-под галет, где прежний удав жил. Никуда он не вылезет!
    - А мы дотащим его до Дома в этом ведре? - сомневался Гусейников.
    Я с завистью слушал товарищей. Мне-то путь за забор был закрыт, даже в манговую рощу у пеленгатора. Всё, что светило в ближайшие дни - это тумбочка дневального.
    - Вот если бы там водились морские черепахи! - Я бесцеремонно влез в чужой разговор. - Тогда бы я точно с вами пошел, плевать на залет!.. Мне Коля Штукин говорил...
    От одноклассника я узнал немало интересного. Мы встречались почти каждый выходной в кинотеатре. В последний раз Колька рассказывал о "португальском кораблике". Так называют очень опасную медузу. Со стороны она выглядит как голубой, с пурпурной полосой, надутый рыбий пузырь. Симпатичный кораблик, который носит по волнам. Зато под водой - длинные, тончайшие щупальца, обжигающие сильным ядом. Если такое щупальце коснется спины, человека парализует и он утонет. Из-за этого кораблика в Мексиканском заливе зимой никто не купался; когда холодная вода, медузы подходят близко к берегу. А один наш боец полез в воду, и его с сильнейшими ожогами отвезли в Наваль на Колькиной "таблетке"...

     []

    Обычно такие истории я пересказывал Густаву. Игорь дополнял их информацией от своих биофаковцев. Но в последнее время Гусейников невзлюбил Штукина. А всё из-за того, что сбылась его идея-фикс: Игорь все-таки выпил спиртного! Как и хотел, вместе с Бобом, Гусарычем и Толиком. Тот самый ром "Гавана-Клаб". Но Густав не только выполнил цель, но и пошел дальше - выпил слишком много. А когда смена улеглась, начал чудить. Сначала полез к Колокольчикову: выяснять, кончил ли солдат-тихоня в тот памятный день у монумента? Разбуженный Коля отвечал уклончиво. Тогда Гусейников вознамерился будить Пешкова, чтобы тот объяснил, зачем он стучал на нас взводному. Солдата еле-еле оттащили.
    Наутро Игорь понял, что был не прав. Угрызения совести мучили бойца недолго - он заявил, что Штукин купил плохой ром. И поэтому, он, Гусейников, вел себя неадекватно. Стало быть, Колька во всём и виноват!..
    - Мишель, не упоминай эту фамилию! - попросил Толик. - Не сыпь Густаву соль на рану.
    - Твой Штукин - трепло, - мрачно изрек Игорь. - Болтает одни байки.
    - Какие байки?! - возмутился я. - А как же история с крабами?
    Колька еще в первую нашу встречу о них рассказывал. А потом Густав разузнал, что на побережье Карибского моря самки крабов тысячами идут к воде на нерест. Иногда преодолевают несколько километров. Если на пути миграции проходит шоссе или грунтовая дорога, живая масса все равно ползет вперед. Их давят машины, к местам скопления трупов слетаются птицы, но самки всё равно прут напролом, пока не доберутся до моря.

     []

    - А недавно Колька о крокодилах говорил, - вспомнил я. - У них в санчасти...
    - Не видел он ни разу крокодила! - взвился, как ужаленный, Густав. - Врет он всё!
    - Не ссорьтесь, парни, - забеспокоился Толик. - Надо уважать друг друга! Толерантность!
    - Сам ты толерантность! - буркнул я в ответ.
    - Толерантность означает "терпимость к чужому мнению", - важно объяснил Перевозников. - Это я по БиБиСи слышал.
    - У Мишеля нет своего мнения, - пожал плечами Игорь. - Он только Штукина и слушает.
    - Ах, так! - разозлился я, вставая с места. - А ты только себя замечаешь!
    Мне стало чертовски обидно. Мало того, что я не могу с ними пойти, так еще и Густав мне не верит! В мрачном настроении я поплелся к тумбочке дневального.
    - Желаю увидеть крокодила! - вдогонку крикнул Игорь. - Во сне!!!

     []

    Я не ответил. Встал на тумбочку и отпустил Батькина. С места дневального было хорошо видно, как Гусейников отправился на приемный центр, а Паровоз, смачно сплюнув, ушел в спалку. Ну и ладно!

    ***

    Через полчаса в роте стало совсем тихо. Смена заснула, остальные учились. Батькин шуршал в курилке, выметая листом от пальмы мусор и окурки. Потом, вместе с "веником по-кубински", переместился на волейбольную площадку. А я стоял на тумбочке, смотрел по сторонам и размышлял о здешней природе.
    Если бы не Колька, я бы ничего не узнал - ни о миграциях крабов, ни о португальском кораблике. Здесь, в роте, мы сталкивались только с комарами, да мелкими мошками, которые лезли в глаза при сильной жаре. Конечно, каждый солдат видел пикуду или скорпиона. Иногда в наступающих сумерках над головами курильщиков скользили быстрые тени; это были летучие мыши со странными, приплюснутыми головами. А самой экзотической живностью считались колибри: такие маленькие птички, что трудно разглядеть!
    Пеленгаторщикам повезло больше. У них водились грифы, летали огромные бабочки. И даже в таинственную манговую рощу можно сходить. А я... Мне сделалось тоскливо. После злополучного письма домой о самоходах пришлось забыть.
    Вслед офицерскому "пасквилю" я послал маме разъяснение:
    "Подарок я тебе приготовил не самый приятный. Мне всё кажется, что ты подумаешь, будто я - плохой солдат. Или решишь, что мне сейчас очень плохо и меня терроризируют. Всё не так уж сумрачно вблизи. Единственным моим наказанием является письмо домой. Правда, мой корабль - последний, ибо резко обострились отношения с командиром взвода. То, что обо мне написали, сплошь отрицательные черты, это - его месть.
    Ты спросишь, почему я пошел в самоход, зная, что это является нарушением воинской дисциплины. Понимаешь, мамочка, армия - очень мутная организация. Чем дольше в ней служишь, тем лучше это осознаешь. Первый год тебя всячески пинает старший призыв; а последние полгода страшно хочется домой. Сверху на тебя уже ничто не давит. Ты понимаешь, что здесь - всё надоело, и ты никому не нужен. Каждый борется с тоской по-своему: одни - постоянно спят, другие - тихо тормозят, третьи - свихнулись на сувенирах. А я выбрал самоходы. Они дают разнообразие. Я хоть немного посмотрел страну, но попался ".
    Недавно из дома пришел ответ. Он меня очень расстроил. Мама осуждала меня за самовольную отлучку и просила "служить хорошо". Не мешкая, я накатал новое послание. Теперь, стоя на тумбочке, вспоминал отдельные строчки:
    "Офицер, который написал тебе письмо, никакой не "нормальный мужик", а порядочная свинья. И дело мое не пошло выше не потому, что офицеры меня пожалели. Просто они бы сами, в первую очередь, пострадали. Мамочка, пойми, здесь не такая армия - о которой снимают фильмы и пишут в газетах! И я не буду "хорошо служить", в том смысле, какой в него вкладывает наш замполит. "Хорошо служить" для него означает "угождать офицерам, ходить по струнке". Но ты же знаешь мой характер! Я так никогда не поступлю!"
    После маминого письма я несколько дней ходил, как в воду опущенный. Никак не мог понять, почему она поверила офицерам? Раньше мы с ней всегда понимали друг друга. Неужели полтора года разлуки всё изменили?
    Верные слова, как обычно, нашел Андрюха Бобров.
    "Мишель, твоя мама написала Чалышеву, чтобы тебя защитить, - сказал он. - И тебе отправила назидательное письмо, потому что думала, что его прочтут офицеры. Конечно, она тебя не осуждает! Просто беспокоится. Хочет, чтобы тебе служилось нормально".
    И у меня гора с плеч упала. Я понял, что наши отношения с мамой никто не может испортить. Зато возненавидел глубокой, настоящей ненавистью Серафимова и Чалышева. Я чувствовал себя несправедливо униженным. И решил не ходить в самоходы хотя бы для того, чтобы не дать им новую возможность надо мной поиздеваться...
    Правда, стало скучно до ужаса. Слава богу, в нашей части заработало советское телевидение! За полтора года оно сделалось смелее и интересней. Разница с Союзом - восемь часов, поэтому вечерние программы у нас шли днем. Самой лучшей считалась "Взгляд". Ее смотрели всей ротой - после обеда и до развода на работы.
    На меня огромное впечатление произвел один "Музыкальный ринг". Выступали "Звуки Му" против группы "АВИА". Я впервые в жизни увидел Мамонова! Правда, телепередача понравилась немногим. Жора Краснов заявил, что обе группы - сборище придурков, и почти все дедушки с ним согласились.
    Однажды я сидел в ленинской комнате и смотрел телик. Фильм закончился, пошли титры. Внезапно на экране возникли какие-то ковры. Девушки в восточных костюмах стали на этих коврах танцевать. "Заставка новой передачи," - подумал я. Оказалось, реклама Ташкентской ковровой фабрики! Так я впервые в жизни увидел советскую телерекламу...
    На тумбочку позвонили, прервав поток моих мыслей. Я взял трубку.
    - Дневальный по роте рядовой Медведев.
    - Мишель? - Это звонил Штукин. - Я на ваше КПП заскочил. Сегодня в 18-30 у кинотеатра.
    - Крокодил?!
    - Чего ты орешь? - разозлился Колька. - Я и так слышу. Договорились?
    - Конечно!
    И Штукин повесил трубку. Значит, всё расскажет на месте. Мое настроение улучшилось. Я еще утру нос самодовольному Густаву!

    ***

    В шесть вечера мы сдали наряд. До ужина оставалось больше часа. Я быстрым шагом поспешил к кинотеатру.
    - Пошли! - Одноклассник встретил меня на территории батальона.
    Я перелез через забор. В обход футбольного поля, подальше от гауптвахты, поближе к клубу, мы направились в санчасть. По пути Колька рассказал подробности. Одного капитана из батальона достала жена: "Хочу чучело крокодила, как у нашего зампотылу!" Муж сначала сопротивлялся, а затем поддался уговорам.
    - Ты думаешь, почему вас офицеры так дрючат? - прокомментировал Штукин. - Из-за жен. Те требуют от них новых званий, повышения по службе. Вот мужья и стараются.
    - Наши офицеры, за редким исключением, такие дураки! - заявил я. - Они и без жен готовы биться за первое место в соцсоревновании.
    - Не скажи! - засмеялся Колька. - Ты просто всего не знаешь...
    Итак, капитан из батальона сторговался с кубашами. Цена за крокодила - 50 псов, причем, договор с предоплатой. Через несколько дней продавцы свое слово сдержали. Вечером кто-то постучался в касу. Радостный офицер приоткрыл дверь, с улицы раздалось несколько слов по-испански, и в комнату быстро забросили сетку из-под картошки. В ней вместо чучела извивался абсолютно живой и полный сил крокодил. И хоть у него была завязана пасть, офицер с женой чуть с ума не сошли. Стоило им задремать, как крокодил выбирался из мешка и начинал ползать по касе. Утром незадачливый капитан понял, что от рептилии надо избавляться.

     []

    - Мне шеф сказал об этом кадре, а я сувенирщикам! - засмеялся Колька. - Смотались в офицерский городок; и теперь зверь - наш!
    Впереди показалась санчасть, небольшое двухэтажное здание.
    - Заходи! - царским жестом пригласил Штукин. - Вот здесь сувенирка!
    Дверь в "сокровищницу комбата" была закрыта.
    - Не понял, - нахмурился Колька. - Айда наверх!
    Мы поднялись на второй этаж. Свернули в коридор, и тут... увидели нечто. На полу лежал настоящий крокодил! Чудовище метра на полтора, с короткими лапами и маленькими злыми глазами. Я уже собрался бежать, когда меня схватил Штукин.
    - Стой! - засмеялся одноклассник. - Он не опасный!
    Я пригляделся. Морду хищника замотали проволокой. К тому же, на полированном каменном полу крокодил не мог маневрировать. Он лишь беспомощно скользил на брюхе, отчаянно перебирая лапами. За ним, надрываясь со смеху, стояли два солдата. Один был в белом халате.
    "Сувенирщик и фельдшер, - догадался я. - Только зачем они животное мучают?"
    Первый страх прошел, и мне стало жалко крокодила.
    - Парни, зачем вы этого монстра наверх потащили? - спросил Штукин. - Я думал, вы внизу...
    - Это Сашкина затея, - объяснил сувенирщик. - Бойцы пришли на прием, а он им в коридор это зеленое полено выпустил!
    - Ну и все разбежались! - подхватил фельдшер Сашка. - Мы с Борькой выходим, а уже никого нет. Особенно прикольно тот воин со сломанной ногой драпал!
    И Сашка и Борька снова расхохотались. Мне эти парни не понравились. Бедный воин со сломанной ногой! Пришел на перевязку, а тут...
    - А нет посетителей, значит, прием окончен, - отдышавшись, пояснил Борька-сувенирщик. - Понял теперь?
    - А я тут привел кореша-альбиноса, - сказал Штукин, предваряя новый приступ смеха. - Это мой одноклассник, Мишель. Ну, я вам рассказывал...
    Колькины приятели взглянули на меня с интересом.
    - Американского президента пасете? - недоверчиво спросил Борька.
    - Пасем, - кивнул я. - И вице-президента тоже.
    Надо было как-то себя зарекомендовать, хотя я и просил в свое время Кольку, чтобы он не болтал лишнего.
    - Сашка, сфоть меня с Мишелем на фоне крокодила, - попросил Штукин. - Его ребята-альбиносы ни разу кубинских зубастиков не видели. Мишель с ними поспорил на сотню псов, что такую фотку принесет.
    - Тащи фотик! - Сувенирщик аккуратно переступил через рептилию.
    - Сейчас! - кивнул Штукин и исчез в своей комнате.

    ***

    Мы остались вчетвером, включая крокодила.
    - А что вы будете с ним делать? - спросил я. - Фотографироваться с батальонными?
    Фельдшер с сувенирщиком опять разразились диким хохотом. Это напоминало хроническую болезнь.
    - Комбат не поймет, - давясь от смеха, ответил Сашка. - Он же не животновод, а полковник!
    - Живой крокодил никому не нужен, - пояснил сувенирщик, - а чучело можно неплохо продать. Да и мясо крокодилье вкусное.
    Рептилия, словно предвидя свое будущее, приуныла. Крокодил перестал дергаться и замер на полу, словно бревно.
    - Придется убить, - с грустью подтвердил фельдшер. - Тут проще всего вколоть кубик формалина в глаз. Каюк настает моментальный. А раньше деды из сувенирки током убивали. Вот садисты! Два провода: один - в глаз, другой - в зад. Но эти крокодилы такие живучие! Иногда приходилось несколько разрядов пропускать. А с формалином - нет проблем. Комбат скоро поедет в Батабано, на крокодилий питомник: тогда у нас будет много работы!
    - А ты слышал, что кубинские крокодилы - самые агрессивные в мире? - спросил меня сувенирщик.
    Тут вернулся Штукин.
    - Зато самые маленькие! - смеясь, подхватил одноклассник. - Держи технику!
    Сашка-фельдшер сделал три кадра: я со Штукиным на фоне крокодила, мы все вместе - в коридоре и кадр века - я и крокодил, один на один.
    - С меня фотки! - пообещал Колька. - На следующей неделе будут.
    - А ребята поймут, что крокодил живой, а не чучело? - засомневался я. - Лежит, словно мертвый.
    - Мы тебя и с чучелом сфотим, - пообещал Борька. - Хочешь прямо сейчас? У нас уже одно есть!
    И сувенирщик показал на фельдшера. Назревала очередная шутливая перепалка, когда на лестнице послышались торопливые шаги.
    - Полундра! - перед нами возник запыхавшийся воин. - Мужики, срочно вытаскиваем отсюда крокодила!
    Это был второй сувенирщик, Колька мне о нем рассказывал. Крупный детина с ярко-рыжей шевелюрой, такого ни с кем не спутаешь.
    - Антон, объясни сначала, в чем дело? - насупился Сашка.
    - Нечего было зверя на больных напускать! - рассердился рыжий. - Твоя затея, а нам расхлебывать! Весь лазарет побежал в штаб жаловаться! А парень со сломанной ногой оказался замком взвода. Короче, комбат сюда нагрянет с минуты на минуту.
    Комбат! Это магическое слово мгновенно подействовало на солдат; только крокодил остался безучастен. Сашка побежал за мешком, а остальные ребята лихорадочно засуетились возле рептилии.
    Колька обернулся ко мне:
    - Мишель, сматывай! Ты еще не знаешь нашего комбата!..
    Я пулей выскочил из санчасти и почесал к кинозалу. Это я-то не знаю комбата? Спасибо, уже нагляделся!

    ***

    После ужина роту погнали в кинотеатр. Очередной четверг, просмотр киноэпопеи "Великая Отечественная". Двадцать четвергов - двадцать серий. Когда последняя заканчивалась, военную хронику запускали по новой.
    Дедушки расселись на блатные места рядом с кинобудкой. Наша компания устроилась поближе к экрану и подальше от чужих ушей. Я помирился с Густавом еще в столовке; теперь Игорь с Толиком обещали рассказать о своем походе в манговую рощу. Лица у ребят были многозначительными. Наверняка, приготовили сюрприз.
    "У меня тоже есть новости", - подумал я, вспомнив о санчасти и крокодиле.
    "Кинокрут" зарядил пленку. Аппарат заработал. Начался фильм о Сталинградской битве. Зазвучал громкий голос диктора - самое время поболтать.
    - Поймали удава? - тихо спросил я.
    - Нет. - Слева от меня устроился Паровоз. - Но обнаружили кое-что более интересное.
    - Самое главное упустили! - задышал справа Густав. - Там же куча комаров! Паровоз от них своим ведром отбивался...
    Кубинские комары - настоящее бедствие. Подвижны, как мухи; прожорливы, как саранча. Крупные особи с двумя белыми пятнами на голове с лету впивались в кожу, прошибая армейскую форму. А как жалили!..
    - Туда без антикомарина нельзя, - поддержал Толик. - Батальонным такую пасту в караул выдают. Говорят, на два часа хватает; но мы же не думали...
    Густав нервно захихикал.
    - Да рассказывайте же! - возмутился я. - Что там у вас случилось?
    - Я всё больше на деревья смотрел, - начал Паровоз. - Ведь удавы могут прятаться на широких ветках или прямо на стволе. А тут, в какой-то момент, прямо из-под самых ног, такая громадная крыса как выпрыгнет! И побежала! Я закричал и отскочил, а Густав за ней погнался.
    - Не крыса, а хутия, - обиженно зашептал Игорь. - Сколько раз говорить? Ху-ти-я! Крупный зверек, и, между прочим, редкий! Но я эту хутию упустил; там такие заросли. Она шмыгнула куда-то... и всё. Возвращаюсь, а тут Паровоз провалился!
    - Я за Густавом пошел, вдруг нога вниз ушла, - продолжил Толик. - Хорошо еще, не сломал: шмякнулся удачно на землю. Эта манговая роща, веришь, точно таинственная!.. Короче, ногу вытаскиваю... Смотрю, а там чья-то нычка! Мне еще Мазеп рассказывал, что у них такие делали. В землю врывают корпус от приемника "Р-250М"; я туда ногой и угодил...
    - И что там?! - У меня загорелись глаза. - Неужели дембельские псы?
    Моя фантазия заработала на полную катушку. Может, эта нычка с тех самых времен, когда дембеля ездили на машинах в Гавану и жгли костры из денег?
    - Пусто! - Густав обломал весь кайф. - Только блокнот с какими-то стихами да дембельскими наказами. А хутию я упустил, это факт!
    - Плевать на твою хутию, - зашипел Паровоз. - Мишель, блокнот этот - ценный! Смотри!
    Толик вытащил тонкую записную книжку. Раскрыл на первой странице.
    "Дембельская", - кто-то вывел большими буквами. И ниже, маленькими: Исполняется на мотив песни "Прощайте, скалистые горы". Автор - Саня Хохлов"...
    Я стал читать. Больше всего мне понравились последние строчки:
    Прощайте Гавана, Карибы,
    Солдатская роба моя.
    Я знаю, друзья, что не жить мне без Кубы,
    Как Кубе не жить без меня!
    - Душевно! - сказал я. - Может, те дембеля специально книжку оставили?
    - Там еще есть кубинские приметы, - Паровоз перелистнул вперед. - Вот: "Если два раза увидел поезд, пора на дембель".
    - Точно подмечено! - оценил я.
    На Кубе железные дороги плохо развиты. Я несколько раз проезжал мимо пустых, заросших травой, узкоколеек. Поезда не видел ни разу.
    - Мишель, там есть примета и для тебя! - захихикал Густав, вырывая из рук Толика книжечку. - Нашел! "Кто сфотографируется с крокодилом, и эту фотку привезет на Родину, того на гражданке ждет красивая девушка!"
    - А кто треплется о крокодилах, - назидательно добавил Паровоз, - того на гражданке ждет девчушка-уродина.
    - Натуральный крокодил! - радостно подтвердил Густав.
    - Парни, вы мне не поверите! - воскликнул я. - Через неделю у меня будет такая фотка!

    ***

    Записную книжку мы перепрятали. Некоторые стихи я переписал к себе в блокнот.
    Например,
    "Остров зари багровой",
    Сколько здесь комарья!
    Сплю я под крышкой гроба,
    "Куба - любовь моя!"
    Раньше солдаты спали под накомарниками. Белые балахоны были натянуты над каждой кроватью. Они, действительно, чем-то напоминали гробы.

     []

    Еще мне понравилось четверостишие:
    Я вспомню два прошедших года
    На палубе большого корабля.
    Останутся кому-нибудь другому
    Мои мечты и красная земля.
    Незнакомый Санька Хохлов уже давно гулял на гражданке, а его стихи по-прежнему волновали солдат. Это был не абстрактный символизм Сержа Пешкова, а близкие каждому из нас темы...
    Вот только проверить кубинскую примету мне не удалось; фотку с крокодилом я так и не получил. Кольку Штукина срочно перевели в Каса Бланку. Это - район Гаваны, где размещался наш штаб группы войск и проживал почти весь советский генералитет. А заодно блатной автовзвод для обслуживания высокого начальства. В нем служил Колькин кореш еще с учебки; под самый дембель ему удалось перевести к себе друга...
    - Значит, твоя Валя - крокодил! - безапелляционно заявил Густав.
    - А с чего ты взял, что я буду с ней встречаться? - пытался отвертеться я.
    - Это не важно, - изрек Игорь. - В любом случае, она тебя ждет. И она - крокодил!
    Через неделю я получил фотографию девушки. Игорь оказался прав: примета сработала!

    6. "У него такой огромный болт!", или Патруль в Новой Деревне.

    В середине марта случилось чудо: меня записали патрульным в Новую Деревню. Взводный заболел, Померанцев был на смене, и младший сержант Леха Попов занес в список мою фамилию. Ротный Максюта, не глядя, подмахнул наряд, и путь в Новую Деревню стал мне открыт. Мало того, я ехал туда вместе с Тимохой Захаровым!
    Этот наряд считался легальным самоходом. Только не надо никуда бежать. Целый день гуляешь в гражданке за территорией части, а если попадется хороший офицер, может и домашним обедом накормить. После осточертевшей тумбочки дневального такие перспективы казались счастьем.
    На следующий день, после завтрака, мы с Тимохой отправились в каптерку. Старший прапорщик Черный был не в духе.
    - Что, Медведев, опять в самоход собрался? - спросил он, выдавая мне гражданку. - И Захарова с собой прихватил? Давайте-давайте, раздолбаи!
    Упоминание о залете меня расстроило. Все уже забыли, и только Черный, гад, подшучивает!

     []

    - Товарищ старший прапорщик, разрешите получить сигареты, - обратился Тимоха. - На целый день уезжаем...
    - Ты что, боец? - удивился старшина. - Может хватит наглеть? Его, считай, на выезд отпускают, а он еще и курево требует! Бери гражданку и дуй отсюда, пока я добрый!
    У Черного было сложно получить "Популярес". Правда, в хорошем настроении он даже не смотрел в журнал, где солдаты расписывались за выдачу табачного довольствия, а просто высыпал кучу сигарет в кепон. Но так случалось крайне редко.
    Последние пару месяцев командование роты решительно боролось с ченчем курева. Борьба шла с переменным успехом. Сначала сигареты выдавали только после того, как сдашь пустые пачки от выкуренных. Тогда солдаты стали собирать упаковки, выброшенные офицерами-спецами. Наверху этот фокус просекли, и Черный начал подписывать пачки. Вскоре, правда, старшине надоело ставить по сто раз свою хитрую закорючку. Он заперся в каптерке и вырезал печать. Но среди солдат нашлись умельцы, которые сделали идентичную. Пару месяцев прапора удавалось водить за нос, но потом обман раскрылся.
    Теперь Черный просто рвал пачки. Курильщики обзавелись маленькими полиэтиленовыми пакетиками, где хранили "Популярес". А пачки для ченча делали самостоятельно: клей и бумага имелись на всех постах. Тимоха даже изготовил специальный трафарет для упрощения процесса.
    Кубаши за забором уже привыкли к клееному "Популяресу", когда передо мной встала новая проблема: я начал слишком много курить. И отдавать на ченч стало нечего...
    - Как был скупердяем, так и остался! - выругался я в адрес Черного, когда мы вышли из каптерки. - Что теперь? Окурки собирать?
    - У меня есть сигареты, - успокоил Тимоха. - Но лишний раз спросить не помешает.
    - Доставай! - потребовал я.
    Захарова репрессии обошли стороной. Угрозы Серафимова оказались трепом. Взводный Макаров смотрел на вещи проще - самоход Тимохи не доказан, значит, и карать не за что. Дедовской период у моего друга протекал безболезненно, за исключением одного момента: Тимоху не выпускали в Гавану. Его справедливый взводный помнил, что Захаров уже был в кубинской столице, как лучший стажер, - и теперь отправлял на выезды соловьев или дедов-залетчиков. Третий взвод занимал привычное последнее место в соцсоревновании; поэтому количество счастливчиков было ограничено. Второй раз увидеть Гавану Захарову не светило.
    - Хорошо, что нас отправили вместе, - задумчиво произнес Тимоха по пути в Центр.
    Там, возле КПП, останавливались автобусы, которые везли офицеров в Новую Деревню.
    - Это просто здорово! - радостно согласился я. - Вместе оторвемся!
    - Мишель, у меня есть план, - добавил Захаров. - Если ты прикроешь, всё получится...
    Мы сели в один из автобусов. Домой возвращалась ночная смена. С нами в салоне ехали Радченко и Зверков. Я и Тимоха устроились сзади, на почтительном удалении от офицеров. Вскоре процессия стартовала. Пока я наблюдал полузабытые пейзажи вольной жизни, Тимоха разъяснял свой план. Захаров уже ходил патрульным по Новой Деревне и... сориентировался.
    Блатной наряд был с утра до ужина. На обед солдаты обычно уезжали в роту. Патрульные садились в автобус со спецами дневной смены в 13-30, а возвращались в 15-30. За это время Тимоха решил съездить в Гавану. Рядом с Новой Деревней проходила автописта - широкое шоссе до кубинской столицы. Неподалеку была остановка автобусов. Захаров планировал сесть на какой-нибудь маршрут, доехать до Гаваны (по его расчетам, на это требовалось минут сорок), немного погулять по городу и вернуться обратно.
    - Если я задержусь, - закончил Тимоха, - просто подожди меня.
    - А если ты опоздаешь? - забеспокоился я.
    - Я буду вовремя, Мишель, - пообещал Захаров. - В крайнем случае, раньше уеду из Гаваны.

    ***

    На въезде в Новую Деревню сидела толстая кубашка в форме.
    - Та еще охрана! - засмеялся Тимоха. - Даже ворот нет! Говорят, на ночь полицейские просто тросик натягивают.
    Я огляделся по сторонам. Небольшая асфальтовая площадка для транспорта. За полицейским постом - бюст какому-то кубинскому деятелю; старомодный мужик в шляпе и с бородой.
    - Это - Камило Сьенфуэгос! - пояснил Тимоха. - Еще один народный герой Кубы; партизанил в горах Сьерра-Маэстра. Правда, погиб сразу после революции.
    - Не повезло Камилу, - заключил я. - Слушай, а где ты собрался сматывать? Здесь же куча народу!
    - Дальше есть еще один выезд, - ответил Захаров. - Там ворота никогда не открываются, зато перелезть через них - проще простого!
    Автобус остановился. Шофер открыл двери. Офицеры выстроились в очередь.
    - Смотри, даже выходят согласно званию, - зашептал Тимоха. - Сначала майоры, а потом капитаны с лейтенантами.
    Нам спешить было некуда; мы вылезли последними. Возле автобуса стоял молодой офицер. Незагорелое лицо, едва пробивающиеся усики и розовые щечки - всё выдавало в нем "банана".
    - Ребята, вы из первой роты? - неуверенно спросил он.
    - А вы - начальник патруля! - догадался Захаров. - Здравия желаю!
    По физиономии Тимохи я понял: нам повезло. Бананы всегда лучше бывалых офицеров. Мало знают, доверчивы, интересуются Кубой. Солдатам с такими проще...
    Вот взять хотя бы молодого прапорщика Гусева; который недавно пришел к нам на ПЦ. Когда он заступал помощником начальника смены, солдаты на постах спали в открытую. А если прапор их будил, поднимали голову и возмущенно вопрошали: "В чем дело? Я не сплю!" Так наивный Гусев поначалу даже извинялся! В курилке мы травили молодому прапорщику небылицы о Кубе и пугали жарким летом; а он, бедняга, только кивал головой...
    Ох уж эти бананы! Мне вспомнилась, хоть и не совсем в тему, история Лехи Попова. Первый день на Острове Свободы. Соловьев везут из порта в Торренс. Автобус остановился на светофоре. Леха высунулся из окна и спросил у первого встречного: "А где у вас тут бананы?" Кубинец усмехнулся, показал на ширинку и ответил: "Вот твой банан"...
    Нашего "зеленого" звали Юрий Петрович. Он имел такой ребяческий вид, что я тотчас окрестил его "Юриком". К нашему удивлению, Юрик уже дослужился до старшего лейтенанта. Старлей был всего второй месяц на Кубе и до конца еще не акклиматизировался. Зато его служебного рвения хватило бы на троих. Мы пожали друг другу руки, как вполне равные люди, и отправились в обход территории.
    Новая Деревня напоминала большое дачное хозяйство. Касы офицеров, типовые одноэтажные белые домики, тремя стройными рядами вытянулись вдоль автописты. Мы шли по улице, которую офицер назвал "централкой". Заодно он объяснил, что продольные улочки на американский манер называют "стрит", а поперечные, которых многократно больше, - "авеню".
    "Наслушались американцев в эфире, - подумал я, - и даже их словечки переняли!"
    За очередной авеню мы увидели два магазина.
    - Этот - русский, а за ним - кубинский, - объяснил Юрик.
    Мы заглянули в оба. В кубинском продавали продукты и бытовую химию, а в нашем - промтовары.
    - У меня жена хотела сюда устроиться, - сказал офицер, - но на все места - очередь. Надо ждать, пока уедут старые.
    Я и Тимоха понимающе переглянулись: и здесь существовала дедовщина!
    - А вот и главная достопримечательность! - Захаров ткнул пальцем на другую сторону улицы. - Себреска! Ну, пивнуха, по нашему!
    Об этом заведении знали даже в нашей роте. Здесь разливали пиво. Были стойка и столики, как положено. Но после указа Горбачева о борьбе с пьянством офицерам запретили посещать себреску в будние дни. Вот и сейчас она пустовала. Около двери стояли два кубаша. Один, заметив нас, радостно помахал рукой. Но Юрик демонстративно отвернулся; и мы обогнули злачное место на почтительном расстоянии...
    Разговор не клеился. Мы спрашивали офицера о жизни в Союзе; но Юрик отвечал невпопад. Кроме привычных жалоб на кооператоров и сетований, что все товары становятся дефицитом, он ничего путного сообщить не мог. Я так и не понял, кто такие кооператоры. Меня интересовал русский рок, но в музыке старлей не разбирался.
    Тогда я спросил, в каком он служит отделе. Офицер подозрительно покосился на меня, и ничего не ответил. "Конспиратор хренов! - подумал я. - За американского шпиона меня принимаешь?"
    Некоторое время мы и вовсе шли молча. В Деревне было на редкость спокойно; людей навстречу попадалось мало.
    - А зачем тут патрулируют? - наконец, спросил я. - Здесь же не склад боеприпасов!
    - Кубинцы воруют, - ответил Юрик. - У наших соседей недавно стащили сохнувшее белье. А еще мне рассказывали про какого-то прапорщика: он однажды перебрал "горькой" на празднике и пошел домой спать. А жена осталась со всеми. Возвращается, муж на кровати лежит мертвецки пьяный, а рядом - вытолкнутый из гнезда оконный кондиционер. А в доме - ни вещей, ни денег!
    - Так ведь Деревню по ночам охраняют ребята из батальона! - удивился Тимоха.
    - Охранять-то охраняют, - подтвердил банан, - да только за всеми не уследишь! А ведь бывает, что воруют даже в центре поселка. Месяц назад залезли в касу подполковника Зеленцова. У них дом - двуспальный; в одной комнате спали отец с матерью, а в другой - маленький сынишка. Ночь была душной, малец пошел к родителям под кондиционер. А в это время воры разобрали ставни в его комнате и вынесли всё, от вещей до продуктов. Вот так-то!
    Разговоры о воровстве не на шутку взбодрили старлея. Наверное, дежурный по Новой Деревне провел с бананом серьезный инструктаж. Мы свернули с централки, и пустились в долгий обход вдоль сетки-рабицы; ей была огорожена территория офицерского поселения. Через некоторое время вышли к большому кирпичному зданию.
    - Это - прачечный комбинат, - объяснил банан. - Здесь и для вашей роты белье стирают.
    - Да знаем мы, знаем, - закивал Тимоха. - Я в прошлый раз дежурил с капитаном Ерохиным из третьего отдела. Так его сынишка рассказывал... Там, на прачке, работает кубаш с необыкновенно длинным концом! У него такой огромный болт!
    Банан заметно сконфузился, но Захарова уже понесло.
    - Женщины, как только видели его палку, сразу отказывались с ним спать! - восторженно провозгласил солдат. - Говорили, он порвет ей всё на свете! Парни из артдивизиона, которые возят сюда белье, любовались этим зрелищем. Кубаш им показал, но только за сигареты. Это было нечто!
    Внезапно Тимохе пришла в голову блестящая мысль.
    - Товарищ старший лейтенант, я не вру! - воскликнул он. - Пойдемте, он и нам покажет! У меня есть сигареты!
    Я думал, банану станет плохо.
    - Нет, нет! - отчаянно запротестовал Юрик. - Я верю на слово...
    Тимоха замолчал, удовлетворенный произведенным эффектом. Я, чтобы поддержать тему, добавил:
    - Нам фельдшер рассказывал, что женщины, у которых в Союзе проблемы с беременностью, на Кубе залетают в два счета.
    - Это еще почему? - удивился старлей.
    - Из-за особого субтропического климата Куба обладает свойством плодовитости!- важно объяснил Тимоха.
    - А еще мне говорили, - внезапно вспомнил я, - что среди офицерских жен есть такие особы, которые подозрительно часто вызывают к себе на дом сантехников и электриков-кубинцев, пока их мужья ходят на смены...
    Закончив фразу, я понял, что сболтнул лишнее.
    - Это всё - слухи! - вмешался Тимоха, делая мне свирепые глаза. - Глупые байки и сплетни!
    - Ну-ну, - только и произнес Юрик.
    Последняя "байка" его окончательно доконала.

    ***

    Я начал жалеть, что нам попался такой исполнительный банан. Мы шлялись по Новой Деревне уже битых три часа, а он всё не успокаивался! И приглашать к себе на обед не собирался. Меня это расстроило, а Тимоху - приободрило; теперь ничто не мешало ему осуществить свой план.
    - Нам пора в столовую, - заявил Захаров, взглянув на часы.
    - Уже? - удивился офицер. - Еще нет часа дня!
    - А вдруг уедут без нас? - прикинулся дурачком Захаров.
    - Ну, ладно, идите, - легко согласился Юрик. - Встретимся после обеда в моей касе.
    Мы уже знали, где она находится: несколько раз проходили рядом. Однажды оттуда вышла миловидная женщина, и даже помахала мужу рукой, но Юрик-супруг не среагировал.
    "Не зовет к себе, потому что боится историй про длинный конец, - с досадой подумал я. - Зря Тимоха ее рассказал"...
    - Обязательно придем! - чересчур энергично пообещал Захаров, и мы расстались с начальником патруля.
    Пошли по централке к автобусной площади. На очередной авеню остановились.
    - Ну, Мишель, мне налево, - сказал Тимоха.
    Я заметил, что Захаров нервничает.
    - А ты медленно бреди к автобусам, - добавил он. - Через два часа здесь встретимся. Понял?
    - Чего тут непонятного? Беги!
    Тимоха рысцой помчал к забору. А я, нога за ногу, отправился к стоянке. Шел и глазел вокруг. Хорошо на свободе! И честь никому отдавать не надо...
    Народу в Деревне практически не было. Только иногда я видел женщин с маленькими детьми во дворах кас. Мне пришло в голову, что офицеры-спецы - такие же подневольные люди, что и солдаты. Разве что возможностей больше: вечера - свободны, выезды - чаще. Половину зарплаты офицеры получали здесь на карточку, а вторая часть шла в Союз, на специальный счет. За три года накапливалась приличная сумма; вернувшись на Родину, можно купить машину или построить кооператив. А всё остальное... Жили спецы, как и солдаты, за забором; тоже подчинялись командирам... Вот их детям, да, повезло! Здесь им - настоящее раздолье. Хотел бы я провести свое детство на Кубе! Самоход - двадцать четыре часа в сутки, и никакой военной службы!..
    Справа показалась себреска. Я вспомнил, как Паша Борисов рассказывал про новогодний концерт. Ребята выступали на специальной сцене под открытым небом, как раз рядом с пивнухой. Музыкантов здесь всегда принимали "на ура": водили по домам и сытно кормили, а потом еще и накрывали стол прямо у сцены.
    У меня прямо слюнки потекли от этих мыслей.
    "Ну, Юрик, гад! - с досадой подумал я. - Зажал жрачку, а ведь мне больше сюда не выбраться!"
    На концертах больше всех веселились детишки. Просили разрешить поиграть на инструментах, особенно приставали к барабанщику. В новогоднюю ночь ударник Володя Куксов сделал важное открытие. Оказывается, офицеры заполнили бутылками с пивом цементную ванную, а сверху еще забросали лед: получился огромный холодильник. Куксов договорился с пацанами: он дает каждому пару раз ударить в барабан, а те взамен тащат пиво. Детвора не подвела! Музыканты вывезли в часть большой барабан, наполненный бутылками! Я потом видел одну пустую; там еще красивый белый медведь нарисован...
    Кстати, Новый Год и у нас в части отметили неплохо. Опять отличились музыканты. Сначала ансамбль исполнил обязательную программу ("Катюша", "Малиновка" и т.п.). Командование части одобрило, и разъехалось по домам. Тогда музыканты устроили для солдат настоящий концерт. Начали с "Марионеток", а закончили песней Наутилуса-Помпилиуса "Скованные одной цепью". Шура Трофимов забрался на сцену и станцевал настоящий рок-н-ролл!

     []

    Прапорщик Черный не вынес такого безобразия. С утра старшина помчался в штаб, и доложил замполиту о возмутительном поведении музыкантов. На что подполковник ответил: "Ребята, которые ТАК играют "Деревеньку", не могут сделать ничего плохого!"
    Услышал незатейливые слова в исполнении нашего ансамбля:
    Но всё так же ночью снится мне деревня,
    Отпустить меня не хочет родина моя...
    замполит нашей части впадал в экстаз. Возможно, ему мерещились куры-пеструшки, стог сена или васильки на лугу. В любом случае, музыканты были, как за каменной стеной...
    Улыбаясь собственным мыслям, я подошел к автобусам. Сел на скамеечку и закурил, ожидая, когда водители откроют двери.

    ***

    Поездка в часть прошла без приключений. В Новую Деревню я вернулся вовремя. Прогулочным шагом дошел до угла, где мы условились встретиться с Тимохой. Захарова на месте не было. И тут я запаниковал. Мы так не договаривались!
    Минут пять я стоял на перекрестке, выглядывая товарища. В голове стали складываться первые объяснения для Юрика. "Где солдат?" "Он... сломал ногу!" Нет, так не годится... "Задержался в столовой и опоздал на автобус!" Но если я так скажу, банан сообщит дежурному по Новой Деревне. Тоже не подходит...
    Дальше ждать было нельзя. И я помчался к касе Юрика, на ходу выдумывая всё новые отговорки...
    - А где второй? - встретил меня старлей.
    - У капитана Цыцарева, - выдал я.
    Редкую фамилию я выбрал умышленно. Вряд ли в Новой Деревне жил такой спец. Если бы я сказал "Петров" или "Иванов", у Юрика вполне мог найтись знакомый-однофамилец.
    - Они с капитаном Цыцаревым вместе брали перелет бомберов в Европу, - воодушевился я, видя замешательство банана. - Тимоха, ну, то есть, рядовой Захаров, сидит на посту КСА. Он и капитан Цыцарев целый месяц в одну смену ходили! А потом его перевели на ШэЭрВэ. А теперь они встретились...
    Я врал отчаянно и вдохновенно. Старлей ничего не понял из моей сбивчивой речи. Этого я и добивался.
    - Ладно, проходи, - сказал офицер. - Чего стоишь?
    Я вошел. От офицерской касы пахнуло домом и гражданкой. Две отдельных комнаты для каждой семьи. Общая кухня и две веранды. Окна без стекол, с деревянными жалюзи и противомоскитными сетками. Мне захотелось пожить здесь хотя бы недельку.
    - Привет, - навстречу вышла женщина в легком платье.
    У нее были длинные русые волосы и приятная манера улыбаться.
    - Меня зовут Ольга, - сказала она.
    - Миша, - смущенно ответил я.
    Я отвык от женского общества. Интересно, как надо вести себя с женой офицера?
    - А я Юре и говорю, - с ходу начала Ольга, - зачем ты их в часть-то отправил? Поди, надоело им питаться в своей столовой! Неужели я бы не накормила? А он: "Так положено". Юрка вечно так: я ему всё объясняю, а он всегда делает по-своему...
    Я с осуждением взглянул на офицера: такой подлости я не ожидал. Банану и самому сделалось неудобно. Ольга, заметив смущение мужа, расхохоталась.
    - Ну, как тебе обстановочка? - спросила она меня. И не дождавшись ответа, затараторила: - Мы, как только приехали, тоже обалдели. А потом выяснилось, что у офицеров рангом выше вообще такое! Кондиционер в каждой комнате, телефон и шикарная мебель из красного дерева: огромное резное трюмо, журнальный столик и еще шкаф-сервант...
    Муж обреченно слушал болтовню жены. Теперь я понял, почему он такой молчун.
    - Нам пора патрулировать, - перебил офицер, когда супруга дошла до обсуждения здешних порядков. - Майор сказал, проверит...
    Даже мне было ясно, что он врет. Но Ольга с ходу поверила.
    - Ну, вот! - искренне расстроилась она. - Только начнешь говорить с человеком...
    Человек, то есть я, деликатно промолчал.
    - Оля, мы пойдем! - Юрику не терпелось на свободу. - Вернемся через полтора часа, а ты пока встретишь второго патрульного.
    - Его зовут Тимоха, - зачем-то добавил я.
    Юрик бросил на меня хмурый взгляд. Может, вспомнил о кубаше с длинным концом? Ну, а при чем здесь Захаров?..
    И мы отправились в новый обход. По правде говоря, мне уже надоело. Конечно, хорошо гулять на свободе, но меня беспокоило отсутствие Тимохи; да и ноги побаливали. А Юрика всё тянуло везде заглянуть.
    Разговор лениво перескакивал с темы на тему, пока старлей случайно не заговорил о своем детстве. Вернее, о том, каких огромных щук он в юном возрасте вытаскивал из Рыбинского водохранилища. Выяснилось, что Юрик родился в Рыбинске. И вдобавок был страстным рыболовом. Офицер заявил, что некоторые щуки нападают на человека, и могут легко прокусить резиновый сапог. Я вспомнил мурену, которую поймал Паровоз; она ведь - тоже хищник! Рассказал об этом офицеру, и тотчас стал ему интересен. Пришлось вспоминать все байки о кубинских рыбалках. Наиболее любопытной была история Кольки Штукина.
    Большинство океанских рыб в определённые дни и месяцы - ядовиты, а в остальное время - пригодны для пищи. Эти сроки не всегда знают даже кубаши. Однажды Колькин шеф вместе с батальонным начальством увидели на рыбалке огромных рифовых окуней. Нашли кубаша-спеца, и тот с уверенностью доложил, что сейчас эту рыбу жрать нельзя, а на следующей неделе - пожалуйста. Офицеры так и поступили. Ровно через семь дней наловили этих чудо-рыб, благо, те вообще не скрывались и ничего не боялись...
    - Значит, ядовитые! - перебил старлей.
    Я с упреком взглянул на Юрика. Офицер виновато замолчал...
    Итак, рыбаки в погонах притащили добычу домой. Нажарили и, под водочку (на сухую было страшно), уплели за обе щеки. На следующий день всех едоков увезли в Наваль. Боли были такими, что некоторые офицеры даже теряли сознание. Но, слава богу, никто не умер...
    Юрика эта страшилка только раззадорила. Он заявил, что прекрасно разбирается в рыбах. От былого молчуна не осталось и следа. Офицер взахлеб травил рыбацкие байки, и прервался лишь когда мы вернулись в касу.

    ***

    Нас встретила обеспокоенная Ольга.
    - Ваш патрульный так и не пришел, - пожаловалась она. - Я тут жду, а он...
    Юрик нахмурился. Рыбалка отодвинулась на задний план. Мы пересекли комнату и вышли на веранду.
    - Попейте пока рефрески, - предложила Ольга, и протянула нам по узкой бутылке, похожей на "Пепси".
    "Рефреска" - кубинский лимонад; у офицеров ее всегда было в достатке. Мы уселись в плетеные кресла, а жена офицера встала напротив.
    - Юра, ты не беспокойся, - сказала она. - Придет он...
    - Надо бы доложить, - неуверенно произнес банан. - Уже больше часа прошло.
    Этого я допустить не мог.
    - Он, наверное, сейчас обедает у капитана Цыцарева! - пришло мне в голову. - Точно! Капитан его обедом угостил!
    Ольга укоризненно взглянула на мужа.
    - Нас в части кормят плохо, - добавил я. - Зато капитан Цыцарев...
    - Нет, я этого не перенесу! - всплеснула руками Ольга. - Юра, зачем ты их в часть отпустил? Потом они скажут, что я...
    В этот момент на веранде возник Захаров. Наверное, он стучался в дверь, но мы не слышали. Тогда солдат обогнул дом и предстал перед нами. Видок у Тимохи был еще тот: усталый, волосы растрепаны, ботинки и штаны - испачканы. Солдат дышал так, словно только что пробежал стометровку.
    - Я вышел из автобуса, - делая паузы после каждого слова, сказал Захаров, - а потом решил полежать в траве.
    Пауза затянулась. Все с ожиданием смотрели на вернувшегося патрульного.
    - Но меня сморило, - наконец, закончил Тимоха. - И я проспал, наверное, часа полтора...
    Я с ужасом взглянул на Захарова. Что он плетет?! Юрик от неловкости и смущения вжался в кресло. Положение спасла Ольга.
    - Так ты, наверное, есть хочешь? - участливо спросила она.
    В глазах Тимохи зажегся голодный огонек.
    - Очень хочу! - признался он. - А вы еще не обедали?
    Через пятнадцать минут мы сидели за столом и ели. Довольная Ольга делала второе. Юрик разглагольствовал о рыболовных снастях. Иногда он замолкал и рассеянным взглядом утыкался в Тимоху, расправляющегося с домашним борщом. Наверное, думал про себя: "Ну и аппетит у парня! Сначала пообедал в армейской столовой. Затем - у капитана Цыцарева. А теперь еще и у меня за обе щеки наворачивает!"

    ***

    Остаток дня пролетел незаметно. Ольга нас так накормила, что потянуло в сон. Патрулировать мы больше не пошли; зато Юрик проводил меня с Тимохой до самого автобуса. Видимо, беспокоился, как бы мы больше никуда не исчезли.
    Когда ПАЗик отъехал от Новой Деревни, Захаров рассказал, что с ним приключилось.
    ПАССАЖИР В СОЛНЦЕЗАЩИТНЫХ ОЧКАХ.
    Расставшись со мной, Тимоха приступил к выполнению плана. Перелез через дальние ворота. Короткими перебежками добрался до остановки. Там ждали автобуса три болтливых негритянки и молчаливый старик-мулат. Не долго думая, Захаров направился к дедушке. Напрягшись, солдат выдал заранее подготовленный вопрос на испанском: "Извините, какие номера автобусов идут до Гаваны?" Теперь нужно было запомнить правильный ответ, но тут план дал сбой. Вместо двузначного номера пожилой кубаш выдал витиеватую тираду, из которой Тимоха разобрал только: "Ноу! Ноу!" Пришлось прибегнуть к языку жестов. Старик взял в руке прутик, и принялся рисовать на земле какие-то цифры.
    Наконец, Захаров понял, в чем дело. По автописте ходили местные маршруты. Надо было на 51-ом пригородном автобусе доехать до кольца, а там пересесть на городские 21-ый или 24-ый.
    Не успел Тимоха поблагодарить кубаша, как подошел нужный транспорт. Дед остался на остановке, а Тимоха вместе с негритянками залез внутрь "Икаруса". Автобус был таким же, что ходили в Ленинграде, только рядом с водителем находился железный ящик с прорезью. Негритянки бросили туда какую-то мелочь.
    - Куанто? - спросил Тимоха.
    Водитель ответил. Солдат нашел монетки по пять сентаво, и тоже опустил в прорезь. Раздалось три характерных удара. Шофер удовлетворенно кивнул и закрыл переднюю дверь.
    Тимоха прошел по салону и устроился на заднем сиденье. Там рискованный самоходчик вынул из кармана главную деталь конспирации - солнцезащитные очки. В таком виде Тимоха ходил за забор с тех пор, как меня поймали офицеры из второй роты. Это был его талисман; огромные темные стекла делали лицо Захарова неузнаваемым.
    Но ехать все равно было стремно. Забившись в дальний угол, Тимоха больше смотрел не в окно, а на переднюю дверь. Вернее, на входящих пассажиров. Вдруг кто-нибудь из них окажется советским офицером? Автобус шел медленно, и полчаса езды стали для моего друга настоящим испытанием. Наконец, "Икарус" прибыл на кольцо. Тимоха вышел вместе с остальными пассажирами, и обратился к одному из кубинцев с уже проверенным вопросом.
    Молодой парень показал рукой вперед, попутно что-то энергично объясняя. Но времени на новые разбирательства и жестикуляции у Тимохи не было. Увидев подходящий 24-ый автобус, Захаров рванул за ним. Еле-еле успел. Вскочив в салон, привычно бросил монетки в ящик. Сидячих мест в "Икарусе" не осталось, поэтому Тимоха встал у окна. В душе солдата царил настоящий праздник.
    Сбылась его заветная мечта - он выбрался в Гавану! В предчувствие красивых пейзажей, дворцов и шедевров архитектуры, Захаров сквозь темные стекла радостно следил за дорогой. Поля закончились. Пошли невзрачные каменные строения. Вот-вот покажется величественная кубинская столица. Автобус затормозил на очередной остановке. Шофер открыл двери. В ящик посыпались монетки. Их было необычайно много.
    Тимоха обернулся. Сентаво всё падали, автобус заполнялся людьми. Через минуту Захарова прижали к стеклу.
    "Все хотят посмотреть Гавану", - утешил себя Тимоха.
    Не тут-то было. Вскоре солдат понял, что попал в западню. Никто из пассажиров и не собирался выходить! Наоборот, народ всё прибывал. По телу Захарова заструился пот. Он даже снял очки-талисман, чтобы не раздавить. Взглянул на часы. О, ужас! Пора было возвращаться назад, а настоящей Гаваной за окном и не пахло! Захаров хотел оказаться на Малеконе, увидеть Капитолий, походить по узеньким улочкам Старого Города. Вместо этого он ехал мимо однообразных трущоб, которые никак не заканчивались. Мало того, автобус так набился, что было не выйти! И Тимоха понял, что пропал...
    Минут через двадцать в плотной толпе людей наметилось движение. Вместе с "первыми ласточками" Захаров выбрался из "Икаруса". Глотнул свежего воздуха. Огляделся. Да, это была Гавана. Но какая?! Одноэтажная, серая, неинтересная. Стоило ли ради этого отправляться в такую даль? Захаров вспомнил кубинского парня на остановке, который пытался ему что-то объяснить. Наверное, парень спрашивал, какая Тимохе нужна Гавана! Ругая себя последними словами, солдат поспешил на другую сторону улицы. Нашел остановку в обратном направлении... Какие уж там достопримечательности! Вглядываясь в каждый подъезжающий автобус, солдат думал лишь о том, чтобы не пропустить свой рейс. Ведь он не знал, куда идут другие маршруты.

     []

    Спустя целую вечность подошел нужный "Икарус". Тимоха сразу его узнал. Это был тот самый автобус, на котором он приехал сюда! Заплатив положенные сентаво, солдат отправился назад. Он уже не нервничал; просто сожалел о неудачном самоходе. На кольце пересел в 51-ый.
    В пригородном автобусе народу было немного. Захаров смотрел в окно. Мимо проплывали поля с сахарным тростником, высокие королевские пальмы, убогие кубашские хижины. Солдат размышлял о том, что любой, даже тщательно продуманный план, может сорваться из-за непредвиденных обстоятельств. Водитель "Икаруса" что-то сказал в микрофон. Никто из пассажиров даже ухом не повел. Тимоха поправил очки. Приближалась Новая Деревня...
    Внезапно автобус свернул с автописты, в окне замелькали какие-то деревья.
    - Альто! Альто! - закричал солдат и бросился к кабине водителя.
    Шофер нажал на тормоза.
    - Мне надо выйти! - от волнения Тимоха перешел на русский. - Мне не туда!
    Водитель открыл двери. Захаров выскочил на улицу. Теперь он догадался, что шофер спрашивал в микрофон: выходит ли кто-нибудь в Новой Деревне? Никто не ответил, и водитель решил срезать путь.
    Тимоха опаздывал уже на полтора часа. До Новой Деревни оставалось три километра. Захаров выругался и побежал. По автописте могли проезжать наши офицеры, поэтому при каждом подозрительном автобусе солдат шарахался в сторону. Потом плюнул и на эти предосторожности.
    Бежал и проклинал автобусное сообщение, трудности перевода, а также фатальное стечение обстоятельств...
    - Дальше сам знаешь, - угрюмо закончил Тимоха.
    - Повезло, что банан добрый попался, - подлил я масла в огонь. - Старлей ведь догадался, что ты его обманул.
    Захаров отвернулся к окну. Мне показалось, он сейчас расплачется.
    - Зато ты - единственным самоходчик из роты, - утешил я, - который добрался до самой кубинской столицы!
    - Это - верно! - горько усмехнулся Тимоха. - Теперь я на всю жизнь запомню, что Гавана - город контрастов!

    7. "В наших казармах никогда не жили американские летчики!", или Горбатого могила исправит

    29 марта 1989 года отсчет дней закончился. Вышел долгожданный приказ, и мы стали дембелями. Тем не менее, ходили на смены. Офицеры обещали вывести старослужащих в стройбригады, но, как обычно, обманули. Неужели им было нечего строить?
    Смена с 8-ми до 14-ти выстроилась перед приемным центром. Кашутин проводил инструктаж.
    - Сегодня на Кубу прилетает Председатель Верховного Совета СССР Михаил Сергеевич Горбачев, - торжественно объявил капитан. - 15-пост, контроль президентских частот!
    Солдаты зашумели. Неужели Горбачев все-таки добрался до Кубы? В первый раз он собирался сюда еще в декабре 88-го; но случилось землетрясение в Армении. Всех армян из батальона отправили в Союз; а визит генсека отменили.
    - Он, что, на самолете Рейгана полетит? - удивился Генерал. - Под позывным "Эйр Форсе Уан"?
    Но Кошмар не ответил; он уже давал инструкции другим постам...
    Солдаты ждали Горбачева. Особенно новые дедушки. Ходили слухи, что генсек выведет войска с Кубы.
    - А чем лучше в Союзе дослуживать? - спрашивали дембеля.
    - Разнообразием, - отвечали дедушки и черпаки.
    В этом была своя логика. Одна из главных проблем службы - скука. С каждым месяцем она возрастает. Может, и дедовщину придумали, чтобы со скукой бороться? Нам-то осталось терпеть совсем ничего. А как быть тем, кому еще год мучиться?
    Из нашего призыва сильнее других однообразие заело Боба. У него пропали все интересы, кроме сна. В свободное время Андрюха банально дрых: не читал, не шкурил сувениры, не ходил в самоходы. Любимым вопросом младшего сержанта стал следующий: "Если бы тебе предложили сейчас заснуть, а проснуться уже на гражданке - ты бы согласился?" Не дожидаясь ответа, Боб добавлял: "Я бы хоть сейчас!"
    Возражали немногие: я, Паровоз, Густав. Мы считали, надо пережить всё, что выпало на твою долю. Тоже спорная позиция...
    - Заступить на дежурство! - скомандовал Кошмар.
    И началась еще одна смена.

    ***

    - Что Горбачев может изменить? - рассуждал дембель Трофимов. - Куба и СССР - друзья навсегда. Здесь будут вечно советские войска! А я буду вечно, до самой барки, сидеть на этом долбанном пэцэ!
    Дело близилось к обеду. Хотелось жрать. Дабы голод не мучил, мы с Шурой болтали. А Сатин со второго поста принимал бомбардировщики.
    У Трофимова везение сменялось невезением. Только Шура словил важного разведчика и отправился в Гавану, как на следующий день стал залетчиком. Между прапорщиком Андрюниным и солдатом Трофимовым давно пробежала черная кошка; а тут она еще и выпустила когти.
    "Ку-ку" в очередной раз придрался. Шура, переполненный яркими впечатлениями от кубинской столицы, не сумел промолчать. Произошла словесная перепалка. Мстительный Анрюнин настоял, чтобы оператору Трофимову поставили минус сто. Но этим история не закончилась. После шести часов дежурства начальник смены объявил оценки.
    - Вопросы есть? - спросил офицер.
    Обычно на эту дежурную фразу никто не реагировал. Но иногда и палка стреляет.
    - Есть! - раздался возмущенный голос Трофимова. - Я не согласен с моей оценкой!
    - Это еще почему? - обалдел начальник смены.
    - Потому что старший прапорщик Андрюнин - мудак, - безапелляционно отчеканил Шура.
    Вот что значит сразу после выезда пойти на боевое дежурство!
    Начальник смены побледнел:
    - Трофимов, шаг вперед! Остальные - марш на обед!
    Шура же отправился прямиком к замполиту части. Он и там держался молодцом, повторяя свой коронный тезис: "Потому что старший прапорщик Андрюнин - мудак". Подполковник пригрозил солдату гауптвахтой.
    - Хоть на губу, только не на смены! - в сердцах воскликнул Шура.
    Это было его ошибкой.
    - Я всё понял! - обрадовался замполит. - Вместо губы будешь ходить на приемный центр до самой барки!
    Свое слово подполковник сдержал: Трофимов уже второй месяц ловил разведчиков и бомберов...
    - Говорят, Серафимов набирает дембелей для строительства нового забора, - сообщил Шура последние новости. - Но нас с Генералом точно не выведут. Да и тебя тоже!
    Из нашей смены я, Шура и Генерал считались главными залетчиками. Мне взводный до сих пор не простил самохода. А Генерал и вовсе попался по-глупому. Вышел ночью со смены покурить. Отметился в журнале. Дотопал до сортира, а потом заглянул в роту - стрельнуть у наряда курева. Дежурным стоял Боб.
    Зуев с Бобровым решили сыграть в бильярд; большой стол недавно установили возле ротной канцелярии. И... увлеклись. Тут крик дневального: "Дежурный по роте, на выход!" Перед солдатами возник майор с повязкой на рукаве. Боб начал докладывать, а Генерал так и остался стоять с кием в руке.
    - А это кто? - удивился офицер.
    - Я на смене, - объяснил Зуев. - Вот зашел в роту за сигаретами.
    - На смене?! - Брови дежурного по части поползли вверх. - На боевом дежурстве играем в бильярд?!.. Фамилия?
    Так Генерал получил минус сто, забронировав себе место на последней барке...
    - А мне, Мишель, так надоело на сменах! - пожаловался Шура. - Только музыка и кофе спасают!
    Благодаря Трофимову, с музыкой стало проще. Солдат прошарил ценную вещь: теперь новые альбомы ему присылала сестра из Союза. Сначала записывала то, что просил Шура. Потом разбирала кассету, прорезала в открытке по краям на ширину пленки проушины... и наматывала, чуть наискосок, по всей площади открытки музыкальное послание! Письмо получалось толстое, но доходило. На посту Трофимов потрошил местную "MK-60", вынимал пленку с радиообменом и наматывал на кассету "домашний" музон, старательно крутя колесо авторучкой. Процесс - трудоемкий, но что ни сделаешь ради русского рока?!
    А еще на сменах мы пили кофе. Открытие принадлежало Тимохе Захарову. Именно он обратил внимание на электрические розетки на каждом посту. Самодельный кипятильник - из двух лезвий и спичек между ними, связанных ниткой - бросался в чашку с водой. Через пять минут вода закипала. Туда клали кофе, сколько не жалко; божественный напиток приносили из самоходов. В основном, никарагуанский, в больших жестяных банках.
    Вскоре мы так подсели на этот стимулятор, что провести ночь на смене без кофе казалось невозможным. А однажды у Месседжа замкнул кипятильник; и на всем ПЦ вырубились свет и аппаратура. Восстановили электричество быстро, но солдат схлопотал невиданное наказание - минус 200! И тоже стал кандидатом на последнюю барку...
    Пока Шура Трофимов развивал глубокую мысль о том, что после армии обязательно станет радио-ведущим, на моих частотах вышел самолет. Я бросился к посту, и остановил сканирование.
    "Кто-то важный!" - сразу стало ясно по фону.
    Самолет гудел, словно ВУСР или даже Второй:
    - This is #### - 001 on Sierra!
    Я включил связь с Домом. Позывной самолета был незнакомым. Начинался на "а", а вот дальше... Диспетчер с Эндрюса тоже пребывал в замешательстве.
    - Please, spell your call-sing, - потребовал он.
    ("Пожалуйста, произнесите ваш позывной по буквам").
    - Alfa, Echo, Romeo, Oscar, Foxtrot, Lima, Oscar, Tango, - отрапортовал самолет. - A E R O F L O T 001.
    "Аэрофлот ноль ноль один! - осенило меня. - Это же наши!"
    Я взял пеленг и побежал к начальнику смены. На месте Кашутина сидел Гусев. Тот самый тормоз-прапорщик, который поначалу извинялся перед солдатами, когда будил их на постах.
    - Аэрофлот 001 на Сьерре! - огорошил я банана.
    - Аэрофлот?! - У прапора сделались глаза по пять копеек.
    - Это самолет Горбачева, - объяснил Захаров с места КСА-шника, - за которым должен был следить 15-ый пост.
    - Горбачева? - Гусев побледнел, от страха закусив верхнюю губу.
    Внезапно прапорщик увидел Кашутина.
    - Товарищ капитан! - отчаянно заорал банан. - Самолет Горбачева вышел на частотах САК!
    Кошмар бросился к кафедре.
    "С таким тормозом даже в сортир не сходишь", - презрительно подумал я.

    ***

    После обеда смена сидела в курилке.
    - И чего он у тебя отметился? - удивлялся Генерал. - Я ведь потом специально у Кошмара спрашивал, где смотреть. Он говорит: "Сканируй общедоступные частоты". А самолет Горбачева зачем-то полез на "Сьерру".
    - Потому что сейчас - политика разрядки и мирных отношений, - веско заметил Паровоз. - Американцы теперь - наши друзья.
    - Надолго? - спросил я.
    - Откуда я знаю? - пожал плечами Толик. - Ситуация меняется каждый день!
    Политика, действительно, менялась на глазах. Это чувствовалось даже на Кубе. Недавно проходили выборы в Верховный Совет СССР. Наш почтовый адрес "Москва-400, а/я 257"; поэтому мы голосовали, как район Москвы. По нашему округу шел Ельцин, и многие солдаты были за него. А Густав взял и вычеркнул всех кандидатов...
    - Мужики, мы слышали выстрелы! - В курилке ворвался Толик Балашов. - Это самолет Горбачева приземлился, а его в Гаванском аэропорту залпами встречали!
    Курилка возбужденно загудела.
    - Да, что толку?! - нахмурился Леха Попов. - На Кубе советских войск нет и не будет. Поэтому и выводить некого. Так что прослужим здесь до самого упора...
    - Не гасите огонь, мужики! - попросил Толик. - Спичек-то нет. У нас тут "вахта памяти"...
    Рота страдала от окончательно потерявшего совесть старшины. В один из дней Черный перестал выдавать спички. Пришлось ввести режим жесткой экономии. Кубинскую спичку разрезали бритвой на четыре части, а в курилке устраивали "вечный огонь" - кто-то всё время смолил, а каждый новый боец разжигал свою сигарету от окурка товарища. Еще хуже было на сменах: выходили друг за другом, оставляя горящий хабарик на лестнице.
    - Вот бы Горбачеву пожаловаться на Черного! - выругался кто-то в курилке.
    На нашу беду, мимо проходил старшина.
    - Что?! - возопил оскорбленный до глубины души Черный. - Кто сказал? Ни курева, ни спичек у меня не получите!

    ***

    Через два дня генсек отбыл в Союз. Мы смотрели кубинские новости в ленинской комнате. Показали Гаванский аэропорт и многотысячную толпу провожающих с флажками кубино-советской дружбы. Люди весело махали вслед улетавшему Михаилу Сергеевичу.
    - Я же говорю, дружба на века! - подытожил Шура Трофимов. - Вот увидите, еще наши дети будут служить на Кубе.
    - А главное - кубаши довольны! - поддержал Генерал. - Смотрите, как улыбаются!
    - Да что мы знаем о простых кубинцах? - возразил Паровоз. - Может, им не нравится Горбачев?
    - Такого не может быть! - зашумели солдаты...
    Завязался спор, а я задумался над вопросом Толика. Действительно, что мы знали о кубашах?..
    В нашей части общения с местными практически не было. Кроме строителей нового ПЦ с их возгласами: "Советико - си! Дай сигарету!" да молчаливого Орландо, периодически чинившего в кубрике кондишены, никто из кубашей к нам не заходил. Один раз на спортивный праздник приезжали волейболисты из кубинского батальона. Тогда я узнал, что у них в армии нет дедовщины, и все уборки, в том числе и территории, младший и старший призывы делают вместе... А за пределами части, во время ченча, что за общение? Продал товар, получил деньги - и дуй в роту!..
    Зато в курилках о кубашах ходили разные истории...

    ***

    "Служил у нас Витька-связист, мастер на все руки. Парень тырил электромоторчики к аппаратуре и мастерил вентиляторы для ченча: стойку делал из текстолита, а лопасти - из оргстекла. Однажды мы с ним пошли в деревню сбывать очередное чудо техники. Заходим в касу; а там уже собралась толпа местных, окружив сидевшую во главе стола древнюю старушонку. Витька торжественно водрузил свое творение на стол и включил шнур в розетку. Несколько секунд вентилятор медленно разгонялся, а потом пошел вразнос: мотор дико взревел, лопасти начали вращаться быстрее и быстрее. Наконец, не выдержав вибрации, чудо техники завалилось набок; лопасти изорвали в клочья клеенку и начали разрушаться. Старушонка едва успела нырнуть под стол, когда над ней с визгом пролетел кусок оргстекла. В этот момент Витька выдернул шнур.
    Кубаши стояли как парализованные, с неестественно белыми от испуга лицами, и сверлили нас взглядами. "Ну, всё! - подумал я. - Сейчас будут бить". В этот момент один из них молчаливо вытеснил меня с Витькой на улицу и махнул рукой в сторону части. И мы рванули к своим, пока остальные компаньерос не очухались"...
    "Назначают меня в караул на вышку, выдают автомат без патронов, но с пристегнутым штык-ножом. Так наше командование охраняло узел связи. Короче, одна видимость! Ну, ладно; стою, охраняю. Вижу, идет группка молодежи - несколько парней и одна девушка. Останавливаются напротив вышки. Кубашка кричит: "Компанейро, уно сигарет!" У меня в кармане лежит пачка, но последняя, а до выдачи еще пять дней. Одним словом, угощать жалко до слез. "Но сигарет!" - кричу. А кубашка усмехается, показывает пальцем на мой карман, из которого просто выпирает моя свежераспечатанная пачка. Пробирается через проход в колючке и... лезет ко мне на вышку. "Уно сигарет", - приговаривает и прет наверх. "Альто, атрос!" - кричу я. ("Стой, назад!") Передергиваю затвор пустого автомата. Она усмехается и качает пальчиком. Мол, знаю, что нет патронов. А кубинские ребята, тем временем, подбирают с дороги камни и начинают подбрасывать в руках: мол, не дергайся. Что делать?! Перекидываю автомат между стоек, чтобы хоть на площадку не пролезла, и хватаюсь за него, как за последнюю защиту. Мучача поднимается, наваливается грудью на автомат. "Уно сигарет". Видя, что руки у меня заняты, лезет в мой карман, достает пачку, вынимает сигарету и кладет пачку обратно. При этом происходит то, что ввергает меня в ступор. Ее весьма внушительная грудь выскальзывает из глубокого выреза и ложится рядышком с моей рукой. Не обращая на это внимания, кубашка лезет в другой мой карман, достает оттуда спички, медленно прикуривает, кладет коробок назад... и только после этого наводит порядок в своем туалете. "Муча граци, компанейро!" И уходит... Парни, это было мое самое волнующее приключение на Кубе!"
    "А вы знаете, что кубинская молодежь использовала пляжи, как места для свиданий? Один раз мы загорали и купались, а неподалеку лежала парочка: парень на спине и девушка на нем. Все мы, конечно, понимали, что они делают, но не обращали внимания. Кроме одного. Тот сидел к ним лицом и полчаса пялился. Когда кубаши собрались уходить, девушка подошла к "зрителю", что-то сказала и отвесила ему звонкую пощечину. А потом, под наш дружный хохот, гордо удалилась"...
    "Помню один забавный случай. В Старой Гаване на какой-то пешеходной улице стоял русский книжный магазин. Офицеры очень любили его посещать: то ли книги там попадались дефицитные, то ли тяга к чтению под жарким кубинским солнцем просыпалась. Хотя, по моим наблюдениям, тяга возникала только к алкоголю. Некоторые пили по-черному, а КУБА расшифровывалась как "Когда Уедешь - Будешь Алкоголиком".
    Итак, ближе к теме. Раз в месяц магазин устраивал в Торренсе выездную торговлю. Автобус привозил директора с книгами из Гаваны, очень темнокожего кубаша лет сорока пяти. Директор весь день торговал, а вечером остатки книг наши отвозили обратно. Один раз эта честь выпала мне. Подъехали мы к магазину часов в девять вечера, он уже был закрыт. Директор попросил меня помочь занести книги. Он долго возился у своего сейфа, а потом позвал меня. Я подошел, и тут кубаш стал недвусмысленно ко мне приставать. Я с таким явлением столкнулся впервые и был сильно ошарашен. Сначала попытался ему объяснить, что однополая любовь меня не интересует. Но остановить его смог только хороший удар в челюсть. Закончилось всё полетом директора по магазину и падением на стеллаж с книгами. Стеллаж упал и за ним, как домино, повалились еще два. Громко ругаясь, я выскочил на улицу; но офицер, который был со мной, сказал, что приказано довезти кубаша до дома. Тот всю оставшуюся дорогу просидел смирно, прикрывая разбитую рожу платочком.
    Я рассказал об этом случае в батальоне. Оказалось, шофер автобуса, который возил директора раньше, тоже подвергался приставаниям со стороны кубаша. Правда, обошлось без мордобоя. Я боялся, что этот стареющий педик меня сдаст; скажет, что я его избил, и мне не поздоровится. Но он, наверное, не хотел, чтобы все узнали о его наклонностях, и поэтому смолчал"...
    "Однажды я попал на выезд в Океанариум. Всё посмотрел, очень понравилось. Остался час до возвращения. Я решил пробежаться по близлежащим магазинчикам в поисках сувениров. Купил значок с силуэтом острова и надписью "CUBA" и стал искать, у кого бы узнать, сколько времени. Как спросить-то я знал: "Куанто оро?", а вот как понять ответ?
    Вижу, идет молодая женщина, на руке - часы. Я к ней:
    - Сеньорита, куанто ора?
    А сам думаю, как бы на часы взглянуть: все равно ее ответ я не пойму.
    - Ора... - неуверенно произносит женщина, затем морщит лоб и добавляет: - Как бы вам сказать...
    И протягивает руку с часами. Оказалось, жена прапорщика из Нарроко, тоже выезд в Океанариум".

    ***

    Лучше других о кубашах знал Густав. В дедовской с ним приключилась любопытная история.
    Игорь отправился в самоволку. Зашел в магазин. Встал в очередь за галетами. Простоял минут десять, добрался до прилавка и начал, как обычно, объясняться жестами с продавцом. В этот момент кто-то заговорил с солдатом по-русски. Первой мыслью Гусейникова было ломануться вон; в самоходе русскую речь ожидаешь только от советского патруля.
    Оказалось, один кубинец из очереди решил помочь. Молодой мужчина выступил в роли переводчика. Благодаря ему Густав купил не только галеты, но также банку варенья и два вида дешевых конфет. Знание испанского - великая вещь! Игорь дождался, пока его благодетель отоварится, а затем вместе с ним вышел на улицу. Там они и познакомились.
    Кубинца звали Алексис. Он два года назад вернулся из Союза; там окончил журфак Ленинградского университета. Густава эта новость просто окрылила: Игорь ведь сам был из города на Неве, а, кроме того, учился в университете!
    Кубинец и русский, перебивая друг друга, начали вспоминать Ленинград, Васильевский остров, разные университетские байки. На радостях Алексис пригласил Густава к себе. Минут через десять новые знакомые уже входили в хижину кубинца. Обстановка там была бедной. Минимум мебели, на кухне - земляной пол. Алексис усадил Густава на единственный в доме стул, а сам принялся готовить кофе.
    Игорь узнал, что кубинец работает фотографом в молодежной газете; а эта хижина - типа дачи, но Алексис бывает здесь и по будням. Густав рассказал немного о службе, выпил кофе, который оказался очень вкусным, и бегом помчался в роту - солдат опаздывал на построение...
    Так у Гусейникова появился друг за забором. Однако встретиться с ним было не просто. Новый знакомый часто отсутствовал, а Густав не мог заранее спланировать самоход. Однажды пришел к Алексису, а в касе никого не оказалось.
    В другой раз Гусейников притащил кубинскому другу советские фиксаж и проявитель, которые солдат спер из фотолаборатории в КМЦ. Алексис был очень признателен. Он твердил, что на Острове Свободы - тотальный дефицит практически на всё; многие продукты и товары продавались по карточкам (тархетам), кроме самых необходимых - риса, картошки, водки и рабочей одежды.
    В ответ Алексис подарил Игорю пластинку известного кубинского певца. Но прослушать ее мы не смогли. У Черного в каптерке имелся проигрыватель, но старшина включал его только "под мухой", чтобы послушать свою любимую песенку:
    После дождя деревья распускаются,
    Синеют небеса...
    Отец Алексиса был сторонником Фиделя, даже участвовал в разгроме десанта контрреволюционеров, высадившихся на Плайя-Хирон. Но вскоре разочаровался в Кастро из-за многочисленных перегибов. Тут и экономический провал 1970-го года, когда собрали рекордно низкий урожай сахарного тростника. А главное, дело Очоа Санчеса, героя революции и войны в Анголе, вместе с шестью другими офицерами обвиненного в преступлениях против родины. Говорили, что это специально сделал Фидель, чтобы избавиться в лице Очоа от конкурента на власть...
    От Алексиса Густав узнал, что к "ченчу" американцы никакого отношения не имели. Это выражение возникло спонтанно: кубинцы не знали русского, наши солдаты - испанского; вот кому-то и пришло в голову легко запоминающееся слово.
    - Американцы бы сказали "exchange" - обмен,- пояснил Алексис, - а не "change" - изменение.
    Кубинец разрушил еще одну легенду. Он заявил, что в Торренсе никогда не жили американские летчики. До кубинской революции здесь находилась исправительная колония для малолетних преступников. В начале 60-х годов территорию в три километра вдоль дороги на Сан-Педро из Гаваны (как раз дислокация нашей части) переоборудовали для жилья советских солдат и офицеров, а колонию куда-то перенесли...
    Я долго не хотел расставаться с льстящим самолюбие мифом. Американские летчики почти материализовались в моем сознании. Я прямо-таки видел, как они отмечают День Независимости на ранчо Луна; или целыми эскадрильями едут в Гавану, в знаменитое кафе "Ла Бодегита дель-Медио", чтобы испробовать там божественный коктейль "Мохитос"...
    - Всё это враки! - разбил мои фантазии Густав. - А я тебе привел исторический факт. Если хочешь знать, отец Алексиса может лично подтвердить эту информацию!
    Пришлось смириться с неприглядным прошлым нашей части...
    Оригинальнее других на новость о колонии среагировал Паровоз.
    - А я-то думаю, откуда здесь такая аура? - засмеялся он. - А мы еще удивлялись, почему офицеры видят в нас не нормальных людей, а малолетних преступников!

    ***

    После визита Горбачева на Кубу атмосфера на Острове Свободы изменилась. В Торренсе произошло сразу несколько неприятных событий.
    Парни из батальона пошли на ченч, и нарвались на группу кубашей. Те серьезно поколотили солдат и отобрали весь товар. Дед из артидивизона смотал в самоход, и попался местной полиции. Сутки провел у них в участке. Кубаши еле-еле отдали солдата нашим военным; хотели, чтобы артюша осудили на длительный срок за спекуляцию. Слава богу, обошлось: самоходчика перевели на батальонную губу, где он отсидел десять суток, а затем благополучно отправился в дивизион.
    Два бойца из второй роты гуляли на выезде. Шли по аллее в каком-то парке. Слышат, сзади мотоцикл. Они не обратили внимания, места для проезда там было достаточно. Мотоциклист их догнал и ударил одного из солдат по ногам. Парень так и распластался на асфальте! А кубаш развернулся, зло посмотрел на наших ребят и уехал. "Кампучийцы" кое-как добрались до автобуса; а у пострадавшего солдата нога распухла и посинела.
    На дороге возле нашей части в машину скорой помощи бросили то ли взрывпакет, то ли шашку. Взорвалась прямо перед лобовым стеклом. Никого не ранило, но вспышка была очень сильной - у шофера потом долго болели глаза...
    Но всё затмил инцидент с Пашей Борисовым. Музыкант пошел в самоход, ченчить "Популярес". Постучался в одну из кас. Из дома вышел кубаш с ружьем, и наставил ствол прямо на солдата! Пашка бросил сигареты и в страхе убежал.
    "Что случилось? - недоумевали солдаты. - Почему к нам так стали относиться?"

    ***

    Густав в очередной раз смотался к Алексису. Вернулся расстроенным.
    - Я знаю, почему кубаши обозлились на "советико"! - выдал он. - Горбачев пригрозил Кастро прекратить финансовую помощь!
    - Не может быть! - воскликнул Тимоха Захаров. - С чего ты взял?
    И Густав рассказал, что узнал...
    Встреча Горбачева и Кастро ухудшила отношения между Союзом и Кубой. От простых кубинцев не скрылся тот факт, что при встрече Фидель и Михаил Сергеевич крепко обнялись, а на прощание только пожали друг другу руки. По Гаване поползли тревожные слухи. Картину произошедшего значительно дополнил "Голос Америки".
    "Вражеская" радиостанция утверждала: встреча двух лидеров с самого начала не задалась. Фидель показывал Горбачеву новые школы и стадионы, больницы, научно-исследовательский центр; хвастался повышением грамотности и снижением детской смертности. Михаил Сергеевич не разделял восторга Кастро. Он пытался доказать кубинскому лидеру нецелесообразность поддержки сандинистов в Никарагуа и повстанцев в Сальвадоре. Фидель назвал такой подход "неприемлемым". В свою очередь, Кастро просил Горбачева надавить на янки, чтобы те закрыли оппозиционную радиостанцию "Радио Марти". Генсек ответил, что не может вмешиваться в дела суверенного государства...
    - Это Алексис рассказал? - перебил Тимоха.
    - Я и сам кое-что на смене слышал! - объяснил Гусейников. - Алексис говорит, что теперь кубинцы считают "советико" отступниками от идей коммунизма. А если экономическая помощь из Союза прекратится, на Кубе это будет расценено как вероломное предательство!
    - А почему Горбачев так поступает? - не понял я. - Мы же всегда раньше с Фиделем дружили!
    - Нельзя одновременно дружить со Штатами и с Кубой, - вмешался Толик Перевозников. - Рейган и Кастро - заклятые враги! Надо выбирать кого-то одного.
    - Так мы, что, не будем больше помогать кубинцам? - спросил я.
    - Алексис считает, что отношения будут ухудшаться, - сказал Густав.
    Солдаты удрученно замолчали.
    - Да что загадывать наперед? - нарушил тишину Паровоз. - Мы даже не знаем, что сейчас в Союзе творится! Вон, я читал, что Прибалтика просит суверенитета. Будет ли вообще Советский Союз? Что уж говорить о его отношениях с Кубой?!

    ***

    P.S. Прошло несколько месяцев. Бардак, начавшийся в Союзе, перекинулся и на советскую армию за границей. В том числе, и на Кубе. Произошло несколько трагических инцидентов: боец с "Платана" изнасиловал кубашку; водила из батальона сбил насмерть велосипедиста; прапор из бригады приехал на поле воровать картошку - кубаши застрелили его шофера-солдата. А как наши стали воровать фрукты? В сады просто колонны грузовиков ездили! Раньше ананасы всегда покупали, а потом уже никто не хотел за них платить...
    Надвигались тяжелые времена. Мы их почти не застали. Лишь самое начало, залпы артиллерии в Гаванском аэропорту, приветствующие Михаила Сергеевича Горбачева.

    8. "Что делаэшь? Брос оружье!", или Рождение замысла

    "Помню еще один случай. Я был на боевом дежурстве, нес службу. Вдруг среди ночи раздались автоматные очереди. Стреляли рядом с нашей аппаратной. Мы все выскочили: слышим, шум у сухопайки (там отоваривались офицеры и их жены, проживающие в Нарокко). Видим, на дороге лежит солдат, а шагах в десяти от него стоит второй с автоматом. Мы к нему, а он орет: "Стой, стрелять буду!!!" Мы ему: "Иди на х..!" Подбежали к лежащему - он продырявлен очередью и уже еле дышит, кровища из него так и хлещет. Рядом штык-нож валяется. Смотрим, машина из бригады подъехала. Мы погрузили туда раненого и его увезли. Позже выяснилось, что он умер по дороге в госпиталь.
    У нас потом ходили слухи, что убитый пытался обокрасть касу комбрига, но был замечен часовым, охранявшим ее. Караульный поднял тревогу, выстрелил в воздух. Вор рванул по улице, но наткнулся на второго часового у сухопайки. Тот, услышав выстрелы и увидев в руках бегущего штык-нож, сразу влепил в него полрожка".
    "В Гавану на машине? Да всё это байки! После того побоища уже никто не ездил! Что, не слышал? В 82-ом это было: батальонные деды собрались ночью в столицу. Офицеры ушли в городок, дежурным по части заступил банан. Зато в карауле стоял чурка, соловей малограмотный. Он пятерых в газике из калаша и положил. На выезде, у дальних ворот. Всех насмерть. Гайки после этого сильно закрутили. Что с чуркой? Говорят, сам застрелился".
    "А история была следующая: от умывалки, расположенной возле учебных классов, за забор вела тропинка к ближайшим касам. Туда все ходили на ченч. И этот дед из артдивизиона ночью вместе с товарищами отправился. Шли, как обычно; он - первым. И в темноте наткнулся на провисшие провода под напряжением. Первый удар пришелся в бок, он инстинктивно схватился рукой за провод. Умер не сразу: упал на землю и еще долго катался. Откуда знаю? Фотографии трупа после этого долго висели в ленинской комнате! В одной руке зажаты клочки травы, а на другой сгорели два пальца. Еще лицо в неестественной гримасе. Ужас! Этим снимком у нас потом соловьев пугали".
    "При мне повесился один "смычок". Ну, парень из оркестра. Я его сам и обнаружил, когда шел на центральный плац, на развод. Там была тропинка, недалеко от касы особого отдела и здоровое дерево, на котором он и висел. Веришь?! Иду, главное, спокойно, о дембеле мечтаю... А тут перед самым носом сапаты раскачиваются!"
    "Насчет соловья-висельника? Конечно, знаю! Сбежал он из "траков", ну, из танкового батальона, реально с целью повеситься. Парня послали косить траву, а он наткнулся на "полёвку". Ну, кабель связи такой, внутри четыре стальных и шесть медных жил. Его ни порвать, ни растянуть! Соловей отрубил мачетой кусок и ушел за забор. А эта полевка соединяла штаб с танковой ротой. Сначала обнаружили, что связь пропала. Стали выяснять, в чем дело. Видят, провод обрубили. А потом на вечерней поверке не досчитались бойца. Пока искали внутри части, стемнело. Обнаружили его только в три часа ночи, около деревни. И то случайно: возле дороги валялась мачета. Её-то и заметили, а сам труп висел в зарослях, на той самой полевке. Офицеры из штаба потом говорили, что повесившегося сильно чморили. Он был одним соловьём на всё подразделение и его просто рвали на части. Вот бедолага и не выдержал"...

    ***

    До барки оставалось два-три месяца, когда на меня буквально посыпались новые истории. Некоторые из них обрастали самыми невероятными подробностями, другие были предельно лаконичны. Армейское радио под названием "Курилка" заработало на полную мощность. Паровоз развернул активную деятельность по сбору свежих баек; ему помогали другие ребята из нашего призыва.